Алекс
Искренние, изучив дело, решили, что теперь настала их очередь вершить правосудие. Проводить допрос под сывороткой они согласились только в том случае, если дальнейшее заседание будет происходить в Искренности и вести суд будет искреннее судейство. Билли привозят прямо в зал суда. От меня он демонстративно отворачивается и делает вид, что ему все равно. Скорее всего, он уже в курсе, что Громли выжил, и теперь изо всех сил старается показать свое равнодушие, убеждая всех и каждого, а в первую очередь себя, что он не проиграл. Линдси же входит в зал с огромными от страха глазами. Она бросает на меня умоляющие взгляды, но я только сжимаю челюсти и смотрю на нее злобно, давая ей понять, что я в курсе ее вмешательств и спускать это не намерен. Громли появляется самым последним. И конечно, в сопровождении Эйми. Я внимательнее приглядываюсь к ним, и совершенно отчетливо вижу, что между ними и правда что-то есть. Ну и дела! Долго и муторно, как и все у Искренних, открывают судебное заседание, опрашивают свидетелей. Громли рассказывает, как он договаривался с Билли, как тот принес ему парализатор, как хотел «напугать» Алексис, типа это все была шутка. А мы, вот такие сволочи, ее не поняли. Ну что ж, его дело, конечно. Однако мне очень не нравится, как на него Билли смотрит. Нехорошо он смотрит на него, ох, как нехорошо. Когда Громли доходит до места, где Билли отправил его вместо себя на встречу с недовольными, Билли не выдерживает. — Этот гребаный хуесос сам хотел участвовать, ничего я не использовал его втемную! Они все тут сговорились против меня, они преступники, а теперь пытаются прикрыться какими-то дешевыми отмазками! — Сядьте, мистер Уотерс! До вас тоже очередь дойдет, соблюдайте тишину! — строго говорит ему лидер Искренности, Вестон Блек, который решил в честь такого дела самолично вести заседание. Да уж, Билли, неплохая попытка. Вот только от допроса под сывороткой тебе не отвертеться. Линдси, садится напротив судьи, комкая платочек и обильно поливая его слезами, удрученно молчит. Ей вводят сыворотку, и она сразу же кривится, как от боли. — Не сопротивляйтесь, мисс Паркер. Сопротивляясь, вы причиняете себе боль. Мы предупреждали ваших лидеров, что процедура ведения допроса под сывороткой правды очень болезненна для представителей других фракций, однако, под давлением аргументов мы были вынуждены согласиться. Запомните, чем больше вы хотите сказать неправду, тем больнее вам будет, и мы все равно увидим это. Итак, несколько вопросов для того чтобы вы привыкли к ощущениям. Как вас зовут? — Линдси Паркер. — Сколько вам лет? — Двадцать лет и три месяца. — К какой фракции вы принадлежите как урожденная и где проходили инициацию? — Я урожденная Бесстрашная и там же прошла инициацию. — Хорошо. Расскажите все, что знаете по делу Алекса Эванса. Линдси втягивает голову в плечи, и лицо ее опять кривится. Явно видно, что ей больно, но она упорно продолжает бороться с собой. — Не стоит этого делать, мисс Паркер. Хорошо, если вы не хотите добровольно говорить, я буду задавать вам наводящие вопросы. На заседаниях суда Бесстрашия вы говорили, что у вас с мистером Эвансом было свидание. Это правда? — Нет. То есть не совсем. Я пришла в его комнату, когда он крепко спал, разделась и легла к нему в постель. — Зачем? — Это… был такой план, — слова льются из Лин, кажется, сами собой, и на лице у нее выражение облегчения и эйфории, словно говорить правду ей доставляет удовольствие. — Билли должен был заставить её прийти к нему в комнату, чтобы она увидела меня с ним. — О ком вы сейчас говорите? — Что? — Заставить «её» прийти в комнату, — терпеливо уточняет судья. — О ком речь? — О Плейсед. Алексис Плейсед. Они с Алексом встречались, потом посрались, и мы… — Молчи, дура! — выкрикивает Билли, а Блек грозно смотрит на него. — Какое отношение мисс Плейсед имеет к убийству Аарона Громли? — Она — никакого. Она должна была уехать, или как минимум разозлиться на Алекса и не подтвердить его алиби на ту ночь. Нам нужно было гарантированно на ту ночь избавить его от этой телки. — Зачем? — Чтобы убить Громли. Даже мне видно, как Блек теряется. — Вы хотите сказать, что это вы убили Громли? — Нет, ну, то есть… Мы хотели, чтобы его убил Алекс, — почти с удовольствием рассказывает Лин. По всей видимости, так сыворотка и действует: когда пытаешься соглать, приносит боль, а когда говоришь правду — удовольствие. — Билли дал мне психотропик и сказал, что он сделает из Алекса нашу марионетку на всю ночь. Я подсела к Алексу в баре, он уже был очень пьяный и не заметил, как я подсыпала средство ему в бутылку. Чтобы меня никто не заметил с ним, я долго возле него не терлась, отошла почти сразу же. Алекс бутылку прикончил и пошел к себе. Но вместо того чтобы стать послушной марионеткой, он вырубился так, что я даже думала, что он умер. Потом только поняла, что раз дышит, значит, живой. Не знаю я что там случилось, но факт, дрыхнет и никуда не торопится. Расчет был такой, если он станет послушный, то мы с ним сможем заняться сексом и его белобрысая нас застукает. А он дрыхнет, понимаете? Ну я плюнула, одежки скинула и под одеялко к нему залезла. А тут и дура эта белобрысая пришла. Ну увидела меня, охуела, конечно. Убежала, поверила сразу, что Алекс меня к себе притащил. Ну в принципе, что и требовалось. А дальше уже дело техники. — Вы знаете, кто покушался на убийство Аарона Громли. — Кто его убил — своими глазами не видела, — воодушевлённо продолжает откровенничать Лин. — Но Алекса мы так и не смогли поднять. Тогда я кое-как причесала Билли, чтобы он был на Алекса похож, взяли его одежду, чтоб на камерах было видно, как Алекс идет Громли убивать. — Какой мотив у вас был? Зачем вам убивать Аарона Громли? — Ну… Билли хотел Алекса подставить. И от свидетеля избавиться. Вроде так. Я не знаю, как мне все это переварить. Как вообще можно дальше о чем-то думать? Ну, твою же мать, ну что это за люди? Это Бесстрашные? Да это даже мразью назвать язык не поворачивается. Видно, что Блек сам сидит — офигивает. Даже вопросы не задает. — Хм, — он прочищает горло и заглядывает в бумаги. — Самое интересное, — вдруг безо всяких наводящих вопросов говорит эта сучка, — что у нас все отлично получилось! Алекс ничего не помнит, как Билли и обещал, память обо мне и о том, что происходило ночью стерта. Хоть мы от него нужных действий и не добились. Девка его уехала, сбежала, прикрыть его некому. Если бы Громли не выжил, все получилось бы. Это все из-за него, придурка гребанного! Какого хрена ты ожил, идиот?! А?! — Линдси вскакивает и кидается на Аарона. Охрана Искренних, как ни странно, успевает ее перехватить: обычно они действуют, будто хлебнули тормозной жидкости, и Лин при другом раскладе успела бы выцарапать ему глаза. — Уведите ее, — распоряжается Вэн, и охранники оттаскивают разъяренную девицу. — Теперь вы, мистер Уотерс. Прошу, — делает приглашающий жест глава Искренности. Билли проходит на середину зала и садится перед судьей. К нему подходит оператор-искренний со шприцем, но Билли отклоняется. — Если я расскажу всю правду не под сывороткой, вы можете мне гарантировать, что меня не расстреляют? — нагло спрашивает он. Да вот хуй тебе на все лицо! — Наврет он с три короба, вы видите какие комбинации он рассчитывал и проводил? — говорю я на весь зал. — Не слушайте его, вводите сыворотку! Вэн бросает на меня короткий предостерегающий взгляд и смотрит на отца. — Пусть лидеры Бесстрашия решают это, такие дела не в моей компетенции. — Пусть говорит без сыворотки, — тихо, необычайно низким и каким-то незнакомым голосом говорит отец. — Под сывороткой мы всегда его допросить успеем. Билли обводит тяжелым взглядом всех Бесстрашных. Сейчас, когда он признал свое поражение, а я еще не осознал и не переварил все то, что услышал тут, мне на какой-то очень короткий момент даже становится его жаль. Иметь такую голову, рассчитывать такие комбинации и тратить свой талант вот на такие мелкие, пошлые подгаживания. Хотя Громли-то он чуть не мочканул. — Хорошо, — глубоко вздохнув, продолжает Блек, — тогда перейдем сразу к сути. Это вы покушались на убийство Аарона Громли? — Ну да. Я покушался. Этот сучонок вздумал мне угрожать. Пригрозил, что расскажет о неудачной вылазке лидерскому сынку, если я от него не отстану. Он сам подписал себе смертный приговор. — Вы намеревались убить мистера Громли? — Нет, хотел его напугать. — Врет он все, он его ножом ударил, конечно, он хотел убить его! — опять выкрикиваю я со своего места. Вот черт, ну почему отец не захотел допрашивать его под сывороткой? Небось опять эти его штучки насчет жизни и смерти. — Мистер Уотерс, говорите правду. Вы же понимаете, сыворотку ввести дело нескольких секунд. Вы сами просили гарантий. Не испытывайте судьбу, — чеканя слова проговаривает Вэн. — Знаете, — в интонации Билли появляются задушевные нотки, — я когда шел убивать Громли, я ничем не рисковал. Я был уверен, что папочка-лидер замнет все это, не даст хода, чтобы выгородить своего отпрыска. Что Громли просто объявят очередным самоубийцей и спишут его дело в архив, а сыночек и дальше будет наслаждаться жизнью. Или другой вариант, папашка все ж таки разозлится и сошлет неугомонное чадо куда-нибудь подальше с глаз. В любом случае я был в выигрыше, потому что этому придурку Алексу все всегда сходило с рук. А теперь вскакивай, истеричка, и ори на всю фракцию, как я неправ. Билли, ухмыляясь, презрительно окидывает меня взглядом с ног до головы. Во мне клокочет неудобоваримая смесь самых разнообразных чувств, одно из которых явственнее других — я хочу его уебать нахуй. — Только молчи, Алекс, об одном прошу, только молчи, — тихо приговаривает рядом со мной Матиас. — Я убью его, клянусь, — вполголоса шиплю я сквозь зубы, — этот ублюдочный пидор заслуживает черенок от лопаты по самую глотку, блядь! — Последний раз, когда ты не смог взять себя в руки, ты Алексис потерял. Ну же, Алекс, не позволяй себе загнать свою жизнь в еще большую задницу! — приговаривает Матиас, а я чувствую, что только запредельным усилием воли могу заставить себя сейчас сидеть на месте. Но как Земля вообще Билли носит? А? — Молчишь, — продолжает глумление этот придурок, — а я вот продолжу с твоего позволения. Линдси права, если бы Громли не выжил, хрен кто когда докопался бы до меня. Даже если бы Алекс вспомнил, что Лин к нему подходила, я бы от всего открестился, а одну эту овцу не стали бы без веских причин допрашивать под сывороткой. Я был совершенно чист. — Скажите, — вклинивается Вэстон в его монолог, — почему вы хотели подставить именно мистера Эванса? — Хех, мистера… Этот мистер — «Самая крутая задница фракции». «Самый ебливый член Бесстрашия». «Самый…» — Хватит, мистер Уотерс! — рявкает Вэн, видимо, сам приходя в неистовство от такой наглости. — Отвечайте по существу или вам все-таки будет введена сыворотка! — Вот! — Билли поднял указательный палец. — Даже вы его защищаете. Даже вы подстилаете ему ту соломку, которую мне никто. Никогда. Нигде. Не подстилал. Я всегда всего добивался сам, там, где этот… мистер Эванс просто приходил к папке и получал все, что ему нужно. — Да заткни ты свой хавальник уже, пиздоблядский мудочлен! Много ты понимаешь, кто, куда, когда приходит! Ты что свечку держал мне, когда я чего у отца просил, придурок? — не выдерживаю я потока этого феноменального бреда. — Алекс, я вас обоих сейчас выведу отсюда и судитесь, как хотите в своей фракции! — грозит Блек. — Мистер Уотерс, я прощу вас, по существу. — А что тут можно еще добавить? Это был гениальный план, и все сработало. Только вот этот придурок Громли выжил просто каким-то, блядь, чудом. И все испортил! — Что ты сказал Алексис, урод? — охрипшим голосом спрашиваю его. — Это ведь ты заставил ее прийти в мою комнату, зная, что там Лин! Что ты ей сказал? — А-а-а, да все просто, — лучезарно улыбается Билли самой мерзкой из своих ухмылок. — Я ей сказал, что мы забились с тобой на пятьсот кредитов на то, что ты ее трахнешь, и что доказательством будет ее цепочка. Она поверила с лету, Алекс. В ту же секунду, потому что она знала, какой ты урод. Я больше тебе скажу, все время, пока ты ее пялил, ей непрерывно говорили про тебя правду, все, кому не лень. Ты вообще представляешь, что про тебя говорят Бесстрашные? У меня страшно, просто невыносимо начинает болеть голова. Так, что меня, кажется, даже шатает. Пытаюсь изо всех сил оставаться в сознании и осмыслить всю эту комбинацию, понять, зачем ему всё это может быть нужно. Мщение, зависть, детские обиды — это понятно. Но не слишком ли сложно? И отчего он так не хотел, чтобы ему сыворотку кололи, он явно что-то такое скрывает, что вульгарно боится рассказать. Боится до такой степени, что рискует быть расстрелянным за убийство, но только не сыворотка. Хотя да, по закону чистосердечное признание своей вины и искреннее раскаяние избавляет от расстрела, но… Что-то тут не так. Нужно обязательно с отцом поговорить об этом. Все эти мысли проносятся в голове спасительным вихрем, потому что думать о том, что этот урод наболтал Алексис я сейчас не в состоянии адекватно. — О, вы смотрите, наш принц сейчас упадет в обморок. Дамы, у кого-нибудь есть нашатырь? Или наша принцесса прямо тут окочурится! Я не понимаю, как Эрик оказывается возле него. Когда я поднимаю глаза, вижу только исполинский замах и короткий, оттого очень сильный удар. Даже серию ударов, которые произошли так молниеносно, что никто ничего не успевает понять. А Билли уже валяется на полу. Без сознания. И мне вдруг на минутку кажется, что отец сейчас пнет его ногой. — Вот же мразь пиздохуйная, — выцеживает лидер, а Эйми со своего места происзносит короткое «йес» и сжимает кулаки. — Спасибо, Блек, я все понял. Дальше можете делать с ним, что хотите, и приговаривать, к чему вам угодно. — Эрик переступает через Билли и выходит из зала заседания. А через секунду в двери образовывается трещина от мощного удара.***
Суд Искренних приговорил Билли к десяти годам тюрьмы. Суд Бессташных длился несколько суток. Мнения разделились, наши лидеры спорили до хрипоты. Большинство были за расстрел — Билли безо всякой сыворотки признался, что сотрудничал с недовольными, покупал у них новинки, в том числе стимулирующие препараты, наркотики, допинг и другие вещи, которые не используются обычно Бесстрашными. Цену своей откровенности он назначил — жизнь, сказал, что готов сидеть в тюрьме сколько угодно, но только не применять к нему высшую меру. Меня настораживает его стремление все рассказать, но не под сывороткой. Что-то он скрывает, что-то более глобальное. — Но почему, отец? Почему? Я чувствую, вижу, что он предатель, он что-то скрывает, что-то такое, что может нам помочь в борьбе! Его обязательно надо допросить под сывороткой, вдруг он знает, где их основной полигон. — Алекс, не ори, голова болит непрерывно почти, — Эрик устало трет переносицу, прищуривает глаза. Озабоченность последнее время не сходит с его лица, он все время напряженно о чем-то думает. — Если Билли действительно что-то знает, он будет полезен нам живым больше, чем мертвым. Ну подумай, кто он такой? Ладно успел бы стать лидером, пролез бы, что-то решал. Может, его и посвятили бы во что-то серьезное. А так… Он всего лишь мелкая шестерка. При определенных условиях, сотрудничая, он, возможно, выдаст нам всё, просто нужно время. Убить всегда легче. Ты поймешь это потом. Наверное. Отец смотрит в окно, солнце медленно ползет за горизонт, окрашивая вечер в равномерный оранжево-желтый цвет. Так хочется расслабиться, закрыть глаза, ни о чем не думать. У нас затишье сейчас, заданий особых нет. В деле Громли меня оправдали, но я добровольно отправляюсь на дальние рубежи, сроком на год. Отец велел мне собирать свою группу, мы будем вести разведывательную деятельность и выполнять особые задания. Через пару недель заканчивается КМБ у неофитов этого года, хочу дождаться их и собрать отряд из тех, кого хорошо знаю. Я видел, что Уеллнер и Майли с сомнением поглядывали на меня: то ли осуждали, то ли не доверяли. Но в свете новых обстоятельств, надеюсь, они не откажутся. — Все равно Билли опасен, Эрик! Посмотри какие комбинации он воплотил в жизнь, да он… — Ты злишься на него, потому что в кои-то веки он обыграл тебя. Надо уметь проигрывать, сын, иначе ты рискуешь позволить эмоциям взять над тобой верх. Когда тебя это доводило до добра? Как же паскудно от этого — все до единого считают, что все в порядке. Наверное, со стороны вся эта ситуация с Алексис, интригами и убийством выглядит не слишком-то уж трагичной для меня, ведь я бездушная машина, ничего не могу или не умею чувствовать. Я поиграл с ней и выбросил очередную сломанную куклу, пресытился и отвернулся. Ну, а то, что Билли сотворил, ну так, детская шалость! Но никто не знает, что никогда прежде не было в моей жизни девушки, которая бы пела мои песни так, как это делала Лекси. Которая смотрела бы на меня так, как это умела делать только она. Которая позволяла себе растворяться в моих объятиях, отдаваясь полностью, без оглядки. Чем дольше я не вижу ее, тем яснее понимаю, что она стала частью меня. Никто не знает, что Лекси снится мне по ночам, я тянусь к ней и не могу достать. В моих снах она простила меня, улыбается мне, а я не могу прикоснуться к ней. Она молчит, не говорит ничего, только смотрит, и этот взгляд… Только ради него я живу сейчас. В надежде, что когда-нибудь мы сможем встретиться, и я смогу заглянуть в ее глаза. Особенные, неповторимые. Мои. Любимые. Иногда, в моменты особенной тоски, мне кажется, что она слышит меня, знает, как сильно я хочу ее увидеть, чтобы понять, разлюбила она меня или нет. Ведь я сразу это увижу, почувствую стоит только мне обнять ее. Но потом, когда я возвращаюсь в реальность, я понимаю, что все это иллюзия, это то, что помогает мне не сойти с ума. Билли, зная меня и используя мои слабости, впервые одержал надо мной победу. Он никогда не мог сделать это в открытом бою, поэтому решил расправиться со мной по-другому. Отец прав, я привык выигрывать, и проигрыш стал для меня невыносимым испытанием. Но самое главное — я нашел девушку, способную понять меня, любить меня, быть со мной, а он отнял это у меня играючи. Громли рассказал, на что Билли толкал его. Знал, какую боль принесет мне это, и он прав, я не смог бы с этим жить. Сейчас, пока у меня остается еще надежда на то, что все недоразумения прояснятся и мы сможем с Алексис помириться, я нахожу в себе силы идти дальше, не сдаваться, но если бы Билли добился своей цели… И вот когда я понимаю — то, что произошло со мной и Лекси, все было подстроено уродом Билли, когда до меня доходит, что Билли сделал с нашей жизнью, как он все изломал, растоптал, попытался уничтожить, первым желанием становится скинуть его в пропасть, расчленить, стереть с лица Земли! Я даже прихожу к нему в камеру и, глядя на него в упор, достаю из кобуры пистолет. — О, я тебя умоляю, Эванс! — тянет Билли, увидев в моей руке оружие. — Ты даже тривиальнее, чем кажешься на первый взгляд. Как легко можно управлять тобой, я вообще не понимаю, зачем недовольным киборги, когда есть такие придурки, как ты. Я смотрю на него и понимаю: каждое слово, сказанное мной про Лекси или то, что осуществил и чего добился этот урод, прольется дивной песней для его ушей, потому что он все сделал так, как задумал. У него все получилось, и даже несмотря на то, что он сидит по ту сторону решетки, он выиграл. Он на коне. Раз… Нельзя показывать ему свой гнев. Два… Нужно брать себя в руки. Три… Хуй ему, а не победа. Четыре… Ни за что не покажу, как мне больно. Пять… Ну же, Алекс, где твоя фирменная ухмылочка? Шесть… Так, уже вроде и дышится легче. Семь… Восемь… Девять… — Да уж, никогда не думал, что скажу это, — говорю я, презрительно на него глядя, — но, похоже, ты прав, надо быть полным придурком, чтобы подставиться из-за бабы. Хотя… Тебе это, скорее всего, как никому известно! — Связываться с Линдси и правда было глупо, хотя тебе это, как никому известно, — передразнивая меня, продолжает свое глумление Билли. — Для тебя все люди — разменная монета, да? Девчонку не пожалел. — Как бы ты ни изображал равнодушие, Эванс, а я вижу, как сильно тебя зацепила эта блондинка, даже если ты сам себе в этом не признаешься. Она тебя бросила, ненавидит и презирает, а тебе от этого паскудно. Можешь начинать со мной спорить! — Да нет, зачем мне с тобой спросить, я не для этого сюда пришел. — О-о-о, только не говори мне, что пришел с целью застрелить меня! Это было бы слишком просто. Я ухмыляюсь и прячу ствол в кобуру. Никто больше меня не будет дергать за веревочки, никому я больше не позволю собой манипулировать, не дождется. — Зачем, Билли? — он смотрит на меня устало, лицо его осунулось, а глаза ввалились. — Я могу понять твою ненависть ко мне, но зачем ты связался с недовольными, что тебе это дало, кроме обвинения в предательстве? — Зачем? А вот так. У меня никогда не было ничего, что тебе далось просто за то, что ты есть, Алекс. Разве это справедливо? Знаешь, как говорят, рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Что меня ждало в этой фракции? Бесконечное патрулирование, в самом лучшем случае лидерство, да и то мнимое, потому что старшие лидеры держали бы меня за мальчишку на побегушках. А моя голова работает гораздо лучше, чем даже ты можешь себе представить! Вы всё равно все подохните. Так что сажайте — не сажайте, вы уже все ходячие трупы здесь. — Я был прав: ты скрываешь что-то, и это не связь с недовольными. Тебя надо допросить под сывороткой. — Да вперед! — едко выговаривает Билли. — Вы что же думаете, я совсем тупой не найду антидот? Вот придурки вы ебаные! Да, то, что Громли выжил, застало меня врасплох, но теперь я во всеоружии, Алекс. — Он подходит к решетке, просовывает лицо между прутьями, шепча одними губами: — Я всегда буду на шаг впереди вас. А самое главное — я умею ждать. Я смотрю на него и понимаю, что мой самоконтроль испарится через три, две, одну… Стремительно выбегая из тюремного блока, под улюлюкание этого хуеблядского мудака, я понимаю, что наши проблемы уж точно не закончатся, мы ничего не добились тем, что засадили его в тюрьму. Отец непреклонен — считает, что Билли необходимо оставить в живых. И если бы не моя надежда на встречу с Алексис, я наплевал бы на трибунал и застрелил его прямо сейчас. Но желание увидеться с ней сильнее чувства мести. Я обязательно поквитаюсь с тобой, Билли. Дай только время. Верну Алексис, а после этого я размажу тебя по дну пропасти, как мерзостного слизняка.