Les Arcanes. Ole Lukoie

      Был уже поздний вечер, время близилось к полуночи. Часы-солдатики отмеряли стрелками минуты, оставшиеся до конца этого дня, и тиканьем своим развеивали тишину сонной квартиры.              Через раз из ванной слышался шум воды — Исин неспешно готовился ко сну. Он собирался сменить постельное белье, и то ли совесть, то ли какая-то дотошность, привитая ему в детстве, не позволяли лечь в чистую постель, не намылив себя хорошенько с ног до головы перед этим.              Исин вообще был полон условностей и суеверий. Он менял белье, чтобы начинать следующий год своей жизни с чистой постели. Перед наступлением нового года он обязательно производил генеральную уборку, начиная ее за неделю, и в процессе перетряхивал и перемывал всю квартиру, выбрасывая из нее половину вещей, иногда даже нужных, а каждые полгода он обязательно что-то переставлял, менял, переделывал, чтобы внести хоть какие-то кардинальные изменения в свою рутинную и весьма однообразную жизнь.              Так за прошедший год они купили новый диван и книжный шкаф в гостиную, сделали небольшой ремонт в кухне и поменяли гарнитур. Все только потому, что Исин не мог терпеть однообразия, ему необходимо было менять обстановку. А Чондэ просто не мог терпеть эту жизнь. И если Исину было достаточно повернуть диван или поменять постельное белье, то Чондэ такие полумеры не спасали. Его душа требовала кардинальных изменений не только в окружении, но и в нем самом. Он хотел другой цвет волос и прическу, хотел полностью поменять гардероб и переехать в другую квартиру в другом городе, что находился в другой стране. И чтоб каждый месяц, если не чаще.              Но сейчас он был связан по рукам и ногам, ему ничего не оставалось, кроме как смириться с неизбежным однообразием своей жизни, где каждый день такой же, как предыдущий, и нет разницы между этим столетием и тем.              Он чувствовал себя пауком в консервной банке, отсчитывал минуты до конца собственного юбилейного дня рождения, глядел с грустью на двойку с двумя нолями, торчащую из праздничного торта, и хмуро уплетал его кусочек.              Торт был сладким, но за горечью бытия сладость не чувствовалась, так что Чондэ ел просто безвкусные бисквитные ошметки и запивал их остывшим чаем.              Телефон, лежащий рядышком на барной стойке, завибрировал и залился звонкой трелью, оповещая о том, что полночь наступила. Вода в ванной перестала шуметь.              Чондэ вздохнул тяжело и сунул себе в рот еще ложку торта. Вот он больше и не именинник. День его рождения прошел, а тоска и тяжесть прожитых лет остались. Как пришли они к нему лет восемьдесят назад, так и не ушли. Отказывались. Грустно было понимать, что никуда и не уйдут. Они отныне его неизменные спутники. Спасала только мысль о том, что человеческая жизнь безумно коротка, потому недолго Чондэ страдать в дурной компании.              Дверь в ванную хлопнула. Чондэ толкнул двумя пальцами телефон, убирая его от себя подальше. Он слышал, как Исин топчется в прихожей, и знал прекрасно, что рано или поздно он на кухню зайдет.              Сейчас его почему-то хотелось видеть меньше всего. Точнее говорить с ним и оправдываться за свою постную морду, которою Чондэ, как бы не пытался, сейчас не мог сделать радостнее. У каждого человека бывают такие моменты, когда хочется остаться наедине со своей тоской. Не делиться своими переживаниями и не плакать на плече. Не хотелось и дежурных вопросов, допросов, только понимающего молчания и иногда отвлеченных бесед. Почему-то именно тогда, когда нужно было, чтобы окружающие люди вели себя с тобой как обычно, они чувствовали необходимость быть понимающими и заботливыми, иногда излишне дотошными в своем стремлении помочь, хотя нужно было это исключительно им самим.              Исин долго бродил по дому, хлопал дверями, суетился. Чондэ отрезал себе еще кусочек торта, взамен съеденного, и принялся с видом страдальца его уминать. Он уже был сыт по самое горло в прямом и переносном смысле. Ел торт через силу, но все еще ел. Это была его обязанность, как именинника, и когда если не сегодня ему обожраться и помереть молодым?              Снова хлопнула дверь ванной. Чондэ слышал, как Исин бросил полотенце в корзину для белья и, судя по грохоту, промахнулся. Исправлять результат своих трудов он не стал, лишь чертыхнулся, захлопнул за собой дверь и побрел на кухню.              — Спать не собираешься? — он дежурно поцеловал Чондэ в макушку. Очередная условность.              — Я занят, — буркнул Чондэ, ковыряя чайной ложкой кусочек торт.              Исин поглядел скептично на него, затем на торт и обратно.              — Понятно.              Он помотал головой, решив не вдаваться в подробности. Уже привык к тому, что некоторые вещи нужно просто принимать, как данность, а не лезть разбираться.              Чондэ шмыгнул носом и опустил голову еще ниже. Понадеялся, что если нырнет лицом прямо в торт, никто не заметит, что он в дурном расположении духа.              Исин принялся греметь шкафами, переворачивать содержимое ящиков и тумбочек, потому что во время последней перестановки все переложил и забыл куда. Так что каждый раз, когда он заходил на кухню, начинался квест. Сначала «найди то, что тебе нужно», потом «положи так, чтобы потом найти» и заканчивалось это все «забудь, куда положил».              Чондэ это копошение выносить не мог. То ли из-за дурного расположения духа, то ли потому что ночью уровень шума снижался, и привычные звуки казались слишком громкими, ему громыхание резало слух.              — Крайний верхний справа, — сквозь зубы прошипел Чондэ.              — Я же его только что проверил, — с раздражением произнес Исин, дергая дверцу указанного шкафчика на себя, — а-а-а...              Он смущенно почесал ладонью кончик носа. Комментарии здесь были излишни.              — Что-то случилось?              Чондэ вскинул голову, чтоб посмотреть на Исина. Тот в это время задумчиво разглядывал содержимое холодильника, и потому весьма выразительный взгляд им замечен не был.              — Ничего, — буркнул Чондэ, опуская голову.              Если он думал, что этого короткого ответа будет достаточно, чтобы свести разговор на нет, он сильно ошибался. Ему, в качестве утешения, лишь несколько мгновений тишины, пока Исин наливал себе сок из бутылки.              Молчание было долгим и натянутым, его инстинктивно хотелось нарушить, но больше встать и уйти.              Исин привалился к кухонной тумбочке, скрестил на груди руки и бросил на Чондэ долгий взгляд.              — Чего тогда такой грустный? — Чжан отпил сок из стакана.              — Ничего.              Исин вздохнул тяжело.              — Ты недоволен чем-то, Чондэ? — слегка на повышенных тонах спросил он.              — Нет.              Исин недовольно закусил губу.              — Ты хотел по-другому отметить?              — Нет, — тихо буркнул Чондэ.              — Нужно было позвать Минсока, — понимающе закивал Исин.              — У него и без меня дел много...              — Я тебя умоляю, — хмыкнул Исин, — есть ли в этом мире хоть что-то важнее, чем день рождения его горячо любимого младшего брата?              — Он меня поздравил и хватит с него, — Чондэ смущенно коснулся кончиками пальцев брови, — не настолько это важный день...              — Может, обиделся из-за того, что мы не позвали Бэкхёна?              — Нет! — вскрикнул Чондэ. — Боже упаси! Никаких торжеств с этим человеком! Я не готов праздновать свой день рождения весь следующий месяц, а с ним по-другому и не получится.              — Ох, Чонин!.. — ахнул Исин, прижимая ладонь к губам. — Надо было его позвать...              Чондэ иронично изогнул брови.              — Ты же в курсе, что он все еще тебя побаивается?              — Меня? — Исин удивленно округлил глаза. — Меня? Почему?              — Ты знаешь, — с нажимом произнес Чондэ.              — Ну, — Исин виновато закусил губу, — может, со стороны я и выгляжу, как будто немного не в себе, но...              — Немного? — усмехнулся Чондэ. — Ты выглядишь так, как будто много не в себе. Как будто маразм шарахнул тебя раньше времени, да так знатно, что ты с головушкой своей с концами рассорился.              Чжан фыркнул презрительно. Он и сам понятия не имел, почему в присутствии Чонина вел себя совершенно неадекватно, и настроение у него резко скакало от доброты и заботы до неконтролируемой агрессии и жажды убийств. Наверно, со стороны это действительно выглядело пугающе, особенно потому, что поведение его не поддавалось никакой логике и шло поперек здравому смыслу. В свое оправдание Исин мог сказать только то, что это было не специально.              — Не переживай об этом, — Чондэ отмахнулся, — он обещал заскочить ко мне ночью... ну, знаешь... с культурной программой.              — А-а-а, — протянул Исин, понимающе, — звучит круто. По крайней мере, лучше, чем гонять чаи с двумя старперами на кухне.              — Он старше тебя, — нараспев протянул Чондэ, отхлебывая чай из чашки.              — Ой, не напоминай, — Чжан болезненно поморщился, — мне каждый раз перед ним из-за этого неловко. Как это вообще выглядит с его точки зрения?              — Как будто я педофил и отчаянно моложусь, потрахивая малолеток?              Исин напрягся и втянул со свистом воздух через стиснутые зубы. Если начать разбираться в ситуации и в том, кто они друг для друга, их отношения казались нездоровыми и аморальными, но в реальности все было не так плохо, как на словах. По крайней мере, хотелось в это верить.              — Ла-а-адно, — протянул Исин, вздыхая, — надеюсь, он с этим смирится. Оставлю-ка ему немного торта...              Он с осторожностью стянул из-под самого носа Чондэ тарелку с тортом и торопливо убрал ее в холодильник.              — Кстати, передай ему огромное спасибо от меня. На этой неделе он превзошел сам себя, а прошлая ночь... ух, — Исин произвел неясные действия руками, не в силах описать эмоции, — была просто великолепна.              Чондэ прищурился.              — Ты же понимаешь, насколько двусмысленно это звучит?              — Оу, — Исин вытянул губы трубочкой и будто бы виновато отвел взгляд, хотя было ясно, что он вины совсем не чувствовал. — Ну, ничего противозаконного или неправильного не было...              — Если ты мне в своих снах изменяешь, — вкрадчиво произнес Чондэ и, качнув чайной ложкой в воздухе, указал ей на молодого человека, — я об этом узнаю. И придушу тебя. Так что помолись на ночь...              — Изменяю? — возмутился Исин. — Как ты мог такое подумать? Душой я верен тебе!              — А телом? — уточнил Чондэ, чуть приподнимая бровь.              — А тело там вообще не участвует!              — В общем, я тебе сказал, — помотал головой Ким и, сунув себе в рот приличный кусок торта, продолжил с набитым ртом, — если ты там с кем-то трахаешься...              — Бог с тобой, Чондэ, — Исин сдернул с крючка полотенце и попытался игриво шлепнуть им свою вторую половинку по лицу или тому, что подвернется, — ни о каком сексе речи не идет, так... — он махнул рукой, — небольшой гаремчик из красавцев-мужчин.              — Ну, советую тебе хорошенько помолиться перед сном...              — Шутки-шутками, но прошлой ночью правда было весело. Там были эти... как их... — Исин несколько раз сжал воздух рукой, изображая то ли бьющееся сердце, то ли игрушку антистресс, — жмурики?              — Жмырки, — поправил Чондэ.              — Ага, они! — с энтузиазмом подтвердил Исин. — Такие милые! Лучше щеночков!              — Ты же в курсе, что они плотоядные?              — Что?! — в ужасе вскрикнул Чжан, замирая.              — Шучу, — засмеялся Чондэ, — они безобидные травоядные комочки нежности. И да, ты прав, они милашки... но очень привязчивые, так что если ты не готов забрать весь выводок себе домой, лучше с ними не водись.              — Но...              — Когда они начнут скулить и смотреть на тебя своими огромными грустными глазами, ты заберешь их с собой, и нам придется жить на улице.              — Я готов! — вскинув руку, будто бы вызывался добровольцем, крикнул Исин.              — Я не готов, — вздохнул Чондэ, — к тому же, им нужно очень много внимания, так что придется уволиться с работы и посвятить им все свое время. А еще им здесь нечего есть, так что через месяц они в жутких мучениях умрут голодной смертью...              Исин смотрел на Чондэ с отвращением и ужасом. Тот буквально растоптал все те прекрасные светлые воспоминания о прошлой ночи и о жмырках. О прелестных маленьких жмырках, которые наполнили Исина безграничной любовью и избавили от стресса. И он вообще-то хотел пристраститься к этой жмыркотерапии, а оно вот как оказалось. Нельзя.              — Ты все испортил, Чондэ! — он со злостью откинул полотенце на кухонную тумбу, и громко топая, пошел из кухни прочь.              — Как будто в первый раз, — усмехнулся Чондэ.              — Надеюсь тебе хоть немного стыдно! — послышался злобный голос Чжана из гостиной.              — Самую капельку, — негромко произнес Чондэ.              — Тогда доедай свой торт и иди спать!              — Ладно!..              Чондэ склонил голову набок и стал хмуро ковырять остатки торта в своей тарелке. Торопиться ему было некуда, на праздничный секс он мог даже не рассчитывать, да и настроения не было. Состояние нестояния, очень непривычное для Чондэ.              Сколько он себя помнил, не было в его жизни ни разу случая, чтобы он грустил, но при этом отказывался от секса. Как для сладкого был отдельный желудок, так для секса... свое настроение. Постоянное.              Он не то чтобы был сексуально озабоченным индивидом с извечным стояком, которым можно было гвозди заколачивать, скорее был авантюристом и любителем приключений. Он за любую движуху, лишь бы не сидеть на месте. И секс, зачастую, он рассматривал как развлекательное мероприятие, к которому готов был всегда. Нужный настрой появлялся по щелчку пальцев, а сейчас сколько не щелкай, ничего не происходило.              И вот черт его знает, что именно сломалось. Может, это так человеческая жизнь на него влияла со всей ее скукой и стрессом. Хотелось какого-то разнообразия. Чондэ занудой не был, но стоило признать честно, за прошедший год секс с Исином немного приелся. Он не был плохим, как раз наоборот, но даже хорошее рано или поздно приедается.              Чондэ справлялся с остатками торта бесконечно долго, в итоге, когда он все же заставил себя пойти в постель, был уже второй час ночи. Исин, однако, еще не спал.              Он, как любой взрослый человек, больше всего в жизни хотел спать, но всегда максимально оттягивал этот момент, пытаясь выиграть у следующего дня немного свободного времени, чтобы пожить. Обидно было понимать, что все те лишние минуты, что урвать удалось, обычно заполнялись бездельем, за которое следующим утром приходилось расплачиваться.              — Чего не спишь? — Чондэ лениво взмахнул ногой, сбрасывая тапок, и тот с грохотом ударился в стену.              Исин на мгновение отвел взгляд от экрана телефона, чтобы осуждающе посмотреть на своего возлюбленного.              — Сколько раз я просил тебя так не делать?              — Не знаю, — Чондэ взмахнул второй ногой, и тапок улетел в потолок, — я не считал.              — Раз сто, — Исин отложил телефон на прикроватную тумбочку, — и в сто первый: не делай так.              — Ага, — буркнул Чондэ, заваливаясь на кровать, и по тому, насколько легко он согласился, было понятно, что делать так он никогда не перестанет.              Исин выдохнул устало, прижимая ладони к лицу, и тихонечко простонал, поглаживая кончиками пальцев закрытые веки. Несмотря на то, что Чондэ было уже две сотни лет, он продолжал большую часть времени вести себя, как ребенок, и вряд ли когда-то перестанет им быть. Тем более непослушным. Впрочем, Исин от него совсем не отставал.              — Чондэ, — позвал он, понимая, что молодой человек как лег в постель, так признаков жизни и не подает, что для него было странно, — с тобой точно все в порядке?              — Угу.              Исин придвинулся к Чондэ и обнял его крепко, утыкаясь губами в плечо.              — Точно-точно? — уточнил он.              — Точно-точно, — подтвердил Чондэ.              — Точно-точно-точно?              — Ага.              — Тогда что не так?              Исин поджал губы, замирая в ожидании ответа. Он чувствовал, как Чондэ тяжело вздохнул.              — Мотоцикл хочу, — честно признался он.              — Мотоцикл? — удивленно переспросил Исин, чуть приподнимаясь на локте.              — Мотоцикл... — мечтательно протянул Чондэ.              Повисла небольшая пауза. Исин, нахмурившись, серьезно обдумывал сказанное. Даже если хотелки Чондэ его ни к чему не обязывали, он все равно считал необходимым прикинуть, насколько желание исполнить реально. Прогнозы неутешительные.              Мотоцикл — вещь не самая дешевая, нельзя принимать решение о его покупке спонтанно. Тем более их финансовые возможности сейчас не позволяли даже думать о гипотетическом приобретении. Исин не так давно изъял из семейного бюджета весьма внушительную сумму денег в пользу кафе, так что ближайшие месяцы они жили впритык. Денег не то что на мотоцикл, даже на лишнюю шоколадку не было.              — Зачем он тебе? — изгибая брови, поинтересовался Исин.              — Просто хочу.              Исин тяжело вздохнул. Он не был скрягой, и если бы Чондэ дал понять, что действительно мотоцикл хочет, им грезит и вообще с самого детства только о нем и мечтает, Исин бы непременно изыскал на него средства. Он бы взял кредит, работал бы на трех работах и, возможно, продал бы почку, но мотоцикл бы Чондэ купил.              Однако сейчас не было веры в силу его желания. Это была очередная его блажь, а тратить деньги, которых нет, на дорогую игрушку, которая надоест через пару дней, Исин не собирался.              — Ладно, — устало выдохнул он и перевернулся на другой бок.              Тогда он еще не знал, что в его коротком «ладно» вместо «как хочется, так и перехочется», Чондэ вполне определенно расслышал «конечно, покупай, твое желание закон». К сожалению, понял свою ошибку Исин только тогда, когда было уже поздно что-то изменить.              Это случилось не сразу, утро следующего дня было вполне обычным. И потому, что разговор перед сном благополучно забылся, Исин не почувствовал подвоха ни в излишне приподнятом настроении Чондэ, ни даже в том, что он проснулся первым, чего раньше не случалось никогда. Даже в будние дни, когда будильник истерично надрывался, Чондэ продолжал блаженно сопеть в обе дырочки, и Исину приходилось просыпаться и силой выпинывать своего нерадивого молодого человека из постели. Иногда даже самому собирать, как ребеночка малого, потому что Чондэ отказывался просыпаться раньше полудня. Для него все что до — глубокая ночь, а ночью положено спать. Чондэ, если честно, вообще ненавидел эти человеческие условности, особенно те, что касались любой деятельности раньше обеда.              — Ты сегодня рано, — Исин привычно чмокнул парня в макушку.              — Возможно, — уклончиво ответил Чондэ, в удовольствии поджимая пальцы на ногах. С его кошачьих губ никак не сходила игривая улыбка и, очевидно, он был в весьма хорошем расположении духа сегодня, что в последнее время случалось с ним редко, а по утрам и вовсе не случалось.              — Похоже, культурная программа удалась, — промурлыкал Исин и потянулся через барную стойку за поцелуем.              Он заметил за собой, что в последнее время его настроение целиком и полностью зависело от Чондэ. Если тот был счастлив, Исин просто не мог чувствовать себя уставшим, разбитым или грустным.              — Было здорово, — Чондэ подпер рукой подбородок.              — Где хоть были? — Исин не смог сдержать улыбку.              — В основном в Затонувшем городе. Он так сильно изменился с тех пор, как я был там последний раз...              — Затонувший город? — Чжан чуть вскинул бровь. — Никогда не слышал.              — Я и не рассказывал особо, — пожал плечами Чондэ, — когда я туда последний раз заглядывал, там была полнейшая разруха и беззаконие. Так себе туристическое место. Но недавно там сменился мэр, и все кардинально изменилось... Если бы я знал, непременно бы тебя туда сводил, там ничуть не хуже, чем на Небесном острове. Во многом даже лучше...              Исин усмехнулся.              — Ну, если там нет твоих внебрачных детей, которые попытаются тебя убить при встрече, то... полагаю, да. Там лучше.              — Исин, — серьезно произнес Чондэ, — мы ведь это обсуждали.              — Да, но... недостаточно! — вскрикнул шутливо Исин. — Если ты думаешь, что я не буду тебе припоминать это до конца жизни, ты сильно ошибаешься...              Чондэ скривился недовольно.              — Как славно, что конец моей жизни уже виднеется на горизонте...              — Но-но-но! — Исин предупреждающе вскинул указательный палец. — Давай без этого...              Чондэ лишь пожал плечами. На его губах снова заиграла улыбка.              — А кроме Затонувшего города?Где еще были?              — Ну, — неуверенно протянул Чондэ, — то там, то сям. Заскочили в заброшенную крепость Ордуэл в горах. Говорят, там водятся призраки, но... мы их так и не встретили. А в конце отправились к озеру Слез. Помнишь его?              — Это то самое? — Исин удивленно вскинул брови. — Где звезды цветные?              — Ага.              — О-о-о-о, там круто.              — Мы там весной были, кажется, — Чондэ задумчиво закусил губу, — но осенью ничуть не хуже.              — Здорово, — Исин улыбнулся мягко, — расскажешь вечером поподробнее? Уж очень хочу послушать про Затонувший город.              — Ты еще спрашиваешь? — засмеялся молодой человек. — Конечно, расскажу!              Исин осторожно заправил выбившуюся прядь смоленных волос Чондэ за ухо.              — Они сильно отросли.              Чондэ чуть дернул головой.              — Да, собираюсь от них избавиться, — он отвел взгляд. — Ты не опоздаешь?              Исин бросил взгляд на часы.              — Ох, и правда, надо бы поторопиться.              Он не опаздывал, но прекрасно понимал, что от него хотят отвязаться. Чондэ не терпел вмешательства в свои дела, особенно в те вещи, которые не требовали обсуждения. Если он уже собрался обрезать свои волосы, то не стоит ему об этом говорить, как будто он не в курсе, что надо. Проблема была в том, что Исин никогда о планах Чондэ не знал. Это было что-то его личное, чем он делиться отказывал, да и вообще не видел необходимости. Вечно был сам по себе, что-то там сам с собой решал и сильно бесился, когда другие об этом были не в курсе и лезли со своими вопросами или наставлениями.              Исин за прошедший год стал к этому привыкать. Сначала вставал на дыбы и раздувал ссору, чтобы отстоять свою правоту, а потом просто смирился. Стоило Чондэ выразить хотя бы смутные признаки недовольства, Чжан тут же примирительно поднимал ручки и уходил в закат. Не тревожил больше, хоть иногда был не согласен или решения Чондэ ему совершенно не нравились.              Он был научен горьким опытом и уже сильно устал от их ссор, которые могли случаться на ровном месте. Что удивительно, не всегда именно Исин был инициатором. Он-то себя вечно одергивал и силой вынуждал молчать, не лезть. Пытался все решить мирно, хоть раньше о таком пути и не знал. Чондэ слишком часто осаживал Исина за его эгоизм, тыкал носом и попрекал за то, что он вечно пытается перетянуть одеяло на себя. Это вынуждало бороться Исина с собой, вечно идти на компромисс и забывать о том, что он тоже имеет право чего-то хотеть.              Если подумать, Чондэ вообще поступил по-свински. Он-то от своего эгоизма не отказывался, но вынуждал Исина постоянно приносить себя в жертву ради этих отношений. Не то чтобы Исин был против. В конце концов, он сам пообещал, что будет над собой работать, дабы не шатать их и без того шаткие отношения. И стоило признать, что с тех самых пор, как он стал молча кивать и со всем соглашаться, у них все резко наладилось.              Сначала Исин был таким успехам рад, потом почувствовал подвох, ведь получалось, что теперь центром этих отношений был Чондэ, все делалось для него и ради него. Любые же попытки его потеснить обычно заканчивались обвинением в адрес Исина, мол, столько времени прошло, а ты так и не научился думать о ком-то, кроме себя.              Исин был возмущен таким поворотом. Ему совершенно не нравилось быть на вторых ролях, однако от очередного грандиозного скандала его удержал здравый смысл. Он понял, что с Чондэ других отношений не выйдет. Этот человек требует к себе повышенного внимания, и он отказывается быть чем-то меньшим, чем центром вселенной. И если Исин будет активно вокруг него вертеться и заставлять сиять, то что-то ему да перепадет.              Они ведь уже много раз это проходили, по кругу менялись ролями, но итог всегда был один. Даже когда Исин активно пытался стать центром этих отношений, прикидывался жертвой и без стеснения требовал, чтобы ему целовали ручки, Чондэ умудрялся разыграть партию так, что он все равно оказывался большей жертвой. С ним такая тактика не работала. Можешь сколько угодно страдать, можешь хоть помереть, Чондэ все равно будет самым главным страдальцем, которого зажимают в тиски и не дают толком жить. И, если смотреть по фактам, переплюнуть его было сложно. Мериться своими трагедиями с ним дело гиблое, они у него больше, и он этим всегда очень активно пользовался, чтобы добиваться желаемого.              Он вообще был тот еще гондон. Исин понял это достаточно поздно, уже после того, как влюбился без памяти. У него ушло несколько месяцев на то, чтобы понять, наконец, что не с ним что-то не так, дело в Чондэ. И будто удар в спину, любовь к этому человеку окрепла настолько, что даже осознание ее не пошатнуло. Ей тогда все было нипочем, и была она настолько сильной, что разрушала Исина изнутри.              Если бы года два назад Чжан Исину сказали, в какое болото он влезет, он бы, наверно, только посмеялся, потому что был уверен, что никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах не свяжет свою жизнь с токсичным человеком, и не влипнет в столь неправильные отношения. Но никогда не говори никогда. Прошли годы, и он там, где он есть. Живет с отвратительным, аморальным, невозможным ублюдком, и это самые цензурные определения Чондэ, коих за прошедшее время Исин придумал немало.              Ему с Чондэ было тяжело, тяжело перманентно, и любой здравомыслящий человек скажет, что из таких отношений нужно бежать сломя голову, да только Исин знал, что одному будет еще хуже. Это Чондэ мог найти себе с десяток или сотню таких, как Чжан Исин, а тот вряд ли когда-нибудь встретит хоть кого-то на Чондэ отдаленно похожего. И вряд ли переживет его отсутствие.              Бэкхён говорил об этом много раз, предупреждал постоянно, и недвусмысленно намекал на то, что Исин себя обрек на глобальную задницу. Но что из того? Вплоть до недавнего времени он даже не понимал, о чем Бэкхён толкует. Слишком легкомысленно относился к его словам, а потом одним прекрасным утром на него тяжелой гирей вдруг рухнуло осознание, и все, что он мог, это сказать «блядь» и продолжить чистить зубы.              Он слишком любил Чондэ. Сейчас научился брать эту любовь и размазывать ровным слоем по хлебу, чтобы она не становилась сильно концентрированной и не съедала его изнутри. Но до сих пор случалось, что ее вдруг становилось слишком много, да так много, что Исину хотелось достать дробовик и выстрелить Чондэ в голову, потому что она не просто разрушала его, она требовала разрушать все вокруг.              Хорошо, что в минуты обострения рядом был Чондэ, которого можно было бесконечно целовать или кусать по настроению. Без него бы Исин обязательно пустил себе пулю в лоб или бросился с крыши. Если это то, что Бэкхён зовет «истинной любовью», то нахер ее, если честно. В следующей жизни Исин окопается в бункере и до конца жизни откажется взаимодействовать с людьми, чтобы, не дай бог, никого снова не полюбить так сильно, как любит Чондэ. Если, конечно, это вообще возможно.              А пока он будет благодарен за то, что Чондэ есть рядом. И потому будет позволять ему грязно собой манипулировать и вить веревки, хоть и осознает прекрасно, что любит его сильнее и отношения ему эти нужны гораздо больше. Именно поэтому Чондэ может им крутить и вертеть. Он бы не делал этого, если бы хоть на одну сотую Исин ему был так же важен и нужен, как он Исину.              Именно с этой мыслью каждое утро Исин поднимался, именно с ней завтракал, собирался, целовал Чондэ и уходил на работу, с ней работал, возвращался и засыпал. Он жил с Чондэ каждый день, зная прекрасно, что тот в любой момент может решить уйти, если ему наскучит, или Исин будет слишком активно сопротивляться возводить его в ранг божества. Неправильно, наверно, так было жить. Но у них все неправильно, чего уж.              Все когда-то заканчивается, и Исин постоянно жил с ожиданием этого конца. Он боялся и переживал, и не мог наслаждаться тем, что у него было сейчас, потому что это в любой момент могло закончиться. Он уже не единожды был в шаге от того, чтобы все закончилось раз и навсегда, и каждый раз был в таком ужасе, что готов был вырвать сердце из груди, отдать его Чондэ, лишь бы тот остался. Он был готов убить себя, да что там, убить кого-то еще, а это, вопреки расхожему мнению, в разы страшнее.              — Во сколько сегодня закончишь? — Чондэ откинул вьющиеся, черные, как смоль, волосы назад, и привалился к стене в прихожей.              — Не знаю, — Исин ударил носком ботинка об пол несколько раз, чтобы лучше сел на ногу, — по обстоятельствам.              — Ладно, — Чондэ скрестил на груди руки и бросил на молодого человека томный взгляд из-под пушистых ресниц, — позвони, как соберешься домой, встречу тебя.              Исин замер на мгновение, с долей растерянности глядя на Чондэ, а потом улыбнулся мягко и согласно кивнул.              — Ладно.              Стыдно было признавать, но с течением времени они все меньше уделяли друг другу времени. Видно потому что устали от постоянного присутствия в личном пространстве другого, все больше пытались жить сами по себе и шаг за шагом все отдалялись и отдалялись друг от друга.              — Не забудь! — напутствовал его Чондэ.              — Постараюсь, — бросил Исин, закрывая за собой дверь.              Сейчас вы ждете, что я скажу, будто он об этом тут же забыл, но нет, он, к счастью, помнил. И каждый час не по разу глядел на телефон, борясь с желанием позвонить прямо сейчас, хоть понятия не имел, сколько ему еще до конца рабочего дня осталось.              Чем глубже он закапывался в бумажки и отчетности, тем сильнее он хотел пойти домой. С Чондэ. Желательно пешком, чтобы подольше побыть вместе. Погода, благо, позволяла.              Но вместо того, чтобы закончить поскорее свои дела и позвонить Чондэ, он тянул время и просто ждал наступление вечера, от чего свобода становилась только дальше.              — У тебя что-то назревает? — Лу Хань внезапно заглянул Исину через плечо.              — Ох ты господи! — вскрикнул тот испуганно, хватаясь за сердце. — Ты можешь так не пугать меня? Так же от ума отстать недолго!              — Пугать? — удивился Лу Хань и зачем-то посмотрел на веник в своей руке. — Я тут возле тебя топочу уже минут десять, не моя вина, что ты в облаках летаешь. Так чего у тебя там назревает? — он снова кивнул на телефон.              Видно, Лу Хань не смог проигнорировать томных взглядов, которые Исин бросал на свой телефон, потому, сжираемый любопытством, решил как всегда сунуть нос не в свое дело. Однако, ему это прощалось. Сначала, конечно, всех это сильно раздражало и даже единожды или дважды любопытный нос Лу Ханю все же прищемили, но потом выяснилось, что у его нососовательских привычек есть и положительные стороны.              Шутка ли, Лу Хань, как оказалось, обладал невероятным талантом оказаться в нужное время в нужном месте. И эта супергеройская способность, кроме всего прочего, позволяла ему ненавязчиво разнюхать все и обо всех. Тут сунул свой нос, здесь случайно подслушал, там стал невольным свидетелем, и вот, он уже не просто человеческая версия рояля в кустах, направляющая главного героя на правильный путь, но еще и хранитель всех возможных тайн, в том числе тайн мироздания. Более того, так уж вышло, что он оказался единственным, кто был посвящен во все незаконные и злодейские планы Минсока, в чем тот частично виноват сам, потому что иногда мог запиздеться.              Но стоит отдать Лу Ханю должное, он был истинным джентльменом и умел держать язык за зубами. Чужие тайны он не разбазаривал, всю стратегически важную информацию выдавал порционно и только в том случае, если это было необходимо. За это, кстати, он заслужил уважение главного сплетника — Бэкхёна, с которым был знаком еще с тех самых времен, когда Купидон, вооружившись луком и стрелами, охранял его от Минсока. И, поскольку, он был единственным, кто представлял для Смерти реальную опасность, дружба с ним была Лу Ханю выгодна. Он быстро это смекнул и попытался наладить с Бэкхёном отношения.              Тот первое время очень активно пытался выманить из него чего-нибудь компроментирующее, но когда не вышло, он неожиданно понял, что Лу Хань и слушатель неплохой. И раз уж умеет хранить чужие тайны, то и свои ему доверить не грех.              Таким образом Лу Хань обзавелся весьма авторитетным покровителем (да еще и не одним) и стал хранителем большей части тайн работников той стороны, потому что Бэкхён и их вместе со своими на бочку выложил.              — Да так, — Исин отмахнулся, — Чондэ обещал встретить после работы.              — О-о-о-о, — протянул Лу Хань приторно, — романтика...              — Хотелось бы верить, — Исин удрученно покачал головой, — но чувствую есть какой-то в этом подвох. Наверно, будет водить меня мимо витрин магазинов, вздыхать печально и намекать на то, что очень бы нам пригодилась какая-нибудь очень дорогая и очень ненужная вещь...              Лу Хань засмеялся, а Исин вдруг вспомнил вчерашний разговор перед сном и сразу помрачнел.              — Мотоцикл, — сквозь зубы прошипел Чжан, сжимая в руке карандаш.              — Мотоцикл? — удивился Лу Хань.              — Он будет клянчить мотоцикл, — пояснил Исин. — То-то я думаю утро сегодня таким хорошим выдалось, и Чондэ как шелковый...              Лу Хань бросил на него многозначительный взгляд и хитро улыбнулся.              — Нет-нет-нет, — замахал рукой Исин, — не из этой серии, не из этой.              Лу Хань приподнял бровь недоуменно, но улыбка, немного пошловатая, с его губ не пропала.              — Откуда ты знаешь, о чем я подумал?              — А о чем ты подумал? — тут уже пришла очередь Исину поднимать бровь.              Лу Хань поправил на себе рубашку, отставил веник и с видом мудреца уселся на соседний диванчик.              — Мотоцикл — первый признак кризиса среднего возраста, — очень серьезно, будто врач, сообщающий о тяжелой болезни, произнес Лу Хань.              — Чего? — Исин засмеялся.              — Нет, правда, — молодой человек тоже не сдержался и захихикал, все же серьезность не его конек. — Ему сколько? Лет...              — Двести.              — О боже, — Лу Хань прижал пальцы к губам, — я бы дал не больше ста восьмидесяти. Но двести... да, думаю это самое оно для кризиса среднего возраста.              — Отлично, — хмыкнул Исин, — только из одного кризиса вышел, как тут же вошел в другой. Типичный Чондэ.              — Ну, мотоциклы... — Лу Хань протянул задумчиво, — это круто. Мужская романтика. Каждый мужик хочет себе мотоцикл, но больше всего, конечно, он его хочет в пятнадцать и тридцать лет.              — Я не хотел...              — Да у тебя все не слава богу, — отмахнулся молодой человек. — А я вот хотел. Очень сильно хотел, даже начал на него копить, но быстро отпустило. Сейчас снова хочется, и чем ближе я к тридцати, тем сильнее.              Исин задумчиво дернул мочку уха.              — Ну, как хочется, так и перехочется, — вынес свой вердикт он. — У него по двадцать кризисов в год, я разорюсь ему каждый раз мотоциклы покупать.              — Я бы купил, — пожал плечами Лу Хань, поджимая губы, — но один и на все кризисы. Чтоб как только ему моча в голову ударит, он садился бы на свой мотоцикл и уебывал нахрен... а когда отпустит, чтоб возвращался. Нечего ему бесхозно болтаться непонятно где, мы оба знаем, чем это заканчивается.              Исин иронично посмотрел на него. О да, они прекрасно знали, чем это заканчивается. Когда в последний раз Чондэ бесхозно болтался непонятно где, он получил в глаз, совратил полгорода, в том числе Лу Ханя, которого напоил и пытался склонить к интиму, а потом Исину пришлось испортить своими пакосными ручками священный артефакт, чем он почти разрушил жизнь многострадального Лу Ханя. Хотелось бы сказать, что было весело, но на самом деле весело не было никому.              Хотя, если подумать, есть рациональное зерно в словах Лу Ханя. Исин подумал отстранено, что в качестве терапии он бы мог купить мотоцикл, правда при условии, что терапия будет работать. Уж лучше Чондэ будет запрыгивать на железного коня и колесить по городу несколько часов, чем пить и морально разлагаться. Может, и пить совсем перестанет, хоть сейчас он и прикладывается к бутылке в разы меньше.              — Не знаю даже, — Исин скривился недовольно, — я бы, может, подумал над покупкой, но денег все равно нет, так что...              — Тебя же никто не просит покупать ему мотоцикл прямо сегодня, — разумно заметил Лу Хань. — Потащит он тебя сегодня на мотоциклы смотреть, так ты не отказывайся. Походи с ним, посмотри, потрогай, послушай, чего он скажет. Вдруг и сам этой идеей загоришься.              — Не хочу я давать ему ложную надежду на то, что мы мотоцикл купим... Если он меня в магазин затащит, это значит, что вопрос решенный. Как только он выберет себе мотоцикл, я буду обязан его купить.              Лу Хань задумчиво покачал головой, закусив губу.              — Пусть выберет, — махнул рукой Лу Хань. — А ты не веди себя с ним, как с избалованным ребенком, и сразу дай понять, что мотоциклы с неба не падают и за просто так никому не достаются. Если он его действительно хочет, пусть что-то для этого сделает. Либо берет на себя финансовый вопрос и сам на него копит, либо что-то для этого делает. Например, м-м-м... — он замялся, — убирается, посуду моет, ведет себя хорошо... или с чем у него там проблемы?              Исин прищурился.              — Ты ведь первым делом хотел сказать «минет»?              — Хотел, — быстро согласился Лу Хань, — но передумал. Решил верить в лучшее и считать, что тебе не нужно его мотоциклом на такое уговаривать.              — Знаешь, я... — Исин осекся. — Я не хочу обсуждать с тобой такие вещи.              — Что, правда нужно? — Лу Хань жалостливо изогнул брови.              — Нет, — категорично заявил Чжан.              Не было понятно, что именно он отрицал. То ли он категорически отказывался продолжать обсуждение, то ли отвечал на вопрос парня.              — В любом случае, встречусь я с ним не раньше, чем закончу с этим, — он подхватил со стола папку с документами и раздраженно потряс ей в воздухе, — но мне кажется, что я с этим никогда не закончу. Черт возьми!              Он с грохотом кинул папку на стол и, застонав страдальчески, запустил пальцы в волосы.              — Это какая-то хрень! Я даже не понимаю, что от меня требуется. На каком языке это вообще написано? Черт возьми, почему это так сложно?              — Что это?              Лу Хань пододвинул к себе папку и бегло пробежался взглядом по документам.              — А, фигня, — он оттолкнул ее в сторону, — забей.              — Забить? — взвился Исин. — Лу Хань, я не могу на это забить! Я должен вести документацию! Это моя обязанность, как владельца!              — Что-то не заметно, что ты этим занимаешься...              — Обычно это делал Минсок, но поскольку сейчас его нет, этим приходится заниматься мне, и знаешь что? Я сдаюсь. Доставай канистры, я собираюсь поджечь это место, чтобы не заполнять все эти бумажки!              — Тише-тише, Исин, — замахал руками Лу Хань, чтобы остудить пыл, — оставь. Я за тебя заполню, а ты просто потом придешь и поставишь свою закорючку там, где это нужно.              — Хочешь сказать, что ты тут что-то понимаешь?              — Ага, — Лу Хань уверенно кивнул. — Каждое слово.              — Ты волшебник?              — Вообще-то, — молодой человек прокашлялся, — я тебе не хухры-мухры, а дипломированный специалист по этому самому! — он воздел палец к небу. — Ты бы знал, если бы читал мое резюме.              — Прямо так и написано? Что ты дипломированный специалист по этому самому?              — Ну, да, — кивнул Лу Хань, — только другими словами.              — Где-то я это уже слышал, — Исин задумчиво коснулся брови, — прямо слово в слово. Ах! От Минсока!              — Он что, слямзил у меня диплом по этому самому? — возмутился Лу Хань.              — Нет, скорее ты у него, — Исин склонил голову набок, отводя взгляд, — это еще до тебя было. Собственно, после этих слов он и стал заниматься всей документацией.              — Что ж, история имеет свойство повторяться, — молодой человек стал собирать разбросанные по столу документы, — видно, теперь настала моя очередь заниматься этим. Кто бы мог подумать, что я стану приемником Минсока?              Исин слегка напрягся. Учитывая контекст, знал ли Лу Хань, насколько двусмысленно прозвучала его фраза? Впрочем, приемником в делах кафе он был незаменимым, конечно. Совпадение ли, но после того, как Минсок официально отошел от дел и перестал здесь появляться, Лу Хань стал чувствовать себя свободнее.              Раньше к нему, как к работнику, было очень много вопросов. Он казался человеком-катастрофой, у которого все не слава богу. И может, впечатление такое создавалось исключительно потому, что он слишком часто получал от требовательного Минсока, и под давлением ни пукнуть, ни икнуть не мог, но как только надзор исчез и пороть Лу Ханя за каждую мелочь перестали, оказалось, что он отлично со всем справляется и вовсе не настолько бесполезен, как все думали.              Может из-за этого, а может из-за всего того, через что ему пришлось пройти за этот год, он сильно изменился. Стал увереннее в себе и будто бы очень сильно возмужал. Он больше не был тем забитым щеночком, что виляет хвостиком и глядит жалобно на тебя, умоляя в этот раз погладить, а не бить. Теперь же он был матерым дворовым псом, полным харизмы и обаяния. Он освоился и осмелел настолько, что мог себе позволить грубить даже в лицо Смерти.              Минсок, конечно, рычал на него по инерции, злобно зыркал и одергивал, потому что непристало какому-то там смертному ему грубить, но все равно относился к Лу Ханю со снисхождением, даже находил такое его поведение очаровательным.              Он и раньше знал, что Лу Хань молодец, потому и держал его здесь, верил в него, но сейчас он был вдвойне молодец, чем Минсок в тайне очень гордился. И может потому, что Лу Хань доказал, что чего-то стоит, Минсок к нему сильно оттаял и даже позволил себе установить с ним весьма теплые и доверительные отношения. А может, все дело было в том, что Исин начеркал в свитке. Кто знает? Точно не Исин.              — Ладно, — Лу Хань собрал документы в стопку, взял веник и с усилием встал из-за стола, — теперь Добби свободен, так что может звонить своему ненаглядному, пусть забирает...              — Ты точно?..              — Да-да, я справлюсь! — отмахнулся Лу Хань. — У меня все равно нет личной жизни, так что заняться мне в любом случае нечем...              Исин хотел было возразить, ведь знал прекрасно, что назвать «одинокую жизнь» Лу Ханя действительно одинокой было невозможно.              Год назад он жаловался на то, что в жизни его ничего не происходит, сейчас наверняка желал, чтобы все его оставили в покое. Каждый день у него что-то происходило, будто бы вселенная решила выдать ему порцию происшествий за все предыдущие годы.              Исин, конечно, письками ни с кем мериться не собирался, но все равно считал, что его драма с Чондэ с другими не сравнится. Да, у них не кипели каждый день страсти, в их отношениях наступило затишье и с большим трудом они удерживались от того, чтобы не создавать себе проблемы на пустом месте. Не всегда у них получалось, порой их отношения облепляли мухи размером со слона, но это все равно было лучше, чем то, с чего они начинали.              Исин набрал номер Чондэ. Трубку взяли только с восьмым гудком.              — Слушаю тебя, любовь, — промурлыкал Ким.              — Я закончил, собираюсь домой, — быстро ввел его в курс дела Исин, — ты как?              — На пути к тебе. Жди, минут через пятнадцать буду.              — Ладно, — выдохнул молодой человек уже после того, как Чондэ положил трубку.              Теперь нужно было придумать, чем себя занять. Натянуть куртку — дело двух минут, что делать остальные тринадцать — вопрос на миллион.              Исин прибрался немного, поговорил с Лу Ханем, обсудил с ним планы на будущее и спустя двадцать одну с половиной минуту после звонка, из-за того только, что Чондэ так и не появился, Исин, уставший топтаться в кафешке и придумывать себе занятия, вывалился на улицу ждать своего возлюбленного.              Он обвел улицу беглым взглядом и, убедившись, что Чондэ не видать, полез за телефоном. В планах у него было заглянуть в магазинчик на углу, и дабы не шататься по кварталу в поисках друг друга, Исин о своих намерениях решил Чондэ сообщить, потому уже набирал его номер.              — Эй, красавчик, не хочешь прокатиться? — окликнул его кто-то.              — Нет, спасибо, — на автомате ответил Исин.              Он уже поднес телефон к уху, как с опозданием понял, что голос, его окликнувший, ему на самом деле хорошо знаком. Ошибки быть не могло, этот голос ни с чем не спутаешь.              Исин резко обернулся и, будто подтверждая его догадки, ровно в тот момент, как в трубке послышались гудки, из кармана незнакомца заорала сирена из «Убить Билла».              Чжан Исин стоял, хлопая глазками, и никак не мог понять, удивляться ему от того, что он видит перед собой байкера или возмущаться тому, что на рингтоне для Исина у Чондэ стоит чертова сирена.              Тот вытащил из кармана кожаной куртки с дурацкой бахромой свой телефон и, проведя пальцем по экрану, быстро сбросил вызов.              Исин осторожно опустил руку с телефоном, не сводя пристального взгляда с парня перед собой. Был ли он удивлен тому, что видел? Да, слегка. Знал ли он, как ему реагировать? Нет, совершенно не представлял.              Чондэ, устав от затянувшегося молчания, стянул с себя черный мотоциклетный шлем и, будто прибыл сюда прямиком из рекламы шампуня, помотал головой, приводя в порядок свою шевелюру.              Исин изогнул болезненно брови и смог только выдохнуть, страдальчески проскулив. Все это было, конечно, эффектно и замечательно, но... Исин был из тех людей, которого нужно было морально готовить к изменениям, тем более, кардинальным. Воспринимать их без подготовки так, как подобает, у него не выходило. Даже говорить ничего не было нужно, все эмоции были на его лице.              Когда Чондэ говорил, что собирается избавиться от своих волос, Исин не думал, что в этом смысле. Он забыл совершенно, что если тот соглашался на какие-то изменения, то менял все кардинально. Он был из тех, кто обстригает кончики вместе с ушами.              И все же, маллет? Серьезно? Еще и русый? Исину хотелось кусать свои руки, потому что он был из тех людей, которым «раньше было лучше». И стыдно было за первую мысль, возникшую в голове, о том, что это уже не Оле-Лукойе. Это Ким Чондэ, который очень сильно хочет не походить на того, кем был полтора века.               Исину такие изменения не нравились. Прическа была отвратительная, цвет не тот, и единственная причина, почему это имело хоть какой-то смысл, был сам Чондэ, которого сложно было хоть чем-то испортить.              Но если с прической с горем пополам Исин смириться смог, в конце концов, волосы не зубы — отрастут, то с наличием чертового мотоцикла, которое ровно до этого момента игнорировал из принципа, видимо, отказываясь верить в то, что это реально, он смириться не мог.              И если сначала в нем еще теплилась надежда на то, что все не так уж плохо, то когда он подошел поближе и обвел взглядом железного коня, сердечко его слабое не выдержало, а ножки перестали держать, и он резко сел прямо там, где стоял, зажимая рот рукой.              Если Исин что-то и понимал в мотоциклах, то только то, что конкретно этот явно не из дешевых. Впрочем, что еще он от Чондэ ожидал? Что тот выберет себе мотоцикл по средствам? Ну да, тогда бы он приехал на велосипеде.              — Что же ты вытворяешь, Чондэ? — проскулил Исин. — Ты что, хочешь нас разорить?              Чондэ недовольно вскинул бровь.              — Тебе обязательно все настолько драматизировать?              — Считаешь, что я драматизирую? — Исин поднял голову и посмотрел возмущенно на молодого человека. — Сколько ты на него спустил и откуда взял деньги?              Отчаяние быстро сменялось агрессией.              — Нисколько, — мотнул головой Чондэ, вальяжно облокачиваясь на своего железного коня, — это подарок Минсока, если тебе от этого станет легче.              — Ах, — протянул Исин, понимающе, — нашел слабое безотказное звено?              — В чем твоя проблема? Я не понимаю, — Чондэ помотал головой. — Я получил то, что хочу, и чертовски этому рад, а ты не заплатил за это ни копейки, так в чем дело? Да, вещь не первой необходимости, но как тебя-то это тяготит? Это, — он поводил пальцем вокруг мотоцикла, — полностью моя ответственность, и вряд ли она тебя хоть каким-то боком коснется. В конце концов, разве я не имею права получить какой-то жалкий мотоцикл на свое двухсотлетие?              Исин выпрямился. Разве дело в мотоцикле?              Его раздражало иногда то, что Чондэ принимал решения, не считая нужным обсудить их или хотя бы о них сказать. Исин всегда узнавал обо всем постфактум. И даже тогда, когда создавалась иллюзия того, что он тоже участвует в принятии решения, его мнение учитывалось только в том случае, если совпадало с мнением Чондэ, который вместо категоричного «нет» всегда почему-то слышал «да».              Исин бы не стал ему запрещать мотоцикл, он не был против прихотей Чондэ, особенно когда на них тратились не его деньги. Он был категорически против исполнения спонтанного желания только потому, что финансы их сейчас пели романсы, и было не очень ясно, когда у них появится достаточно денег, чтобы они могли бросать их на ветер.              Финансовый вопрос сейчас вообще для Исина стоял очень остро. Он постоянно переживал о том, где бы ему срочно найти денег и при этом не закопать себя в долговую яму, а Чондэ было плевать. Он деньги не умел ценить совершенно, мог спокойно спустить все, что было накоплено на беззаботную старость и похороны, в один день, и его не сильно волновало, как и на что он будет жить дальше. Это же деньги, они никогда не были проблемой. Он их заработает, займет, украдет.              Исин был не такой. Он слишком сильно заботился о своей финансовой стабильности сейчас и в будущем, привык к тому, что денег всегда у него было с запасом, потому и волноваться было не о чем. Сейчас же, когда бюджет на ближайшие несколько месяцев был расписан и любые непредвиденные обстоятельства могли оставить его без крыши над головой или еды, он сильно нервничал и постоянно переживал. Так что, когда Чондэ начинал заводить свою шарманку о том, что он хочет мотоцикл, гитару, студию записи и стать видео-блогером, Исину хотелось его придушить. Разве сейчас было подходящее время для его прихотей?              Если бы Чондэ сказал сразу, что ответственность за исполнение его желаний лежит не на Исине, что изыщет другие пути получить желаемое, разве кто-то был бы против? Нет, конечно, потому что дело-то вовсе не в сраном мотоцикле.              — Ты прав, — согласился Исин. — Раз мы не потратили на него ни копейки, а все затраты на его обслуживание ты берешь на себя, то почему бы мне быть против?              — И мне интересно, почему?..              Потому что Чондэ засранец, вот почему.              Исин пожал плечами и, болезненно изогнув брови, бросил на него взгляд.              — Ты доволен?              — Более чем, — Чондэ улыбнулся.              Эта чертова улыбка имела на Исина невероятное влияние, ведь превращала в безвольную куклу. Отвратительное чувство, но Исин был готов себя в жертву принести ради нее.              — Здорово, — он улыбнулся смазано. — Это здорово. Я рад за тебя...              — Ага, я вижу, — хмыкнул Чондэ, отворачиваясь.              Он явно ожидал другой реакции на свое новое приобретение. Скорее всего рассчитывал на то, что Исин будет прыгать и пищать сначала из-за Чондэ, потом из-за мотоцикла. Не получилось, не вышло. Исин оказался не в восторге от изменений, за что Чондэ был на него обижен. Ему ведь и в голову не могло прийти, что люди близкие не готовы и вряд ли будут разделять все его радости и огорчения даже если к ним это никакого отношения не имеет.              — Конечно, я рад за тебя, — Исин смущенно попытался взять Чондэ за руку. — Прическа отстой, но мотоцикл шикарный...              — Ты серьезно? — Чондэ поднял хмурый взгляд на молодого человека, тем не менее позволяя взять себя за руку. — Обычная прическа, у меня была такая.              — Мне цвет не нравится...              — Тебе не угодишь.              — Раньше было лучше.              Чондэ коснулся языком внутренней стороны щеки.              — Тебе всегда было лучше когда-то, когда не сейчас, — он фыркнул, даже не глядя на Исина.              Тот ничего не ответил, лишь натянул фальшивую улыбку на дрожащие губы. Он чувствовал себя идиотом. Его в очередной раз осаживали упреками, а он просто проглатывал, и считал, что делать так обязан. Заслужил.              — Я назвал его Плутон, — произнес будто бы невзначай Чондэ, желая перевести тему. Он был не в восторге от прошлой своей реплики. Иногда просто вырывалось.              — Ты назвал его, — Исин вздохнул, — значит, возвращать его не собираешься...              — А зачем мне его?.. — возмущенно вскрикнул Чондэ.              Он уже был сыт по горло и совсем не рад тому, что приехал. Зря решил поделиться своей радостью, уж лучше бы никогда о мотоцикле не рассказывал, до самой смерти эту тайну хранил, и не пришлось бы выслушивать это недовольное бурчание. А у него такое хорошее настроение с самого утра было. Просто поразительно, как легко его Исин уничтожил.              — Да черт с тобой! — сквозь зубы прошипел Чондэ, подхватывая шлем.              Он не хотел ссориться, не желал и чтобы его настроение портили, заставляли почему-то чувствовать себя виноватым, хотя он ничего плохого не сделал, и не позволяли радоваться простым вещам просто потому, что это слишком дорого и не настолько важно.              Разве это имеет значение? Чондэ хотел просто наслаждаться жизнью, но Исин сделал все, чтобы от долгожданного подарка Ким не получал никакого удовольствия, одни сплошные уколы совести.              Он это терпеть не собирался, и раз уж Исин не хочет его поддержать и порадоваться вместе с ним, Чондэ без него кайфовать будет. Как будто ему когда-то было нужно чужое одобрение.              — Ладно-ладно-ладно, — торопливо забормотал Исин, протягивая руки, чтобы обнять Чондэ до того, как он залезет на своего нового коня, на этот раз железного, и ускачет вдаль, — я шучу, шучу. Твой мотоцикл, твой. Никто у тебя его не заберет.              Чондэ недовольно скривился, но из объятий вырываться не стал.              — Ты мне только одно скажи, ты водить-то его вообще умеешь? — тихонечко поинтересовался Исин, утыкаясь в плечо молодого человека.              И тут Чондэ не сдержался. Его раздражение достигло своего апогея.              — Конечно, могу! — вскрикнул он. — Я чертов Оле-Лукойе, я умею водить все существующие средства передвижения! Даже те, о которых ты не в курсе!              — Хорошо-хорошо! — примирительно вскинул руки Исин. — А права-то у тебя есть?              — Нет, — Чондэ нахмурился, — на кой?              Исин смог только сделать глубокий вдох. Ну, как бы ему так сказать, чтоб не обидеть?              — Я с тобой никуда не поеду, — уверенно заявил он.              Чондэ улыбнулся мягко и, заправив прядь черных волос Исину за ухо, коснулся сентиментально его щеки.              — Тогда поедешь домой на автобусе, — нараспев протянул он.              — Прекрасно, — легко согласился Исин и, развернувшись на пятках, стремительно пошел прочь.              — Стой, — Чондэ схватил его за руку.              — Я не поеду с тобой!              — Конечно, ты поедешь, — улыбка Чондэ стала еще шире, он протянул Исину второй шлем, не давая возможности отвертеться.              — Нет! — категорично заявил Чжан, но, как и всегда, его «нет» не имело никакого смысла, если Чондэ что-то решил.              — Ты мне не доверяешь? — поинтересовался он, проникновенно заглядывая Исину в глаза.              — При чем здесь это? — не понял молодой человек.              — Потому что это вопрос доверия, — промурлыкал Чондэ. — Если не доверяешь, ладно, езжай домой на автобусе.              Это был удар ниже пояса. Вопрос доверия в их отношениях был темой скользкой. Разумеется, Исин Чондэ не доверял. Хотел бы, но не мог. Все ждал какого-то подвоха, ножа в спину или чего хуже. Стыдил себя за отсутствие доверия к партнеру, только что он мог с собой поделать?              — Ладно, — сквозь зубы произнес Исин, выхватывая шлем, — но если нас оштрафуют...              — Можешь меня ударить, — согласился Чондэ.              — Нет, — Исин выразительно посмотрел на него и агрессивно забрался на мотоцикл, — я тебя убью.              С этими словами он не без усилия натянут на себя черный шлем и похлопал Чондэ по плечу, оповещая, что готов ехать.              Тогда он погорячился, решив, что Чондэ наиграется спустя пару дней.              Прошел день, два, три, потом неделя, другая. Он так к своей игрушке не остыл и, судя по всему, даже не собирался. Был настолько ей увлечен, что даже слезать с нее не желал. Нет, он не заезжал в квартиру верхом на своем новом Плутоне, потому что Исин вряд ли бы это стерпел, скорее поковырял бы ему палочками между ребер. Чондэ предусмотрительно оставлял мотоцикл на улице, но разлуку с ним долго терпеть не мог.              Каждое утро он просыпался ни свет ни заря, и будь у петухов пальцы, они бы покрутили одним из них у виска, потому что в такую рань никто в здравом уме не поднимается. А Чондэ поднимался, хоть жаворонком никогда не был и ранние подъемы всегда презирал.              Он уходил из дома, когда на улице еще было темно, возвращался уже за полночь и ложился спать. Он ничего по этому поводу не говорил, никак не пытался это объяснить, и если сначала Исин относился к этому попустительски, мол, играется дитё, то потом это стало сильно напрягать. Чондэ каждый день пропадал где-то и даже не считал необходимым сообщить, где именно.              Исин хотел прояснить ситуацию, но боялся показаться душным. Было что-то мерзкое в том, чтобы допытываться у Чондэ, где он был, и заставлять отчитываться за каждый шаг. Но и пускать все на самотек Исин не хотел. Он иногда спрашивал Чондэ будто бы невзначай, чем он целый день занимался, в ответ получал лишь короткое «катался» и на этом разговор заканчивался.              Исин сначала терпел, потом разозлился и решил, что нужно это прекратить. Но каждый раз, когда ему случалось пересечься утром с Чондэ на кухне, и он вежливо хотел попросить сократить время, проводимое с мотоциклом, ничего у него не выходило. Он просто видел счастливого, довольного жизнью Чондэ, с удовольствием уплетающего какой-нибудь йогурт на завтрак, и казалось кощунством просить его отказаться от покатушек. Видно же было, что это приносило ему радость. Нет, лишить его этого Исин не мог. Он даже убедил себя, что готов с этим мириться до тех пор, пока они просыпаются и засыпают вместе, но знаете что? Правильно. В скором времени он лишился и этого.              Исин просыпался, когда Чондэ уже не было, и засыпал, когда его еще не было. Он даже в какой-то момент стал сомневаться, а был ли Чондэ? Или есть он сейчас? Может, он уже неделю не возвращается домой, а Исин об этом не имеет ни малейшего понятия. Только по грязным кружкам в раковине, мокрой зубной щетке и постепенно прибывающей одежде в корзине для белья можно было понять, что Чондэ домой являлся. Но Исин в Шерлока играть не собирался. Он не хотел по хлебным крошкам выяснять, ночевал ли его любимый дома или нет.              Ситуация постепенно выходила из-под контроля. Исин ходил с постоянным раздражением от происходящего, которое очень сильно хотелось выплеснуть на Чондэ, хотел бы устроить небольшой скандал максимум на час, покричать немного, да только с Кимом никак не мог пересечься. Вот и приходилось ходить по пустой квартире и ругаться с самим собой, чтобы хоть куда-то деть свое негодование.              Он не ревновал к мотоциклу и переживал вовсе не потому, что с ним Чондэ проводит больше времени, чем с Исином. Он скорее обижался на то, что вот так нагло, ничего не объяснив, не сказав, Чондэ просто испарился из жизни Чжана. Он теперь существовал в ней только условно, по факту его давно не было.              Исина это начинало сильно беспокоить. Даже пугать немного. Он знал прекрасно способность Чондэ загулять, и чем позже тот возвращался домой, тем сильнее был страх, что он однажды просто не вернется. Несмотря на все их обещания, это вполне могло случиться хотя бы потому, что вечно быть вместе они друг другу так и не пообещали. Чондэ был котом, весьма самостоятельным и самодостаточным. Его не привязать ни к месту, ни к человеку. Если ему наскучит, если станет в тягость, он не станет себя терзать обязательствами, не станет отягощать совестью, а просто уйдет. Без сожаления и чувства вины. Он ведь из тех, кто не задерживается там, где быть не хочет. И если он однажды от Исина устанет, то уйдет. Возможно, он уже ушел. Чжан не знал, сообщит ли ему Чондэ о своем решении или молча исчезнет, не утруждая себя пояснениями.              Не хотелось верить, что Чондэ способен на такое хамство, да и после всего, что они друг другу наобещали, было странно, что они вдруг разойдутся. Все их слова звучали так, будто они вместе собираются быть до гробовой доски, хоть они старались не загадывать. Однако Исин отлично помнил, как Чондэ сказал на мосту «со мной или без меня», что уже допускало возможность того, что разлучит их вовсе не смерть. Как бы иронично это не звучало.              Чондэ действительно мог уйти. Исин этого очень сильно боялся, потому что в прошлый раз обещал, что постарается сделать все, чтобы такой мысли не возникало. Выходит, взял на себя ответственность. Быть им вместе или нет, зависело не от желания Чондэ уйти, а от усилий Исина. Так что каждый раз, когда Ким не сильно спешил домой, Исин спрашивал себя, а все ли он сделал для того, чтобы Чондэ вернулся?              Возможно, именно потому, что Исин так этого боялся, однажды Чондэ домой так и не пришел.              Все было, вроде, как обычно. Ничего не предвещало беды. Исин собирался Чондэ дождаться, мог себе позволить, раз уж завтра был выходной, но так устал за день, что уснул. Проснулся он ближе к полудню и, судя по тому, что всю ночь проспал на заправленной кровати с книжкой в руках, Чондэ домой так и не явился.              Исин немедленно решил ему позвонить, но этот звонок остался без ответа, как и десяток других, сделанных за следующий час. Тут уже не стоял вопрос о том, сбежал ли Чондэ или нет, вопрос был в том, жив ли он. Исин, конечно, понимал, что все с ним в полном порядке, иначе Минсок на пару с дурными новостями давно бы был в его квартире. И все же, даже если он знал, что Чондэ как минимум жив, разве мог он не волноваться, когда все звонки его оставались без ответа? Воображение само подкидывало версии происходящего, одна ужаснее другой. Исин был готов впрыгнуть в кроссовки, накинуть куртку и бежать искать Чондэ, только искать где? Можно было с безумным видом рыскать по всему городу, но Ким мог быть за его пределами.              Можно было, конечно, попросить о помощи Минсока, тот был способен брата отследить за долю секунды, но вряд ли бы стал. Он еще в прошлый раз сказал, что если Чондэ решил загулять, то искать его и тащить домой за уши бессмысленно, следующим утром снова сбежит. Единственное, что нужно делать в таких ситуациях — ждать. Нагуляется и сразу вернется. Потому Исин покорно ждал, пообещав себе, что если в течение дня потеряшка домой не явится, он попросит Минсока его найти.              Чондэ пропадал недолго, вернулся вечером того же дня. Исин как раз смотрел выключенный телевизор, сжимая в руке телефон.              Когда хлопнула входная дверь, он даже не шелохнулся. Превратился в безмолвную каменную статую, у которой не было ни сил, ни желания кричать или устраивать скандал.              Чондэ тихонько разулся, убрал кожаную куртку в шкаф и спокойно прошел в гостиную. Исин злобно стиснул зубы.              Он не просил прямо с порога падать на колени и вымаливать прощение, но извиниться он мог. Мог сказать хоть слово, да не сказал. Вел себя так, будто ничего не случилось. Обычный день. Чувствовал ли он себя виноватым? Понимал ли, что сделал что-то не так? Вряд ли, это ведь Чондэ. Из-за этого злоба начинала клокотать в груди Исина. Как этот олух смеет обвинять кого-то в эгоизме, когда ведет себя подобным образом?              — Где ты, нахрен, был? — прорычал Чжан сквозь зубы, когда Чондэ пытался проскользнуть мимо него.              Юноша замер и раздраженно поджал губы. Очевидно, он хотел избежать этого разговора. Избежать, сделав вид, что ничего плохого, что нуждается в обсуждении, не сделал.              — Катался.              — Катался, — эхом отозвался Исин. — Всю ночь?              — Типа того, — безразлично передернул плечами Чондэ.              С его точки зрения, Исину должно плевать на то, чем там Чондэ занимается в свое отсутствие. Это его личное время, он не обязан за него отчитываться.              — Я звонил тебе, — излишне спокойно произнес Исин. — Звонил раз пятьдесят.              — Я был за рулем, — монотонно пробормотал Чондэ, будто ему приходилось объяснять очевидные вещи, — не мог ответить.              Исин усмехнулся злобно. Оправдания на уровне детского сада. Неужели он не понимает, что делает только хуже, когда использует настолько никчемные отмазки, чтобы прикрыть весьма очевидный ответ. Если бы он сказал правду, все бы было гораздо проще.              Исин повернул голову, чтобы посмотреть на Чондэ. Вопреки ожиданиям, ни злости в его взгляде, ни обиды не было, только сильное разочарование в человеке, которому он так сильно пытался научиться доверять.              — Один гребанный звонок, Чондэ, — тихо произнес Исин. — Не говори мне, что не мог остановиться у обочины и ответить всего лишь на один гребанный звонок. Не на пятьдесят, на один!              Чондэ смотрел на него долго, а потом опустил взгляд. И лучше бы попытался соврать, вместо того, чтобы делать настолько очевидным тот факт, что вполне мог ответить на один звонок, просто не хотел.              Как эта ситуация выглядела с его стороны? Как желание Исина его контролировать? Отслеживать каждый его чертов шаг?              Исин не ради контроля это делал. Хочет Чондэ гулять — пусть гуляет, он взрослый мальчик. Исин не просил отчитываться, просто не хотел волноваться, грызть ногти и переживать о том, где Чондэ и что с ним. Ответь он хоть на один звонок, скажи честно, мол, катаюсь, буду поздно, Исин бы просто согласился с этим и занялся бы чем-то, а не сидел, как дебил, сжимая в руках телефон, боясь даже пошевелиться, а то вдруг чего. Целый день насмарку, нервы ни к черту, и все потому, что долбанный Ким Чондэ не ответил на звонок.              И черт его знает, что сейчас Исина злило больше всего: то, что Чондэ не понимает, что поступил неправильно, или то, что он таким образом пресекает вмешательство в свою жизнь. Если бы Исин хоть раз дал ему повод, если бы контролировал его и вынуждал скрытничать, делать все за спиной и врать, тогда бы было понятно, но не было такого. Исин постоянно соглашался с Чондэ, принимал смиренно любую хрень, которую тот творил, и позволял делать все, что в голову взбредет. Даже когда был категорически против, если Чондэ не игнорировал его протесты, а обсуждал с ним, Исин в конечном итоге сдавался и соглашался. Чондэ всегда получал то, что хотел, и взамен Исин просил от него хоть каплю уважения к себе. Разве это много?              — Я ведь весьма понимающий человек, Чондэ, — спокойно произнес Исин, глядя молодому человеку прямо в глаза, — очень понимающий, если не вести себя, как кусок говна.              С этими словами он встал с дивана и ушел на кухню, громко хлопнув дверью. За весь день он так ничего и не съел, так что теперь, когда ситуация разрешилась в лучшую сторону (если именно так выглядела лучшая сторона), можно было заняться собой.              Чондэ злобно поджал губы. Ему ничего не оставалось, кроме как хлопнуть дверью спальни в ответ.              Очевидно, что ожидать от него извинений было бессмысленно. Он был уверен в своей правоте, а Исин в своей. Они опять наступали на те же самые грабли, на которые наступали всегда. И вместо того, чтобы сесть и спокойно обо всем поговорить, они предпочитали сосредоточиться на своих личных обидах и на том, какие они несчастные. Для них почему-то собственные переживания были гораздо важнее.              Забавно, что каждый раз они обещали себе, что в будущем вместо того, чтобы ссориться, они начнут искренне делиться своими переживаниями и обсуждать их до того, как они станут проблемой, а потом благополучно на это забивали и все возвращалось к тому, с чего начиналось. И черт его знает, в ком именно была проблема. Возможно, если возникал такой вопрос, то в них обоих. Но в основном, конечно, в Чондэ.              Это он отказывался признавать свою вину хоть в чем-то, в то время, как Исин научился соглашаться с обвинениями. У Чондэ был комплекс жертвы, прогрессирующий не одно столетие, а это значит, что в этом мире виноваты были все, кроме него.              Исин признавал, что мог делать что-то не так, пытался над собой работать, но какой в этом был смысл, если менялся только он? Ему что, нужнее? Он не желал быть крайним, потому что выходило, будто он готов прогибаться под своего партнера, а тот, чувствуя, что с ним соглашаются и ничего не требуют, садился на шею и ножки свешивал. Или подошвы ботинок вытирал, если слишком сильно прогибаешься.              Исин более не был готов с этим мириться. Он, если честно, устал быть Данко. Знал, что сам виноват, раз добровольно согласился на эту роль. Когда тянуть лямку уже не было сил, и он пытался все бросить, Чондэ ему охотно напоминал о том, что теперь его очередь переть этот камень в гору. Вот только Исин это делает уже на протяжении года, а Чондэ еле хватило на пару месяцев.              Нет, с этим пора заканчивать. Менять роли по кругу так себе удовольствие, и либо они оба тащат этот крест, либо бросают его прямо здесь.              Конечно, заставить Чондэ все переосмыслить и измениться в ту же секунду, Исин не был способен. Он мог только натолкнуть на определенные мысли, мог хотя бы заставить осознать свою ошибку. Но если кто-то думает, что сделать он это решил с помощью разговора, то сильно ошибается. Это было слишком легко и, наверно, слишком разумно.              Пока Исин злился, он не мог действовать разумно. Предпочел воспользоваться методом кнута. По-хорошему Чондэ все равно не понимает. Если позволить этой ситуации сойти на нет, он останется безнаказанным и будет считать, что может поступать так и впредь. Ничего ему за это не будет, просто Исин немного пообижается, а потом все снова станет хорошо. Даже извиняться не нужно, тот все проглотит. Ему просто нужно было понять, что у его действий есть последствия, порой большие, чем обида Исина.              Потому, когда Чондэ уснул, Исин собрался и ушел. Не собрал свои вещи и не ушел из своей же квартиры куда глаза глядят. Просто обулся, накинул куртку и вышел из дома.              Он тогда еще не знал, что именно собирается делать. Знал только, что с мотоциклом. Хотел разбить, продать, скинуть в воду или просто проколоть шины, но совесть ему не позволяла так обходиться с чужими вещами. Он для таких кардинальных решений был слишком хорошо воспитан и сознателен.              Побродив немного вокруг мотоцикла, он решил просто отогнать его в другое место. Куда-нибудь, где Чондэ его не найдет, но при необходимости найдет Исин. Он просто не мог от мотоцикла избавиться совсем. Жалко было, он же денег стоил, хоть и достался на халяву. К тому же, принадлежал Чондэ, и как бы сильно его проучить Исин не хотел, как бы зол не был, поступать со своей любовью так он не мог.              Около двух часов Исин катал по городу железного коня, именуемого ныне Плутоном 2.0, чтобы найти ему достойное стойло, где ни Чондэ, ни кто-то еще его не найдет. В конечном итоге место нашлось. Не самое презентабельное, где-то в подворотнях, в узеньком закуточке, куда никто бы в здравом уме не сунулся. Исин на всякий случай прикрыл его коробками и картонками, чтобы не бросался в глаза, сделал пару фотографий переулка, поставил зарубки, еще раз убедился, что мотоцикл в безопасности и только после отправился домой.              Когда он вернулся, Чондэ еще спал. Исин тихонечко разделся, помыл руки и проскользнул на кухню, чтобы выпить чаю.              Было немного волнительно, руки тряслись, сердце колотилось, но Исин был собой доволен, хоть и понимал, что поступил не очень правильно. Его воспитательные методы не были решением проблемы, скорее все усугубляли, однако он оправдывал себя тем, что с Чондэ иначе нельзя. Может, он просто хотел успокоить совесть, ведь чувство удовлетворенности от того, что он сделал пакость, было очень сильным.              Чондэ проснулся спустя пару часов. Молча побродил по квартире, посетил ванную, не сказав ни слова собрался и ушел. Даже перекусить не заскочил. Решил, видно, поесть вне дома.              Он сбегал, чтобы не было необходимости извиняться или ссориться, хотел переждать в безопасном месте, дождаться, когда эмоции поутихнут, чтобы вернуться и вести себя, как ни в чем не бывало. Задевало ли это Исина? Да. Это снова была проблема из ничего. Чондэ достаточно было просто сказать «прости, я был не прав, больше такого не повторится», и это не требовало от него слишком много усилий, но все кардинально меняло. Если бы он так сделал, ничего бы этого не случилось. Он сам вынудил Исина. По крайней мере, так Исин себе говорил, ожидая с наслаждением, когда маятник последствий качнется и шибанет Чондэ прямо по голове.              Долго ждать не пришлось. Уже спустя минут десять Исин услышал, как Чондэ злобно вставляет ключ в замок. Знал ли он тогда, что мотоцикл не сам по себе испарился? Понял ли, что виноват в его исчезновении Исин? Трудно сказать. Но очевидно, когда он оказался в дверях кухни и увидел счастливого Исина со злорадной улыбкой, которую он старательно прятал за чашкой, он все понял.              Чондэ вдохнул, пытаясь сохранить спокойствие, но по руке, до побелевших костяшек сжимающих шлем, было явно видно, что он готов взорваться.              — Где он? — подрагивающим от злости голосом, спросил он.              — Кто? — Исин удивленно вскинул брови.              Он решил включить дурачка, но, не будучи актером, не смог хорошо отыграть удивление. Сквозь фальшивую эмоцию проглядывало торжество весьма условного добра над злом.              — Где он, Исин? — прошипел сквозь зубы Чондэ.              — Понятия не имею, о чем ты толкуешь, — Исин не смог сдержать улыбку, и чтоб она не сильно бросалась в глаза, поспешил отвернуться.              — Ты идиота из меня не делай! — закричал Чондэ, с силой бросая шлем на пол. — Куда ты, нахрен, его дел?              Исин поджал губы. Что ж, очевидно, прикидываться дураком было бессмысленно. У него же все на лице написано, тут не отвертишься.              — Временно конфисковал...              — Верни его! — зашипел Чондэ, бросаясь, словно дикий зверь, на барную стойку. — Верни его немедленно!              — И не подумаю, — категорично заявил Исин. — Пока не научишься отвечать на звонки, мотоцикла не увидишь.              — Черт! — закричал Чондэ, пиная барный стул.              Исин, конечно, предполагал, что он будет недоволен, однако такой бурной реакции не ждал совершенно. Может, дело было в том, что он меньше получаса назад проснулся, может, Чондэ это действительно задело.              Тот был просто вне себя. Его выводило из душевного равновесия, что его наказывают за такую глупость.Еще больше злило то, что трогают его вещи. Какое Исин имел моральное право вообще к мотоциклу прикасаться? Ладно, если бы это был его подарок, купленный на его честно заработанные деньги, но он же к этому мотоциклу никакого отношения не имел. Соответственно, не мог он использовать такое наказание. Отнимают только те вещи, которые тебе частично или полностью принадлежат, а когда забираешь чужие, так это уже хамство и воровство. Подумаешь, в отношениях состоят, подумаешь, вместе живут, это же все равно не значит, что личные вещи вдруг стали общими. Просто потому что они трахаются, Исин не имеет права вот так распоряжаться вещами Чондэ.              Это настолько сильно возмущало, что даже слов не находилось, чтобы свои претензии Исину высказать. Выходило только кричать, возмущенно мычать, стискивая зубы, и пинать все подряд. Хуже всего то, что даже если бы нашлись нужные слова, они не складывались в достаточно веские аргументы в этом споре. Что Чондэ мог сказать? Верни мне мотоцикл, потому что он мой? Это звучит довольно слабо. С одной стороны исиновское воспитательное «я забрал у тебя вещь, которая плохо на тебя влияла», с другой «не смей трогать мои вещи». Там и эмоциональный посыл разный, и накал. Исин выигрывал, потому что его доводы звучали разумно, а Чондэ казался капризным.              Эта ситуация только в вакууме выглядела несправедливой. Если вырвать ее из контекста, то да, можно было еще поверить, что Чондэ тут жертва, а Исин перегибает. Если же вспомнить все, что было задолго до, то становилось ясно, что Ким Чондэ заслужил. Заслужил чего-то гораздо большего, чем отлучение от мотоцикла. Это, конечно, если смотреть по фактам, а не на тот спектакль, что в лицах сейчас разыгрывал молодой человек.              Исин даже почувствовал себя немного виноватым. Из-за такой бурной реакции само отлучение от мотоцикла казалось несоразмерным с провинностью наказанием. Исин уже хотел смягчиться, пойти на уступки, но одернул себя. Так нельзя. В чем смысл наказания, если оно носит необязательный характер? Мол, если тебе хочется пожить немного без мотоцикла, то поживи, но если нет, я незамедлительно тебе его верну. Это что вообще такое? Вот потому Чондэ и вырос избалованным. Стоило ему пару раз топнуть ножкой и недовольно надуть губки, как он тут же получал то, что хотел. Нет, в этот раз такое не прокатит. Исин превратит себя в камень, чтобы не поддаваться на провокации Чондэ, и заставит его выполнить условия.              Чондэ, ясное дело, не хотел ни ждать у моря погоды, ни выполнять условия. Он был из тех, кто желаемое получает сразу, не отходя от кассы, а если не может, то изыскивает какие-то окольные для этого пути.              Было ли ему интересно выполнять условия Исина? Нет. Ему казалось, что Исину в очередной раз стало скучно, и он решил напомнить о том, что имеет в этих отношениях некую власть. Напомнить с помощью бессмысленных наказаний.              Чондэ был против, чтобы им таким образом управляли. Он личность свободная и излишне капризная, потому, не мудрствуя лукаво, он зарычал злобно и с силой ударился головой о барную стойку.              Исин, не ожидавший такого поворота, испуганно соскочил со своего стула, чуть не запутавшись в ногах. Благо, сумел удержать равновесие, иначе сотрясений на один квадратный метр стало бы в два раза больше.              — Какого хрена?..              — Чондэ! — раздался громогласный возглас.              — Господи! — вскрикнул Исин, испуганно хватаясь за сердце.              Прямо рядом с ним из пустоты материализовался Минсок. Весь при параде, в полном обмундировании, разве что без маски. На руках у него удобно устроилась небезызвестная гусыня Луиза, устало глядящая на этот мир с высоты собственного высокомерия.              — Нет, — успокоил Минсок Исина, — это всего лишь я.              Он покосился на гусыню в своих руках, будто вспоминая о ее существовании и, вздохнув тяжело, бросил торопливо:              — Погодите секундочку.              В то же мгновение он растворился в воздухе, но раньше, чем черная дымка, оставшаяся после него, рассеялась, уже вернулся обратно.              — Чондэ! — не давая Исину опомниться от своего второго внезапного появления, прокричал Минсок. — Что я говорил тебе по поводу селфхарма?              — Что я дебил? — потирая ушибленный лоб, уточнил молодой человек.              — Именно!              Исин хмыкнул удовлетворенно, напоминая о себе, и тут же получил подзатыльник.              — Ай, а меня-то за что? — возмутился он.              — Пока не знаю, — пожал плечами Минсок, — но уверен, что ты это заслужил.              Исин бы возразил, да понял, что Минсок прав. Если начать копаться, где-то чем-то он это все же заслужил. Не в этой ситуации, так в другой.              — Ну, два брата-акробата, — Минсок недовольно свел перед собой руки, будто охранник у клуба, — что на этот раз?              — Он куда-то дел мой мотоцикл! — указывая пальцем на Исина, принялся ябедничать Чондэ.              — Он опять ведет себя, как... — попытался ответить на обвинения Чжан, но не успел.              — Так, вы оба, — рявкнул Минсок, болезненно сжимая переносицу, что выглядело весьма опасно, учитывая, что на нем были железные перчатки, — для начала, заткнитесь!              — Но!.. — попытался возразить Исин.              — Ш-ш-ш-ш, — зашипел на него Минсок, прижимая палец к губам. — Я здесь говорю.              Чондэ и Исин, поджав губы, покорно замолчали.              — Во-первых, Чондэ, — Смерть обратилась к брату, — хватит вмешивать меня в свои семейные разборки. Я не понимаю, почему должен решать ваши проблемы за вас. Во-вторых, твой мотоцикл полностью твоя ответственность. Если ты за ним не уследил — твоя проблема. Иди, значит, и ищи его.              Исин победно усмехнулся. Редко случалось, чтобы Минсок вставал не на сторону своего горячо любимого братца. То, что он не сделал этого сейчас, будто бы доказывало правоту Исина.              — А ты, — Минсок бросил на него суровый взгляд, — если еще раз тронешь его игрушки, я тебе твои пакостные руки оборву.              Ощущение правоты резко куда-то испарилось. Исин недовольно растянул губы.              — Вы меня услышали? — спокойным родительским тоном с легким нажимом поинтересовался Минсок, обводя присутствующих взглядом.              Чондэ и Исин синхронно кивнули.              — Вот и прекрасно.              С этими словами Минсок растворился в воздухе. На этом его вмешательство в семейные разборки закончилось.              Он с каждым разом все неохотнее в это впутывался и все чаще вместо дельных советов раздавал подзатыльники. Если сначала он еще тешил себя мыслью, что действительно нужен и без него рассудить кто прав, а кто виноват не получится, то сейчас уже знал, что его нагло используют, как преимущество. Пользует, конечно, Чондэ. Каждый раз, когда он не мог выйти победителем из схватки, он просто призывал тяжелую артиллерию. Уже не было забавно, это раздражало. Чондэ будто отказывался сам решать свои проблемы и всегда пытался найти пути полегче, чтобы не сильно растрачиваться.              — А почему ему ты вечно только пальчиком грозишь, а мне руки обрываешь? Я ведь тоже родной тебе человек, Минсок! — крикнул с раздражением Исин в пустоту. Он и не думал, что его возмущение будет услышано, тем более, что на него ответят.              — А потому, — Минсок вдруг снова появился прямо перед ним, заставляя вздрогнуть, — что он дебил, что с него взять? У тебя же голова работает, просто ты ей редко пользуешься. Вопросы?              Минсок подошел почти в упор, злобно глядя Исину в глаза.              — Никаких, — замотал головой молодой человек.              — Славно.              Минсок тут же растворился в воздухе, оставляя после себя лишь черную дымку.              — Может, все же вернешь мне мотоцикл, Минсок? — крикнул ему вслед Чондэ. — Пожалуйста!              Тишина ему была ответом. На эту фразу Смерть решила не отвечать, предоставляя Чондэ возможность самому решить свои проблемы.              — Прекрасно, — выдохнул Исин недовольно, — и зачем ты снова его позвал?              — Сам уже не знаю, — Чондэ потер лоб и болезненно поморщился. — Не забрал бы мотоцикл, я бы не позвал...              — Если бы ты, — с раздражением заговорил Исин, злобно возводя палец к потолку, — хоть раз ответил на мой звонок, был бы сейчас твой мотоцикл там, где ты его оставил!              — Ну не ответил, и что? — взмахнул руками Чондэ. — Подумаешь! Не велика беда!              — Не велика, — эхом отозвался Исин, взбираясь на стул. — Но и на звонок ответить не сложно. Я разве многого прошу? Ответить всего на один звонок, Чондэ,или самому позвонить, чтобы я не волновался. Чтобы знал, что все с тобой в порядке.              — В порядке же, — Чондэ показал на себя руками, — что со мной могло случиться?              — Да что угодно! — вскрикнул Исин. — Из очевидного — ты мог разбиться на мотоцикле! Ты что, правда думаешь, что я названиваю тебе из вредности? Я названиваю тебе в надежде, что ты ответишь на звонок и скажешь, что у тебя все хорошо, и мне не придется сидеть и переживать, что ты где-то там умираешь, воткнувшись вместе с мотоциклом в дерево!              — Со мной бы такого не случилось, — буркнул Чондэ, взгромождаясь на барный стул.              — Все думают, что с ними такого не случится, но случается. Со всеми случается, и я просто хочу знать, что сегодня это случилось не с тобой!              Чондэ виновато опустил взгляд. Да, он, может, и понимал, что не сильно прав в этой ситуации, только упрямство его врожденное ему мешало принять свою неправоту. Он слишком неохотно признавал свою вину, особенно когда кто-то очень активно от него это требовал. Он инстинктивно начинал обороняться, увиливать и выпутываться, отрицать вину, хоть ее частично признавал. Ему просто хотелось, чтобы извинения были его искренним душевным порывом, а не обязательством. Чем больше от него этого требовали, тем меньше ему нравилось быть неправым.              — Если тебе плевать, ладно, — пожал плечами Исин, — я не могу заставить тебя уважать мои чувства. Делай, как знаешь. Я звонить больше не буду, переживать тоже. Разобьешься на своем сраном мотоцикле, так разобьешься. Минсок потом расскажет...              Чондэ закрыл глаза, болезненно морщась. Да что же он такого сделал, чтобы заслужить эти слова?              — Всего лишь звонок, зачем так драматизировать? — жалобно произнес он. — Я его даже не слышал.              — Но ты же проверял телефон, видел пропущенные звонки, так почему не перезвонил?              — Было поздно...              — Отправил бы сообщение или что, руки у тебя отсохли? Инопланетяне тебя похитили? Какие еще у тебя там оправдания?              Чондэ промолчал.              — А если бы дома что-то случилось? — не унимался Исин. — Если бы ты был мне нужен здесь? Ты об этом не подумал?              — Не подумал, — честно признался Чондэ.              — Конечно, ты не подумал, — вздохнул молодой человек, — когда это ты о ком-то кроме себя любимого думал?              — Исин! — с нажимом позвал Чондэ, призывая остановиться. — Не надо этого. Конечно, я о тебе думаю.              Исин хмуро посмотрел на него. Он не мог припомнить, когда это было последний раз. Может, Чондэ и думал об Исине каждую минуту своей жизни, просто виду не подавал.              — Ладно, что ты хочешь от меня услышать? — взмахнув руками, спросил Чондэ. — Что я был не прав? Да, я был не прав.              Исин бросил на него быстрый взгляд. Ему не нужно было делать одолжение. Если Чондэ считает себя правым, пусть так и будет. Исин просто примет это, как всегда принимал.              — Виноват, — не унимался Чондэ, — мне жаль. Впредь буду отвечать на твои звонки.              — Угу, — согласился Исин, царапая ногтем барную стойку.              — Ну, что еще? — вздохнул устало Чондэ. — Сколько раз мне нужно извиниться, чтобы мы закрыли эту тему?              Исин пожал плечами.              — Одного раза было бы достаточно, — скучающе пробормотал он, — если бы ты, конечно, хоть раз извинился.              Чондэ вздохнул тяжело, отводя взгляд. Ему нужно было собраться с силами, чтобы попросить прощение. Не просто сказать это, слова не требуют особых усилий, но искренние извинения в них нуждаются.              — Прости меня, — тихо произнес он.              Исин поднял на него взгляд и долго смотрел, будто прицениваясь. Взвешивал мысленно слова, пытался вычислить, сколько в них искренности.              — Прощаю, — Исин кивнул. — Тема закрыта. Неужели сложно было?              Чондэ немного нахмурился и прислушался к себе на мгновение.              — Нет, — эхом отозвался он. — Совсем не сложно.              — Тогда зачем нужно было все так усугублять? Могли бы сразу все решить всего парочкой слов с твоей стороны...              Чондэ кивнул. Он бы, конечно, не отказался, если бы и перед ним извинились, да только сейчас извиняться было не за что. Впрочем, Исин ему сильно задолжал. Мог бы этот долг отдать.              Он-то вечно отделывался тем, что просто признавал свою неправоту, но извиняться отказывался. Просто бросал «да, я не прав» и делай с этим все, что хочешь. Создавалось ощущение, что он признает свою вину, но на самом деле просто отступал в сторону и разводил руками. Да, не прав. Что с того?              — Ладно, раз так... — начал было Чондэ, но договорить не успел.              — Чондэ, — оборвал его Исин, — давай договоримся на берегу, ладно?              — Договоримся о чем? — настороженно поинтересовался Чондэ.              — Я верну тебе мотоцикл, можешь сколько угодно на нем гонять, но только после того, как получишь права. Я имею в виду, действительно получишь. Не наколдуешь, не купишь, не еще что-нибудь сделаешь, а как белый человек пойдешь и сдашь на права, ладно?              Судя по выражению лица Чондэ, ему такая перспектива не нравилась совершенно. Он никак не мог понять, зачем ему нужно сдавать на права, если он умеет на мотоцикле ездить и вполне без них обходится.              — На кой черт?              — Потому что так нужно. Нельзя водить без прав...              — Ладно, но зачем усложнять? — возмутился Чондэ. — Я умею водить мотоцикл, и я не понимаю, зачем мне нужно тратить время, деньги и много чего еще только для того, чтобы кого-то в этом убедить? Я не собираюсь растрачиваться на условности. Скажу Минсоку, он щелкнет пальцами и...              — Нет! — категорично заявил Исин. — Давай хотя бы раз обойдемся без Минсока, Бэкхёна, и еще черт знает кого, без «всего лишь щелкнуть пальцами» и прочего из этой области. Хотя бы один раз, Чондэ, сделай так, как полагается.              — Зачем? — молодой человек недовольно скривился. — Зачем все усложнять?              — Затем, что ты теперь человек, так что давай будем делать все по-человечески, ладно? Я знаю, что это долго, сложно и скучно, но такой это мир. Такие в нем правила.              — И что? — развел руками Чондэ. — Как будто мне не плевать? Почему я не могу пользоваться теми преимуществами, что у меня есть, чтобы делать свою жизнь проще?              — Потому что ты больше не Оле-Лукойе, — резонно заметил Исин. — Год прошел, пора бы уже смириться и перестать оглядываться. Ты теперь человек, Чондэ. Обычный смертный человек, так веди себя соответственно. Хватит с тебя волшебства.              — Но это мой мир, Исин! — возмущенно вскрикнул Чондэ, одергивая свою кожаную куртку.              — Нет, Чондэ, он больше не твой, — ткнув пальцем в столешницу, уверенно произнес Исин. — И тем более не мой. Хватит тащить его за собой.              — Это вся моя жизнь, — зашипел молодой человек в ответ. — Предлагаешь мне от нее отказаться? От семьи, от друзей.              — Я тоже твоя семья, на секундочку. И я не прошу тебя отказываться. Пусть они будут частью твоей новой жизни, но будут в ней друзьями и семьей, а не роялем в кустах, палочкой-выручалочкой и решением всех твоих проблем, которые ты сам решать отказываешься. Хватит уже перекладывать с больной головы на здоровую и звать Минсока каждый раз, когда что-то идет не так. Пусть они приходят и участвуют в твоей жизни, но в меньшей степени, чем сейчас, и пусть звонят в дверь, чтобы я хотя бы успевал натянуть трусы, прежде чем они внезапно появятся у меня в ванной или спальне в самый неподходящий момент. Я устал от того, что мой дом превратился в проходной двор. И я устал от того, что в этих отношениях участвует гораздо больше человек, чем планировалось изначально. Я понимаю, что тебе сложно смириться с тем, что теперь твои возможности ограничены, но не нужно компенсировать это за счет других. Не надо ломать мироздание, мы с тобой и так его сильно поломали. Хватит. Пора смириться, что все теперь не так, как ты привык, и провести черту. У тебя новая жизнь. Нужно к ней приспособиться.              Чондэ усмехнулся горько. Почему это он должен и кому он должен? Он не хочет. Ему не нравится быть обычным человеком, не хочется прикладывать слишком много усилий для того, что раньше доставалось по щелчку пальца, и не хочется этой невыносимой скуки с мелочными кухонными ссорами. Неужели так сложно понять, что Чондэ в этом мире тесно, он использует все возможности, чтобы расширить свою клетку, но вместо помощи Исин только делает ее меньше, постоянно повторяя «смирись», «привыкни», «приспособься».              А разве он не приспособился? То, что ему удавалось получать хотя бы частичку тех привилегий, что были раньше, при этом будучи ограниченным смертным, разве это не считалось? Да, он не мог смириться с тем, что ему пришлось отказаться от своего мира в угоду этому. Вернуться он в прошлую жизнь не мог, эта ему не нравилась, но только благодаря тому, что мог совместить между собой два своих мира, он может более или менее здесь существовать, не задыхаясь постоянно.              — Нужно кому? Тебе? — он посмотрел на Исина хмуро. — Ты бы хоть притворился, честное слово. А то нужно, нужно, но все ты и ты. Не понимаешь, что ли, что «нужно мне» и «ты так хочешь» разные вещи? Почему я должен от чего-то отказываться?              — Потому что этот мир...              — Твой мир, Исин, — возмущенно вскрикнул Чондэ, —не мой! Разве я когда-нибудь об этом просил? Я никогда не хотел быть его частью. Так что и отказываться от своей жизни ради него не буду. Точка.              Он хлопнул по столу ладонью, посмотрел на Исина недовольно и, соскользнув с барного стула, вышел из кухни. Судя по копошению в прихожей, он возился со своими ботинками. Затем демонстративно хлопнула входная дверь.              Чондэ ушел, оставляя Исина наедине с чувством вины.              Вот почему они никогда не пытались решать свои проблемы разговорами. Это было просто бессмысленно. В конечном итоге, все всегда заканчивалось так.              Может, они просто неправильно это делали? Вместо того, чтобы давать недовольству накапливаться, нужно было говорить о том, что их тревожит сразу. Не терпеть, не молчать, не ждать момента, когда выносить будет уже невозможно, и не взрываться потом, выплескивая свое возмущение на другого. Нужно было просто спокойно говорить, обсуждать, вместе искать решения и находить компромиссы, а не вот это вот все.              Они, видимо, так и не поняли, как это работает, или не научились замечать проблемы до того, как они станут катастрофой. В мелочах у них это, вроде, выходило. На бытовом уровне избегать ссор они научились, но в чем-то действительно серьезном, там, где нужно было участие и понимание двух сторон, где нужно договариваться и помогать, они так и не смогли применить свои знания и навыки.              Это было неправильно, но в глобальных вещах Исин больше привык терпеть и молчать, ему так было безопаснее. Стоило ему хоть заикнуться о том, что в их отношениях что-то не так, как он тут же сам и виноват. Может, виноват. Кто ж разберет? Только не могло быть так, что виноват кто-то один. Либо оба, либо никто.              Каждый был хорош, чего уж. Вроде столько времени прошло, вроде выросли немного, поумнели, изменились, но упрямо вставали на одни и те же грабли. Видно все выводы, сделанные ими в прошлом, так в прошлом и остались. Они осознали свои ошибки, но учиться на них не стали. А зачем, случай-то единичный, другой такой только в следующем году.              Исин не злился, не обижался даже. Он просто устал. Устал от сегодняшнего дня, от Чондэ и от их ссор. Хотелось бы жить без них, но, наверно, невозможно. Это не они, это их сущность человеческая, которая вечно стояла на пути к идиллии.              Исин бы принял сам факт ссор в отношениях, если бы они не были такими. Выплеснуть эмоции и негодование, перейти на крик, что-нибудь разбить — это еще ладно. Если после эмоциональных всплесков они остывали и мирились, а потом жили дальше с облегчением, происходящее имело хоть какой-то смысл.              Их ссоры были другими. Не способ душу отвести, а плацебо. Не решали ничего, дарили лишь иллюзию решенности. Приносили временное облегчение, но оставляли неприятный осадок, который никуда не пропадал. От них не становилось меньше проблем, обиды только множились и копились.              Исин чувствовал вину за то, что случилось. Чондэ всегда заставлял его чувствовать себя виноватым, ведь выходило так, что он больше всех страдает, от всего отказывается, не так уж много и просит взамен, но никто этого не ценит и вечно его в чем-то ограничивают. Исин настоящий злодей, он Чондэ вздохнуть спокойно не дает. Вечно всем недоволен, угодить ему невозможно.              Под натиском Чондэ, который профессионально отыгрывал роль жертвы, Исин начинал сдавать и искренне верить в свою неправоту. А, может, действительно он тиран? Может, не ценит и слишком много требует? Но из раза в раз эти обвинения звучали все менее и менее правдоподобно, потому что Исин позволял ему все больше и лез в его дела все меньше, а претензии не менялись.              Если Исин в чем-то и был виноват, так это в том, что не писал кипятком от того, что у Чондэ появился мотоцикл, который он захотел буквально вчера. Надо было радоваться, хлопать в ладоши, будто бы это ему с неба упало, и обнимать Чондэ крепко, а не вставать в позу. Если бы он порадовался тогда, ничего бы этого не случилось. По крайней мере в этот раз.              Их беды всегда, как снежный ком. Начиналось все с какой-нибудь мелочи, которую и не заметишь даже. Это могло быть одно-единственное неудачно сказанное слово или совершенное действие. Это могла быть толстовка, брошенная мимо корзины, или кружка, оставленная на столике в гостиной. На такое вряд ли внимание обратишь, не оценишь масштаб, не заметишь даже. В итоге выльется это все в шекспировскую трагедию, в которой одна половина героев мертва, а вторая в слезах. Но суть таких трагедий в том, что они одноразовые, как и, в принципе, люди. У Чондэ с Исином таких трагедий разыгрывалось по десять в неделю. Шли чередой, будто спектакли в театре. Актерам за представления хотя бы платят, а Исин с Чондэ, выходит, умирают и нервы себе треплют задаром.              Из гостиной послышался грохот. Судя по звуку, что-то явно упало.              Исин прикинул, что бы это могло быть. Из первых предположений — шкаф, однако грохот стоял такой, будто бы это был потолок. Вместе с соседями.              Лимит потрясений за день был превышен, потому Исин не бежал сломя голову и не спешил разводить панику. Вместо этого он неспешно слез с барного стула, поставил чашку в раковину и побрел в гостиную проверять, насколько большая образовалась дыра в потолке и в сознании ли бедные соседи.              Вопреки ожиданиям, гостиная была пуста. Ни пробитых потолков, ни полумертвых соседей, всего лишь мотоцикл, заботливо брошенный кем-то посреди комнаты.              — Ой, как удобно, — с сарказмом выплюнул Исин, поднимая мотоцикл с пола, — а главное, как своевременно...              Только когда железный конь твердо стоял на своих двоих колесах, молодой человек заметил бирку, заботливо повязанную на руль.              «Больше не теряй. Сехун», — коряво было выведено на ней, и ниже той же кривой рукой дорисовано сердечко.              — Спасибо, что не на кровать, — вздохнул Исин. Зная Сехуна, за это действительно стоило благодарить.              Курьер частенько позволял себе быть небрежным, когда дело касалось не сильно важного или хрупкого груза. А если разозлить, то и вовсе приходилось свою доставку вылавливать из Тихого океана.              Исин отступил, недовольно морщась. Ковер можно было сразу нести в химчистку. Конечно, кто же мотоцикл протирает от уличной пыли, прежде чем забросить в квартиру. Даже создавалось ощущение, будто Сехун из злорадства специально обмазал его грязью, потому что Исин не помнил, чтобы оставлял в подворотне настолько грязный мотоцикл. Его явно в эту квартиру везли через самые глубины преисподней.              Исин задумчиво почесал шею, вздохнул тяжело и пошел в ванную за тряпкой. Разве мог он разрешить учиненную драму щелчком пальцев? Нет. Зато отмыть мотоцикл вполне.              Это было его искупление. Пусть не равноценное проблемам, которые он создал, но хоть какое-то. А если честно, ему просто нужно было чем-то себя занять.              Ни названивать Чондэ, ни бежать за ним Исин не собирался. Извиняться тоже не сильно хотел. Не было искреннего порыва признать свою неправоту и за нее попросить прощение. Однако извиниться было нужно. Пусть только для галочки, для того, чтобы логически завершить ссору и разойтись миром. Для того, чтобы ситуация разрешилась, кто-то должен быть виноват, кто-то должен признать эту вину и извиниться. Не факт, что это один и тот же человек. Важна сама концепция.              Чондэ нужно было остыть. Побродить по округе, пока эмоции не выветрятся, и уже тогда спокойно все обдумать, переосмыслить. Кидаться за ним сразу же не было никакого смысла. Это только в фильмах герои резко осознают свою неправоту и бегут спасать любовь, а в жизни это обычно заканчивается тем, что ссора продолжается, только уже в другой локации.              Пока они не успокоятся, не переосмыслят ситуацию, не найдут аргументы и решения, им встречаться не было смысла. Как только домашнее задание будет выполнено индивидуально, можно будет встречаться для обсуждения группового проекта.              Уже чистый и отполированный до блеска мотоцикл Исин решил выкатить на улицу. Это оказалось совсем непросто.              Гостиную с горем пополам мотоцикл пересек, в прихожей перевернул декоративный столик с мелочевкой и поцарапал встроенный шкаф. Потом еще долго не желал проходить в дверь, бодался, упирался, но в итоге протиснулся и до первого этажа больше не доставлял неудобств.              Снова сражаться с непослушным транспортом пришлось на выходе из лифта, но это было больше ошибкой Исина, нежели мотоцикла. Нужно было заранее подумать о том, как разворачивать железного коня в тесном подъезде, чтобы без особых сложностей выкатить его на улицу.              Никто не ожидал, что серьезные проблемы случаться на финишной прямой. В итоге, чистенький новенький мотоцикл, которому повезло пройти через ад без потерь для себя, был измазан штукатуркой, поцарапан и морально разбит. И это в шаге от свободы.              С большим трудом, трижды пожалев о том, что вообще на это сподобился, Исин все же выкатил мотоцикл на улицу и принялся его тут же оглядывать. Не то чтобы повреждения сильно бросались в глаза, но сам факт того, что они вообще были, сильно беспокоил. Исину было не столько досадно, сколько обидно. Это как пройти войну, вернуться целым и невредимым, запнуться об порог, заходя домой, и расшибиться насмерть. Знать бы, что так будет, Исин бы триста раз обдумал каждый свой шаг и был бы так аккуратен с двухколесным, как только мог. Сейчас-то уже ничего с этим не сделаешь, можно только переложить вину на Сехуна.              Как водится, привычное место парковки, облюбованное Чондэ, было уже занято, так что Исину пришлось кружить по округе, выискивая, куда бы еще мотоцикл приткнуть. И видно в поисках своих Исин слишком отдалился от контрольной точки, потому что неожиданно в переднее колесо дерзко уперлась чья-то нога, останавливая движение.              — И куда это вы, сударь, его опять поволокли?              Исин поднял усталый взгляд, обнаруживая перед собой как всегда недовольного Сехуна, взирающего на него сурово сверху вниз. Потребовалась даже пара лишних секунд, чтобы осознать, с кем Исин имеет честь...              Он с Сехуном был знаком больше на словах, да по рассказам. Впервые лично они встретились чуть больше полугода назад, с тех пор виделись еще раз или два, да и те как-то мельком, так что не сказать, чтобы были тесно знакомы, но знали друг друга хорошо. Имена вечно были на слуху.              И несмотря на то, что Исин виделся с Сехуном не часто, из того, что он видел своими глазами и из рассказов о нем, сложилось уже какие-то об этом парне впечатление.              Исин представлял его как обычного молодого человека, вечно хмурого и недовольного, одетого всегда как-то по-простецкому, без особых изысков, исходя из соображений удобства в первую очередь, но при этом молодежно и стильно. Самые обычные не сильно облегающие джинсы, серый или черный свитшот, но чаще белая, футболка, поверх которой накинута куртка. И волосы. Они всегда были средней длины и всегда черными.              Вот таким был образ Сехуна у Исина в голове. Он появился задолго до их встречи, но полностью соответствовал реальности, точнее, когда они встречались, Сехун всегда выглядел так, как ожидал от него этого Исин. Просто и молодежно. И потому было очень странно увидеть сейчас молодого человека не в футболке и не в свитшоте, а в черной шелковой рубашке, заправленной очень небрежно и как-то наспех в почти классические штаны со стрелками. На плечи был накинут свободный удлиненный пиджак, подходящий Сехуну по размеру, но явно ему не принадлежащий. Все сразу стало ясно. Особенно вкупе с неожиданно красными волосами. Точнее, насыщенно бордовыми.              Исин закусил губу задумчиво. Уж очень странное представление у господина О было о тайных отношениях. Может, они не носили парные футболки или украшения, может, старались не сильно пересекаться на людях и вести себя так, будто бы между ними и правда ничего не было, но при этом умудряться делать все настолько очевидным какими-то мелочами, что уж лучше бы сделали себе парные татуировки на лбу с именами друг друга. Это и то бы было не так очевидно.              Сехун скрестил на груди руки.              — Извольте объясниться!              Исин вздохнул тяжело.              — Чего тебе, дитя Сатаны?              — Бдю, — коротко ответил Сехун.              — Бдишь? — не понял Исин. Он слишком устал для того, чтобы сам догадываться.              — Слежу, чтобы мотоцикл не покидал пределов двора.              — Вот оно как, — не сильно впечатлившись, выдохнул Исин. — А я пытаюсь его припарковать.              Сехун подозрительно прищурился.              — Оставь здесь, — скомандовал он, — иначе придется прощаться со своими руками...              — Ты мне что, угрожаешь? — возмутился Исин.              Сехун неопределенно пожал плечами. Несмотря на свое суровое лицо и показушную дерзость, он конфликтным человеком не был. Напротив, в глубине души он был очень мягким и заботливым парнем, просто очень активно это скрывал.              — Прямой приказ начальства, — он развел руками. — При попытке несанкционированно вывезти мотоцикл, я обязан прийти и оборвать руки.              — Прекрасно, — недовольно фыркнул Исин, отступая. — Опять я крайний. Мои бы вещи кто так охранял.              Сехун самодовольно усмехнулся. Большая часть того, что он делал, даже не входила в его должностные обязанности, соответственно никак не оплачивалась, вот и приходилось себя утешать тем, что он просто сам по себе великолепен и все, за что бы не брался, выходит у него восхитительно. Ничего другого ему не оставалось.              — И что? — Сехун скрестил на груди руки. — Так и будешь здесь стоять или пойдешь за своим драгоценным?              Он не сильно хотел лезть в эти отношения и тем более раздавать советы о том, как нужно их налаживать или портить, просто не нравилось ему, что Исин с места не двигается и не дает завладеть мотоциклом. Не станет же посреди двора Сехун отбирать чужое транспортное средство силой. Обязательно найдется какая-то сердобольная старушка, которая именно в этот момент, скучая, глядит в окно на развернувшуюся драму. И все это уже сейчас выглядело со стороны сомнительно, но если Сехун еще и мотоцикл отнимет, его фоторобот точно будет во всех новостях, потому что нет в этом мире никого страшнее бесстыдного грабителя.              — С чего бы мне?.. — не понял Исин.              Может, не прямо сейчас, но в перспективе он собирался пойти за Чондэ, однако, когда ему на это начинали намекать или открыто говорить, подталкивать в нужном направлении и стараться ускорить процесс, хотелось упереться рогами в землю и не двигаться ни в какую. Не любил он, когда его душевный порыв превращался в обязаловку, и не понимал, почему это он вообще должен.              Сехун лишь закатил глаза. Не любил он с людьми взаимодействовать. Они были слишком упрямыми и какими-то себе на уме. Ты говоришь им что-то, даешь простую команду, чтобы немного ускорить процесс, а они упирают руки в бока и начинают спорить. Это им не так, то они не хотят. И вроде бы проще для всех было просто сделать так, как Сехун сказал, но никто почему-то этого не делал. Вечно находились недовольные, и их было подавляющее большинство.              Неужели так сложно было просто сделать так, как говорит Сехун? У него были дела поважнее, он не собирался стоять и препираться с Исином до глубокой ночи, решая, кто будет парковать мотоцикл, а кто пойдет с Чондэ мириться.              — Я даже не знаю, — устало выдыхая, протянул нараспев Сехун, покачиваясь скучающе из стороны в сторону, — может, потому что у него дурная привычка пытаться себя убить, стоит чему-то в его жизни пойти не так? Кстати, новость недели: он теперь смертный и действительно может умереть. Ну, если ты не в курсе.              — Ладно, при чем тут его суицидальные настроения? Хочет убиваться — пожалуйста. Я его останавливать не стану, а то опять закатит мне скандал, мол, сволочь ты, душишь меня, не позволяешь заниматься своим хобби.              Сехун пожал плечами.              — Если хочет себе причинять вред, могу предложить царапать ножичком на себе всякое, — он одернул рукава рубашки и сунул руки в карманы штанов. — Если не сильно глубоко и не рядом с венами, то ничего страшного.              Исин нахмурился, но комментировать это никак не стал. Подумал, что эта не та тема, которую стоит затрагивать в этих конкретных обстоятельствах, но пометочку себе сделал.              — Меня не волнует, что он там с собой делает, — помотал головой Исин, — он взрослый человек, сам как-нибудь разберется. И разве не Минсок следит за тем, чтобы тот ненароком не умер?              — Босс сейчас очень занят, — отрапортовал Сехун и указал пальцем на Исина, — а вот ты свободен. Почему бы тебе — по доброте душевной, конечно же, — не заняться этим?              — Да ты тоже не сильно занятым выглядишь...              — О нет! — вскрикнул Сехун, вскидывая руку. — Я очень занят, чертовски занят. И, если ты не заметил, а ты скорее всего не заметил, очень спешу. Так что будь добр, отойди от многострадального мотоцикла и предоставь дело профессионалу.              — Торопишься, значит? — Исин прищурился. — Занят? Чем же, интересно? Лекциями о любви?              — Что? — голос Сехуна сорвался на хрип будто бы от волнения. — Нет. Да когда я?.. Да ничего такого!.. У меня просто полно работы! Очень ответственная должность. Я сильно загружен.              Исин нахмурился слегка и принялся активно кивать, облизывая задумчиво губы. Он даже не пытался делать вид, будто верит. Никто уже не верил в их попытки скрыть эти отношения, но подыгрывали, чтобы ребят не расстраивать и не усложнять все своей посвященностью.              Исин заглянул парню прямо в глаза и заботливо сказал:              — Ширинку застегни.              Сехун застыл, в глазах его на мгновение отразился ужас. Он тогда не подумал о том, что это дружеский совет, скорее сразу впал в панику от того, что его подловили, и все судорожно пытался вспомнить, как же так вышло, что он ширинку не застегнул. Он же ее, вроде, и не расстегивал.              Сехун опустил свой полный ужаса взгляд, решив поверить своим глазам, а не памяти, но ширинка была застегнута. Его подловили. Дважды.              Исин злорадно засмеялся. В последнее время он стал получать удовольствие от мелких пакостей. Они были, как петарды. Вроде безобидные, но сильно бахали, чем приводили Исина в детский восторг.              Смеялся, однако, Исин недолго. Сехун какое-то время смотрел на него с осуждением, а потом вдруг отвел взгляд чуть в сторону, глядя куда-то через плечо Чжана.              — Ох, черт, Минсок... — торопливо пробормотал молодой человек, бледнея.              — Где? — спросил Исин, на автомате оборачиваясь.              Он тогда и не подумал о том, что Сехун никогда не называет начальство по имени, особенно в присутствии этого самого начальства, потому и не заметил никакого подвоха. Только когда увидел позади себя пустой двор, в котором не было ни следа Минсока, понял, что его подловили в ответ. И в этот момент даже оборачиваться не было нужды, чтобы знать, что Сехуна, как, впрочем, и мотоцикла, уже и след простыл.              Исин вздохнул тяжело и поднял взгляд вверх, на всякий случай оглядывая бегло окна, выходящие во двор, на предмет любопытных старушек. Он не подумал в тот момент, что если одна из таких увидела, как человек просто растворился в воздухе, то скорее всего сейчас лежала на полу в легком шоке и в окно ее не видно. Все же работники «той стороны» были достаточно беспечны. Даже странно, что их до сих пор еще не раскрыли.              Было уже поздно. Исин решил, что пора бы возвращать Чондэ обратно домой. У него было достаточно времени, чтобы остыть и все осмыслить, теперь пришло время решать их затянувшуюся ссору. Пускать все на самотек не стоило. Исин знал, как это бывает. Все, о чем они молчат сейчас, потом им обязательно выйдет боком.              Это не просто. Никогда не было и не будет, но что им теперь делать? Очень сильно хотелось, чтобы в их отношениях все как-то само. Чтобы проблемы и обиды сами по себе рассасывались, без участия, без необходимости себя пересиливать. Порой хотелось махнуть на все рукой и пустить на самотек, но если даже отношения, над которыми они пытаются работать, катятся к чертовой матери, то что с ними станет, когда Исин с Чондэ разом отпустят штурвал?              Им бы уже свыкнуться, да они никак не могли. Не готовы были к тому, что их отношения станут вовсе не отдушиной, а ежедневной работой. Они, впрочем, сами на это подписались, прекрасно осознавая, чем это им аукнется. Решение было добровольным, но они продолжали на него жаловаться, как будто кто-то их заставлял. И наверно именно потому, что никто не заставлял, им было труднее смириться с тем, что отношения их так тяготят.              Они все пытались найти причину, искали в себе, искали в других. Пытались понять, почему им так сложно. Что за силы мешают им просто быть счастливыми? Но правда была в том, что «просто счастливым» быть невозможно. Это не событие, не период, не белая полоса. Не то время, когда у тебя просто все хорошо. Быть несчастным можно и тогда, когда есть все, чего желал, и тогда, когда нет ничего.              Для того, чтобы быть счастливым, нужно видеть причины для радости даже в мелочах. Нужно уметь быть счастливым. Нужно этому учиться, а не ждать подходящих условий, искренне веря, что когда звезды сойдутся в правильной последовательности и рак на горе свистнет, все будет.              К сожалению, хорошее во всем видеть сложно. Довольствоваться малым и радоваться мелочам еще сложнее. И это единственная причина, почему у них ничего не выходит. Они слишком зациклены на плохом, вечно ищут драмы, потому что без нее никому не живется.              Люди часто путают любовь со страстью, которой постоянно нужны яркие эмоции, иначе она не горит. И поэтому постоянно ссорятся и мирятся, кричат и страстно целуются. Все для того, чтобы огонь страсти горел, но поддерживать его утомительно. Любовь же может без этого всего жить. Она рождается в спокойствии, в нем же и процветает. Вот только людям спокойно не живется.              — Ты как? — Исин прислонился к скамейке, скрещивая на груди руки. — Домой не собираешься?              Он нашел Чондэ быстро. Этот город не такой большой, чтобы в нем было, где спрятаться. Точнее, залечь на дно было где, но мест для грусти можно по пальцам пересчитать. А Чондэ грустить предпочитал только в живописных местах, ему другие не подходили.              Он стоял, облокотившись на перила, и глядел вдаль. В руках дымила сигарета, внизу шумела вода, уличные фонари светили мягко, разгоняя темноту. Вокруг, будто бы специально, никого не было, хотя место это так и располагало для вечерних прогулок.              Учитывая прошлый неудачный опыт, Чондэ такие места должен был обходить стороной, но его вечно к воде тянуло. И было что-то символическое в том, что он пришел именно сюда. Уже год прошел. Не хотелось бы праздновать годовщину, повторяя историю, но...              — Твой мотоцикл вернулся на родину, — решил рассказать Исин. — Получишь права и можешь сколько угодно на нем кататься.              Чондэ стиснул зубы и, жмурясь болезненно, потер глаз ладонью. Отвечать он не стал.              — Что с тобой, Чондэ? — смягчаясь, спросил Исин. — Неужели я много прошу?              Ответа не было. Чондэ лишь поджал губы. У него язык не поворачивался сказать, что от него требуют слишком много. Задача-то не была сложной. Она была обременительной и досадной, но не сложной.              — Не много, — ответил за него Исин. — Я уже давно ни о чем тебя не просил. Почему бы единственный раз в жизни не сделать то, что я от тебя прошу? Зачем сразу вставать в позу и обижаться, как будто я каждый день тебя шугаю, будто ты сраная Золушка.              — Да при чем здесь!.. — огрызнулся Чондэ, поворачиваясь. — Разве в этом дело?              — А в чем тогда? — развел руками Исин. — Прости, я не понимаю, чем досадил тебе в этот раз...              — Дело не в правах, Исин! — порывисто махнул рукой молодой человек. — Дело во всей этой концепции! Я никак не могу понять, почему я должен обременять себя ненужными условностями, когда нужно всего лишь захотеть, чтобы что-то получить.              — Потому что весь этот мир состоит из условностей, — резонно заметил Исин, — он на них держится...              — Тогда к черту его! — проорал Чондэ. — К черту этот ссаный мир! Я не хочу быть его частью! Я отказываюсь жить по правилам, если все, что они делают, это ограничивают и без того ограниченный мир!              — Ты ведешь себя, как ребенок, — холодно заметил Исин.              — Потому что я устал! — не успокаивался Чондэ. — Я сыт по горло этим миром! Ему нечего мне предложить, но он постоянно продолжает от меня что-то требовать! Как вообще можно хотеть быть частью этого ублюдства?              Исин пожал плечами. Его как-то не спрашивали, хочет он или нет. Просто поставили перед фактом. Ничего не оставалось, кроме как приспособиться. И в целом Исин был доволен тем, что имеет. Сравнивать-то было не с чем. Для него других миров до недавнего времени и не существовало. Он понятия не имел, что можно по-другому. А Чондэ знал. В этом и была его драма.              — Я говорю тебе, перестань вести себя, как ребенок, — скучающе пробормотал Исин, разглядывая свои руки. — От того, что ты капризничаешь и топаешь ножками, этот мир не сделает тебе исключений. Хватит уже оглядываться назад на то, что было у тебя до...              — Да как я могу, — оборвал его юноша. — Как? Я видел столько миров, что и сосчитать нельзя. Я бывал в таких местах, которые ты себе вообразить не можешь. Я мог быть кем угодно, мог выбирать где и с кем быть. Моя жизнь была насыщенной, мой мир был огромен, мои возможности почти безграничны. И я лишился всего этого вместе с зонтом!              Исин поднял на Чондэ внимательный взгляд. Он просто не понимал. Пытался, но не понимал. Знал, что это тяжело, знал, что сложно привыкнуть к новым обстоятельствам, только у него никак не выходило представить, насколько это может быть тяжко. Он ведь никогда Оле-Лукойе не был, не мог сравнить масштабы их миров, потому не видел существенной разницы между тем, что видел и имел.              Он не хотел давить на Чондэ, вынуждать его приспосабливаться к новой жизни. Вечно одергивал себя, чтобы не ляпнуть, мол, опять проблему из ничего делает. Нет ничего сложного в том, чтобы перестроиться. Как он мог о чем-то судить, как мог что-то советовать, если имел только смутное представление о том, чего Чондэ лишился? Но раз он так сильно из-за этого переживает, значит терять действительно было что.              — Мне кажется, я и жить перестал, — горько произнес Чондэ и вскинул руку, чтобы обвести улицу, — потому что здесь невозможно жить. Это клетка какая-то. Очень ущербный мир, полный условностей, которые делают его еще меньше.              — Не думаю, что этот мир сильно отличается от многих других, — Исин огляделся.              — Он отличается от моего, — тихо произнес Чондэ. — От того, что у меня было... Нет, Исин, мне не сложно получить права. Если ты так хочешь, — выплюнул Чондэ раздраженно и затянулся, — я сделаю это. Я ведь не так часто пренебрегаю условностями. Не пользуюсь своими связями, чтобы сделать нашу жизнь проще... Я даже не каждый день выманиваю у Минсока дорогие подарки, но...              Он замолчал, отводя взгляд, и облизал губы нервно.              — Это не правило, это исключение, — тихо произнес он, — не делай вид, будто такое происходит каждый день. Единственная вещь, которая действительно доставляет мне радость, и той меня хотят лишить! Но неужели я так много прошу? Всего лишь покататься на мотоцикле! И почему именно этой возможности ты меня пытаешься лишить? Почему именно то, от чего я действительно получаю удовольствие, стало вдруг для тебя последней каплей? Что заставило тебя решить, что настало время упереть руки в бока и не просто напомнить мне о том, что теперь я человек и должен жить по-человечески, но и вынудить меня это делать?              — Я просто хочу, чтобы ты хоть что-то сделал сам, — возразил Исин. — Не дергал Минсока за ручку и не просил его дать тебе все, что ты хочешь, а пошел и сделал что-то сам, чтобы получить то, что ты хочешь.              — А когда я в последний раз дергал Минсока за рукав и получал что-то за просто так? — пошел в наступление Чондэ.              Исин застыл на мгновение. Глазки забегали.              Он пытался усиленно припомнить хоть один случай, почему-то был уверен, что таких вагон и маленькая тележка, ведь всегда создавалось ощущение, будто Чондэ все, чего он желает, падает на голову, а он к этому усилий не прикладывает. Вот только в голову ничего не приходило.              — Ну? Я жду, Исин, — с нажимом сказал Чондэ, упирая руку в бок. — Когда такое в последний раз было? Когда меня воскресили?              Исин нервно облизал губы и выпрямился.              — Что, действительно ни разу не было?              — Вот это неожиданность, не правда ли? — с сарказмом выдавил Чондэ, затянулся в последний раз и бросил окурок в ближайшую мусорку. — Единственный раз в жизни получил что-то за просто так и то в качестве подарка на день рождения. Так почему бы хотя бы в этот раз и тебе не сделать для меня исключение? Ну так, в качестве подарка.              Исин нахмурился. Он вроде неправ, но действительно ли он был неправ или Чондэ в очередной раз заставлял его так думать? И правильно ли было сейчас с ним согласиться или все же нужно было настаивать на своем?              — Ладно, — произнес он. — Давай так: катайся на своем мотоцикле столько, сколько хочешь, я его трогать больше не буду, но права ты все равно получишь. Сам. Со всеми условностями. Хоть завтра, хоть через год, но все равно...              — Хорошо, — покорно согласился Чондэ, — если ты этого хочешь.              — Перестань, — Исин скривился. — Не на каторгу я тебя посылаю. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я, может, хочу, чтобы ты пришел к этим идиотам и показал, как катаются профессионалы. Чтобы встреча с тобой была лучшим, что с ними когда-то случалось, а вместе с правами они тебе сразу выдали медали и кубки, и потом еще внукам своим об этом дне рассказывали.              Чондэ улыбнулся мягко и смущенно потупил взгляд. Да, так он может.              — Я просто не понимаю, — продолжал Исин, — почему ты так активно этому сопротивляешься? Ты продолжаешь думать об этом, как о чем-то обременительном просто потому, что делать этого не хочешь. Но в этой жизни слишком много вещей, которые мы не хотим делать, но должны. Просто измени к этому свое отношение. Попытайся получить от этого хоть какое-то удовольствие. Неужели это так сложно?              — А разве оно того стоит? — Чондэ посмотрел на него жалобно. — Ты ведь даже не понимаешь. Я прожил почти в десять раз дольше тебя. Моя человеческая жизнь лишь короткий промежуток времени, не дольше младенчества. Я не сильно ее помню, не сильно ей и дорожу. Я жить стал только после смерти, как бы забавно это не звучало. И все, что я видел, все, что я пережил, не сравнится с тем, что я имею сейчас. Показушничать перед толпой идиотов? Это не то, чем я привык себя занимать...              Исин усмехнулся. Кажется, только это Оле-Лукойе и делал.              Чондэ тяжело вздохнул и поджал губы болезненно. Он жил долго и жизнь его была насыщенной, красочной. Не только потому, что работа его к этому обязывала, а потому что он не мог иначе. Когда перед ним открылось, насколько огромен этот мир, разве мог он сидеть на месте? Это кощунство. Иметь возможность побывать в каждом уголке этой и другой вселенной, путешествовать по мирам, пробовать все подряд, видеть и делать то, о чем раньше и помыслить не мог. И даже этого ему было мало. Всегда душа требовала чего-то большего, жаждала расширять горизонты, тосковала, рвалась на свободу. Если ей было тесно тогда, то сейчас она просто задыхается.              — Я раньше посещал званные балы на Небесных островах, завтракал с королями и спал с их женами, ходил в походы, плавал в море, дрался с драконом, сам был драконом... И все это в течение одной недели. А в этом мире что произошло за год? О! — Чондэ вскинул указательный палец вверх и замолк на мгновение. — Мне подарили мотоцикл! Вот это событие. Ничего лучше в моей жизни и не случалось...              — Прости уж, что в этом мире нет драконов, — вздохнул Исин. Он никак не мог понять, за что сейчас-то себя чувствует виноватым. Будто бы самолично убил всех драконов и сделал этот мир настолько скучным, чтобы каждую минуту Чондэ страдал от того, что ничего не происходит.              — Ладно, черт с ними с драконами, — хмыкнул Чондэ, — я просто... — он шмыгнул носом и закрыл рукой ноющие глаза, — просто никак не могу привыкнуть к тому, что этого у меня больше нет. Не могу осознать. Как же так?.. Теперь вся моя жизнь — это бетонные коробки и путешествия между ними. Как увлекательно... Я обречен на вечную скуку и прозябание в этом ущербном мире для того, чтобы быть с тобой.              Исин болезненно поджал губы. Ах, вот такой выбор был, да? Либо увлекательный мир, полный приключений, либо Исин и вечная скука. Прекрасно. А как же «с милым рай и в шалаше»? Неужели этот шалаш слишком мал и задрипан для его королевского величества?              — Хорошо, —кивнул Исин, ведь что-то с этим делать было нужно, — как только появятся деньги, обязательно съездим в отпуск. Куда-нибудь к морю или в Европу... куда ты хочешь?              Чондэ потупил взгляд. Так себе альтернатива. Раз в год выбраться из одной маленькой страны в другую. Это то, что делают люди постоянно. Им одного такого путешествия в неизведанные края может хватить на всю жизнь, они потом еще несколько месяцев будут приходить в себя и осознавать, насколько может быть большим и многогранным этот мир. Но для Чондэ он не больше песочницы. Песочницы, которую он уже давным-давно изучил вдоль и поперек. Он не турист, он в любой стране сойдет за местного. Для него не существует условных границ, как для обычных людей. Он раньше мог в один день посещать места в разных точках земного шара, а теперь ему нужно сделать слишком много всего, чтобы выехать хотя бы за пределы этого города.              Он чувствовал себя заключенным. Как будто теперь ему нужно было отчитываться за каждый шаг. Не перед Исином, но перед кем-то другим. Перед какими-то незнакомыми людьми, перед абстрактным государством. Теперь недостаточно было просто собственного желания, нужно было обязательно чужое одобрение или позволение. Без этого и шагу ступить нельзя.              Исин был лишь маленькой частью всего этого безобразия, но вносил огромный вклад. Он будто забивал последний гвоздь в крышку гроба Чондэ, а ведь казалось, что должен быть на стороне своего любимого, поддерживать его, помогать.              Чондэ ждал, что Исин будет поощрять его свободу, но тот действовал наоборот. Он все пытался впихнуть неподатливое тело в новые рамки, иногда деликатно, иногда ногами. И для Чондэ это было сигналом бежать, спасаться. Он не хотел так. Он и так отказался от всего ради Исина, он не хотел, чтобы его заставляли жертвовать чем-то большим. Разве прошлых жертв было мало?              — В Европу, наверное, — вздохнул он, — я там давно не был. А морей с меня пока хватит.              Исин улыбнулся, но улыбка вышла горькая. Он же видел, что Чондэ соглашается на это как бы через силу, только потому, что нет ничего другого. Мол, я вообще-то хотел трехэтажный шоколадный торт, но так уж и быть, манная каша тоже сойдет.              — Ну что такое, Чондэ? — жалобно проговорил Исин, почти сдаваясь. — Что мне еще для тебя сделать? Купить личный самолет, чтобы ты мог летать куда угодно и когда угодно? Поскакать перед тобой в костюме динозавра? Спеть песенку? Что?              Чондэ лишь пожал плечами. Он и сам не знал, что Исин для него мог сделать. Его возможности были ограничены, а потребности Чондэ неиссякаемы. Их было в принципе невозможно удовлетворить своими силами.              — Если дело только в твоей скуке, — Исин сокрушенно запустил пальцы в волосы, — если не хватает событий, так почему бы их просто не организовать? Почему бы нам или тебе лично не наполнить жизнь событиями, чтобы она была насыщенной? Да, по своей масштабности они будут вряд ли такими же, как в прошлом, но если их будет много, если они будут яркими, если принесут тебе много положительных или не очень эмоций, разве заметишь ты разницу? Будет ли для тебя важным, где быть счастливым: на Небесных островах или в какой-нибудь задрипанной деревеньке? Ты ведь сам мне говорил, — он болезненно изогнул брови, — нельзя получить от чего-то удовольствие, если видеть во всем только плохое. Если ты хочешь кайфовать, так кайфуй. Кто тебя остановит?              Чондэ тяжело вздохнул, закатывая глаза. Исин, конечно же, говорил правильные вещи. Еще бы они были неправильными, ведь их сказал сам Чондэ. Просто ситуации были разными.              Исин никак не мог наслаждаться происходящим, потому что во всем видел одни сплошные недостатки. Ему всегда нужны были определенные условия и обстоятельства, чтобы чему-то радоваться. Он сам себя ограничивал.              Чондэ же был не из тех, для кого вечер зря, если в бокале его не дорогое вино, а луна не светит в строго определенное окно, чтобы ее свет красиво играл на его волосах. Он мог находить увлекательное в простых вещах, он мог превращать все, что угодно, в приключение, просто слишком много повидал и ожидания у него были слегка завышены. Он хотел большего, чем ему могли дать. Этот мир его ограничивал.              — Да, этот мир немного скучноват, — пожал плечами Исин, — что с того? Ты же волшебник, Оле. Именно ты делаешь его увлекательным, а не что-то там еще...              Чондэ перевел взгляд на юношу и улыбнулся мягко, но улыбка его сочилась болью. Это были самые приятные слова. Не безусловные лидеры, скорее в тройке победителей. На первом месте уже больше года держалось бессменное «я люблю тебя, Чондэ». С этим соперничать вряд ли что-то сможет. Даже эта фраза. Но она была бальзамом на душу. Очень сладкая, но с горьким привкусом.              Чондэ уже не Оле-Лукойе, Исин больше не маленький мальчик. Теперь они два обычных человека, в их отношениях равенство. Нет больше волшебника с зонтиком, который приоткрывает дверцу в другие миры, и нет больше ребенка, который смотрит на него глазами, полными восхищения. Но эта фраза будто переносит назад во времени, когда Чондэ был чем-то невероятным, он был событием, он был потрясающим. И он будто бы снова такой. Снова волшебник, а перед ним восторженный мальчик, который всей душой в него верит.              И пусть нет больше зонта, пусть дверцы в другие миры закрыты, но в тем моменты, когда Исин вновь называет Чондэ Оле, тот вновь начинает чувствовать себя чем-то большим, чем-то особенным и по-настоящему восхитительным. За это чувство Чондэ готов отдать обе ноги и даже левую руку, он так по нему соскучился. И к черту все эти миры, к черту города, что на небе и под землей, наплевать на этих драконов. Чего уж греха таить, Чондэ вовсе не по ним скучал. Он скучал по Оле-Лукойе, которым когда-то был, и никак себе не мог простить того, что им быть перестал. Все корил себя за то, что не может быть тем самым сказочным без своего зонтика. А если не может, то и грош ему цена.              Он просто хотел быть для Исина особенным, быть для него волшебником, но когда он вот такой... разве оно стоило того?              Чондэ поджал губы, не сводя преисполненного нежностью и горечью взгляда с Исина. Его черные, как ночь, глаза, в которых обычно сияли сотни ярких звезд, сейчас казались тусклыми, уставшими, старческими. Больше не было того восторженного, умудренного опытом человека, который несмотря на возраст оставался ребенком. Прожитые годы тяжестью легли ему на плечи, придавливая к земле. Вместо былого задора только грусть. Но грусть какая-то светлая, с оглядкой на все те чудесные вещи, что он оставил в своем прошлом. Сейчас Чондэ, как никогда до этого, был похож на старика, с сожалением вспоминающего о молодости, которую ему уже не вернуть.              Чондэ изогнул болезненно брови, неспешно подошел к Исину и обнял его крепко, утыкаясь губами в плечо. Он надеялся лишь на то, что без слов будет понятно, как сильно он Исина любит и им дорожит. Пусть это было не так очевидно, как хотелось бы, пусть об этом постоянно приходилось напоминать даже самому себе, и пусть порой случалось сомневаться в своих чувствах и выборах, но ведь это нормально. Нормально постоянно прислушиваться к себе и задавать один и тот же вопрос, чтобы понять, что ничего не изменилось. Не сомневаются только дураки. Чондэ был идиотом, но не дураком.              Он постоянно спрашивал себя, правильно ли он поступил, выбрав Исина. Правильно ли было отказываться от всего, чем он жил, ради одного-единственного человека? Стоило ли оно того?              Если честно, ни тогда, ни сейчас Чондэ ответов на эти вопросы не знал. Порой ему казалось, что он поступил неправильно, что проделанный им путь, потраченные нервы и приложенные усилия вовсе не стоили того результата, который он получил. И наверняка ему будет казаться так всегда.              Пусть на том пляже, глядя друг другу в глаза, они честно признались, что получили в итоге совсем не то, что хотели. Да, не сказку, не счастливую жизнь без горестей, и не было в их отношениях легкости. Тогда им казалось, что причина была в том, что они отчаянно не желали сознаться себе в том, что это совсем не то, чего они хотели, но из упрямства убеждали себя в том, что это именно то, о чем они грезили. Этот конфликт никак не давал им двигаться дальше. Они замерли на распутье, не были в состоянии продолжать эти отношения, вставшие им костью поперек горла, но и бросить их не могли. Так и болтались, преисполненные желанием быть счастливыми, однако таковыми быть не могли. Рвали себя на части, держали силой, связывали по рукам и ногам, злясь за это на другого.              Когда же они смогли избавиться от этих оков, признали, наконец, то, что признавать отказывались, им вдруг стало легче. Стоило только допустить, что они действительно могут с чистой совестью, несмотря на все трудности, что преодолели ради того, чтобы быть здесь и сейчас вместе, просто поставить точку и разойтись, они поняли, что есть нечто большее, что держит их рядом. Не их упрямство, не отчаянное желание получить именно то, что, как им казалось, они заслужили, а искренняя любовь друг к другу. Не сожаление, не досада, а она мешала им все бросить. И тогда казалось, будто их любовь стоит всех невзгод. Пусть быть вместе нелегко, они не могли представить себе жизнь порознь.              Той ночью они, возможно, впервые осознали, насколько сильно любят друг друга. По-настоящему, без всей этой мишуры, без тумана перед глазами. И тогда же узнали, что могут быть счастливы, если будут держать это в голове. Постоянно напоминать себе и друг другу о своей любви, делиться и наслаждаться ей. Жаль только, что это оказалось не так легко, как они думали. Все слишком быстро вернулось на круги своя. Та ночь стала исключением, а не правилом.              Именно из-за этого Чондэ и продолжал сомневаться в себе. Продолжал себя спрашивать, а стоят ли такие ночи, пересчитать которые он мог по пальцам, того, что между ними? Но к какому выводу он не приходил сейчас, факт оставался фактом — все его выборы были правильными. Возможно, не сейчас, но в тот момент, когда он их делал, они были таковыми, иначе зачем бы он их сделал? Вместо того, чтобы сожалеть о том, что когда-то, стоя на перепутье, он выбрал неправильную дорогу, стоило остановиться и спросить себя, хочет ли он продолжать этот путь или стоит вернуться назад. Если он хочет идти дальше, так ли он был неправ, когда пошел именно по этой дороге?              Однажды мудрый До Кёнсу прочитал тогда еще совсем зеленому Чонину целый монолог на тему неправильных выборов и сожалений. Его Чондэ услышал позже в пересказе Бэкхёна, который был свидетелем этой сцены, и сильно пожалел о том, что никто в свое время не сказал ему эти мудрые слова.              Когда Чонин в очередной раз что-то напутал и явился в расстроенных чувствах к Кёнсу, тот выслушал его, смерил его усталым взглядом поверх своих любимых старых очков в толстой оправе, вздохнул тяжело, отложил в сторону перо, развернулся на стуле и произнес:              — И чего же ты теперь хнычешь? Ни твое сожаление, ни раскаяние не помогут изменить то, что ты натворил. Если ты ошибся, будь добр, исправь. Если не можешь исправить, разгреби последствия. До тех пор, пока ты можешь хоть что-то сделать, чтобы изменить ситуацию, — делай. И, я тебя умоляю, вытри слезы. Все мы ошибаемся, но определяет нас не наличие ошибок вовсе, а то, как мы с ними справляемся. Ты далеко не уедешь, если не научишься двум вещам: учиться на своих ошибках и их исправлять. Не надо причитать о том, как бы все сложилось, поступи ты по-другому, и жалеть о том, что не сделал иначе. Это всего лишь один твой выбор. Один из сотен и тысяч других, с которыми ты сталкиваешься ежеминутно. Запороть один из них не так страшно, потому что у тебя всегда есть право выбрать: в данный конкретный момент времени, готов ли ты жить дальше с последствиями своего неправильного выбора или сделаешь еще один, чтобы все изменить? И боже, Чонин, никогда не признавай своих ошибок до тех пор, пока тебя не начнут тыкать в них носом, а то не видать тебе зарплаты, как собственных ушей.              Не то чтобы Чондэ не знал о том, что в ошибках не стоит сознаваться до тех пор, пока знаешь о них только ты. Скорее он долгое время не имел ни малейшего понятия о том, что имеет полное право в любой момент передумать и отказаться от своего решения, приняв другое.              Ему потребовалось слишком много времени, чтобы признать, что люди не просто могут, они должны меняться. Не меняются только те, кто не растут. И нет ничего страшного в том, что «да» с течением времени превращается в «нет» или наоборот. Мы не можем знать всего, и только время покажет, были ли мы правы или проиграли в этой лотерее.              Чондэ обнял крепче Исина. Даже если он понимал, что меняться и менять свое отношение к чему-то нормально, он все равно чувствовал себя предателем. Особенно, когда его личные изменения затрагивали других. Он не мог себе позволить сказать «люблю», а потом отказаться от этих слов. Не понимал, что «не люблю» сейчас, вовсе не значит «не любил вовсе». Для него это звучало одинаково. И он не мог позволить, чтобы его «люблю» было не навсегда. Если не навсегда, какая же это любовь?              Он так отчаянно старался ее оберегать и гнал от себя сомнения, чтобы никогда не появилось этого предательского «не» в его словах. Это требовало от него сил, гораздо больших, чем признать, что однажды он может просто разлюбить. И сколько бы раз он не повторял Исину «если боишься, что все закончится, незачем было и начинать», он сам до дрожи в ногах боялся, что однажды наступит этот самый «theend».              — Я от всего отказался ради тебя, Син, — прошептал Чондэ, — пожалуйста, не заставляй меня сожалеть об этом.              И лучше бы он тогда промолчал. Не имело значения, что он хотел этим сказать, потому что слова, которые он подобрал, искажали смысл.              Исин стоял, глядя в ночное небо, в котором за светом фонарей не было видно ни звезд, ни облаков, и никак не мог найти в себе силы, чтобы обнять Чондэ. Руки так и застыли в воздухе, не коснувшись чужой спины.              Так вот значит как? Это он во всем виноват.              Сердце сильной рукой сжимала боль, и будь оно хрустальным, разлетелось бы на мелкие осколки, но к счастью продолжало еще биться. Руки опустились.              Неужели, это все он? Исин никак не мог понять, почему он вдруг оказался крайним. Не вынуждал и даже не просил ни выбирать его, ни от чего-то отказываться. Не просил любить, не просил возвращаться. Так почему же он вдруг в ответе за чужой выбор? Почему должен его оправдывать?              Это было так больно и обидно, потому что... нет, это ведь было правдой. Он вовсе не должен был каждый день доказывать, что сделанный Чондэ выбор был правильный. Не должен был выплясывать чечетку, стоять на голове и постоянно что-то придумывать, лишь бы Чондэ не стало скучно, лишь бы он не пожалел и не ушел. Исин не должен был, но делал.              Каждый чертов день в течение последнего года он шел у Чондэ на поводу, позволял ему все и очень сильно старался быть для него удобным партнером. Таким, который не лезет, не обременяет и вообще не сильно участвует в его жизни. Таким, который просто есть. К которому можно вернуться, когда станет скучно и уйти, когда надоест. Ни обязательств, ни границ, ни рамок.              У них ведь уже давно было так. Все, что Исин делает, это ради них, и все, что имеет, это общее, а у Чондэ все свое и старается он только ради себя. Разве это справедливо? Нет. Это абсурдно, это эгоистично и подло, но Исин только спустя время осознал, в какую ловушку себя загнал, пообещав тогда на пляже, что будет стараться, будет меняться ради этих отношений и учиться думать не только о себе. И он ожидал, что Чондэ тоже будет как-то вкладываться, да только тот не захотел. Он, видно смекнув, каким преимуществом обзавелся, решил, что если Исин больше всего цепляется за эти отношения, если так сильно хочет остаться вместе, то пусть и приносит себя в жертву, как тот, кому больше всего надо.              Тогда вовсе не имело значения, хочет ли Чондэ с ним быть или делает это исключительно из каких-то корыстных целей, чтобы был у него дрессированный любовник. Он просто понял, что Исин от него не уйдет. Любит его слишком сильно и дорожит, а раз так, то незачем бояться того, что однажды Чондэ его потеряет.              И правильно папа твердил Исину в детстве, не нужно было показывать, что ему больше всех нужно, тогда бы сейчас не оказался в таком плачевном положении. Не чувствовал бы себя жалким, цепляясь за человека, которому он нужен меньше, чем трахать чужих жен, и еще себя в жертву ему приносит, на горло себе наступает, пересиливает, лишь бы ему, драгоценному, хорошо было.              Исин вздохнул глубоко и сказал то, что никогда не собирался говорить.              — Уходи.              — Что?              Чондэ, кажется, не расслышал или просто сделал вид, потому что не ожидал совсем услышать подобное. Он поднял голову, отступил на шаг, чтобы заглянуть в глаза Чжана и прочитать в них ответ на свой вопрос, но там была лишь пустота.              — Хочешь — уходи, — повторил Исин. — Я тебя не держу, да и не больно надо. Не стану тебя останавливать, умолять, не буду цепляться или вставать у тебя на пути. Можешь быть свободен. Я устал оправдывать твой выбор, думать каждый раз, сделал ли все, чтобы ты от меня не ушел. Устал уже быть вечно виноватым за то, что из-за меня тебе пришлось от чего-то отказываться. Уж извини, что я единственный, кто из-за этих отношений ничего не потерял и не выиграл. Прости, что мне не пришлось от своей жизни отказываться. Прости, что я продолжаю жить своей жизнью, пока ты тут страдаешь из-за своих потерь. Но дело в том, — он переступил с ноги на ногу и, нервно облизав губы, ткнул пальцем Чондэ в грудь, — что я тебя не просил об этом. Не просил становиться смертным, не просил возвращаться. Если честно, лучше бы ты этого и не делал. Без тебя, конечно, было не очень, грустно немного, но, в целом, гораздо лучше, чем с тобой.              Исин злился, в словах его сейчас было мало правды. Он всегда во время ссор говорил одно и то же, потому что чувствовал, что это именно то, что Чондэ слышать не хочет. Впрочем, самому Исину эти слова отдавались болью, потому что это было то «возможно», которое он упустил, отдав право выбора в чужие руки.              — О, так я тебе, оказывается, в тягость? — прошипел Чондэ сквозь зубы. — И все это время ты терпел меня, что... из жалости? Тогда зачем нужно было просить меня остаться?              Исин поднял взгляд к небу. Он просил потому, была его очередь продлевать эти отношения, а потом об этом сожалеть.              — Да потому что дурак, — тихо произнес он, — и вечно надеюсь на то, что если попытаемся снова, то хоть что-то выйдет. Да не выходит ни черта, потому что не во мне дело. Дело в том, что я хреновая альтернатива тому, что у тебя было. И понял ты это только тогда, когда выбор свой сделал, а я теперь в этом оказался виноват. Виноват потому, что не оправдал твои ожидания.              — Что, правда, только во мне? Или в тебе тоже? — решил уточнить Чондэ. — Потому что у меня такое чувство, что ты все еще не можешь мне простить, что я не Оле-Лукойе. И сколько бы я тебе не повторял, что его больше нет, ты продолжаешь ждать именно его.              — Да при чем здесь это? — вскрикнул Исин. — Мы с тобой еще год назад это решили. Мне не нужен Оле-Лукойе, я Ким Чондэ люблю. Именно его я пытался вернуть, именно с ним хотел отношения строить. Не надо перекладывать с больной головы на здоровую свои комплексы и личностные кризисы, ладно? То, что ты не можешь смириться с тем, что его больше нет, вовсе не значит, что не могу я! Хватит обвинять во всем меня. Если ты сделал неправильный выбор, это не моя проблема. Я тебя не просил становиться человеком ради меня, ты сам так решил.              — У меня не было выбора! — вспылил Чондэ, потому что устал повторять одно и то же. — Никто не спрашивал меня, хочу я быть человеком или нет, просто поставили перед фактом.              — Тогда при чем здесь я? — развел руками Исин. — Я сделал тебя человеком? Нет. Я вынудил тебя им стать? Нет. Почему я-то в этом виноват? Почему мне приходится оправдывать такое стечение обстоятельств? Мол, Исин, раз уж судьба так повернулась, не заставляй меня об этом пожалеть. То, что ты вернулся ко мне, то что остался со мной… Ты мне как будто одолжение сделал, за которое я тебе вечно должен быть благодарен. Но я не понимаю почему должен. Это всегда был только твой выбор, всегда только твой блядский выбор, за который я не несу ответственности. И в этих отношениях с самого начала все зависело только от тебя.              — Если бы ты...              — Если бы я, ага, — оборвал его Исин, — давай-ка пойдем дальше. Нет, давай вернемся в самое начало. Ты первый пришел ко мне, не я к тебе. Ты знал прекрасно, чем это может обернуться, я даже понятия не имел. Я не знал, ни кто ты, ни что тебе от меня нужно, и я не мог предположить, что все закончится так. Ты мог. И вот какое решение ты принял. Теперь живи с его последствиями.              Исин развернулся и стремительно пошел прочь. Он продолжать разговор не видел необходимости. Спасибо, они уже пару раз так поговорили на эмоциях, столько всего интересного сразу всплыло, что потом несколько часов пришлось переваривать, осадочек до сих пор остался.              — Ты же обещал мне, Исин! Ты, блядь, обещал! — кричал Чондэ ему вслед.              — Не это! — Чжан резко развернулся. — Я обещал тебе совсем не это! Я никогда не говорил, что буду для тебя боксерской грушей или когтеточкой. Я не обещал быть крайним! Я не несу ответственности за то, что ты принимаешь хреновые решения, но я от них страдаю! Мне надоело это! Эти отношения трещат по швам, ставить на них уже нет никакого смысла! В конце концов, оно того не стоит...              Чондэ напрягся. Он эту фразу не впервые слышал и прекрасно знал, чем она заканчивается. В прошлый раз она не слабо его подкосила и, возможно, именно она стала причиной его затяжного личностного кризиса, так что Чондэ не мог позволить, чтобы она прозвучала второй раз.              — Даже, блядь, не смей ее заканчивать! — угрожающе зашипел он.              — Иначе что? — фыркнул Исин. — Убьешь меня? В смысле, опять? Ну, тогда до встречи в следующий жизни, ублюдок!              И он, вскинув вверх левую руку, продемонстрировал Чондэ свой длинный средний палец. По случайности, именно на нем в этот момент находилось кольцо. Как символично. И очень трудно понять, что он имел в виду. Посылал ли он Чондэ в задницу или же давал понять, что не все еще потеряно. Пойди разбери.              Исин, решив не давать возможности ответить, точно так же, как когда-то не дали ему, развернулся и быстро пошел прочь.              В нем клокотала злоба, которая жаждала продолжать спор и вбрасывать все больше упреков и обвинений, да вот беда, их запас был строго ограничен. Все новые закончились, а возвращаться к старым не хотелось, ведь тогда начинало казаться, что за прошедший год Чондэ не сильно провинился.              Тогда, будучи под влиянием эмоций, Исин не сильно думал о последствиях. Ему действительно в тот момент хотелось эти отношения закончить, но это не было обдуманным решением, скорее порывом. Он хотел избавиться от того, что в данную минуту приносило ему сильнейший дискомфорт, забыв о том, что раньше этот груз приносил ему удовольствие.              И не думал он тогда, что слова его могли вынудить Чондэ уйти. Пытался об этом не думать. Убеждал себя, что если уж он решил уйти, то он это в любом случае сделает. Не будет иметь значения, пытается ли его остановить Исин или нет, осыпает ли проклятиями или исключительно словами любви. Это было еще одно решение, за которое он ответственности не нес. Или хотел убедить себя в этом.              А Чондэ так и остался позади, злобный и очень возмущенный. Он только что узнал, каково это, иметь сотню возражений на каждую фразу, но не иметь возможности вставить хоть слово. Что это вообще такое, когда человек выплескивает на тебя ушат говна, а потом быстро уходит, пока ты не успел опомниться.              Бежать за Исином, оправдываться и возмущаться смысла не было. После драки кулаками не машут, но очень хотелось. Чондэ негодовал. Это негодование его съедало изнутри. Это как вообще возможно, чтобы ему и слова не дали? Он был вне себя и все, что ему оставалось, так это закричать во все горло и пнуть в сердцах ближайшую скамейку. И если первое еще было уместно, то второе явно излишне.              Чондэ забыл совсем, что сейчас он находится в своем человеческом теле. Весьма хрупком и слишком восприимчивом к боли, если сравнивать с тем, что было до этого. Потому Чондэ взвыл протяжно и завалился на скамейку, поджимая ушибленную ногу. Отличный день, просто потрясающий. Беды валятся одна за другой. Даже чертова скамейка решила внести свою лепту, хотя она не была виновата, на нее напали. То была самооборона.              Чондэ не знал, сколько просидел неподвижно, упершись локтем в спинку скамейки и уткнувшись драматично в руку. Поза была неестественная и очень неудобная. От нее ныло все, что только могло ныть. Зато Чондэ в ней выглядел достаточно выразительно, чтобы с него можно было писать картину.              Разумеется, о том, чтобы раздумывать над случившимся и осознавать свои ошибки, и речи быть не могло. В такой позе можно было только причитать и сетовать на мир.              — М-м-м, имидж сменили? — раздалось рядышком хитрое мурлыканье. — Выглядит круто. Под меня косишь?              Чондэ даже не нужно было поворачиваться. Он по голосу, по интонации понял, кто сейчас появился на скамейке рядом с ним. В этот раз Купидон решил явиться без особых эффектов. То ли настроение было не то, то ли лепестки закончились.              — И что на этот раз? — он слегка толкнул Чондэ кончиками пальцев в плечо. — Давай, рассказывай. Мои прекрасные уши в твоем распоряжении.              — Меня только что бросили, — не меняя позы, буркнул Чондэ.              — Ах, так вот откуда весь этот драматизм, — с пониманием закивал Бэкхён. — Погоди, неужели это в первый раз?              — В первый.              — Вот это да, — радостно вскрикнул Бэкхён, — Чжан Исин тебя поимел. Впрочем, — он материализовал из воздуха коробку конфет и, быстро достав из нее одну шоколадную, явно с коньяком, сунул себе в рот, — ты это заслужил. Можешь сколько угодно обиженно дуть губки, все равно к нему извиняться побежишь.              — С чего ты взял, что побегу? — огрызнулся Чондэ.              — Да как пить дать побежишь, — отмахнулся Бэкхён, — посидишь тут в одиночестве немного, осознаешь, соскучишься, замерзнешь и побежишь. Будете квиты.              — Квиты? — возмутился Чондэ, оборачиваясь к Купидону.              — Ну а что? — с набитым ртом спросил он, разводя руками. — Ты его убил, он тебя почти, ты его бросил, он тебя...              — Почти? — решил уточнить Ким, ведь должна же здесь быть закономерность.              — Это у него нужно спросить, — пожал плечами Бэкхён и сунул еще одну конфету в рот. — Хотя, он любитель полумер. Вечно все делает на полшишечки, так что... кстати, конфетку хочешь?              Купидон любезно протянул ему коробку любимых шоколадных конфет. Она, как обычно, была полупустой, но при этом, сколько бы Бэкхён из нее конфет не доставал, никогда не пустела полностью.              Чондэ отрицательно помотал головой, отказываясь от заманчивого предложения, и тяжело вздохнул. Даже если Исин его не совсем бросил, это вовсе не отменяло всего остального. Их отношения действительно трещали по швам, особенно сильно в те моменты, когда они их испытывали на прочность.              — Не создан я для любви, — произнес Чондэ удрученно. — Не мое это.              — Оправдания, оправдания, оправдания! — помахивая в воздухе конфетой, произнес Бён. — То, что ты не хочешь прикладывать достаточно усилий для того, чтобы любить и быть любимым, это вовсе не значит, что ты для этого не создан. Это значит, что ты ленивое эгоистичное чмо, которое считает, что если ничего за просто так он не получает или не выходит что-то сразу и без усилий, так это не его. Любовь, Чондэ, это тебе не халявные бутерброды жрать, — философично заметил Купидон и, устремив свой мудрый взгляд в небо, закусил конфетой.              — Это еще что за сравнение такое?              Казалось бы, при чем здесь бутерброды? Не сразу стало понятно, что речь идет не о каких-то случайных, а о вполне конкретных бутербродах из бухгалтерии. Тех самых, что подавались на блюдечке с голубой каемочкой. Их фишка была в том, что они бесконечные. Сколько бы ты не брал, их никогда не убывало. Можно было хоть обожраться ими.              Так что сравнивая любовь с бутербродами, Бэкхён имел в виду, что она совсем не похожа на халяву, нельзя только брать и брать, считая, что ничего за это не должен и ни от кого от этого не убудет.              — Ах, понял, — сказал Чондэ.              Бэкхён облегченно вздохнул, потому что ему совершенно не хотелось объяснять такие простые вещи сложными словами.              — Так что, — Купидон, подавившись конфетой, которую ему кто-то пожадничал, закашлялся, — так что не надо думать, будто это вот так. Любовь надо заслуживать, а не требовать. И дарить ее нужно бескорыстно, не прося ничего взамен. Просто так ничего не бывает. Я много раз тебе повторял, любовь, особенно истинная, требует вложений. Или как ты думал, если ваши имена в списке, так и рыпаться не надо, все как-нибудь само? Нет, мой дорогой, так дело не пойдет.              Бэкхён махнул рукой и коробка конфет, которую он держал, растворилась в воздухе.              Чондэ недовольно хмыкнул. Он вечно слышал о том, что у него с Исином такая любовь, такая любовь. Настоящая, всамделишная, истинная любовь и это зафиксировано в документах. Только кому от этого было легче? Чондэ в это вечно носом тыкали, мол, ты его любишь, ты его очень сильно любишь, и будто бы даже в этом убеждали, хотя сам он сомневался в ее силе. Было вообще такое чувство, что все кругом знали прекрасно о том, что его любовь та самая, один он ничего не знал.              Хотя, про всех он, конечно, загнул, но вот Минсок, судя по его странным реакциям и резко изменившемуся отношению, узнал об истинности этой любви гораздо раньше, чем узнал сам Чондэ.              — Как давно он знает? — тихо спросил он, накручивая на палец иссохшую травинку, вырванную им буквально только что из ровного газона.              — Кто? — не понял Бэкхён. — О чем?              — Минсок, — так же тихо ответил Ким, и слова его были еле различимы в свисте ветра. — Как давно он знает о нас с Исином?              Купидон непонимающе нахмурился.              — Ну, давненько, — он повел плечами, — сложно, знаешь ли, не заметить, что вы вместе...              — Я не об этом, — помотал головой Чондэ.              — А о чем тогда? — удивился Бэкхён.              — Ты сказал однажды, что узнал о нашей любви задолго до того, как мы сами поняли, что любим друг друга, — молодой человек шмыгнул носом и отбросил порвавшуюся травинку. — И я сомневаюсь, что ты не рассказал об этом Минсоку. Потому я и хочу знать, как давно?              Бэкхён вздохнул тяжело. Он не сильно горел желанием раскрывать все подробности и хитросплетения сюжета. Это бы выставило их с Минсоком в дурном свете, ведь выходит, что все это время, они действовали у Чондэ с Исином за спиной, и, если хорошенько подумать, получается, что от этих двоих в истории ничего не зависело. Все выборы, которые будто бы сделали они, на самом деле давно были сделаны за них и прикрыты тонной лжи.              — Давненько, — признался он, надеясь, что этого хватит.              — Насколько?              — Ну, — Бён виновато потупил взгляд и стал шаркать ножкой. Такие цифры даже называть было стыдно.              — Значит, это правда? — Чондэ болезненно нахмурился.              — Что именно?              — Что ты болтливый ублюдок, — прошипел сквозь зубы Ким.              — Чего? — возмутился Купидон. Он свою болтливость не отрицал, но за ублюдка к ответу призвать собирался.              — Чонин мне кое-что рассказал, — Чондэ нервно сцепил руки в замок, — кое-что, что он услышал от Сехуна, который, в свою очередь, узнал это от тебя...              Бэкхён аж побледнел. Его хитрые маслянистые глаза расширились от ужаса. Он судорожно пытался вспомнить, что такое важное он мог сказать Сехуну, а главное, когда это сделал. Купидон, конечно, не умел держать язык за зубами, но чтобы выдавать стратегически важную информацию, да еще и ту, что под грифом «секретно», да ни в жизнь.              — И что же я такое ему рассказал? — подрагивающим голосом спросил Бэкхён.              — Кое-что об истинных влюбленных, что умолчал, когда в эту тему посвящал нас, — Чондэ коснулся пересохших тонких губ кончиками пальцев, вглядываясь в темноту с раздражением.              — Что же я не сказал? — настороженно сказал Купидон, нервно сглатывая.              — Ты сказал, что связь образуется только тогда, когда двое людей встречаются, и не важно, жмут ли друг другу руки или просто пересекаются взглядами. Но ты не уточнял, что связь эта может не образоваться или вовсе исчезнуть, если только один человек будет знать о существовании другого.              — Ну, это же весьма логично, — вздохнул облегченно Бэкхён, пожимая плечами, — нельзя любить человека, если не знаешь о его существовании...              — Или забыл, — Чондэ перевел на него тяжелый взгляд, заставляя Купидона снова напрячься. — Вы знали об этом больше двадцати лет! Больше двадцати лет вы мне врали, Бэкхён! Вечно придумывали какие-то отговорки, почему я и Исин не можем или не должны встречаться. Все эти сказки о его великом предназначении, о том, что он особенный, а я плохо на него влияю, истории о зловещих планах Минсока, в которых мы только пешки и прочие теории заговоров — вздор! Оказывается, ларчик просто открывался!              Купидон виновато опустил взгляд. Ну, да, приврали немножко, прикрывая свои жопы. Кто ж знал, что их вдруг занесет, и они станут придумывать бред один хлеще другого, чтобы среди всего этого абсурда отыскать правду было невозможно. А доля правды в этом все же была.              — Все очень легко, — устало вздохнул Бэкхён, — и очень сложно одновременно. Уж таких мы гор наворотили... и от того, что пытались исправить все, сделали только хуже. Исин и правда особенный. Особенный потому, что на нем свет клином сошелся.              — Если бы тогда... — Чондэ поджал злобно губы, указывая пальцем на Купидона, — если бы вы сказали мне правду еще тогда, ничего бы этого не было! Я ведь не педофил, Бэкхён! И если бы вы тогда сказали мне, что есть большая вероятность, что я втюрюсь по уши в карапуза, я бы приходил к нему в лыжной маске и до совершеннолетия открывал бы над ним черный зонт, как и завещал мне Минсок!              — Если бы мы тогда знали... — Бэкхён поскреб бровь ногтем, опуская взгляд. — Для нас это тоже было неожиданностью. И если тебе интересно, как так вышло, что мы узнали, что инструкции Минсока были тобой нарушены, — он вдруг заговорил с напускным родительским тоном, осуждающе помахивая указательным пальцем в воздухе, — так это потому, что ваши имена вдруг оказались в моем свитке.              — Хочешь сказать, Минсок об этом не знал, когда давал мне инструкции? — удивился Чондэ. Он почему-то был уверен, что их имена в свитке появились задолго до перерождения Исина, еще в те времена, когда сам Чондэ был жив. Он даже считал, что за свою смертную жизнь так и не смог никого полюбить только потому, что уже был повязан с ребенком, которого убил. Но оказывается, что дело было совсем не в этом.              — М-м-м, нет, — Бэкхён задумчиво почесал кончик носа, — тут все было честно. Исин был... экспериментом. Попыткой Минсока вернуть душу к смертной жизни, переродить ее в обход всем правилам, без зачисток и прочего. Его авантюрой. И он понятия не имел, как все пройдет. Будет ли это удачей или... полным провалом. Потому он очень опасался первое время подпускать тебя к Исину, но не из-за страха, что ты распознаешь в нем брата, а потому, что...              Купидон замолк и почесал раздраженно подбородок.              — Ты же знаешь, что настоящий Чжан Исин, точнее, тот, кто должен был им стать, родился мертвым? Душа просто развалилась на части. Такое иногда случается. Они выглядят нормальными, а внутри гнилые. Некоторые держатся еще пару лет, другие сразу разваливаются...              Чондэ о таком впервые слышал, если честно. Он не сильно углублялся в подробности, но Бэкхёну, проработавшему уже целое тысячелетие, наверняка известно о них было все. Он просто должен был знать, с чем имеет дело.              — И он ее подменил, — продолжал Бэкхён. — Подменил единственной душой, которая тогда нигде не числилась — твоим безымянным братом. Она как раз подходила. Была достаточно молодой, еще совсем новой. Никто не должен был заметить, даже сама душа. Разве сможет она отличить одно младенческое тело от другого? Сможет распознать, отличить себя как-то? Она ведь даже не знает еще, кем является.              А вот с этого момента Чондэ уже начал понимать, о чем идет речь. С самого рождения и до своей смерти, душа, пуская корни в своем смертном теле, заполняет его, запоминает каждую его часть. Начинает себя с ним отождествлять. Именно потому все работники той стороны выглядят именно так, как выглядели при жизни. Точнее так, как себя запомнили. Зачастую бывает так, что их внешность текущая зеркальна настоящей, смертной. Все потому, что они себя воспринимали через отражение, такими себя и запомнили.              Бывало и так, что они выглядели гораздо моложе, чем были на самом деле, как, например, До Кёнсу, который сейчас выглядел лет на десять младше, чем должен быть, ведь умер он, когда ему было глубоко за тридцать. Или же были те, кто искусственно себя старили, как Минсок, но даже при этом в его внешности прослеживались какие-то то ли детские, то ли подростковые черты.              Потому да, вряд ли младенец мог знать, что это не его тело. Он тогда еще не мог отличить, даже не знал, как это сделать.              — Минсок боялся, что тело может отторгнуть душу или наоборот, потому очень сильно не хотел, чтобы ты вмешивался. Хотел дать душе привыкнуть к этому телу, образовать с ним тесную связь. Не знал, сколько на это потребуется, не был уверен, что вообще получится. Глупо было бы вытаскивать душу, не привязанную к телу, и отправлять ее в мир снов...              — Вот если бы вы мне это сказали, — недовольно произнес Чондэ, — даже опуская тот факт, что это мой брат, я бы был вполне удовлетворен и не стал бы чудить!              — Просил ли тебя об этом Минсок или нет, по инструкции, ты над всеми младенцами должен открывать только черный зонт! То, что ты этого делать не стал, много говорит о тебе, как о работнике! — Бэкхён был очень возмущен. Вот уж чего-чего, а непрофессионализма он не терпел. Скорее всего именно у него Минсок перенял эту свою дотошность в отношении работников, хотя сам частенько грешил нарушением должностных инструкций.              — Но я не... — растерялся Чондэ и замер, припоминая, как быстро он нарушил это правило с Исином. — Когда я это делал? Не было такого!              — Ну-ну, — не очень искренне протянул Купидон, смиряя парня осуждающим взглядом.              — Но правда, — отмахнулся Чондэ, — почему нельзя было мне сказать?              — Потому что это было незаконно, — разумно заметил Бэкхён, — и лучше бы, чтобы об этом знало, как можно меньше людей.              — Но ты об этом знал! — возмутился молодой человек. — А если знал ты, значит и весь мир! Болтун — находка для шпиона!              — Милый мой, — Купидон недовольно скривился, закинул ногу на ногу и, вальяжно облокотившись на спинку скамейки, поглядел на Чондэ с легким презрением, — я болтаю, но не пробалтываюсь. Чуешь колоссальную разницу?              Он стервозно повел изящным пальцем по воздуху и чуть вскинул брови.              — Чую, — хмуро буркнул Ким, — но все равно не пойму, почему тебе секрет доверили, а мне — нет.              — Ну, не знаю, — Бэкхён задумчиво повел по воздуху пальцем, — может потому, что у тебя нездоровая тяга к убийству своих братьев, и мы боялись, что снова попытаешься его кокнуть? Один не может жить, пока жив другой и все такое, — он засмеялся. — Так сильно хотел быть единственным ребенком в семье, что убил своих братьев...              Чондэ недовольно посмотрел на Купидона, а тот лишь гордо откинул красные волосы назад.              — Если думаешь, что я перестану над этим шутить, ты сильно ошибаешься.              — Я еще раз повторяю, вы бы могли мне не говорить, кто он, но посвятить меня в остальные детали...              — Тут ты прав, тут ты прав, — быстро затараторил Бэкхён, — но тот факт, что ты вечно пренебрегаешь должностными инструкциями и делаешь все поперек указаний, не добавляют монеточек в копилку доверия к тебе. Кто мог знать, как ты себя поведешь? Это был важный эксперимент. Именно благодаря тому, что все удалось, ты сейчас жив-здоров, расслабляешься в человеческом теле, разводишь драму... — Бён осекся, игривость куда-то делась с его лица. — Не только для тебя и Исина, для нас для всех это было важно.              — О чем ты?              Внезапно серьезное и слегка отстраненное выражение лица Купидона, которое ему было совершенно не свойственно, заставило Чондэ напрячься.              — Как бы плохо это не звучало, но ты тоже был экспериментом. Мы понятия не имели, можем ли вернуть к человеческой жизни уже видавшую виды душу... И, как с Исином, понятия не имели, получится ли сделать так. Как видишь, получилось! Ура-ура!              Бэкхён вновь стал привычно ребячлив, захлопал тут же в ладоши, стал подпрыгивать на скамейке, но Чондэ понимал, что это все напускное, и он просто пытается скрыть за этим что-то очень важное и неприятное.              — Выходит, все могло пойти наперекосяк?              Бэкхён закусил губу нервно.              — Могло, но, к счастью, не пошло.              — А что бы?.. — Чондэ даже не закончил свой вопрос. Не был уверен, хочет ли знать ответ.              — Ну, ты бы мог умереть в страшных муках, — невозмутимо сказал Купидон, — впрочем, ты уже и так умирал, так что хуже бы тебе не стало. Считай, что Минсок кинул тебе спасательный круг, а спасешься ты или потонешь — дело случая. К счастью для нас всех, тебе повезло.              — Почему? — эхом отозвался Чондэ, хотя интуитивно догадывался. — Почему это было так важно для вас?              — Как это почему? — искренне удивился Бэкхён. — Столько лет бок о бок работали, друзьями были, вместе из одной рюмки пили, конфеты на брудершафт кушали. Было бы очень горько с тобой прощаться. И... — в глазах Купидона на мгновение отразилась боль, — честное слово, я уже устал хоронить товарищей. Столько их на своем веку повидал. Были хорошие, были и откровенно мерзкие, но вы, ребята, особенные. Ты и Минсок — два взбалмошных брата, которые только и делают, что шатают мироздание и переворачивают его с ног на голову. Два авантюриста, — юноша улыбнулся с нежностью и чуть наклонился, чтобы потрепать Чондэ за щеку, как маленького ребенка, — я по вам двоим буду скучать больше всех. И по Исину, конечно, тоже. Куда же без него. Люблю этого стервеца.              Бэкхён опустил взгляд, его хитрые лисьи глаза заблестели от слез, от которых он поспешил избавиться, часто заморгав.              Чондэ замер в растерянности. Он боялся пошевелиться, боялся нарушить этот момент. Он и раньше видел, как Бэкхён, капризничая, заливается слезами и сопли на кулак наматывает, но это всегда было спектаклем. Ребячеством. Не было в этом не капли искренности. А сейчас он прятал слезы настоящие, потому что очень сильно их стеснялся. Он вообще стеснялся всего настоящего.              Выходит, действительно привязался к этим идиотам, раз из-за них его на слезу пробило. Не дурак ли?              Чондэ улыбнулся с нежностью. Он тоже Бэкхёна любил. И тот был для него настолько же родным, насколько был Минсок и Исин, насколько был Чонин, Сехун и Кёнсу. Даже Чанёль с его сумасшедшей улыбкой пришибленного ножкой кровати и чопорный аристократ Чунмён, который даже одеколон предпочитал пить только из фарфоровой посуды и изящно оттопыривая пальчик. Все они для Чондэ были родными, как он мог хоть от кого-то из них отказаться, как мог оставить в своем прошлом и не тащить за собой? Это же то же самое, что бросить свою семью. Если Исин так мог, то Чондэ нет.              — Если бы ничего не вышло, — шмыгнул носом Бэкхён, — пришлось бы скидываться тебе на похороны, а у меня и так зарплату урезали так, что ее только под микроскопом разглядеть можно...              Чондэ засмеялся. Что за идиот. Нет чтобы сказать честно «люблю тебя, дурень, жить без тебя не смогу», так надо обязательно выеживаться, пороть какую-то чушь.              — Теперь ты жив, — Бэкхён улыбнулся мягко, — и живы будем мы. Возможно, однажды и нам с Минсоком выпадет шанс дожить свое. Прожить все те годы, что были у нас отняты. По-настоящему, понимаешь? И когда придет наш конец, когда я натяну тетиву или он зайдет ко мне не на чай, не будет так уж страшно, потому что для нас это еще не будет концом. Понимаешь?              Он поднял голову и посмотрел на Чондэ жалобно. И вот чего тот точно не ожидал увидеть, так это страха. Страха перед смертью у человека, который все время, что они были знакомы, только и делал, что над своей смертью шутил. Неужели конец и правда так страшен?              Чондэ, кажется, так и не смог в полной мере осознать, что это такое, потому что никогда до конца в него не верил. Ему поэтому смерти никогда и не были страшны, что он не верил в то, что вообще способен умереть. С концами, в смысле. Да и как он мог? Смерть его брат, у него там блат. Хотя был все же короткий момент, когда Чондэ на самом деле испугался, что это все. Не в тот раз, когда вместе с Исином со стороны наблюдал за тем, как умирает часть его души, а в тот, когда должен был принять смерть в одиночку, и даже Минсок его за руку тогда не подержал.              — Вот скажи мне, — Бэкхён усмехнулся горько, — если бы вы оба знали, что все это время были для нас с Минсоком подопытными крысами, могли бы мы все еще быть друзьями?              Чондэ нахмурился. Слишком сложный вопрос, чтобы он мог на него ответить прямо сейчас. Впрочем, то, что он мог сказать наверняка, за все, что эти двое делали, он не злился. И, возможно, даже хорошо, что только сейчас они обо всем ему рассказали. Смог бы он все это принять? Поддержал бы их? Стал бы в этом участвовать добровольно? Ему, конечно, было обидно, но... стоит быть честным, разве меняет это сильно ситуацию? Если назвать это не экспериментом, а попыткой сделать то, чего еще никто и никогда не делал, то все выглядит не так уж и плохо. Если бы Минсок, вопреки всем правилам, не сделал бы этого, Чондэ бы не мог развести трагедию из-за того, что больше не Оле-Лукойе, потому что уже больше года был бы мертв.              Бэкхён прав. Минсок и Чондэ два авантюриста, только авантюризм их работал в разных направлениях. Один любил наводить переполох в мире, второй любил пренебрегать основами мироздания. И если бы они не спрашивали себя каждый раз «а что, если я сделаю то, что делать нельзя?», шести из существующих миров бы не было, а на той стороне никогда бы не узнали, что отработав свою смену, они могут вернуться к смертной жизни и продолжить ее с того места, на котором остановились.              Купидон вздохнул, вытер ладонями влажные глаза и снова стал прежним собой. Без слез, без грусти и страха смерти. Старый добрый Бён Бэкхён, которого Чондэ любил больше всего. Бесстрашный и бессмертный.              — Ты ведь понимаешь, Чондэ, что мы вам зла не желали? — Бэкхён улыбнулся натянуто. — Как бы это не выглядело, но мы всегда действовали исключительно из светлых побуждений. Минсок делал это не потому, что ему хотелось нарушать законы, установленные задолго до него, а потому, что это ради вас. Потому что вы ему важны, и он хотел вас уберечь от жестокости этого мира. Так что не злись за то, что он заставил Исина забыть о тебе. У нас не было выбора.              — Почему же не было? — Чондэ посмотрел на него с горечью.              — А как ты сам эту ситуацию видишь? — Бэкхён удивился. — Когда ваши имена появились у меня в списке, я чуть от ума не отстал! За всю мою практику, такое впервые видел! А когда они стали то исчезать, то снова появляться, я вообще решил, что кукушечкой поехал. Нет, — он прижал к груди руку, — я подумал, ну вдруг какая-то ошибка, но они же чуть ли не каждый день туда-сюда, туда-сюда. Думаю, может, и правда со мной что-то не так. Нужно экспертное мнение. Только вижу ваши имена, сразу бегу к Минсоку, но пока добегал, имена уже благополучно пропадали... Представляешь? И так где-то год! Понимаешь? Год прожил с тем, что схожу с ума! Все никак понять не мог, что за чертовщина такая творится.              Чондэ засмеялся. История смешная, а ситуация страшная. Он понимал, что это очень серьезно, но когда себе представлял Бэкхёна, который бегает каждый день в кабинет Минсока, наводит панику, а когда хочет ему предъявить доказательства, их уже и след простыл, не мог сдержать злорадный смех.              — Вот тебе смешно, а мне совсем не смешно было! — обиженно произнес Бэкхён. — Я тогда настрадался знатно. А когда они и вовсе пропадать перестали, так мне вообще поплохело и совсем стало не до шуток. Я об этом Минсоку рассказал, а он только руками развел, мол, да, дела, но что нам теперь с этим делать? Мы понятия не имели.              Чондэ, все еще продолжая улыбаться, непонимающе нахмурился. Он не знал, как эта ситуация выглядела с их стороны, но вообще-то ему всегда казалось, что у этих ребят все схвачено, и они всегда знают, что делать нужно. А тут выходит, что и не знали.              Наверно, стоило чуть серьезнее отнестись к этому рассказу, только Чондэ никак не мог воспринимать сказанное всерьез. Это было странно и страшно, если вдуматься. Очень неоднозначная ситуация. Однако Бэкхён рассказывал ее, как какой-то анекдот, и в голове Чондэ это все выглядело, как ситком. Впрочем, Бэкхён все свои истории рассказывал так, даже собственную смерть расписывал с шутками-прибаутками, так что она совсем не походила на трагедию, какой на самом деле была. И в этом Купидон очень отличался от Чондэ. Он всегда все превращал в шутку, в то время как Чондэ из всего делал драму. Наверно, поэтому им так легко удалось подружиться. Они дополняли друг друга, будто инь и янь. Точно так же, как в каждой драме есть место для шутки, в каждой комедии есть место для трагедии. Одно без другого невозможно.              — Минсок первое время пытался просто держать тебя подальше от Исина, — продолжал Бэкхён, — все настоятельно тебе советовал к нему не лезть, в надежде, что если вы не будете тесно общаться, то все как-нибудь само. Но ты же не из тех, кто делает так, как его просят, да? — с издевкой протянул Бэкхён, изящно взмахивая руками. — Потому пришлось искать другие пути. Понятное дело, что лезвием ваши имена из свитка мы выскабливать не стали....              Бэкхён замялся, поджимая губы, а в глазах его хитрущих заблестело озорство и губы тонкие, пусть и были поджаты, но все равно в улыбке расплывались.              — Минсок это на сладенькое оставил, — взгляд Купидона стал осуждающим, — он этим лезвием ваш сраный маркер из свитка выскабливал!              — И как, удачно? — хмыкнул Чондэ.              — Будто сам не знаешь? — злобно прошипел Бэкхён, больно щипая Чондэ за бок сквозь кожаную куртку.              — Ай! Я-то здесь при чем? Это Исин сделал!              — Ой, а чего это ты на него всю вину скидываешь? — мерзко протянул Бён, корча рожи. — Не знаешь разве, что нет в отношениях «я» и «он», есть только «мы». И ответственность за то, что делает один, несут оба!               — Да просто стерли бы Лу Ханю память! — принялся уворачиваться от щипков Чондэ. — Все бы само собой разрешилось!              — Думаешь, все так просто?! — вскрикнул Бэкхён и, не сумев ущипнуть парня, дал ему подзатыльник. — Ты что, не в курсе, что в памяти смертных Минсок своими ручками без их согласия шерудить не может? Или для чего ты у Исина согласие по-твоему выпытывал?              — Не знаю, — пожал плечами Чондэ, — я думал, что из вежливости....              — Из вежливости? — Бэкхён засмеялся. — Ну да, ну да. Мы же все такие вежливые, ходим индюками надутыми, просим позволения стрелой в людей ткнуть или на тот свет их сопроводить. Ага, щас. Буду я спрашивать всяких там, можно ли мне в них стрелять или нет!              — А мне-то тогда почему он без разрешения...              — А ты мертвый! И у тебя с ним договор, так что он тебя на кусочки на тряпочки может порвать и по миру раскидать, а ты ему даже слова не скажешь против!              — И что, хочешь сказать, что Лу Хань против? — удивился Чондэ.              — Ага, — устало согласился Бэкхён, — пытались его уговорить, уже и я, и Минсок, а он ни в какую... Отказывается, чтобы к нему в память лезли. Говорит, хочу запомнить все, как было, чтобы на «Страшном суде» было, что предъявить этому скоту.              Чондэ задумчиво закусил губу. Он понятия не имел, что там творится в голове у Лу Ханя, но этот парень оказался невероятно стойким оловянным солдатиком. Будь Чондэ на его месте, он бы без сожалений отказался от всех этих воспоминаний, как ни крути, а хорошего в них мало. С другой же стороны, может и хорошо, что не отказывается. Все же, именно то, через что он прошел, заставило его так возмужать и измениться. Он стал улучшенной версией самого же себя и, возможно, побаивался, что все это потеряет, если воспоминания у него заберут. Вернется назад, в те времена, когда он себя ненавидел и жизнь свою проклинал на чем свет стоит.              — Впрочем, это мы сейчас знаем, что так делать можно, а тогда-то не знали, — Бэкхён чуть приподнял ногу, задумчиво разглядывая носок своего начищенного до блеска ботинка, — мы думали, что если уж вы встретились и имена ваши в свитке, то все, финита ля комедия. Единственное, что мы могли, так это держать вас порознь, чтоб вы не осознали вдруг, что любите друг друга большой такой и чистой любовью. Хотя, насколько она чистая сейчас, можно спорить бесконечно. Вы ее за это время столько раз в грязи поваляли, что она уже товарный вид потеряла. Такую в магазин не вернешь хоть с чеком, хоть без...              Чондэ поморщился недовольно. Бэкхёна опять понесло. Этого болтуна вечно куда-то относило, как хлипкую лодочку течением, так что постоянно приходилось его силой к разговору возвращать, а то заболтает тебя и забудешь совсем, чего у него выпытать пытался.              — И как вы тогда поняли, что эта схема рабочая?              — Хм, — Бэкхён поднял взгляд к небу, чуть откидывая голову назад, и запустил руку в свои мягкие красные волосы, — как же это было? Собрались мы у него в кабинете и пораскинули немного мозгами. Потом, конечно, убирать пришлось, но кое-что мы поняли...              — Что? — Чондэ скрестил на груди руки. Ему уже, конечно, заспойлерили, к чему они в итоге пришли, просто был интересен сам процесс. Настолько же, насколько эти двое были гениальными в своих решениях, настолько же они на первый взгляд казались дураками и простаками. Все их попытки придумать что-то гениальное больше походили на хорошую, пусть и шаблонную, комедию, но в итоге все же до чего-то они додумывались.              — Мы сначала долго недоумевали, почему это ваши имена какое-то время то появлялись, то исчезали из списка, пока не поняли, наконец, что это не какая-то ошибка системы, просто Исин тогда был слишком маленький. Когда он тебя видел, ты для него существовал и имена — оп! — Купидон щелкнул пальцами, — появлялись в списке, а стоило тебе исчезнуть из его поля зрения, как ты для него тут же переставал существовать, он о тебе забывал, так что имена пропадали. И поскольку держать вас друг от друга подальше мы уже пробовали, ясно было, что дело в другом. Он как раз тогда подрос и уже мог удержать твой образ в памяти, помнил, как ты выглядишь и узнавал тебя. Так что... все как-то так сошлось, мы поняли, как это работает и решились на авантюру. Минсок наврал тебе с три короба, припугнул тебя, заманил к себе мальчика и... ну, ты сам видел, что было дальше. Впрочем, — Бэкхён стал накручивать на палец прядь волос, — если бы Минсоку не взбрело в голову однажды подтереть эксперимента ради часть воспоминаний с ним, мы бы никогда не узнали, что так, без суда и следствия, без протокола и прочего можно это делать, когда хочется... и ничего бы у нас не вышло...              — Так он серьезно проводил на мне эксперименты? — вознегодовал Чондэ. — Серьезно? Стирание памяти, воскрешение, какие еще штуки, которые делать нельзя и никто не делал, он на мне практиковал?              — Эм, — Бэкхён, прищурившись, стал глядеть вдаль, задумчиво постукивая указательным пальцем по губам.              То, что ему пришлось об этом задуматься, сильно возмутило Чондэ. Он бы мог простить свое воскрешение, но все остальное... вряд ли.              — В первую очередь — сомнительные методы воспитания и обучения. Раньше и тесты и практические занятия были куда лайтовее, ты был первым, кого на них усиленно пытались убить. Разделение души тоже не практиковалось раньше, — покусывая губу, сказал Бэкхён, — нет, было вроде пару раз до него, пытались, но настолько коряво, что в итоге душа просто распадалась и приходила в негодность. Потому больше никто не делал и вообще это было запрещено, но Минсок срал на это с высокой колокольни, так что...              — Он же мог меня убить, — с ужасом произнес Чондэ, — я бы умер в страшных мучениях.              — Во-первых, — Купидон указал на молодого человека пальцем, — он много раз мог тебя убить во время своих экспериментов, но ты выжил, хочу заметить. Это уже веский повод ему доверять. А во-вторых, повторюсь, ты бы в любом случае умер в страшных мучениях, так что какая разница, с его помощью или без, и на каком из этапов экспериментов. Хуже бы не стало. Вместо того, чтобы быть королевой драмы, лучше бы сказал ему спасибо. Он не просто воскресил тебя, он воскресил тебя с чистой, не зараженной болезнью душой, пусть она и была немного порезана. Но именно благодаря тому, что он хирургически точно срезал только гниющую ее часть, твоя душа не будет разлагаться, и ты сможешь прожить долгую и счастливую жизнь... если, конечно, сам этого захочешь. И кстати, раз уж мы об этом заговорили, ты сам виноват в том, что чуть не умер! Тайм!              Бэкхён скрестил на груди руки и высокомерно вздернул подбородок. Чондэ же отвел взгляд. Купидон был прав. Не важно, как это называть, экспериментами или попытками спасти (или убить) своего нерадивого младшего братца, факт в том, что Чондэ сам виноват в том, что его вообще нужно было спасать. Если бы не это, вряд ли Минсок переступил через запреты и стал делать то, что категорически было запрещено.              — Да, но я... — попытался оправдаться Чондэ, однако себя оборвал. Понял прекрасно, что нет для него оправданий, а если попытается что-то выдумать, только себе хуже сделает.              — Да, но я... — стал передразнивать его Бэкхён. — А что ты? Мы стерли память Исину, имена из списка исчезли, от нас требовалось только тебя к нему не подпускать, и Минсок вроде справлялся. Все было хорошо, да и ты потом подзабил немного. Мы решили, что бросил эту свою дурость и расслабились, НО ТУТ!..              Неожиданно громкий крик Купидона разлетелся по округе. Чондэ даже вздрогнул. Не ожидал он, что Бэкхён вдруг закричит, так злобно и театрально, что захотелось за что-то схватиться.              — Приперся он к нему, придурок, — злобно зашипел Купидон, — кто тебя просил? Такой хороший план был, даже сработал, нет, надо было все пустить псу под хвост! Надо же быть таким! Только и успевай за тобой бегать, да все исправлять. Ой, за что ты нам такой, — запричитал Бён, заламывая руки, — чем мы провинились, что ты нам такой достался! Надо было тебя лупить!              — Но-но-но! — запротестовал Чондэ. — Я бы попросил!              — Да как ты вообще хоть что-то просить смеешь! О нас не думаешь, ты хоть об Исине подумай! Мальчик забыл о тебе и жил припеваючи, и тут ты являешься, его кошмар из детства! Все кувырком пустил, изгадил молодость, опошлил юность...              Чондэ смущенно улыбнулся. Это были вроде бы оскорбительные обвинения, но звучали почему-то, как комплимент. Да, он кошмар, но чертовски обаятельный и сексуальный кошмар! С таким кошмаром не грех встретиться снова. Ночью. В своей спальне.              — Вот ты мне скажи, Чондэ, — Бэкхён вдруг резко подался вперед, — трезво рассуди и честно скажи, не важно, как мерзко или цинично это прозвучит. Стоило ли оно того?              Ким перевел на него жалобный взгляд. Откуда он знал? Это тот самый вопрос, который он задает себе с тех самых пор, как появился в маленькой спаленке на втором этаже. Если бы он мог на него ответить, ему бы было гораздо легче сейчас вне зависимости от того, остался бы он с Исином или нет, потому что правда, конечно, колючая, падла, но долгими зимними вечерами греет.              — Стоило ли оно того, Чондэ? — не дождавшись ответа, повторил вопрос Купидон. — Все эти встречи и расставания, уходы и возвращения, забывания, вспоминания, умирания и воскрешения стоили они всего этого?              Он обвел рукой пустую улицу, где кроме них, двух многовековых детей, никого больше и не было.              — Неужели Исин настолько особенный, что стоило ради него рисковать жизнью?              Чондэ пожал плечами. Если рисковал, то, наверно, стоило. Почему он или кто-то другой вообще ставит это под сомнение?              — Не знаешь? — удивился Бэкхён, но тон его был какой-то обвинительный. — А ты подумай хорошенько. Подумай о том, что если бы не явился к нему той ночью, он бы о тебе никогда бы не узнал. Жил себе спокойно, встретил кого-то другого, был бы с ним счастлив не меньше, чем с тобой, а если посмотреть по ситуации, то наверняка больше. Уж прости меня, но таких мозгоебов как ты еще поискать надо. Если не абьюзер или серийный убийца, то наверняка будет лучше, чем ты. Не таким, конечно, шикарным, — торопливо исправился Бэкхён, снова закидывая ногу на ногу, — но все равно лучше. И ты бы сейчас продолжал пьянствовать, развратничать и наводить шороху во всех мирах. Никто бы не выяснял отношений, не за кем не бегал. Каждому свое и все счастливы.              Чондэ задумался всерьез. Слова Бэкхёна больно кусались, грызли его. Он хотел Исину счастья, разумеется, и даже был готов отступить, если бы ему дали понять, что с кем-то другим Исину было бы лучше. И это не ложь, он бы действительно отступил. Другой вопрос, что вряд ли бы радовался его счастью. Не мог допустить, чтобы кто-то другой его счастливым делал. И если бы заставил себя уйти, локти бы потом кусал и злился, что не он тот самый. Это ревность? Или зависть? Чондэ не знал. Он просто не хотел, чтобы кто-то у него забирал того, в ком он так сильно нуждается.              Голое расставание он еще мог пережить, ведь не было в этом ничего страшного. Как разошлись, так и сойдутся. То, что Исин сейчас не с ним, вовсе не значило, что к нему нельзя будет нагло заявиться на следующий день или спустя месяц и потребовать свой законный поцелуй. Но если он будет не один, а с кем-то другим, это значит, что многоточие, которое дает надежду и возможность, превратится в жирную точку. Чондэ не будет иметь на Исина никаких прав, потому что тот уже занят. И как-то странно было осознавать, что он не сможет просто прийти и обнять Исина, взять его за руку, уткнуться ему носом в шею, потому что он будет уже с кем-то другим. А ведь для Чондэ это было так важно. Как же он будет свой день начинать, без дежурного поцелуя в макушку? Как будет засыпать без Исина под боком? Он же без него и не уснет теперь. Не умеет больше без него и не в его постели.              Чондэ глядел невидящим взглядом в пустоту и пытался все это осознать. Сейчас даже вещи, которые его раньше раздражали, казались драгоценными и очень важными. И чем больше он думал о том, что всего этого может лишиться, тем сильнее он хотел бежать обратно домой, к Исину.              Бэкхён был прав, Чондэ побежит. Как пить дать побежит. Потому что они не могут разойтись. Не сейчас, когда Чондэ к дню рождения Исина заказал ему новое кольцо взамен старого, собственного, которое вечно с его тонких длинных пальцев спадало и ни на одном толком сидеть не хотело.              — Эй, — Купидон поводил рукой перед лицом Чондэ, — оставайся, мальчик, с нами — будешь нашим королем...              Ким, не отреагировав на руку, скорее на собственные мысли, резко повернул голову к Бэкхёну, чем его сильно испугал. Взгляд черных глаз как был, так и остался мертвым, расфокусированным.              — Стоило, — хрипло произнес Чондэ, — оно того стоило.              — Кто бы сомневался, — Бэкхён махнул рукой, — как будто ты мог сказать что-то другое. Хотя, мог, конечно...              Бён задумчиво почесал щеку указательным пальцем, отводя взгляд. Невольно он уже и сам за эти отношения переживал. Да что там, все за них переживали. На той стороне каждый кулачки держал, чтобы все хорошо было, и чуть что, готовы были бежать и помогать этим нерадивым влюбленным быть вместе. Один только Минсок не сильно торопился вмешиваться, потому что его уже изрядно задолбало быть третьим углом в этих отношениях. Почти полноценный их член, чего уж там. Он для них сделал не многим меньше, чем Исин и Чондэ вместе взятые. И если на свадьбу его не пригласят, всех поубивает к чертовой матери.              — Знаешь что? — Бэкхён вдруг обернулся к бывшему коллеге.              — Что? — переспросил Чондэ на автомате. Он еще не до конца вернулся в реальность из своих путаных мыслей.              — Люблю я вас за ваше упрямство, — честно признался Купидон, хлопая его по плечу, — и за то, что упрямством своим вы возрождаете мою веру в истинную любовь.              Чондэ болезненно изогнул брови и опустил грустный взгляд. На словах звучало это очень сказочно, но в жизни это вовсе не походило на сказку.              — Сложная эта штука ваша любовь, — произнес он устало, — особенно истинная.              — Ой, а кто говорил, шо легко будет? — в голосе Бэкхёна послышался южный акцент торгаша. — Никто не говорил! Все настоящие вещи сложны, неудобны и вечно некстати случаются. А у вас ситуация похлеще, чем у Ромео и Джульетты, так что... о-о-о-о, — протянул Купидон, отмахиваясь. — У вас с самого начала не могло быть все просто.              — Почему?              Это был не столько вопрос, сколько крик души. Чондэ не понимал, почему у них не могло быть просто. Потому что они сложные или что? Непонятно очень. Хотелось знать, их отношения такие сами по себе сложные или их что-то конкретное осложняет?              — Потому что, — исчерпывающе ответил на его вопрос Бэкхён, но потом все же решил пояснить. — Вы по разные стороны баррикад были с самого начала. Я не совру, если скажу, что ваша любовь и существовать не должна была. Она сама по себе неправильная. И то ли судьба у вас такая, то ли вселенная над вами хохочет, но вышло то, что вышло. Вы двое, как в классической трагедии Шекспира, оказались по разные стороны этого мира. Он — маленький мальчик, ты — бессмертная душа в пальто. Вам вместе быть никак нельзя, это... не столько невозможно, сколько нежелательно и очень тяжело для вас двоих.              — Но ведь в теории все было возможно, все было хорошо...              — И как ты себе это представлял? У каждого из вас своя жизнь и, Минсок не даст мне соврать, сражаться на два фронта не так просто, как кажется. К тому же, ты не стареешь и не умираешь, а для него время идет, нет, бежит. То, что для тебя пять минут, для него пять весьма ощутимых лет. Ты не можешь бегать к нему постоянно, а он не может жить в вечном ожидании тебя. Выхода только два: либо ты к нему, либо он к тебе. Но это ведь не поездка в другой город и даже не переезд. Это жертва. Большая жертва, Чондэ. И кто бы эту жертву не принес, он ее простить другому никогда не сможет.              Бэкхён выразительно посмотрел на Чондэ, как бы спрашивая его, простил ли он, что ему пришлось отказаться о того, чем он жил полтора века.              — Ты потерял свой зонт и сократил значительно продолжительность жизни, впрочем, учитывая обстоятельства, скорее увеличил, но... — Бэкхён покачал головой. — Не так важно. Главное, что у тебя еще что-то осталось, а он бы потерял все. Будь хоть маленьким мальчиком, не видевшим жизни, хоть зрелым юношей со своими целями и мечтами, думаешь он бы простил тебе все, от чего ему пришлось отказаться? Простил бы непрожитые годы, простил бы необходимость бросить семью и друзей, простил бы горе родителей, вынужденных хоронить сына? Он бы потерял все, что имел. Даже этот мир, знакомый ему с самого детства. И если бы этот выбор уже не был сделан за тебя твоей же ошибкой, скажи мне пожалуйста, когда вопрос остро встал перед вами, кто бы пожертвовал собой?              Чондэ нахмурился. Он бы хотел ответить, что понятия не имеет, но правда была в том, что если бы ему дали возможность выбирать, он бы триста раз подумал, прежде чем соглашаться. А вообще, скорее всего, взвалил бы это на Исина, ведь по меркам Чондэ, тот не так уж и много терял. Мир? Да подумаешь, бывают и лучше. Годы жизни? Ой, у него их будет навалом, еще успеет устать. Друзей? У Чондэ их никогда не было. Семья? От своей он открестился и, будь у него возможность, отказался бы гораздо раньше. На «той стороне» Исин себе другую найдет.              Самому же Чондэ было что терять. Хотя с точки зрения Исина это тоже была незначительная потеря. Но в данной ситуации, конечно, Чондэ скорее выиграл, чем проиграл. Вместо того, чтобы лишиться всего, не только прошлой жизни, но и Исина, ему предложили довольствоваться малым. Он сохранил себе жизнь, обретенную семью, Исина и пару чит-кодов для того, чтобы облегчить свое существование. Если смотреть с этой точки зрения, Чондэ и жаловаться-то не на что.              — Давай, — махнул рукой Купидон, — скажи, что мы были неправы, когда стерли память Исину. Назови нас иродами, обвини в том, что встали на пути у великой любви. Чего же ты молчишь? — Бэкхён удивленно посмотрел на Чондэ и слегка толкнул его в плечо. — Давай, начинай.              Чондэ сказать на это было нечего. С его стороны эта история выглядела иначе. Несмотря на то, что он не раз нарушал правила, шел наперекор брату и порой совсем не думал головой, перед тем, как что-то сделать, он не сомневался в том, что делал. Был уверен, что каждый сделанный им шаг по-своему правильный.              Он-то думал, что все это время идет семимильными шагами в направлении собственного счастья, и вот он пришел туда, где оно, как полагалось, должно быть, а его нема. Чондэ вертит головой, ноет и все спрашивает, где это его счастье, по праву ему причитающееся. Правда в том, что ничего ему не причитается и счастья никто не обещал, а он требует, скандалит, угрожает позвать менеджера.              Только сейчас, посмотрев на историю глазами незаинтересованной третьей стороны, он понял, наконец, что все это время шел в противоположную от счастья своего сторону, да еще и Исина за собой тянул. Тот упирался, вырывался, а Чондэ его не отпускал. Держал крепко за руку, сжимал до боли, и шел упрямо в другом направлении.              Вопрос доверия, да? Чондэ усмехнулся. Ему стоило чаще прислушиваться к Исину. Тот не понимал, что происходит, но при этом всегда оказывался прав, и лучше знал, что нужно делать.              И что же в сухом остатке? Чондэ злодей, который разрушил жизнь себе и Исину, а теперь всех за это винит? Это так по-человечески, если честно.              — Не знаю, — отстранено протянул Бэкхён, наматывая прядь красных волос на палец, — сколько бы я Исина по носу не щелкал за его нытье и обвинения в твой адрес, сколько бы не вставал на твою сторону, я не могу не признать, что он прав. Сам посуди, — Купидон обвел пустую улицу задумчивым взглядом, — он жил себе припеваючи, пока к нему не явился ты. Перевернул его мир, влюбил в себя, совратил, сделал невольно своим убийцей, а потом сбежал... И под сбежал я, конечно же, имею в виду драматично умер у него на глазах, чтобы совсем расшатать его и без того шаткую психику. А тебя даже не просили его в это безобразие втягивать. Все, что от тебя требовалось, это получить от него разрешение на изменение памяти. Но ты был бы не ты, если бы не превратил все это в спектакль. Ты хоть сказал ему, что самое большое потрясение в его жизни было целиком и полностью твоей идеей?              — Нет, — хмуро произнес Чондэ.              — Прекрасно, — тяжело вздохнул Бэкхён, — то есть кричать на весь пляж, что он твой единокровный брат, которого ты в младенчестве убил, нам как нехрен делать, а вот признаться в том, что ты королева драмы, из-за чего ему приходилось страдать в два раза чаще и усерднее, так это нам обломно, да?              Не то чтобы Чондэ не хотел быть с Исином честен. Конечно, хотел, и без страха рассказывал ему о самых страшных своих тайнах, чтобы создавалось ощущение, будто он — открытая книга. Если бы Исин знал, как много Чондэ пытается от него утаить... это пусть не настолько важно, как то, что Чжан Исин его младший брат, но довольно существенно, если вдуматься, потому что сильно меняет картину происходящего.              Только представьте, что однажды Исин узнает, что все самые страшные и драматичные моменты были такими только потому, что так хотел Чондэ, как бы он себя чувствовал? К черту блажь, но ведь никто ему так и не сказал, что действо в Зале Суда было чистой воды постановой, участвовать в которой Исину не было нужды. Он так и не узнал, что Минсок все же на этом представлении присутствовал.              Если бы Чондэ рассказал о таких мелочах, у Исина было бы в десять раз больше причин придушить его подушкой.              — Нет, это правильно, что ты ему не рассказываешь, — вроде бы понимающе, но в то же время с издевкой произнес Купидон, — важность честности и откровенности в отношениях переоценивают.              Вот и гадай теперь, правду ли он говорит или это настолько тонкий сарказм, что распознать его почти невозможно. Нет, зная Бэкхёна не первый год, Чондэ мог с уверенностью заявить, что это камень в его огород. Купидон издевается.              — Я бы на твоем месте тоже не стал говорить, — продолжал рассуждать Бэкхён, — хотя, на месте Исина я бы давно тебя в мусор выкинул. Вот как только ты начал ныть, какой ты бедный и несчастный, я бы тебя и выкинул.              — Да когда я вообще?.. — возмутился Чондэ.              — Да каждую секунду своей жизни! — огрызнулся Бэкхён. — Хоть сейчас, хоть час назад. Ты только и делаешь, что ноешь. Я бедный Ким Чондэ, пожалейте меня. Даю голову на отсечение, что ты и свою трагическую предысторию Исину показал только для того, чтобы вызвать побольше жалости к себе. Посмотрите, какой Ким Чондэ бедняжка, никто его в жизни и пальцем не тронул!              Чондэ хотел возмутиться, потому что пару раз в жизни он все же по тыкве получал, но стоило встретиться с тяжелым взглядом Бэкхёна, как тут же желание возмущаться пропало.              — Это хорошо, что в твоих воспоминаниях Минсока не было, — сверля своими черными глазками Чондэ, произнес Купидон, — на фоне вечно избитого до полусмерти мальчишки слишком сложно выглядеть главной жертвой.              Чондэ поджал губы и резко отвернулся. Разве его вина, что все так сложилось? Нет, только от этого было не легче. Он чувствовал себя виноватым за то, что никогда не вмешивался и не пытался защитить Минсока, и с каждым годом чувство вины за это становилось все сильнее. Он пытался себя оправдать тем, что был ребенком, проблема была только в том, что уже тогда он все прекрасно понимал.              — Жаль мне твоих братьев, — вздохнул Бэкхён, подпирая рукой подбородок, — мало того, что ты их убил, так еще и после смерти покоя им не даешь. Минсок-то ладно, знал на что идет, собственно, сам тебя на это и подписал, но Исин... если бы он знал, что его ждет, запирал бы на ночь двери, заколачивал окна и баррикадировал камин. Ты ведь даже не удосужился его спросить, нужен ли ты ему. Стоишь ли того, чтобы о тебе помнить и тебя любить? Я уверен, Исину вечно кажется, что без тебя очень плохо и пусто, но когда ты возвращаешься, все становится только хуже. А ему ничего и не остается, кроме как тебя принять. Выбора-то у него нет. Никогда не было. Все это только твоя блажь, только твой выбор.              Чондэ скривил недовольно губы и посмотрел на Купидона осуждающе. Он понимал, что сам заварил эту кашу, только не надо говорить ему, что у Исина никогда не было возможности выбирать. Конечно, она у него была. На каждом этапе он мог дать заднюю и уйти, мог с чистой душой послать Чондэ куда подальше и никогда не принимать его обратно. И, тем не менее, он этого не сделал. Так что они оба молодцы, хоть Чондэ поболее.              — Чего ты на меня смотришь? — недовольно поинтересовался Бэкхён. — Ну, давай, скажи, что я не прав. Скажи мне, что любовь к тебе стоит того, чтобы ждать твоего возвращения долгие годы и принимать обратно. Ох, лучше бы он о тебе не помнил...              Купидон скрестил на груди руки и хмуро стал вглядываться в горизонт, различить который за высотками было невозможно.              О да, лучше бы никто ни о ком не помнил. Ни Исин о Чондэ, ни Чондэ об Исине. Жили бы себе хорошо каждый в своем мире, было бы у них все здорово. Иногда Чондэ так об этом мечтал.              Нет, на самом деле. Он постоянно думал, что бы с ними было, если бы они так никогда и не узнали о существовании друг друга. Если бы Минсок никогда не решил поменять души, если бы Чондэ соблюдал все инструкции, что бы было тогда?              Не было бы обид, ссор, никто бы ни за кем не бегал, не кричал, не бросал и не возвращался. Может, они бы не были счастливы, но уж точно были в порядке.              В каких-то аспектах, мир без Исина был неплох. Нет, он был очень даже ничего, жаль только, что очень пустым. Да и сам бы Чондэ был наполовину опустошен. Сейчас любовь занимала большую его часть, если ее забрать, что останется? Полупустой сосуд, в котором даже целой душе слишком просторно?              У Чондэ в груди что-то тянуло, когда он представлял себе мир, в котором не было Исина. Пришлось бы жить каждый день с ощущением, что чего-то очень сильно не хватает, только не понимать, чего именно. Он бы постоянно ходил с чувством, будто что-то забыл, потому вечно проверял карманы и наличие зонта. Пытался вспомнить, был ли у него пакет, рюкзак или что-то еще. Может, он купил пачку чипсов и оставил ее где-то? А может, он что-то сделать забыл? Он точно подписал все документы? Сдал отчеты? Покормил Плутона? Вроде, сделал все, да только никак не покидало его это странное чувство, будто он что-то сделать забыл или что-то где-то оставил. Так бы и продолжал Чондэ жить с этим непонятным чувством, если бы не встретил Исина. Он ведь только после встречи с ним понял наконец, что ноющая пустота, которую он чем только не пытался заполнить, на самом деле была специально отведена для любви.              Забавно, что сколько бы Чондэ не представлял свою жизнь без Исина, в конце концов они все равно встречались. Совершенно случайно, где-то на людной улице, столкнувшись друг с другом взглядами, они замирали на мгновение, услышав дребезжащий звук дрожащей тетивы, чувствовали легкий укол в сердце и с неохотой отводили взгляд, вновь возвращаясь каждый к своей жизни.              Чондэ понятия не имел, что бы эта их мимолетная встреча значила для Исина, но сам бы он наконец-то смог вздохнуть полной грудью, чувствуя, как пустота в его груди заполняется чем-то очень болезненным, но теплым и мягким.              Может, не стоило им знать ничего друг о друге, не стоило никогда знакомиться лично и пытаться быть вместе, но встретиться однажды, чтобы друг друга полюбить, определенно стоило.              — Надо было еще тогда на пляже вам память стереть к чертовой матери, — раздраженно шипел Бэкхён, — нет, почему вам? Только ему стереть, а тебя просто убить... Хотя, если во второй раз не вышло, в третий точно не получится... — он вздохнул. — С другой стороны, ты уже знаешь, что к чему, так что... может, у нас и получится сделать это в последний раз? И если ты не решишь СНОВА, — неожиданно громко прокричал Купидон, — к нему явиться, то всем нам будет хорошо...              Чондэ замялся на мгновение. Если все, что от него требуется для того, чтобы все были счастливы, это не приближаться к Исину, то он, конечно...              — Отказываюсь, — резко произнес Чондэ.              — Курить мы будем, но пить не бросим, ясно, — недовольно буркнул Бэкхён, отворачиваясь. — Забудь о том, что мне нравится твое упрямство. Я соврал. Ненавижу его. Может, тебе кажется это неправильным, но это хороший выход. Все от него будут в выигрыше. Но нет, любовь так любовь! — Купидон ударил кулаком по коленке. — Будем тянуть эту лямку, трепать нервы и люто друг друга ненавидеть, но от своего не отступимся! Ух, любовь!              Чондэ вдруг повернулся к юноше, и посмотрел на него внимательно. Не пристально, не с подозрением, скорее просто устало.              — Бэкхён, зачем ты пришел? — выдохнул он еле слышно. — Никак не могу понять, ты здесь для того, чтобы подставить мне плечо, в которое можно поплакаться, или для того, чтобы выбить согласие? Почему ты снова пытаешься нас разделить?              — Потому что устал от вас, вот почему! — вскрикнул Бэкхён. — Сначала это было весело и даже забавно, но сейчас уже начинает подбешивать. Вы двое серьезно? Сколько вы еще собираетесь устраивать этот цирк? Вся эта вселенная с самого начала была против того, чтобы вы были вместе. Она создала для вас такие условия, чтобы отношениям этим не было суждено свершиться, но — тадам! — они есть. И это не столько ваша заслуга, сколько мы с Минсоком постарались. Будьте хоть немного благодарны за то, что имеете! То, через что вы прошли, только вершина айсберга, но если бы вам пришлось разгребать все это в одиночку, вы бы гораздо больше ценили друг друга. Наверно, так и нужно было поступить. Нужно было заставить вас самих решать свои проблемы. Еще и добавить вам парочку новых, чтобы совсем жизнь медом не казалось.              — Бэкхён...              — Что? Я уже знаешь сколько лет Бэкхён? — возмутился Купидон. — Сколько раз я тебе должен повторить одно и то же? Хватит придумывать себе поводы для того, чтобы быть несчастными. Лучше направьте свои силы на то, чтобы быть счастливыми. Хватит молчать и скрывать только для того, чтобы было за что накричать друг на друга, ради повода уйти, хлопнув дверью и прочего. Просто любите друг друга, слышите меня?              — Просто? — Чондэ хмыкнул. — Не так-то просто это...              — Нет, это просто! — вскрикнул Бэкхён. — На самом деле очень просто! Если вы вдвоем это не вывозите, вот тебе мнение эксперта в вопросах семейных: расходитесь. Просто расходитесь. Не когда-нибудь там, а прямо сейчас. Иди домой, забирай пальто, садись на свой новенький мотоцикл и уебывай! Мы с Минсоком хвосты подчистим, ты главное уйди и не возвращайся!              Чондэ болезненно поморщился и согнулся пополам, утыкаясь подбородком в колени. Его физически ломало, и он вытягивал руки, касаясь кончиками пальцев асфальта, чтобы избавиться от этого чувства.              Если бы речь шла о перспективе, если бы ему предлагали уйти от Исина вообще, не прямо сейчас, но в будущем, он бы еще согласился, подумал бы. Но прямо сейчас... он к этому не был морально готов. У него не было прощальной речи заготовлено, он одет был неподходящим образом и день сегодня к уходам не располагал. Середина недели. Кто же уходит посреди недели? То ли дело пятница или суббота...              — Нет, так не пойдет, — помотал головой Чондэ. — Никто сегодня ни от кого не уйдет.              — А когда? — Бэкхён недовольно поджал губы. — Назови мне, пожалуйста, конкретную дату, чтоб я на этот день ничего не планировал...              Чондэ хотел сказать «никогда», но боялся, что если однажды пообещает, нет, просто произнесет это слово, то «никогда» сразу же превратится в «когда-нибудь».              — Может, дашь нам еще годик?              — Еще годик? — Бэкхён прикрыл глаза и коснулся кончиками пальцев век. — Ты как будто срок мотаешь. Прости, я не судья. Не могу выносить приговоры, увеличивать или сокращать срок... Вы там лучше сами как-нибудь решите, нужно ли вам все это. Мы ведь с Минсоком вам столько возможностей дали, чтобы со всем этим покончить. Вы ими не разу не воспользовались. Мы, черт возьми, даже решили уже эту проблему за вас. Дважды! Нет, нужно было дважды все наши старания похерить, потому что мы же бунтари, мы хотим делать все поперек! Сделали, и чего? Теперь вы ноете о том, что вам не нравится то, что вы получили и вообще заберите ваши апельсины обратно, они какие-то дряблые и помятые. Ну, и что дальше? Мы снова с Минсоком все поправим, но кто-то из вас, допустим это будешь ты, потому что вообще-то это всегда ты, — Бэкхён качнул в воздухе пальцем, указывая на Чондэ, — подумаешь вдруг: «о нет, так тоже как-то не очень». Мы попробуем тебя вразумить, ты не послушаешь и снова пойдешь стучать в дверь Исина, чтобы вернуть все, как было, с надеждой на то, что хоть в этот раз что-то выйдет. И знаешь что будет? Ничего. Вы поживете месяц-другой в эйфории от воссоединения, а потом все снова будет по-старому, и вы опять начнете ныть, что все вам не так, заберите обратно свои апельсины, у них вообще не товарный вид. Все начнется по новой. И что же тогда делать?              Хватит с Чондэ вопросов. Что делать? Как быть? Все только спрашивают и спрашивают, хоть бы кто-то пришел и дал указания. Только не те, который давал Бэкхён, а другие, нормальные.              Вот и пойми этих приверед. То им нужно, чтобы кто-то за них решил все их проблемы, то нет, не надо решать их так, нам не нравится, мы хотим все по другом. Верните все, как было, и сделайте заново.              — Почему, Бэкхён? — Чондэ сокрушенно поглядел на Купидона. — Почему же вы стерли память ему, а не мне? Если бы я не помнил, ничего бы этого не случилось. Хотел бы он или нет, ему до меня все равно никогда не добраться. Так почему он, а не я?              Бэкхён раздосадовано поджал губы.              — Потому что пожалели мальчишку. Решили не ломать ему жизнь. Ему о тебе помнить незачем было. Ты мог бы так и остаться всего лишь периодом его жизни, воображаемым другом, и никому бы это не показалось странным.              — Ладно, — отмахнулся Чондэ, — но мне-то зачем ее оставлять. Почему нельзя было двоим память подтереть?              — Во-первых, чтобы помнил о том, что делать нельзя, — Купидон сцепил руки в замок и принялся разглядывать свои аккуратные пальцы, — во-вторых, мы уже достаточно тебе память настирали. В ней дырок больше, чем в сыре. Будем продолжать, обязательно каким-нибудь осложнением аукнется. Либо амнезией, либо Альцгеймером.              Чондэ, конечно, не радовала перспектива быть единственным, кто помнит. Это тяжкое бремя. Он бы предпочел от него отказаться, вот только цена была слишком высока. Амнезия еще куда ни шло, они примерно такого эффекта и ожидали, хотя она хороша только в определенном ее проявлении, а вот Альцгеймер дурной диагноз, с какой стороны не гляди.              — А чего? — Бэкхён вновь задумчиво коснулся пальцем губ. — Хочешь от воспоминаний своих избавиться?              Чондэ неопределенно пожал плечами. Если ему станет от этого легче, он бы попытал удачу. На самом деле, он действительно хотел это испытать. Он что-то подобное проходил с Минсоком, но никогда того не забывал до конца. А если забыть? Забыть близкого человека, которого любил так сильно, что сердце разрывало на части, что тогда?              Не из желания поставить точку и выйти сухим из воды, чтобы не было сожалений и чувства вины, скорее из любопытства, чтобы встретить Исина снова, как в первый раз, и попробовать начать все с чистого листа. Чтобы не знать о прошлом пути, не винить его за то, чего лишился. Он хотел, чтобы любовь его не была бременем, а Исин, появившийся в трудное для него время, стал благословением. Это было бы замечательно.              — Не думаю, что это хорошая идея, — пробормотал Бэкхён торопливо, запуская руку в карман. — Поздно уже пить «Боржоми». Надо было делать это раньше, а сейчас слишком много придется стирать... Не думаю, что выйдет из этого что-то сносное. Если всерьез об этом думаешь, лучше посоветоваться с Минсоком...              Он выудил из кармана пушистый шарик-напоминалку. Тот забавно попискивал, подпрыгивал на ладони и переливался всеми цветами радуги.              — Помяни черта…              Бэкхён нежно погладил пушистый комок большим пальцем, чтобы немного успокоить, и сунул обратно в карман.              — Мне нужно бежать, — отстранено произнес Купидон, — дела, понимаешь ли, дела.              — Ясно, — протянул Чондэ, шаркая подошвами по асфальту.              — Придется оставить тебя, — Бэкхён откинул назад свои красные волосы. — Ты посиди, осознай, подумай, что делать дальше.              — Ага, — нехотя согласился с ним молодой человек.              — Послушай, Чондэ, — Купидон положил ему руку на плечо и несильно сжал, — не важно, что ты выберешь, захочешь ли вернуться или предпочтешь остаться здесь, я просто хочу, чтобы ты знал, что... — он помолчал немного, подбирая нужные слова. — Мы тебя поддержим в любом случае. Если сможем чем-то помочь, обязательно поможем. Твой выбор не имеет значения, мы с Минсоком всегда будем на твоей стороне.              — Спасибо, — еле слышно выдохнул Чондэ.              Бэкхён еще какое-то время вглядывался в лицо парня, пытаясь понять, насколько это благодарность была искренняя, и понял ли он, о чем шла речь. Вроде понял.              — Хорошо, — Купидон кивнул. — Хорошо.              Он встал, застегнул свой черный бархатный пиджак на причудливую пуговицу, одернул рукава, еще раз смерил Чондэ пристальным взглядом и зашагал прочь. Неподалеку у перил терлась парочка молодых людей. И пусть они были слишком заняты попыткой сделать хорошее фото на фоне ночного города, Бэкхён из соображений безопасности не стал растворяться в воздухе посреди улицы.              — И Чондэ, — он развернулся, негромко окликая товарища, но все равно привлек внимание парочки, которая навострила ушки и стала наблюдать за ним поверх своего телефона, на котором только что разглядывали сделанные фото. — Я не заставляю тебя возвращаться, но если все же решишь, мой тебе совет: не думай о том, что было, или о том, что еще будет. Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы жить в любом другом времени, кроме настоящего. Проживай каждый свой день так, как будто он последний. Не смейся, я серьезно! Ты не знаешь, что будет завтра. Не знаешь, наступит ли оно вообще для тебя или Исина, так что цени то, что имеешь, пока еще это не потерял. Ты понял меня?              Чондэ, который отнесся весьма скептически и даже пренебрежительно к словам Купидона, кивнул согласно, но насмешливая улыбка с его губ не пропала. Он не любил эти всем известные истины. Они были безвкусны и пошлы, но от этого не были менее правдивы. Возможно, именно из-за того, что фразы эти были так растиражированы, никто уже не обращал внимания на их истинный смысл.              — Вот и хорошо! — крикнул Бэкхён, сложил пальцы пистолетиком, чтобы пустить в голову Чондэ воображаемую пулю, потом нервно огляделся, будто испугавшись свидетелей, и побежал прочь.              Чондэ глядел насмешливо за тем, как убегает вдаль Купидон, и его будто бы радостная улыбка потихоньку меркла.              С одной стороны хорошо даже, что Бэкхён отчалил по своим делам, потому что откровений на сегодня хватит, с другой же, это значило, что необходимо принимать решение. Решение о том, что делать дальше.              Он посидел еще немного на скамейке, болтая ногами. Поковырял носком ботинка асфальт и понял, что настолько же, насколько сидеть ему здесь скучно, он уходить не хочет. Это же нужно подниматься, куда-то идти, но было так лень шевелиться. А если идти и просить у Исина прощения, так это в два раза больше сил требует.              Чондэ не хотел извиняться, не хотел выяснять отношения. Ему сейчас очень сильно хотелось Исина обнять и просидеть так вечность, пока силы не восстановятся. Просидеть молча, потому что ну их эти слова, вечно от них одни проблемы. Единственное, что сказать позволялось, так это «я люблю тебя». Большего-то и не нужно.              Чондэ поднялся со скамейки и неспешно побрел в направлении дома. Это совсем его не обязывало извиняться перед Исином, он ведь так и не решил, что ему делать дальше. Рассудил, что подумает об этом по пути домой. В конце концов, он всегда мог передумать и повернуть назад.              Ночной город пестрил горящими вывесками, редкие люди россыпью бисера разбрелись по улицам. Где-то парочки шли домой, кутались в пальто, где-то подвыпившие офисные работники пытались влезть в такси. Холодало.              Чондэ брел домой и все по привычке пытался поднять ворот пальто, чтобы закрыть голую шею от промозглого ветра, пока не вспоминал, что на нем куртка. Привычка — вторая натура. Чондэ вечно забывал, что перестал носить пальто. Надевал его редко, скорее накидывал, если нужно было выбежать куда-то ненадолго, или перебирался в него, когда сильно холодало. Но пальто это уже давно перестало быть предметом гардероба, висело в шкафу прихожей как символ, как память.              Чондэ скучал по нему. Оно пусть и было старым, все равно оставалось удобным и теплым. И в отличие от всех этих хлипких пальтишек из магазинов, было волшебным. Стоило только накинуть на плечи, как Чондэ вновь чувствовал себя Оле-Лукойе. В нем хотелось ходить по крышам, размахивая зонтом, в нем хотелось отправляться навстречу приключениям. Наверно, именно поэтому он его носить перестал. Чондэ это пальто больше не заслуживал, не мог ему соответствовать, потому оно висело в шкафу, ожидая, когда его хозяин вновь почувствует себя достаточно для него подходящим.              Дело ведь было совсем не в том, что Чондэ больше не Оле-Лукойе. Вовсе не в том, что что он лишился своей силы вместе с зонтиком и возможности ежечасно творить беспредел. Дело было в том, что Чондэ изменился, а вместе с ним изменился этот мир и даже их отношения с Исином. В них больше не было того волшебства и роли значительно изменились.              Раньше Чондэ был взбалмошным старикашкой, чертовски обаятельным и богатым на выдумки, а Исин был восторженным маленьким мальчиком, с трепетом держащим его за руку. Теперь же правила изменились. Исин был взрослым. Таким типичным скучным взрослым, который ходит каждый день на работу и не верит больше в чудеса, а Чондэ стал капризным ребенком, которого вечно приходилось одергивать и просить вести себя прилично. Все это очень било по гордости и самолюбию. Чондэ не хотел быть обузой. Он хотел быть волшебником, который врывается посреди ночи в спальню со словами «Син, а хочешь я покажу тебе, что будет, если напоить грифона брагой?». Вот этого Чондэ не хватало.              К черту его силу, к черту безграничный мир. Он просто хотел отправиться с Исином куда-нибудь в поисках приключений, показать ему что-то невероятное, снова заставить его смеяться, плакать, кричать или наоборот шептать, бить или целовать, не важно. Он просто хотел, чтобы Исин перестал быть скучным взрослым. Хотел, чтобы он был живым, эмоциональным, несносным впечатлительным ребенком, который пусть и занудствует, но все равно наслаждается. И снова смотрит на Чондэ, как на какое-то чудо. Как на кого-то невероятного, невозможного, потрясающего.              Не ради себя, точнее, не только ради себя, Чондэ хотел вернуть все, как было. То чувство, потрясающее чувство, что было у него на озере Слез, когда они держались за руки и смотрели на разноцветные звезды, Чондэ хотел испытывать всегда. Он хотел рассказывать о своих приключениях, о снах, о других мирах, в которых побывал, и видеть на губах Исина эту нежную улыбку. Он в такие моменты действительно чувствовал, что их любовь чего-то стоит, что она имеет смысл. Только это казалось немного лицемерным. Если они не могут любить друг друга в полной мере без приключений, без других миров, то грош цена такой любви. Эта мысль Чондэ ломала. Он не достоин этой любви, не достоин Исина, если не может всем этим наслаждаться без определенных условий.              И что же ему тогда делать? Как быть? Как снова стать Оле-Лукойе, не возвращая себе зонт? Было ли это возможно?              Он остановился у двери в квартиру. Пальцы нащупали в кармане ключи, но Чондэ не был уверен, что готов открыть эту дверь. Он ведь так и не придумал, что сказать. И будь он все еще Оле-Лукойе, с такой проблемой бы не столкнулся. Ворвался бы в квартиру, скорее всего через окно, взял бы Исина за руку и потащил бы его куда-нибудь далеко-далеко, возможно в море или в небо на воздушном шаре, не важно, главное, чтобы не было возможности сбежать. И он бы не стал извиняться, объясняться, скорее всего нес какую-то чушь, пока Исин протестовал и вырывался, а потом бы замолк неожиданно, развернулся и, глядя прямо в глаза, совершенно серьезно сказал бы какую-нибудь банальность или глупость. Скорее всего использовал бы пикап-фразочку о красивых звездах или что-то в этом роде. А пока Исин давился воздухом от возмущения, Чондэ бы его поцеловал и сказал, на этот раз действительно серьезно и искренне, что любит его больше всего на свете.              Исин бы растаял. Чондэ был готов дать голову на отсечение, что так бы и было. Противостоять обаянию Оле-Лукойе способен не каждый. Исин из тех, кому это удается, но с большим трудом. Он бы и без извинений Чондэ простил. Простил бы просто потому, что тот любит.              Но то был Оле-Лукойе. Он, к сожалению, давно мертв. Есть только Чондэ, который понятия не имеет, что же ему делать. Он пытался Оле-Лукойе заменить, пытался им притворяться, да не вышло. Это же не роль, которую нужно играть. Оле-Лукойе нужно быть.              Чондэ вытащил из кармана бренчащие ключи и с трудом вставил в замок. Руки дрожали. Чондэ не просто волновался, он боялся того, что ждет его за этой дверью. Подумать только, впервые в жизни ему, человеку, который раньше ничего не боялся, было страшно встречаться со своей явно разгневанной второй половинкой. Что ж, была не была. После всего, это не такое уж и большое дело. Он храбро войдет в эту квартиру и умрет, как мужик.              Потребовалось огромное усилие воли, чтобы зайти, а не сбежать. В квартире не горел свет, но из прихожей Чондэ видел работающий телевизор.              Он разулся спешно, снял с себя куртку и, даже не утруждая себя тем, чтобы повесить ее на плечики в шкаф, бросил на пол и пошел в комнату.              — Я дома, — попытался уверенно произнести он, но фраза прозвучала больше как вопрос.              Исин сидел, облокотившись рукой на спинку дивана, покусывал задумчиво ноготь на большом пальце и смотрел невидящим взглядом в телевизор. Отвечать он не стал, даже никак не отреагировал на появление Чондэ, будто того и не было здесь вовсе.              В этот момент стало ясно, что просто не будет. Исин не злился, не обижался, он был сильно расстроен. Настолько, что не огрызался, не язвил и не кричал. Просто молчал, отказываясь замечать существование Чондэ. И это было в разы хуже, чем планировалось.              — Исин? — негромко позвал Чондэ.              Ответа не последовало. Чжан был где-то не здесь, казалось, не слышал даже, что к нему обращаются. Это немного беспокоило. Глупо, наверно, спрашивать, в порядке ли он, и тем более интересоваться, не случилось ли чего, потому что очевидно, что случилось. Чондэ с ним случился, и с тех самых пор ничего у него не в порядке.              В этот момент Чондэ действительно пожалел, что не купил никакого утешительного подарка по пути. Пришел, как идиот, с пустыми руками извиняться, и ничем теперь задобрить Исина не мог. Пусть не ради него, но хотя бы ради шоколадки-то простить Чондэ можно было, разве нет? С орешками!              — Ты можешь хотя бы «угукнуть» в ответ, чтобы я знал, что ты живой? — с долей раздражения спросил Чондэ, начиная потихонечку закипать. Ему этого делать было категорически нельзя, но он понятия не имел, что ему говорить и как себя вести. Мог только стоять и виновато смотреть на Исина, ощущая собственное бессилие.              — Я достал чемодан, — тихо произнес Исин, не сводя взгляда с телевизора, — если тебе нужно...              — Зачем бы мне?.. — Чондэ осекся.              Он, кажется, позабыл контекст их ссоры, потому фраза, брошенная вдогонку спустя несколько часов, вводила его в заблуждение.              — Серьезно? — со злобой прорычал Чондэ. — Выгоняешь меня?              Он уже и не думал о том, что должен был извиняться. Его охватило негодование. Да как же это так? Его выбор. Всегда только его выбор. И он выбрал остаться, он вернулся, но придя домой, его ждал чемодан. Чемодан, которые еще и самому нужно было упаковать? Что за вздор!              Исин повернул голову и посмотрел устало на Чондэ. Даже в тусклом свете телевизора отчетливо видно было, что глаза у него покрасневшие и опухшие.              — Выгоняю ли? — все так же тихо, совершенно тускло, без эмоций и каких-либо интонаций, сказал Исин. — Или ты сам уходишь?              Чондэ болезненно зажмурился, хмуря брови. Как будто он уже не был достаточно виноват, чтобы его еще и слезами добивать. Он ненавидел, когда Исин плакал. Но не так, как плачут дети или люди, жаждущие внимания, а так, как плачут те, кто не плакать не может. Тихонечко на кухне, под шум воды или где-нибудь у причала, упав на песок, и кусая куртку, чтобы не было слышно всхлипов и стонов.              Если Исин думал, что Чондэ не замечает таких вещей, то сильно ошибался. Чондэ только делал вид, что не замечает, потому что понятия не имел, что ему с этим делать. И от этого чувствовал себя постоянно виноватым.              — Зачем ты со мной так? — сокрушенно произнес Чондэ, прижимая ладонь ко лбу. — Хочешь, чтобы я ушел, просто скажи! Зачем это превращать в якобы мой выбор?              — Разве он не твой? — молодой человек чуть вскинул бровь.              — Нет, блядь, Исин! Ты вынуждаешь меня собрать свои вещи и свалить на все четыре стороны, потому что всем своим видом говоришь мне, что страдаешь каждую чертову секунду рядом со мной! Ты просто не оставляешь мне выбора, но выглядит это так, будто я, ослина, просто пошел, собрал свои вещи и ушел от тебя, хотя ты был тем, кто бросил меня и сказал проваливать!              Исин ничего не ответил. Он просто смотрел своими мертвыми покрасневшими глазами, и одного только этого взгляда было достаточно, чтобы у Чондэ не было возможности противостоять.              Он сжал руки в кулаки, да так, что пальцы онемели, и неожиданно закричал во все горло, потому что аргументов в этом споре у него уже не было. Что он мог противопоставить этому разочарованному взгляду, который вынуждал его уйти? Уйти вопреки собственному желанию!              — Как же я все это ненавижу! — содрогаясь от злобы, выкрикнул Чондэ и, развернувшись резко, уверенно зашагал в спальню, чтобы спрятаться там до того, как эмоции возьмут над ним верх. Он не имел ни малейшего желания кричать на Исина, усугубляя тем самым ситуацию, но ничего не мог с собой поделать. Его разрывало изнутри негодование.              Он влетел в спальню, с грохотом захлопывая за собой двери, и пройдя несколько шагов до противоположной стены, с силой ударился об нее головой.              Послышался грохот. Это с прикроватной тумбочки, которую он задел ногой, полетели вещи. Но на них сейчас было плевать совершенно. Какая разница, что там разбилось, что сломалось, когда у Чондэ отношения трещали по швам, а в ушах звенело и ныло ушибленное место. Голова потяжелела тут же, Чондэ немного повело. Он отступил на шаг, пытаясь удержать равновесие, и обвел темную спальню пьяным взглядом.              Кажется, полегчало. Он успокоился. Но все равно сильно был занят своими переживаниями и не обратил внимания, что Минсок в этот раз не явился. То ли он знал, какого черта сейчас происходит и потому соваться не торопился, то ли во второй раз решил на это не покупаться.              Чондэ вылетел из спальни ракетой. От удара мозги немного встали на место, так что пока он не растерял весь запал и был воинственно настроен, нужно было пользоваться моментом.              Исин все сидел на диване и глядел в телевизор, не отдавая себе отчет в том, что вообще смотрит. На грохот в спальне он и не обратил внимания. И даже если бы Чондэ лежал там, захлебываясь кровью, не побежал бы проверять. Какой смысл? Если он так решил закончить их отношения, дело его. Лишь бы ковер отогнул, а то придется выкидывать.              Чондэ вдруг возник прямо перед Исином, загораживая телевизор, но тот этого даже не заметил. Он все продолжал смотреть в пустоту.              Чондэ сделал глубокий вдох и опустился на колени, чтобы оказаться на уровне глаз, поймать расфокусированный взгляд, и только убедившись, что его все же заметили, молодой человек уселся на пол, взял Исина за руку и осторожно положил голову на его колени.              Никакой реакции на это не последовало. Исин ничего не сказал, только закрыл ноющие глаза и замер, боясь пошевелиться. Вдруг спугнет.              Как бы сильно не хотелось смягчаться и тем более прощать без слов, Исин ничего не мог с собой поделать. Не важно, был ли он зол и обижен секунду назад, хотел ли он, чтобы Чондэ ушел и больше никогда не появлялся, сейчас все это было позади. Исин медленно начинал оттаивать, сердце болезненно заныло. Он не мог сопротивляться, когда Чондэ с мягкой улыбкой прижимался к нему и нежно гладил руку, все прокручивая большим пальцем кольцо на пальце, которые было великовато. Исин вечно забывал его снять, когда они ссорились, чем в итоге всегда оказывал себе медвежью услугу. Стоило Чондэ кольцо нащупать, как он переставал верить во все слова о расставаниях и нелюбви.              — И что ты, по-твоему, делаешь? — Исин попытался возмутиться, но из-за улыбки, в которой сами собой растягивались губы, фраза прозвучала слишком мягко. Да и черт с ней. Уже и не пытаясь гнуть свою линию, ведь было ясно, что он проиграл, молодой человек запустил свободную руку в мягкие волосы Чондэ, чтоб они были неладны. Зачем он только их обрезал? Исину больше нравилось, когда они отрастали. Впрочем, подлецу все к лицу. Не было в этом мире ничего, что бы могло Чондэ испортить. То ли потому, что он был слишком красив, то ли потому, что Чжан его слишком любил, при чем любил любым, и каждую черту в нем находил прекрасной. В особенности его черные, как ночь, глаза и кошачий изгиб губ.              — Сам-то ты как думаешь? — промурлыкал в ответ Ким.              Он наслаждался. На самом деле наслаждался, потому что он был котом, а Исин теплой батареей в холодный зимний день. К нему хотелось постоянно прижиматься, хотелось обнимать, держать за руку, целовать. И не было ничего на свете важнее этого. Именно ради того, чтобы делать это постоянно, Чондэ столько времени ждал, нарушал планы Минсока, умирал и воскресал, уходил и возвращался.              Почему он вообще постоянно сомневался в том, стоит ли их любовь хоть чего-то, когда каждый раз терялся в объятиях Исина и забывает обо всем. Ох, какой же он дурак. По-настоящему дурак, и чаще бы его прикладывали головой об стену, может, не создавал бы тогда проблемы из ничего.              — Ты бы хоть извинился приличия ради, — с обидой протянул Исин. Он, конечно, не был против, чтобы его использовали вместо подушки, но есть же какой-то предел наглости. Сначала выводит из душевного равновесия, да так, что по пути домой хочется под колеса автомобиля броситься, а потом приходит и кладет свою голову на колени, как будто так и надо. И как с этим быть? Что делать? Как жить?              Исин, правда, извинений не ждал уже. Не потому, что не верил, что дождется, а потому что простил. Заранее. По-другому не мог, это происходило само.              Чондэ поджал губы. Сейчас извинения совсем были не к месту. Не ложились вовсе, не вписывались в атмосферу.              — Разве нужно? — тихо произнес он.              — А ты думаешь, что нет? То есть, это нормальная ситуация, да?              — Для нас? — Чондэ усмехнулся. — Наверно. Если я признаю, что снова был неправ, что же изменится? Как будто хоть раз я прав был.              — Это вовсе не то, что я хотел услышать...              — Да, — согласился молодой человек, — прости. Этого достаточно?              Исин закусил губу.              — А сам-то как думаешь?              — Я думаю, что хочу быть с тобой, — честно признался Чондэ. — Не знаю, что насчет всегда, я так далеко не смотрел, но сегодня точно, а еще завтра и послезавтра. И до конца следующей недели точно хочу с тобой быть. А дальше посмотрим.              Должно быть это было признание, но не совсем романтическое. Пусть «всегда» звучит не очень реалистично, но Исину было обидно, что временной промежуток, в котором Чондэ был уверен, оказался настолько мал. Хоть бы месяц сказал, а то выходит, что может передумать еще до того, как у Исина наступит день рождения. Обидно немного. Он вообще-то рассчитывал на подарок.              — И что же, мне теперь начало каждой недели ждать с замиранием сердца?              — Син, — позвал Чондэ, вскидывая голову, и, заглянув Исину в глаза, улыбнулся мягко, — давай не будем об этом. Я не могу тебе обещать большего, потому что черт его знает, смогу ли выполнить это обещание. Да и зачем нам глядеть так далеко в будущее? Важно то, что есть сейчас. Давай будем жить этим и не думать о том, что будет завтра, пока это не станет нашим сегодня, ладно?              Исин скривился недовольно. Он как будто очутился в каком-то второсортном романтическом сериальчике. Может, он что-то о своей жизни не знает? Может, все это какое-то шоу? Он не замечал, но на самом деле вся его квартира напичкана камерами, а за ним по городу бегает оператор и прячется в кустах? Учитывая то, что внушительная часть жизни Исина оказалась постановкой, он не мог с уверенностью сказать, что сейчас тоже не она.              Если это действительно какое-то шоу, то все встает на свои места. Сразу становится понятно, откуда эти сюжетные повороты уровня бразильского сериала и драмы на пустом месте. Черт возьми, да это же действительно объяснило бы абсолютно все, что произошло. Шоу Трумана уже не казалось художественным вымыслом.              — Это было слишком? — наморщив нос, спросил Чондэ.              — Ага, — согласился с ним Исин.              — Ну и черт с ним...              Чондэ, глядя парню прямо в глаза, поднес его руку к своим губам и нежно поцеловал в ладонь, с наслаждением прикрывая глаза. У Чжана сработал рефлекс, и он тут же попытался хорошенько пнуть своего возлюбленного. Все потому, что ненавидел, когда Чондэ так делал. Точнее, нет, он очень сильно это любил, потому не позволял ему так делать. И если думал, что этим заставит Кима прекратить, сильно ошибался. Пинок был сигналом, что нужно продолжать в том же духе.              Исин недовольно замычал, но руку вырывать не стал. Возмущение возмущением, а от удовольствия он отказываться не собирается.              — Эй, малыш Син, — хитро пропел Чондэ, снова заглядывая молодому человеку в глаза, — знаешь, что?              — О-о-о, — протянул Исин, вжимаясь в спинку дивана, — нет-нет-нет! Даже не смей это говорить!              — Говорить что? — с долей обиды протянул Ким, нежно целуя сначала тыльную сторону ладони своего любимого, а потом и каждый палец. — Откуда же ты знаешь, что я хотел сказать?              — Ты всегда говоришь одно и то же!              — Не всегда, — мотнул головой парень. — И ты не узнаешь, скажу ли это сейчас, пока не спросишь. Давай, спроси.              Исин тяжело вздохнул.              — Ладно, что?              — Я очень сильно люблю тебя! — расплываясь в широкой радостной улыбке, сказал Чондэ.              Исин смотрел на него с каменным лицом, но внутри у него все крошилось. Он был рад и одновременно очень сильно возмущен. Да как Чондэ смеет использовать этот запрещенный прием? Это незаконно.              Исин поджал губы и заскулил от переизбытка чувств. Вот как он мог после такого Чондэ не простить? Его же народ не поймет и человечество осудит. Однако сдаваться так просто он намерен не был. Нет-нет-нет. Эта ссора не закончится и не забудется так просто.              Он думал так ровно до того момента, как Чондэ потянулся к нему за поцелуем. Добить решил, сволочь.              — Я убью тебя, — с надрывом, произнес Исин, с сожалением глядя на губы, которые только что его целовали, потому что слишком мало было. — Честное слово.              — Как-то очень странно ты произносишь слово «люблю», — усмехнулся Чондэ, — ну да ладно, прощу тебе на этот раз.              — А я тебе нет! — возмущенно вскрикнул Чжан, болезненно сжимая в пальцах щеки молодого человека. Вот и доигрался. Исин опять настолько преисполнен чувствами к нему, что хочет делать ему больно.              Чондэ чуть дернул головой, вырываясь из железной хватки.              — А за мороженку?              Исин прищурился.              — За какую такую мороженку?              — За любую, — заискивающе протянул Чондэ. — За какую хочешь.              И вот тут Исин задумался. Он не был продажным, тем более свои идеи и идеалы на еду не менял, но грешно было отказываться от мороженки, тем более любой на его выбор. Это предложение надо было хорошенько обдумать.              С одной стороны, его никто не обязывал прощать Чондэ. Он мог съесть мороженое, но не простить. С другой же, как-то неправильно было соглашаться на сделку, если не собираешься выполнять условия. Это же сплошное наебалово. Доверие партнеров будет потеряно.              — Ладно, я согласен.              — Вот и славно! — Чондэ хлопнул в ладоши, добавляя про себя, что не так уж и сложно было добиться прощения, оно нынче по цене мороженого. — Выключай телевизор и пошли одеваться.              — Одеваться? — не понял Исин. — В смысле, за ним еще и идти надо?              — Конечно, — юноша нахмурился, — а кто, по-твоему, его будет выбирать? Или как ты думал?              — Я думал, что сделаю заказ и мне его принесут! — возмутился Исин. — А тут самому идти! Нет, вы видели? С таким же успехом мог пойти и сам себе купить, в чем разница?              Чондэ скрестил на груди руки и недовольно поглядел на своего единственного.              — Во-первых, в том, что не пойдем, а поедем, — начал перечислять он, загибая пальцы, — во-вторых, в ночной прогулке, в-третьих, в моей приятной компании. Ах, в-четвертых, все за мой счет!              Исин театрально схватился за сердце.              — Ну все, покорил меня, — выдохнул он, — одного только в-четвертых хватит, чтобы я тебе отдался. Вы только послушайте, мороженое за его счет! Как звучит? Прекрасно. И кто сказал, что романтика умерла?              Чондэ засмеялся. Он понятия не имел, что все настолько просто. Мало того, что мороженым можно вымаливать прощение, так еще и в постель затащить. Он-то все с бубном скакал, да что-то выдумывал, а оно вот как оказалось. Достаточно было просто бросить на кровать ведро мороженого, сказать, что все оплачено, и вот он секс.              — Идем, — Чондэ мотнул головой в сторону прихожей, призывая Исина идти одеваться для ночной прогулки, а сам полез искать вслепую пульт от телевизора.              Исин место расположение пульта раскрывать отказался, лишь посмотрел на потуги Чондэ с усмешкой, мол, заслужил, и пошел в прихожую. Для полноты картины не хватало только унести пульт с собой, чтобы найти его было невозможно.              Чжан щелкнул выключателем и света из прихожей было достаточно, чтобы Чондэ пульт все-таки отыскал, но стоило ему разобраться с одной проблемой, как тут же возникла другая.              — Ким, блядь, Чондэ! — послышался злобный голос Исина. Когда Чжан делал «блядь» средним именем Чондэ, становилось понятно, что где-то он накосячил.              Молодой человек появился в прихожей, готовый гордо встретить любое обвинение. Он по шее получить не боялся, потому что был уверен, что никаких ошибок, особенно в этой части квартиры, он не совершал. Зачем вообще было так кричать и добавлять к его имени «блядь», не нассал же он на коврик у двери, ей богу.              — Это что? — Исин двумя руками показал на брошенный на полу предмет гардероба.              — Куртка, — поделился своими наблюдениями Ким.              — Почему она на полу, Чондэ? — страдальчески прокричал молодой человек. — У нас же вот, прекрасный шкаф есть с крючками и плечиками, — он драматично навалился на этот самый шкаф, изображая на лице муку, — чем он тебе не угодил?              Чондэ задумался лишь на секунду. Вердикт его был таков:              — Долго.              Исин закричал. Закричал так, как будто ничего ужаснее в своей жизни Чондэ не делал. Да что там, он так не кричал даже тогда, когда узнал, что в тем самым убитым братом был он.              — Если бы у меня сейчас был нож, я бы им тебя ткнул!              — М-м-м, — протянул Чондэ, — спасибо, что напомнил мне о том, как я собирался поставить замок на ящик, где мы держим ножи.              Исин бросился на парня с явным намерением его прикончить, но вместо того, чтобы убивать, предпочел крепко обнять и поцеловать в щеку.              Воспользовавшись моментом, Чондэ отодвинул пальцами створку шкафа, стянул с плечиков свое пальто, которое уж очень долго ждало момента, когда его наденут, и накинул Исину на плечи.              — В нем? — удивился Чжан.              — Угу, — согласился Чондэ, пытаясь повесить упавшие плечики обратно, не отцепляя при этом от себя Исина.              — И почему это выглядит так, как будто у тебя какой-то фетиш, — с улыбкой стал дразниться он. Хотел еще добавить, что в следующий раз его попросят пальто надеть и во время секса не снимать, но предусмотрительно промолчал.              Чондэ посмотрел на него выразительно, закусывая губу. Похоже, все к этому и шло.              — Да ты же не серьезно? — засмеялся Исин, отступая назад.              Вопрос был риторический, так что Чондэ на него отвечать не стал. Может, хорошо, что не стал.              Исину нужно было только сунуть ноги в свои кроссовки, поэтому пока Чондэ втискивался в свои ботинки и натягивал кожаную куртку, Чжан переминался с ноги на ногу и скучающе оглядывал прихожую на предмет, чтобы с ней еще такого сотворить. К сожалению, она был маловата, чтобы с ней что-то можно было сделать.              — Чондэ, а давай в следующий раз как будто я Оле-Лукойе, а ты непослушный ребенок, — Исин выхватил из подставки один из многочисленных зонтов, что были ныне заменой тому самому, бессменному, — я приду к тебе, возьму зонт вот так, — он перехватил совсем не магический предмет поудобнее, — и хорошенько отлуплю им тебя по заднице.              — Это так ты себе представляешь мои трудовые будни? — меланхолично поинтересовался Чондэ, поправляя на себе куртку. — Я детей не бью. Предпочитаю связывание.              Исин наморщил нос. Без контекста это звучало очень странно. Оставалось надеяться только на то, что стены в этой квартире достаточно толстые и соседи никогда не услышат их странные разговоры, похожие больше на беседы педофилов.              — После таких заявлений, — Исин поставил зонт-трость обратно в подставку, — вдвойне странно, что ты решил податься в воспитатели в детском саду. Мне казалось, что уж по этой части своей прошлой жизни ты скучать не будешь.              И пока Чондэ стоял, замерев в недоумении, Исин призывно распахнул перед ним входную дверь и вывалился в коридор.              — Ключи взял?              — Взял, — согласился Чондэ, на всякий случай проверяя их наличие в кармане, перед тем, как захлопнуть дверь. — Откуда ты знаешь про детский сад? Я, вроде, не говорил.              — Не говорил, — кивнул Исин, вприпрыжку направляясь к лифту, — ты вообще редко мне что-то рассказываешь. Минсок обмолвился. Я был удивлен.              — Это не... — Чондэ немного растерялся. — Я не хотел говорить, потому что...              — Потому что я стану тебя дразнить и задавать неудобные вопросы? — Исин посмотрел на него чуть вскинул бровь.              — И поэтому.              — Я не буду, — хмыкнул молодой человек, заходя в лифт. — Мне просто это показалось немного странным. Я думал, что ты сыт детьми по горло.              — Есть немного, — Чондэ привалился к стенке лифта и сунул руки в карманы, — но я был Оле-Лукойе столько времени. Это единственное, что я умею. Не уверен, что это действительно мое, поэтому решил попробовать. Вдруг не возьмут, кто знает, — он пожал плечами, — поэтому и не стал тебе говорить. Если бы взяли, сказал бы, конечно.              — А в резюме ты так и написал? Что был Оле-Лукойе? У тебя там приличный стаж. Стой, да ты же идеальный работник! — Исин вскинул руки, будто призывая Чондэ остановиться, хотя они и так стояли, двигался только лифт. — По паспорту тебе всего двадцать четыре, а опыта работы у тебя... сколько?              — М-м-м, — Чондэ задумался, — сто шестьдесят пять лет, где-то так. Не помню точно. Надо посмотреть в трудовой.              Исин засмеялся. Он только сейчас понял, что идеальный сотрудник, которого ищут себе все компании, вовсе не фантастика, а работники «той стороны», вернувшиеся к смертной жизни. Черт возьми, Исин не верил, что такие существуют. Большая честь встречаться с таким чудом.              — Так что ты написал в резюме? Что-то вроде «был аниматором на детских праздниках»? «Бессменный исполнитель роли Оле-Лукойе»?              — Написал, что работал в детском центре два года, — Чондэ вышел из лифта следом за Исином. — Не думаю, что они станут проверять. К тому же, этих детских центров сейчас, как грибов после дождя, так что...              — А если станут?              — Дам им номер Минсока, — хмыкнул Чондэ, — пусть говорят с моим непосредственным начальником.              — Ну и славно, — удовлетворенно кивнул Исин, подхватывая парня под руку, — если что, сам за тебя впишусь. Пусть только попробуют не взять. Я их потом сам не возьму!              — Тише-тише, — засмеялся Чондэ, — ничего еще не решено.              — Да в смысле? Как они могут тебя не взять? Уж кто-кто, а ты точно знаешь, как нужно обращаться с детьми! Если они этого не понимают, то они дураки. Я бы тебе даже своего ребенка доверил!              — Даже? — Чондэ вскинул бровь. — Конечно, ты бы доверил. Твой ребенок автоматически бы стал нашим. Ты что же...              Договорить Исин не дал, махнул рукой, обрывая фразу на середине.              — Забавная ситуация, твои внебрачные дети только твои, а мои — наши.              — А у тебя их сколько? — Чондэ скептически посмотрел на парня. — Немного, раз делиться не хочешь. Нет, если тебе завидно или обидно, то можешь забрать себе и моих, конечно. Мне не жалко. Кого из них ты любишь больше? Ткни пальцем, я тебе его бесплатно отдам.              — Эм, — Исин задумчиво постучал указательным пальцем по губам, — а можно весь список для начала огласить?              Чондэ прикусил кончик языка, улыбаясь. Он бы с радостью, но даже он всех своих детей не знал ни в лицо, ни поименно.              — Отец из тебя, прости, конечно, ужасный, но хоть воспитатель может выйти неплохой...              Они к этому времени уже уверенно вышагивали по двору. За разговорами Исин так и не сказал Чондэ о том, что пусть мотоцикл и вернулся, место, где он был припаркован, оставалось загадкой. И пока молодой человек раздумывал, как бы это так поделикатнее сказать, мотоцикл обнаружился на своем обычном месте, что Чжана немного смутило.              Чондэ-то понятия об этом не имел, а вот Исин прекрасно помнил, что место это было кем-то занято. Вряд ли этот кто-то решил на ночь глядя вдруг припарковать свою машину в другом месте или уехать куда-нибудь. И какова же была вероятность, что в этом как-то замешан Сехун? Оставалось только гадать, забросил ли он чужую машину в Африку или вежливо попросил владельца сесть в машину и уебывать.              И пока Исин стоял в раздумьях, Чондэ уже взгромоздился гордо на свой мотоцикл.              — Эй, красавчик, — он подмигнул, — хочешь, прокачу тебя на своем коне?              Исин улыбнулся и неуверенно переступил с одной ноги на другую. Уж в этот раз он на вопрос должен ответить правильно.              — А конь это в смысле конь, или твой мотоцикл, или твой член?              — А на чем ты больше хочешь покататься? — расплываясь в пошлой улыбке, поинтересовался Чондэ.              — Эм, — Исин задумался, — а я бы не отказался на всем по очереди. Но если настоящего коня у тебя под рукой нет, то можно обойтись только последними двумя пунктами.              — Принято, — Чондэ протянул ему шлем, — давай начнем с мотоцикла...              — Было бы странно, если бы начали с чего-то другого, — Исин выразительно округлил глаза, взял шлем и залез на мотоцикл.              Он не хотел говорить о том, что шлем, каким бы он крутым не был, не подходит к пальто. И если честно, хотелось немного бунтовать и рисковать. К черту шлемы! Даешь свист в ушах и ветер в волосах — подумал Исин, но ничего не сказал.              Не важно, как сильно он доверял Чондэ, не важно, верил ли в то, что тот их не убьет, на дороге и кроме них лихачей хватало, и вот в них Исин уверен не был совершенно.              Путь до круглосуточного магазина был недолгим, хоть они и выбрали тот, что подальше. Там выбор мороженого в этот поздний час был побольше, чем в местном. Исин долго крутился у холодильника, выбирая, какое хочет больше, но выбрать одно так и не смог, потому Чондэ великодушно купил ему несколько. Исин, не будучи жмотом, частью поделился, но с условием, что ложечку-другую скушает. На том и порешили.              Сразу домой они ехать не стали, грешно было, имея личный транспорт и полную свободу воли, этим не воспользоваться. Из всех возможных мест для посещения в поздний час, они выбрали парк, но перед тем, как туда направиться, немного покружили по городу.              Исин сильно против не был, хоть восторга от поездок на мотоцикле не испытывал. Поначалу. Потом ему это даже стало доставлять удовольствие. Что в первый раз, по дороге домой, что во второй, по пути в магазин, поездки оказывались слишком короткими, распробовать их Исин не успевал, но за тот час, что они просто катались по пустым дорогам, он стал находить в этом особую прелесть. В основном ему, конечно, нравилась необходимость Чондэ обнимать. Он мог легально без смс и регистрации прижиматься к нему, разглядывая мелькающие неоновые вывески и стройные ряды домов. Не то чтобы обычно у него был недостаток объятий, и кто-то ему запрещал Чондэ трогать, просто Исин любил их близость, которой ему всегда было мало, вот и все.              На самом деле странная тема с касаниями, Исин никогда раньше не чувствовал такой необходимости до кого-то дотрагиваться, как это было с Чондэ. Не любил их особенно, да и не понимал, зачем нужно постоянно людей трогать. Пусть и состоял до этого не в одних отношениях, пусть ему казалась довольно сильной его привязанность к людям, с которыми он встречался, этого все равно не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал к Чондэ. С ним все было как-то иначе, по-особенному. Очень жадно и всегда мало. И вот его действительно хотелось трогать, постоянно. Если не руками касаться, то губами или вообще любой своей частью тела, чтобы просто чувствовать, что вот он рядом, весь такой прекрасный и полностью твой. Странно это все же было. В новинку. С Чондэ вообще у Исина было много нового или в первый раз. То, что раньше было непонятно или неприятно, оказалось на самом деле чем-то потрясающим, не потому, что взгляды на концепцию или процесс изменились, а потому что нашелся человек, который все делал лучше. Правильный человек. Тот самый, с которым даже что-то плохое становилось хорошим.              Так что вряд ли Исину в действительности понравилось кататься на мотоцикле, вряд ли бы он захотел повторить это с кем-то еще, но с Чондэ это действо приобретало иной смысл. Это становилось не просто поездкой на мотоцикле, а их совместной поездкой. Такая мелочь меняла все кардинально, и даже странно подумать, сколькими бы вещами еще мог наслаждаться Исин просто потому, что делает это вместе с Чондэ.              Наверно, Лу Хань все же прав, есть в мотоциклах что-то романтичное. Ехать по пустой дороге ночью, ветер бьет тебе... в шлем, из-за которого, кстати, ничего не слышно совершенно, да и вообще ощущение, как будто ты в скафандре и земля у тебя в иллюминаторе. Обзор никудышный, шлем гораздо больше, чем интуитивно чувствуется, и пока к нему не привыкнешь, вечно на что-то подбородком напарываешься. Да и сам мотоцикл кажется весьма опасным средством передвижения уже в тот момент, когда начинает медленно двигаться, что уж говорить о высоких скоростях. И положение на нем какое-то очень неустойчивое, страшно на крутом повороте с него слететь. В основном, конечно, Исину, потому что он сидит, как птичка на жердочке, вцепившись в Чондэ, и уже тот факт, что Ким к мотоциклу не прикручен, делает ситуацию немного опаснее.              Но Исину все равно нравилось. Несмотря на все недостатки, которые он по настояниям Чондэ старался не замечать, сосредотачивая свое внимание на положительных сторонах. Правда, закрадывалась предательская мысль о том, что лучше бы Минсок подарил спортивную машину. Их Исин любил больше хотя бы потому, что чувствовал себя в них гораздо безопаснее, чем сейчас.              И вот они уже доехали до парка. Взяли свое слегка подтаявшее мороженое, оставили мотоцикл и дальше пошли уже своими ногами.              Была уже середина ночи, кроме них в освещенном парке разве что маньяки и припозднившиеся эксгибиционисты, явно не сильно удачливые и умные. Ни первых, ни вторых, однако, Исин с Чондэ за время неспешной прогулки не встретили. Может, просто по разным дорожкам гулял, ведь факт отсутствия в этом месте странных личностей так и не был подтвержден.              Половина парка была уже пройдена, на горизонте показались столики со скамейками, и не к ним, на самом деле, они изначально шли, но Чондэ все равно сделал вид, что так и было задумано.              Они расположились спокойно за столом, достали каждый по стаканчику мороженого, почти подрались из-за одинаковых пластиковых ложечек, но в целом довольно мирно приступили к своему позднему ужину.              Говорить они толком не говорили. В основном молчали, глядели по сторонам. Парк был вполне обычным, смотреть было не на что. Каждый думал о своем. Исин о том, что халявное мороженое вкуснее, а Чондэ о важном.              У них с Исином сейчас вроде бы все было хорошо, как раньше, но чуточку лучше. Только у Чондэ никак не шел из головы разговор с Бэкхёном. Что конкретно в его словах не давало покоя, понять не выходило. Наверно, его больше всего задела мысль о том, что они с Исином могут просто не потянуть эти отношения. Слишком сложно это для них, любить друг друга.              Чондэ эта мысль приходила в голову не раз, но он считал, что сомневаться в своих силах, когда все идет из рук вон плохо, это нормальная ситуация. И вместо того, чтобы сказать, что это просто тяжелый период, а потом все наладится, вместо того, чтобы убедить, что не тянуть истинную любовь просто невозможно хотя бы потому, что большую часть работы она делает сама, он просто сказал, что можно не вывозить эти отношения. И это было очень обидно.              Чондэ мог себе позволить сомневаться в своей любви и силах, но позволять это другим не собирался. Что значит ему эти отношения не по силам? Кто сказал, что он их не вывозит? Да черта с два! Все у них с Исином хорошо.              Вообще сам факт, что эти отношения можно «не вывозить», Чондэ немного настораживал. Он-то считал, что это невозможно в принципе. Да, бывают сложные периоды, но чтобы отношения вдруг стали непосильной ношей, да еще когда любовь «истинная», это какой-то абсурд.              Что вообще в отношениях может быть сложного? Это же просто взаимодействие двух людей, это выглядит очень просто. Если это так просто, почему они не справляются? Как вообще они могут с этим не справиться? Они что, совсем идиоты?              Обидно, это было действительно обидно. И в Чондэ из-за этого просыпался какой-то бунтарский дух. Если ему говорили, что он чего-то не может, сразу же хотелось доказать обратное. Если Бэкхён уверен, что Чондэ с этими отношениями не справится, то, так уж и быть, он ему докажет, что нет для него ничего невозможного. Опять.              — Знаешь, я тут подумал...              Чондэ оборвал фразу на середине, стоило ему только посмотреть на Исина. Тот сидел в старом пальто, такой родной и домашний, ковырял ложкой мороженой и с наслаждением его уплетал за обе щеки.              Несмотря на то, что на улице было прохладно, он не ел его маленькими ложечками по чуть-чуть, он зачерпывал прямо с горкой и отправлял себе в рот, после чего с мазохистским удовольствием пережевывал. У Чондэ аж зубы сводило от холода, но Исин был доволен. Что уж поделать, он любил мороженое, а Чондэ любил его. Так и жили.              Нет, было в этом моменте что-то особенное. То самое чувство, как тогда на пляже. И пусть не было фейерверков, взрывающихся прямо над головой, но был Исин в его пальто, такой спокойный и улыбчивый.              — Так о чем ты подумал? — не дождавшись продолжения, спросил Исин.              — Да так, не бери в голову, — отмахнулся Чондэ.              Он решил, что не стоит говорить о своих сомнениях и предлагать подождать еще один год, чтобы посмотреть, как же они справятся. Не хотел он вслух ставить под сомнение их отношения, не хотел и предлагать им добровольно разойтись, если ничего не выйдет. Как-то неправильно это было. Что за проверка? Уж если Чондэ сейчас здесь, вместе с Исином, то точно не потому, что ему нужно проверить свои чувства временем, а потому что он в них уверен. И впредь будет прочь гнать от себя все сомнения.              — Как же я не люблю все эти недомолвочки, — недовольно пробормотал Исин.              — Да нет, — Чондэ взял молодого человека за руку, — правда ничего важного. Глупость какая-то.              — Ну-ну.              — Я люблю тебя, — Чондэ улыбнулся.              — Ой, а я-то тебя как, — встрепенулся Исин, — и любил бы тебя еще больше, если бы ты фразы договаривал.              Чондэ недовольно скривился.              — Ладно, — вздохнул он, уступая, — формулировка был другой, но я просто хотел, чтобы ты дал мне еще один шанс.              — Кажется, я давал тебе его и в прошлый раз, давал и в позапрошлый... и вероятнее всего, в этот раз тоже дам. Чего уж, жизнь у меня длинная и скучная, делать мне нечего, так что можешь пытаться сколько угодно... делать то, что ты хочешь, но что у тебя не получается.              — Я обещаю, — Чондэ заглянул Исину в глаза, сжимая его руку в своей, — в этот раз точно не облажаюсь. Я сделаю все, чтобы ты никогда не пожалел о том, что остался со мной.              Исин опустил взгляд и долго ковырял свое мороженое. То ли он обдумывал, то ли подбирал слова. Хотелось ему возмутиться. Он ненавидел эти клише, заезженные и очень уж мелодраматичные фразочки, которые в кино еще были уместны, но в жизни звучали отвратительно, потому что не были реалистичными. Исину совершенно не нравилось подобное слышать. Это не романтично и не мило, это глупо и лживо.              — Ладно, — легко согласился он. — Ладно. Раз ты так говоришь, я поверю. Причин не верить тебе у меня нет.              И вроде бы сказал он это без упрека и подтекста, но слышался в его словах сарказм, потому что в действительности не было у него причин Чондэ верить. Тот его слишком часто обманывал.              — В этот раз точно все будет по-другому.              — Если ты перестанешь только обещать, я уверен, что так и будет...              — Черт, Син! — Чондэ, вспылив, с силой хлопнул ладонью по столу, и хлопнул так сильно, что сразу остыл. — Ты прямо нарываешься, да?              — Ой, и что же ты сделаешь? — меланхолично поинтересовался Исин, качнув в воздухе ложкой. — Отшлепаешь меня?              Чондэ, тут же забыв о своем возмущении, прищурился хитро. Губы его сами изогнулись в слабой, но многообещающей улыбке.              — А что, можно? — решил уточнить он.              Исин посмотрел на него иронично, чуть вскинув бровь. Он не помнил, чтобы когда-то запрещал.              — Знаешь, — вдруг заговорил он, подпирая рукой подбородок, — а я тебе соврал тогда… ну, когда мы ссорились.              — Я знаю, — Чондэ улыбнулся. Он врал, конечно, и все слова Исина принял на веру, потому что они перекликались с его сомнениями, так что очень сильно походили на правду. Он просто не хотел дать понять, что в чувствах Исина сомневается не меньше, чем в своих. По крайней мере сомневался. Сейчас он все сомнения гонит прочь. Пусть уходят.              — Я рад, что ты вернулся, — Исин чуть наклонился, чтобы поцеловать руку Чондэ, — я рад, что ты всегда возвращаешься.              — А вот это слышать приятно, — заметил молодой человек, — рад, что делаю это не зря.              Исин поджал губы. Наверно, он взрослел, потому что вот такие спокойные, ни к чему не обязывающие моменты, нравились ему куда больше их страстных перепалок.              — Ну что, с годовщиной тебя, — произнес он с улыбкой, поднимая в воздух свой стаканчик с мороженым, — с годовщиной нашего расставания.              — И тебя, — Чондэ последовал его примеру, поднимай следом свой стаканчик.              Неплохое завершение тяжелого дня. Похоже, план на следующий год они благополучно выполнили.              Где-то вдалеке со свистом взмыл в воздух фейерверк и взорвался, распадаясь на лепестки. У кого-то, видно, был день рождения.