Les Arcanes. Ole Lukoie

      Потребовалось время, прежде чем он пришел в себя. Ему снова не было больно, но повстречать носом пол все равно было неприятно. А это был именно пол. Холодный, мраморный, абсолютно черный. Именно его увидел Исин, когда открыл глаза. Он снова был в Зале Суда. Похоже, его увлекательное путешествие подошло к концу.       Он тяжело вздохнул, с усилием поднимаясь, и морально стал готовиться высказать все, что он думает об этом путешествии. Только когда он поднялся, вдруг понял, пусть и не сразу, что что-то не так.       Первое, что бросалось в глаза — в зале было много людей. На трибунах, разбросанные словно конфетти, ютились люди. Хотя, люди ли это были? Это были фигуры в черных плащах. Они сидели неподвижно, в полной тишине, и походили на статуи. Еще несколько фигур были разбросаны по залу. Одна у весов, вторая восседала рядом с высоким столом судьи, что-то записывая пером на длинном пергаменте. Еще две перемещались по залу, в середине которого стоял единственный стул, все тот же, и на нем сидела еще одна фигура в черном плаще.       Среди всего этого безобразия спокойно прохаживалась единственная, как тогда показалось Исину, знакомая фигура в черном. Она была выше других, а из-под широких рукавов ее тонкого, немного потрепанного плаща, виднелись перчатки с железными, похожими на чешую дракона, острыми наростами, сходящимися на пальцах, как когти.       Наблюдая за происходящим, Исин понял, что его путешествие еще не подошло к концу. Он все еще продолжал путешествовать по воспоминаниям.       — Итак, — фигура в черном плаще призывно вытянула руку, в которую тут же торопливо всунули пергамент, — Ким Чондэ?       — Да, — хрипло ответил человек, сидевший на стуле.       — Хорошо, — задумчиво проговорила фигура, — посмотрим, что у нас там. Воспоминания уже собрали?       — Да, уважаемая Смерть.       Исин сглотнул. Только сейчас он в полной мере осознал, что фигура, с которой Чондэ вел такой трепетный, полный нежности разговор, есть Смерть, которую, так или иначе, страшатся живые. Исин догадывался, конечно. Просто он представлял Смерть себе как-то иначе. Грозной, страшной, внушающей трепет, на черном коне. А она оказалась вполне себе человечной. Хотя, несомненно, быть немного сдержаннее рядом с ней хотелось.       — Спасибо, что хоть не госпожа, — с усмешкой проговорила Смерть, поднимаясь к своему столу, — итак, взвешивайте.       Чжан Исин осторожно отошел назад и сел за трибуну, продолжая неотрывно наблюдать за происходящим. Это сильно отличалось от того, что он видел. В какой-то степени это было увлекательно. Ему казалось, что так он лучше будет понимать, как устроен этот мир.       Фигура, стоявшая у весов, подняла с маленького столика рядом серебряную урну, сняла с нее крышку и по одному стала доставать оттуда шарики, похожие на стеклянные, размером примерно с шарик для настольного тенниса. На первый взгляд они были полностью прозрачными, но стоило фигуре их подкинуть, как они наполнялись маленькими картинками, и летели к одной из чаш весов. Один за другим, шарики наполняли весы, но в большей степени почему-то левую чашу. На правой было только три шарика. Когда урна опустела, фигура поставила ее обратно на стол и, обернувшись к судейскому столу, обратилось к Смерти, восседающей на положенном ей месте:       — Взвешивание произведено, — отрапортовала фигура, — у нас минус. Почти что абсолютный.       — Что? — Смерть отвлеклась от пергамента, который изучала. — Что значит «почти абсолютный».       — Три воспоминания на правой чаше…       Смерть поднялась со своего места, вцепляясь железными перчатками в край стола, и перевалилась через него, чтобы взглянуть на весы. Она будто не могла поверить, что ее не обманывают.       — Вы уверены, что это все воспоминания?       — Да, это все…       — А прошлые жизни? Попробуйте взвесить вместе с ними, — Смерть вернулась на свое место, усаживаясь на стул. В ее руках появилось перо, которым она что-то черкнула на своем пергаменте, и передала его фигуре, что сидела рядом.       В это время внизу собирался целый консилиум. Фигура, отвечающая за весы, обратилась с просьбой о поиске предыдущих воспоминаний к другой фигуре, та лишь пожала плечами и обратилась к третьей, та побежала к четвертой, что восседала рядом со Смертью, и начала что-то шептать ей на ухо.       — Что произошло? — задумчиво пробормотала Смерть, наблюдая за происходящим.       — Нулевая душа, — задумчиво пробормотала фигура, что сидела рядом, вытаскивая из вороха пергаментов один. — Ким Чондэ, правильно?       — Да, — снова тихо подтвердил Чондэ, все это время молча сидящий на стуле.       — Никаких воспоминаний о прошлых жизнях, это первая…       — Первая и сразу абсолютный минус? — удивленно проговорила Смерть, сцепляя руки в замок, и укладывая на них подбородок. — Такого даже со старыми душами не случается, откуда же с новой?       — Так или иначе, в документах душа значится как нулевая.       — Интересно, — задумчиво протянула Смерть. — Очень интересно… у меня такого ни разу не случалось.       — Необычно, — подтвердила фигура, сидевшая рядом, — но ничего не поделать, будем утилизировать.       — Что? — вскрикнул Исин, подскакивая со своего места. — Эй, вы не можете! Он же ваш лучший работник! Вы другого такого не найдете! Не смейте его… того!       — Жалко мне, — пробормотала Смерть, не сводя пристального взгляда с тихо сидевшего Чондэ. — Такая бессмысленная трата души.       — Ваше решение? — фигура, стоящая у весов, подняла взгляд, ожидая, когда будет вынесен вердикт.       — Хм, — Смерть опустила голову и потянулась к молотку, задумчиво поглаживая его пальцем. — А какие есть варианты?       — Только утилизация…       — Нет! — снова прокричал Исин. — Уважаемая Смерть, будьте благоразумны! Дайте ему еще один шанс! Он этого заслуживает! Он вас не разочарует, обещаю!       Смерть чуть подняла голову, бросая взгляд на трибуны, словно бы услышала крик Исина, после чего взяла молоток в руки, заставляя молодого человека испуганно замереть.       — Я хочу понаблюдать за этой душой, так что суд над этой душой откладывается на неопределенный срок! — и Смерть трижды ударила молотком.       — Погодите, уважаемая Смерть, — фигура, что сидела рядом, оторвалась от записи, — разве так можно?       — А почему нет?       — Вы собираетесь дать этой душе работу?       — Возможно, да, — уклончиво ответила Смерть, — у нас там, кажется, есть пара вакансий, которые могут освободиться в ближайшем будущем…       — Но мы не можем!       — Почему?       — Потому что нельзя давать работу кому попало! Особенно душе с абсолютным минусом! У нас и обычные души с таким не справляются, а вы собираетесь…       — Обычные не справляются, а эта необычная может и справиться…       — А как же качества, необходимые для работы?       — Какие, например?       — Ответственность, коммуникабельность, преданность своему делу, послушание, высокие моральные качества, отсутствие вредных привычек…       Исин нервно закусил ноготь большого пальца правой руки. Где-то в глубине души он прекрасно понимал, что все в любом случае случится так, как должно быть, иначе его бы здесь просто не было, но он все равно не до конца понимал, как все это работает, и боялся стать той каплей, что пустит круги по воде, которые превратятся в цунами. Ему бы просто не вмешиваться туда, куда не следует. Вообще лучше сесть тихо и никуда не лезть. Он наверняка уже натворил дел. Будет плохо, если из-за этого жизнь Чондэ пойдет не по заданному маршруту.       — Ким Чондэ, — Смерть перевела взгляд с фигуры рядом с собой на молодого человека посередине зала, — как думаешь, ты ответственный?       Чжан зажмурился. Он знал, что от ответа, который даст Чондэ, зависит то, будет ли он Оле-Лукойе. И тогда, не зная, что все уже давно предрешено, он молил молодого человека нагло врать, увиливать, делать все, что угодно, чтобы понравиться Смерти. Главное было заполучить ее расположение, заставить ее принять решение не дать душе Чондэ пропасть. Доказать, что она не так плоха.       — Вряд ли…       — Коммуникабельный?       — Не думаю.       — Предан своему делу?       — Я рос бездельником. У меня не было никаких дел.       — Послушный?       — Люблю перечить и поступать по-своему.       — Что насчет высоких моральных качеств? Альтруизм?       — Синоним глупости.       — Искренность?       — Временами…       — Порядочность?       — Несвойственна.       — Скромность?       — От нее я точно не умру.       — Умеренность?       — Присуща, но не в земных наслаждениях.       — Целомудрие?       — Пренебрегаю.       — Вредные привычки?       — Алкоголизм и курение.       — Может быть, ты любишь детей?       — Терпеть ненавижу.       Исин безвольно рухнул на трибуну, ударяясь о нее лбом. На что он надеялся? Это полный провал. Как можно было на все вопросы дать ответ противоположный тому, который нужен был? Чондэ не дурак, он должен был понять, что чтобы получить здесь работу, ему нужно было прикинуться невинной овечкой. Может, он просто не понимал, зачем ему прикидываться? Дело все в этом. Он не хотел получать работу, оттого и отвечал так… Это провал, подумал Исин, тяжело вздыхая.       — Отлично, — хлопнула в ладоши Смерть, и по звучанию голоса можно было понять, что она улыбается, — ты нам подходишь.       Чжан вскинул голову вверх. Он не был уверен, что услышал правильно. Кажется, слух обманывал его. Быть не может. После всего сказанного, Смерть просто ответила «отлично, ты нам подходишь»? Разве это то, что говорят в таких ситуациях?       Видимо не один Исин был ошарашен таким решением. Потому что все присутствующие обратили свои взоры на Смерть.       — Погодите, но как… он же, полностью…       — Подходит, да, — подтвердила Смерть. — С этого дня беру под свою ответственность. Как только найдется подходящая должность, Ким Чондэ, ты к ней приступишь, а пока… можешь быть свободен.       И пока Исин пытался понять логику, по которой Смерть приняла такое решение, белый туман окутал Зал Суда, унося это воспоминание следом за собой.       Дальше действие развивалось стремительно. Воспоминания всплывали одно за другим, они были какими-то очень отрывочными и спутанными, перетекая одно в другое. Они превратились в одну сплошную цепочку и, как понял Исин, шли вовсе не в хронологическом порядке. Видимо, промежуток времени в более чем 150 лет был слишком огромен, чтобы держать свои воспоминания в полном порядке. Они путались, превращаясь в хаос, и больше были привязаны к месту, событиям или людям, нежели ко времени, когда происходили. Увидеть преображение Ким Чондэ было сложно, но изменения в нем определенно прослеживались.       Первым делом после Зала Суда, Чжан Исин оказался в просторном, светлом, больше похожим по размеру на ангар, нежели на комнату, помещении. Стены здесь были немного грязного, но приятно бежевого оттенка. Потолок настолько высоким, что увидеть его было почти невозможно. Оттуда лился яркий свет, но определить его источник Исин не мог. Он был абсолютно точно уверен, что это не могут быть лампы или свечи. Он перебрал все варианты, однако ни один из них не подходил. Будто бы свет просто был там и все. Струился по потолку, будто змея, и горел ровно, проникая в каждый угол помещения, заставленного высокими стеллажами в несколько рядов, как в каком-то архиве или библиотеке. Здесь их были десятки, все заполнены картонными папками светло-коричневого цвета. Ряды тянулись от одной стены к другой. Проходы между ними были широкими. Самый широкий был тот, что шел от большой двустворчатой дубовой входной двери. Прямо напротив нее, у противоположной стороны, стоял тяжелый широкий стол, на котором находилось множество бумаг и папок, уложенных в стопки. В углу стола стояла настольная лампа с зеленым торшером. Даже несмотря на видимый порядок, стол выглядел захламленным, что было сложно представить, учитывая его размеры. Рядом с ним стояло удобное мягкое кресло на изящных ножках. На него была небрежно кинута маленькая подушка, а со спинки свисал плед. Где-то посередине между входной дверью и столом, стоял длинный кожаный диван коричневого цвета, а рядом с ним невысокий кофейный столик, на котором так же были разложены папки.       Когда смотришь вперед, туда, где стоит стол, взгляд вечно во что-то упирается, словно бы в потолок, только это не он. Исин долго не мог понять, что так ему мешает, пока не догадался чуть вскинуть голову вверх. И тогда он понял. Вдоль стен тянулся второй этаж. Лестница к нему находилась по левую руку, и он полностью выбивался из общего вида, выглядел как-то неуместно. Как соединять холодный минимализм с уютной классикой. Второй этаж, хотя, скорее ярус, потому что не был полноценным этажом, был полностью из дерева приятного темно-коричневого, немного отливающего бордовым, цвета. Начиная лестницей и заканчивая книжными шкафами, которые были плотно расставлены по периметру. Все они были заполнены книгами.       Несмотря на старания придать этому месту некоторый домашний уют, оно все равно выглядело холодно и неприступно. Здесь было неуютно. Как когда приходишь в гости. Все кажется таким незнакомым и непривычным. Тут ровно так же, только как если бы ты пришел в гости в какой-нибудь ангар. Слишком много свободного пространства, слишком все кажется чужим. Больше похоже на клетку, коробку, на что угодно, но не на рабочее место.       — Что ж, — послышался мягкий низкий с приятной хрипотцой голос Смерти, — это твое рабочее место. Добро пожаловать. Теперь ты официально являешься частью нашего дружного коллектива.       — Еще бы знать какой именно частью, — задумчиво проговорил Чондэ, оглядывая помещение. По его взгляду можно было понять, что он не особо доволен увиденным. Вероятно, он ожидал чего-то более впечатляющего, может быть немного вычурного, хотя и это было не очень плохо. Могло оказаться и хуже. Вроде кабинета в три шага, больше подходящего для ведер и швабр, чем для человека.       — Итак, все очень просто, — Смерть сделала паузу, сначала сцепляя руки в замок, а потом вытянула одну, начиная по очереди указывать ей по разные стороны, — пол, потолок, стены, там стол, здесь диван, это стеллажи, стеллажи, стеллажи, в той стороне лестница на второй этаж, и шкафы, шкафы, шкафы… в общем-то и все.       — Хорошо, — очень медленно протянул Чондэ, прищуривая глаза, — а что-то менее очевидное? К примеру, что находится на стеллажах?       — Хм, — протянула Смерть, немного задумчиво, — в основном отчеты, документы и прочая бумажная чепуха, касающаяся твоей работы. Все в алфавитном порядке, по годам, географическому положению, важности и… какая разница, сам потом разберешься.       — Ладно, — нахмурился молодой человек, — а в тех шкафах что?       — Книги.       — И как я сам не догадался? — с сарказмом выдавил Чондэ, театрально хлопнув себя по лбу.       — В основном сказки, мифы, легенды, разные истории, немного детективов, немного мистики, парочка полок любовной романтики… легкое чтиво, в общем, все, что может тебе пригодиться в твоей работе.       — Кстати о работе, — молодой человек повернулся к Смерти, — ты не забыл сказать мне ничего важного о ней?       — Важного? — Смерть задумчиво замолчала, словно усиленно пытаясь вспомнить, что именно она говорила и все ли это, что она должна была сказать. — Да нет, вроде ничего. А тебя что-то волнует? Если есть вопросы — задавай.       — Да, у меня есть вопрос. Один.       Чондэ замолчал, раздраженно поднимая уголки губ, и посмотрел на Смерть, будто бы давая ей понять, что та совершила глупую ошибку и должна ее исправить. Это молчание длилось чуть дольше, чем должно было, словно Чондэ надеялся, что его невербальные сигналы будут поняты.       — Так какой вопрос? — Смерть все это время в ожидании смотрела на молодого человека, не понимая, чего он от нее хочет.       Чондэ устало выдохнул, качая головой, после чего сделал глубокий вдох, поднял взгляд на Смерть и что есть мочи прокричал:       — Может скажешь мне кем я, черт возьми, работаю?       — Оу, — озадачено произнесла Смерть, — а я не сказал?       — Нет, — раздраженно бросил Чондэ.       — Ну, замотался, сам понимаешь, много дел, да и я немолод уже, память дырявая, всего и не припомнишь…       — Тогда не трать время и скажи сейчас, пока помнишь вопрос.       — Какой вопрос? — Чондэ прерывисто вдохнул, заставляя Смерть мягко засмеяться. — Шучу. Так, ты отныне Оле-Лукойе.       — Кто? — не понял молодой человек.       — Оле-Лукойе, — повторила Смерть. — Работа, конечно, ответственная, но не пыльная. Просто укладывать деток спать и открывать над ними зонтики. Ничего сложного.       — Что? — только и смог еле выдавить Чондэ.       Он ошарашено смотрел на Смерть, и взгляд его постепенно тускнел. Если с самого начала он воспринимал все это как досадную неприятность, вроде летней отработки в школе, которую нужно просто сделать и свободно гулять, то теперь это стало огромной проблемой. Когда он услышал слова «деток», «укладывать» и «спать» в одном предложении, ему показалось, что самый страшный кошмар воплотился в реальность. Он никогда не верил в концепцию рая или ада, так же как и в существование Бога, но сейчас ему казалось, что зря, потому что он определенно в аду. Это терзало его всю его жизнь, а теперь вместо обещанного и желаемого забвения, ему придется снова с этим столкнуться. Это определенно расплата. Так он думал.       — Ты уверен, что я подхожу для этого? — осторожно поинтересовался он, смотря в пустоту.       — Конечно, — мягко и в то же время очень устрашающе произнесла Смерть, будто бы прекрасно знала, какая это проблема для Чондэ, — кто же, если не ты?       — Любой другой, кто хоть чуточку больше меня любит детей…       — Любой другой, кто хоть чуточку больше тебя любит детей, тут же перестанет их любить. Ты начинаешь ненавидеть все, что любил, когда это становится твоей работой, — назидательно произнесла Смерть.       — Но я… — начал было Чондэ, поднимая жалобный взгляд на Смерть.       — Просто должен принять это и смириться, — она чуть опустила голову в слабом кивке, — тогда ты поймешь, что все не так страшно, как тебе это кажется. На самом деле это очень легко…       — И тем не менее, тебе лучше поискать кого-нибудь другого, потому что я отказываюсь…       Молодой человек развернулся, уверенно направляясь к двери, чтобы выйти отсюда.       — Ким Чондэ! — голос Смерти угрожающе повысился, и чернота, словно чернила разлитые по воздуху, стала расплываться от ее плаща, заполняя пропитанное светом пространство. — Ты думаешь у тебя есть возможность выбирать? Я говорю, что тебе делать, а ты просто выполняешь! Хочешь ты этого или нет! Это твое искупление. Оно никогда не дается легко и не происходит через приятные вещи. Так что ты просто закроешь свой рот и молча будешь выполнять свою работу, пока я не скажу тебе остановиться!       — И сколько это будет продолжаться? — тихо произнес Чондэ. Он все это время молча стоял спиной к Смерти, боясь повернуться, потому что и без того всем своим существом чувствовал опасность, исходящую от нее.       — Столько, сколько потребуется! — тьма рассеялась, и оттого в комнате стало светлее. — А теперь располагайся, осматривайся и привыкай. Я зайду к тебе чуть позже и проинструктирую тебя обо всем.       С этими словами Смерть вышла в распахнувшиеся двери, оставляя Чондэ одиноко стоять, стискивая зубы, в попытке смириться с тем, что ему предстоит.       Исин, молча наблюдающий за этой картиной из-за одного из стеллажей, сделал шаг назад, скрываясь из виду. Все это время он почему-то боялся подойти ближе, будто чувствуя угрозу, которую источала Смерть. Она казалась действительно устрашающей. От нее хотелось держаться на расстоянии. И даже Чондэ, позволяющий себе общаться с ней как со старым другом, чувствовал себя неуютно. Это заложено в людях. Где-то на подкорках сознания. Все боятся Смерти.       Молодой человек сделал глубокий вдох, прислоняясь спиной к стеллажу. Все это казалось ему таким странным. После того, как он узнал обо всем получше, картина, которую он видел, стала изменяться. Как бывает, когда что-то видишь впервые. Человека ли, или же что-то другое. Что-то незнакомое. И первые мысли, чувства, возникающие от этого, кажутся такими странными, когда вспоминаешь о них спустя много времени, после того, как тебе удалось глубже погрузиться в суть предмета. Сейчас Исину даже начинало казаться странным, что он мог воспринимать Чондэ в отрыве от его прошлого. Просто оглядываясь назад, вспоминая взгляды, улыбки, слова, он начинал понимать их причину и потаенный смысл. И без этого понимания все становилось таким плоским. Исин отыскал в личности Чондэ ту глубину, которую не видел раньше, но ощущал.       — Итак, держи, — послышался глухой удар, — тут твои должностные инструкции, правила, памятки… все, что нужно знать, чтобы приступить к работе.       Исин, заслышав голос Смерти у себя за спиной, поспешил к другому концу стеллажа.       Она стояла сбоку от стола, положив руки сверху на огромных размеров толстую книгу в тяжелом переплете. Рядом стоял Чондэ, растерянно и немного испуганно глядя на книгу.       — И мне все это надо прочитать? — удивленно произнес он, поднимая глаза на Смерть.       — Прочитать, выучить, выписать нужное и… расписаться вот здесь, — Смерть выхватила из воздуха пергамент, который положила на стол перед Чондэ, — что ты со всем ознакомился и знаешь, что делаешь.       — Но она же толстенная. Откуда у меня столько времени, чтобы все это прочесть?       — У тебя есть дела важнее? — холодно осведомилась Смерть.       — Нет, но…       — Вот и славно, — Смерть хлопнула по книге, — я зайду к тебе чуть позже, а ты пока садись за книгу.       — А когда я уже начну работать?       — Не раньше, чем ознакомишься со всем этим и сдашь все экзамены.       — Экзамены? — вскрикнул Чондэ. — Какие еще экзамены?       — Разные, — пожала плечами Смерть, — полет, телепортация, основы магии, верховая езда, боевые искусства, психология, педагогика и прочее, прочее, прочее… Все по порядку. По мере необходимости.       — Просто скажи, я начну работать в ближайшие лет так сто?       — Не утрируй, это займет всего год, может быть пару лет, максимум десять…       — Десять? — ахнул Чондэ. — Ты должно быть шутишь!       — А ты как хотел? Думал, что я подпущу тебя к детям, когда ты с собственным зонтом справиться не можешь? Если тебя это угнетает — поплачь, а потом приступай к чтению книги. Раньше начнешь — раньше закончишь. Дальше будет легче.       — Вранье…       — Что? — не поняла Смерть.       — Вранье, — повторил Чондэ. — Дальше никогда не бывает легче. Препятствия идут на повышение, не на понижение.       — Как только ты справишься с ними, идти дальше будет легче, потому что они более не будут проблемой. Поверь мне, первые пара лет всегда сложные, но когда освоишься — все пойдет как по маслу. Сможешь справиться с этим с закрытыми глазами.       — Хотелось бы верить…       Исин вздрогнул. Прямо рядом с ним послышался голос, и он немедленно повернул голову, замечая рядом с собой Чондэ, стоящего в руках с папкой. Он очень внимательно изучал ее содержимое, задумчиво касаясь пальцами губ, и иногда бормотал что-то себе под нос.       — Допустим, я нашел ее, — вскрикнул он, — что дальше?       — Внимательно изучи. Страхи, пристрастия, симпатии — все это может пригодиться…       Исин задумчиво попятился, обходя стеллаж. На кожаном диване расслабленно раскинулась Смерть. Она смотрела куда-то в сторону двери, подперев голову рукой, удобно устроенной на спинке дивана. Заметно было, что она прислушивается к звукам, чтобы понять, что делает Чондэ.       — Я не запомню их всех! Это просто сумасшествие! Их же сотни и тысячи, а я должен держать всю информацию о каждом в своей голове! Да я даже их имена запомнить не могу…       — Тебе так только кажется, — вздохнула Смерть. — Первое время будешь немного путаться и постоянно сверяться, но потом запомнишь каждого.       — А что делать с теми, которых здесь нет? — Чондэ выглянул с другой стороны стеллажа.       — Узнавать, — пожала плечами Смерть, — иначе никак.       — Хочешь сказать, что здесь информация не о каждом ребенке?       — Разумеется нет! Откуда бы ей здесь взяться?       — Ну, не знаю, появится магическим образом. Прынь и все.       — Прынь и все? — усмехнулась Смерть. — Каждый ребенок — чистый лист. О том, как повернется его жизнь, знает только он и время.       — А как же предназначение? Как же нити судьбы? Все предрешено и так далее, и тому подобное…       — Нити судьбы? Предназначение? О чем ты? Где ты нахватался этих глупостей? — Смерть с усилием поднялась с дивана. — Ты хоть понимаешь, какая это работа, придумать каждому путь, которому он должен следовать? Да ни у кого на это фантазии не хватит. А еще же нужно следить, чтобы он не свернул на кривую дорожку и сделал все так, как это было запланировано… Да нам всем придется побросать все свои дела и заниматься только этим…       — То есть, нет никакой судьбы?       — Судьбы? — Смерть задумчиво замолчала. — Как бы тебе объяснить. Понимаешь, судьба — это череда событий, которые случаются в твоей жизни по зависящим или не зависящим от тебя обстоятельствам. Никто не вершит ее за тебя, иначе в чем смысл Страшного Суда, если твоя жизнь движется по строго заданному маршруту? Может произойти все, что угодно. Любой исход. Все зависит только от твоего выбора. Просто люди часто жалеют о том, что в свое время приняли неправильное решение, и чтобы не корить себя за глупость, они перекладывают все на судьбу. Это лишь оправдание для тех, кто не может принять свои ошибки и попытаться их как-то исправить. «Так просто должно было случиться». «Значит, такова моя судьба». Вот что они говорят.       Чондэ задумчиво нахмурил брови и захлопнул папку в своих руках. Это место немного поменяло его представление о мире в целом. И даже такие, казалось бы, мелочи, с одной стороны очень очевидные, а с другой сомнительные, меняли его взгляд на многие вещи.       — Иногда что-то случается, Ким Чондэ, а иногда чему-то просто не дано свершиться. И это судьба.       — Я не понимаю, — Чондэ задумчиво коснулся пальцем лба, зажмуривая глаза, будто так ему было легче думать, — ты говоришь противоречивые вещи. Или… я просто дурак и не понял ничего из того, что ты сказал.       — Просто запомни, что все, что происходит в твоей жизни — судьба. Всегда случается так, а не иначе, но не потому, что этого захотел дяденька, сидящий наверху, а потому что ты сам так решил. Все случается так, как случается. Это неотвратимо. И это целиком и полностью твой выбор. И если ты все еще ищешь в моих словах лазейки, чтобы оправдать разрушенную собственными руками жизнь, то тебе пора остановиться и признать, что это была твоя ошибка. Вместо того чтобы искать себе оправдания или перекладывать ответственность на судьбу, возьми себя в руки и попытайся все исправить.       Смерть подошла к Чондэ, сентиментально похлопала его по плечу, и направилась на выход.       — Это не так уж и сложно, — послышался голос Смерти за спиной, — нужно просто найти с ним общий язык.       — Общий язык? Ты предлагаешь мне вести с ним светские беседы за чашечкой чая? — вскрикнул Чондэ. — Этот глупый зонт! Почему с ним столько проблем!       — Перестань, он не станет тебя слушать, если ты будешь себя с ним так вести. Просто покажи кто тут главный и…       Послышался грохот. Исин повернулся, какое-то время прислушиваясь к нему.       — Чондэ! — послышался крик из другого конца кабинета.       Чжан Исин замер, прислушиваясь к звукам. Грохот продолжался. Через равные промежутки времени. Бух. Бух. Бух. И с каждым разом он звучал все громче. Исин пытался понять, что может издавать такой звук, пока не почувствовал, что что-то стало отбрасывать тень, закрывая свет, льющийся с потолка. Он, помедлив, поднял голову, в ужасе осознавая, что ближайший стеллаж очень медленно наклоняется, грозясь упасть прямо на него. Исин еще какое-то время думал, что с ним случится, если этот стеллаж упадет прямо на него, но, не найдя ответа, принял единственное верное решение — спасаться бегством. К счастью, ему удалось отбежать в сторону раньше, чем стеллаж с грохотом рухнул на пол.       Молодой человек перевел озадаченный взгляд с упавшего стеллажа на другой конец кабинета, где на полу у самой стены сидел Чондэ, вокруг которого были раскиданы папки и пергаменты. Кажется, он сам с трудом понимал, что только что случилось, и, судя по всему, благодаря тому, что только что влетел в стену.       — Что ты творишь? — вскрикнула Смерть, хватая его железной перчаткой за ворот и поднимая в воздух.       — Я ничего не делал! Просто практиковался, как ты и советовал… Мне удалось его призвать, — он вскинул вверх руку с зонтом, потрясая им, — все было хорошо. Ничего не предвещало беды. Я собирался полетать, открыл его, уже начал подниматься, а потом — бах! — я в стену, стеллаж на пол. Что-то произошло, а что — поди разбери. Опять козлит.       — Ким Чондэ, — со вздохом проговорила Смерть, — если ты не в состоянии справиться с собственным зонтом, что говорить о всем остальном?       — Я тебе сразу сказал, я для этой работы не подхожу…       — Или просто не хочешь подходить. Перестань сопротивляться всему этому.       — Да сколько можно? — голос слышался со стороны двери. — Каждый раз одно и то же. Я понимаю, что управляться с зонтом сложно, но не настолько же! Ты как будто специально влетаешь в каждое препятствие на своем пути!       Исин обернулся. В открытые двери уверенно и очень раздраженно вошел Чондэ с зонтом в руках. Вид молодого человека оставлял желать лучшего. Одежда была в беспорядке, где-то даже порвана. На лице множество царапин, губа разбита, начинали проявляться очертания синяков. Волосы больше походили на гнездо. В них были ветки и листья, ко всему прочему они были присыпаны чем-то похожим на пудру.       — Я специально, что ли? — Чондэ развернулся, вскидывая руки. — Я не могу с ним справиться. Мне казалось, что мы нашли с ним общий язык, но полеты на нем это просто не мое! У него видимо какие-то предубеждения по поводу того, чтобы я летал на нем!       — Это всего лишь зонт, Ким Чондэ!       — Это магический зонт! Ты сам мне втирал об общем языке! Мы просто не подходим друг другу! Замени его мне или замени меня ему!       — Так все, — Смерть устало коснулась лба, вздыхая, — я устал ждать, когда ты получишь разрешение на полеты. Это может никогда не случиться! Пока ты не сдашь этот чертов экзамен, твоим рабочим транспортом будет конь!       — Почему я просто не могу телепортироваться? Я ведь хорошо телепортируюсь!       — Чтобы я потом соскабливал твою душу с купола какого-нибудь собора или доставал твою застрявшую тушку из стены или пола? Ну уж нет. Конь и только конь!       — Я понял, — голос Чондэ раздался за спиной. — Мне просто нужно прийти к ребенку, не вызывая подозрений заставить лечь спать, а потом открыть над ним зонт. Все.       — Очень просто, — подтвердила Смерть.       — Да, очень просто, если не думать о том, КАК я это сделаю! Не думаю, что у меня выйдет это…       — Ну, — задумчиво проговорила Смерть, — как-нибудь получится. А теперь детали…       Она сунула руку куда-то под плащ, а потом вытянула ее перед собой, что-то сжимая в кулаке. Чондэ заинтересованно наблюдал, гадая, что это может быть. Смерть осторожно разжала пальцы, и вверх поднялся небольшой пушистый комочек, похожий на тот, который освещал Исину путь, только раза в два меньше. Белый, пушистый, он парил в воздухе и… все. Больше он ничего не делал. Не светил, не издавал звуки, не жонглировал. Ничего. Просто парил в воздухе. Чондэ задумчиво нахмурил брови. Он пристально смотрел на этот пушистый шарик, словно чего-то ожидая от него, но тот ничего не делал.       — Что это за летающая плесень? — спросил он, поворачивая голову к Смерти.       — Что-то вроде… как бы это назвать, — Смерть с металлическим звоном постучала по подбородку железной маски, — напоминание. Если загорелся красным, значит, кто-то из детей в этом мире ложится спать.       — То есть, он по идее должен всегда гореть красным, да?       — Почти что всегда…       — А почему не горит?       — Потому что ты еще официально не заступил на пост. Как только заступишь — начнет гореть… и попискивать.       — Хорошо, и когда я заступаю на пост?       — С завтрашнего дня. Так что у тебя еще есть время смириться с происходящим.       — Разумеется, — с сарказмом произнес Чондэ, падая на кресло, — я ведь еще не совсем смирился.       — Ты все еще не понял, что как только ты вступишь на пост, пути назад не будет.       — А у меня он был? — удивленно вскинул бровь молодой человек.       — Нет, но… я имею в виду, когда это случится, не останется место твоему «не хочу» и «не буду». Тебе придется выполнять свои обязанности от и до.       — Да, — тихо произнес Чондэ, — я понял.       — И вот еще что, — Смерть повела по воздуху пальцами, и в ее руках появилась карта, которая сгорела в руках Исина в самом начале путешествия, — держи.       — Что это? — Чондэ чуть подался вперед, чтобы взять протянутую ему карту.       — Трудовой договор, — усмехнулась Смерть, — официально закрепляет тебя под моим началом. Держи ее всегда при себе, и даже не думай соваться без нее куда-нибудь.       — Почему?       — Вне этих стен твоей душе будет тяжко без нее. Запомни как свое имя: показывать ее только в крайних случаях и ни в коем случае, повторяю, ни в коем случае не давать никому в руки. Последствия могут быть непредсказуемыми и необратимыми.       — Последствия какого рода?.. — Чондэ, разглядывающий карту, перевел настороженный взгляд на Смерть.       — Твоя душа будет страдать, пока не развалится.       — И что в этом непредсказуемого?       — То, КАК она это будет делать. Агония или галлюцинации. Ты можешь корчиться от боли или слышать голоса, видеть то, чего нет. Или и то и другое. Всякое бывало…       — Очень оптимистично, — сглотнул молодой человек, стараясь выглядеть спокойным.       — В любом случае, тебя это не должно волновать, пока ты делаешь так, как я говорю…       — Славно, — Чондэ ударил по столу, поднимаясь, — а теперь оставь меня. Я хочу немного пострадать из-за того, что мне завтра на работу…       — Тогда, удачно пострадать, — усмехнулась Смерть и, немного помедлив, отправилась прочь из кабинета.       Исину пришлось отступить на шаг в сторону, чтобы не вставать у нее на пути. Он проводил ее взглядом до распахнутых дверей, в которые, стоило ей исчезнуть, ворвался пышущий злобой Чондэ.       — Ты точно надо мной издеваешься, да? — кричал он, отбрасывая в сторону зонт. — Когда ты говорил «конь», я думал, ты имеешь в виду коня, а не это хромое нечто, которое только и может, что стоять да жевать траву!       Чондэ ткнул рукой в сторону двери, в которую очень медленно, вошел конь, хромая на три ноги.       — С возвращением, Чондэ, — голос слышался со стороны стола, и Исин тут же обернулся, — как прошел твой первый рабочий день?       Смерть сидела за письменным столом, вальяжно раскинувшись на кресле. Как только Чондэ бросил на нее полный злобы взгляд, она лишь развела руками, и если бы не маска, можно было увидеть ее насмешливую улыбку.       — Как прошел мой день? — прошептал молодой человек, приближаясь к столу. — Как прошел мой день? Очень плохо прошел мой день! Помнится, мне дали коня, чтобы он меня возил, а не я его!       — Именно так, а ты что, его возил?       — Да!       — Ну, что же ты, Ким Чондэ, со своим конем и договориться не смог…       — Да почему я вообще должен со всеми договариваться? То с зонтом, то с конем… почему они не могут просто выполнять свою работу, как это делаю я!       — И как ты это делаешь?       — Плохо!       — Вопрос закрыт, — хмыкнула Смерть. — Когда ты начнешь договариваться и находить компромиссы, а не просто командовать и злиться — все будет хорошо. Запомни, ты получаешь то, что отдаешь. Пока что ты только кричишь.       — Да к черту вас всех! Я буду ходить пешком! Пока мне не разрешат телепортироваться, я буду ходить пешком! А теперь все вон отсюда! У меня был тяжелый день! Я хочу посидеть в тишине и немного поплакать!       — Как скажешь, — Смерть медленно встала с кресла, — первый день всегда тяжелый, но, как я уже и говорил, дальше будет лучше.       — Я очень на это надеюсь! А теперь вон! — Чондэ указал в сторону двери. Исин отошел чуть в сторону, с усмешкой наблюдая за молодым человеком. За все это время он впервые видел, чтобы тот был настолько выбит из колеи. Казалось бы, ничего в этой жизни не способно так сильно пошатнуть его самообладание, однако похоже это не так.       Чондэ был так трогателен и умилителен в своем теперешнем состоянии. Он определенно был растерян. Его ожидания от работы столкнулись с реальностью, и в действительности все оказалось вовсе не так. Исин надеялся только на то, что ему дадут посмотреть на то, что же так пошатнуло его душевное равновесие. Почему-то казалось, что это будет очень занимательно.       — И своего коня с собой забери! — прокричал Чондэ в спину удаляющейся Смерти.       — Теперь это твой конь и тебе нужно за ним ухаживать!       — Только не говори мне, что он теперь здесь жить будет! — в отчаянии вскрикнул молодой человек.       — Хорошо, тогда я просто молча уйду.       Конь фыркнул, будто говоря, что он тоже не особо рад, и Исину показалось на секунду, что эти двое поразительно похожи друг на друга. Может, так и было, а может, действительно показалось.       — Ты издеваешься? — устало произнес Чондэ. Голос его звучал за спиной. Действие опять вернулось к столу.       Смерть сидела за столом, на самом краю кресла, как маленький ребенок, что выглядело очень странно, для фигуры таких габаритов.       — И раз никаких фатальных последствий нет, и мир по-прежнему на месте, я могу заключить, что твой испытательный срок закончен успешно. Теперь ты полноценный работник.       — Куда уж еще полноценнее? — страдальчески выдавил Чондэ, прикрывая глаза рукой. — Что важнее, ты не мог мне раньше сказать?       — О чем? О том, что твой испытательный срок успешно закончен? — удивилась Смерть. — Конечно нет! Какой был смысл говорить об этом раньше, когда он еще не был закончен?       — Да нет, — Чондэ ударил рукой по столу, — я об отчетах. Почему ты мне не сказал о них раньше? Неужели опять твоя дырявая память?       — Почему «опять»? Один раз было…       — А потому что это второй раз, когда ты забываешь сказать о чем-то очень важном! Несколько месяцев прошло, я как тебе должен по ним отчеты писать? Ты хоть понимаешь, сколько это работы?       — Много, — кивнула Смерть, — но черт с ним. Отчеты это так скучно! Терпеть их не могу. Хорошо, что есть, кому их за меня писать.       — А почему у меня некому? — страдальчески выдохнул Чондэ. — Мне бы не помешали хотя бы одни свободные руки.       — Вот будешь большим начальником, тогда и будут за тебя отчеты писать, а пока сам…       — Вот ты старый хрен, конечно, — Чондэ раздраженно пнул стол, — ты вообще хоть что-нибудь делаешь, кроме как молоточком своим стучишь? Что-то уж больно много у тебя свободного времени…       — Если будешь выполнять свои обязанности и все вовремя делать, у тебя тоже оно будет, — хмыкнула Смерть, отворачиваясь. — Я сделаю вид, что не слышал, как ты меня назвал и сделаю то, ради чего пришел.       — Что же это?       — Подарки! — вскрикнула Смерть. — Сегодня же твой день рождения, Ким Чондэ!       — О, разве? — задумчиво произнес молодой человек.       — Ага, и раз уж такая ситуация, я решил, что нужно сделать тебе подарок…       — Если ты не хочешь написать за меня отчеты, то меня это не волнует, — Чондэ отвернулся и медленно побрел к дивану, на который упал плашмя как мешок с картошкой, разбросав конечности по разные стороны от своего тела. — Это так утомительно. Все это. Прошло всего несколько месяцев, а я уже обессилен.       — Смотри, это перо, которое пишет само! Просто находка, я его обожаю! Не знаю, чтобы я делал, если бы мне все время пришлось писать вручную…       — Отлично, одной проблемой меньше, — промычал Чондэ, — мне хоть не придется писать эти отчеты вручную.       — И ежедневник, смотри, я решил подарить тебе ежедневник. У всех должен быть ежедневник, я подумал, что и тебе он тоже пригодится. Будешь туда записывать… всякое…       Чондэ издал странный звук, что-то между стоном и кряхтением. Он не мог выносить, что кто-то так воодушевлен, когда у него самого не было сил даже говорить.       — Ким Чондэ, ну посмотри же! Я так долго выбирал его!       Молодой человек с усилием приподнялся, поворачивая голову, чтобы бросить быстрый взгляд на стол, а потом безвольно рухнул обратно.       — Хороший, — еле произнес он, — для бесполезной вещи.       — Что значит бесполезной? Очень даже полезной! Ты будешь записывать сюда свои дела, — Смерть открыла ежедневник, — вот, например, так… что у нас сегодня, хм, среда…       — Еще только среда, — простонал Чондэ, — хотя чего это я, у меня ведь не бывает выходных, так что без разницы, в общем-то.       — Так, какие у тебя планы, допустим, на четверг?       — Укладывать детей спать и писать отчеты.       — Так и запишем. А на пятницу?       — Укладывать детей спать и писать отчеты.       — Суббота?       — Укладывать детей спать и писать отчеты.       — Воскресенье?       — Укладывать детей спать и писать отчеты… ах да, чуть не забыл…       — Что? — Смерть встрепенулась, решив, что это что-то важное, что нужно обязательно записать, а то Чондэ снова может забыть.       — Записывай, — скомандовал Чондэ, — воскресенье — укладывать детей спать, писать отчеты и плакать! Нет, лучше напиши рыдать! Добавь еще завывать, кататься по полу и проклинать свое начальство за то, что не предусмотрело выходных для своих работников.       — Чондэ, я серьезно, — Смерть захлопнула ежедневник и отбросила его на стол.       — Я тоже серьезно. Кто здесь шутит?       — Я всего лишь хотел сделать тебе подарок…       — Ты подарил мне ежедневник. Мне. Человеку, который изо дня в день занимается одним и тем же…       — Ладно, это был не очень полезный подарок, но важна не его полезность, а сам жест, понимаешь? Подарки всегда приятно получать, даже если они бессмысленные или бесполезные.       — Я ценю это, — тихо пробормотал Чондэ, — правда, очень ценю. И подарки, и то, что ты все время рядом, потому что, в конце концов, без тебя бы я не справился, но… знаешь, иногда мне кажется, что тебе действительно нечем заняться!       — Да что ж такое, — Смерть со скрипом отъехала на кресле и выпрямилась, — я расцениваю это как личное оскорбление, так что обижаюсь и в ближайшее время отказываюсь тебя посещать. Справляйся со всем сам.       — Уж постараюсь как-нибудь…       — И не забудь, что в ближайшее время ты пересдаешь полеты.       — О, точно! — Чондэ сполз на пол с дивана. — Это очень важное событие, нужно куда-то записать, чтоб не забыть. Как кстати, что мне сегодня подарили перо, которое пишет само, и ежедневник!       — Хватит паясничать, Ким Чондэ, — с мягкой усмешкой произнесла Смерть. — И сядь за отчеты, а то ты так никогда их не напишешь…       И с этими словами Смерть вышла из кабинета, а Чондэ попытался забраться обратно на диван, но после нескольких бесцельных попыток, он задал себе вопрос о том, зачем он вообще с него сползал, да так и остался лежать на полу.       Исин подошел к столу, чтобы получше разглядеть подаренный ежедневник, который, он был уверен, был тем самым, что все время носил с собой Чондэ. И действительно, это был он, только новый. Еще не потрепанный временем. И на душе стало так тепло от того, что Чондэ все же пользовался им. Значит, он действительно что-то да значил, и все эти высмеивания подарка были только от того, что Чондэ не знал, как сказать спасибо. Чжан протянул руку, чтобы коснуться переплета, но раньше, чем он это сделал, его отвлекла открывшаяся дверь.       В кабинет ввалился Чондэ. Именно ввалился, потому что сказать, что он вошел, было нельзя. Он сделал несколько шагов от двери, замер, и солдатиком вошел в пол.       — Я… кончился, — только и сказал он.       — Какого черта тут так холодно? — раздался его же голос, только уже совсем рядом. — Так, записывай…       Исин обернулся. По другую сторону стола, закутавшись в плед, сидел Чондэ, задумчиво перебирая пергаменты. Рядом с ним лежал еще один пергамент, над которым в ожидании застыло перо. Чондэ был сосредоточен, вчитываясь в написанное на них, и в груди Исина что-то приятно кольнуло. Это выражение лица было ему не знакомо, но отчего-то казалось родным.       И вдруг Исин понял, пусть и с опозданием, что в огромном кабинете темно. Молодой человек вскинул голову вверх, чтобы убедиться, что свет, разливающийся по потолку, погас. И действительно, потолок чернел где-то над головой, и оттого казался еще выше, чем до этого. Сейчас единственным источником света была настольная лампа, и ее немного зеленоватый из-за торшера свет, был очень приятным. Исину показалось, что полумрак, царивший в кабинете, делал его уютнее.       — Черный зонт был открыт, — Чондэ протянул руку в сторону лампы, подцепляя пальцами невысокий бокал, в котором плескалась светло-коричневая жидкость, и Исин понял, что это был вовсе не чай, — над следующими детьми…       Молодой человек сделал глоток, даже не поморщившись, словно там была вода, и поставил стакан на место. Исин почувствовал, что с правой стороны кто-то стремительно появился из темноты, и раньше, чем смог осознать, что то был всего лишь конь, испуганно отпрянул.       — Эй-эй-эй! — вскрикнул Чондэ, подскакивая со своего стула, потому что конь, видимо изголодавшись или соскучившись, решил чего-нибудь пожевать, и это был неудачно оставленный на краю стола отчет. — А ну брось! Фу! Не смей это есть, пародия на коня!       Перо, как ему и было велено, продолжило записывать под диктовку каждое слово, пока Чондэ всеми правдами и неправдами пытался спасти отчет.       — Не записывай! — скомандовал молодой человек перу, замечая, что то записывает каждое сказанное им слово.       Буквально в этот же момент, послышался слабый писк, похожий на мышиный, и лежавший спокойно среди вороха шарик-напоминалка, взлетел вверх, загораясь красным светом. Чондэ бросил на него быстрый взгляд, с силой дернул пергамент, зажатый между зубов коня, таким образом все же спасая часть и, сбросив плед, поспешил к выходу.       — Не смей мне тут ничего жрать, глупое животное, иначе я сдеру с тебя шкуру и все следующие отчеты буду писать на ней! — прокричал Чондэ, бросая угрожающий взгляд на коня. Тот в ответ дерзко заржал, но от стола все же предпочел отойти.       Не успел Чондэ выйти из кабинета, как голоса послышались за ближайшим стеллажом. Исин торопливо пошел туда.       — Почему я вообще должен держать у себя это бесполезное животное? — возмущался Чондэ, расставляя папки, парящие стопкой рядом, на свои места. — Я имею в виду, ты дал его мне, чтобы я ездил на нем, пока не получу разрешение на телепортацию и не сдам на права. Но какой в нем смысл, если толку от него никакого? Я перемещаюсь исключительно на своих двоих, а он просто прохлаждается здесь.       — Конь положен каждому работнику, — пожала плечами Смерть, — у меня он тоже есть…       — Это какая-то акция? Каждому работнику по коню? Ладно ты, но другим-то он зачем? У нас тут не клуб любителей верховой езды…       — Кстати о верховой езде, ты сдал ее?       — Давно уже, — махнул рукой Чондэ, — еще до того, как ты мне подогнал коня. И слава богу, если бы мне пришлось сдавать на этом, я бы точно никогда не сдал. Он меня вообще не слушается. Ходит тут весь такой из себя, жрет все, что на глаза попадется, как будто это не мой кабинет, а его стойло…       — Выведи его на прогулку, — посоветовала Смерть, — пусть погуляет, травку пожует…       — И как я это сделаю? — всплеснул руками Чондэ. — Я же говорю, что этот конь меня не слушает! Он упрется как баран, и его с места не сдвинешь.       — А какое имя ты ему дал? — помолчав, вдруг сказала Смерть.       — Никакого, — осторожно проговорил молодой человек, настороженно нахмурив брови, — а зачем оно ему?       — Всем нужно имя. Вот когда дашь ему имя, тогда и начнет тебя слушаться…       Исин сделал шаг в сторону, обходя стеллаж. В полумраке помещения на диване полулежа расположился Чондэ. Его согнутые ноги были укрыты пледом, и на них лежала открытая книга. В руках молодой человек держал стакан, задумчиво касаясь им губ.       — Как насчет Артур? — вдруг крикнул он.       С другого конца зала из-за стеллажа показалась голова коня. Он презрительно фыркнул в ответ.       — Ланселот? — предпринял еще одну попытку Чондэ. Конь снова неодобрительно фыркнул.       — Джозеф? — и опять неудача. — Ладно, еще подумаю.       Он вернулся к книге, перелистывая страницу. В это же время распахнулись двери, на которые Исин незамедлительно отреагировал. Это был Чондэ. Так странно было наблюдать, как сменяются воспоминания, переплетаясь друг с другом. Вот он только что сидел на диване, а теперь он в дверях, и все это произошло за считанные секунды.       — Том, — вскрикнул Чондэ, — это отличное имя.       Где-то вдалеке послышалось неодобрительное фырканье. Конь так не считал.       — Люсильда? — Чондэ с папкой в руках выглянул из-за противоположного стеллажа.       Конь, стоявший у стола, раздраженно заржал и принялся отбивать копытами. Видимо эту попытку он расценил как личное оскорбление.       — Может тогда сам придумаешь? — устало вздохнул Чондэ, исчезая из поля зрения. — У тебя ведь должны быть какие-то идеи на этот счет…       Исин продолжал наблюдать за стеллажом, за которым только что скрылся молодой человек, будто ожидая, что будет что-то еще, оттого внезапное появление Чондэ прямо рядом с ним заставило его вздрогнуть и отшатнуться.       — Плутон! — крикнул молодой человек.       И стоило ему произнести это имя, как тут же послышалось цоканье копыт. Конь бежал к нему с другого конца кабинета, появляясь в проходе буквально в считанные секунды. Чондэ самодовольно улыбнулся.       — Значит, Плутон? Отлично, одной проблемой меньше…       Чондэ прошел мимо Исина, и вслед за ним сменилось воспоминание. В кабинете снова стало светло. Молодому человеку снова стало неуютно, и он никак не мог понять, что вызывает в нем это ощущение.       Ким Чондэ лежал на диване, закинув ноги на спинку и свесив голову, так, что макушка касалась пола. В таком положении он молча созерцал нижние полки стеллажа, что были видны из-под кофейного столика, на котором стояло несколько початых бутылок с алкоголем, пустой стакан и пепельница, полностью заполненная недокуренными сигаретами. Исин поджал губы. Только возвращения старых пагубных привычек не хватало. Будто бы Чондэ снова стал загнивать. Пока он был занят, у него не было времени на то, чтобы браться за старое, но сейчас, похоже, это время вдруг появилось.       — Ким Чондэ, — раздался голос Смерти со стороны двери, и Исин облегченно вздохнул, потому что она могла вправить молодому человеку мозги, — я научил тебя колдовать не для того, чтобы ты крал алкоголь и сигареты из ближайших магазинов! Если тебе нечем заняться, так я найду тебе дело…       — Не надо, — отстраненно протянул Чондэ, — я отдыхаю.       — Отдыхаешь? Ты это отдыхом называешь? — Смерть подошла к столу, поочередно поднимая и разглядывая бутылки. — Ты не отдыхаешь, ты разлагаешься. Всего пару лет осталось потерпеть до повторного слушания, а ты ушел в запой!       — Еще даже 13 лет не прошло, а у меня такое чувство, что я прожил целую жизнь…       — Для некоторых детей это и есть целая жизнь, — назидательно произнесла Смерть, — ты уже вырастил целое поколение. Это не мало…       — Знаешь, здесь нет часов и окон, — тихо пробормотал Чондэ, — и оттого кажется, что время идет очень медленно. А может, оно действительно идет медленнее. У меня его вдруг так много появилось. Раньше мне его не хватало, даже если я ничего не делал, а теперь его стало слишком много…       — Это потому, что ты не спишь, — Смерть осторожно присела на диван, рядом с молодым человеком, — потому тебе и кажется, что все так долго.       — Я очень устал, — Чондэ прикрыл глаза, — тебе не кажется, что это жестоко забирать сон у того, кто показывает сны? Я так сильно хочу спать… Я не чувствую в нем необходимости, но я в нем нуждаюсь. Никогда раньше я не задумывался насколько это потрясающее чувство. Я скучаю по нему. Я так хочу просто закрыть глаза и уснуть…       — Хватит хандрить, Ким Чондэ, — Смерть осторожно погладила молодого человека по животу, — встань и приведи себя в порядок. Я не позволю тебе явиться к детям в таком виде.       Исин задумчиво отвернулся, хмурясь. Он никогда не задумывался о том, каково это жить без сна. Наверно, это сводит с ума. Много лет подряд одно событие сменяет другое, а у тебя нет и пары часов, чтобы перевести дух, отключиться от этой реальности и дать себе отдохнуть. Разве возможно с этим справиться? Год за годом, день за днем… Исин уверен, что сошел бы с ума. Это настоящая пытка.       — Держи…       Исин чуть повернул голову к столу, за которым сейчас сидел Чондэ. Смерть, стоящая над ним, заботливо накинула ему на плечи до боли знакомое пальто.       — Что это? — не отрываясь от бумаг, поинтересовался Чондэ.       — Пальто, — пояснила Смерть, — у тебя здесь прохладно.       — Есть такое, — молодой человек откинулся на спинку кресла, устало потирая глаза, — спасибо за заботу.       — Всегда на здоровье…       И вдруг что-то произошло. Исин не успел понять, что именно. Просто яркая вспышка, словно в середине комнаты что-то беззвучно взорвалось, и все моментально окутал белый туман.       Исин принялся вертеть головой, стараясь понять, где он и что ему делать. Он не сразу понял, что это всего лишь переход от одних воспоминаний к другим, точнее, уже успел забыть. К тому моменту как туман рассеялся, Исин стоял посреди детской комнаты рядом с Чондэ, прямо перед детской кроваткой, на которой сидела девочка лет четырех и плакала. Чондэ просто молча наблюдал за ней, раздраженно поджимая губы, и ждал, когда же она наревется. Что еще можно с ней сделать, он не знал. Каждый раз, когда ему приходилось взаимодействовать с ребенком, он все делал не так и невпопад. От этого он раздражался и впадал в ступор. Когда девочка поняла, что никто не кидается ее утешать и делать так, как она хочет, она замолчала. Ей не нравилось, когда она старалась, а ее игнорировали.       — Закончила? — холодно осведомился Чондэ. — Вот и славно, меньше писать будешь. А теперь ложись спать.       — Не хочу! — капризно заявила девочка.       — Меня волнует? Сказал спать — значит спать!       — Не хочу! — повторил ребенок.       — Я тебя сейчас в угол поставлю… до утра!       — Не поставишь!       — На слабо меня взять решила? — Чондэ подошел к кровати и небрежно схватил девочку за руку. — Я с капризными детьми дел не веду, просто наказываю их.       — Я все маме расскажу! — закричал ребенок, когда его попытались стащить с кровати.       Исин, не выдержав, сделал несколько торопливых шагов к кровати, а потом в нерешительности остановился.       — Это же всего лишь ребенок, Чондэ, не будь таким! — почти прохныкал Чжан, осознавая свое бессилие. Он хотел каким-то образом объяснить молодому человеку, что надо быть чуть нежнее и дружелюбнее, а не с каменным лицом отдавать приказы. Дети, они же чувствуют, когда к ним не расположены.       — Ты что правда думаешь, что я боюсь твою мамку? — прорычал Чондэ толкая ребенка на кровать. — Если ты не будешь спать, я тебя съем!       И молодой человек, как когда-то при их первом знакомстве, стал увеличиваться в размерах, медленно превращаясь в страшное чудовище. Девочка испуганно пискнула и поспешила залезть под одеяло, укрываясь им с головой.       — Правильное решение, — Чондэ в считанные секунды вернулся к своему обычному состоянию. — Спи сладко.       И в тот момент, когда молодой человек открыл над головой девочки зонт, все заполнил белый дым. Он появлялся так же быстро, как и исчезал. Будто облако при сильном ветре. Исин стоял на месте, а туман пролетал мимо, сменяя воспоминания.       Снова детская комната, только уже другая. На кровати сидит ребенок, натянув одеяло до глаз, и нервно оглядывается, прислушиваясь к каждому звуку. Исин, будто почувствовав тревогу ребенка, напрягся всем телом.       Дверь резко распахнулась, будто кто-то со всей силы пнул ее. Ребенок вздрогнул, сильнее натягивая одеяло.       — Том! — послышался знакомый голос, и в комнату вошел Чондэ. — Время спать! Прекрасный мир снов ждет тебя!       — Оле! — вскрикнул мальчик, выглядывая из-под одеяла, словно бы не доверяя тому, что услышал.       Исин поджал губы. Что-то внутри неприятно сжалось от того, что кто-то другой назвал Чондэ так. Как будто кроме Чжан Исина ни у кого не было на это права.       Чондэ медленно подошел к кровати, бросая быстрый взгляд на ребенка, и вскинул вверх руку с зонтом.       — Давай быстренько укладывайся и закрывай глазки, — произнес он, ожидая, когда Том поудобнее устроится на постели и закроет глаза.       — Оле, они здесь, — зловеще проговорил ребенок, посмотрев своими большими карими глазами на Чондэ.       Молодой человек тяжело вздохнул, будто то, что он сделает в следующую минуту для него очень неприятная процедура, а потом ярко улыбнулся, желая успокоить ребенка, и резко упал на пол, прижимаясь к нему ухом.       — Где? — Чондэ внимательно оглядел пространство под кроватью, словно бы верил, что сможет там что-то найти. — Здесь нет.       Он поднялся и, сосредоточенно оглядывая комнату, прошелся по ней медленным шагом. Вглядывался в каждый предмет мебели, в рисунки на обоях, в разбросанные вещи, он будто искал то, чего здесь явно быть не должно.       — Я не помню этого медведя. Он всегда здесь был? — Чондэ задумчиво посмотрел на замершего ребенка и, не дождавшись ответа, ткнул зонтом в плюшевую игрушку. — Нет, видимо я просто не обращал на него внимания…       Том перевел испуганный взгляд с медведя на Чондэ, а с него на закрытые двери шкафа. Молодой человек проследил его взгляд. Почему всегда в шкафу или под кроватью? Почему монстры прячутся именно там? Почему монстры вообще прячутся? Если их могут видеть только дети, если они в состоянии съесть или покалечить ребенка, зачем им прятаться? Чондэ никогда не понимал этого. Прячутся только тогда, когда испуганны или растеряны. Если монстрам тоже страшно, так может быть стоит оставить их в покое, и не терзать их шаткие нервы детьми, которые вечно видят в них угрозу?       Чондэ спокойно подошел к шкафу, сунул зонт подмышку и, ухватившись за ручки, резко дернул двери на себя. В тишине, повисшей в комнате, молодой человек силился услышать звуки или шорохи разбегающихся монстров, но ничего не слышал. Всего лишь детское воображение. Нет никаких монстров, иначе Чондэ знал бы об их существовании. Он столько шкафов осмотрел, под столько кроватей заглянул, и нигде не было никаких монстров.       — Никого, — вынес свой вердикт Чондэ, на всякий случай раздвигая одежду, — монстров нет. Меня, наверно, испугались.       Молодой человек закрыл шкаф и вернулся к ребенку, который все еще тревожно смотрел на шкаф.       — Там точно никого нет, Оле? — с дрожью в голосе спросил мальчик, переводя взгляд на Чондэ.       — Точно, Том, — мягко проговорил молодой человек, и слабая улыбка тронула его губы, — ложись спать. С тобой ничего не случится. Никто тебя не тронет. Я им не позволю.       — Правда?       — Разумеется, — Чондэ опустился на край, дожидаясь, когда мальчик устроится на своей кровати, — засыпай, Том. Я буду оберегать твой сон.       Том, повозившись, устроил свою голову на подушке и прикрыл глаза. Чондэ еще долго сидел на краю кровати, похлопывая мальчика через одеяло по боку, и мурлыкал под нос какую-то мелодию, пока дыхание ребенка не стало ровным.       Когда Том провалился в сон, Чондэ поднялся с постели и раскрыл над мальчиком свой цветастый зонт, на котором как на палитре разлились краски, перемешиваясь между собой. Цвета перемещались, плавали по поверхности зонта, пока не начали превращаться в двигающиеся картинки, которые рассказывали свою историю. Исин подошел поближе, чтобы разглядеть их, но раньше, чем он успел это сделать, набежал белый туман, сменяя воспоминания.       Раньше, чем Исин успел хоть что-то увидеть, он услышал истошный детский крик. Это случилось так неожиданно, что выбило Чжана из колеи. В голове прокатилось множество вариантов одного события, где Чондэ что-то делал с ребенком. То он его душил, то бил зонтиком, то впихивал ногой в угол, заставлял отжиматься или нарезать круги по комнате. Любые виды насилия. Почему-то Исин не верил в Чондэ. Как-то так вышло, что он больше не доверял его благоразумности. Как-то так случилось, что он больше не мог ему доверять. Хотел бы, пытался, но все равно был готов к тому, что его ожидания будут обмануты.       Когда туман рассеялся, появилась снова неизвестная комната. И Исин вдруг заметил. Комнаты менялись, они были всегда разными, но поразительно очень мало отличались одна от другой. Хотя Исин даже не представлял, как можно изменить комнату, чтобы она разительно отличалась от других, не изменив ее суть.       Все те же игрушки, разбросанные по полу, все та же кровать, где-то между дверью и окном, чтобы при желании можно было либо убежать из комнаты, либо выйти в окно, в зависимости от ситуации. На кровати сидела девочка и кричала что есть мочи. Исин задумчиво оглядел комнату, потому что Чондэ поблизости не было видно. На первый взгляд. Позже Исин нашел его сидящим в углу спиной к ребенку, он затыкал уши и пытался исчезнуть из этого мира, раствориться, провалиться сквозь землю, потому что выносить этот крик он не мог.       — Замолчи! — Чондэ начал шарить рукой по полу, пока не наткнулся на игрушку, которую, не оборачиваясь, кинул в ребенка. — Тише будь!       Девочка не реагировала. Она продолжала кричать, переходя на визг. Исин поразился объему ее легких. Умению так долго держать чистую ноту мог позавидовать любой певец. Через какое-то время Исин и сам стал зажимать руками уши, потому что звук был действительно невыносимым.       Вопреки ожиданиям, на такой душераздирающий крик никто бежать не торопился. Это показалось странным. Первая мысль, которая посетила голову Исина, была о том, что если девочка не замолчит, прибегут родители или опекуны, даже если они находятся на другом конце города, страны или вообще в другой галактике. Но никто не бежал. Тогда Исин подумал, что возможно ребенок и его родители находятся в разных плоскостях в данный момент. Этот мир ведь такой странный, может быть все, что угодно.       Словно осознав, что на ее визг никто не бежит, девочка перешла к наступлению.       — Мама! — почти завизжал ребенок. — Мама!       Видимо это возымело эффект, потому что спустя минут пять на безостановочный зов все же пришли. В открывшуюся дверь лениво вошла женщина, усталость от жизни отражалась на ее лице. Она бросила на девочку обреченный взгляд, будто раздумывая, стоит ли ей просто развернуться и уйти или же надо попытаться заставить ребенка замолчать.       Исин поразился с каким спокойствием женщина реагирует на истерику дочери. Она была так безразлична к этому, как будто ей приходилось сталкиваться с этим каждые несколько часов. Видимо так и было, потому что Исин был в полной уверенности, что девчонка на редкость капризна и добивается желаемого извечными криками.       — Что случилось? — спокойно поинтересовалась женщина.       — Монстр! Мама, там монстр! — девочка подползла к краю кровати и указала своей маленькой ручкой в угол, где сидел Чондэ.       Женщина очень медленно повернула голову, бросая взгляд на угол через плечо и, разумеется, ничего там не увидела. Девочка внимательно наблюдала за матерью, желая проследить ее реакцию.       — Там никого нет, — спокойно заключила женщина, оборачиваясь к ребенку. — Ложись спать.       — Нет, он там! Вот же! — продолжала возмущаться девочка, считая, что это какой-то заговор против нее, потому что она-то своими глазами видит, что там кто-то есть, и не может быть, чтобы там никого не было.       Чондэ, придя в себя после крика, от которого еще звенело в ушах, с чувством собственного достоинства выпрямился, в полной мере осознавая, что ему ничего более не грозит, и подошел к кровати, нагло встав рядом с матерью девочки.       — Мам! — вскрикнула она, ошарашено. — Он тут! Он тут! Он собирается меня съесть! Мама!       — Никого здесь нет, — снова повторила женщина, устало потирая глаза.       — Рядом с тобой, мам!       — Нет никого рядом со мной, тебе кажется.       Чондэ, самодовольно усмехнувшись, показал девочке язык и материализовал в руке черный зонт, только он разительно отличался от того, что видел Исин. Это был длинный зонт-трость, пронзительного черного цвета, такого же, как непроглядная темнота, и на то, чтобы его открыть, требовалось чуть больше сил, чем для автоматического.       — Ложись спать, — чуть с большим нажимом произнесла женщина.       Оторопевшая девочка перевела полный ужаса взгляд с Чондэ на мать, словно бы не верила, что та так спокойно реагирует на происходящее.       — Она права, — пожал плечами Чондэ, снова привлекая к себе внимание ребенка, — маму надо слушать, а иначе…       Дослушивать, какую угрозу в этот раз выдумал молодой человек, девочка не стала, она и так поняла, что послушание сейчас может сберечь ей жизнь. Так она думала. Разумеется, убивать ее никто не собирался. Если бы Чондэ мог, он бы… нет, даже если бы мог, он бы не стал, но припугнуть бы припугнул. Однако сейчас его руки были связаны. Находясь в нескольких шагах от спасения своей души, разве мог он позволить себе выкинуть какую-нибудь глупость? Нет, он должен быть максимально покладистым и добрым.       Ребенок торопливо залез под одеяло. Чондэ и женщина ждали, когда же девочка перестанет ворочаться и замрет, после чего мать поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты, пожелав сладких снов. О том, что она оставила своего ребенка наедине со страшным монстром, она не имела ни малейшего понятия.       — Тебе стоит знать, — начал Чондэ, когда в комнате повисла давящая тишина, — нет никаких монстров. Это всего лишь воплощение твоих страхов. Или же ты просто чувствуешь, что в этом мире есть зло, но не находишь его источник, и оттого пытаешься придать ему форму… Когда ты вырастешь, ты поймешь, что боялась вовсе не того.       Чондэ медленно подошел к ребенку, наклоняясь над самым ее ухом, от чего девочка в страхе замерла, не в силах проронить ни звука.       — Не монстров под кроватью надо бояться, — прошептал он тихо, — а людей. Они самые страшные монстры. Страшнее тех, что ты можешь себе вообразить. И самое страшное в этом то, что они абсолютно непредсказуемы. Ты не можешь знать, когда они тебя… съедят.       Девочка испуганно смяла своими пальчиками одеяло, широко распахнутыми глазами, полными ужаса, вглядываясь в темноту.       — А теперь спи сладко, — ядовито пропел Чондэ, выпрямляясь, — и бросай эту дурную привычку бояться меня.       И он раскрыл черный зонт над ребенком, погружая его в глубокий вязкий сон без снов. Исин неуверенно поджал губы. Белый туман заструился из-под двери, заполняя собой комнату, сменяя воспоминания.       Исин стал замечать, что на смену воспоминаний с каждым разом уходило чуть больше времени. Сквозь дым проскальзывали картинки, просачивались отдельные фразы, но Чжан не сразу осознал, что они относятся к каким-то другим воспоминаниям, ускользающим вслед за туманом.       — Перестань! — послышался крик Чондэ.       — Нет! — вторил ему капризный детский голос.       — Хватит! Ложись спать!       — Не хочу!       Исин сначала не придал значения этому диалогу. Туман не рассеивался, так что молодой человек посчитал, что это очередное сквозное воспоминание, но нет, оно очень медленно, почти еле заметно, проступало сквозь дымку, будто фотография, которую проявляли.       Чондэ стоял посреди комнаты, раздраженно кривя губы, и старался увернуться или отбить зонтом летящие в него игрушки, которые кидал в него скачущий по комнате мальчик.       — Я тебя сейчас зонтом по жопе отлуплю, если не прекратишь! — рявкнул Чондэ, но ребенка это только сильнее раззадорило.       — Я все папе расскажу! — крикнул мальчик, запуская еще одну игрушку в Чондэ. — Он тогда сам тебя зонтом по жопе отлупит!       Чондэ сделал глубокий вдох, желая успокоиться. Видно было, что такое хамское поведение выводило его из себя. Это было оскорбительно. Нажалуется папе? Да что с этими детьми не так? Никакого уважения! Неблагодарная работа.       — Слушай сюда, — молодой человек в несколько шагов преодолел комнату и болезненно схватил мальчишку за локоть, — я сам твоего папу по жопе отлуплю, понятно? Вдвоем у меня будете лежать на пузе и послушно сопеть в обе дырки. Быстро спать!       — Пусти! — ребенок начал брыкаться и выкручиваться из захвата, размахивая свободными конечностями. — Пусти меня!       — Отпущу, если пойдешь спать…       — Не пойду! — крикнул ребенок, с силой ударяя ногой Чондэ под коленку.       — Ах ты! — вскрикнул молодой человек, разжимая руку. Это было больно.       Обиженный такими нападками мальчишка принялся хватать с пола игрушки и с еще большим энтузиазмом бросать их в Чондэ. Тот же, выбитый из колеи нанесенным ему ударом, никак не мог справиться с обстрелом, поэтому большая часть игрушек попала в цель. И это было неприятно.       — Мелкий засранец! — вскрикнул Чондэ, когда в ход пошла подушка, прицельно пущенная слабыми ручками ему прямо в лицо. — Ты напросился!       Молодой человек вскинул вверх руку с зонтом, направляя его в сторону ребенка. Послышался глухой выстрел, и веревки, словно змеи, опутали мальчика с ног до головы, сковывая его движения. Не удержав равновесие, ребенок рухнул на пол.       — Так-то! — произнес Чондэ, гордо выпрямляясь и откидывая назад мешающие волосы. — Знай наших! Будешь знать, как не слушаться Оле-Лукойе!       — И кто из вас больший ребенок? — с сомнением проговорил Исин, вскидывая брови. Он явно не поддерживал такие методы воспитания непослушных детей, хотя отчасти он был с Чондэ солидарен. Исин иногда и сам не знал, как обойтись с детьми. Он всегда считал, что любил их, но это, вероятно от того, что ему не приходилось ежедневно с ними сталкиваться и вести воспитательные работы. Дети — это хорошо, если они не твои.       Чондэ уложил ребенка на кровать, раскрывая над ним черный зонт. Уходя, он чуть не забыл развязать мальчика, хотя ничего бы не случилось, забудь он. Родители бы, возможно, сказали ему спасибо за это. Тем не менее, он все же освободил ребенка от веревок, стирая все следы своего присутствия здесь. После того, как он ушел, Исина отбросило в другое воспоминание.       Это произошло практически мгновенно. Чжан не успел ничего осознать. Белый туман пролетел перед глазами, и вот он, сидит в неудобной позе в шкафу вместе с Чондэ. Исин даже не успел осознать, что поменял положение в пространстве. Он лишь почувствовал, что ему тесно. На спину и ноги неприятно давили стенка и дверца шкафа, сверху свисала одежда. И поза была такая неудобная, словно его в этот шкаф забросили. Он полулежа, полусидя жался где-то в уголке, а ноги каким-то неведомым образом, согнутые в колене, были прижаты к груди, упираясь подошвами ботинок в дверь. Исин попытался подняться, но для этого было слишком тесно. Затылок неудобно упирался в стенку, и ее плоская поверхность причиняла почти физическую боль своим неудобством. А рядом спокойно сидел Чондэ, обнимая свои ноги, будто ребенок. Он был абсолютно спокоен, будто это было для него обычным делом. Исин долго наблюдал за ним, за его лицом, насколько это позволяла темнота и одежда, и единственный вывод, который смог сделать, был о том, что Чондэ здесь явно не прячется. Было ощущение, будто он просто залез сюда чтобы посидеть в тишине.       А потом дверцы шкафа открыли. Исин практически выкатился в комнату. Как только его ноги ничего не сдерживало, они тут же выпали наружу, утягивая за собой тело.       — Они ушли, можешь выходить, — послышался детский голос.       Исин вгляделся в лицо мальчика. Оно было ему знакомо. Это был Том. Тот самый Том, который боялся монстров в шкафу, и в этом была некоторая ирония, потому что сейчас он прятал в этот шкаф Чондэ. Вот только от кого? Кто ушел? Почему Чондэ должен был прятаться от них в шкафу? Исин хотел спросить об этом, но понимал, что никто ему не ответит.       Чондэ спокойно вылез из шкафа, и выражение лица его в этот момент было каменным. Он бросил холодный взгляд на Тома и кивнул ему в сторону кровати. Тревога завозилась на глубине сознания Исина. Ему вовсе не нравилось выражение лица Чондэ. Оно было не столько спокойным, сколько напряженным и серьезным. Было в нем что-то тревожное. Причин этому Исин не находил, и оттого ему было тревожнее вдвойне. Словно какая-то тайна крылась в происходящем.       Том послушно лег на кровать, забираясь под одеяло. Чондэ присел рядом с ним.       — Ты расскажешь мне сказку, Оле? — мальчик поднял на молодого человека свои огромные карие глаза.       Чондэ молчал, погруженный в свои мысли. Он был непривычно тих, и Исин знал, что ничего хорошего это не предвещает. Что Чондэ скажет, когда прервет это затянувшееся молчание? Откроет ребенку тайну мироздания или скажет, что не придет больше?       — Оле? — позвал Том, понимая, что Чондэ где угодно, но только не здесь.       — Ммм? — молодой человек все же посмотрел на мальчика, однако взгляд его так и остался пустым.       — Сказку, ты расскажешь мне сказку?       — А… да, конечно, — Чондэ растрепал волосы мальчика, задумчиво поджимая губы, — итак, слушай…       Почему-то сомнений в том, что из всех детей по какой-то причине общий язык Чондэ смог найти только с Томом, у Исина не было. По какой-то причине среди всех детей именно к этому ребенку Чондэ был расположен больше. Исин не знал причин такого поведения, как и не знал причин того, почему его сердце сжимает своими липкими ручонками ревность. Нет, Исин не чувствовал в ребенке конкурента, ведь это было так давно, просто было смутное ощущение внутри, что Том меняет отношение Чондэ к детям и к миру в целом, но этим человеком хотелось быть Исину. Он понимал, знал сразу, это было очевидно, он не будет первым, как и не будет последним, кто-то должен был вернуть Чондэ на путь истинный, который бы привел к Чжану. Он все это знал, но…       Осознание того, что во всей этой длинной жизни Ким Чондэ Исин не играл особой роли, был лишь маленькой ее частичкой, одним из многих, было очень неприятно. Столько людей и событий было в жизни Чондэ. Исин видел, как воспоминания сменяли друг друга, как менялись дети, как они росли, а на их место приходили другие. Шло время. И среди всего этого огромного потока, за которым Исин даже не успевал следить, где-то были воспоминания о нем. Как много их было? Сколько из случившегося Чондэ помнит? Он не хотел быть одним скудным, размытым воспоминанием в жизни человека, который стал для него целым миром. Исин неумолимо движется по линии жизни к концу, видит, как Чондэ меняется, преображается. С каждым новым воспоминанием он уже не был таким, каким был раньше. Он все ближе был к тому, чтобы стать тем Ким Чондэ, которого знал Исин. Ему казалось, что знал, потому что, когда он увидел воспоминания, его уверенность пошатнулась. Теперь он знал Ким Чондэ от самого рождения, практически до момента, когда они встретились, и в то же время, он не знал его вовсе.       Это путешествие превращалось в бесконечный фильм, настолько же захватывающий, насколько тяжелый. Исин пытался опознать даты, числа, прикинуть сколько он прошел, и сколько еще было впереди, но все тщетно. Воспоминания перемешивались. Где-то он был еще молод и зелен, срывался на детей, применял грубую силу, а где-то он был спокоен, как удав, в своем неизменном черном пальто, всегда говорил очень вкрадчиво и одним своим видом отбивал желание ему сопротивляться.       Исин наблюдал за происходящим, и внутри него все переворачивалось. Это было и сладко, и больно, где-то умилительно, местами жестоко. Все происходящее вызывало у него множество эмоций. Чондэ пытающийся справиться с детьми становился каким-то особым фетишем. Доставляло особое удовольствие наблюдать за тем, как Чондэ вынужден прятаться под кровать или в шкаф. Зачем он это делал, для Исина так и осталось загадкой, но видимо, так было нужно. Чондэ делал это очень нехотя, и всегда чувствовал себя после этого униженным. Ему, наверно, как и Исину было непонятно, зачем он это делает, и оттого он чувствовал себя очень глупо.       Однако был момент, который полюбился Исину больше всего. Он относился, вероятно, к самым первым дням работы, когда Чондэ еще впадал в ступор при виде детей, и абсолютно не знал, что с ними делать, особенно, если они начинали капризничать. Это позже он научился с ними справляться, научился говорить родительским назидательным тоном, пресекать любые капризы, быть строгим и добрым, когда это было необходимо, а тогда он был словно потерявшийся щенок. В его взгляде читалась растерянность. Он боялся сделать что-то не так, боялся слишком огромной ответственности, его еще мучало его прошлое, с которым он никак не мог справиться. Каждый ребенок напоминал ему о его ошибке.       — А теперь ты пойдешь спать, — фальшиво воодушевленно проговорил Чондэ, словно был аниматором на детском празднике. Он попытался поймать пробегающего мимо него паренька, но тот умудрился вывернуться в самый последний момент.       — Не хочу! — крикнул ребенок. — Почему я должен идти спать, если я не устал?       — Потому что ты устал.       — Не устал.       — Нет, устал, — с нажимом повторил Чондэ, смотря на ребенка с раздражением.       Никто не предупреждал его, что ему придется цацкаться с каждым ребенком, уговаривать его лечь спать. Почему он вообще должен был это делать? Все, что от него требуется, это прийти и раскрыть зонт, так какого, простите, рожна, он бегает за ребенком, чтобы уложить его в постель? Разве этим не должны заниматься родители? Зачем они вообще нужны, если не в состоянии уложить спать даже одного ребенка?        — Быстро спать! — крикнул Чондэ, пытаясь ухватить ребенка, который нарезал вокруг него круги.       — Нет! Нет! Неееееет! — кричал мальчик.       Чондэ тяжело вздохнул. Он понятия не имел, как уложить ребенка не используя магию. Свободно орудовать своим зонтом он все еще боялся, потому что тот иногда не слушался. И ладно, если речь шла о Чондэ, с ним-то ничего страшного произойти не могло, однако подвергать опасности ребенка явно было лишним.       Молодой человек потянулся к карману штанов, вытаскивая оттуда сложенную в несколько раз бумажку, которую тут же развернул, и принялся внимательно изучать.       — Так-так-так, — бубнил он себе под нос, — как бы мне тебя угомонить…       Он внимательно разглядывал исписанный ровными строчками аккуратного почерка лист, не обращая внимания на ребенка, который носился вокруг него.       — Молоко? — с сомнением произнес Чондэ, вскидывая руку вверх. — Ладно, пусть будет молоко.       В его вскинутой руке тут же появился стакан, наполненный больше, чем на половину молоком. Чондэ чуть приподнял руку вверх, чтобы мелкий шкет не задел ее случайно, и не опрокинул стакан на пол.       — Побрызгать на глаза, значит…       Чондэ сложил листок и сунул обратно в карман, затем вскинул ногу, резко останавливая ребенка и, задумчиво посмотрев сначала на стакан молока, затем на ребенка и обратно, видимо размышляя над действенностью такого способа, вылил весь стакан на голову мальчишки.       Потребовалось время, прежде чем молоко растеклось по лицу ребенка, а потом тот, качнувшись, рухнул каменной статуей на пол, словно без сознания.       — Кажется, я немного переборщил, — констатировал Чондэ, наблюдая за мальчишкой, развалившемся на полу. — Мне стоило сначала заманить его на кровать. С ним ведь ничего не случится, если он одну ночь поспит на полу? В смысле, это ведь всего лишь пол, а не раскаленная лава… Никто ведь не заметит…       Молодой человек тяжело вздохнул. Видны были терзания, отражающиеся на его лице. Что-то боролось с чем-то, только вот что с чем? Сложно было сказать из каких соображений Чондэ хотел оставить ребенка на полу. Было ли это безразличие к нему или нелюбовь к детям в целом, а возможно просто лень и усталость. Сложно было сказать, что именно победило и заставило Чондэ взять ребенка на руки и уложить в кровать. Он даже заботливо вытер его лицо от молока краем одеяла.       Во всем этом была какая-то свойственная только Чондэ небрежность, с которой он делал все. Исин знал, что это неправильно, но ему это чертовски нравилось. То, как Чондэ играючи справлялся со всем. В этом было его очарование. Со стороны это выглядело так, как если бы все в этом мире ему было безразлично, и он делал что-то только потому, что так было нужно, но делал без огонька, без желания, просто для того, чтобы сделать. Исин знал, что так кажется только на первый взгляд. У Чондэ были ценности, было что-то дорогое сердцу, а эта небрежность просто защищала его мир, который он так трепетно хранил от вторжения. Он будто бы боялся, что все может рухнуть, если он даст кому-то прикоснуться к этому миру или к своему сердцу. Его не стоило за это винить, он ведь всего лишь желал спасти себя от боли, которой и так было достаточно в его жизни. Люди редкостные сволочи, и доверять им что-то свое, что-то сокровенное, можно было только в том случае, если хотел, чтобы они насрали тебе в душу, изломали и разбили все ценное, а потом ушли, отряхивая ручки и оставляя грязные следы.       Исин очень медленно и постепенно начинал понимать Чондэ. Не осуждать его и не симпатизировать ему, а именно понимать, словно бы он был каким-то алгоритмом, системой. Все, что Чондэ делал было таким неправильным и правильным одновременно. Он делал все не так, как нужно, но всегда по определенно заданному алгоритму. Заданному лично им, его жизнью, его прошлым.       За все время, что Исин путешествует по этому пространству наполненному воспоминаниями, он понял, кажется, кто был человек, в которого он влюбился. Ким Чондэ избегал близости и привязанностей, всегда старался держать дистанцию и очень смущался и терялся, когда она вдруг начинала сокращаться. Он был один, и в одиночестве было его спокойствие. Это звучало грустно, и выглядело тоже грустно. Чондэ нельзя было оставаться одному, потому что он тут же скатывался до самоанализа, который переходил в самоуничтожение, но он просто не мог иначе. Кажется, он даже не представлял себя с кем-то. Он постоянно нуждался в личном пространстве, и пускать в него никого не собирался. Отношения с окружающими будто требовали от него много сил. Ему было некомфортно с ними. Казалось, будто они не смогут принять его. Чондэ был не тем, кто нравится людям с первого взгляда. Его нужно было узнать, к нему нужно было привыкнуть, чтобы он мог раскрыться, чтобы позволил увидеть его во всей красе. Как правило люди не готовы ждать так долго, они слишком нетерпеливы, и даже не допускают, что на глубине, под поверхностным первым впечатлением может быть что-то еще. Что-то потрясающее. И словно понимая это, Чондэ больше даже не пытался выстроить с кем-то отношения. Он решил для себя, что он просто будет в чьей-нибудь жизни. Он будет приходить, когда в этом есть необходимость, и уходить раньше, чем начнет кому-то нравиться или наоборот, перестанет. Он был как кот, который гуляет сам по себе. В этом была его суть.       Иногда Чондэ садился на крышу какого-нибудь дома, свесив ноги, и долго наблюдал за городом, который поглощает ночь, а Исин наблюдал за ним. Иногда садился рядом и тоже смотрел на город, потому что, если честно, вид с крыш домов был замечательным, и наблюдать его было спокойнее, чем Чондэ, чей одинокий вид в этот момент причинял боль.       Так они и сидели ночами, когда выдавалось свободное время. Исин ненавидел и любил это. Ему нравилось просто сидеть с Чондэ, который смотрел вдаль, болтая как ребенок ногами, и иногда напевал детские песенки. Это были приятные моменты, пожалуй, даже слишком, потому что от них становилось очень больно в груди. И за это он их ненавидел. За то, как голос Чондэ проникает в самое сердце, и мысли в голове мешаются, вызывая воспоминания, которых никогда не могло быть, и никогда не будет. От этого хотелось плакать, и Исин плакал, утыкаясь в свои ноги, а хотелось бы в плечо Чондэ. В такие моменты Исин повторял себе, что как только ему выпадет возможность, он обнимет Ким Чондэ так крепко, как только может, и никогда его не отпустит. Хочет он того или нет, Исин больше не позволит ему быть одному, потому что никто в этом мире не заслуживает коротать ночи сидя на крыше в полном одиночестве.       Страдая от накативших эмоций, Исин забывал следить за происходящим. Воспоминания ускорялись, путались еще сильнее. Начинали проступать те, что оставались за кадром. Исин в какой-то степени был рад, потому что его начала утомлять бесконечная работа, которая так или иначе продиралась сквозь прочие воспоминания.       Как один пролетели все суды над Чондэ, кроме двух последних. Исин считал, чтобы не сбиться. Он считал. И их было всего 11. Они шли друг за другом, прерываясь сторонними воспоминаниями, которым доводилось проскользнуть. И все 11 были похожи друг на друга как один. Правая чаша весов с каждым новым судом тяжелела, но все равно не могла никак перевесить левую, которая тоже становилась тяжелее. Ответ всегда был один и тот же. Чондэ отправляли на новый срок. И если первые несколько раз Смерти пытались возразить и просили пересмотреть ее решение, потому что оно шло вразрез с правилами, и по сути, было нарушением должностных инструкций, то потом уже даже не пытались возмутиться. Чондэ справлялся со своей работой многим лучше некоторых его предшественников, и это имело определенный эффект на его душу. Она переставала быть абсолютным минусом, и вновь стремилась к нулю.       И вот пока Исин все это наблюдал, у него было нестерпимое желание нажать на паузу. Так же сильно, как он хотел знать продолжение истории, он хотел передохнуть. Это было слишком много для него. Ему нужно было перевести дух, переосмыслить многие моменты. И возможно именно потому, что события развивались стремительно и их было слишком много, он принимал все с легкостью. Каждое новое воспоминание стирало другое. Некоторые из них были похожи между собой, некоторые разительно отличались, но все это составлялось в одну цепочку и открывало завесу тайны. Потихоньку Исин начал понимать.       Ким Чондэ не любил детей. Он не ненавидел их, просто не любил. И за годы работы эта нелюбовь из него никуда не делась, казалось, она только крепла, только теперь была не злобой, не агрессией, а сидела глубоко внутри отчуждением. Это была работа, и ее нужно было выполнять, нравилось это Чондэ или нет, поэтому он натягивал на себя маску доброго сказочника, как свое любимое черное пальто, и приступал к работе. С каждым разом выходило лучше предыдущего. Мастерство оттачивалось, доводилось до автоматизма. У Чондэ был четкий алгоритм действий на любую ситуацию. Он держал дистанцию, даже когда казалось, что он подходил слишком близко, он все равно был на безопасном расстоянии. Смерть неустанно повторяла одну и ту же фразу. «Не привязывайся к детям». Но Чондэ и не собирался. Он был бы и рад держаться от них подальше. Поэтому Исину казалось странным, почему Смерть продолжает говорить об этом.       — Дети вырастают, — говорила она, расставляя папки на места, пока Чондэ писал отчет, — перестают в тебе нуждаться, обзаводятся своей жизнью, забывают о тебе. Это больно, но не больнее, чем наблюдать их смерть.       — Смерть… — тихо пробормотал Чондэ, — они ведь не умирают.       — Кто?       — Души.       — Души бессмертны, а дети — нет. Тебе повезло, что ты остался собой даже после смерти, но когда душу отправляют на второй круг, в новую жизнь, все ее воспоминания удаляются, и она начинает все с чистого листа.       — Звучит так же глупо, как стирать целлофановые пакеты.       — Почему же глупо?       — Ну, — Чондэ задумчиво поднял голову, лампа на его столе стала мигать, — они получают навыки, обучаются, совершают ошибки, извлекают из этого опыт, а потом вы просто сбрасываете весь прогресс и начинаете все заново. Какой в этом смысл?       — Воспоминания никогда не удаляются до конца, всегда что-то да остается… ты замечал, что есть люди, которым обучение, да и вообще что-либо, дается лучше остальных? Это остатки их прошлых умений. То же самое и с характерами. Иногда люди получаются такими, какими быть не должны по объективным причинам, но они почему-то такие. Порой даже с самым лучшим воспитанием ребенок становится бандитом, а порой все бывает с точностью до и наоборот. Мы не уничтожаем их полностью, лишь забираем воспоминания прошлой жизни…       — Зачем? — Чондэ сунул руку под торшер, вместо лампочки вытаскивая пушистый комочек, как тот, что освещал Исину путь. Меховой шар мигал, как перегорающая лампочка, поэтому молодой человек встряхнул его несколько раз, и когда тот загорелся ровным светом, вернул на место.       — Затем, что душа может перерождаться десятки и сотни раз, а старые воспоминания, накапливаясь, могут начать ее разрушать. Представь, что тебя постоянно забрасывает в разное время и разные условия, и ты вынужден начинать свой путь с самого начала, и так много десятков раз. Это сложно. Это всегда стресс. Не ставь под сомнение механизм мироздания. Все это происходит потому, что так будет лучше, пусть ты этого и не понимаешь…       — Вряд ли я когда-нибудь это пойму…       — Поймешь, когда совершишь ошибку, но лучше тебе поверить мне на слово, Чондэ. Так будет лучше. Но о чем это я? Ах, да. Не привязывайся к детям. Ты всего лишь эпизод в их жизни, ступень, которую они преодолеют. Все, что с ними произойдет, вне твой власти, будь то жизнь или смерть. Просто выполняй свою работу и…       — Не привязывайся к детям, — закончил за него Чондэ. — Да, я понял.       Но он не понял. На самом деле, Исин сначала не придал значения этому разговору, как, впрочем, и Чондэ. Зря. Смысл этого разговора раскрылся для Исина в тот момент, когда он понял, что Чондэ совершил ошибку, которая заставит его понять. Этой ошибкой был Том. Мальчик, к которому так сильно привязался Чондэ, по причине, которая открылась значительно позже. И она была слишком очевидна, чтобы не заметить ее раньше.       Том был воплощением Чондэ. Исин был удивлен, что не заметил этого раньше. Разбитые губы и синяки на теле мальчика, его смиренное молчание и этот вполне осознанный взрослый взгляд. Он видел это в Чондэ, и удивлялся, как не увидел этого в Томе.       — Он опять это делает? — Чондэ присел на корточки рядом с мальчиком, который, сжимая ручку двери, смотрел в замочную скважину из своей комнаты.       — Еще один плохой день, — тихо проговорил мальчик, поворачиваясь к молодому человеку. — Он просто очень устал.       — Слишком много у него этих плохих дней, — мотнул головой Чондэ, — у всех бывают плохие дни, но они не избивают своих жен и детей. Так не может больше продолжаться. В последнее время он переходит все границы. Мне следовало сделать это раньше…       — Сделать что? — удивленно спросил Том, смотря на молодого человека.       — Выбить дерьмо из твоего отца, — раздраженно гаркнул Чондэ, поднимаясь и разминая плечи. Он уже было потянулся к ручке, чтобы открыть дверь, но мальчик вцепился в него, не желая никуда пускать.       — Нет, стой, — он прижался к Чондэ, вкладывая все свои детские силы, чтобы остановить его. — Не ходи туда. Если он узнает про тебя, ты больше не сможешь приходить ко мне. Что если он и тебе сделает больно? Я не хочу.       — Так ты хочешь оставить все как есть? — севшим голосом спросил молодой человек, глядя сверху вниз на Тома. — Хочешь, чтобы он и дальше продолжал избивать тебя и мать, когда у него случаются плохие дни?       — Я просто не хочу вмешивать в это тебя, — прошептал мальчик, он дрожал, как и его голос, но только сильнее прижимался к Чондэ. — Ты не виноват. Ты здесь не при чем. Это только мы… только мы виноваты, мы злим его и… я просто не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.       — Том, — на выдохе произнес Чондэ, отстраняя мальчика и вставая перед ним на колени, после чего взял руки ребенка в свои и заглянул в его глаза, — не пытайся его оправдать. Ты прекрасно знаешь, что то, что он делает — неправильно. Ни ты, ни твоя мать ни в чем не виноваты. Он низкопробное дерьмо, которое пытается придать себе немного значимости силой заставляя других бояться себя и уважать, потому что иначе с ним никто не будет считаться. Не бойся, Том, со мной все будет хорошо, и я хочу, чтобы и с тобой все было так же хорошо…       Том не мог найти слов. Ему очень нравились тепло и надежда, которые дарили слова Чондэ. Ему бы хотелось верить, что все будет хорошо. Хотелось верить, что Чондэ разберется со всем этим, что вмешательство не сделает хуже. Он так давно хотел, чтобы кто-нибудь пришел и остановил его отца, так хотел, чтобы все это закончилось. И он был благодарен, что кто-то решил вмешаться и помочь ему. Только ему все равно было страшно, и он не мог найти слов, чтобы сказать это, потому что он не верил, что все может закончиться так просто. Он просто стоял и плакал, пока Чондэ нежно держал его за руки и успокаивающе мягко улыбался.       — Все будет хорошо, Том, я обещаю тебе, — проговорил он и, потянувшись вперед, обхватил голову ребенка, чтобы поцеловать в лоб. — Сейчас я разберусь с ним, а потом ты ляжешь спать, потому что твои сны сами себя не посмотрят.       Он поднялся, отодвигая плачущего ребенка в сторону и, с силой дернув дверь на себя, уверенно вышел из комнаты. Исин поспешил за ним, и, если честно, в этот момент в его голове роилось множество мыслей о том, как Чондэ собирается все провернуть, но они исчезли ровно в тот момент, когда Исин увидел лежащую на полу женщину, которая давилась своими слезами, стараясь не издавать никаких звуков. Эта картина была знакома и Исину, и Чондэ. Чондэ даже в большей степени, оттого она и вызывала в нем прилив неконтролируемого гнева. В считанные мгновения молодой человек оказался рядом с мужчиной, который занес ногу, чтобы ударить жену, и судя по выражению его лица, появление Чондэ рядом с ним было внезапным и неожиданным.       Чондэ практически на ходу с силой ударил мужчину в живот, от чего тот крякнул, сгибаясь пополам, и рухнул на колени. За этим последовало еще несколько ударов, сначала рукой, потом ногой. Чондэ бил без разбора, куда придется, но всегда прицельно и сильно. Ему казалось кощунством начинать разговор после одного удара, потому что тогда слова имели бы меньший вес. Все это происходило очень быстро. Чондэ схватил растерянного мужчину за грудки и, подняв вверх словно тряпичную куклу, вжал в стену.       — Слушай сюда, мешок с дерьмом, — прошипел не своим голосом Чондэ, и по спине Исина пробежали мурашки, — тронешь еще хоть раз жену или ребенка, я изобью тебя до смерти, ты все понял?       — Кто ты? — только и смог выдавить мужчина щурясь. — Как ты здесь…       Чондэ встряхнул его, ударяя спиной о стену. Исин не мог видеть его лица, но чувствовал, что сейчас Чондэ выглядит пугающим. Даже стоя от него в нескольких шагах, прекрасно зная, что он в безопасности, Исин все равно чувствовал панический страх. Чондэ был словно воплощением ярости и даже его внешность, кажется, под натиском захлестнувших эмоций, стала меняться.       — Твоя совесть, чепушила, — проговорил он, — пришел тебя навестить. Ты думал, что я сплю, но нет, я никогда не сплю…       — Что тебе нужно? — дрожащим голосом произнес мужчина.       — Я разве не ясно выразился? Не смей трогать жену и ребенка, — вкрадчиво повторил Чондэ, — тронешь их хоть пальцем, я обязательно об этом узнаю, и поверь, тебе не понравится то, что я сделаю с тобой в этом случае. Я ясно выразился?       — Д-да, — еле выговорил мужчина.       — Прекрасно, — выдохнул Чондэ разжимая пальцы, — тебе же лучше, чтобы это было правдой, а теперь потеряйся до тех пор, пока не переосмыслишь свои ошибки, и не вернешься примерным семьянином…       Молодой человек развернулся и уже даже сделал несколько шагов прочь, но в последний момент передумал и вернулся, чтобы еще раз с силой ударить мужчину по лицу.       — Для профилактики, — ответил Чондэ на немой вопрос в глазах, — надеюсь тебе понравилось так же, как и членам твоей семьи, потому что мне, если честно, очень понравилось тебя избивать, и я не против повторить это еще пару-тройку раз.       — Н-не надо, — мужчина сжался всем существом, выставляя вперед руку. — Я-я больше не буду. Честно.       — Не очень искренне это прозвучало…       — Клянусь!       — Уже лучше, но… я все равно буду внимательно за тобой следить, — Чондэ указал двумя пальцами на свои глаза, а потом на мужчину. — А теперь всем спать! И чтоб завтра все с чистого листа!       Молодой человек помог женщине подняться и немного прийти в себя, разумеется, не без использования магии, а потом растворился в воздухе так же быстро, как и появился, потому что у него были дела поважнее. Ему нужно было уложить спать Тома, для которого сегодняшний вечер был не меньшим потрясением чем для других.       Нельзя сказать, что это было потрясением для Исина. Он был немного удивлен увиденным, но происходящее казалось вполне закономерным. Как родители воплощают несбывшиеся мечты в своих детях, так и Чондэ желал исправить свои ошибки, не дав Тому повторить их. Ему, наверно, казалось, что это что-то изменит. Принесет моральное удовлетворение. Ведь он знает, как это. И в свое время он молился всем существующим богам, чтобы кто-нибудь пришел и спас его от этого ада. Никто такого не заслужил. Дети особенно.       Вот только это не принесло ожидаемого спасения. Такие детские травмы не заживают, не уходят. Всегда остаются глубокие шрамы. Детям, которые находятся на стадии обучения, пытаются познать мир, кажется, что то, что они видят перед собой, часть системы мироздания. Если они видят насилие, если оно над ними совершается ежедневно, на протяжении долгого времени, они не допускают даже мысли, что так происходит не везде и не со всеми. Они вырастают с обидой на мир, с тягой к насилию. Их чувство справедливости искажается, превращается в жажду отмщения, когда они понимают, что по несправедливости все это время страдали только они. Для других же, кто не успевал осознавать в столь нежном возрасте неправильность происходящего, это становилось нормой. Казалось, что нет ничего зазорного в актах насилия. Причинять боль другим людям или любым другим живым существам для них было чем-то самим собой разумеющимся. И когда они вырастали, переубедить их в этом было невозможно. Они не могли иначе.       Участь жертвы домашнего насилия не обошла стороной и Тома. Пусть Чондэ и остановил это, но было уже поздно. Душа ребенка надломилась. Он стал ощущать мир по-другому, не так, как ему следовало в его возрасте. Сначала последствия травмы не были заметны, но чем старше становился ребенок, тем сильнее проступали отклонения, и когда они были отчетливо видны, скорректировать модель поведения было уже поздно.       Для Чондэ стало ударом, когда спустя время он узнал, что уберечь Тома от повторения собственной судьбы ему так и не удалось. В конце концов, у мальчишки появились проблемы с контролем гнева, его душевное равновесие было шатким, из-за чего построить длительные и крепкие отношения не выходило. В возрасте 25-ти лет, Том по случайности был убит в пьяной драке.       Это событие очень подкосило Чондэ. Кажется, что-то внутри него умерло вместе с Томом в ту ночь. Чондэ был не просто подавлен, он был на грани отчаяния. Принять факт, что он не смог уберечь ребенка, как не смог уберечь и себя, он был не в состоянии. В произошедшем он винил только себя. Ему казалось, что он где-то оступился, что-то не так сказал или сделал, а может быть, наоборот, что-то упустил, не заметил, дал случиться. Он снова и снова прокручивал в голове все возможные варианты событий, думал о том, как бы повернулась жизнь Тома, поступи он так или иначе. В ту ночь его вера в себя, в свою полноценность и значимость, рухнула. Он разочаровался в себе. Вернулись старые привычки. Его поглотила апатия. Он часами лежал на диване в своем кабинете, опрокидывая стакан за стаканом, осушая бутылку за бутылкой, но желанного спасения в алкоголе он больше не находил. Сознание было кристально чистым, мир не менялся. Было все так же больно и невыносимо. Но Чондэ продолжал вливать в себя стакан за стаканом, мешая алкоголь с едким табачным дымом, скорее по привычке, потому что уже и не надеялся, что в эту ночь он сможет напиться.       В эту ночь он решил остаться полностью наедине с самим собой, игнорируя навязчивые мигания и писк шарика-напоминалки, который словно муха летал кругами над его головой, желая привлечь внимание. В конце концов, устав от его навязчивости, Чондэ впихнул его в одну из пустых бутылок, закупорив, и сунул в ящик стола. Ему в определенный момент стало просто наплевать на то, что будет дальше. Потому что не было смысла ни в каком «дальше». Если он не смог спасти чужую душу, то и его душу никто не сможет спасти. В процессе самокопания Чондэ даже пришел к выводу, что он просто брак на производстве. Неудача. Он просто был рожден стать абсолютным минусом. Его маятник качнулся только однажды и так и застыл в отрицательной отметке. Не было смысла пытаться что-то изменить. Эксперимент подошел к концу. Чондэ не хочет больше участвовать. Его изменения идут слишком медленно, двигаются со скрипом, и как ни крути, правой чаше никогда не перевесить левую. Опрометчиво было позволить ему существовать. Он яд. Он отравляет все, к чему прикасается. Все эти дети, которых ему доверили, кем они вырастут? К несчастью, сразу оценить разрушительность влияния на этих детей невозможно. Все это становится заметно только спустя годы. И к тому моменту, когда последствия будут видны, не будет ли уже поздно? Скольких детей Чондэ превратил в минус? Уже не одно поколение. Это полный провал. Эксперимент, который превратился в катастрофу. Ким Чондэ — катастрофа.       Кто бы знал, что могло случиться, если бы в критический момент не вмешалась Смерть.       — Поднимайся немедленно! — крик ее раскатом грома прокатился по кабинету, потолок затянула непроглядная темнота, отбрасывая густую тень. — У тебя не больше пяти минут, чтобы привести себя в порядок и приступить к работе!       — Отказываюсь, — Чондэ, скрестив на груди руки, повернулся на диване, утыкаясь лицом в его спинку, и прикрыл глаза.       — Разве я спрашивал твое мнение? — голос Смерти звучал угрожающе. — Это не просьба, это приказ. Выполняй незамедлительно.       — Нет, — отрезал Чондэ.       — Ким Чондэ, ты смеешь мне перечить? Немедленно. Выполняй. Мой. Приказ.       — А если нет, то что тогда? — молодой человек повернул голову, чтобы устало посмотреть на Смерть.       — У тебя будут проблемы. Куда больше, чем уже есть сейчас.       — Мммм, — задумчиво промычал Чондэ, отворачиваясь, — в любом случае, самое страшное, что вы можете сделать, так это уволить меня. Я за свою работу не держусь, можете увольнять.       — Ты вообще понимаешь, что происходит? — прошипела Смерть. — Всего один мальчишка, а ты спрятался в своей пещерке и давишься слезками, как девчонка.       — Всего один? — вскрикнул Чондэ, подрываясь с дивана, чтобы заглянуть в глаза Смерти. — Всего один? Не говори о нем, как о разбитом стакане! Жизни разбиваются не на счастье! Он не был «всего одним мальчишкой»! Его звали Том, и сегодня он умер! Прояви хоть каплю уважения к его жизни!       — Люди умирают каждый день, Ким Чондэ. Рано или поздно, все дети под твоим началом умрут. Кто-то чуть раньше, кто-то чуть позже, но умрут. И в этом нет твоей вины. Так просто случается. Я понимаю, что Том был ценен для тебя своей похожестью. Ты старался уберечь его, потому что не было никого, кто бы уберег тебя, но он не ты, Чондэ. Ты не властен над их жизнями. Как бы ты ни старался, ты не сможешь предусмотреть все, как и не сможешь спасти всех. Поэтому я и говорил тебе не привязываться к детям. Твоя жалость не принесет им спасения, так что подбери свои сопли-слезы, приведи себя в порядок и иди работать.       — Но если бы я вмешался чуть раньше, — прошептал Чондэ, смотря полными боли глазами на Смерть, — я бы смог его спасти…       — Нет, — мягко проговорила Смерть, касаясь головы молодого человека, — ты бы не смог. Ты должен понять, Чондэ, иногда кто-то просто не может спастись, даже если ему протягивают руку помощи. В жизни случается множество событий, и важно не то, плохие они или хорошие, а то, как человек их принимает, как через них проходит, и какие выводы делает. Это определяет его как личность. Если он не способен это преодолеть, значит так тому и быть. Вмешательством ты лишь оттягиваешь неизбежное, потому что если не сейчас, то обязательно потом, ему снова придется с этим столкнуться, и не сумев преодолеть это однажды самостоятельно, он не сможет и в этот раз. Ты не будешь всегда рядом, и не сможешь оградить его от всех опасностей. Не вмешивайся. Это не входит в твои обязанности. Просто дай всему идти своим чередом.       — Я не хочу так больше, — Чондэ опустил голову, жмурясь и поджимая губы, — я никогда не смогу понять этот мир. Все это настолько неправильно. Я не хочу больше. Это больно. Очень больно.       — Это хорошо, — Смерть начала успокаивающе гладить Чондэ по голове, — боль — это хорошо.       — Чего хорошего? — давясь подступающими слезами прохныкал молодой человек.       — Того, Ким Чондэ. Это означает, что ты все еще жив и можешь чувствовать. Пока ты способен ощущать боль, пока ты можешь чувствовать не только свою, ничего не потеряно.       — Не хочу я так…       — А хорошим человеком быть хочешь?       — Хочу…       — В этом-то и дело. Не сложно быть плохим человеком. Быть безразличным к другим и думать только о себе легко. Куда сложнее быть хорошим. Это всегда очень больно и требует над собой усилий.       Нет, хотелось возразить Исину. Это не больно, если не смотреть, не слышать, и не выходить из своей комнаты. Если не знать о том, что творится за пределами четырех стен. Больно становится в тот момент, когда ощущаешь свое бессилие. Когда понимаешь, что твоего желания помочь недостаточно. На самом деле, что бы там не говорили, у человека нет власти над обстоятельствами, над этим миром. Он всего лишь капля воды в огромном океане. Он не в силах что-то изменить. И речь вовсе не о прическе или стиле, квартире, машине или любых других атрибутах быта. Речь о чем-то глобальном. Не стоит обманывать себя. Мир слишком огромен, чтобы его изменить.       После разговора со Смертью, Чондэ все же вернулся к своей работе. Первое время ему было сложно, будто приходилось начинать все заново. Смерть Тома перевернула мироощущение Чондэ на 180 градусов. Он стал смотреть на детей как на бомбы с часовым механизмом. И вопреки ожиданиям, его сердце начинало черстветь. Он начал сильнее отгораживаться от мира, потому что знал, что, если хоть на секунду он и этот мир соприкоснутся, обязательно будет больно.       — И какой вердикт был вынесен? — тихо поинтересовался Чондэ, старательно делая вид, что увлечен расставлением по местам папок, когда Смерть вновь пришла к нему.       — Хм, — Смерть уселась на диван, задумчиво перебирая полы своего плаща железными пальцами, будто бы вердикт она выносила сейчас, — его душа… закончит свой жизненный цикл.       — Отправлена на переработку. Почему ты никак не научишься называть вещи своими именами?       — Потому что души не мусор и не отходы, чтобы их перерабатывать.       — Вот как, — отстраненно произнес Чондэ, утыкаясь лбом в полку стеллажа. — Значит, он был безнадежен?       — Не безнадежнее тебя, — протянула Смерть, оглядывая помещение, будто видела его впервые.       — Тогда почему?..       — Почему что?       — Почему ты тоже не дал ему шанса? Разве он заслужил его меньше меня?       — Ох, Чондэ, — устало вздохнула Смерть, подпирая рукой голову. — Ты исключение из правил. Ты отклонение. Феномен. Поэтому я мог позволить себе нарушить правила однажды, но я не собираюсь делать это для каждого, чья левая чаша весов хоть чуточку тяжелее правой. Мне вас потом девать некуда будет. Это неоправданный риск. И, в конце концов, даже ты его пока что не оправдал.       Это стало последней каплей. Чондэ превратился в робота, который выполняет только действия, заданные программой. Он не терпел отклонений от намеченного курса. Все было четко по плану. Никакой самодеятельности. Иногда Исину хотелось просто дать Чондэ подзатыльник. Стукнуть ему как следует, чтобы он наконец-то перестал хандрить и собрался. Впервые, пожалуй, за все время, он захотел встать не на сторону Чондэ, а на сторону Смерти, потому что она была права. Почему Чондэ отказывался принимать эту правду, Исину было непонятно. Хотя отчасти Чжану были понятны такие переживания. Иметь в своих руках огромную силу, несравнимую с человеческой, и все равно не иметь возможности совладать с обстоятельствами, очень разочаровывающе, если не сказать иначе. Иногда представляется совершенно невозможным принять факт, что ты мог помочь, но не помог.       Исину тоже было грустно, не так как Чондэ, но тем не менее. Он тоже был огорчен смертью Тома, и, если честно, прекрасно понимал, что его это так задевает только потому, что он узнал о судьбе мальчишки чуть больше, чем требовалось, чтобы остаться безразличным. Похоже, это понял не только Исин. Чондэ на каком-то подсознательном уровне тоже понял, что лучше ему не вглядываться в детей. Постараться абстрагироваться. Не лезть в их жизнь. Не воспринимать ни одного из них как мыслящее живое существо. Как человека. Такого же, как и он, только многими годами ранее.       Чондэ покорно выполнял поручения Смерти. Написал кучу отчетов и объяснительных. Стал просто шелковый. Шаг влево, шаг вправо — расстрел. Но Исин чувствовал, как внутри Чондэ разрастается пустота. Его глаза потускнели. Чондэ будто забился в самый темный угол своего сознания, отказываясь оттуда вылезать до лучших времен. Только эти лучшие времена все никак не наступали…       Шли годы. Ничего кардинально не менялось. Был провал повторного слушания. Дважды. Но Чондэ будто махнул на это рукой. Начал воспринимать как досадную необходимость. Он даже перестал торопиться заканчивать отчеты и приводить дела в порядок, на случай, если в этот раз решение будет вынесено в его пользу. Он просто шел в Зал Суда, а потом возвращался обратно к своим бумагам, будто не на суд ходил, а на обед. Ким Чондэ перестал верить в то, что когда-нибудь правая чаша весов перевесит левую, а если это когда-нибудь и случится, то точно не в ближайшие лет 50.       Во второй половине своей службы, в Чондэ произошли значительные изменения. Переосмыслив прожитую и не прожитую жизнь, всю свою деятельность со знаком плюс или минус, он сделал определенные выводы, содержание которых для Исина осталось загадкой. Молодой человек не знал, к каким заключениям пришел Чондэ, но то, что эти заключения заставили его поменять взгляд на жизнь, было очевидно. В этой точке времени началось существование Чондэ, как человека, которого Исин знал. Казалось, что знал. Просто сейчас в нем Чжан узнавал больше Оле-Лукойе, чем раньше. И вот тогда, кажется, Исин начал понимать причину происходящего с Чондэ.       В это тяжелое для Чондэ время, когда ему пришлось осознать, что каждое его действие имеет последствие, но не каждое может изменить неизбежное, в нем начались колебания. Метаморфозы в Чондэ проистекали медленно, он искал себя, искал пути для того, чтобы стать человеком, которым хотел бы быть. Изменения в нем происходили одно за другим, перетекая друг в друга, и находили свое отражение в его внешнем виде. Цвет волос, прическа, стиль одежды — все это менялось постоянно. Как только Чондэ переходил из одного состояния в другое, завершая один этап изменений, это тут же находило отражение во внешности. Этому не было конца. Чондэ был нестабильной личностью. Его состояния были постоянны только в смене друг друга.       На первый взгляд в этом не было ничего страшного. Люди меняются, для них нормально быть в поиске, но Исин чувствовал всем своим существом, что для Чондэ это не было нормально. Находиться в поиске, когда тебе минула сотня лет, уже кажется глупым, к чему-то за такое время нужно было прийти, хотя с другой стороны, до этого у Чондэ не было для этого причин. Не было того толчка, который дала ему смерть Тома. Перемены тоже казались закономерными, но когда они происходят с таким постоянством, практически безостановочно, это становится разрушительным. Сама личность Чондэ была нестабильна. Она претерпевала кардинальные изменения.       Первое время Чондэ бросало из крайности в крайность. Менялись черты его характера, свойства его личности. Иногда он был спокоен как океан, иногда горел ярко словно фейерверк. Ко всему прочему, ему будто становилось тесно. Его разрывало на части, взрывало изнутри, и ему нужно было больше места. Его душа была в вечном движении, и он сам, следуя за ней, нуждался в движении. Он искал себе место, где бы чувствовал себя комфортно.       Чондэ начал давать себе слабину. Видимо решив, что с него хватит четырех стен, он стал изредка выбираться за их пределы, когда выдавалось свободное время. Все шло по нарастающей. Редкие прогулки с Плутоном по живописным местам превратились в постоянные вылазки, только уже в полном одиночестве. Кабаки, алкоголь, пьяные драки. И опять девушки, девушки, девушки. Будто бы ярость, которая копилась в Чондэ многие годы, как и желание забыться, став абсолютно другим человеком, нашли выход. Как только у него переставало хватать сил терпеть происходящее, он оставлял послушного себя в четырех стенах своего кабинета, переодевался во что-то неброское, бережно вешал на спинку кресла свое пальто, и пропадал.       Когда Ким Чондэ уставал от пьянства и драк, он уходил в море. Часами сидел на носу корабля в молчании и просто наслаждался тишиной. Волны, облизывающие корабль, успокаивали, они остужали огонь, которым пылала его душа. Если же он не мог терпеть неподвижность, он поднимался в небо. Не на зонтике. Он был слишком сложен для полетов и отвлекал на себя все внимание. Чондэ предпочитал крылья. Когда ему хотелось подумать, когда хотелось привести мысли в прядок, он летал. К полетам как таковым Чондэ быстро потерял интерес. Ему хватило этого и во время обучения. Восторг прошел быстро, буквально за первые несколько лет. Казалось, что летал и телепортировался Чондэ больше, чем ходил пешком, поэтому прогулки для него были такой же экзотикой, как полеты для других.       И в мире, за пределами своего кабинета и своих обязанностей, Чондэ был кем-то другим. Он был неистовым, полным гнева и силы, грубым и, если честно, чертовски потрясающим. Исин понимал, что ему не должно нравится такое поведение Чондэ, но он не мог ничего с собой поделать. Он был восхищен и сбит с толку. Этот Чондэ Исину нравился больше, чем тот потонувший в жалости к себе и беспробудной грусти. Так, было ощущение, что Чондэ продолжает бороться. Пусть по-своему, пусть неправильно, но справляется с тем, что на него навалилось. Было видно, что он пытается это преодолеть. По крайней мере, так Исин говорил себе, стараясь оправдать действия Чондэ. И если пьяным дракам и разрухе он еще мог найти объяснения, то беспорядочным половым связям — нет.       — Ким Чондэ, — шептал Исин, разгуливая взад-вперед под запертой дверью, в которую он входить не собирался, потому что ему и так все хорошо было слышно, а видеть происходящее было необязательно, он уже насмотрелся, — ты стабильно просуществовал… сколько? Лет, хм, 80 точно. Так вот, просуществовал без загулов и тут — на тебе…       Словно дополняя красками слова молодого человека, из-за двери послышался особенно громкий стон, заставляя Чжана болезненно поморщиться и остановиться, будто в оцепенении. По его телу будто проходил ток.       — Вы можете быть тише? — прокричал Исин, злобно пиная дверь. — Я тут вообще-то разговариваю. Сам с собой. Но… кроме себя-то мне и поговорить не с кем. Вот так и сходят с ума. Сначала начинают разговаривать с собой, а потом… с фиолетовыми крокодильчиками. Или нет. Фиолетовые крокодильчики, наверно, так себе собеседники. Ну, вот что хорошего может сказать крокодильчик, особенно если он фиолетовый? У него явно есть какие-то проблемы… с самим собой. И со своим самоопределением.       Чжан Исин устало сполз по стене на пол, вытягивая свои ноги. Ему было немного тоскливо и в какой-то степени даже обидно. С другой стороны, мог ли он винить в этом Чондэ? Наверно, нет. Просто с каждым новым шагом, каждым новым прожитым годом, Исин начинал ощущать, насколько незначительно было его место в жизни Чондэ, и это было больно. Столько всего происходило в этой жизни. Встреча с Исином с легкостью могла затеряться среди всех этих событий. Очень обидно. Ведь Исину так хотелось быть самым ярким и запоминающимся воспоминанием. Разве много он просит? Пожалуй, да.       Исин всеми силами старался просто не замечать, как болезненно скручивает его легкие каждый раз, когда Чондэ начинал флиртовать с новой девушкой. И в то же время, просто не мог не поразиться тому, как умело он это делает. Дело было в его природном обаянии и этой обворожительной улыбке. В его самодостаточности и свободе. В его силе и страсти. На это нельзя было не клюнуть. И, если честно, Исин сам на это попался, так что он не мог винить других, если и они не могли сопротивляться, и с готовностью давали Чондэ то, чего он хочет.       — Мне бы стоило поучиться этому у тебя, — задумчиво бормотал Исин.       Он сидел в каком-то кабаке за столом, подперев руками подбородок, и не сводил завороженного взгляда с Чондэ напротив, который флиртовал с очередной дамой, слишком симпатичной для этого места, стоит отметить.       — Как ты можешь быть настолько безнадежным и при этом чертовски притягательным? Я просто не понимаю, Чондэ. Мне становится больно, когда я смотрю на тебя, и такое чувство, что я не встречал никого красивее. Я видел самые ужасные твои стороны, но как так вышло, что я до сих пор не могу отделаться от мысли, что ты идеален? Иногда я думаю, что этим девушкам повезло больше, чем мне, потому что, во-первых, ты с ними спал, а во-вторых, ты исчез из их жизни раньше, чем они познали насколько может быть разрушительна любовь к тебе. Нет, не могу больше…       Исин тряхнул головой, опуская ее, чтобы не видеть больше лица Чондэ. Сердце так сжималось, что казалось, могло разорваться от любви. Когда Исин не отвлекался на события и снова обращал свой взгляд к Чондэ, он снова начинал тонуть в чувствах, которые накрывали его волной и тянули ко дну. Он настолько сильно желал Чондэ, что не мог себе даже представить жизнь, где его не будет рядом. Где они не будут вместе. Страшно было даже помыслить об этом. От этого голова шла кругом, и становилось невыносимо.       Мог ли Чжан Исин совершить в своей жизни ошибку больше, чем любовь к Ким Чондэ? К самому невозможному человеку, который только бы мог существовать. Все происходящее казалось таким сложным и невероятным, что Исин запутался. В себе, в своих чувствах, в Чондэ. Он бы хотел, чтобы все было иначе. Проще и понятнее. Без этих сложностей. Чтобы они с Чондэ столкнулись однажды на улице или где-нибудь еще. Чтобы познакомились при других обстоятельствах, и не было между ними этой огромной пропасти из невозможного. Чем дальше Исин двигался, тем явственнее он осознавал, что в этом мире для них не может быть счастливого конца. По крайней мере не для обоих. На каком-то интуитивном уровне, без веских доказательств, он просто понимал, что какой бы сильной его любовь не была, она не вытерпит всех препятствий на сложном и неправильном пути, который он избрал. Им просто не суждено быть вместе, как бы сильно Исин этого не желал. Отказаться от своей любви ему было бы проще и менее болезненно, чем развязывать бессмысленную войну против мира, выстоять которую ему не хватит сил. Стоит оставить надежду на счастливый конец прямо здесь, просто пожать друг другу руки и разойтись своими дорогами, признавая случившееся очень увлекательным приключением. Их миры и обстоятельства, которые привели к этому моменту очень разные. Между ними стена условностей и страхов.       Исин всерьез стал задумываться, стоит ли это того. Он боялся признать, что хочет опустить руки и оставить все как есть, потому что он столько раз говорил о силе своей любви, и опрометчиво обещал сделать все возможное и невозможное, чтобы добиться желаемого, но сейчас-то он понимал, что совершил глупость. Сейчас он не был уверен ни в своей силе, ни в любви, ни в обещаниях, которые выполнить, скорее всего, не сможет. И теперь он знал, как глупо выглядел со стороны, когда ошибочно полагал, что сможет все. Когда полагал, что занимает какое-то очень важное место в жизни Чондэ. Это было не то что больно, скорее очень неприятно. Как тошнота или головокружение. И чтобы хоть как-то стерпеть это чувство, Исин старался превратить это в шутку. Любую ситуацию, которая причиняла ему дискомфорт он старался обратить в шутку. В этом бы был хоть какой-то смысл, если бы были слушатели или свидетели, которых можно было убедить в том, что Исина это не задевает, но был только он. Его мысли и чувства, а их обмануть было невозможно. Исин знал себя слишком хорошо, чтобы верить в свою ложь.       — Как у тебя это выходит? — бурчал себе под нос Исин, сидя на каменном подоконнике.       Он болтал ногами, стараясь выглядеть безразличным к происходящему, но игнорировать яркую улыбку Чондэ он не мог. Она притягивала его взгляд, все его внимание, и ничего в этом мире, казалось, не было таким важным, как она.       — Нет, серьезно, всего лишь одна улыбка, и все женщины у твоих ног, — продолжал он, задумчиво созерцая носки своих кроссовок. — Это какой-то новый уровень пикапа. Мне в лепешку нужно разбиться, чтобы на меня обратили внимание, а тебе достаточно всего лишь улыбнуться. Это несправедливо. Ненавижу тебя, Ким Чондэ.       Чжан жалобно поджал губы. Он не хотел говорить «ненавижу», просто слово как-то само сорвалось с губ. Если бы Чондэ услышал это, он бы наверняка был недоволен. Хотя, какая разница. Исину казалось, что сейчас он действительно имеет право на произнесение этого слова. После всего было бы странно, если бы он это не сказал. И пусть смысл в это слово вкладывался совершенно другой, сейчас оно было как никогда уместно.       — Эй, остановись, — Исин чуть нахмурил брови, понимая, куда клонит Чондэ, ненавязчиво отставляя бокал вина, — серьезно, Чондэ, остановись. Это плохая идея. Она королева. Поверь мне, это проверенная информация. У тебя потом будут проблемы…       Исин лишь опечаленно выдохнул. На что он надеялся? На то, что Чондэ вдруг услышит его, резко поменяет планы и уйдет? Это было маловероятно. Это ведь Ким Чондэ. Быть до глупого безрассудным вполне в его стиле.       — Ну ты хоть это… предохраняйся, — молодой человек прикрыл глаза. — Нет, разумеется, ты этого не сделаешь…       Исин шмыгнул носом и отвернулся в сторону окна, подставляя лицо мягкому ветру, залетающему в комнату. Что будет дальше, он знал хорошо, кажется, что даже наизусть. И даже если он не смотрел, если закрывал глаза и затыкал уши, он все равно отчетливо видел все, что происходит. Это походило на какой-то мазохизм. Или больше на насилие, потому что Исин этого не желал.       Никто, наверно, никогда не задумывался, каково это быть невольным свидетелем ситуации. Особенно если эта ситуация завязана на постельной сцене человека, который тебе очень сильно симпатичен. С которым, в перспективе, хотелось бы иметь отношения. А ты просто сидишь, и стараешься не замечать, как он занимается сексом с какой-то малознакомой девушкой.       На самом деле Исин не всегда демонстративно скалил зубы и отворачивал свою постную мордашку в сторону. Он чувствовал смущение, чужие стоны доставляли ему дискомфорт, копошась в сознании своими грязными ручками, вызывая раздражение, от которого пальцы сами сжимались в кулак. Поначалу молодой человек был растерян, не знал, как на это реагировать, ведь интимные сцены подобного рода не предназначались для посторонних глаз. Чондэ не был порно-актером, а Исин не планировал провести ближайшие пару часов за просмотром домашнего порно. Это так. Только было одно «но».       Если бы после кто-то спросил Чжан Исина, что он чувствовал, оказавшись в самой гуще этих событий, он бы абсолютно точно бросил что-то вроде «это было ужасно», и максимально правдоподобно изобразил бы на своем лице недовольство и отвращение. Однако это не было правдой. Исин бы никогда не признался в том, что в нем пробуждалось любопытство, которое перерастало в обжигающее желание, тягучей смолой растекающееся от низа живота по всему телу. Он не мог и не хотел признаваться в этом самому себе. Это было смущающе, он чувствовал себя последним извращенцем, и оттого разыгрывал сцены отвращения от происходящего, хотя здесь было некому его упрекнуть. Хватало всего одного случайно брошенного взгляда, чтобы выпасть из реальности на долгое время. Он даже сам не замечал, как заворожено наблюдает за Чондэ. Он разглядывал его, просто пожирал глазами. Впитывал каждую секунду увиденного. И это доставляло ему удовольствие.       Он старался запомнить все. Каждое движение Чондэ, его приоткрытые губы, совсем черные от возбуждения глаза, и даже то, как он откидывал мокрую челку кивком головы. Исин просто тонул в этом. Он забывался и, порой, ловил себя на мысли, что не замечает ничего вокруг. Ни время, ни девушек, которые вечно менялись, ни их стонов… он отчетливо помнил только Чондэ. Только он существовал для Исина.       Когда сознание возвращалось обратно в бренное тело Чжан Исина, молодой человек чувствовал себя отвратительно. Он понимал головой, то, что с ним происходит, то, что с ним делает Чондэ, просто неправильно. И жгучее желание, и стыд, который отходил на второй план в считанные минуты, и влечение к мужчинам, которое должно было казаться неправильным, но почему-то не казалось. Все это чье-то пагубное влияние, думал Исин. И он даже знал, чье.       Но что больше всего Исин ненавидел в постельных воспоминаниях, так это то, что Чондэ-то себя вполне удовлетворял, а вот о самом Исине никто не думал. А ему бы не помешало хоть раз отойти, чтобы снять напряжение. Только вот этот фильм нельзя было поставить на паузу, а заниматься собой параллельно с ним, Исину не позволяло воспитание. И после было сложно воспринимать все то, что происходило дальше, потому что в воображении все время всплывало лицо Чондэ во время секса, и не думать о нем было так же сложно, как не думать о белых медведях. Это было то, что Исин бы хотел забыть, но с другой стороны, это была одна из тех вещей, которые молодому человеку не довелось бы увидеть при других обстоятельствах. Однако теперь, даже когда Исин этого не хотел, увиденные картины все равно всплывали в памяти. Воображение подкидывало все новые и новые подробности, видимо решив сыграть злую шутку. Чжан был готов рвать на себе волосы, только чтобы избавиться от этого, но ему не давали ни возможности, ни тем более выбора.       — Жизнь тебя за это накажет, — со злорадной усмешкой проговорил Исин, прислоняясь затылком к каменной кладке, — впрочем, так тебе и надо…       И когда он это говорил, он имел в виду, разумеется, внебрачного ребенка, худший кошмар Чондэ, а вовсе не свое появление в его жизни. Он ведь даже помыслить не мог тогда, что может быть настолько значимым для кого-то и не важно, в хорошем или плохом смысле.       После всего увиденного, было странно допустить, что Исин может что-то дать Чондэ. Что-то такое, чего никто до этого предложить не мог. Что-то, чем он выделялся среди других. Кроме того, что он был… хотя, может и не был. Исин уже не знал, где правда, а где вымысел, где граница между сном и явью, есть ли жизнь за пределами этих воспоминаний. Он блуждает по ним уже так долго, что уверенность в том, что так было не всегда, начинает угасать. Не было и уверенности в том, что Чондэ не врал. Почему-то Исин начал сомневаться в его правдивости и искренности, в которой раньше не было сомнений. Сейчас Чжан допускал, что такое вполне могло случиться, и большая часть из того, что он говорил, было ложью, потому что причин быть искренним у него не было. Так он считал. Врать и увиливать вполне нормально, чтобы защитить себя от вмешательства посторонних людей. Вряд ли кто-то незнакомый мог бы все это понять, потому что даже Исин, который, казалось, был готов принять все, что касается Чондэ, не мог.       Исин лежал на полу кабинета, разглядывая затейливый потолок, по которому, сплетаясь, перемещались словно змеи, лучи яркого света. Они были действительно яркими, словно солнце, но почему-то Исин не чувствовал дискомфорта, когда на них смотрел. Наоборот, ему не хотелось смотреть туда еще. Этот свет окутывал его и мысли, все тело от макушки и до пяток, пропитал собой до кончиков пальцев и волос. Это немного отвлекало. Менялись события. Вокруг происходило какое-то действие, но все это была рутина, которой не было смысла уделять особое внимание. Так Исин и лежал. Он хотел пролежать так до конца. Неподвижно, с закрытыми или открытыми глазами, думая о чем-то отвлеченном или вовсе ни о чем. В сущности, было без разницы, главное не быть частью происходящего. Просто Исин почему-то не ждал, что может произойти что-то, что заинтересует его, заставит подняться и внимательно следить за происходящим. Вот только такое произошло. Исин правда не сразу понял, что именно, поэтому внимание его было весьма рассеянным. Только чуть позже, он понял, что происходит что-то важное… что-то, касающееся его.       — Итак, новый список, — Исин услышал знакомый голос Смерти, который не слышал уже долгое время, и инстинктивно начал вслушиваться в слова, — посмотри, ознакомься.       Смерть опустила несколько листов на стол, призывно подвигая их в сторону Чондэ. Тот задумчиво посмотрел на них, отрываясь от заполнения отчета, а потом от руки в железной перчатке, поднял свой взгляд до маски.       — Что-то важное? — после молчания поинтересовался он, протягивая свою руку к списку.       — А должно? — в тон ему ответила вопросом на вопрос Смерть.       — Нет, просто непривычно видеть, как ты занимаешься такими мелочами, как доставка писем или у нас кадровый голод и кроме как тебе этим заняться некому?       — Просто решил, что список нуждается в некоторых пояснениях…       — Пояснениях? Думаешь, что за сто с лихом лет я так и не разобрался, что с ним делать? — Чондэ, быстро просмотрев список, перевел непонимающий взгляд на Смерть, вскинув бровь.       — Там есть пометки, с которыми тебе встречаться не доводилось, — спокойно заключила Смерть. — Вот, — она прижала листы к столу, откладывая ненужные, пока не добралась до того, что искала, и указала пальцем, закованной в железную перчатку, на имя, — пометка рядом с именем. Означает, что это особый случай.       Чондэ мгновением дольше, чем это нужно было, вчитывался в имя, прежде чем выражение его лица несколько раз изменилось.       — Чжан Исин, — еле слышно проговорил он, и голос его волнительно дрогнул, — что за особый случай?       — Особые указания на его счет, — устало вздохнула Смерть, поправляя полы своего плаща, — никакой документации и только черный зонт.       — Что? — Чондэ с трудом оторвал непонимающий взгляд от аккуратно выведенного имени. — Что значит никакой документации? Поясни.       — Это значит, что тебе, слава всем несуществующим богам, не нужно писать отчеты о посещении этого ребенка и заводить на него папку. Должно быть ты рад. Одним геморроем меньше…       — Чертовски рад, учитывая, что этот список состоит из сотни имен и, по сути, работы не особо убавилось, — забормотал молодой человек, — и не то, чтобы я хотел этим заниматься, но все же мне интересно, почему я не должен? И почему только черный зонт? Неужели мальчик уже успел провиниться? Он же только-только родился…       — Я ведь уже упомянул, что это особый случай, — Смерть поочередно, немного нервно, ударила пальцами по столу, отбивая дробь.       — И что в нем, — Чондэ чуть двинул бровями, акцентируя внимание на списке, — такого особого?       — Хм, — задумчиво выдохнула Смерть, — тебе этого знать не обязательно.       — Неужели? — молодой человек откинулся на спинку кресла и скрестил на груди руки. — Не пойми неправильно, я просто хочу знать, какова будет цена моей ошибки. Если что-то вдруг пойдет не так, я хочу знать, что мне делать, и чего мне это будет стоить. Так будет легче ориентироваться в ситуации и… ты понимаешь, да? Мне будет проще, если я буду иметь хоть смутное представление о положении вещей, чтобы в экстренной ситуации корректировать свои действия.       Смерть прислонилась к столу и, скрестив на груди руки, устремила взгляд перед собой. Непривычно было слышать ее молчание, потому что она всегда с готовностью рассказывала все и обо всем. Так, по крайней мере, казалось Чондэ. А сейчас она молчала, будто не находила слов, не знала с чего начать и стоит ли вообще это делать. Было слишком много деталей для пояснения и не хотелось начинать издалека. Были и вещи, которые открывать просто не хотелось, хотя они и не были страшной тайной. Казалось, проще было промолчать, но внимательный, полный ожидания, взгляд Чондэ просто не давал возможности.       — Мальчик под моей опекой, так что вся документация на мне, — неожиданно спокойно произнесла Смерть и, оттолкнувшись от стола, направилась к выходу, — более тебе ничего знать не нужно.       — Эй, — вскрикнул Чондэ, подскакивая с кресла, — это не ответ! Почему только черный зонт? Неужели так сложно обрисовать ситуацию хотя бы в общих чертах?       — Я сказал тебе все, что ты должен знать, — Смерть чуть вскинула руку вверх, помахивая ей на прощание, — просто попытайся в этот раз не облажаться и сделать все так, как я тебя просил.       — А если не сделаю? — с вызовом бросил молодой человек, чуть вскидывая вверх подбородок.       — У тебя будут серьезные проблемы, — Смерть остановилась в дверях, чтобы бросить взгляд на Чондэ, — впрочем, как и всегда… но только серьезнее.       Юноша нахмурился и, раздраженно фыркнув, обессилено упал в кресло, когда дверь в кабинет, глухо хлопнув, закрылась.       — Доколе? — Чондэ устало опустил голову, проводя пальцами по закрытым векам. — Почему он говорит обо всем, о чем только можно, но только не о главном? Это какая-то очередная проверка моей компетентности как исполнителя? Знает же, падла, на чем меня засадить… что-что, а исполнять приказы, смысла в которых я не вижу, мне никогда не удавалось.       Воспоминания, затерянные где-то между жизнью и смертью, оставленные по другую сторону во время перехода, щекотали сознание. Словно что-то незаметно выкорчевало с корнем их из памяти, а с годами и место, где они должны были быть, сравнялось с землей. Это называют дежавю. Что-то копошится внутри сознания, но придать этому четких очертаний просто невозможно. Не за что ухватиться, все попытки ведут в тупик. Вот здесь, на кончике языка, забытое слово вертится, но никак не слетает. Отвратительное чувство.       Чондэ вздохнул, задумчиво протягивая руку к разбросанным по столу листам, чтобы подцепить пальцами тот, на котором среди множества других имен, было отчего-то знакомое ему имя, только он не помнил, как так вышло, что он его знает. Был лишь четко уверен, что это что-то определенно важное. И дело было даже не в странной пометке рядом с именем, а с ощущением волнительной тревоги, завязывающейся тугими узлами вокруг горла.       Молодой человек ощущал, как ему через голову набросили на шею петлю, но затягивать не стали, будто бы знали, что нет смысла делать больше, он и сам с готовностью шагнет в пропасть, как и всегда это делал. Словно Чондэ не мог иначе. Без самоубийства. Даже прекрасно отдавая себе отчет в том, что этого не стоит делать, он специально расшатывал табуретку у себя под ногами, искренне веря, что сможет устоять. Но разве он мог? Еще ни разу у него это не вышло, а он с азартом продолжал, будто в следующий раз точно устоит.       Ким Чондэ был зависим в своем глупом стремлении к саморазрушению. Всегда очень болезненному. И зная это, хотя, скорее ощущая на подсознательном уровне, Исин напрягался всем телом, потому что предполагал, чем все обернется.       Чжан Исин был весь во внимании. Звучание собственного имени было для него как красная тряпка для быка. Он ощущал непривычный трепет ожидания, потому что сейчас ему предстояло увидеть нечто важное. Он знал, что в конце ему предстоит появиться, но он почему-то не думал, что это случится значительно раньше, чем он рассчитывал. У его истории должно было быть начало, но кто бы мог знать, что оно случилось не в ту роковую ночь в его доме, а за много лет до этого. Исин почему-то был несказанно этому рад, и в той же степени испуган, потому что выходило, что есть промежуток времени в его жизни, о событиях которого он не имел понятия.       С каждой прожитой в этом пространстве минуте появлялись новые вопросы. Они множились с невероятной скоростью. Какие-то были бессмысленными, какие-то очень важными, но все они были в его голове, а вот ответов на них не было. Исин торопил время, желая пойти дальше по воспоминаниям, только в этот раз движения не происходило. Воспоминание застряло. Словно зависло. И страх, что Исину не откроется истина, которую он так жаждал открыть, охватывал его от макушки до пяток. Ему абсолютно точно нужно было знать, что будет дальше. Он желал этого так явственно, что не мог сохранять самообладания. Руки нервно подрагивали. И если сейчас вдруг окажется, что на этом моменте киносеанс будет окончен, он потеряет рассудок. Это будет самой жестокой шуткой из всех возможных.       За этим воспоминанием скрывается что-то важное. Для него. Для Чондэ. Для них обоих. Там ответы на его вопросы. Там то, что он искал с самой первой ночи. Возможно, самая большая тайна, которую скрывает от него Чондэ. Причина, по которой он явился к Исину спустя много лет с этого момента. Объяснение тому, зачем ему это понадобилось, его мотивов, его чувств. Исин должен это знать. Он хочет быть уверен, что это не была очередная блажь. Что он это не от скуки. Исин просто хотел знать, что Чондэ чувствует хоть маленькую часть того, что Исин чувствует к нему. И чем дольше было ожидание, тем больше была уверенность в том, что именно в тех воспоминаниях ответ. Вот только хочет ли Исин его знать? Он ведь не мог даже предположить, как все обернется там, в будущем для Чондэ и в прошлом для Исина. Чондэ никогда не говорил об этом, даже не упоминал, что они были знакомы, а Исин не помнил. Может быть они и не были? Тогда…       — Давай же, — взмолился Исин, ощущая, что начинает захлебываться в вопросах и страхе узнать на них ответ. И когда Исин почти что не мог вздохнуть от волнения, все кругом окутала дымка.       Долгожданный белый туман налетел стремительно. Он как голодный зверь пожирал все вокруг, оставляя после себя лишь белую пустоту. За ним пришла темнота, вбирая в себя яркий свет, который резал глаза.