В прятки с Бесстрашием

Алексис

      Алекс оставляет меня на попечении невысокой симпатичной девчушки, Кристины. Девушки Вика. Я смотрю на нее и не могу взгляда оторвать. Когда я увидела ее впервые, там у отстойника, мне было не до разглядываний, я тогда совсем не знала никого из Эвансов близко. Теперь я чувствую в ней… не знаю, чуть ли не родственную душу. Она с Виком, значит. Ага.       — Ты во мне дыру просмотришь, — с улыбкой тянет Кристина, набирая в шприц прозрачную розоватую жидкость. — Знаешь, мне тоже ужасно интересно все, что тут происходит. Вот только давай, сначала закончим с твоими синяками? Я смотрю тебе уже сделали регенерацию. Одну, две инъекции?       — Анишка сказала, что сделала одну из браслета. Не знаю сколько это.       — Это одна, аварийная. Правильно она все сделала, потому ты относительно нормально себя чувствуешь, ткани не успели разрушиться и на твой мозг не так сильно давит скопившаяся кровь. Но все же что-то успело образоваться. Давай, я тебе сделаю рассасывающий укол. А потом поболтаем, ок?       Я киваю, а Кристина невесомыми движениями делает какие-то манипуляции с моей шеей, так, что когда она отходит, я все еще жду, когда же, наконец, всё закончится.       — Ты не хочешь чего-нибудь? Могу чаю организовать. В сезон дождей все время хочется чего-нибудь горячего и сладкого.       — Давай чай. И от сладенького я не откажусь. Ты только укол сначала сделай.       — Так я всё уже. А ты что, не почувствовала?       — Честно говоря, нет. У тебя талант!       — Все говорят, что у меня рука легкая. Потому и пошла в медики.       — А я думала, что медики всегда Эрудиты. Первый раз вижу медиков-Бесстрашных. Я имею в виду… Ну ты понимаешь!       — В Бесстрашии медкорпус организован совсем недавно. Доктора-Эрудиты — это хорошо, но у Бесстрашия должны быть профессиональные военные медики, которые могут оказать помощь прямо на поле боя. Такие и раньше были, но все больше самоучки, те, кто волей случая стал медиком, чаще всего бывшие Эрудиты или их ученики. Лидеры решили больше не пускать на самотек это дело и организовали медкорпус в Бесстрашии. Вот только туда надо поступать в шестнадцать, еще до инициации, и корпус закрытый. Потому что стерильность и все такое. Поэтому мы пока учимся, не пересекаемся с другими Бесстрашными. И я очень по Вику скучаю… Уже тоскую прям!       — Ну вот, сейчас совместные учения, тут и пообщаетесь! — пытаюсь приободрить поникшую Кристину.       — Да, но тут тоже, то у меня дежурство, то у Вика тренировки.       Пока Кристина возилась с чашками и кипятком, я, стараясь не пялиться на нее, думаю, о чем еще с ней можно говорить, а о чем нельзя. Кто ее родители, тоже какие-нибудь шишки или обычные Бесстрашные? Я уже начинаю привыкать, что меня окружают только звездные дети. И Вик, скорее всего, выбрал себе девчонку непростую. Вдруг мои откровения…       — Не волнуйся так. Меня можешь не стесняться, я тебя не выдам, Лекси, ты что! — ухмыляется Кристина, обнимая ладонями чашку с чаем. — Мы еще когда тебя из отстойника достали, все уже было понятно.       — Да вот, только для меня самой это было не очевидно тогда.       — Я Вику сразу сказала, знакомься, будущая Алексова любовь. Он обычно девок пользует без всяких там страстей, а тут…       Кристина осекается, а я опускаю глаза, чтобы не выдать своего разочарования. Мне почему-то казалось, что здесь я найду понимание, и хотя бы она не будет намекать на Алексову ветреность. Но реальность как всегда оказывается суровой и безжалостно вышвыривает с небес на землю.       — Прости, тебя, наверное, все достали намеками на его разгульный образ жизни. Поверь мне, Вик более сдержан, но и он не ангел!       — Да уж, — тяну неопределенно, потому что никак не могу справиться с чувствами. С одной стороны Виктор невероятно собранный, ответственный, когда при деле. Однако я не раз замечала, как он заигрывает с девушками, конечно, не так, как Алекс, без обжиманий и поцелуев, но тоже весьма двусмысленно.       — Мы ведь росли вместе. И я не по наслышке знаю про все их гулянки, несмотря на то, что меня с собой брали исключительно редко, я ведь младше Алексовой компании почти на два года.       — Серьезно? — искренне удивляюсь, до чего Кристина выглядит взрослой.       — Хотя Анишка старше меня всего на пять месяцев, — лукаво улыбаясь, заявляет Кристина, — но при этом меня всегда считали малявкой, а она ходила за ними, как привязанная. В Бесстрашии совсем другая жизнь, потому мы держимся особняком. И Яма у нас расположена в секретном месте, далеко не все горожане знают где. Мы немного сумасшедшие, к этому надо просто привыкнуть.       — И тебе совсем не обидно, когда он… клеится к другим девчонкам? — срывается с губ вопрос прежде, чем я успеваю прикусить язык.       — К кому это он клеится? — хмурится Кристина, но посмотрев на меня, хохочет: — Лекси, не пугайся, я тебя подкалываю. Конечно, он флиртует с девчонками, это же Эвансы!       — А что с ними не так? — пожимаю я плечами.       — За ними неотрывно наблюдают сотни пар глаз с самого их рождения. Шутка ли, сыновья лидера Эрика, его гордость, его опора. К ним всегда самые высокие требования, самое пристальное внимание. Их ни на минуту не оставляют в покое, они популярны. Девушки хотят их внимания, чаще всего преследуя корыстные цели. Им остается только принять правила этой игры, или уходить куда-нибудь жить отшельниками, потому что по-другому можно сойти с ума, постоянно отбрыкиваясь от слишком навязчивого участия в их жизни.       — Я на самом деле понимаю, хоть и блондинка, — криво улыбаюсь и отвожу взгляд. — Конечно, у Вика именно так все и есть, он оказывает внимание, но держит дистанцию. А Алекс…       — Алексу труднее. Он старший, ему все колотушки. Во всяком случае так всегда было. От него всегда требовалось быть идеальным, даже слишком. Любому человеку нужно как-то расслабляться, черпать откуда-то силы бороться дальше. Алекс выбрал свой способ, пусть и не самый верный.       — Ты думаешь, он не изменится?       — Откуда мне знать, — Кристина пожимает плечами и ставит свою чашку на тумбочку, на мгновение спрятав янтарный взгляд за ресницами. — В детстве Алекс был очень упрямый и очень… надежный. Эта вот бесшабашность появилась в нем только когда они с Виком в общагу переехали. Точно знаю только то, что с Эвансами непросто. У них столько заморочек, что пока их все разгребешь, постареешь. Но зато когда доберешься до начинки… — Кристина мечтательно вздыхает, а я вдруг понимаю, что мои щеки заливает краска. Несмотря на весь этот странный и не очень приятный разговор, что-то я уже так скучаю! По начинке в том числе.       — Кристин, а когда мне можно будет идти к группе? Я имею в виду у меня ведь ничего серьезного, да?       — Можешь идти в любой момент, — пожимает она плечами, — я тебе сделала ангиопротеркторное средство, дам с собой пару таблеток, попьешь пару дней, ну и напоследок регенерацию впендюрим еще одну — будешь как новенькая. Но честно тебе скажу, лучше тебе тут побыть, под наблюдением. А что? Хочешь уйти? Я думала, поболтаем.       — Да нет, я просто подумала, вдруг ты занята, не хотелось бы тебя отвлекать.       — Да ладно, а то я не понимаю ничего! Иди уж к своему милому, — улыбается она, — сама Вика жду, вот-вот должен подойти.       В этот момент я слышу на улице шаги и, легко подтянувшись на руках в кузов грузовика, где организован лазарет, поднимается Виктор. Его лицо так умильно преображается в улыбающуюся, славную, открытую морденку с горящими глазами, когда он видит Кристину, а она вспыхивает и улыбается ему.       — Привет, красавица, — Вик обнимает девушку со спины и целует в шею, — как у вас тут дела? Алексис, опять нашла приключения на свою…       — А когда это ты успел стать ее папочкой, милый, — с улыбкой одергивает его Кристина, чем сразу же вызывает у меня чувство благодарности. Не вынесу я сейчас нотаций, еще и от младшего Эванса.       — Да я чего? — с усмешкой басит младшенький, хлопая ресницами и лукаво поглядывая на девушку. — Там Чешира потрясает кулаками, требует суровой справедливости. Линдси Алекс отправил в Бесстрашие, а вот судьбу Алексис, я боюсь даже предсказывать.       — Да ладно, — не могу я ушам поверить, только стискиваю пальцы от досады. Уж если всегда радостный Чешира, неумолимо требует сатисфакции, то что уж об остальных старших говорить? — Неужели, все так плохо?       — Ну, Лин во всяком случае нехило огребла, — все также насмешливо тянет младшенький. Потом резко перехватывает руку Кристины и сажает ее себе на колени.       Охренеть, это рыжая нехило огребла? Да ей бы вообще шкуру ее подлую спустить не помешало бы, во имя справедливости и вселенского равновесия, так сказать! Мне уже немножко хочется аж убивать от злости. И ведь реально ж, беспалевно почти всё, сука, провернула, экая умничка! Прямо возрадовалась от своей безнаказанности. Подстерегла с увесистой дубинкой, и не моргнув глазом, отоварила по животу и голове! Тьфу ты, м-да, недооценила я противника. Впредь буду осмотрительнее.       А теперь, у меня вместо головы кубик Рубика, ни черта не складывается, мысли путаются и теряются, но зато всё ярко и весьма красивенько. Только одного она не учла, что Нишка, оказывается, за мною приглядывала вполглаза. Тяжко и грустненько, и вообще все очень плохо было, хоть подружка и порывалась сразу Алексу всё рассказать, но я-то, типа умная, молчаливая девочка, ага. Мужественно терпела. Вот зубы сжала и остервенело геройствовала, регенерацией закинулась и, демонически хохоча про себя, намеревалась отомстить во время завтрашней игры этой мерзенькой гадине, выбирая в какое место ей всажу с десяток патронов. Ведь, такой «радостью» не грех и поделиться.       Но когда подружка стибрила у старших взрывпакет, мои радужные мысли разлетелись в совсем разные стороны, хотя, впору было подавать объявление: «Охотно познакомлюсь с единомышленниками. Особо умных мыслей не имею, поэтому подойдет любой». И ведь сразу подошли! Вернее, нашлись несколько мстительных карательниц, неся в люд свои идеи справедливости. А теперь эти самые идеи ожидают своих наказательных исполнений, сугубо для меня. Скверно, но оно того стоило. Чего уж.       — Крис, я так соскучился, сто лет тебя не видел, пойдем куда-нибудь, сбежим от всех? — слышится ласковый голос с хрипотцой, что я аж краснею и отворачиваюсь, услышав только, как девушка шепчет младшенькому, что у нее смена только через час заканчивается, а потом придет ее напарница. А как они смотрят друг на друга! Меня чуть не разрывает от умилительности момента. — Я совершенно точно знаю, что никто сюда за час не придет, — продолжает уговаривать ее Вик. — А если и придет, напарницу подождут. А то Алекс сейчас нас запряжет еще на что-нибудь, не отвертишься.       — Я могу остаться тут, — говорю, только бы что-нибудь сказать. Воздух в кузове наэлектризован, и что-то как-то не по себе становится. Умеют эти Эвансы нагнать, блин. И Алекс не идет. Чем он таким занялся интересно? — А вы идите. Мне все-равно отлеживаться.       — Но… Я не могу оставить тут все. Вдруг кому-то плохо станет?       — Идите-идите. Я помогала в лазарете, когда на Дружелюбие напали, укол сделать всегда смогу и перевязку тоже. Ты же отлучаешься ненадолго, не сидишь же тут безвылазно? Придет твоя напарница, скажу что ты ненадолго отошла. Буквально только что. Идите. А я полежу пока.       — Точно? — тревожно спрашивает Кристина. — С тобой точно все будет нормально?       — Спасибо, Лекс, ты настоящий друг! Я твой должник! — подмигивая мне, говорит младшенький, а я только отмахиваюсь.       — Иди уже, должничок! — А на душе приятно и светло от какого-то непонятного чувства единения, несмотря ни на что.       — Да, спасибо тебе, мы правда почти два месяца не виделись, — Кристина подходит ко мне, наклоняется вроде как в щеку поцеловать и шепчет на ухо: — Я отметила, что ты сегодня всю ночь провела в лазарете, я видела, как Алекс что-то задумал. Так что спокойно иди к нему, как пост сдашь. Поняла? — и легонько чмокает меня в щеку. Я улыбаюсь и чуть заметно киваю. Виктор берет Кристину за руку, и так на нее смотрит, что мне в который раз хочется отвести взгляд. И что это Алекс там такое задумал, интересно?       Сколько я пролежала, не знаю, потому что, похоже, задремала. Просыпаюсь оттого, что пухленькая, как булочка, темненькая девочка трясёт меня за плечо и спрашивает, где Кристина. Я говорю, что она отошла ненадолго, потом «булочка» заглядывает в журнал, кивает и принимается щебетать что-то, а я начинаю поглядывать в просвет между двумя расходящимися кусками брезента, стараясь высмотреть Алекса. Что он там такое задумал, наказание какое-то, что ли? Старшие обозлились, вроде, Вик говорил. Девушка все что-то лопочет, ладно хоть обратной связи не требует.       Хорошо знакомая здоровенная фигура возникает в кузове совершенно неожиданно. Алекс появляется как из-под земли, «булочка» натыкается на него, будто на неприступную стену, и тишина наступает так внезапно, что мне становится смешно.       — Ой! Ты меня напугал, Алекс! Выскочил, как черт из бутылки!       — Я тоже тебя рад видеть, Джейси, как тут твоя подопечная, и где Кристина?       — У Кристины дела, — делая ударение на слово «дела», многозначительно говорит Джейси. — А больная скорее жива, чем все остальное. А что? У тебя какой-то интерес?       — Много будешь знать, рискуешь по носу получить, — слегка нахмурившись, Алекс поворачивается ко мне и садится рядом, заграбастывая мою руку в свои большие ладони так, что она сразу там затерялась. — Ну как ты, детка? Болит где-нибудь?       — Да все нормально у меня.       — А-а-а, ну все ясно, — тянет «булочка». — Пойду я, пожалуй, в столовке чего-нибудь перехвачу. Приду через пять минут. Ясно?       Алекс смеется и кивает, а я в который раз за последний час краснею. Блин. А чего на лбу мне не написать? Но додумать, что я там хотела пробурчать про себя, я не успеваю, потому что чувствую на своей щеке невероятно нежные губы, которые спускаются все ниже, непозволительно близко. Сердце срывается и тяжко ударяется о грудину, что хочется держать его двумя руками, а воздух моментально вытесняется из легких. И из самого лазарета. А я уже подтаиваю от этого пленительного прикосновения, по телу разливается теплая волна, губы невольно приоткрываются, так и прося касания его губ, ловя его пристальный взгляд и не опуская свой.       — Детка, я хочу тебя… украсть! — шепчет Алекс, не дотрагиваясь до моих губ. А мне так хочется. Ну, пожалуйста. — Ты пойдешь со мной?       Но я вместо ответа кладу руку на его затылок и притягиваю к себе. Зачем ты задаешь мне все эти дурацкие вопросы? Пойду. Побегу, только позови! Алекс выпрямляется и подает мне руку.       — Пойдем, — и вкладываю свою царапку в его широченную ладонь. Он помогает мне вылезти из кузова, поймав в кольцо своих рук, и ведет из лагеря Бесстрашных в сторону леса.       Дождь обрушивается на нас стеной, а раскат грома, сотрясающий окрестности, ахает так резко, что я подскакиваю, пискнув, намертво вжавшись в мощное тело Алекса, чуть не снеся того с ног. Благо, так удачно подвернувшийся ствол дерева, предотвращает наше падение, удачно подперев спину Алекса и притиснув меня к его груди. Мы оказываемся так близко друг к другу, что я слышу стук его сердца и ощущаю на своей щеке теплое дыхание. Его тепло, близость, дурманящий запах любимого тела просто сводят с ума.       От волнения облизываю пересохшие губы, и в то же мгновение оказываюсь в плену стальных бездн, смотрящих слишком пристально из-под полуопущенных ресниц. Кажется, что в этот момент радужка его глаз в темноте мерцает как-то особенно остро и слегка затуманено. Он вытирает с лица мокрые капли, рассматривая меня, уголки его губ подозрительно подрагивают, едва скрывая улыбку. А я сильнее вжимаюсь в него, мечтая провалиться сквозь землю, если он меня сейчас же не поцелует.       Когда его рука легко касается моего запястья и скользит к ладони, поглаживая ее подушечками, переплетая наши пальцы, из головы напрочь вылетает то, что в любой момент кто-то может выйти из лагеря, что вокруг грязь, слякоть и разошедшийся ливень, а возможно, и слишком любопытные шатаются неподалеку. Сердце разгоняется до пулеметной скорости за секунду. Возбуждение сжимает достаточно крепко невидимым капканом и не выпускает, дыхания уже едва хватает только на то, чтобы просто не задохнуться.       Перед глазами немного мутнеет, когда его губы дразняще, чуть прихватывая, проводят по щеке, а большая ладонь вплетается в мои растрепанные волосы, притягивая ближе к себе голову, для поцелуя. Губы нежные, влажные и нетерпеливые. Дрожащие, сжатые, изо всех сил старающиеся сдерживать пока еще свою настойчивость. Мой язык невесомо проходится по его губам, гуляющее по венам тепло стягивается в низ живота, скручиваясь тянущей пульсацией в предвкушении сладкой истомы. Отстраняюсь, заглядывая в его лицо, серые глаза кажутся совсем темными, блестя черными колодцами зрачков. Кажется, мы куда-то шли, вроде… плевать, я уже ничего не соображаю и не помню. Осторожно глажу кончиками пальцев его скулу, медленно пробираясь к чувствительному местечку, за ухом. Алекс шумно вздыхает, чуть ведет головой, непроизвольно подставляясь такой ласке, судорожно хватая ртом воздух, которого так не хватает лёгким. И озаряется мальчишечьей улыбкой:       — Детка моя сладкая, нам нужно идти, у меня для тебя кое-что есть. — Голос глухой, Алекс резко сглатывает слюну и быстро тянет меня за собой, в направлении лесополосы. Не знаю, как он вообще что-то видит в темноте, но если бы я не держалась за горячую ладонь, то точно бы потерялась.       — Что, все-таки будет наказание за провинность? Алекс, ты же не привяжешь меня к дереву, и не оставишь в лесу на ночь? — Притворно пугаюсь я, не знаю, как мне вообще удается это выговорить. В горле словно моток колючей проволоки застрял.       — Обязательно, но так просто ты не отделаешься! — подтверждает он, пряча усмешку. Я не вижу этого, но точно знаю, что Алекс смеется. Невозможность видеть в темноте желанного человека, обостряет все оставшиеся чувства. Ветер швыряет влагу в лицо сильными порывами, еще чуть-чуть и мы промокнем до нитки, даже несмотря на водоотталкивающий материал формы Бесстрашия. — У меня к тебе предложение. Как ты смотришь на то, чтобы переночевать отдельно от всех? Со мной вдвоем? — он показывает рукой на небольшую палатку, устроенную под раскидистыми ветвями дерева и подталкивает меня к ней. — А заодно отпраздновать вашу победу небольшим пикничком на природе? Давай, Лекс, залезай, а то совсем промокнешь.       — М-м-м, звучит заманчиво, но только если будет шоколадное лакомство, — выдыхаю я, потеревшись виском о крепкое плечо, залезая в спасительное от разбушевавшейся стихии, сухое нутро брезента.       — Это я тебе обещаю, детка, — фыркает Алекс, стряхивая руками воду с короткого ежика волос, и зажигает фонарь, устроив его в самом углу, пока я снимаю мокрую куртку, пристраивая ее на полу. — Когда это ты у меня без сладкого оставалась? — копаясь в рюкзаке, говорит он, выуживая оттуда что-то. Капли воды блестят на его намокшей одежде.       — А тут ничего, миленько, — я очень стараюсь улыбнуться и сохранить непринужденный вид. Алекс протягивает мне стаканчик с темно-бордовой жидкостью. — Что это?       — Это вино. Попробуй, это вкусно. И согреешься заодно. Отметим ваш удачный пробег на охоте. Надо признать, что вы молодцы, и отстреливались неплохо!       — Да, неплохо, было весело, — и это сипение, мой голос? Я одним глотком осушаю стаканчик и чувствую, что по телу разливается спасительное тепло. А и правда вкусная штучка, сладенькая такая. Я прохожусь языком по губам, слизывая вкусную сладость.       Подняв глаза, замечаю, что Алекс пристально смотрит на меня. И под этим взглядом потемневших дочерна глаз, я чувствую себя беззащитней прежнего, лишившись последних крох даже иллюзорного контроля над ситуацией. Боже, какой же он невероятный, у меня перехватывает дыхание от смеси обожания и щемящей нежности к этому темпераментному, но невозможно ласковому мужчине. Тремор запоздалым ознобом прокатывает по всему телу. Пульс бешено стучит в висках, выбивая первобытный ритм.       — Солнце, а у нас свидание, или сначала просто пикник? — бормочу я почти на пределе возможностей, будто что-то раздирает и царапает пересохшее горло с каждым вдохом. Воздуха совершенно не хватает, как бы жадно и судорожно я не втягивала его ноздрями.       — К черту все, я не могу больше.       Молниеносный рывок. Алекс с легкостью преодолевает несущественную преграду, в виде расстояния шага, его шепот теряется где-то в сплавленных губах. Мои губы приоткрываются навстречу, отвечают на ласку. Наши поцелуи жадные, яростные и обрывистые, сдобренные нетерпеливыми укусами. Упоительные. Язык с напором проникает в рот, не давая даже перевести дыхание. Ох, как же бесчинствует сердце, кажется, я вовсе забываю, как дышать.       Алекс обводит языком мои губы, перемещается на щеку, прихватывает ушко, мочку, и легонько ее прикусывает. Его сильная рука перехватывает за поясницу, притягивая к себе, вторая забирается вверх по позвоночнику, к шее и выше, впутываясь длинными пальцами мне в волосы. Дыхание срывается и исчезает, тело становится абсолютно непослушным, колени предательски подрагивают, так и норовя подкоситься. Дикий ритм сердца, толкающегося в широкой грудине, завораживает. Распахнутые блестящие бездны глаз смотрят не мигая. Тягуче. Сумасводяще. Вынимая изнутри меня всю душу.       Я обнимаю его за талию, чувствуя под ладонями раскаченный, рельефный торс. Он красивый, и соблазнительный, и желанный, чертовски желанный. Любимый. Мой. Он только мой! Прокрадываюсь сквозь молнию расстегнутой куртки, на поясницу, запуская пальчики под одежду, путешествуя медленно вверх, по надежной спине, и вниз, застыв на поясе брюк. Дрожь и жар пробирают все его тело с головы до ног.       — Алекс… Я хочу тебя, боже, безумно хочу, — шепчу я бессвязно, когда его язык чертит дорожку от губ, по подбородку, вниз на шею покусывая. Губами чувствую, как быстро пульсирует кровь под тонкой кожей, что совершенно не получается сдержать стон. Мои пальцы скользят по его волосам и ложатся на затылок.       — Детка моя любимая. Ты знаешь, что сводишь меня с ума? Знаешь, да? — чуть задыхаясь, говорит он, перемежая поцелуями, легкие укусы. Расписная нательными рисунками ручища, водит по моей талии, оглаживает бедра, поднимается по спине сминая футболку, забираясь под нее, оголяя тело. Целует в живот, дрогнувший под прикосновениями его губ. Потом выше… и выше. Вновь добирается до уха, прикусывает мочку и шепчет: — Я сейчас свихнусь, Лекси!       И все мелькает в калейдоскопе ощущений. Алекс хочет ещё что-то добавить, но дыхания не хватает. Ответ, невнятный, едва слышный, неразборчивый и очень, очень очевидный, я не могу выговорить, только прижимаюсь крепче, рефлекторно подаваясь к ладони, ласкающей и оглаживающей мои бедра, сжимающей ягодицы. Стискивающей до боли. Мир плывет и покачивается перед глазами, по жесткому брезенту уже ползут крупные, разноцветные блики, затмевая сплетенные тени, высвечивающиеся в тусклом свете фонаря.       Алекс целует снова и снова, напористо, взахлеб. Рвано и загнано вдыхая, прихватывая, то губу, то мочку уха, то бьющуюся под кожей на шее венку. Мое тело треплет мелкой дрожью, обвиваю сильную шею руками, прижимаясь к его груди, бедрам, томительно пульсирующему паху. Ощущать это и видеть в его потрясающих, серых пропастях, затянутых поволокой возбуждения, желание, и чувствовать, что ты этому причина, лучшее, что может быть на свете. И сердце подпрыгивает до самого горла, а потом ухает обратно. Всё, всё, всё, что угодно — только бы в этих глазах светилась восхитительная страсть, лишающая остатков воли и рассудка, позволяющая отдаваться эмоциям без оглядки.       Руки, нетерпеливо блуждающие по телам друг друга, пальцы, беспорядочно путающиеся в молниях, шнурках, крючках, отлетающих пуговицах. Алекс сдирает одежду с треском, отшвыривая не глядя, ловя своими губами мои всхлипы, пока его длинные пальцы освобождают мою грудь от белья. Я легонько царапаю его поясницу, заставляя бедра прижиматься к моим до боли. Его ладонь скользит по моему животу вниз, туда, где вибрирует жарким вихрем желание. Вздрагиваю от осторожного прикосновения пальцев к особенно чувствительному эпицентру, рождающему горячую влагу. Сладкая дрожь затапливает меня с головой, накатывая грохочущим, жарким потоком. Нарастающие звуки разошедшегося ливня и завывания ветра, за пределами нашего сознания, протяжные стоны, срывающиеся с губ, заглушает неожиданно громкое бряцанье тяжелой пряжки расстегнутого ремня.       Пока обессиленные ноги пытаются нащупать безжалостно ускользающий из-под них пол, Алекс утягивает меня вниз, на спальники, подхватывая под подрагивающие бедра, поудобней устраивая на своих. Я совершенно теряю голову, жмусь к нему, покрывая поцелуями влажные, припухшие губы, скулы, его шею. Лаская пальцами, губами, языком.       Влажная дорожка по шее, к ключице, туда, где выпуклая отметина шрама, и ниже. Обвожу кончиком языка сосок с пирсингом, а потом прикусываю его так, что он охает от контраста нежности и боли, и уже совершенно бесстыдно на нем ерзаю, то и дело тихонько похныкивая от нетерпения, пока широкие ладони разгуливают по моей коже, стягивая ее мурашками. Крепкие пальцы выписывают размашистые узоры на пояснице, талии, сбегая ниже на живот, затем к бедрам и снова вверх. Он крепко обнимает меня руками, а под кожей перекатываются налитые мышцы, вздымаются плотные провода вен. Шершавая ладонь пробирается вверх по влажной спине, к угловатым лопаткам, по шее на затылок, перебирая крупно завивающиеся от дождя пряди, а горячие губы гуляют по моим ключицам, добираются мокрой цепочкой до стянутого в бутон соска. То обхватывая и посасывая, то впиваясь, играя и дразня, несдержанно покусывая.       Мои колени сковывают его ноги, тело неестественно, податливо выгибается дугой, будто между копчиком и затылком натянули тугую, невидимую тетиву, от резкого, глубокого движения. Он входит в меня весь сразу, одним сильным толчком, заставив тихо вскрикнуть.       — Черт, наверное, больно. Прости, сладкая, но терпеть больше просто невозможно, — бормочет он, целуя меня в ушко, извиняясь, прижимая мои бедра к себе еще сильнее, стискивая ладонями.       — Солнце, пожалуйста, только не останавливайся. Прошу! — запускаю пальцы в короткие, взъерошенные волосы, надавливая на затылок, чтобы поцелуи были глубже.       Моя ладонь наглаживает его щеку с чуть колючей щетиной; я целую Алекса запоем, задыхаясь, обвиваю руками за шею, теснее прижимаясь, стремясь отдаться полностью, без малейшего остатка. Мокрые животы скользят друг об друга, сладкие толчки ускоряются, Алекс продолжает вколачиваться еще быстрее. Каждый его хриплый вздох, резковатые движения, разбавленные нежными и ласковыми поцелуями, его прикосновения сводят с ума, принуждая льнуть вперед всем телом. Сердце выколачивает сумасшедший ритм где-то в солнечном сплетении. Дыхания не хватает. Он утыкается лицом мне в шею, задыхаясь, прикусывая кожу до боли, рыча, как рассерженный кот, от накатывающих горячих волн ожидания долгожданной развязки.       Втягиваю мужской запах до упора, ведя носом по мускулистому плечу, ладони гуляют по скользкой, от выступившего пота спине, оставляя на ней полукружия следов ногтей. Громкие стоны, вскрики от решительных, дерзких проникновений, яростные и неконтролируемые мановения бедер навстречу. Я извиваюсь, чувствуя, как удовольствие втекает в меня с каждым глубоким толчком, скручиваясь в животе раскаленной резьбой.       «Бамс», яркие искры, перед глазами, в голове, в животе, под кожей. И тело сводят судороги. Я горю, меня лихорадит от оргазма, резкого. Бурного, до болезненности. Крики, выстанывания, трясущиеся пальцы, пересохшие губы, ловящие воздух. Боже, как бы вздохнуть?       Алекс ругается сквозь зубы, тянется ко мне, облизывает губы. Улыбается и смотрит. Я пытаюсь разглядеть его глаза, но в моих всё плывет. Прищуривается, от ресниц тени на щеках. Голову чуть на бок склоняет, словно изучает. Впитывает. Просит поцеловать его и бесцеремонно опрокидывает меня навзничь, подминая под себя. Тела, покрытые капельками влаги, перекатываются по спальникам, врезаясь в жесткий брезент стен. Я забываю дышать, запрокидывая голову, когда его пальцы ласково гладят моё тело, а потом резко впиваются в бедро, и вскрикиваю. Тихий металлический лязг, и нас накрывает чем-то холодным, темным. Пульс испуганно замирает, а сердце укатывается в пятки.       — Ах, блядь, мать твою! — сдавленно выцеживает Алекс. — Крепления не выдержали!       — Ч-что? Какие еще крепления, Алекс? Да что происходит? — пищу я, окончательно растерявшись и проваливаясь в панику, а он начинает смеяться. Ага, очень, блин, смешно.       — Тш-ш, тише детка, не бойся, — уже откровенно хохочет Алекс, нашептывая мне в ухо, делая осторожный толчок. И еще один, и еще… Он с шипением втягивает воздух сквозь зубы, и я чувствую, как его кожа покрывается мурашками под холодным прикосновением брезента. Отпихивает от себя ткань и окутывает меня своими руками. — Крепления каркаса не выдержали нашего напора и палатка сложилась.       Алекс дышит загнанно, жадными рывками, вбирая воздух во вздымающуюся грудину, капельки пота выползают по его вискам на скулы. Стираю их пальцами, обхватывая его лицо двумя ладонями, и тянусь ближе, проводя языком по ушной раковине, прикусывая мочку с туннелькой.       — Да? — шепчу ему, обдавая теплым дыханием. — И что, Солнце, это повод останавливаться? Давай же!       — Ч-ч-черт, сладкая! — взрыкивает он, когда я сильнее подаюсь бедрами навстречу. Вернувшееся сердцебиение бесчинствует и заходится. Сбитое накрученное напряжение, стягивается с новой силой, требуя, немедленно требуя выхода.       Размеренные, сильные, поступательные движения, от которых призывно изгибается тело, отдаваясь в такт каждому проникновению. Смыкаю щиколотки вокруг крепкой поясницы, позволяя проникнуть ему в себя как можно глубже, срывая новые приступы лихорадочного озноба. Бешеный такт скачущих сердец, вытанцовывающий шум крови в барабанных перепонках, глушащий его низкие стоны. Мощное тело прошибает спазмами, дрожь катится по нему волнами, содрогается, он вжимается в меня до упора, будто боясь отпустить.       Склонившись к моей шее, Алекс легонько целует ее, все еще тяжело дыша. Медленно поглаживаю его по затылку, плечам, взмокшей спине, обессиленно откидываю голову, пытаясь поймать глоток кислорода и отдышаться. Он поднимает голову, опираясь на локти, чтобы не раздавить меня и пристально разглядывает. Глаза совершенно темные, объёмные и блестящие. В них столько нежности, и чего-то еще неизведанного, совершенно загадочного. Припухшие от поцелуев губы трогает улыбка. Я точно знаю, что он сейчас спросит. Всегда спрашивает.       — Лекси, ты хоть понимаешь, как ты невероятно хороша? — прихватывает губами мою щеку и шепчет: — Есть еще какие-нибудь желания?       — Поцелуй меня, — прошу я, а он медленно проводит языком, раздвигая губы, и впивается в мой рот. Мягко, но настойчиво. М-м-м, обожаю его губы, и их вкус. И как он стонет. Алекс оглаживает ладонью моё тело, распуская там полчище сладких мурашек. Целует требовательно и горячо. — А теперь, поставь уже эту палатку на место!       Он ворчит что-то, чертыхается себе под нос, разыскивая в устроенном нами кавардаке свои штаны, и уходит восстанавливать поверженную конструкцию, а возвращается совершенно мокрый и страшно собой довольный. Скачет на одной ноге, избавляясь от мокрой одежды, и, смеясь, заваливается спиной на спальники.       Я тут же перебираюсь на него сверху, растянувшись на животе, ощущая, как под ладонью шумно ухает его мотор. Он такой теплый, большой, сильный. Ручищи закладывает за голову, ресницы свои в растопырку, как у куклы, приопускает, удовлетворенно прикрывая глаза. Радужка сияет, оттеняясь сталью. Я вожу пальцами ног, по его лодыжкам. Чуть дергается, щекотно, и зажимает мои ступни между голенями, будто согревая. На улице влажно, сыро и осенний холод, но нас это явно не смущает, да и жарко невероятно.       — Алекс, почему так хорошо, а? — мурчу я, потягиваясь на нем, устраиваясь поудобнее.       — Может, потому что мы одни, наконец-то? Все эти выезды как-то к уединению не располагают.       — Кристина написала, что я была всю эту ночь в лазарете. Тоже чемпион по конспирации, — прыскаю в кулачок.       — Она классная девчонка.       — А ее родители кто? Тоже какие-нибудь шишки?       — Ее родители работают в особом отделе. Пока больше не могу тебе ничего сказать. Когда закончишь свое обучение, возможно, тебе от них поступит предложение. Тогда и познакомитесь. Но наши с Виком родители тоже дружат с родителями Кристины, вместе воевали.       Я тяжело вздыхаю при мысли о том, что придется расстаться на время учебы. Совершенно не представляю себе, как я буду жить там без него.       — Солнце, а что, пока я буду учиться, мы совсем не будем видеться?       — Ну почему? Учебные полигоны закрыты и уровень секретности там высокий, но я буду к тебе приезжать. Время быстро пройдет, вам там не дадут скучать, а потом ты станешь настоящий снайпер, и я возьму тебя в свою группу.       — А ты уже знаешь, кого возьмешь?       — Да, примерно представляю. Лекс, ты чего вдруг спрашиваешь? Имей в виду, ты не должна отказываться ни от каких предложений, поняла? Тебе уже что-то предлагали? Ты не от чего не отказалась?       — Нет, что ты, никто ничего мне не предлагал, просто… Волей-неволей начинаешь задумываться, а что дальше, после инициации.       Алекс поглаживает меня по спине, а я, положив скрещенные ладони себе под щеку, на его плечо, укладываюсь и вслушиваюсь в его умиротворенное дыхание. Он вдруг тревожно вздыхает, хмурится, но потом прижимает меня к себе, накрывая тяжелой рукой, и дышит снова глубоко и ровно. А я неожиданно для себя быстро, проваливаюсь в спокойный сон.