Душа, заблудшая в песках

Не может быть правилом то, из чего есть исключения. «Последнее желание», Анджей Сапковский. Бродя по многочисленным белым коридорам дворца можно было легко потеряться, прямо как в мифическом лабиринте Минотавра. Однообразие светлых стен и одинаковых светильников дезориентировало сильнее любых Айзеновских иллюзий. Ичиго едва поспевал за рослым Гриммджо и под конец уже почти перешел на бег. У Гриммджо была очень интересная походка: несмотря на ее стремительность и размашистость, она сохраняла плавность, мягкость и беззвучность. При взгляде на него почему-то думалось о большом хищном кошачьем. Задумавшись, Ичиго пропустил момент, когда Гриммджо резко остановился перед какой-то дверью. Он не успел среагировать и — бам! — в следующее мгновение Гриммджо сгреб его за шиворот и принялся трясти. — Куросаки, сука! Ичиго полузадушенно прохрипел слова извинения. Гриммджо хмуро посмотрел на него и разжал пальцы. Резким движением поправил смятый воротник на форме фрасьона. — Идиот, глаза протри, — его голос прозвучал даже немного снисходительно. — Ты хоть запомнил, как мы шли? Ичиго кивнул, потирая шею. На самом деле он сейчас нагло врал: проделать тот же путь в одиночку он бы не смог. Было непонятно, как в Лас Ночес можно ориентироваться. Не иначе как с помощью шестого чувства. Хм, шестого… везде эти долбанные шестерки. — Ладно, — Гриммджо толкнул дверь и отступил в сторону. — Только после тебя, дорогуша. Ичиго шагнул в дверь, осматриваясь, и тут же получил ощутимый пинок в копчик, от которого чуть не растянулся на полу. Он тут же резко обернулся и схватился за ушибленное место. — Гадство! За что? — Порасторопней надо быть, Куросаки! — Гриммджо заложил руки в прорези хакама и вошел в комнату. — Не люблю медлительных мудаков. — Сволочь! — рявкнул обозленный Ичиго. — Да я… Он даже не уловил, как Гриммджо приблизился к нему, просто почувствовал сильный удар кулака в то место, где находился осколок маски. Ичиго отлетел к стене и, буквально, впечатался в жесткую поверхность. Скула под маской отозвалась дикой болью, и на глаза непроизвольно навернулись слезы. В голове гудело так, будто он сейчас находился рядом с двигателем взлетающего самолета. Прийти в себя ему не дали, Гриммджо грубо схватил его за шею и сильно сдавил. Другой рукой он будто играючись потрогал острые края маски Ичиго, а потом спустился к губам. — Больно, правда? Привыкай, — Гриммджо говорил тихо, но от его шепота мурашки бежали по спине, — это настоящая маска, а не та ерунда, которую ты натягивал на свою мордашку. Она — твоя сущность, и прикосновения к ней болезненны и неприятны. Заметив, что Ичиго вздрогнул, он удовлетворенно хмыкнул. Ичиго дернулся и попытался отпихнуть Гриммджо от себя, но эта жалкая попытка не увенчалась успехом. Зато вызвала новый приступ злорадства. — Что такое, ублюдочек? Хочешь выбраться из моих объятий? Ну, так попроси… вежливо. — Иди ты… Следующий удар, пришедшейся в солнечное сплетение, оборвал Ичиго на середине фразы. Он кулем повалился на пол, уткнувшись носом в холодную темную плитку, и прижал руки к животу. Дыхание сбилось и приходилось позорно хватать воздух ртом, словно рыба на берегу. — Долго ты собираешься ползать на брюхе? Вставай! Ичиго встал, хватаясь руками за стену. Резко вскинул голову и бесстрашно взглянул в глаза Гриммджо. Нельзя давать ему повод усмехаться над своей слабостью. — Чё согнулся? Выпрямись, а то похож на мешок с дерьмом! — продолжал издеваться Гриммджо, белозубо сверкая наглой ухмылкой. Ичиго так и подмывало ляпнуть какую-нибудь грубость, но подспудно он понимал, что именно этого от него и добивались. Поэтому он смолчал, расправил плечи, и постарался вложить в собственный взгляд как можно больше злости. — Так гораздо лучше, — удовлетворенно кивнул Гриммджо. — Только что это за ебическая непокорность в глазах? Разве так смотрят на любимого босса? «Блядство, да когда же он прекратит этот треп», — думал Ичиго, пытаясь унять бурлившую от злости кровь. — Смотри в пол, сучонок, и не смей поднимать взгляд без моего приказа! Ичиго скрипнул зубами, мысленно подвергнув собеседника всяческим изощренным пыткам, и уставился себе под ноги. — Теперь слушай меня внимательно и мотай на ус. В любой организации есть свои правила. Зачем? Чтобы не было бардака, — Гриммджо кашлянул, пригладил волосы и продолжил. — Мы теперь тоже организация, в которой я командир, а ты чмо и салага. И я терпеть не могу бардак. Поэтому сейчас я озвучу ряд правил. Любое нарушение, слышишь любое, и твоя рожа будет изукрашена во все оттенки черно-синего. «Ух, ты! Этот зверюга еще и лекции читать умеет, да как складно», — почти восхитился Ичиго, усиленно пялясь в пол. Гриммджо принялся важно расхаживать туда-сюда по комнате, заложив руки за спину. — Итак, правило первое: соблюдать субординацию. Куросаки, ты знаешь, что это такое? — Гриммджо остановился около Ичиго. — Не слышу ответа! — Примерно, — сквозь зубы прошипел Ичиго. — Значит, не знаешь. Субординация — это отношения между Эспадой и фрасьоном. У нас будет все очень просто: я отдаю приказ, ты его выполняешь, сразу и не думая. Любая критика, сомнения, споры, игнор — и ты сразу лишаешься своей глупой башки. Ясно? Ичиго кивнул, по-прежнему не отрывая взгляда от пола. — Отлично. Правило номер два. Необходимо с почтением обращаться к вышестоящему по рангу. Раньше мне было безразлично, как ты меня называешь, потому, что мы находились в равных условиях. Ты мог бы даже придумать мне какое-нибудь прозвище, типа «хрен собачий» или «ласточка моя», и я бы все понял и не обиделся. Но ты упустил возможность повыпендриваться. Теперь ты будешь называть меня «господин Гриммджо». Все, что кроме — запрещено. Понял? Ичиго опять кивнул, потому как моральных сил пререкаться с этим чокнутым у него не осталось. — Следующее: не проявлять слабость. Нигде и никогда. Если я еще раз увижу истерику — вставлю ноги в руки, а голову поменяю с жопой местами. Я не потерплю соплей от своего подчиненного. Ичиго вздрогнул и стиснул зубы. — Так, идем дальше, — Гриммджо яростно крутанулся на месте. — Правило номер четыре: не вздумай ни перед кем пресмыкаться. Ни перед другими Эспада, ни перед Тоусеном, ни перед Ичимару, ни даже перед Айзеном. Твой командир, бог и император — это я! Все остальные просто шушера. Он вплотную подошел к Ичиго и, взяв его за подбородок, заставил поднять голову и посмотрел прямо в глаза. — Посмотри на меня, — Ичиго показалось, что пол уходит у него из-под ног, ему понадобилась вся его сила воли, чтобы не поддаться искушению и долбануть кулаком по этой хамской роже. — И последнее, пятое, — тон голоса Гриммджо понизился и приобрел доверительные интонации. — Самое главное, что я тебе недавно уже озвучивал. Любые добрые дела, которые ты творишь в Уэко Мундо, наказуемы. Ты помнишь это? Или мне стоит повторить урок? Ичиго почувствовал, как загорелись щеки и, не выдержав напряжения, отвел взгляд. Этого он боялся больше всего, намек на ту пакость, которая случилась в каземате. Гадкий извращенец! — Я помню. — Куросаки, ты кретин. Ичиго моргнул и приготовился к самому худшему. Гриммджо скривился в противной усмешке. — Я перед тобой нахера распинался насчет правил? Номер два: обращаться вежливо! Последовал удар под дых, не слишком сильный, но вполне достаточный для того, чтобы Ичиго согнулся пополам. На затылок легла тяжелая рука, а дальше просто последовала банальная трепка. Такого унижения Ичиго никогда не испытывал за всю свою жизнь: его таскали как паршивого щенка, да еще издевательски-будничным тоном рассказывали какой он «идиот», «дебил» и «безответственный говнюк». — Пусти! — наконец взмолился Ичиго, безуспешно пытаясь разжать стальную хватку. — Попроси нормально. — Пустите, господин Гриммджо! — пробормотал Ичиго, а сам мысленно добавил «пидарас, твою мать». Это хотя бы принесло небольшое удовлетворение. — Так-то лучше! — Гриммджо его грубо вздернул, и покровительственно похлопал по щеке. — Вот, теперь урок усвоен. В следующий раз так легко не отделаешься. Ичиго отступил назад, не зная, куда деть взгляд. Щеки пылали, а в груди разливалось знакомое саднящее чувство. Проклятье! Если бы у него был Зангецу и его сила шинигами этот абориген до него бы и пальцем не дотронулся. Можно, конечно, проявлять характер, но это повлечет новые унижения и битье, а может, что и похуже. Ичиго опасливо посмотрел на Гриммджо, гадая неужели тот все-таки из «этих», нетрадиционных, а с виду нормальный парень. — Куросаки, — Гриммджо поправил отвороты на рукавах. — Сейчас я ненадолго уйду. Ты осмотрись здесь, потому как в этой милой конурке, ты будешь жить. Потом пойдем, посмотрим, сколько запала в тебе еще осталось. С этими словами Гриммджо послал Ичиго воздушный поцелуй и величественно удалился. «Вот мудозвон», — подумал Ичиго, провожая его взглядом. Когда за Гриммджо закрылась дверь, он постарался отвлечься от грустных мыслей и сосредоточился на изучении своего жилища. Небольшая комнатка, с маленьким окошком, похожим на отдушину и однообразными белыми стенами. Из обстановки кровать, стол, стул, маленькая ниша в стене, заменяющая шкаф. Справа от входа находилась дверь ванной комнаты. В общем, ничего необычного. Дико болела голова. Хотелось прилечь, но Гриммджо мог в любой момент вернуться, а давать ему лишний повод поглумиться Ичиго совсем не хотел. Он выключил свет и, подойдя к столу, присел на самый краешек стула. Снял с правой руки часы и глянул на циферблат, машинально отметив время. Затем улегся правой щекой на столешницу, кожей ощущая твердую холодную поверхность, и перед глазами положил часы. Следя за блестящей стрелкой, Ичиго незаметно для себя уснул. *** Гриммджо возвращался в ужасном расположении духа. Что Тоусен, что Айзен, оба выводили его из себя. Один нравоучительным чтением морали, другой мерзким иезуитским поведением и отвратительной похотью. Гриммджо поежился, вспоминая. Голос Тоусена слегка дрожал от плохо сдерживаемой ярости. — Господин, подобное неповиновение и хамство недопустимы. Сколько сил я потратил на то, чтобы вбить в его голову хоть крупицу представления о субординации. И никакого эффекта! Я настаиваю на помещении в карцер, в кандалы. — Канаме, то, что ты не можешь наладить отношения с подчиненным — лишь твой недочет. Отправлять его сейчас в карцер неразумно: кто тогда будет заниматься Куросаки Ичиго? — Тогда вы предлагаете оставить все как есть? — вспыхнул Тоусен. — Нет. Я возьму этот вопрос на себя и разъясню Гриммджо в чем он неправ. Ты можешь идти. — Но… — Ступай, — в голосе Айзена послышались нотки недовольства. Гриммджо кусал губы, слушая как затихают удаляющиеся шаги ненавистного Тоусена. Он все знал наперед. И если бы мог выбирать, то предпочел бы карцер. — Гриммджо, подойди ко мне. Гриммджо механически выполнил приказ, стараясь не смотреть на Айзена. Он вздрогнул, когда холеная ладонь дотронулась до его щеки. Айзен провел пальцами по губам Гриммджо, а затем насильно проник в рот. И смотрел при этом, неотрывно, изучающе, внимательно. Так ребенок смотрит на дергающуюся букашку, отрывая ей лапки, одну за другой. Ладони, пахнущие чаем, соскользнули к шее, огладили ключицы и прошлись по груди. Потом был поцелуй, долгий, тягучий, отнимающий воздух. На него обязательно надо было ответить с видимым удовольствием. Это была непременная часть игры, которую никак нельзя было нарушить. Именно поэтому Гриммджо беспрекословно раздвигал челюсти навстречу чужому развратному языку и вдыхал такой ненавистный запах чая. После Айзен дотронулся губами до шеи, и Гриммджо стало щекотно, а при мысли о багровых следах на собственной коже, еще и противно. Все происходило неспешно и бережно. И места засосов выбирались с таким расчетом, чтобы их потом можно было скрыть под одеждой. Айзен гладил его по животу, обводя по самой кромке дыры. Гриммджо вздрагивал от этого. Ему было неприятно, и он пытался отстраниться. — Что такое? Тебя что-то не устраивает? Черт, хотелось сорваться, рявкнуть, оттолкнуть, но надо было держаться. Ведь платой за любое отступление от правил было наказание, в виде увеличения времени, отведенного на унижение. Силы для демонстрации непокорного характера были слишком неравны. Гриммджо подался вперед, отдавая себя целиком. Айзен взялся за его пояс и неспешно распутал грубую ткань. Она мягкими складками опала на пол, а за ней последовали и хакама. Айзен опустил руку вниз, задевая волоски в паху, и, взявшись за член, больно сжал его. Гриммджо стиснул зубы — неприятно. «Блядь, достал со своими игрищами. Дал бы уже отсосать и отпустил с миром», — уныло думал Гриммджо, глядя на самодовольную начальничью рожу. Айзену, похоже, доставляло удовольствие издеваться над Грииммджо, тиская его вялый член. Он блеснул глазами и прищурился. — Видимо, ты не хочешь. Может поможешь мне? — и Айзен с силой надавил Гриммджо на плечи, принуждая опуститься на колени. Гриммджо подчинился и нервно сглотнул. Перед глазами качнулся большой возбужденный член Айзена, с мокрой от выделившейся смазки головкой. Гриммджо закрыл глаза и ощутил влажность на своих губах — Айзен прикоснулся членом к его губам. В нос ударил густой и терпкий мужской запах. Гриммджо потянулся вперед и взял в рот. Вкус был солоноватый, горький и противный. Гриммджо сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Надо отсосать как можно быстрее, чтобы этот кошмар закончился. Гриммджо старался двигаться четко, расчетливо, он точно знал, где и когда нужно нежно лизнуть, а когда прихватить зубами. Ему совсем необязательно было заглатывать член полностью. Достаточно было ласкать только головку и правильно сосать ее. Чувствуя нарастающее возбуждение Айзена, он поднял руку и осторожно погладил кончиками пальцев мошонку. Он поднял глаза вверх и поймал влажный и похотливый взгляд Айзена. В ту же секунду тот грубо схватил за Гриммджо волосы, заставляя взять глубже, и излился. Гриммджо закрыл глаза и сглотнул вязкую теплую субстанцию. Было гадко, но надо было глотать, не показывая даже намека на отвращение. Такое уж было правило у Айзена. Один раз Гриммджо осмелился нарушить его и в результате неделю мочился кровью: Айзен при наказании использовал столько реацу, что едва не убил нерадивого починенного. Все, спектакль был окончен. Гриммджо торопливо оделся под насмешливым взглядом ублюдочного босса и шеметом вылетел в коридор. Тут же сорвался в сонидо, желая как можно быстрее добраться до ванной, чтобы отплеваться и промыть рот. Раньше его даже рвало, а сейчас ничего, видимо срабатывала привычка. Он полоскался долго, как утка, фыркая и пыхтя. Тщательно умывался и прополаскивал рот. Брызги искристо разлетались во все стороны. *** Немного успокоившись и приведя себя порядок, он отправился к Куросаки. Нужно было посмотреть, на что тот годен в бою, поэтому Гриммджо планировал отправиться на тренировочную площадку и хорошенько оттянуться. У него даже кулаки чесались от предвкушения. Подойдя к двери, он пинком распахнул ее и застыл на пороге не в силах сдержать удивление. В комнате было темно, ее освещала лишь узкая полоска лунного света, льющаяся из маленького окна. Куросаки спал, сидя на стуле и положа голову на стол. Гриммджо было двинулся к нему, намереваясь хорошенько врезать. Но потом остановился. Он вдруг подумал, что мало чем отличается от Айзена. Наверное, в глазах Куросаки он был таким же самодовольным и пакостным ублюдком. Он стоял и разглядывал Куросаки. Беспомощность, слабость, уязвимость, застывшие в каждом изгибе расслабленного тела, яркие пряди волос, рассыпавшиеся на грубой поверхности столешницы, длинные темные ресницы и полуоткрытые губы — все это вызывало странное неизведанное чувство. Не сдержавшись, Гриммджо наклонился к Ичиго и провел большим пальцем по губам, кожей ощущая влажную нежность. Да, Куросаки уж точно никогда и никому не сосал. Возможно, даже на картинках не видел, как это делается. Куросаки вздрогнул, словно ощущая прикосновение, и Гриммджо резко выпрямился, не отводя взгляда от его лица. Поразмыслив, Гриммджо все же решил не будить фрасьона. Еще успеет набегаться и получить по шее.