Алекс
Последнее время как-то все не ладится и не клеется. Нам надо готовиться к посвящению неофитов — ведь инициация неумолимо приближается к середине, переломному моменту, когда уже становится понятно, кто чего стоит, и переходники, и урожденные объединятся в одну группу. Это праздник, движ, а у меня сумрачно на душе. Никак не могу забыть печальный взгляд Лекси на скалодроме. Уже несколько дней прошло, а я так и не решился к ней подойти. И не в робости дело, а в том, что рядом с ней я теряю все свое красноречие, впридачу с головой и контролем. И это совсем, далеко не то, что нужно во время инициации. Но меня безумно к ней тянет. Просто невыносимо. До скрежета приходится стискивать зубы, когда я вижу ее на тренировках, когда надо подгонять ее на полосе или воспитывать «упорами лежа» при всех; одно хорошо — это требуется гораздо реже, чем раньше. Она сказала мне, что я ей «даже не парень», но ведь, если честно, я мало что сделал для того, чтобы им стать для нее, а вот отталкивал ее часто и вообще вел себя как мудак. И вполне понятно, что связываться она со мной не желает. Но так хочется, чтобы хоть раз в жизни меня приняли таким, какой я есть! Да, я вспыльчивый, флиртую с девушками, не особо умный и не амбициозный, и проблем с девчонками у меня до сих пор не было, потому что они видели только то, что на виду. Мне показалось, что Лекси увидела больше, и все равно готова была рискнуть. А я ее оттолкнул. Опять. Но как бы кошки не скребли на душе, а готовить праздник надо, и для этого мне нужен Джимми, без него никак. Я, Кевин и Мат организовываем активную часть посвящения, а Джим у нас всегда отвечал за музыкальную часть, и я, шатаясь по штаб-квартире, пытаюсь его найти, пока мои смертнички-подопечные штурмуют полосу под чутким присмотром Майли. Время уже к отбою, а Джима нигде нет. Анишка, ошивающаяся в тату салоне, подсказала мне подождать его в студии, намекая на мою тупость, хотя поиски я начал именно оттуда, и Джима там не было, о чем я и поведал заклятой подружке, желая попикироваться с ней словесно и убить время. Но Ани на контакт не шла — она тоже, как и я, в последнее время пребывает в смурном настроении, часто плачет и слишком много пьет из-за ее непростой ситуации с парнями. Вот я и решил, что лучше мне действительно подождать Джима в студии, туда он по-любому заглянет перед сном, как минимум для того, чтобы навести порядок — у приятеля на этом пунктик. Стараясь ни в коем случае не притронуться ни к чему, чтобы не нарушить упорядоченный хаос, я прохаживаюсь по студии и предаюсь ностальгии. Сколько времени мы провели тут, сколько репетировали, пели, ну и пили, конечно. Сколько у нас было поклонниц, не только в Бесстрашии, но и из других фракций. Сейчас это вспоминается как совершенно другая жизнь, словно с тех пор прошло сто или даже больше лет. Но как же тут все знакомо! Эти звукопоглощающие стены, инструменты, куча аппаратуры — одному Джиму понятно, как со всем этим управляться, флешки и даже кассеты смотрятся странно наряду с современными гаджетами из Эрудиции: планшетами, колонками разных размеров, навороченными мониторами. И море дисков. Стенды с дисками, полки с дисками, столы, заваленные дисками, стройные и не очень башни из дисков на полу — как в этом хаосе вообще что-то можно найти? Мое внимание привлекает полка, на которой я заметил название той нашей группы — «Грин-дартс», и бережно расставленные на ней диски с нашими песнями по алфавиту. Читая названия я снова окунаюсь в омут воспоминаний — каждая песня, написанная мной, это целая эпоха. Все мои страхи, переживания, неудачи и, наоборот, подъемы, стремления, мечты — все на этой полке. Джимми всегда ценил меня за то, что я мог взять гитару и совершенно спонтанно выдать песню, только успевай записывать, именно так и родилась моя любимая композиция про «Новокаин», я тогда был безответно влюблен и частенько бит за эту любовь... Прошло всего несколько лет, но мне почему-то даже не верится, что все это происходило со мной. И песни на ходу я, наверное, сочинять уже не смогу… Анишка видит из своего тату-салона через прозрачные перегородки, у какого стенда я остановился и подмигивает мне. Я усмехаюсь — нет, это все в прошлом. Сейчас у меня неофиты, а чуть позже война, которая уже перелопатила меня, перемолола. Той легкости и беззаботности уже, наверное, никогда не будет, а жаль! Погрузившись в свои воспоминания, я неосторожно делаю шаг и крайне неудачно спотыкаюсь о гору дисков, стоящих прямо на полу. Раздается грохот, я теряю равновесие, и у меня мелькает почти паническая мысль, что если я сейчас тут грохнусь, последствия могут быть совершенно необратимыми, поэтому я хватаюсь за первое, что попадается мне под руку — а это оказывается пульт с огромным количеством рычажков и кнопочек. И не успеваю я порадоваться, что все обошлось, как слышится тихий механический звук, а через мгновение студию наполняют звуки начавшейся композиции. Я бросаю немного растерянный взгляд на Анишку, которая в ступоре смотрит на меня, прикрыв рукой рот — беспорядок в студии Джимми равен всемирной катастрофе. Я пытаюсь как-то выключить музыку первым делом, а уж потом навести порядок, но у меня не получается, звук становится только громче. И тут я слышу голос. Голос, который льется из колонок, невероятно прекрасный, чистый, безупречно попадающий в каждую ноту этой непростой композиции, и записан он явно на этой студии, потому что еще находится в обработке. У меня мурашки пронизывают каждый миллиметр кожи, я никогда ничего подобного не слышал, и в то же время что-то смутно знакомое кажется мне в этих инстанциях и тембре, что-то не из прошлого, а из настоящего. Я даже не замечаю, как в студии появляется Джим, как он орет что-то, бегая по студии и лавируя между рассыпанными дисками, как в студии оказывается Анишка, помогающая ему навести порядок и успокоить. Я прихожу в себя только, когда музыка внезапно обрывается, а на мою голову обрушивается гнев Джима. — …и что ты тут забыл?! — всегда обычно мягкий и немногословный, даже робкий, Джимми недобро смотрит на меня, тяжело дыша. — Я ведь просил ни-ког-да ни-че-го в студии не трогать, неужели это так трудно?! — Прости, брат, — виновато потираю затылок, чувствуя себя неловко, — я не хотел тут ничего трогать, просто ждал тебя, чтобы посвящение обсудить и случайно включил… Я правда не хотел! — А-а-а, — разочаровано тянет Джим, — я уж подумал, что ты спеть решился… К посвящению все готово, я как раз заканчиваю наброски для концертной программы. С ребятами договорился, живая музыка тоже будет, мы репетируем, так что можешь не волноваться, мои отлучки в связи с прослушиванием никак не скажутся на концерте. — А что за ребята, из Бесстрашия? — Конечно, сейчас ведь во всех фракциях инициация, так что обойдемся своими силами. Я не рассчитываю, что ты будешь выступать, но если захочешь — то инструменты все готовы, настроены и ждут своего часа. Если есть какие-то предложения по музыкальному сопровождению, то я готов выслушать. — Нет, я тебе полностью доверяю в этом вопросе. Слушай, — не могу я не спросить, — а что это за девушка пела? Это ведь ты записывал, если я не ошибаюсь! Ты что, нашел девушку с таким голосом в Бесстрашии? Джимми как-то странно усмехается, словно ему известна какая-то сокровенная тайна, и переглядывается с Анишкой, которая внезапно прыскает в кулачок. — Ну, вообще-то, да, в Бесстрашии, — отвечает он с такой гордостью, словно сам лично выпестовал сей талант. — И более того, она согласилась спеть с нами на музбитве. — С кем это с вами? — хмурюсь я. — Ты уже и группу собрал? Без меня? — Собрал, — пожимает плечами Джим, лукаво поглядывая на Анишку, кусающую костяшку пальца. — Поскольку ты петь отказался, твой голос мы хотели использовать со старых записей, как аранжировку. Я тут сделал несколько каверов, хочешь послушать, что получилось? Я не хотел во все это ввязываться, но любопытство уже захватило меня. Джимми включает свои записи, и я не могу не отметить, что получается действительно здорово, вот только слышно, что мой голос на записи — «старый», то есть записан давно и на другой аппаратуре, а голос девушки — такой чистый, свежий и легкий, — совсем выбивается из тональности. Наши голоса вместе звучат так, словно мы с ней всегда пели дуэтом, но из-за разности в записи, ясное дело, полностью этот дуэт не раскрыт. — М-да, — только и могу я протянуть под впечатлением от услышанного. — А кто все-таки эта девушка? Почему я ее не знаю? — Могу привести, — Анишка оглядывает меня с ног до головы и ухмыляется, — уверена, ты будешь в восторге. — Ну так веди быстрее, чего ты тут отираешься? — аж притоптываю от нетерпения. — Отбой уже был, на минуточку… — Да ладно тебе инструктора включать! — отбривает Анишка и подбоченивается: — Только не все так просто, любимый! Спой для Джимми хотя бы на запись, видишь ведь, что со старыми записями ерунда выходит! Тогда и приведу тебе наш ангельский голосочек! — Ты что, меня шантажировать вздумала? — рявкаю я, добавляя металла в голос. — Именно! И прошу заметить, ради твоей же пользы! — не уступает мне Анишка. — Думаешь, я не заметила, как тоскливо ты тут все зенки свои испялил на инструменты да на диски?! Сам скучаешь по музыке, а все нос воротишь, будто трудно тебе сделать то, что ты и сам хочешь, только не признаешься, хуй знает почему! — Правда, Алекс, — вклинивается Джимми в нашу перепалку. — Я нашел девчонку, с которой мы могли бы победить. Группа собрана, готова выступать, все дело за тобой. Глупо упускать такой шанс, согласись! Я глубоко вздыхаю, обводя глазами студию, и понимаю, что мне не отвертеться. Не потому, что я так уж сильно хочу увидеть эту девушку с бесподобным голосом, хоть мне и очень любопытно, кто она такая и откуда взялась, а потому что я действительно люблю это дело и сам жажду снова окунуться дни своей юности — бесшабашные и дурные. Ухмыляюсь, закрепляю ремень своей любимой гитары стреплоками, и, надев её на плечо, беру свои старые знакомые аккорды, залихватски выполняя привычный запил. — Хрен с вами, уговорили, языкастые! Давайте запишем «Новокаин», а там, глядишь, уговорите меня и на всю программу. Но девчонку мне приведи, Ани, ты обещала! — Как скажешь, любимый! — посылает мне Анишка воздушный поцелуй и исчезает за дверью. Джимми бежит за клавишниками, а я, вздыхая, набираю на коммуникаторе Кевина — без него и группа не группа…Песня все та же: Green Day Give me novokaine
Джим довольно быстро находит клавишника, сам он на ударных у нас, а мы с Кевином гитара и бас-гитара. Ну что, тряхнем стариной! Вся эта атмосфера, парни, студия, инструменты и музыка погружает в те самые, шальные, сумасшедшие подростковые годы, без войны, без проблем, в душе вскипает озорство, так давно забытое, но еще не похороненное. Джимми вступает на ударных, первые аккорды на гитаре… Слова сами собой возникают в памяти — они как бы живут в этой музыке и складываются в куплеты сами. Люблю я все-таки это дело. Особенно когда не надо больше ни о чем думать. Музыка оглушает, голос не подводит. Надо же, и не думал, что будет так хорошо получаться, ощущение, будто бы и не прерывали репетиций. Все помнят свои партии, запись идет без сучка без задоринки. Улыбка сама собой появляется на лице. Я вижу, что пришла Аниша. Руки у нее сложены на груди, она покусывает кулачок и радостно смотрит на меня ликующим взглядом. Она так делает, когда задумывает пакость, хитрость или диверсию. Ну, хоть не плачет, уже хорошо. А где девица? Она мне девицу обещала…Алексис
Божечки, добейте меня уж, чтобы не мучилась! После очередного вечера, проведенного на полосе, сил нет даже пошевелиться. Целая неделя всевозможных разъездов по стрельбищам, стадионам, полосам, чтоб их никогда не видеть, препятствий вымотала до безобразия. Я уже почти уснула, когда к нам в спальню ворвалась Аниша и, издав боевой клич, принялась тормошить мою полуживую тушку. — Подъем! Че ты развалилась, словно на тебе весь ебучий день черти катались? Давай вставай, у меня для тебя кое-что есть. — Если это не запас сладких снов, то мне ничего больше не надо. Пожа-а-алуйста… — Вставай, я сказала! — гаркает она так, что я подпрыгиваю на койке, а девчонки принимаются на нее шипеть. И в кого у нее такой голосочек? — Быстрее, живее, бегом шевели задницей! Жду тебя в студии. — И выскакивает за дверь. Запутавшись спросонок в штанинах, чуть не переломав пальцы, я завязываю шнурки на кедах и все же нахожу остатки сил, чтобы подняться с мягкой постельки. Уже почти выскочив за дверь, я успеваю бросить мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале на выходе и тихо ужаснуться. Волосы всклоченные, перепутанные, клокастая прическа сейчас выглядит так, словно я ползала по полосе исключительно головой. Подавив глубокий вздох, кое-как приглаживаю этот ужас и закрепляю результат множеством по случаю приобретенных заколочек, чтобы выбивающиеся неровные пряди не мешали во время тренировок. Убедившись, что на меня все же можно смотреть без содрогания, спотыкаясь, бегу в студию узнать, чем же так Анишку припекло. Еще на подходе к студии я слышу музыку и… тот самый голос, что я слышала в свой первый день в Бесстрашии. Останавливаюсь, не в силах поверить, что слышу это, все еще опасаясь, что это может быть сон. Аниша обещала меня познакомить с тем парнем, вот только я не ожидала, что это будет именно так — неожиданно и спонтанно, после отбоя, в студии… Хорошо, что я хоть немного себя в порядок привела, иначе совсем неудобно было бы. Стою и не решаюсь сделать дальше шаг, сердце заходится от предвкушения. Тягостное напряжение всех последних дней спадает, уступая место нежности такого же вселенского масштаба. Мне так хочется вслушаться в этот голос, кажущийся отчего-то знакомым, и даже каким-то… родным, впитать все оттенки, эмоции. Теплая волна проходит из середины тела до самых кончиков пальцев. Черт, ну кто же это? Любопытство пересиливает все остальные чувства, и я заглядываю в приоткрытую дверь. В студии появились дополнительные колонки, Джимми расчехлил свою ударную установку и принес из кладовки синтезатор — древний, но все еще рабочий. Сейчас у всех инструментов были свои хозяева. Джим за ударными, незнакомый мне парень аккомпанировал на клавишном инструменте, Кевин обнимал электрогитару с такой загадочной полуулыбкой, какой я не видела у него, наверное, никогда. А в эпицентре всего этого музыкального великолепия, чуть присогнув ноги в коленях, ловко перебирая по струнам бас-гитары с совершенно мальчишеским, залихватским выражением лица про обезболивающее и поцелуи пел… Алекс Эванс. Он же Эйт. Он же наш грозный инструктор и напыщенный самовлюбленный нервомот! Я же сразу поняла, что так петь может только абсолютно необычный парень! Улыбка расползается до ушей, а сердце срывается и уносится в кругосветное путешествие по звенящему от восторга телу, переворачивая душонку. От удовольствия мурашки разбредаются до самой середины живота, пульсируя там теплыми толчками. Ток по коже растекается легкими, жалящими иголочками. Дыхание сбивается и уже не возвращается в норму… Да просто не может быть! — Ну и где ты шляешься, а? Сколько тебя можно ждать? — выглянув из-за двери, вновь принимается орать Аниша, придавая мне этим отменного пинка. — Ниш, я не могу туда зайти. Там Алекс, это он так поет! Почему ты мне раньше-то не сказала?.. Черт! — Ну вот, считай, что сказала, чего тут-то торчать? Иди уже к своему милому, чего такого-то? — Ани, кто там у тебя? Тащи сюда девицу, иначе я сам выйду! — Раздается из студии громовой голос. Сделав глубокий вздох, отчего-то на ватных ногах делаю шаг вперед. Восхитительно! На меня удивленно смотрят серые прищуренные глаза в окантовке черных ресниц. Алекс слегка усмехается, приподняв одну бровь, и, отложив в сторону гитару, грозно складывает руки на широкой грудине, насупившись. — Ну что, упор лежа принять, один подход, или сразу на полосу? — самым разнесчастным голосом интересуюсь я. — Ани, ты зачем Алексис привела, тем более после отбоя? Ты мне девицу поющую обещала. — Недоуменно поворачивается этот поганец к Анише. Девицу ему подавай, посмотрите на него! А ничего не треснет? — А чем я не устраиваю? — злобненько глядя на него, любопытствую. — Я тоже петь умею, и кто скажет, что я парень, пусть первый бросит в Анишу камень. — Я тебе девицу обещала — я ее и привела. — Показывает на меня пальцем Бесстрашная. — Вот. Не веришь — проверяй. — Спасибо, что вы обо мне в третьем лице. Я, пожалуй, пойду, пока высокопреосвященство окончательно не разозлился. — Я поворачиваюсь и делаю пару шагов к выходу. — А ну, стой! — От удивления я даже зависаю и втягиваю голову в плечи, потому что первый раз слышу, как Джимми повышает голос. — Хватит тут уже ваших пикировок. Алекс, то, что ты слышал, — это Лекси пела. Правда. Лекси, спой ему, я очень тебя прошу. Пожалуйста. — Пусть вот он попросит! — Тыкаю пальцем в Алекса. — Если он не попросит, петь не буду. Вот. — Честно говоря, не ожидал такого поворота, — удивленно бормочет Алекс, и рука его тянется к затылку. — Лекс, ты правда у Джимми пела? Про слезы? — Ну пела. А что? — Я так тебе скажу, если то, что я слышал, действительно твой голос, то это самое прекрасное, что мне доводилось слышать в своей жизни. Я прошу. Пожалуйста, спой нам. Мне. — Если что, это всё Джимми придумал, ясно? — раздраженно говорю и беру наушники. — Я вообще не при делах. Чтобы не было потом желания загонять меня на полосе до смерти! Джимми заставил меня выучить песню, которую он хотел записать для концерта («Bring Me To Life» (Ost Ken Block) Evanescence), да, честно говоря, она мне и самой нравится. Такая энергичная и одновременно щемящая. И голосу дает развернуться. Пока я пою, вообще обо всем забываю. Что Алекс тут, что он наорал на меня, что Дани обжимал и, вообще, ведет себя как придурок, обо всем. Только я и музыка, и больше ничего не существует. Но я никогда не стала бы петь, если бы не слышала Алекса. Так, значит, это он, это его голос. Ну как я раньше не поняла? Я ведь видела, что у него очень хорошее чувство ритма, пока он отбивал на ведрах с краской, и слышала его голос, просто… Он так не вяжется с гитаристом и вокалистом группы панк-рока! Хотя почему? Он забавный, такой славный, когда не садится на своего командирского конька и запирает своих тараканов. И, что уж там говорить, я вижу, какое впечатление производит на него мой голос. Стоит, руки на груди сложил, улыбается одним уголком губ. И смотрит так, будто я рождественская елка. И это приятно. — Та-а-ак, — тянет Алекс, когда песня закончилась, а я сняла наушники и вышла из комнаты записи, — что еще я про тебя не знаю, Лекси? Почему ты сразу не сказала, что у тебя такой голос? — Ну ни фига себе выговор! Мне надо было бегать по фракции и каждому встречному докладывать о своих талантах? Джимми, я спела, можно я теперь пойду спать? — Нет! — опять рявкает Джим. — Алекс, прекрати девицу подкалывать, она в отличие от тебя согласилась выступить с нами. Ты должен ее отпустить. Такого шанса у нас не будет больше никогда. — Что-то мне подсказывает, что вы в таком составе не очень-то нуждаетесь в моем одобрении. — Аниша посылает ему воздушный поцелуй и хлопает ресницами. Я замечаю, что Кевин не сводит с нее взгляда. М-да, наши с командиром отношения — это еще просто цветочки на лугу. Хотя о чем это я, какие еще отношения? — Ладно. Джим, сколько у нас времени до концерта? Мы хоть подготовиться-то успеем? — У нас еще месяц. Подготовиться можно успеть, если репетировать хотя бы три раза в неделю. В принципе, вам необязательно петь дуэтом. Если споете по отдельности, тоже будет ничего. — Нет уж, нет уж, раз вы меня затащили сюда, я теперь хочу дуэтом, — прерывает Алекс Джима и поворачивается ко мне: — Лекси, ты чего притихла? Сама-то чего скажешь? — А что я скажу? Вы уже за меня все решили, я человек подневольный — что командир скажет… — Лекс, да ладно тебе выебываться! — вскрикивает Аниша, которой явно надоело уже слушать наши пикировки, да и взгляды Кевина заставляют ее чувствовать себя не очень уютно. — Порепетируешь, споешь и забудешь все это как страшный сон. Хорош вам уже придурков из себя воображать, и фракции будет полезно. Глупо не воспользоваться случаем, когда победа практически у нас в кармане. — Ладно. Я пойду. Петь буду. Скажите, когда репетируем тогда. Все, пока. Я хмуро выхожу из студии и слышу, как Аниша что-то выговаривает Алексу. А через минуту он меня догоняет. Пристраивается рядом и прогуливается, засунув руки в карманы штанов. Я молчу, а чего тут скажешь? Блин, бесит вся эта ситуация, до чертиков. — Давно поешь? — спрашивает он, лукаво поглядывая на меня сверху. — С детства. Как и все. — Лекс, не злись на меня. — Он проникновенно заглядывает мне в глаза, а я не знаю, куда девать взгляд, чтобы себя не выдать. — На что именно ты злишься? — Как ты там говорил, дай вспомнить? А… Не бери в голову. Ничего такого, о чем можно было бы говорить. Мне понравилась эта фраза. Возьму на вооружение. — Лекси… Я же вижу, что все не так. Ну, скажи, в чем я виноват? Алекс… — Знаешь что, дело не в том, что кто-то из нас виноват, а в том, что ты топчешься по моей жизни и даже не замечаешь этого! Как ты мог сказать мне, что я на тебя вешаюсь? Я? На тебя? Я что, такая же шлюха, как все те девки, которые тебя окружают? Которых ты непрерывно обжимаешь по углам? Ты меня с кем-то спутал, Алекс. — В Бесстрашии свой стиль общения между парнями и девицами. Я просто делаю, как делают все, никто не видит в этом ничего такого… — Пожимает он плечами. — Дани не урожденная Бесстрашная, но ее ты тоже тискал! — Вот именно. Тискал. Как тискаю Анишу, Кнопку и других девчонок, просто потому, что они девчонки. Тут так принято выражать свое расположение. Лекси, я не могу этого объяснить, но за этим, правда, ничего не стоит. — Так вот, мне не надо показывать твое расположение таким образом. Оно мне слишком дорого обходится. Ясно? — Слушай, ты уже пообещала Джимму спеть, для него это действительно важно, и если мы будем репетировать, мы должны… — Так. Стоп, — говорю я, выставляя указательный палец перед собой. — Нет никаких «должны». Это понятно? Я согласилась, потому что среди всех этих тренировок, склок с группой, бесчисленных прохождений полос препятствий и твоих претензий у меня должно быть хоть одно светлое пятно. Я люблю петь, мне это нравится, и всегда нравилось, и я делаю это, потому что хочу. Но я никому ничего не должна. Спели и разошлись! — Почему, Лекси? — тихо спрашивает меня командир. — Почему мы не можем нормально общаться, почему я все время чувствую себя виноватым просто за то, что я веду себя, как обычно? — Нет, Алекс, со мной ты ведешь себя так, что, кажется, ты целью своей жизни поставил насмехаться надо мной и моими чувствами! Сначала сказал, что я подстилка, потом, после поцелуя, стал игнорировать, а дальше, опять-таки поцеловав, вообще наорал и сказал, что я на тебя вешаюсь! Какого хрена, Алекс? Да у тебя тараканы в голове размером с кулак! Ради чего такого охрененного я должна терпеть все эти оскорбления? Кто дал тебе право играть с моими чувствами? — А они есть? — Он все пытается заглянуть мне в глаза. — Лекси, ты что-нибудь чувствуешь ко мне? — А ты думаешь, я стала бы целоваться с парнем, если бы ничего не испытывала к нему? Ты все еще продолжаешь видеть во мне одну из своих девок? — Именно поэтому я хотел сделать вид, что не было того поцелуя на ринге. Потому что понял — ты не такая, как обычные девчонки Бесстрашия. И хотел уберечь тебя от разочарований. Не хотел влиять на твои рейтинги, подставлять тебя под пересуды и делать тебе больно. Хотел отказаться от тебя, понимаешь? Но не смог. Потому что ты на меня так действуешь, что у меня просто башню рвет. Жестко. И я бы все отдал, чтобы быть с тобой. Но… я не тот парень, который тебе нужен. — И тут ты за меня все решил! А что я при этом почувствовала — да плевать тебе. Трудно было все вот это сразу сказать, а не отправлять меня в жесткий игнор? — Лекси, прости меня. Правда, я с тобой просто голову теряю. Знаю, не стоило на тебя орать, но когда я увидел тебя с Громли, когда узнал его, понял, что это именно он на тебя напал, у меня просто помутилось в голове, я очень испугался, что он может навредить тебе. Я иногда теряю контроль, а с тобой это происходит чаще обычного… — Ну давай, и в этом меня обвини. Все вокруг гондоны, один ты — воздушный шарик! И тут он меня останавливает, разворачивает к себе лицом, одной рукой обхватывая меня за талию и прижимая к себе. Я поднимаю на него глаза и сразу же опускаю. Не могу я на него смотреть, особенно когда он так близко. Я шалею от его близости. Он подцепляет пальцами мой подбородок и заставляет снова поднять на него глаза, а я их закрываю. Не буду я на тебя смотреть! Не буду. Но я чувствую, как он смотрит, у меня аж мурашки по спине ползут. Словно душу вынимает. Его пальцы, пройдясь по щеке, зарываются в мои волосы. Черт, держи меня… или я сейчас упаду. — Лекси… Детка, пожалуйста, не прогоняй меня! — Его губы так близко, что я ощущаю его жаркое дыхание. Права была Аниша, он как наркотик… Он не дотрагивался до меня неделю, и вот сейчас меня просто ломает, до чего хочется ответить на его ласки. — Прости меня, я последнее время только о тебе думаю, мне никто по-настоящему не нужен, кроме тебя. — Алекс, ты хоть понимаешь, как с тобой трудно? — Открываю глаза навстречу распахнутым черным колодцам зрачков, хочу рассмотреть все эмоции, до последней капельки, на его лице. — Ну откуда у тебя все эти пунктики? То я с тобой хочу быть за рейтинги, то хочу похвастаться, какой у меня крутой парень… Да чушь это все! — Я поднимаю руку и осторожно глажу его по щеке. — Мне просто нравятся твои глаза. Когда ты смотришь на меня, я чувствую себя… в безопасности. Мне нравятся твои руки, такие сильные и горячие, твои губы, нежные и беспардонные. И кроме этого нет ничего! Алекс, как ты можешь, с таким голосом, с таким талантом, быть таким замороченным? — Талантливый человек талантлив во всем. — Он улыбается, ощупывая взглядом мое лицо, словно что-то выискивая в нем. — В том, как вынести себе мозг, тоже. — А ты не думал, что, может быть, это я не та, которая тебе нужна? — Нет. Я так не думал. Я последнее время думаю только о твоих поцелуях и только о них и мечтаю! — Он притягивает меня к себе, и его губы накрывают мои. Нежно. И так сладко… Мягко прихватывая, чуть сминая и оглаживая. Горячая большая ладонь спускается все ниже и ниже. Так не хочется его отпускать! Мои руки обнимают мощные плечи, разгуливая по ним ладошками, а он вжимает мое тело в себя так крепко, что у меня перехватывает дыхание. — А я скучаю по твоим, — шепчу ему в губы. — Лекси… — Он отстраняется от меня, и я просто тону в объёмной бездне его глаз. — Ты так… хороша! Не могу сдержать улыбку. — Надо же, чуть ли не впервые ты не сказал мне гадости после поцелуя! Алекс смеется и отпускает меня, потому что у него пищит коммуникатор. Лицо его меняется молниеносно, так резко, что я невольно чувствую тревогу. — Да твою мать! Лекси, на Искренность нападение. Меня срочно вызывает командование. Кажется, война докатилась и до нас, у нас боевой выезд. — Господи… — Мой голос выдает только сиплое эхо. Душа содрогается, трясется и хлопается в пятки, рассыпаясь там на тысячу осколков. Коридор расцвечивается крупными бледными искрами и раскачивается. Кровь отливает от лица, пальцы выплясывают свой нервный танец паники, что хочется зажмуриться. Во рту расплывается мерзкий свинцовый привкус страха. Сердце раздирает раскаленными гвоздями, а горло пересыхает, будто щеткой по металлу прошлись. — Так. — Он хватает меня за плечи и заглядывает в глаза. — Без паники. Слушай. Я не знаю, в каком составе и с кем вы останетесь, но лучше бы тебе держаться вместе со всеми. Если нападение будет на Бесстрашие, вас всех будут уводить через подземные ходы. Слушай внимательно громкую связь. Поняла меня? И лучше бы ты пошла к девицам. Или к Анише. — Алекс. — Я просто не могу поверить, ведь только что все было хорошо… — Ты вернешься? — Ну, конечно, я вернусь, Лекси, по-другому и быть не может! — Он уже было хотел бежать за Кевином, но я беру его лицо в ладошки и целую его в губы. — Вернись живым. — А руки немного подрагивают. Блин, все-таки тяжко это, господи! Он обнимает меня крепко и целует. Губы жадные, напористые, но поцелуй нежный. И этот вкус его губ. Терпкий запах кожи и мужского тела, резкий запах адреналина. Вдыхаю аромат близкого человека. Запомнить, впитать… Кажется, если не сделать этого, он уйдет совсем незащищенным. Дыхание срывается на какие-то всхлипы. Отрывается, оглядывает все мое лицо. — Меня не так просто убить, детка. — Подмигивает мне и улыбается. — Я вернусь. Обещаю. Пальцы немеют, губы тоже. Приступ тревоги оборачивается приступом головокружения, словно перед глазами мелькает парад планет. Пошевелиться ужасно страшно… Страх врывается без стука, затекает куда-то в грудь и скручивается там между сердцем и желудком. Принимается пульсировать, завывать нечеловеческим голосом, скулить, тихо капать на мозг. Страх за него. Да что же это за жизнь такая? Ну как такое возможно… Услышать нежные признания. Теплые. Нужные. Ласковые. Понять, как дорог может быть другой человек. Неимоверно дорог. Поверить в сказку. Необычную. Волшебную. Он сказал, что думает о моих поцелуях, мечтает! Удивительно, как такой поганый день может стать таким замечательным от двух коротеньких фраз. И тут же осознать, насколько все хрупко и шатко в этом мире. Просто… просто это вышло неожиданно. Все нервы натянуты, бренчат как струны. В животе скручивается напряженный узел тревоги. Пытаюсь шумно поймать ртом воздух, не получается. Я задыхаюсь от страха и беспомощности, медленно сворачиваюсь в испуганный клубок натянутых нервов, и меня колотит такая дрожь, что успокоить ее не получается никаким усилием воли. Боже мой… Только бы все было хорошо, ну пожалуйста. Конечно, Алекс Бесстрашный. Конечно, он воин. Смелый и слишком безрассудный… Только бы он никуда не влез. Паника окатывает ушатом холодной воды, и я неожиданно для самой себя начинаю икать. Хоть что-то, лишь бы больше не было этой звенящей тишины вокруг. От этого я расстраиваюсь еще больше и принимаюсь тихонько плакать. Только не реветь. Не реветь, черт побери, беспомощно кусая губы. Он может погибнуть. Может не вернуться. Да боже ж мой, даже думать об этом не смей, слышишь?! Он же сильный, правда? Алекс чертовски сильный. И опыт у него имеется. Господи! Это нестерпимо, только не дай ему погибнуть, только не он, пожалуйста! Тяжело. Так тяжело, словно в груди растет холодный булыжник, и он давит, сука, давит, сминает, мешая вздохнуть. Он же вернется, ведь он мне так нужен. Он обещал. Так хочется увидеть мелькавшую безмятежность в его серых глазах. Просто ради того, чтобы снова улыбнуться в ответ на его искреннюю, настоящую улыбку. Услышать такой родной, немного насмешливый голос. О боже, как я хочу его услышать! Обнять, сильно. Уткнуться носом в крепкое плечо и ощущать себя бессовестно, безгранично счастливой. Просто потому, что он рядом. Без него все не так. Что-то теплое упирается мне в плечо… Нишка. Сползает по стенке и усаживается рядом. Бледная, словно полотно. Пальцы мандражно скачут, она стягивает ладони между коленок. И молчит. — Они ведь вернутся, да? — сглотнув тошнотворный ком в горле, выдавливаю я. В голосе предательски звякает слеза. — Всякое может быть, — обманчивым эхом выдает она. Ну и к чему эта твоя призрачная отстраненность? Я же знаю, что ты тоже умираешь от ужаса… за Кевина. Конечно, ведь это видно. — Ани… — зову ее я, стараясь унять выплескивающийся поток горячей влаги. — Он сказал мне, что он думает только о моих поцелуях… И что я хороша. А потом… Он ушел. И ты мне говоришь, что всякое может быть? Да? Так бывает? — Ну вот видишь, — тянет она, и голос ее срывается, а за ним тают голубые озера ее глаз и текут слезами. — Я тебе говорила, что все это не просто так. Надо же, Алекс влюбился… Никогда не подумала бы. Сидим долго, молча, пока Анишу не забирает Джимми, а острое чувство неизвестности сильнее закипает внутри, разливаясь по телу, застряв в горле колючим клубком, обрывая воздух. Сердце выдирается из груди и уносится в какое-то адское турне по закоулкам онемевшего тела. Невыносимо. Невозможно невыносимо просто сидеть и ждать. Все благоразумие моментально испаряется во влажном воздухе, а перед глазами навевает жуткие эпизоды, которые мозг, чтоб его, подсовывает все страшнее и страшнее. Я зажмуриваюсь до бликов в сетчатке и разноцветных пляшущих кругов, чтобы сбить калейдоскоп разбушевавшейся фантазии, и снова проваливаюсь в глухой колодец неизвестности. Просто… Ожидание невыносимо. Кровь в висках болезненно ухает, а пот чертит мокрые тропинки по ребрам. Пожалуйста, только будь живым! Только дыши! Все остальное поправимо. Слезы не спрашивая выползают из распахнутых глаз на щеки. Пальцы непослушные, намертво сцепляются в кулаки, до побелевших суставов, и жмут. Притискиваю к груди скрещенные руки, пытаюсь хоть как-то унять колотящий их тремор. Как будто можно так спрятаться от всех ужасов, боли и страданий этого мира. Не бойся. Слышишь? Не смей бояться! Все будет хорошо. А время подобно вареной улитке, стрелки часов ползут слишком медленно. Остается молча сидеть и колупать уверенность где-то в закромах своей души. Ждать его! Спустившись в подвал, забиваюсь на его койку с ногами и сижу, глядя в пустоту. Эта ночь похожа на разверзгнувшийся ад. Жду. Стараюсь держать себя в руках. Прошло несколько часов, по ощущениям. Почему так долго? А вдруг Алекс ранен или… Даже думать не хочу о том, что его могли убить!