Душа, заблудшая в песках

Человек, быть может, не столько ждет любви, сколько понимания. Джордж Оруэлл. 1984. 03.22 время Уэко Мундо Гриммджо ухмыльнулся, отложил катану и навис над Ичиго, почти лег на него, подминая под себя расслабленное тело. Он чувствовал удары чужого сердца, такие беспокойные и громкие. Слышал прерывистое дыхание Ичиго. Ощущал его дрожь. Это было похоже на какой-то странный разговор по душам, вроде и без слов, а так лично, правдиво. В настоящем разговоре все можно подделать: слова, интонации, эмоции. Можно понизить голос, придать лицу обиженное или удивленное выражение, скривить губы, демонстрируя колкое пренебрежение. Можно широко распахнуть глаза, нарочито удивляясь, или наоборот сузить их, показывая опасную злость. Существуют тысячи уловок, чтобы скрыть истинного себя. Порой собеседник делает это неосознанно, подчиняясь какой-то ему ведомой цели, или просто маскируется, не желая показывать свою беззащитность. Во время секса и после него все условности исчезают. Есть только ты и он, а также чистое удовольствие. Глупо ломать комедию или становится в позу, когда член стоит по стойке смирно, яйца сжимаются от желания и от сильного возбуждения текут слюни. После же, когда ты опустошен и выжат от оргазма, заниматься словоблудием еще труднее: хочется вообще на все плюнуть и отвернуться к стене, послав весь окружающий мир к собачьим чертям. Что удивительно Ичиго-настоящий мало отличался от Ичиго-обычного: то же выражение лица, то же напряжение в мышцах. Сейчас его глаза были плотно зажмурены, а припухшие губы чуть приоткрыты. Кончики длинных темных ресниц слегка вздрагивали в такт дыханию. Цвет волос и оттенок кожи потеряли свою яркость в лунном свете. Но в остальном он был тем же маленьким шинигами. — Посмотри на меня, — Гриммджо постарался вложить в интонацию больше уверенности. Ему вдруг показалось, что все, с этого момента Ичиго не будет к нему прислушиваться, а может даже пошлет куда подальше. Вспомнилось, что очень скоро рыжая пешка должна была дойти до края доски и обратиться в ферзя. Всего лишь один маленький ход — и сопровождающий ее слон станет совершенно не нужен. Однако Ичиго распахнул глаза и уставился на Гриммджо блуждающим взглядом. В глубине его темных зрачков блестел светлый блик — это отражался кипельно-белый обломок маски. Ичиго заерзал и уперся руками Гриммджо в грудь. — Слезь с меня, придурок. От жестких ладоней исходил жар, который как будто пробирался Гриммджо под кожу, вглубь, сквозь мышцы и каркас из костей, болезненно опаляя сердце. — Ублюдок, — устало пробормотал Гриммджо сквозь зубы, но просьбу выполнил. Перекатился на бок и отодвинулся как можно дальше, съехав с подушек на холодный пол. Мелькнула мысль, что неплохо было бы встать, пойти в ванную и там спокойно подрочить. «Херня, — тут же мысленно оборвал он себя, — сейчас само пройдет». Неожиданно послышался шорох и на полувозбужденный член легла горячая ладонь. — Куросаки, какого хера ты тянешь ко мне свою липкую ручонку? — вырвалось у Гриммджо от неожиданности. «Ручонка» между тем сильно сжала член, двинулась вниз, оттягивая крайнюю плоть. Большой палец уверенно огладил головку, чуть нажимая на самое навершие. Гриммджо сглотнул — у него чертовски засосало под ложечкой. Жар от прикосновения хлынул от паха по всему телу будто волна кипятка. Гриммджо непроизвольно поджал пальцы на ногах и, запрокинув голову, застонал. Массив темного потолка поплыл перед глазами, расчерченный яркими всполохами. Рука Ичиго замерла, крепко сжав член у основания. Ребро ладони упиралось в поджавшиеся яички. — Я тебе подрочу, — зачем-то тихо предупредил Ичиго. В его голосе прозвучала нотка извинения, дескать, Гриммджо, вот и все, что могу тебе предложить: банальную дрочку как благодарность за минет. Раздумывать о неравном обмене совершенно не хотелось. Гриммджо импульсивно вцепился в плечи, притягивая Ичиго к себе, и хрипло рыкнул: — Остановишься — прибью! Ичиго шумно вздохнул и торопливо прильнул всем телом, вклинивая худое жесткое бедро между ног Гриммджо. Другой рукой он взялся за яички Гриммджо и слегка оттянул их вниз. Осторожно сжал в кулаке и, двинув пальцами, перекатил в ладони. Гриммджо застонал и выгнулся, толкаясь Ичиго в руку. Ладонями лихорадочно огладил плечи Куросаки, прошелся по гладкой спине, спустился на поясницу. — Давай, сученыш! Собственный голос казался чужим и непривычно хриплым. Резкие движения задавали ритм, под который надо было подстраиваться. Хотелось чуть медленнее, чуть сильнее, чуть жестче. Однако все было стремительно и рвано, так как это бывает у подростков. Странно было ожидать чего-то другого Гриммджо сжал задницу Ичиго, затем просунул пальцы между ягодиц. Куросаки дернулся и тихо выругался, но ритм не сбавил. Похоже, он чувствовал себя обязанным и, во что бы то стало, хотел отдрочить Гриммджо по высшему разряду. Это было на руку Гриммджо: он провел указательным пальцем по влажной от пота коже, задевая жесткие волоски, нащупал тугую звездочку ануса и резко толкнулся внутрь. Ичиго на секунду замер, напрягшись как струна. Его глаза были плотно зажмурены, волосы прилипли к взмокшему лбу, а с уголка рта стекала прозрачная ниточка слюны. — Блядь, продолжай! — рыкнул Гриммджо ему в ухо. Он наклонился, буквально вгрызаясь в мягкие податливые губы. Чувствовался вкус соли и металла, кровь пахла ржавчиной. Ичиго шумно выдохнул и двинул рукой так сильно, что стало почти больно. В отместку Гриммджо цапнул его за язык. Палец удалось загнать всего на полторы фаланги. Судя по тому, каких усилий стоило пробраться в тесную глубину, у Ичиго никогда и никого не было. Оргазм накатил резко, волнами, сначала — сильнее, потом стихая, пронесся от макушки до пяток, ломая приятной судорогой. Гриммджо замер, уставившись в потолок. В левой ладони, которой он успел перехватить, было тепло и влажно. Во всем теле чувствовалось приятное изнеможение — сейчас бы взять и отключиться. Ичиго перекатился с бока на спину и, повернув голову, смотрел на Гриммджо. Его волосы казались голубыми от лунного света, а черты лица терялись в тени. — Блядство, — буркнул Гриммджо и подтянул к себе смятую простынь. Тщательно вытерся и откинул загаженный комок ткани в сторону. Протянув руку, он сгреб Ичиго за шею и притянул к себе. Зарылся носом в волосы, вдохнул — от маленького ублюдка чертовски хорошо пахло. Ичиго в ответ на эту выходку ругнулся и дернулся прочь, выворачиваясь из цепкого захвата. Гриммджо хрипло рассмеялся, взглянув на его рассерженную физиономию. Все-таки наблюдать за Куросаки одно удовольствие: хорошо он умеет развлекать своими хмурыми гримасами. Смешной придурок, надо бы его еще позлить, подумал Гриммджо. — Ты странный. Первый раз в жизни вижу рыжего японца. — Чего? — Ичиго мгновенно нахохлился еще больше. Прямые брови сошлись над переносицей, придавая лицу злое выражение. В тоне вопроса явственно сквозила угроза. — У азиатов нет рыжих, говорю, — Гриммджо ухмыльнулся. — Ты ошибка природы. — Иди на хрен! — Ичиго стиснул кулаки. Похоже, он разозлился не на шутку. — На себя глянь, голубая башка. — Так я же не с рождения такой. Когда-то давно у меня были нормальные черные волосы. Ичиго мгновенно напрягся, заинтригованный. Во взгляде мелькнуло любопытство. Было очень забавно наблюдать резкий переход от откровенной ярости к детскому удивлению. — Ты помнишь свою жизнь, да? И как она? — Что «как»? — Кем ты был? — Ичиго приподнялся на локте. — И откуда? — Ну, ты загнул, — покачал головой Гриммджо. — Кем был... Помню только, что жил в Нью-Йорке. — Вот как, — протянул Ичиго с ноткой разочарования в голосе. — Пендос, значит. — Сам ты пендос, азиатская макака, — Гриммджо щелкнул Ичиго по лбу и тут же получил ощутимый тычок в нос. Боль отдалась в висках, а перед глазами заплясали разноцветные маленькие чертики. — Блядь, что творишь? — прогнусил Гриммджо, хватаясь за нос. Теплая кровь потекла сквозь пальцы. Несколько темных крупных капель сорвались вниз, испачкав подушку. Гриммджо выругался и, тяжело поднявшись на ноги, пошел в ванную. — Не надо было руки распускать, пендос, — услышал он, открывая дверь. Гриммджо открыл воду и склонился над раковиной. На белый фаянс щедро хлынула бордовая кровь, тут же размываясь на розовые ленточки. Поморщившись, он зачерпнул ледяную воду и плеснул себе в лицо: раз, второй, третий. Кожу неприятно стянуло от холодной воды, зато кровь почти остановилась. Помимо накопившейся усталости и горечи было странное облегчение от того, что Ичиго все-таки не пострадал после встречи с Ааронилье. Он отделался простым испугом и, возможно, даже поумнел. Это радовало. Гриммджо выпрямился и взглянул в маленькое зеркало. Оскалился больше для проформы. Он чертовски хреново выглядел: под глазами залегли тени, лицо осунулось и кожа нездорового серого цвета. Подняв руку, он провел кончиками пальцев по острому краю маски и постучал ногтем по выпирающему клыку. Странно, почему же маска Куросаки рассыпалась? По идее после поглощения сил Пустого все симптомы должны были только усилиться, а здесь пошел обратный процесс. Будто и не было ничего, будто к Ичиго и не применяли Хогеку. Гриммджо покачал головой, отражение в зеркале ответило ему хмурым взглядом. Надо будет расспросить Куросаки обо всем, ведь загадка кроется в нем самом. И нужно будет ему обязательно все рассказать и про Баррагана, и про Ааронилье, и про планы Айзена, ведь гораздо легче, если все кусочки мозаики на виду. Он опустил взгляд. Высохшая сперма выглядела как слюдяная пленка на коже, волоски в паху слиплись. Гриммджо сделал воду теплее, и принялся оттирать мокрой ладонью следы вродекакблизости. Зачем он вообще во все это ввязался? Зачем полез к Куросаки, хотя тот вроде как не проявлял никакой симпатии? Зачем пожертвовал своей силой? Это все от нехватки баб, попытался успокоить себя Гриммджо. От отсутствия женского внимания и длительного воздержания. Если бы он почаще зажимал девок в коридорах Лас Ночес, а не бегал бы как полоумный по тренировочной площадке с катаной наперевес, все было бы нормально. Гриммджо отмыл живот и посмотрел в зеркало. Провел рукой по волосам, приглаживая. Кого он пытался обмануть? Вот этого мужика в зеркале с двумя зелеными стрелками под глазами? Или свое естество, которое вполне явно реагировало, именно на бывшего врага? Не убить, так выебать — кажется, так он думал. Ха! Какая глупость. Он желал этого с самого начала, как только увидел рыжего ублюдка в воспоминаниях Улькиорры. Хотел, но боялся признаться себе в этом. Это было как-то связано с его прошлым. Давным давно он знал кого-то, и этот кто-то был похож на Куросаки. У этого кого-то были рыжие волосы, карие глаза и похожий чистый запах. Еще этот человек нуждался в защите. И в момент смерти Гриммджо думал о нем. Сейчас эти воспоминания не имели смысла, ведь они стерлись, как следы на песке, прогорели как старая древесина. Остались лишь слабый размытый образ, пепел и боль в сердце. Но именно эти следы старой жизни бередили его душу, подталкивая к странным и бессмысленным желаниям. Нужно было осознать и принять это. Когда Гриммджо вернулся Ичиго сидел, обхватив колени руками, и смотрел перед собой. Поднял голову на звук открываемой двери и взглянул прямо в глаза Гриммджо. Молча. — Надо же, — Гриммджо очень старался, чтобы в его голосе прозвучал холодный сарказм, — отсосал – подрочили, дал щелбан — получил по роже. Ты странный не только из-за цвета волос. Сам по себе. — Я не хотел, — это прозвучало с очень виноватой интонацией, почти как «извини». Гриммджо моргнул. Злость, засевшая внутри тугим комком, распустилась и исчезла. — Ладно, так и быть. Прощу по первой. Ичиго словно не заметил издевку. Он кивнул, указывая на перебинтованную руку Гриммджо. — Что с твоей рукой? — Ноготки стриг и поранился. — Гриммджо, — Ичиго смотрел укоризненно, — ты затрахал со своими шутками. Ответь на вопрос. — Иначе что? — Гриммджо подошел ближе и опустился на корточки, положив руки на колени. — Я говорил тебе быть сильным и плевать на все. Ты ничему не учишься. Как был наивным дурачком, так и остался. Даже вопросы задаешь со щенячьей интонацией. — А каким мне надо быть? Как он? — Ичиго сделал ударение на последнем слове, так, что сразу исчезли все сомнения кого, он имел ввиду. — Он, который, не раздумывая, убивает. Просто из-за инстинкта и своей жажды. — Почему ты разделяешь себя и его? — Гриммджо усмехнулся. — Вы одно целое. Ичиго пожал плечами и отвернулся. — Вы единый механизм, но ты — главный. Тот, кто нажимает на рычаги. Ичиго, не надо плыть по течению. — Я чувствую, что-то изменилось во мне. Внутри. И это как-то связано с тобой. Гриммджо опустил глаза, разглядывая руки Ичиго. — Изменился не только ты. Не надо забивать себе этим голову. Твоя сила скоро возрастет, может быть во много раз. Пальцы Ичиго дрогнули и сжались. Наверное, от злости, а может от удивления. Сейчас Гриммджо не смотрел на его лицо и не мог понять, что он чувствует. — Почему? — в тоне вопроса не было злости, лишь сожаление. — Зачем ты это сделал? — У меня нет шансов победить Айзена, у тебя тоже, — Гриммджо старался говорить спокойно. Он решился быть хоть немного честным и озвучить одну из причин, которая толкнула его на жертву. — Но если объединить наши силы, то... — Вот в чем дело, — протянул Ичиго. — Айзен. И больше… — Куросаки, заткнись. Наступила пауза. Гриммджо думал о том, что и так сказал слишком много. Сделал больше, чем было необходимо. Нарушил дистанцию между ними и все только усложнил. Любые привязанности — это обуза и потенциальная причина поражения. Если есть цель, к ней надо двигаться любыми путями, порой даже переступая через себя и свое окружение. Ичиго так не умел. Даже на грани поражения, он бросался на выручку своим друзьям и просто тем, кто нуждался в защите. Побеждая — протягивал руку помощи врагам. Лишняя симпатия и ненужные чувства могли сейчас лишь навредить ему. Ичиго молчал, сосредоточено глядя перед собой, и только сильно сжатые кулаки с побелевшими костяшками выдавали его состояние. Неловкое молчание было внезапно нарушено стуком в дверь. — Да? — рыкнул Гриммджо, оборачиваясь. Дверь потихоньку открылась и вошла Азалия. В руках она держала сложенную одежду. — Господин Гриммджо… ой! — служанка покраснела и поклонилась, уставившись в пол. Одежду она протягивала куда-то в пространство. — Я вот принесла форму для господина Куросаки. Гриммджо невольно усмехнулся реакции прислуги и вытянувшейся роже Ичиго, которого, казалось, парализовало. — Господин Куросаки, — сказал Гриммджо, передразнивая Азалию. Сам направился к шкафу за одеждой, — яйца прикройте, а то как-то неприлично. За спиной послышалась шлепанье босых ног, шуршание и недовольное бормотание. — Гриммджо, а ты ведь тоже неприкрытый и тоже как бы с яйцами. — Мне, знаете ли, глубоко похрен, господин Куросаки, — Гриммджо придирчиво осмотрел стопку хакама в шкафу и вытащил те, которые были в самом низу. — Азалия, наверняка, много чего перевидала, так что ей тоже похрен. Я прав? — Нет, не правы… то есть, нет, не похрен, — запинаясь ответила Азалия. Она так и стояла, согнувшись в глубоком поклоне. Гриммджо принялся не спеша натягивать хакама. — Азалия, как ты отвечаешь Эспаде. Я твое начальство, а, значит, всегда прав. — Гриммджо, ну не будь ты сволочью, — укорил его Ичиго, застегивая форму. — Азалия, хватить раком стоять — мы вроде как одеты. А ты, мальчик с яйцами, вообще молчи. — Странно если бы он был мальчиком без яиц… ой! — Азалия прикрыла рот ладошкой. — Простите, я не хотела. Ичиго возмущенно фыркнул и покачал головой. Азалия покраснела дальше некуда и потупилась. — Вот видишь, Ичиго, если бы я не стал издеваться, то она бы не пошутила. Так бы и стояла жопой кверху. — Твою же мать, то есть это, типа, работа с подчиненными? — уточнил Ичиго, хлопая ладонью по лбу. — Какой ты догадливый, Ичиго, — улыбнулся Гриммджо, вытягивая из шкафа куртку. — Получение пиздюлей от начальства полезно. От этого улучшается кровообращение, цвет лица и повышается сообразительность. Гриммджо надел куртку и закатал рукава. Придирчиво осмотрел повязку на левой руке. Бинт был довольно-таки чистым, и он решил его не менять. Затем не торопясь прошел к столу, на котором лежала его Пантера. — Господин Гриммджо, — Азалия с опаской наблюдала как он обнажил катану и внимательно осматривал лезвие, — господин Барраган хотел встретиться с вами перед собранием. Он сказал, что будет ожидать вас в Общем зале. — Понятно, — Гриммджо вложил катану в ножны. Послышался характерный щелчок. — Барраган спрашивал тебя о чем-нибудь? Азалия слегка поклонилась. — Да, господин. Я сказала, что вы принесли господина Куросаки в его комнату, а затем выгнали меня. Я посчитала, что вы сами расскажете ему все, что сочтете нужным. Гриммджо кивнул, словно одобряя. — Еще, — продолжила Азалия, — я все убрала в комнате. Только я не решилась трогать зампакто господина Куросаки. Вам придется зайти за ним — Ага, молодец, — Гриммджо усмехнулся и развернулся к Ичиго. — Ну что, господин Куросаки, нам надо торопиться. Признаться, я хочу задать Баррагану пару вопросов. Безвременье. Внутренний мир Куросаки Ичиго. Больше нет дождя. Небо чистое и ярко светит солнце. Зеркальные окна небоскребов отражают тысячи бликов и редкие облака, растворенные в голубой акварели. Внизу, на поверхности воды, лениво колышется сеть, сотканная из солнечных зайчиков, а под ней таится прозрачная глубина. Холлоу лежит на теплом камне: глаза зажмурены, правая рука под головой, а левая расслаблено покоится вдоль тела. Его тонкие запястья охватывают лишь наручи — черная цепь исчезла без следа. Сейчас Холлоу похож на сытого хищника, который таится и нежится, но лишь до момента, когда вновь почует кровь. Холлоу размышляет, наблюдая за плывущими по небу облаками, похожими на мыльную пену. Он странно себя чувствует — ему больно впервые в жизни. Кажется, люди называют это ревностью. Черт, потребовалась всего одна ночь и чуть-чуть ласки этого ублюдка Гриммджо, чтобы мир Ичиго пришел в такое благостное состояние. От осознания этого внутри все сжимается и болезненно плавится. Король совсем стыд потерял, если ведет себя подобным образом. Память подкидывает ему образ: он лежит со связанными руками, а над ним нависает этот ублюдок со взглядом полыхающим синим огнем. Внизу тут же разливается приятная тяжесть и Холлоу закусывает губу от досады. Вот дрянь, значит, на него этот животный магнетизм тоже действует. Какая незадача. Он укладывается на живот и приникает к теплому камню. Вставший член плотно прижимается к животу и грубая ткань хакама чувствуется каждой клеточкой восставшей плоти. Холлоу стискивает пальцы — черные ногти скребут по шершавому бетону. Слишком непривычно и неправильно. Холлоу кривится, а чего ради он будет проявлять стойкость? Врагов-то поблизости нет. Опасность Ичиго не угрожает. Он легко отталкивается от пола и усаживается, прислонившись к стене. Тепло. Жарко. Солнце палит немилосердно. Он зажмуривает глаза и проводит рукой по лбу. На пальцах влажно от испарины, и по виску бежит капелька пота, неприятно щекоча кожу. Холлоу берется за пояс, ткань под мокрыми пальцами скользит и нехотя распускается. Он приспускает хакама, проводит по члену, плотно обхватывая возле головки, и двигает рукой вниз. Кусает губы, чтобы не стонать, и широко расставляет ноги. Хорошо, очень хорошо. Холлоу переводит взгляд вниз: бледно-розовая кожа натянута так, что сквозь нее видны темные извилистые венки. Покрасневшая головка кажется лакированной от стекающей смазки. Еще одно небольшое движение, крошечное усилие, и он резко запрокидывает голову, больно стукаясь затылком о прогретый камень. Стонет, забывшись. Горячая плоть пульсирует под пальцами. Вокруг — тихо, а внутри — ничего. Давно он себя не чувствовал так спокойно. Холлоу сползает по стене и замирает. Сейчас ему просто хочется спать. Сквозь сон Холлоу чудится присутствие зверя. Большого, покрытого костяной броней монстра, с жуткими когтистыми лапами. Глаза твари горят синим пламенем. Она утробно урчит и недобро скалится. Подходит, обнюхивает его руки. Облизывает щеку, отчего Холлоу делается щекотно. Он улыбается во сне. Потом зверь укладывается рядом с ним и подбивается под теплый бок. Холлоу ерзает от неудобства, ворчит во сне, а затем закидывает руку на костяной загривок твари и спит дальше.