Алексис
Очередной день в оранжерее… ох, чего-то я уже совсем не люблю цветы. Даже Дружелюбные, оглядев труды моих смертоносных лапок, вручают мне тяпку для окучивания, взяв обещание, что я больше не подойду к растючкам. Ну и правильно, целее будет их дурацкая рассада! На самом деле я не столько вкалываю на благо чужой фракции, сколько бегаю к Алексу коварно похныкать на довольно мозолистые ладошки, а он, в очередной раз сорвав сладенький поцелуй, отправляет меня обратно со смешком: «Марш работать, лентяйка хитрожопая!» А сегодня, когда я пятый раз подряд маячу на горизонте, он, усмехаясь, дразнит меня, пряча за спину шоколадку, знает, паршивец, что не устою… ведь печальная пустота в желудке от прогулянного завтрака ощущается с самого утра. Да и целоваться за амбаром, честно присвоив себе сладкое, гораздо приятнее, чем ковыряться в надоевших теплицах. Несколько дней назад, когда мы прибыли с полигона, Дружелюбие встретило нас множеством оттенков желтого, рыжего и красного. Несмотря на то, что я всегда любила эту фракцию, уезжать от семейки Эванс было тяжеловато, так мне с ними понравилось. Хотелось поддаться детскому порыву Кнопки, которая при отъезде намертво вцепилась в Алексову шею, и пустить слезы ручьями. Порыву теплому и мягкому, щекочущему где-то внутри. Ах, как же я уже скучаю по мальчишкам, их мелким хулиганствам и шкодливым улыбочкам, несомненно… и по оружейке, да. Но все равно, Дружелюбие — один из привычных моему миру островков: лагерь, куча животных и уйма буйно цветущей зелени, уютный гомон птиц на деревьях. Вот и сейчас, хоть мы и не на пикничок приехали, а работать, здесь ощущается свобода. Даже когда в жизни всё катилось к чертям и рядом почти никого не было, а вокруг все зубоскалили вечными насмешками, мне было тут хорошо. Детский лагерь по сей день находится на окраине самой фракции практически около леса и небольшого зеркального озера, а я до сих пор обожаю это место. В лесу всегда легче дышится, проще воспринимаются все проблемы и спокойней думается. Надеюсь, у нас будет возможность туда прогуляться. Прибыв во фракцию и переодевшись в одежды Дружелюбия, я только хмыкаю, оглядев себя. М-да-а, юбчонка-то практически до пят… И без берцев как-то не привычно. В этих одеждах ощущаю себя девочкой-хиппи, а сорвав яркий цветок с ближайшей клумбы и запихав его себе в волосы, делаю сходство почти идеальным. Вообще, Бесстрашные здесь выделяются из многочисленной вереницы людей только крепко сбитыми фигурами, яркими, экстремальными прическами, ну и, конечно же, наличием пирсинга… Куда ж без него? В остальном — не отличишь. Даже не успев разобрать свои вещи в общем бараке, я отправляюсь на выписанные «галеры» в оранжерею. Там меня встречает громкий пронзительный писк соскучившейся Дани, гогот и беззлобные подъёбки девчонок, не скрывающих простое человеческое любопытство о нашем с Алексом отпуске на полигон. Ну конечно, они ни на грамм, видимо, не поверили, что лидер вызывал нас только для того, чтобы я лично подтвердила свои ранги, а не для знакомства. Уж больно хитро кивала Хейли в такт моим словам… да и хрен с ними. Теперь мы целыми днями копаемся в земле, высаживая рассаду. А вот это Дружелюбные, кстати, совершенно зря мне доверили! Да от моей тяжелой ручонки даже кактусы не выживают. В рабочих бараках только холодный душ, а вместо удобных кроватей мы спим в гамаках. Да что за… Весь день в позе «зю» батрачим, кропотливо прикапывая саженцы, так, что спина к вечеру не желает разгибаться, а завтра нас еще и в поле погонят собирать урожай, аки рабов на плантацию. Одна радость, после окончания обязательных работ, можно будет разжечь большой костер и, как в детстве, собраться всей честной компанией на веселые посиделки. — Лекс, запевай! — почти требует Теа, я затягиваю задорную песенку, и кажется, даже время бежит быстрее. (Ellie Goulding — Burn) Девчонки потихоньку подпевают, и настроение загорается игривым огонечком. Улыбка против воли снова ползет к ушам. В такт орудуя ненавистной тяпкой, я не сразу слышу, о чем там переговариваются урожденные девчонки. — Вот бы вам с Алексом спеть! — выкрикивает Хейли. Я оглядываюсь и непроизвольно начинаю краснеть. — О, вы чё, уже? Ну вы, блин, даете, быстрые вы! Ну так и спели бы нам-то, развлекли бы народ! Тут и гитара есть, Лекс! Попроси Алекса, если он поет с тобой, значит, не откажет тебе, а? — Ладно, посмотрим, — пряча глаза, пытаюсь отмазаться от подобной радости. — Мы, вообще-то, стараемся это не афишировать. — Ну да, вы-то, может, и стараетесь, да вот только все в курсе, что вы… — Хейли, с присущей ей щедростью, хочет уже обрушить на меня ушат, услышанных о нас с Алексом интимных подробностей, но тут за меня вступается Джесси: — Да ладно тебе, Хейли, хватит уже в чужие постели нос совать! Лекс, ты лучше дальше пой, так работается веселее. Кинув на Джессику благодарный взгляд, я продолжаю свое сольное выступление, остальные подхватывают слова, наслаждаясь мирной обстановкой, пока знакомый голос, раздавшийся за спиной, не обрывает нас. У входа в оранжерею возникает Билли собственной персоной. Стоит вальяжно так, сложив руки на груди, и ухмыляется, будто кот, обожравшийся сметаны. Все затихают и как-то разом стараются на него не смотреть. Нет, он меня даже почти не пугает. На несколько секунд перехватившее дыхание и тягучая паника, разлившаяся по телу, не в счет. Просто я прекрасно понимаю, что он снова хочет спровоцировать Алекса на очередную потасовку, использовав меня. Я сильнее сжимаю черенок тяпки повлажневшими вдруг ладонями, делаю глубокий вдох, изо всех сил прикусывая губу. Только бы не сорваться и удержать жало за зубами. — А чего замолчали? — пакостно-издевательски выдает этот говнюк, встретившись со мной взглядом. — У вас довольно неплохо получалось, особенно у блондинки. Как там тебя? Алексис? Молчу… молчи, молчи же, твою мать! — Билли, чего тебе тут надо, а? Шел бы ты по своим делам, у всех нас работы навалом, — стратегически пытается его спровадить Хейли. — А у меня законный перекур! — отбивает Билли, пытливо рассматривая нашу компанию. — Я услышал, как девушки поют, дай, думаю, зайду, послушаю. Жаль, что не придется услышать наш звездный дуэт, они ведь у нас только в закрытых клубах поют, верно, Алексис? Оп-оп, ух ты ж… и откуда же, интересно, он всё знает? Неужели следит за нами? Ни Нишка, ни Джимми с Кевином, не стали бы никому рассказывать о намеченной музбитве, а больше никто и не знает. Вот как ― поставили подглядывать, а он подслушивает! Только бы не сорваться и не отомстить за подлую пощечину, элегантно отоварив должничка по маковке. — Билли, а тебя-то каким боком это касается? Ты у нас с каких пор в меломаны записался? — спрашивает его Джесси, видимо, решившая взять основной удар на себя. Билли переводит взгляд своих блеклых голубых глаз на Глейзер, ощупывая, будто сканером. Нехорошо он смотрит. Не зло, не раздраженно, просто нехорошо, словно выискивая уязвимое место, по которому хочет ударить побольнее. — Так-так-так, наша скромница-девственница голос подала, — насмешливо тянет придурок, делая презрительную физиономию, так и просящую кирпича. — А с чего это ты так защищаешь блондинку, ты же… Ах, ну да, у тебя теперь парень есть, думаешь он тебя защитит за то, что ты к нему в штаны залезла? Так что не такая уж скромница, так ведь, а, Джесси? Щечки Джес так стремительно алеют, что она только беззвучно открывает рот, пытаясь ответить этому придурку хоть чего-нибудь. Вот урод, попробовал бы ты что-то вякнуть, будь тут мужики! А ведь сейчас и про Алекса додумается запустить шпильку, и я не смогу смолчать. А я и так не могу, гнев вскипает в солнечном сплетении, не дает мыслить здраво. Да кто ты такой, чтобы лезть в чужие отношения? Кто тебе право дал, издеваться и насмехаться над нами? У-у-ух! Перехватив поудобнее тяпку, только миленько улыбаюсь и спрашиваю приторно-елейным голосочком: — Билли, а ты что, уже и зубки вставил? Или до сих пор, все протертое кушаешь? — ох, не нравится ему. Глаза, как две колючки, и весь подбирается, словно готовясь отражать физические атаки. Ну-ну, попробуй только, переебу так переебу! Но нужно поосторожнее, как бы на заваруху не нарваться. — О-о, неужели тут у нас блондинка его высочества! Осмелела? Конечно, наш принц обязательно же выручит. Вот только не всегда он будет рядом. Как замелькает на горизонте очередная козочка, ты останешься не у дел, и тогда. — А ты за нее не переживай. Твоя какая печаль? — находит в себе силы Джесси и бросается в атаку. — Ты-то чего лезешь, самая опытная теперь, да? — снова переключается на неё Билли, намеренно беззаботно пиная мыском ботинка ком сухой земли, сунув руки в карманы. — В полях же быстро всему учат, и как тра… — Так, а ну пошел отсюда, боров кастрированный, — налетает на него Грейс, не давая обидеть Джессику, потрясая своими бусинками на косичках, как змея гремучка. — Вон катись, к свиньям своим, к сородичам. Там тебе самое место! — она толкает его в грудь, но с таким же успехом она могла бы толкать драгстер — Билли здоровый, как шкаф с антресолями. — Нечего тут нам блистать своими гнилыми мыслишками, если ничего больше делать не умеешь, кроме как подслушивать и подглядывать, так и катись, занимайся, а от нас отъебись уже! — Вот именно, — толкает его Хейли. Дани бросает копаться в земле, Фокси тоже встает с земли, подбоченившись. А у меня, так вообще, волшебно-воспитательная тяпка есть. — Если ты думаешь, что мы без парней не справимся, то глубоко ошибаешься, ты один, а нас шестеро, будешь лететь, пердеть и радоваться, понял? — В мирную комнату хочешь загреметь, дура? — злится Билли, и я понимаю, что его достаточно просто из себя вывести, оказывается. — В Дружелюбии нельзя драться! — Драться, может, и нельзя, а по роже засветить такому пидору, как ты, это вообще святое дело, так что уматывай давай и поскорее! — рявкает на него Дани, гневно сверкая глазами. — Иначе огребешь, вон, тяпкой по башке, прикопаем тебя среди цветочков, и ищи-свищи! Билли хмыкает и, сверкнув глазами, ретируется, а Хейли медленно поворачивается к Джесси, поигрывая бровями и ухмыляясь. — Чё, правда, что ль? «Дохлый номер» пошел ва-банк? — Ой, девчонки, не спрашивайте, — горестно тянет Джесси, а мы пугаемся не на шутку, налетая на нее с расспросами. Много чего можно ожидать от Уеллнера, но мы дружно почему-то думаем о плохом. Однако реальность оказывается даже паршивее наших предположений. Джесс отворачивается, пряча глаза, но в конце концов, после долгих уговоров и сомнений, довольно злобненько выдает их непростую с Джоном историю. Оказывается, Уеллнер опять построил своих тараканов и обидел Джесси, заподозрив ее в распутстве. Хейли матерно ругается, запустив тяпкой в сторону выхода, Грейс топает ногой с досады, Дани с Фокси только головами качают, а у меня чешутся кулаки намылить придурку-Джонни шею. Да как же ему мозги-то вправить?! Джес такая девчонка миленькая, скромница, а все-таки и ей ничто человеческое не чуждо, влюбилась в парня, а он хуевничает! — Я ему посоветовала голову лечить, взяла побольше хлебушка в столовой и перед сном сожрала почти целую буханку. Эффекта особого не было, но реветь расхотелось и поспала хорошо. И на этом — всё! — чеканит Джессика, резко выдохнув. — Рассказала вам, девчонки, только чтобы вы отстали и ничего не предпринимали больше. — Он придет извиняться, Джесс, точно говорю, — предупреждаю я ее. — Я уверена, что ты больше чем нравишься ему, просто он… — Идиот! — кричит Хейли, расковыряв вместо лунки целую яму. — Ну какой же придурок, мать его за ногу! Может, его еще раз мирной сывороткой накормить, чтобы у него мозги на место встали?! Я же видела, как он целовал ее в оружейке, там чуть взрывчатка не детонировала, как горячо было, а стоило девке ему подрочить… — Тихо! — рявкает на нее Джесси, испуганно оглянувшись на выход. — Обязательно орать?! Я не для того вам все рассказала, чтобы вы на все Дружелюбие растрезвонили! — Да-а, таких пизданутых еще поискать надо! — присвистнув, тянет Грейс. — Везет же тебе на остолопов, Глейзер, «дохлый номер» отчебучил, да еще и Билли подсмотрел! — Этот Билли просто говнюк! — в тишине оранжереи отчаянный голосок Джесс от того, что ее секрет стал достоянием общественности, звучит, как первый залп грома. Девки сочувственно качают головами и переглядываются. — Ну что за жизнь-то, несправедливая? Всем бы им мирной сыворотки заебашить, чтоб мало не показалось! — она так умилительно краснеет и, кажется, порывается сдержать выступившие слезы обиды, что мне… А ведь она совершенно права, это идея!Музыка: Bad To The Bone (Ost «трудный Ребенок») George Thorogood) — Bad to the bone, Я законченный плохиш, ту-ру-ру-ру. — Bad to the bone, Законченный плохиш, ту-ру-ру-ру. — Ba ba ba ba ba ba bad. Плохиш. — Ba ba ba ba ba ba bad. Плохиш. — Bad to the bone… Законченный плохиш. Хе-хе-хе…
Пританцовывая, ангельски пропеваю я, отшвырнув ненавистную тяпку, и на моей мурзилке расплывается самая гаденькая улыбочка. Грейс с Хейли вторят мне с заговорщицким блеском глазок, Джесси, смахнув набежавшие слезы, прикрывает рот ладошкой, кажется, пряча смешок. Фокси подозрительно косится, притаптывая ни в чем не повинный цветок. Одна Дани застывает с офигевшим выражением лица, даже тревожно за нее становится. — Те-е-еа, а Теа, а где ты говоришь, тут мирная комната находится? — тихонечко тяну, видя, как у нее бледнеют крылья носика. — Лекс, даже не думай! Да ты с ума сошла? А если они узнают, что это мы, хочешь повторения общей драки? — выговаривает мне Фокси, нервно бегая по оранжерее взад-вперед. — Тогда Билли начал драку, ты сама все слышала и видела, что он первый ее ударил! — тут же вступается за меня вышедшая из ступора Дани. — И что теперь, позволить этому уебку издеваться и говорить гадости, да? — Если сделать всё чисто, чтобы никто не смог подкопаться, то он и не докажет, что это мы, — потирает ручонки Хейли. Ох, да с ними не соскучишься! — Ну что, мы вшестером не сможем без сучка без задоринки всё придумать? — Оп-ля, к нам и Грейс подключается. Все чудесатей и чудесатей! — Но Фокси права, мы первые будем на подозрении у поскудника Билли. А значит, сидим и носа не высовываем из оранжереи до конца дня, после того, как достанем сыворотку. — Да? И кто же пойдет? — Я пойду! — подскакивает Дани. — Мне тогда досталось по самое не балуй из-за него. Давай Теа, не жопься, рисуй нам план помещения и где хранят сыворотки, — Дани сует Фокси в руки маленький совочек и подталкивает к грядке. — Где-где… да в шкафу, там же и хранят, только я с тобой пойду, а то напортачишь чего-нибудь или не ту схватишь. — Да все пойдем, чтобы никому обидно не было! — сообщаю остальным. — Кто-то полезет в комнату, через окно, остальные на стреме постоят. — Лекс, а как ты собираешься незаметно вколоть ему сыворотку? — А зачем ее вкалывать? — подает голос, доселе притихшая Джессика. Вот блин, да у нас тут подпольный клуб мстителей собирается! — Возле разгрузочной зоны, стоит бочка с питьевой водой для рабочих, из которой все пьют… ой, а так мы их всех опоим. — Ну и хрен бы с ними, все они козлы! — гнусненько хихикает Хейли, выглядывая из оранжереи, словно шпион. — А «дохлому номеру» только полезненько, может подобреют его тараканы-то! И кстати, Билли со своей шавочной шаблой отдельно работают и баклажку они себе другую наливают, чтобы с ведрами не бегать, я видела! Вот туда можно зафигачить! — А чего это у них привилегии? — хмурится Грейс. — Может, им еще и стол отдельный выделили и барак? — Джоанна знает об их вражде с Алексом, и чтобы не умножать накала страстей, специально отправила Билли с компанией на разгрузку кормов, возле амбаров. Поближе к свиньям, аха-хах, — ухмыляется Хейли. — Если бы они все еще жили и питались отдельно, всем было бы от этого только лучше. Но увы! Ладно, чего резину тянуть, пошли уж, заговорщики. — Только давайте договоримся сразу, — Грейс поднимает вверх руки, привлекая наше внимание. — Не знаю, как вам, а мне уже надоело постоянно огребать. Если что, то все придерживаются одного правила: Ничего не знаем! Ничего не видели! И вообще тут ни при чём! Все согласны? — дружно киваем. Да кто бы спорил, конечно, ни при чем. — Ну вот и порешили. Я потихоньку проберусь к баклажке у свинофермы и подолью сыворотку, — хлопаю я в ладоши, под общее фырканье. — А потом, будем издали сидеть и наблюдать общее человеколюбие. Так что, напакостим? — Спрашиваешь?! — ахают в один голос девчонки.***
— Ай, бля! — Тс-с-с, — многоголосый шепот. — Сами «тс-с-с», я ударилась! — Да заткнись ты уже! Запалят ведь… — Сами заткнитесь, больше меня орете! — Тс-с-с-с! — снова, уже с утроенной силой. — А ну, закрыли все свои рты, иначе кляп всуну! — шикает на нас Дани, пребольно ткнув острым локтем в бок прифигевшую от возмущения Джесси, а пяткой попав мне в колено, пока мы пытаемся распутать клубок из шести тел, с перепугу закатившихся в густые заросли акаций. — Шухер! — шипит Грейс, и мы дружно затыкаемся, потому как недалеко от нас, переговариваясь, вальяжно шествуют наши командиры. Замерев и забыв, как дышать, провожаем глазами их спины, и вновь, распластавшись на карачках, медленно подползаем к вожделенному окошку. — Оно высоко, — обиженно бурчит Фокси, хотя сама только несколько минут назад вроде бы не очень-то и хотела ввязываться в нашу пакость. А сейчас гляди-ка и сама поддерживает идею о справедливом мщении. — Я не достану, придется вам меня подсадить. — Сами справимся, — шепчу я ей на ухо, — ты только объясни, как выглядит сыворотка и где именно лежит, а сама бди во все глаза по сторонам. — В шкафу, по правой стене, там ящички маленькие, вот в них и хранится. Только много не берите, иначе заметят пропажу. Одной колбы вполне хватит. — Ясно. Дани пошли, — машу рукой, подбираясь под окно. День сегодня солнечный, рама слегка приоткрыта. А так как я самая длинная из них, мне и работать стремянкой. Сцепив ладони замком, подсаживаю Дани наверх, пока остальные, размазавшись по близлежащим кустам, оглядывают окрестности. — Ну, видишь что-нибудь? Есть там кто? — Не-а. Чисто! Все, я лезу, — она осторожно приоткрывает раму и словно червяк втискивается в помещение. Рядом на корточках сидит Джесс и пристально смотрит на то, как я в длинной юбке подтягиваюсь и, шумно пыхтя, вваливаюсь в проём следом за Дани. Надо мной ржут. Обидно… А я что, виновата, что всем Бесстрашным выдали одежду Дружелюбия? Плюхнувшись на пол, прислушиваемся. Тишина. Только радостные вопли Дружелюбных, доносящиеся сюда с полей, расцвечивают атмосферку. Интересненько, а чего это они, все такие довольные, а? — Лекси, ты застряла под столом? Подъём, у нас мало времени. Шваркнувшись головой об столешницу и зацепившись о спинку стула волосами, подавляю в себе желание заскулить от боли и, пригибаясь, крадусь к шкафу. Утерев выступившие слезы рукавом, перебираю по ящичкам вороватыми корябками и выуживаю одну колбочку, пока соучастница зорко глядит в окно, спрятавшись за занавеской. — Все, пора сваливать, — шепчу ей, а Дани высовывается из рамы и тихо свистит. В ответ раздаются чуть слышные свистки со всех сторон, значит, можно вылезать. Только Дани заносит одну ногу на подоконник, готовясь перевалить свое тело на улицу, как ветки кустов напротив сильно колышутся. Сидящая там Джесси сообщает о чьем-то приближении. Мерзко хихикаю над чуть не распластавшейся подружкой и сползаю на пол. Выжидаем… Кое-как минут через десять все неугомонные, которым враз приспичило ошиваться и прогуливаться возле нашего окошка, наконец-то рассасываются, позволив нам вылезти наружу и удрать обратно, в оранжерею. Немного посовещавшись, мы посмеиваемся над Джесси, которая уже потирает в нетерпении ручки, самозабвенно собираясь идти отвлекать внимание Билли и его собратьев по несчастью от их баклажки. Не, ну ладно Хейли и Грейс, у них же на лбу написано: «Гадостей много не бывает!», но Джесси! Вот же допекли ее парни: что Билли со своим очень длинным языком, что Уеллнер со своими заскоками. Ладно, чего уж там, пора. Вдоволь подивившись неуемной фантазии девчонок-Бесстрашных, на словах оказавшихся более опытными в делах «юных отравительниц недоделанных», мы приступаем к воплощению нашего плана в жизнь. Дани с Фокси, чуть ли не перекрестив меня, подозреваю, в мыслях еще и попрощавшись, если вдруг поймают, коварно выпихивают моё тельце за двери оранжереи. Все девчонки, прилипнув носами к стеклянным стенам, внимательно следят за началом «диверсии века». Ухватив охапку сорняков, вернее, прикрывая ими блондинистую голову, огибаю ряд амбаров и других построек, семеню мелкими перебежками, прячась за яблонями, и пробираюсь к разгрузочной зоне с другой стороны. Крадусь, как партизан, за теплицей, мимо округлившего глаза Грега, так не вовремя завернувшего за угол, чтобы, видимо, подпортить местные стены. Нервно хихикая над его недоуменным видом, прикладываю к губам палец, пытаясь ему объяснить, чтобы не шумел. Энтони, в этот момент усиленно пританцовывавший от нетерпения, замирает, затем шустро прячет свои руки, возившиеся на ремне, за спиной. Чуть ли не насвистывая в небо, делает вид, что меня не заметил, бодренько сваливает в неизвестном направлении. Вот и хорошо, вот и ладненько. По кустам-по клумбам, пробежав мимо загонов с розовыми чуньками, я пробираюсь на вражескую территорию. А баклажка-то и не очень уж и большая, литров на пятьдесят… блин, а им хватит на всех сыворотки? Счастье есть, или удача решает мне подыграть сегодня, но как только я оказываюсь около места диверсии, прибывает еще одна машина с кормами и ребятки отвлекаются. Быстренько отколупав колбочку, опрокидываю ее содержимое в водичку и даю деру, роняя тапки, в обратном направлении. Улыбаюсь до ушей и радостно хлопаю в ладоши, предвкушая замечательное представление. Однако… не тут-то было! Оглядевшись, вижу идущего к злополучной баклажке Уеллнера, с ведром! Осознание того, что грядет и чем все это может кончиться, буквально подкашивает ноги, заставляя закатиться под ближайшую яблоньку. Ну какого? У них же своя вода есть! Нет, нет! А-а-а, караул, Джон, не надо! Ну нет, неужели наши верблюды уже все вылакали?! А вообще, так Уеллнеру и надо! Все-таки есть вселенская справедливость, хотели мы опоить ублюдочного Билли, а Джони — проведение зацепило! Вот черт, чё в голову лезет на нервной почве? Ой-ё! А че делать-то теперь? Тем временем, пока я пытаюсь собрать мысли воедино и унять зудящее ощущение, что огребу по полной, Джон наливает себе ведрышко из баклажки и, подцепив местную кружку, опрокидывает в себя добрую порцию водички. Ух, как умаялся, питеньки захотел! Напившись, он понуро плетется в сторону своей разгрузочной зоны. Да, черт побери, он же сейчас всех наших опоит! Подскочив, как ужаленная в пятую точку, уже не скрываясь бегу за ним, но… не успеваю. К Уеллнеру навстречу выворачивает Вик, и пока я лечу, примеряясь, как половчее опрокинуть ведро, он уже успевает глотнуть «доброй» водички. Всё, кабздец! Они мне этого не простят. Кажется, пора рвать когти из города! Эх, была-не была, с разбегу пинаю гребаное ведро, типа нечаянно, скосив глаза на то, как содержимое выплескивается на травку, и, взвыв, прыгаю на одной ноге, мысленно готовясь к гневному рявку Уеллнера о чересчур косых бабах, или же: «Плейсед, ебановрот…» — Лекси, ты не сильно ушиблась? — взволнованно-мягко спрашивает Джон, не давая мне скатиться вслед за ведром. Ах ты ж, вашу мать! Что, уже подействовало? На меня в упор смотрит благосклонно сверкая мальчишечьей улыбочкой Уеллнер. И брови не хмурит, и носопатку не раздувает. И не орет! А еще ему очень идут оранжевые одежды. Ух ты, я начинаю посмеиваться, потому, что никогда не видела такого ржачного Джона. Озираясь по сторонам, натыкаюсь, на почти такую же физиономию Вика. А-а-а, блин, не могу, ребята, как валенки! Уже складываюсь пополам от гогота. — Ты ударилась, тебе больно? — озабоченно вопрошает Виктор, гладя меня по плечу, пока я пытаюсь заткнуть рот ладошками и смахнуть выступившие слезы. — Ты чего, плачешь, Лекси? Тебя кто-то обидел? — Так сильно ударилась, ну хочешь, я подую? — вклинивается Уеллнер, и уже собирается, видимо, и правда дуть мне на ногу. Не выдержав, я начинаю ржать в голос, до слез и истерии. Боже… Боже мой! Довольные жизнью ребята, сперва недоуменно повращав глазками, подключаются к моему смеху. Вик подхватывает ведро, и мы дружненько плетемся поближе к своим. — А где Джесси? Лекс, ты не видела Джессику? — спрашивает у меня тепленький Джони, мотая рыжей головой по сторонам. — Да вон же она, смотри, — тыкаю я в направлении нашей оранжереи, откуда выглядывает девчушка, а Уеллнер бросается к ней. — Джесси… — Ч-чего это с ним? — Джессика округляет глаза-блюдца, неэстетично потеряв челюсть и хлопнув себя по лбу. Остальные девчонки, пряча ухмылки, спешат отойти к нам, не отводя взглядов от Джона и отступающей от него за амбары Джес. Поняв, что этим двоим явно не до них, девчонки переключаются на радостно-ухмыляющегося Вика, пытающегося всех по отдельности, а потом еще и скопом обжать, осыпая комплиментами. Хейли только качает головой, присвистнув, глядя на то, как я развожу руками, видимо, тоже гадая, чем нам сия оплошность теперь обернется. Громкий, резко прорвавший окрестности, скулеж заставляет нас слегка поёжиться. Мы не сразу понимаем, что это не вопли раненных кайотов, а песня, в исполнении прокаченного хора со свинарника. Пришибленный слегка народ, подозрительно прислушивается и начинает стекаться на звуки многоголосого хохота. Ну и мы, естественно, вприпрыжку несемся за всеми. Как можно пропустить такое? Бесстрашные в шоке — то ещё зрелище. — Это что за херня происходит? — вопрошает народ. — Им плох-хо-о? — интересуется кто-то из ребят, наблюдая за восторженной кучкой идиотов, во главе с Билли, в обнимку скачущей возле грузовика и вразнобой напевающей песенки. — О-о-о нет, кажется, им очень хорошо! — ржет Чешира, а к нему подключаются остальные допершие, что он имел в виду. — Аха-хах, вот же ж блядь! — утирает парень глаза. — Это кто же постарался? А-а-а, ебт вашу! Ща обоссусь, Билли хрюшек гладить полез! — шквал гогота наполняет все окрестности фракции. — Кхм, а что это, и главное — как? — восхищённо орёт кто-то, подключаясь к сотне таких же вопросов. — А с Виком-то, что? — восклицает Мирд, растерянно оглядывая ухмыляющегося парня, медленно сползшего под деревце. Виктор лежит, пожёвывая губами травинку, и, закинув руки за голову, беззаботно дрыгает ногами, разглядывая ясное небо. — Понятия не имею. А-а, вон Алекс с Матом идут, ща узнаем! Хоп-хоп, тру-ля-ля… Переглянувшись с девчонками, начинаем медленно отступать в сторонку, за спины столпившихся парней, чтобы не попасться начальству на глаза. Почему-то я уверенна, что у нас на лбу уже всё написано. Командиры направляются быстрым шагом на общий сабантуй. Алекс ухмыляется, пытаясь сдержать смех, глядя на заклятого друга. У Мата брови уползают вверх, по лбу, после чего они переглядываются, шушукаются, подходят к расслабившемуся Вику. А потом, на них так не вовремя выныривает Уеллнер. Потрепавшись с Бесстрашными, поковырявшись старшим составом возле баклажки, опросив пострадавших придурков с идиотскими улыбками, Алекс разворачивается и отправляется в сторону мирной комнаты, а мы с самым невозмутимым видом огородами отступаем к оранжерее, тем более что действие сыворотки уже заметно спадает. — Такс, он возвращается! — шипит Дани. — Лекси, если что, может, возьмешь всю вину на себя, а? Не станет же Алекс тебя убивать? — Ишь ты какая! А чего это на себя, сразу? — возмущаюсь я. — А как же: «Ничего не знаем! Ничего не делали! И вообще тут ни при чём!» И с чего это вы взяли, что Алекс на нас подумает? — спрашиваю, покривив душой, конечно, ведь я и не сомневаюсь в его смекалке. — И когда это он мне меньше остальных назначал наказаний? Чего-то не припомню я? Один отстойник чего стоит! — Ну, мало ли, — начинает Теа. — Хейли, морда твоя наглая, а ты чего притихла, и чем там чавкаешь? — резко поворачивает она голову в сторону вздрогнувшей Картер, подрагивающими ручками сжимающую свой воротник. Она зажмуривается, выпуская изо рта кусочек пожёванной ткани, и шепчет: — Я волнуюсь. — Есть какие-нибудь свежие и спасительные идеи? — Не имеется… — Иди лучше, вон, к Вику поволнуйся, он как раз сейчас начнет метать молнии, пытаясь донести до виновных в его хорошем настроении всю полноту ощущений и ожидающее их возмездие, — советует ей Грейс, показывая нам рукой в сторону. А там… страшно расстроенные Уеллнер и Виктор о чем-то переговариваются. Ну вот бли-и-и-ин, сейчас они посовещаются, вспомнят, кого они там видели, всё сложат воедино и тогда… одной, так бездарно подставившейся блондинке, пытающейся на свою голову исправить случайный коллапс, не поздоровится. А, не, уже догадались, судя по тому, какими красноречивыми взглядами они смотрят. Во, еще и кулаки исподтишка показывают. Но упрямо отвожу глаза, гадая со всеми, кто же это такой у нас ловкий оказался. — Девки, что бы ни предъявлял нам командир — всё отрицайте! — обращается Грейс к находящимся в прострации неофиткам. — Если начнёт пытать — уйдём лесом и ударимся в бега… ага, по Дружелюбию. Как ты хотела тогда за стену бежать, когда я ему куртку подпортила, — выдвигает свою идею Дани. — Ой, как же хорошо, что у Алекса маркера нет. Блин, было бы вообще шоколадно убедить его в нашей полнейшей невиновности и отсутствии в момент вражеской диверсии. Скажи, Лекси, а он не страдает какими-нибудь болезнями? Может, амнезией? Сотрясение мозга? А что, он дерется часто, всё же, — мы шокировано смотрим на нее, беззвучно открывая и закрывая рот. «Уже в курсе», — мысленно сокрушаюсь, видя, что Алекс прямиком идет к нам и грозно сверкает стальным взглядом. Интересно, и как ему удалось так чётко определить основных возмутителей спокойствия? Тут же, помимо нас, ещё столько народу кучковалось. Самое главное теперь — оправдаться! Ох, блин, а солнце злится, хоть и старается не подавать вида. Смотрит гневно, маленькая складочка на лбу и брови нахмуривает. Губы стягивает в тонкую нитку, желваки рвут скулы и ноздри от ярости раздуваются, а кулаки он сжимает так, что костяшки белеют. Дыхание сбивается еще на подходе к горлу. Мамочки, сейчас кого-то точно будут убивать.