***
Историк появился спустя… не знаю, я давно потеряла счёт времени. Был он уже изрядно подвыпившим, но, к моему величайшему удивлению, твёрдо стоял на ногах и вполне ровно ходил. Чего нельзя было сказать обо мне. Последние этак песни три я стою около стенки, скучающим взглядом рассматривая своих всё ещё одноклассников. Кажется, заряд бодрости исчерпан и я снова чувствую себя не в своей тарелке. Всегда твердила, что подобные празднества не для меня, но зачем-то пришла сюда. Идиотка. Я даже не могла точно сказать, кто именно танцует передо мной. Во-первых, от выпитого взгляд расплывался, да и свет был настолько приглушённым и тусклым, что приходилось щуриться. Через неизвестный мне промежуток времени я слышу то, чего так боялась услышать. Мелодия медленного танца. Чертыхнувшись, бросаюсь вон (утрировано говоря) из зала, пытаясь скрыться, но утыкаюсь прямо кому-то в шею. «Только бы не он», — думаю я, лениво поднимая глаза вверх. Чёрт. — Костровская, что за идиотская привычка в этот вечер падать на меня? — возмутившись, брюнет изучает моё лицо. Чтоб я сама знала. Видимо, судьба в очередной раз решила сыграть в игру, главная задача которой — подставить меня так, что выбраться из ямы невозможно. Я и выбиралась. До этого времени. — Потанцуем? — вместо ответа произношу, туманным взглядом окидывая мучителя. Думать, почему я сказала именно это, а не послала его, как делала всегда, когда слышала вопросы, на которые не хотела отвечать, я не желала. Несомненно, об этом предложении я пожалею уже наутро, но другого такого шанса у меня, следует признаться, уже не будет. Дмитрий Витальевич растерянно смотрит на меня, наверняка, даже не предполагая такое развитие событий. В его глазах я читаю недоумение, а затем борьбу между сердцем и разумом. Устав от продолжительного зрительного контакта со мной, он наконец вздыхает и, взяв мою руку в свою, оставляет мой вопрос без ответа, как это сделала я с его. Отличие лишь в том, что его ответ понятен без слов. Ещё пару месяцев назад я ликовала бы, что победила его, его зверский характер, но сейчас… не могу так. Возможно, на меня так повлиял рассказ о его жизни до появления меня, который заставил пожалеть обо всех колких замечаниях и подлых поступках. В данный момент я была благодарна ему за то, что он проводит со мной время и ничего не говорит. Хотя, нет, не так. Его молчание было наполнено словами, и в нём же изредка проскальзывал безмолвный укор. Кладу левую руку ему на плечо, а вторую вкладываю в его ладонь. Устало прислоняюсь к нему, положив голову мучителю на грудь. Закрываю глаза, чтобы сполна насладиться не только одной из любимых песен, но и этим моментом. — Ты вроде говорила, что будешь плакать у меня на плече, — громко говорит мне на ухо историк, пытаясь заглушить музыку. — Разве? — спрашиваю, лениво улыбаясь. Говорила. Действительно, говорила. Во время какого-то из приливов любви я обмолвилась ему, что он лучик света в моём тёмном царстве. Поинтересовалась тогда у него, что будет с моим королевством, когда в нём не будет солнца. Он профессионально поддержал мою игру, сказав, что я сама солнце и с моими землями всё будет в порядке. Ведь два солнца на одном небе просто невозможны. Глупости, хотя доля правды в этих словах всё же, безусловно, есть. Он молчит, шаловливо улыбаясь, а я, улыбнувшись, перевожу взгляд на танцующие рядом пары. В меня впиваются то ли завистливые, то ли непонимающие взгляды — в темноте сложно разобрать. Ещё год назад я бы предпочла место у стенки во время медленного танца, но сейчас… компания историка была предпочтительнее. Мелодия закончилась, а мне так хотелось продлить этот танец, чтобы сполна насладиться этой ночью. Но, спрашивается, когда это что-то случалось так, как хотела я сама? Правильно, никогда. Машинально провожу рукой по ткани его пиджака. Резко паническая мысль завладела мной: это наша последняя встреча. Раньше я бы порадовалась этому факту, учитывая, как сильно он меня раздражал в начале года. Но сейчас я твёрдо уверена в том, что не хочу с ним расставаться. Да, у нас были и взлёты, и падения. Но это жизнь, а значит без них никак не обойтись. Чтобы подняться на самую вершину, нужно оттолкнуться от самого дна. Я не могу точно сказать, была ли я на самом дне (но, копаясь в себе, склоняюсь к ответу «нет, не была»), но вот до верха мне было явно далеко. Ещё в начале учебного года у меня было столько времени, чтобы привести свои коварные планы в исполнение, а сейчас у меня нет даже одного дня, чтобы загладить свою вину: сорванные уроки, колкие замечания и испорченный журнал, за который меня почему-то так и не наказали. Это не совесть, нет. Я склоняюсь к тому, что я пересмотрела свои взгляды касательно мучителя и несколько изменила своё отношение к нему. Хочется расстаться с ним на дружеской ноте, а не на стадии «ни то, ни сё». — Алиса… — он говорит и, дождавшись, пока я начну его внимательно слушать, продолжает: — Не стоит. — Он мягким движением руки убирает мою с его плеча и подводит обратно к сиденьям, отдавая меня маме, которая хлопочет около меня и него, как около жениха и невесты. Надеюсь, до этого не дойдёт. Чувства чувствами, но из такого ничего хорошего точно не выйдет. На историка стараюсь не смотреть, потому что отказы всегда действовали на меня не самым хорошим образом. Хотелось психануть, развернуться и убежать, но останавливало меня несколько доводов: я не маленький ребёнок, коим он меня считает; пусть я немного выпила, но бегать на каблуках всё равно не стоит. Поэтому я остаюсь стоять на месте, лихорадочно (насколько это возможно) решая, как себя с ним вести. К сожалению, здесь мой дурной характер выдвигает только один-единственный вариант: забить на него, а после и забыть. Видимо, с дружескими отношениями я немного погорячилась.***
Отмахнувшись от маминой заботы и не приняв во внимание волнующийся взгляд мучителя, медленно направляюсь к выходу из зала. Выйдя из этого душного помещения, я судорожно вдыхаю свежий воздух. Кое-как придя в себя и восстановив дыхание, слышу еле различимые рыдания со стороны женского туалета. Непонимающе уставляюсь в ту сторону, не зная, что мне делать. Я не умею поддерживать людей и давать им советы. Именно по этой причине в моей жизни вечный пиздец, который я никак не могу исправить. Некоторые люди приводят в пример цитату, вроде «в чужой жизни я психолог, а в своей — псих», но я и так не могу сказать. Я и в своей жизни жуткий псих, и про чужую и говорить-то нечего. После нескольких минут, проведённых мною в раздумье, я направляюсь в сторону женского туалета, осторожно ступая по скользкой плитке: Дмитрия Витальевича рядом же нет. Открывая дверь, я была готова увидеть что угодно и кого угодно, но только не моё вечно радостное солнышко под именем Диана. — Что случилось? — села рядом с ней, чуть приобняв. Все эти нежности не моё, но оставить свою лучшую подругу я тоже не могла. Она вытирает руками слёзы, растирая тушь по щекам, продолжая судорожно всхлипывать. В такой момент я понимаю, что хуже всех здесь явно не мне. Поэтому моя проблема отходит на второй план, и я пытаюсь успокоить Ди. Изначально знаю, что ничего хорошего из этого не выйдет и в конечном итоге мы будем реветь вместе, но всё же настраиваюсь на то, чтобы привести подругу в чувство. — Он… — она начинает и тут же срывается. Я уже хотела беспомощно опустить руки, но что-то меня заставило попытаться попробовать ещё раз. — Не плачь, а расскажи. И мы решим, что делать. Кажется, это сработало. Потому что Ди становилась всё тише и тише. Наконец полностью успокоившись, она начинает свой рассказ. — Помнишь Юру? Я напрягаюсь, потому что никакого Юру не помнила. Копаясь в воспоминаниях, я пытаюсь припомнить хоть что-нибудь связанное с этим именем и что было произнесено именно Дианой, но, как назло, в голову ничего не приходило. Вообще. Чуть краснея, я качаю головой. — Парень, с которым я встречалась, — она с укором смотрит на меня, а я опускаю взгляд, внимательно рассматривая колени. — Неужели ты настолько увлеклась своей игрой с историком, что не слушала ничего из того, что я тебе рассказывала? Уже у меня в горле застревает ком. Мне тяжело дышать, поэтому я поднимаюсь, чтобы открыть окно. Как бы мне не было сейчас неприятно, я понимала, что Диана права. Я так заигралась, что вообще не вникала в её жизнь, полностью запутавшись в сетях своих игр, которые сама же искусно плела против мучителя. Кто же знал, что в итоге я и сама окажусь жертвой. Тем более, единственной. — Извини, — наконец выдавливаю я. — Рассказывай. — Я застукала его с какой-то бабой из параллельного класса, — безо всяких эмоций произносит Ди, глядя в окно. — Он был пьян? — уточняю, ибо мало ли что бывает. — Да. Но, Лиса, это никак не оправдывает его. Моя Ди была настроена категорично, поэтому я даже не спорила с ней. Да и не было ни смысла, ни сил, ни желания. — Забудь его, — не придумав ничего умнее, говорю я. — Ты когда-нибудь забывала того, кого любила? — с некоторым вызовом в голосе спрашивает у меня Диана, отчего я снова понимаю, что сболтнула не то, что нужно. Я же говорила, что не умею успокаивать людей. А вот делать всё только хуже — запросто. — Да, — тихо отвечаю, припоминая своё прошлое. — Значит ты и не любила, — выдаёт мне Диана, после чего я выпадаю в осадок. Связь с реальностью была потеряна, а я разбита. В мире нет таких слов, которые могли бы описать, насколько трудно мне было не потерять самообладание и сохранить контроль над своими чувствами. Я понимала, что Ди говорит это всё на чувствах, но услышать такое ошеломительное заявление я была не готова. — Извини, что не была рядом с тобой, когда ты так нуждалась в этом, — смотрю ей прямо в глаза, с ужасом понимая, что так и есть. Я настолько погрузилась в проблемы изверга, что совсем забыла про своих друзей. На лице Ди появляется болезненная улыбка, после чего она поднимается с корточек. Я следую её примеру и, немного поломавшись, предлагаю: — Там в столовой ещё осталось вино. Может… зальём горе? Никогда бы не подумала, что Ди согласится. Но, к моему величайшему удивлению, она энергично кивает головой и, взяв меня за руку, потянула к выходу. «Ох, надеюсь, я не упаду, иначе мы свалимся обе», — проскакивает у меня в голове, но вместо того, чтобы наводить страх, эта мысль меня смешила.***
Оказавшись в столовой, мы наливаем вино. Подняв бокал, она произносит: — Я пью за разорённый дом… — За злую жизнь мою, — подхватываю я. — За одиночество вдвоём, — продолжает Диана. — И за тебя я пью, — салютирую ей бокалом. — За ложь меня предавших губ. — За мёртвый холод глаз. — За то, что мир жесток и груб. — За то, что Бог не спас*, — заканчиваю я, и мы выпиваем содержимое бокалов до дна. * Анна Ахматова «Последний тост».