В прятки с Бесстрашием

Джессика

      — Мат, а ты зна­ешь пе­реход­ни­ков? — Я хо­жу на бе­говой до­рож­ке, а Мат об­лепля­ет тре­наже­ры. Его вроде задело вчера у Искренности, и сегодня он не тренировался.       — Ну так… Не­кото­рых. А что?       — Там есть у них па­рень, ры­жево­лосый та­кой, вы­сокий. Ты не зна­ешь, как его зо­вут?       — Из пар­ней я там знаю Сте­на, он Алек­са за­меща­ет иног­да на тре­ниров­ках, Гром­ли, по­тому что он гад, и из дев­чо­нок знаю Алек­сис, по­тому что ее труд­но не за­пом­нить. Ос­тальные у ме­ня пу­та­ют­ся еще. Там есть Грег, Лар­ри и Джон, но кто из них кто, не пом­ню, ес­ли чес­тно. А те­бе он за­чем? Пон­ра­вил­ся? — Мат улыбается, а я хмурюсь.       — А те­бе что за пе­чаль? Де­ло у ме­ня к не­му.       — Лад­но, дель­ная, спро­шу у Алек­са, — хмыкает Мат, не вдаваясь в подробности. — Или са­ма спро­си.       — Нет уж, лиш­ний раз не пой­ду к не­му, он ме­ня опять тис­кать нач­нет, да ну на фиг.       — Мо­жет, сей­час уже и не нач­нет, — за­гадоч­но тя­нет Мат, а я смот­рю не­до­умен­но на не­го. Что он име­ет в ви­ду? Алекс — и тис­кать не нач­нет? Да он ес­ли день про­живет и ни­кого не об­ла­па­ет, счи­тай, зря время потерял.       Лад­но, раз­би­рать­ся в вы­соких от­но­шени­ях ко­ман­ди­ров не на­шего, неофитского, ума де­ло. На­до быс­трень­ко при­вес­ти се­бя в по­рядок и че­го-ни­будь схо­мякать, а то у ме­ня уже же­лудок с поз­вонка­ми ско­ро соль­ет­ся.       В сто­ловой на­ши опять за­те­вают ка­кую-то по­тасов­ку. Пе­рехо­дн­ики всег­да едят быс­тро, по-сол­дат­ски — за­кину­лись и по­бежа­ли даль­ше, осо­бен­но пар­ни, по­это­му я ни­кого из них да­же не ожи­даю уви­деть. От жад­ности нах­ва­тав це­лый ог­ро­мед­ный под­нос, я про­бира­юсь че­рез тол­пу ку­да-ни­будь при­сесть. И тут ви­жу, как в сто­ловую за­ходит «мой» ры­жик в ком­па­нии с «го­лубог­ла­зиком» и де­воч­кой, та­кой куд­ря­вой, что не зна­ешь, что боль­ше бро­са­ет­ся в гла­за — ее ры­жий цвет или пу­шис­тый объ­ем. «Го­лубог­ла­зик» об­ни­ма­ет ры­жень­кую, все вре­мя ле­гонь­ко ее це­лу­ет, а «мой» ры­жик чер­ты­ха­ет­ся и идет за едой.       Блин, на­до бы ку­да-ни­будь пос­та­вить под­нос и дог­нать его, по­ка он не рас­тво­рил­ся в тол­пе. Он идет в мо­ем нап­равле­нии, и по­ка я ре­шала ид­ти к «рыжику» пря­мо с под­но­сом или все-та­ки прис­тро­ить его уже ку­да-ни­будь, он поч­ти ровняется со мной. Черт, как же пло­хо, что я не знаю, как его зо­вут!       — Эй, па­рень! — кри­чу я ему, под­нос ме­ша­ет страш­но, но пос­та­вить его не­куда, по­тому я пря­мо вмес­те с под­но­сом ки­да­юсь его до­гонять. — Да пос­той же ты, эй! — Блин, ну не кри­чать же на всю сто­ловую «эй, ры­жий», тем бо­лее что по срав­не­нию с куд­ря­вой де­воч­кой он ско­рее ка­жет­ся ша­теном, чем ры­жим.       Я его дог­оняю и уже про­тягиваю ру­ку, чтобы т­ро­нуть его за пле­чо, и он уже да­же оборачивается… Но я не смог­ла сох­ра­нить рав­но­весие в од­ной ру­ке, и весь под­нос — с су­пом, пю­ре и го­рячим ча­ем — ока­зывается… Ко­неч­но, пря­мо и не­пос­редс­твен­но на нем.       — Да что же за хуеб­ляд­ское пиз­до­ебс­тво! — толь­ко и ус­певает неж­но про­из­нести он так, что у ме­ня уши за­кладывает. На мгно­вение вся сто­ловая за­мирает, и ста­новится слыш­но, как у ко­го-то падает вил­ка. А по­том раз­дается прос­то го­мери­чес­кий хо­хот. Я стою и не знаю, что де­лать, зак­рываю рот ла­дош­кой, гор­ло сжимает, гла­за на­пол­няются сле­зами от стыда и досады. Он осматривает катастрофу и поднимает на меня глаза. О-о-очень недобрые. — Ты что, сов­сем охуела? Ка­кого чле­на ты ме­ня прес­ле­ду­ешь, иди­от­ка? Сколь­ко мож­но по­падать­ся мне на гла­за?       Ну что можно ска­зать на та­кое? Со всех сто­рон несется зу­бос­каль­ство ти­па «я бы не от­ка­зал­ся, ес­ли бы та­кая кон­фетка за мной по­бега­ла», а мне вдруг становится обид­но. Ну, уро­нила под­нос, лю­бой мог это сде­лать!       — Не­чего де­лать из ме­ня мань­яч­ку, ни­чего я те­бя не прес­ле­дую! Я толь­ко хо­тела от­дать те­бе ме­даль­он! — в отчаянии выкрикиваю, пока он меня не пришиб.       — Где ты его взя­ла? — моментально меняется в лице парень. — Он у те­бя?       — Ты его об­ро­нил на иг­ре. Я ког­да в се­бя приш­ла, уви­дела его на зем­ле. Те­бе не боль­но? Чай-то был го­рячий…       — А ты по­дуй ему ту­да, гля­дишь, и прой­дет, — доносится от­ку­да-то сле­ва. Я уже хо­чу что-то от­ве­тить, ког­да па­рень берет ме­ня за ло­коть и ведет на вы­ход.       — Пош­ли от­сю­да, ты ме­ня дос­та­точ­но выс­та­вила ебанным кло­уном.       — Прос­ти, я не хо­тела. Это слу­чай­но выш­ло, прос­то я не зна­ла, как те­бя зо­вут, а ме­даль­он на­до бы­ло от­дать.       — Слу­чай­но се­реж­ку по­теря­ла, слу­чай­но ме­даль­он наш­ла, слу­чай­но об­ли­ла ме­ня… Не слиш­ком ли мно­го слу­чай­нос­тей? По­чему мне ка­жет­ся, что это все неслу­чай­но? А?       — Мо­жет, по­тому что у те­бя па­ранойя? На зах­ва­те ты ме­ня пер­вый схва­тил, это не я на те­бя на­пала, а в ос­таль­ном…       — В ос­таль­ном ты прос­то без­го­ловая, не­ук­лю­жая и при­лип­чи­вая клуша. От­да­вай мне мою вещь и не хо­ди боль­ше за мной!       Нет, вы слы­шали это? Я за ним хо­жу, прос­то ох­ре­неть не встать! До об­ща­ги урож­денных идем мол­ча. Я пых­чу и оби­жаюсь, он пых­тит и раз­дра­жается еще боль­ше, изредка поглядывая на меня. Ну на­до же ка­кой, на пус­том мес­те прак­ти­чес­ки оби­дел и идет ря­дом, на­дутый весь, хмурится. Зас­мотрев­шись на не­го, я… спот­ыкаюсь и лечу на пол. И уже поч­ти сми­ряюсь со сво­ей участью, ког­да силь­ные ру­ки под­хва­тывают ме­ня так, буд­то я во­об­ще ни­чего не ве­шу. Под­хва­тив ме­ня, ему приходится при­жать меня к се­бе, и я ока­зываюсь в той еде, ко­торая все еще бы­ла на его одеж­де.       — Вот от­ку­да ты та­кая ду­ра сва­лилась мне на го­лову, а? — раздраженно бросает он. — Те­бя что, но­ги не дер­жат? Ты че­го па­да­ешь на ров­ном мес­те?       Ну все. Сколь­ко мож­но тер­петь ос­кор­бле­ния-то?       — Зна­ешь что, а не пой­ти ли те­бе нахер стройными рядами? — Отпихиваю его руки. — Я от­дам ме­даль­он тво­ему инс­трук­то­ру, он до­дума­ет­ся, чья это вещь. Прос­ти за то, что я ро­дилась на свет лишь толь­ко для то­го, что­бы те­бя, та­кого ис­клю­читель­но­го, раз­дра­жать. За сим, про­щай!       Я разворачиваюсь, чтобы вернуться в свою комнату, но торможу на полпути, по­тому что все еще го­лод­ная, а весь мой обед на этом пар­не. Пе­реду­мав, я рез­ко меняю направление движения и намереваюсь ид­ти в сто­лов­ку, а он дергается, ви­димо, ме­ня ос­та­нав­ли­вать, и мы пре­боль­но сталкиваемся лба­ми. То есть я сталкиваюсь лбом с его че­люстью. И раз­биваю ему гу­бу.       От оби­ды на ми­роз­да­ние у ме­ня аж сле­зы выс­ту­пают. Во-пер­вых, боль­но, во-вто­рых… Ну что за невезение? Ну мне это за что?       — Ну за что мне это? — рычит па­рень, от­зерка­лив мои мыс­ли. Он с­мотрит на ме­ня и хму­рится еще боль­ше. — Так, да­же не ду­май мне тут сы­рость раз­во­дить. Что? Так силь­но уда­рилась?       — Ни­чего, — бур­чу я. Не го­ворить же ему про не­везе­ние и все та­кое. — Прос­то есть хо­чет­ся, ду­мала, сей­час вер­нусь в сто­ловую и еще на ко­го-ни­будь свой обед оп­ро­кину.       Па­рень прик­рывает лоб ру­кой, и его пле­чи трясутся. Сме­ет­ся? Не­уже­ли?       — А что смеш­но­го? — спрашиваю, но самой очень хочется ему улыбнуться.       — Слу­шай, как те­бя зо­вут? — неожиданно интересуется он, и вдруг губы его растягиваются в подобии улыбки. Так ин­те­рес­но. У не­го от глаз рас­хо­дят­ся лу­чики, гла­за рас­ко­сые, ста­новят­ся хит­рыми и лу­кавыми, вы­раже­ние ли­ца из хищ­но­го прев­ра­ща­ет­ся… в за­бав­ное. И я не отказываю себе в том, чтобы улыбнуться ему в ответ.       — Дже­сси. Джес­си­ка Глей­зер.       — Ну, а я Джон У­ел­лнер. Бу­дем зна­комы. Мо­жет, пос­ле это­го прек­ра­тят­ся на­пас­ти? — Он хватает мою ру­ку и гру­бова­то ее трясет. — А те­перь, Джес, от­дай мне, по­жалуй­ста, мою вещь. Она мне очень до­рога.       — Лад­но. Но боль­ше не об­зы­вай­ся. Не очень-то это при­ят­но.       У не­го ог­ромные и теп­лые ла­дони, та­кие квад­ратные, ло­пато­об­разные, с ко­рот­ки­ми паль­ца­ми, и я знаю, как они пах­нут. И еще знаю, что его зо­вут Джон и у не­го есть ме­даль­он, ко­торый до­рог ему. Ис­черпы­ва­юще.       Я иду к се­бе в ком­на­ту и выношу ему ме­даль­он. Он берет его осторожно, сжимает в ла­дони и прик­рывает гла­за.       — А за­чем ты но­сишь с со­бой вез­де свою фо­тог­ра­фию? — наблюдая за ним с удивлением, задаю вопрос. — На уда­чу?       — Нет. На этой фо­тог­ра­фии мой отец. Его боль­ше нет, и это единс­твен­ное изоб­ра­жение, ко­торое пос­ле не­го ос­та­лось. По­тому мне оно так до­рого. Спа­сибо те­бе, что наш­ла.       — Из­ви­ни, что спро­сила. Я не хо­тела сде­лать те­бе боль­но, — очень серь­ез­но го­ворю я ему. Он ки­ва­ет мне и ухо­дит. А мне все-та­ки на­до пой­ти и по­есть, а то я прос­то в об­мо­рок грох­нусь от го­лода.