***
— Не хочешь объясниться? — грубым тоном спрашивает Дима Наташу, живую и невредимую, спокойно сидящую на диване. Девушка поджимает губы, готовая вот-вот свернуться в клубочек, лишь бы укрыться от этих злых глаз, что обычно с нежностью и любовью смотрели на неё. Так или иначе, придя к выводу, что принцип «молчание — золото» в этот раз не сработает, тяжело вздохнув, мысленно понадеявшись на то, что Дима всё же поймёт её и простит, начинает свой рассказ: — Всё началось незадолго до того, как я пропала. Так получилось, что из-за наркотиков я должна была огромную сумму денег поставщикам, которых, как ты сам понимаешь, у меня не было. Они угрожали, что придут сюда, на квартиру, и потребуют их у тебя лично, — глядя парню в глаза, произносит девушка. По телу пробежала лёгкая дрожь, Наташа как будто пережила те минуты снова. — С их стороны последовало много угроз, предупреждений и прочего. Я не могла подставить тебя снова, поэтому пришлось принять их предложение: я должна была отработать все задолженные деньги с небольшими процентами, — многозначительно смотрит на него, дабы тот понял, что именно за работа была ей предоставлена. Сложно описать то, что чувствовал сейчас Дима. С одной стороны, вот она, его любимая девушка, с которой связано множество счастливых мгновений. Он бы и сейчас отдал многое, чтобы они повторились, но, с другой стороны, дослушав историю до конца, начал сомневаться в своём желании. — Дима! — восклицает Наташа. — Главное ведь, что я здесь, с тобой, всё позади. — Взгляд такой пронзительный, что создаётся впечатление, будто темноволосая хочет проникнуть в его подсознание, куда угодно, чтобы только достучаться до него, донести свою правду и объясниться. — Ты же знаешь: я очень тебя люблю. Даже солнце меня не радовало, когда тебя не было рядом, — продолжает девушка, но уже не так уверенно, сконфуженная его долгим томительным молчанием. — А я любил жизнерадостную девушку с поющей и порхающей фамилией, — грустно проговаривает парень, кивая Наташе на её же фотографию. Выждав минуту, пока она изучает себя, он спрашивает: — Ну что? Чувствуешь разницу? Не дождавшись от жены ответа (впрочем, он ему не особо был и нужен), парень продолжает: — Я не понимаю, как у тебя вообще хватило совести позвонить мне и заявиться сюда. Я похоронил тебя, чёрт возьми. А теперь ты заявляешься и говоришь мне, что работала проституткой, чтобы отдать долг? Уму непостижимо. Ты же взрослая, умная девушка, да и я неоднократно говорил тебе прекратить увлекаться этой дрянью. Сама виновата. — Было запрещено связываться с кем-либо. По-моему, это очевидно… Я никого и не виню. Единственное, что хочу, — это быть с тобой. Парень устало качает головой. Ему кажется, что ей просто некуда идти, что она привыкла к тихой и спокойной жизни с ним. Но сама же её потом променяла на разврат и похоть, поставив перед собой установку, что счастье в деньгах и наркотиках. — Так ты бросаешь меня? — упадочным голосом тихо спрашивает девушка, стараясь смотреть уже не на него, а куда-то в пол, словно её нынешняя задача — проделать в ковре зияющую дыру. — Нет, — продумав, отвечает Дима, когда былые чувства взяли верх. — Но мне нужно время, чтобы справиться с мыслью… со всем этим…***
Через два часа я нашла в себе силы отложить с колен рисунок и совместные фотографии. Ведь чем дольше я продолжала вгонять себя в уныние и депрессию, тем хуже мне становилось и тем сложнее было себя вытащить из такого состояния. Но такова уж девичья природа: без страданий мы никак. Решение пойти проветриться пришло спонтанно. Сразу спросила у мамы, нет ли у нас дома клубники, на что та учтиво отправила меня в магазин, при этом всунув в руки наскоро написанный ею список покупок. Закатив глаза, я пробурчала слова недовольства, но послушно взяла листочек с собой, на ходу пробежав по нему глазами. Когда все заказы были в корзине, я направилась прямиком к кассам. Когда до них оставалось пару метров, меня «подрезал» двенадцатилетний мальчишка, отчего я поскользнулась на плитке и корзинка полетела вперёд, утягивая меня за собой. Закрыв глаза, я уже приготовила себя к неприятному приземлению. Когда через просчитанное мною время его не оказалось, я открываю сразу один глаз, потом второй. Поднимаю их вверх и оказываюсь лицом к лицу с Дмитрием Витальевичем. Он держит меня обеими руками за локти, не давая упасть. На губах привычная усмешка. — Время идёт, но твоё везение постоянно. Великолепная любовь к стабильности. — Эээ-э-э, — решила блеснуть красноречием как обычно в подходящий момент. Не знаю даже, что поразило меня больше всего: наша неожиданная встреча или его хорошее настроение. Потому что когда я видела его в последний раз…Так, не думать об этом, не думать об этом… — да. Расплатившись на кассе, выходим из магазина. Наверное, гадает, почему я не спрашиваю его о жене и обо всём, что касается её. На самом деле, ответ прост: я не хочу расстраивать себя ещё больше, хотя, казалось бы, больше уже некуда. Но, думаю, к такому ответу он точно не придёт. — Тебя подвезти? — спрашивает и, словно предугадав мой ответный вопрос, добавляет: — Мне по пути. По дороге, как это не удивительно, оба молчали. Ему было нечего сказать, а мне было по-прежнему неловко о чём-либо спросить. Так ведь и бывает со многими несостоявшимися парами. Глядя на его забитый продуктами пакет, я подумала, что вряд ли ему нужно куда-то вне дома. А дом его находится в противоположной стороне от моего. Собрав силу воли в кулак, поворачиваю к нему голову и робко (сама не могу в это поверить!) спрашиваю: — Можно вопрос? — Задавай, — отвечает он, продолжая смотреть в лобовое стекло. — Вы же едете домой, так? А он находится в обратном отсюда направлении, что означает одно: вам со мной совсем не по пути. — Облизала пересохшие губы и задала волнующий меня вопрос: — Так почему? В кои-то веки он молчал. Обычно его было не заткнуть, хуже него только вредные бабульки на лавочках, которые только и умеют, что разносить по району сплетни и вешать на случайных прохожих разнообразные, отнюдь не лестные ярлыки. — Алиса, — неуверенно начинает он, наконец (!) повернувшись ко мне, — мне кажется, что это единственный возможный вариант моего ответа на твои чувства. Я бы расплакалась, по правде говоря, но уже устала это делать. Эмоции исчерпали своё. Что я хотела сейчас услышать? Не знаю, но точно не это. На лице застыла маниакальная улыбка, и я потянулась открывать дверцу. За окном уже начинался дождь, звук грома становился всё чётче и чётче. Поставив одну ногу на асфальт, другой по-прежнему оставаясь в машине, я оборачиваюсь и с ноткой обиды в голосе говорю: — Не насилуйте себя. Я терпеть не могу подачек. — Это не подачка, Алиса. Что я могу ещё сделать? Моя жена «восстала из мёртвых» и умудрилась сразу же обрушить на меня множество проблем, при этом у меня есть ученица, уже, правда, бывшая, неравнодушная ко мне. Твои предложения? Его вопрос поставил меня в тупик. Откуда я знаю? Умный из нас обоих он, а не я. — Признаться, не знаю, — разочарованно отвечаю, мгновенно истратив весь запас энергии и желание выяснять отношения. Сделав выражение лица, говорящее мне «ну вот», он устало вздыхает, кладя руки на руль и уронив на них голову. Пометавшись и прокрутив всё как следует в голове, я возвращаюсь в машину, пододвигаясь ближе к нему. — Хотите поговорить о том, что тревожит вас? Он рассеянно смеётся и, подняв на меня измученные глаза, отвечает: — Костровская, это точно ты? Иногда твоё поведение меня поражает и я начинаю сомневаться, ты ли это передо мной. — Препираюсь с вами — плохо, искренне сочувствую — тоже плохо. Просто не знаю, как себя вести: вас же ничего не устраивает! — обиженным голос восклицаю, жестикулируя руками, не в силах усидеть на месте из-за возмущения. — Мне нравится, когда ты злишься или раздражаешься. На тебя интересно смотреть. — За подопытного кролика меня принимаете? — Нет, — он по-доброму смеётся, — на кролика ты точно не похожа. Гром ударил ещё сильней, но нехорошие природные условия были для нас незаметны, а любой звук — пустым фоном. Через пару минут разразилась гроза, расколов небо. Всё это время мы спорили, кто же я: змея, кошка, мышь или волчица. Нашу «беседу» прервал ужасающий звук. Гроза попала в дерево, расколов и его, да так, что оно рухнуло прямо на капот машины. От удара меня занесло прямо на мучителя. — Не ушиблась? — заботливо спрашивает меня, помогая приподняться. — Я так-то нет, а вот с вашей машиной не всё хорошо… Видимо, как и с везением, — с ноткой истерики хихикаю, возвышаясь над извергом. — Это всё твоё дурное влияние, — с досадой посмотрев на вмятину, отвечает. После того, как ему сказали, что за машиной приедут только ориентировочно через часа три-четыре, я решилась. — Может переждёте грозу у меня? Мы ведь приехали… Не думала, что он согласится, но он, кивнув головой, забрал наши пакеты и вышел из машины. Обойдя её, открыл дверцу мне. Уже хотела поязвить насчёт его наигранной галантности, как угождаю кедами прямо в лужу. — Твою… — поднимаю глаза на него и замечаю, что тот заходится в беззвучном смехе. — Наглец. Он смеётся, беря при этом оба пакета в одну руку, а второй подхватывая меня. Я взвизгиваю и пытаюсь оттолкнуть его. — Продолжишь так делать — и мы вместе упадём в лужу. — Весьма и весьма заманчиво, — хохочу я под дождём. — Давай не в этот раз, Алиса. «Как будто другой такой будет», — грустно усмехаюсь про себя. — Дома есть кто-нибудь? — так ненавязчиво спрашивает, что даже пожалела, что родители дома. — Да, — протягиваю и, подтянувшись к его уху, шепчу: — Но лучше бы не было. Закусив губу, наблюдаю за тем, как он старается сдержать смех. Похоже, он не воспринимает меня всерьёз. Но радует то, что он здесь, со мной, а значит на всё воля случая. — Мам, пап, я дома! — кричу прямо с порога. Не услышав ответа, я поворачиваюсь к бывшему классному и хитро говорю: — Представляете: а их нет. — Может мне тогда лучше уйти? — В поломанную машину с деревом на капоте? — спрашиваю, приподнимая брови. — Вперёд! Показываю направление взмахом пакета, одновременно снимая обувь. Видимо, он взвесил все «за» и «против» и победило «против», раз мучитель взял с меня пример. — Идём на кухню. Краем глаза убедившись в том, что он последовал за мной, я улыбнулась. Игра началась.