Алексис
Боль сжимает меня своими оковами, такими крепкими, словно они выкованы из титана. Прошлое обрушивается внезапно и слишком яростно, одуряющей волной, погребающей под собой все мои жалкие потуги собраться из осколочков, а сердце сплетает в нити жестоких воспоминаний то, что я не смогла забыть… Взгляд лукавых, серых глаз, из-под полуопущенных длинных ресниц. Поцелуи мягких губ, дрогнувших одним уголком в сдержанной улыбке, черты лица. Запах, вкус, рельеф мужского тела… И даже сейчас этот образ кажется мне самым прекрасным, самым любимым, самым красивым и родным. Ты такой весь уверенный, самодовольный и дерзкий, безрассудный, но хороший. Добрый, теплый и заботливый, но не мой. Чужой. Далекий. Давно уже не мой. Но не выдрать тебя из памяти. Не отсечь. Не стереть. И мне не вымолчать эту боль слезами. Раздрай в сердце. Пустота внутри. Слезы. Я проваливаюсь в мир прошлого, где на меня смотрел ты и держал в своих руках. Наша любовь мертва, а тоска только крепнет. А я должна злиться и ненавидеть, должна презирать, забыть, выгнать тебя из души. Вытравить из сердца. Из памяти. И не могу. Не получается тебя ненавидеть, не выходит затопить всё обидой и гневом, потому что тебе плохо. Ужасно, нечеловечески больно. Тяжело ранен, оторвало конечности — вот всё, что воспринимает мой мозг из обрывков полученной информации. Алекс покалечен, чуть не погиб. Балансировал на волоске от смерти. И ему мучительно больно и жутко. Страшно. И я хочу быть там, мне нужно быть рядом, а я не могу. Нельзя. Мне необходимо его увидеть, прикоснуться, почувствовать, что он живой, теплый. Дышит. Что он есть. Убедиться, поверить, ощутить, что живой, что сердце его бьётся. Взять на себя хотя бы частичку его страданий, чтобы они его не мучили. Забрать у него эту боль, только бы ему было легче. Мне отчаянно нужно это, как воздух, до боли, до рези, но нельзя. Он давно уже чужой, не со мной. Раскаленная игла вновь пронзает сердце. Он и не вспомнит обо мне никогда, а я все так же, совершенно не могу его забыть. Ни душа, ни сердце не желают отпускать из своих объятий. А страх облепляет меня своей холодной, липкой лапой. Дикий страх за него, словно я возвращаюсь в тот пейзаж симуляции, в котором теряю его. И плохо, и жутко, сука, и слишком паршиво. Так паршиво мне не было даже тогда, когда на допросе вытягивали из меня все детали последней ночи в Бесстрашии. А вместе с ними душу выматывали, потому что перед глазами путалась мозаика из увиденных фрагментов предательства, принуждая заново всё переживать. А сейчас мне абсолютно плевать на то, что он меня растоптал, вышвырнул из своей жизни. Мне просто до смерти хочется его, хотя бы один разок увидеть. Дотронуться. Погладить по щеке, заглянуть в стальные глаза, чтобы все понять, или, наоборот, в чем-то убедиться. Сказать ему что-то или просто молчать. Неважно, слова ведь не главное. Всего лишь раз позвольте, чтобы не умереть от страха. Чтобы найти в себе силы дальше жить. Я знаю, что он очень сильный. Выносливый. Настоящий Бесстрашный. Крепкий сукин сын, каких еще поискать надо. Его же кувалдой не прошибешь, правда? Только эти мысли не дают мне сорваться в пропасть безумия. Да и Эрудиция в медицине почти всесильна. Он не первый и не последний раненый боец. Я понимаю, что все ранения его обратимы, конечности восстановятся, но… Боже ты мой, это же Алекс. Солнышко. Мой Алекс, любимый, родной, хоть уже и чужой. И рядом с ним давно другая. Да к черту всё, только бы в порядке был, живой, пусть и не со мной. Только бы ему больше не было больно. Горло сводит сухим спазмом, а слезы ползут по щекам уже непрерывно, и я не могу это остановить. Ужас рвет душу на клочки. Ты только живи, хороший мой, об одном прошу, дыши, ну пожалуйста. И береги себя. Есть люди, которым ты необычайно дорог, те, кто за тебя волнуются и переживают, те, кто тебя любят. И я все равно люблю тебя, хоть тебе это и не нужно, но, может быть, это как-то будет тебя хранить и оберегать. Сердце сжимается, и дыхание прерывисто ускоряется. Я люблю тебя и скучаю, и жизнь потеряла все свои краски. Ну и пусть любовь делает нас слабее, потому что когда больно — забываешь обо всём, ведь сердце разрывается в клочья, и его не заставишь вычеркнуть чувства и не запрограммируешь на безразличие. Мы живые и мы плачем, мы страдаем, ощущаем. Мы живые и мы любим! А мне от тоски выть да бросаться на стены осталось и медленно сгорать. — Лекс, ты чего тут делаешь? — раздается над головой мужской голос, и рядом присаживается Себ. Блядь, думала, спряталась от всех на улице, усевшись на спортивных снарядах, да хуй там. — Пью. — Хм, — он задумчиво рассматривает мою зареванную физиономию, вытягивает из руки бутылку, делает большой глоток и отдает обратно. — И давно пьешь? — Себастьян прикуривает сигарету и сует ее мне, предлагая. Отмахиваюсь молча, делаю крупный глоток из пузатого стекла. Жидкость ползет в желудок, растекается, обжигая и согревая. — Судя по количеству бухла в бутылке, давно. — Это тебя новости из города так припечатали, точнее, одна из них? Прошло столько времени, а ты… — Себ, отвали, а, пожалуйста, — выходит как-то жалобно, но разговоры по душам уж точно в мои планы никак не входят. Вздыхает тяжко, отбирает бутылку и пьет. — Слушай, я знаю его не один год, и он со всеми так по-блядски поступал, всегда. И ничего тут такого необычного нет, хорош соплями давиться, кого ты разжалобить пытаешься? А что по поводу ранений… оклемается. Поверь, мне тоже ногу отрывало, год назад на мину наступил. Да, очень погано было, но сейчас же я как новенький. А ты здесь хуйню какую-то устроила. Всё, кончай тут киснуть, давай… вот так… Себ стаскивает меня со снаряда и пытается поставить на ноги. Конечно они, совершенно отказываясь мне служить, моментально подгибаются, и я оказываюсь висящей у Себастьяна на руках. — Ну же, стой давай! — Я не маленькая, вообще-то, но Себ с легкостью держит меня на весу. Затуманенный алкоголем мозг принимается моментально проводить параллели, ноздри тянут чужой мужской запах. Ох уж, эти Бесстрашные с их накачанными руками, ну вот какого черта? — Лекс… Тебе кто-нибудь говорил, что ты отпадная? Пф-ф-ф, говорил! Знал бы ты, парень… ох. Чужие губы на моей щеке. Что? Откуда? Голова откидывается и, видимо, Себастьян принимает это за приглашение. Совершенно незнакомые, посторонние, но теплые губы накрывают мой рот, навязывая поцелуй. Голова кружится, соображаю я мало чего, одна только вертится мысль, что все это неправильно, не то, не так и не тот! Алекс, ну где ты, когда ты так нужен, когда ты так далеко, а меня тут целует какой-то… Несмотря ни на что руки, живя своей жизнью, уже приставляют к шее парня нож. Тот самый, с резной рукояткой. Себ чувствует холодную сталь и отстраняется, наконец. — Пошел ты, придурок. Все вы одинаковые, бабники, блядуны и кобели! — шиплю сквозь слезы я ему в лицо, как можно презрительнее уставившись на него, не замечая того, что он все еще держит меня практически на весу. — Еще раз попытаешься использовать мое плохое настроение себе на пользу, отрежу все, что болтается неприкаянное! — блин, язык заплетается, и мир покачивается. Да и вообще, у меня всё плохо. — Стерва и грубиянка, — качает башкой и ржет. — Может, трахнемся? — Помечтай! Никто мне не нужен. А тот, кто нужен… Какого хрена, Себ, ты, вообще, соображаешь, что ты делаешь? Отпусти меня, сейчас же! — Лекс, ты до конца жизни собираешься по нему страдать? Я-то, конечно, не лидерский сын, но… — Заткнись, Себастьян. Просто заткнись. И отпусти меня уже! — Не отпущу. Ты рухнешь тогда прямо тут. Ну должен же я был попытать удачу, — он аккуратно ставит меня на землю. — Чем быстрее поймешь, что он — не то, что тебе надо, тем меньше времени потеряешь. Надо жить здесь и сейчас, Лекс, забыла, кто мы? А ты такая красотка! — Тебе все равно никогда с ним не сравниться, понял! — ой, что говорю, ну знаю же, что нельзя такое парням выдавать, ч-ч-черт! — И лапы ко мне больше не протягивай. Ясно! — Да куда уж яснее. Ладно, пьянчужка, пошли, отбуксирую тебя в общагу. Не знаю, как насчет «жить здесь и сейчас», но я до сих пор ни одного мужика к себе не смогла и близко подпустить. Как-то так выходит, что даже очень хорошие парни, сразу же меркнут на фоне Эванса. Ох, это зависимость, самая настоящая, словно Алекс мой персональный сорт сильнодействующей наркоты. Не вылечить. Не совладать. Я безвозвратно пропала, и эта боль в груди — не совсем и боль. Потихонечку и пошатываясь, мы так и добираемся до казармы. После первого этапа обучения, нам должны выдать собственные комнаты, а пока живем все вместе. Себ укладывает меня на кровать, и я скатываюсь в пьяный и пустой сон без сновидений. Как бы там ни было, а Себастьян все-таки прав, нужно жить дальше, чтобы не случилось. Завтра будет новый день, и снова без Алекса.***
— Лекс, к начальству! — окрик Себастьяна застает меня врасплох прямо на беговой дорожке. Поскольку все последние новости от начальства были из рук вон отвратительными, мне в прямом смысле кажется, что сердце пропускает удар, подпрыгнув к горлу. Я выключаю технику, тренажер замедляется, а я всё не спрыгиваю, тяну. Дыхание никак не восстановить. Что скажет Майра? А вдруг… Нет, нельзя даже мысли такой допускать. Алекс сильный, его ничем не прошибешь, ведь так? Так?! — Лекс, я не пошутил ни разу! — поторапливает меня Себа и подходит ближе. — Эй, красотка, ты чего так побледнела? — Ты не знаешь, что тряслось? — еле получается просипеть на выдохе. — Если ты все Эванса не можешь из головы выкинуть, то знай — все с ним нормально, — Себ едва заметно улыбается и кладет локти на монитор беговой дорожки. — Ты первая узнала бы, если что. — Вот это и самое противное, — ворчливо отвечаю, опуская глаза и пытаясь скрыть облегчение, смешанное с непонятным мне ликованием. Тренажер уже совсем остановился, а я все стою, не спрыгивая с него, и смотрю в глаза Себастьяну, потому что так я почти с него ростом. — А чего от меня начальству надо, не в курсе? — Я-то в курсе, странно, что ты не догадалась, — загадочно улыбается он, лукаво сощурившись. Невольно возвращаю ему улыбку — Себ все-таки красивый парень, и внимание его лестно любой девушке. Даже в какой-то степени… и мне. — И ты мне, конечно, не скажешь? — И я тебе, конечно, скажу, но не просто так. Что ты можешь мне предложить за информацию? — я спрыгиваю с тренажера, потому что меня начинает раздражать этот флирт. Хорошенького помаленьку. — Заверения в вечной дружбе, Себ, — я поднимаю на него глаза и вздыхаю, — ты же знаешь. — Знаю, поэтому напоминаю, что кое у кого сегодня день рождения и поэтому выходной. Майра всех поздравляет лично, или об этом ты тоже забыла? Себастьян еще что-то говорит, а я судорожно пытаюсь вспомнить какое сегодня число и понимаю, что Себа прав, а я все прошляпила! За всеми своими переживаниями, страхами и думами про Алекса я совсем потерялась во времени! Мой день рождения! Сегодня, точно! Даже когда объявляли дату на построении у меня ничего не ёкнуло! То-то на меня сегодня все загадочно косятся! — О, я вижу, до красотки дошло, — заразительно смеется Себастьян, заглядывая в мое растерянное лицо. — И судя по твоему отрешенному виду, ты ничего такого сегодня не планировала? — Нет, — беспомощно отзываюсь я, — у меня как-то вылетело из головы. — Ладно, старушка забывчивая, беги к Майре, выручу тебя, так и быть! Придумаем что-нибудь, — не дает он мне возразить, подталкивая к выходу, — начальство ждать не любит, это ты хотя бы помнишь? Не успев рассыпаться в благодарностях, я вываливаюсь из тренировочной комнаты и стремительно направляюсь в административный корпус — командир группы прав, начальство ждать не любит, даже если у тебя особенный день. Майра, отчего-то сегодня необычайно довольная и сияющая, говорит все положенные слова, и после короткого молчания, повздыхав на мои умоляющие взгляды, рассказывает об Алексе. Он выздоравливает, причем довольно быстро, все конечности его восстановлены, сам Алекс на реабилитации. В том рейде погиб его друг, но они спасли детей, и сердце мое сжимается от понимания того, насколько Алекс был так близок к смерти, а все они, наши парни — старшие, инструкторы, братья — совершили подвиг. Меня буквально раздирают противоречия — и хочется увидеть Алекса, прикоснуться, удостовериться, что с ним все в порядке, и вместе с тем боль от его предательства всё ещё не отпускает. Я не знаю, как бы жила, если бы он погиб. Но он жив, и я все еще не знаю, как жить дальше без него. Или как увидеться с ним. Или что вообще делать. — Алексис! Ты меня слушаешь? — вплывает в мое сознание, и я понимаю, что до меня не дошло ни слова из сказанного Майрой за последние минуты, а она ведь много чего говорила. — Простите меня, — я поднимаюсь с кресла и вытягиваюсь по стойке смирно. — Впредь я буду более собранной! — Не сомневаюсь, ведь я предлагаю тебе продвинуться в звании, — усмехается миссис Уильямс и протягивает мне небольшой прямоугольный планшет. — Вот тут задания, которые вы будете проходить в следующем полугодии. У тебя есть возможность показать себя — сможешь выполнить больше половины тестов за сегодня, получишь следующее звание. Помни только, что это не подарок ко дню рождения, а исключительно твоя заслуга и упорство. Просто совпало. И ты вправе отказаться. — Что вы, это честь для меня! — вытягиваюсь я еще больше. — Конечно, я согласна, и сегодня же постараюсь пройти все испытания! Следующие несколько часов становятся для меня сущим адом. Интеллектуальная и ментальная проверка — это ерунда, что тесты на знания аппаратуры, что пейзажи страха я давно щелкаю, как орешки, а вот на учебных установках приходится попотеть. Никак не даются мне виражи, которые мы ещё не отрабатывали, и я уже хочу отказаться, когда инструктор, нахмурившись и поджав губы, дает мне последний шанс. Я бегу в общагу, прижимая к себе приказ о повышении так, будто он может исчезнуть. Врываюсь в общую комнату, в которой непривычно темно и тихо, пытаюсь нащупать выключатель. — Себа, меня повысили, у меня приказ! — в нетерпении выкрикиваю я, пытаясь включить свет, но вдруг в комнате вспыхивает множество искр, в прямом смысле слова, озаряя комнату потусторонним свечением. В сумеречных отблесках я вижу ребят, а под потолком — разноцветной радугой висящие шарики. — Сюрпри-и-из! — раздается отовсюду, и в комнате зажигается верхний свет. Я стою, не зная, как в себя прийти, лишь умоляюще впиваюсь взглядом в Себастьяна, выступающего впереди всех. — Меня повысили, командир, — я протягиваю ему бумаги под улюлюканье и аплодисменты ребят. — Поздравляю, — кивает Себ, тепло улыбаясь, отнимает у меня документы и берет за руку. — И с днем рождения тоже. — Спасибо! — совершенно искренне выдыхаю, только сейчас догадавшись осмотреться. — Ребята, спасибо вам большое, это все так… приятно и неожиданно! Когда вы только успели? — Ну… — Себастьян снова лукаво прищуривается, прямо как утром. — У нас было время подготовиться. Парни, врубайте музон, у нас вечеринка! — рявкает он, и в нашей общей комнате начинается движуха. Себ увлекает меня к составленным у стены столам, где разложены закуски, в наличии немного пива и даже початая бутылка виски. — Так ты знал? — кусая губы, чтобы не улыбаться во весь рот, пристально разглядываю Себа. — Конечно, знал, Лекс, — смеется он, откупоривая бутылку пенного напитка и протягивая ее мне. — Ведь это я рекомендовал тебя на повышение. Ты лучшая в моей группе, и не удивлюсь, если скоро займешь мое место. — Ты хороший командир, Себ, — толкаю я его плечом. — Нам другого и не надо. — Тут я, конечно, хотел бы услышать «самый лучший», — подначивает меня Себастьян, — но, видно, до этого звания я у тебя никогда не дослужусь? Я подношу горлышко бутылки ко рту и отпиваю, только бы не отвечать. Себ тоже молчит, бросая на меня многозначительные взгляды. Мне было неловко, потому что последние наши с ним выяснения отношений закончились приставленным к его шее ножом, и не то, чтобы мне было за это стыдно, но я честно предупредила. — Лекс, я ведь все понимаю, несмотря на то, что в довольно грубой форме себя навязывал, — тихо проговаривает Себастьян, ухмыльнувшись, и склоняется к самому моему уху. — Прости за тот разговор, и мой… напор, но мне иногда бывает очень непросто ощущать тебя рядом с собой и не иметь даже надежды. — Если тебе будет от этого легче, у меня ее тоже нет, — глубоко вздохнув, отвечаю, борясь с желанием отпрянуть подальше. Из динамиков звучит медленная композиция, ребята приглушают свет, и Себастьян подмигивает мне. — Потанцуем? — я закатываю глаза и киваю. Мне очень, безумно жаль, что я не могу поблагодарить его так, как хочется — крепко обняв и запечатлев на чуть колючей щеке смачный чмок. Ведь это недвусмысленно может подарить ему надежду, а я не готова ответить на его чувства. Но, несмотря на это, позволяю аккуратно устроить огромные руки Себы на своей талии, и он обнимает так бережно, почти трепетно. Кладу ладони на его плечи и замечаю, то он в парадной форме с новыми нашивками. Готовился. — У тебя есть надежда, Лекс. Пока человек жив, всегда есть надежда. Я отстраняюсь в удивлении, пытаюсь рассмотреть выражение его лица, но Себа смотрит поверх моей головы, и так как он значительно меня выше, мне не удается ничего рассмотреть в притушенном свете. Себ, продолжая покачивать меня в такт мелодии, вдруг почти невесомо дотрагивается до моих волос и прислоняет мою голову к своей груди. — Я все понимаю, Лекс, — повторяет он, и его голос кажется мне исходящим прямо из грудной клетки. — Ты любишь и, к сожалению, не меня. Я тоже любил, и понимаю. Только вот у меня действительно нет надежды. — У тебя была… девушка? — я чувствую, как Себ кивает, и продолжаю расспросы, несмотря на холодок в районе позвоночника: — И её больше нет? — мой голос, наверное, звучит печально, потому что почти знаю ответ. — Нет, — отвечает коротко и отрывисто, едва заметно подавляя вдох. — Мне жаль, — да что там, у меня просто сердце разрывается. — Послушай меня, — Себастьян останавливается вдруг и, обняв мое лицо ладонями, смотрит мне прямо в глаза. — Алекс мразь в отношении девчонок, всегда был таким, но он отличный боец и настоящий Бесстрашный. И если ты любишь его, постарайся простить. Только смерть не оставляет шанса, пока вы живы, вы можете еще что-то поправить. Я, замерев, слушаю его, а Себ, помолчав секунду после своей тирады, решительно наклоняется и целует меня в губы, как-то рвано, отчаянно, но запредельно нежно. Не чувствуется за этим поцелуем какой-то страсти, вожделения, насилия. Только попытка не утонуть в пучине горя. Только желание выжить. Себастьян отрывается от меня и, не взглянув больше, стремительно выходит из комнаты. Я смотрю ему вслед и пытаюсь переварить сказанное, а потом отхожу к столу с напитками. Сейчас как раз подходящий момент выпить что-то покрепче. Бутылка виски стоит пока не оприходованная, и я отливаю себе в пузатый стакан немного янтарной жидкости. Алкоголь обжигает горло, а я думаю, что Себ даже о стаканах позаботился, чтобы нам не хлестать вискарь из кружек. Ребята рады любой возможности повеселиться, неважно общественный ли праздник, чей-то день рождения или годовщина отношений. С улыбкой замечаю нежно целующихся Грейс и Ларри — кажется они сошлись еще в Дружелюбии, и с тех пор парочка. Оба дивергенты, много времени проводят вместе на испытаниях, им есть о чем поговорить и что обсудить. Горячая Грейс, избавившаяся от своих косичек-гремучек, теперь частенько компенсирует их звуком своего голоса, распекая молчаливого Ларри, но тот лишь, пряча ухмылку, слушает ее, потом что-то шепчет ей на ушко, и наступает тишина. Вот сейчас как раз я наблюдаю за таким моментом и, наверное, даже где-то в глубине души завидую им. Я почти допила всё, что было в стакане, когда меня трогает за плечо чья-то рука. Как оказывается, когда я оборачиваюсь — Юэна. — Ну что, именинница, это еще не все сюрпризы на сегодня! — вещает Шмель, ухмыляясь пухлыми губами и поигрывая бровями, явно имея в виду мои целовашки с командиром. — У нас для тебя есть подарок! — Да! Подарок! — раздаются голоса отовсюду, а у меня теплеет на душе, несмотря на раздрай. Столько всего сегодня свалилось — повышение, день рождения, устроенный Себастьяном, его признание, а вот теперь еще и подарок!.. — Вообще-то, дарить должен был командир, — весело сообщает Грейс, — но поскольку он, похоже, где-то спускает пары, то подарим мы! — Здесь ваш командир, — подает голос от входа Себ и появляется в комнате, внося в помещение вместе с собой терпкий запах сигаретного дыма. — Готов взять на себя сию ответственную миссию! Себастьяну бережно передают небольшую коробочку. Он открывает ее и выуживает серебряный именной браслет с цепочкой необычного плетения. Я так и держу в руке стакан, не успев его поставить, а Себа уже застегивает на моем запястье неподдающийся замочек. — Ай, больно! — несильная боль обжигает несколько неожиданно и чувствуется приглушенно из-за доброй порции алкоголя в крови. Вздрогнув, я улыбаюсь, пристально рассматривая необычную вещицу. И незнакомая мне до сих пор эйфория захватывает меня. Никто и никогда не устраивал мне таких праздников! — Ты мне кожу прищемил. — Ну прости, я нечаянно, — смеется Себастьян, и его пальцы нежно поглаживают поврежденное место, отчего по моей спине проходит едва ощутимая дрожь. Может быть, виски было явно лишним? Себ наклоняется и целует меня в щеку, окутав чуть заметным запахом солода и сигаретного дыма, смешанным с ароматом его одеколона. Коктейль получается настолько по-мужски крепким, что у меня кружится голова и щеки заливает румянцем. — Тебе нравится подарок? — выдергивает меня из смущенного молчания задорный голос Грейс. Я согласно киваю, не в силах вымолвить ни слова от переполнявших эмоций. Снова опускаю глаза на вещицу, украшавшую мое запястье, и чувствую, что сейчас заплачу от переизбытка чувств. — Очень, он такой красивый. Спасибо… спасибо, ребята! — я утыкаюсь в Себастьяна, окончательно смутившись своих слез, и он приобнимает меня, потрепав по плечу. — Сегодня твой день, твой праздник, — шепчет он, и отовсюду несутся поздравления. — И смотри, тут есть секретное отделение, — Себастьян нажимает на пластинку, и она, тихо щелкнув, откидывается. — Почти шпионское потайное отделение. Поместится флешка с важной информацией или пара таблеток от головы, — улыбается он. А я, прижимаясь к чужой груди, вовсе не к той, к которой хотелось бы сейчас прижаться, все же постепенно перестаю чувствовать изматывающее одиночество. Секретное отделение очень даже замечательно, я даже знаю, что туда положу. Глажу цепочку и понимаю, вот он символ нашего единения, мы все связаны, и что бы ни было между нами, мы друг за друга горой. И рука, обнимающая меня сейчас за плечи, никогда не поднимется против меня.***
Дни, заполненные учебой и тренировками, тянутся своим чередом. Из пришедших новостей я знаю, что у Алекса скоро трибунал. Это какая-то бессмыслица, зачем Алексу убивать Громли? Да быть такого не может! Нет ни мотива, ни подоплеки никакой. Конфликтов у них последнее время не было, да и вообще Громли вдруг стал почти нормальным, ни к кому не цеплялся, не доставал. Инициация закончена, Аарон просто бы отправился на любой боевой рубеж, Алекс бы не взял его в свою группу — они и не увиделись бы никогда. Да и глупо как-то, проснуться посреди ночи и пойти его убивать? Бред, не стал бы Алекс мараться. Если уж ни после покушения на себя, ни после посвящения Солнце его не убил, то уж теперь бы точно и не помышлял. В конце концов, постарался бы наказать по закону, если бы Громли накосячил. Блять, ну вот что за залетчик такой? Надеюсь, следствие разберется, и лидер не даст его расстрелять. И я смогу уже нормально вздохнуть. Новобранцы закончили курс молодого бойца, обучились управлять экзокостюмами и другим обмундированием. Нас стали потихонечку выводить за пределы полигона на простенькие задания, познавать на деле новинки вооружения. Через месяц первый этап обучения закончится и нам предоставляют отпуск, вот только мне ехать некуда. Домой, в Искренность не поедешь, да и кому я там нужна! А в Бесстрашие… Нет, не готова я Алекса увидеть, хоть и очень хочется, особенно после того, что сказал мне Себ. Но у меня уже почти получается свободно дышать, смеяться и радоваться жизни, хотя всё равно еще тоскую, и в сердце не вернулся недостающий кусок. Наверное просто после ранения я смогла Алекса простить за всё, поэтому мне и легче. Совсем чуть-чуть, но все же легче. Это хорошо, это правильно, ведь жить без боли и злости просто замечательно. Да и ему видеть меня ни к чему, всё кончено. Вот только моё сердце, так и осталось вложенным в его руки, несмотря на то, что Себастьян не оставляет попыток поухаживать за мной. А у Алекса же своя жизнь, и я для него давно перевернутая страничка, не больше. О чем я, он давно и думать забыл про меня. Но я боюсь, что если увижу Алекса, то вся боль, все воспоминания и обиды вернутся обратно, засасывая меня в пустоту. И тогда уже мне ничего не поможет. Хотя, вдруг выпадет такой шанс… потому что мне еще о многом хочется его спросить. И первый вопрос, который бы я задала, что Алекс чувствовал ко мне? В лесу тихо, немного влажно и солнечно. Близится лето. С ума сойти, как же быстро летит время… Шум ветерка, чуть слышный треск веток под ногами и щебетание птиц, прячущихся в кронах деревьев, смешиваются со звуками нашего дыхания. Часть отряда сегодня отправлена на самостоятельное задание. Себастьян, как командир, я и Юэн стрелки группы, Арчи и Дейв Норелл старшие. У остальных своя разведка, во главе с командиром Уильямсом. Нас отвезли за несколько миль от полигона, и уже четыре часа мы топаем пешком по заросшим дебрям леса, так как на транспорте сюда не подобраться. Всю предыдущую неделю, мы не высовывались со стрельбища, осваивая принцип работы специальных новых пристрельных датчиков. Разведка выявила некоторые маршруты перегонки военной техники недовольных. Конечно, не роботов — их они научились как-то перекидывать через телепорт, а вот бронемашины и танки с плазменными пушками пока ходят обходными путями. Последние пару дней, мы подробно изучали составленные Эрудитами чертежи вражеской техники, чтобы определить ту самую «ахиллесову пяту» их брони, ища самое уязвимое и укромное местечко, куда можно пристрелить датчик слежения. Вся броня у них почти литая, на пушку и броневую башню, поставить маячок нельзя — обнаружат моментально, на колесно-гусеничную трансмиссию тем более, отвалится при движении. Броневая крышка люка, верхние, наклонные и бортовые листы — слишком открытые и заметные места. А вот нижний, наклонный лист передней кормы — есть там одно местечко, и если очень постараться попасть под наклоном, то может получиться. Самое эксплуатационное — моторное отделение, — находится под броневым корпусом задней кормы, поэтому мы будем пытаться пристреливаться под отделение управления, но со своей маленькой хитростью, чтобы отсрочить обнаружение как можно дольше. Датчики высокочувствительные, на аналоговом коде, никакие глушилки и блокировки на них не влияют, и благодаря своему материалу, они прочно вклеиваются в броню за счет большой мощности винтовочного патрона. Через пару часов мы выходим к кромке леса и двигаемся вдоль нее, не выпуская из вида прокатанный трак проселочной дороги, по которой и должна пойти техника, выискивая подходящее место для засады. Сколько нам предстоит здесь прождать, никто не знает, но разведка сообщила, что перегон происходит два-три раза в неделю, иногда реже, и всегда с вооруженным сопровождением. Конечно, можно было бы просто разбомбить их караван беспилотниками, этим подорвать немного их боеспособность, но они сделают новую технику, выберут другие маршруты перегонки, и вся работа разведки пойдет крахом, ведь территория застенья слишком обширная, чтобы ее всю изучить. А так у нас появится шанс, вычислить местоположение основной базы недовольных, отслеживая передвижение боевых машин. Наконец, спустя еще несколько часов обследования трака, мы натыкаемся на место, где дорога тянется под гору и резко уходит на крутой вираж, затем плавно спускается в низину, залитую осадками, после недавних дождей. — Бинго! — шепчу я, притуливаясь на обочине, разглядывая местность. — Я думаю, это самое подходящее место из всех, ранее осмотренных. Да, то что нужно. — Ты уверена, Лекс? Это именно то, что ты так усердно искала? — скептически ворчит старший. — Да посмотри сама, нет возвышенности, с которой можно стрелять, и территория просматривается как на ладони! — Ну вот, пожалуйста! Мало того, что вчера спорили до хрипоты, и мне с пеной у рта пришлось доказывать и разжевывать свой план, чтобы командование его одобрило, так опять… — Себ, ты снайпер? — стараясь не произносить это слишком вызывающе, чеканю я. — Нет! Открытая местность — нам только на руку. Они и не подумают, что здесь может быть устроена засада. Конечно, сопровождающий отряд просканирует ее теплом, поэтому-то на нас экзокостюмы. Возвышенность нам и не нужна, мы будем стрелять под наклоном, с низины. Смотри, перед поворотом они обязательно притормозят, для маневра, и у нас будет время прицелиться. Траектория полета патрона — идеальна, если замаскируемся по склону. Датчик вклеится в нижний край наклонного листа, а дальше трак идет в сторону, а там грязища, — тыкаю я пальцем, выдавая свой, как мне кажется, прямо супер-план. Ребята недоверчиво переглядываются, все, кроме Юэна. Он благосклонно соглашается, кивая в такт моему монологу. — Грязь замажет переднюю корму вместе с датчиками, — подхватывает Шмель. — И обнаружат их не скоро, не думаю, что у уебков тут мойка есть. — Точно. — А если не попадете? — бухтит Норелл. — У меня ни одного промаха, — пожимаю я плечом. — У Шмеля тоже. — Чем предыдущее место не устраивало, а? Там густая лесополоса и высокие деревья, — не соглашается Дейв. — Там-то в первую очередь и будут внимательнее осматривать местность. Листвы еще недостаточно, чтобы хорошо укрыться. И мы не знаем, что у них есть помимо тепловизоров, поэтому и движений должно быть по-минимуму. Опять же, солнце, — вступает в спор, Юэн. Ребята не стрелки, не понимают что из-за любой мелочи, всё задание накроется медным тазом, а Шмель понимает, как никто. — Вся лесополоса идет по южной стороне. Солнце с утра, до вечера будет бить нам в рожи. И сколько ты так сможешь просидеть на дереве, Дейв? Поверь мне — не долго. А мы не знаем, когда пойдет этот их караван и сколько дней нам тут торчать, поэтому я согласен с Лекс. Рискованно, конечно, можем и облажаться, но вся эта затея с самого начала была экспериментом. «Еб вашу мать, ребята…» — хочется мне сказать от злости. Я едва успеваю прикусить язык, покуда он не обогнал мозг и не ляпнул то, чего не следует, полагаясь на дар убеждения Юэна. — Ладно, — Себ останавливает наш спор, — вы стрелки, вам и решать, откуда будет удобнее всего стрелять. Арчи и Дейв — следите за дорогой. Давайте уже подготовимся сразу. Себ бросает на меня пристальный взгляд, и я едва заметно киваю в благодарность за поддержку. Мужики, ворча, отправляются в караул, пока мы с Юэном ковыряемся на склоне, устраивая себе места. Скоро стемнеет, не знаю, могут же они и ночью тут проехать, так что придется сидеть безвылазно в засаде. — Спасибо, что поддержал, — тихо выдаю напарнику. — У нас обязательно получится, вот увидишь. — Ну, поддержал тебя не только я, но и неровно дышащий к тебе командир, — ухмыляется парень, несильно толкая меня в плечо. — Хватит, сколько можно уже? — хмурюсь я, впрочем, скорее даже для вида. Наши отношения с Себастьяном так и остаются на грани дружбы, во всяком случае с моей стороны. Он-то, ясное дело, не прочь перевести их во что-то большее, несмотря на все его заверения в том, что «он понимает». — Никто не знает, что там впереди. А у Себы скоро пар из всех мест попрет, Лекс. — А я что, похожа на пароотвод? — холодно спрашиваю, поджимая губы. — Давай-ка лучше, следи за дорогой! — Ладно, не злись. Главное, чтобы патронов хватило, — переводит разговор на другую тему Шмель, зная, что я могу и вспылить. За последние дни я вдоволь натерпелась многозначительных взглядов и наслушалась душеспасительных бесед — народ любит своего командира и желает ему счастья, вот только я ничем не могу ему помочь! — У нас только по обойме датчиков, всего двадцать штук. А сколько у них техники перекидывается за раз, никто толком не знает. Вдруг, они все не на одну базу идут? Могу только пожать плечами. Может, и не на одну. А может, они вообще пойдут на какой-нибудь наш полигон, для нападения, или будут уничтожены до того, как доберутся до своего логова. Маячки тоже экспериментальные, хоть эрудиты и тщательно их проработали, но недовольные слишком часто оказываются на несколько шагов впереди нас. Здесь уж только дуть на воду, но это реальный шанс их отследить. Мы расчехляем свои винтовки, вставляем новые обоймы и, немного раскопав себе по ямке, укладываемся на спины. Фильтры на оптике отменные, никаких бликов не отсветят даже на солнце. Глушители. Пламегасители не дают раскаленным газам и частицам несгоревшего пороха, истекающего из канала ствола вслед за пулей, при встрече с воздухом порождать пламя. Снайперские экзокостюмы могут принимать цвет окружающего ландшафта, но всё равно, дополнительно маскируемся растительностью и камуфляжными сетками, чтобы уж наверняка, и приготавливаемся ждать. — Шмель, — разбавляю я тишину изводящим меня вопросом, — ты знаешь, что произошло с девушкой Себы? Юэн косится, разминая уже начинающие затекать мышцы, поглядывает с плохо скрываемым любопытством. — А тебе что за печаль? Ты же не собираешься… — Не собираюсь, — резко обрываю все попытки втянуть меня в дискуссию. — Себастьян и мой командир тоже. И не раз вытаскивал меня, и я его прикрывала. Трудно оставаться равнодушным, сражаясь бок о бок, тем более, раз он сказал «А», я должна знать и «Б». А мне расспрашивать его неловко только потому, что я вижу — эти разговоры причиняют ему боль. Я должна знать, чтобы не делать ему еще больнее ненароком. — Ладно, уговорила, языкастая, — бормочет Шмель, впрочем без тени ехидства. — Пропала она. Без вести. — Давно? — спрашиваю, ощущая тянущее под ложечкой неприятное чувство. Хуже смерти, наверное, только неизвестность. — Год назад. Их отряд пошел в разведку, Себа тогда подорвался на мине, валялся в лазарете без ноги. Отряд не вышел на связь ни через сутки, ни через трое. Так и сгинули где-то. — То есть, тела не нашли? — Нет. Хотя искали с пристрастием. — И что, поискали и бросили? — Лекс, — Юэн косится на меня так, будто я спрашиваю о вещах, которые стыдно не знать, — их, скорее всего, сожрали скриммены, и лучше, если бы это было именно так. Быть в плену у недовольных не пожелаешь никому, лучше смерть! Знаю, что недовольные берут в плен Бесстрашных и промывают им мозги, заставляя идти против своих же. И среди наших бытует мнение, что попасть в плен все равно, что предать или умереть. Но что-то все же не дает мне проникнуться этой мыслью до конца. Ведь не зря же Эрудиты работают, вдруг, когда мы захватим базу недовольных и освободим пленных, их еще можно спасти? Почему же тогда Себастьян уверен, что надежды нет?Саунд: Max Cameron — Natus Vincere (Jupiter Ascending Trailer 3)
Темнеет быстро, я лежу и разглядываю раскинувшийся над нами, усыпанный яркими звездами небосвод в полной тишине, звуки ночью расходятся намного дальше, чем может казаться. Эфир тоже стараемся держать в молчании, из соображений безопасности. Ребята, наскоро перекусив, устраиваются где-то вдоль трака, наблюдая за окрестностями. Слегка копошусь, расправляя маскировочную сетку, разминаю затекшие мышцы. На запястье, внутри костюма, тихонечко бренькает, чуть слышно звеня, серебряный браслетик, с именной гравировкой. Хоть я и насильно удерживала в себе уверенность того, что никто из близких мне людей и не вспомнит обо мне в тот день, а дыхание все равно рвано вытягивается из легких, и бедное сердечко колотится где-то в животе, упиваясь надеждой. Пять месяцев, прошло пять долгих, мучительных, от своих переживаний и одиночества, тяжелых месяцев. Помнит ли Алекс меня? Глупо, смешно, но я все еще надеюсь на что-то, наверное. Не знаю, действительно ли Алекс вычеркнул меня из своей памяти, и даже не ёкнуло где-то, хотя бы потому, что поступил со мной так, или он все-таки сожалеет? Умеет ли он вообще сожалеть о содеянном? Или я себе просто в очередной раз напридумывала с три короба? А так хочется верить хоть во что-то светлое, а не тонуть в горечи и пустоте. Я понимаю, что ему сейчас, конечно, не до этого. Сперва арест, обвинение в убийстве, следствие. Нападение на штаб-квартиру. А теперь еще восстановление и реабилитация после ранения. Намеренно утешаю себя только одной мыслью, что просто из-за секретности полигона, нельзя было ничего сделать. Хотя, кого я обманываю, это всё мои иллюзии, не больше. Просто он так крепко вплавился в меня, в мою жизнь, в душу, что я никак не могу о нем забыть и отпустить. Идет война, и в любой момент мы все можем погибнуть, как бы прискорбно это ни звучало, а мне лишь хочется еще хотя бы раз увидеть его. — Есть движение! — связь оживает после обеда следующего дня. — Всем приготовиться, сопровождающий отряд в полмили на подходе. Лекс, Шмель, как слышите? — Слышим, Себ, всё поняли, — отзываюсь я, выныривая из полудремы. Ну, наконец-то. А то совсем разморило на солнышке после бессонной ночи, и есть охота. А еще больше в кустики, блин. — Без надобности не трепаться в эфире. Все по местам, мы вас прикрываем. Отбой связи, — шипит передатчик, и наступает тишина. Пальцы вцепляются в винтовку, устраиваюсь в нужном положении, прилипнув глазом к оптике, досылаю патрон в патронник и последний раз проверяю настройку уровня прицела. Ждем гостей. Вскоре слышатся звуки моторов, и мимо нас едет несколько машин, на небольшой скорости. Недовольные просвечивают теплом местность, кстати, не особо-то и тщательно, и двигают дальше. Значит, караван боевой техники на подходе. Сердце выколачивает в груди джигу, черт побери, только бы всё получилось. Нам так нужно это. Я невольно вздрагиваю от приближения нарастающего рокота работающих двигателей, что паника порывается окутать своей пеленой, запуская полчища холодных, стягивающих кожу мурашек. Решительно гоню ее на хрен, сейчас не время, нужно собраться и сосредоточиться. Техники явно много, так как дрожь земли слишком хорошо ощущается. Бронированные махины, ревя движками, выворачивают из-за лесополосы и несутся вперед. Из-под траков комьями летит дорожная земля, поднимая в воздух столбы пыли. Сердце срывается и ухает вниз, когда пред моим взором показывается весь караван. Вот черт, ну ладно танки*, их мы и поджидали, но огромные, больше наших драгстеров, бронемашины*. Это просто невозможный пиздец! Где они их взяли? Кто им поставляет такую технику? Откуда столько ресурсов для ее создания? Махины просто огромные, литая броня, укрепленные протекторы, что обычной пулей не пробьёшь. Впереди, перед капотом прикреплен таран, навроде бульдозерного ковша, только поуже. Боевая бронебашня со здоровой, как у танка, мощной плазменной пушкой. Еще небольшой пулемет видно на передней корме… — Лекс, ты видишь эту хуйность? — подал голос Шмель. О да, не одна я ошарашена. — Куда им стрелять-то будем… — Да по той же схеме, видишь, на «кенгурятнике» выпуклые борозды, целься рядом с ними. Готовься, Юэн, работаем через одного, я открываю бал. Ловлю цель в сетку оптики, стараясь как можно точнее прицелиться в нужное место. Первый танк заезжает на отмеченную точку высоты, скинув скорость перед поворотом. Вдох, палец плавно жмет на курок, выстрел. Нижний край наклонного листа переднего борта, окрашивается круглой, немного выпуклой кляксой, и техника резко уходит на вираж. Перезаряжаю, пока Шмель стреляет, и снова прицеливаюсь. Спокойно, главное, не торопиться, монотонно отстреливая все патроны. Дыхание выравнивается. По спине ползет пот от напряжения. Постепенно мы отрабатываем все цели, адский караван уходит дальше, я провожаю его в оптику, внимательно разглядывая новые махины, стараясь ничего не упустить. На задней корме прикреплены то ли дополнительные баки с горючим, то ли блоки питания, как у роботов. Семь бронемашин и одиннадцать танков. Надеюсь, что из восемнадцати маячков, хотя бы половина сохранится на долгое время, и мы выследим базу недовольных. Такой транспорт жрет огромную кучу топлива, где они его берут в таком количестве и как осуществляется заправка на дальних расстояниях? Так-так-так, что у них особенного есть в общих характеристиках? Ну же, вспоминай! Если общая ёмкость внутренних баков около тонны литров топлива, примерный расход триста пятьдесят литров на сотню миль, а по пересеченной местности их скорость не больше тридцати миль в час, то… Блин, вот же угораздило родиться блондинкой! То где-то, через семь часов движения, они по-любому должны зайти на какую-то свою базу для заправки техники. Ведь не из воздуха же они заправляются. Скоро датчики активируют, и, надеюсь, мы сможем отследить их. Быстро сворачиваемся, заметая все следы своего пребывания. Себ связывается с командованием, чтобы за нами выслали драгстер, докладывает о результатах операции, и мы отправляемся на точку сбора. Задание выполнено успешно, теперь дело за разведкой.