Les Arcanes. Ole Lukoie

      Знаете, есть что-то горько-сладкое в почти забытых, подернутых дымкой времени, еле различимых детских воспоминаниях. Для большинства людей эти скудные обрывки, всплывающие в памяти, кажутся самым счастливым временем. Детские годы прекрасны, просто восхитительны, если не пытаться в них вернуться, особенно спустя много лет. Даже если тебе немного за двадцать и ты, казалось бы, лишь недавно перестал быть ребенком, хотя детство периодически все же играет в одном месте, воспоминания о тех счастливых временах должны быть еще очень свежи, но, к несчастью, реальность почему-то всегда отличается от тех светлых образов, которые сохранились в твоей голове. Дело ли в искаженном детском восприятии, или же в подвластном времени человеческом мире, но все почему-то не так, как ты помнишь.       Это можно назвать самым большим разочарованием Чжан Исина, который стоял перед поросшим неприлично высокой травой дачным домиком своей бабушки. Это место было переполнено детскими воспоминаниями. Двухэтажный дом раньше казался таким огромным, что Исину чудилось, будто он живет в замке. Теперь, спустя пятнадцать, а то и более лет, дом выглядел ничтожно маленьким и невзрачным. И в этом была насмешливая и очень горькая метафора всей жизни. Когда Исин был ребенком, то даже его маленький мир казался ему огромным, а когда он вырос, то понял, что этот огромный мир на самом деле чертовски маленький.       Исин поудобнее ухватил ручку своего огромного чемодана, слегка приподнимая его, и двинулся в сторону дома, в котором собирался провести следующую неделю своего законного отпуска. В скором времени этот дом будет продан. После того, как здоровье бабушки ухудшилось, за этим домом приглядывать было некому. Времени не находилось. Никто не собирался бросать все свои городские дела, чтобы переехать сюда, а редких летних визитов было недостаточно. В конце концов, дом повис мертвым грузом и несколько лет пустовал, после чего решено было его продать. Чжан Исин сопротивлялся этому решению всеми силами. Его сентиментальная натура просто отказывалась отдавать в чужие руки что-то столь ценное, как этот дом. Здесь же все его детство, все его воспоминания. Поэтому, эта неделя была своеобразным прощанием с домом. Исин хотел запомнить это место таким, какое оно есть на самом деле, а не искаженным детским воображением.       Он втащил в дом чемодан, проезжаясь по грязному деревянному полу сырыми, забитыми травой колесиками. Сделал глубокий вдох, чтобы запечатлеть в памяти запах пыли, сырой травы и ветхости. Такой запах есть во всех старых домах. Он какой-то безлюдно одинокий, но в то же время привычный, родной. Это такой запах, который встречает тебя после долгого отсутствия, и когда вдыхаешь его, чувствуешь — ты дома.       С самого порога это место окунало в детство. Исин сильно вырос, теперь он в несколько шагов мог преодолеть расстояние до кухни, а оттуда до лестницы на второй этаж. Крутые ступеньки, по которым маленький мальчик боялся спускаться, теперь не казались такими страшными. У лестницы не было перил, потому раньше, чтобы не упасть, приходилось садиться на каждую ступеньку. Теперь в этом необходимости не было, и все же Исин по привычке опирался руками на ступеньки, осторожно поднимаясь вверх, чтобы, не дай бог, не полететь вниз. О том, чтобы затащить на второй этаж свой огромный чемодан, Исин пока и думать боялся.       На втором этаже сердце предательски сжало волнение. Исин боялся повернуть ручку, и вцепившаяся в неё рука дрожала. В этом моменте ожидания между открывающейся в свою комнату дверью было столько предвкушения, что даже дыхание перехватило.       В комнате все было как раньше. Ничего не изменилось. Разве что кровать теперь была немного не по размеру, и окно выглядело значительно меньше, чем помнил Исин.       Старый светильник на прикроватной тумбочке, у окна ветхий стол, с кружевной скатертью, коробка со старыми бабушкиными вещами, не сдвинутая ни на сантиметр, детские рисунки невиданных животных на старых обоях. Столько воспоминаний. Пальцы сами собой скользят по корешкам детских книг небольшого книжного шкафчика. Любимые сказки, которые Исин наизусть знал, потому что читать ему здесь было особо нечего. Он перечитывал эти книжки снова и снова, он знал, что будет дальше, знал каждое слово, будто бы это были не чужие истории, а его собственные воспоминания, скрупулезно кем-то записанные.       Рама старого окна поскрипывала, её приходилось открывать рывками, потому что от старости она просела и застревала. В комнату просачивался свежий ветер, запах дождя, мокрой земли и травы.       Исин был в прострации. Он будто существовал на грани двух миров: наивные детские воспоминания и суровая реальность. Это было как путешествие во времени — оно очень утомляло. На каждом шагу, в каждом уголке, предмете подстерегала память о прежних беззаботных днях. Чем больше Исин был в доме, тем меньше он хотел его кому-то отдавать.       Ночь наступила внезапно, разгоняя свинцовые тучи. Последние капли вечернего дождя еще отчаянно тарабанили по крыше, выражая свой протест, но, повинуясь северному ветру, отступали.       Исин долго пыхтел, разбираясь с электричеством, с пинка заставил старый холодильник работать, затащил на второй этаж чемодан, расстелил постель и рухнул на неё, утыкаясь в почему-то влажную подушку. Лениво стянув с себя джинсы, Исин отправил их прицельным пинком в угол комнаты и завернулся в мягкий плед.       Ему предстояло заснуть, и даже в этом было что-то ностальгическое. Прямо как в детстве, когда он нехотя плелся в свою кровать, потому что так надо. Будто во времени есть какой-то рубеж, дальше которого детям бодрствовать просто нельзя. Маленьким мальчиком Исин никогда не понимал, почему он должен спать, ведь еще так много не сделано, ведь там, за дверью его комнаты, огромный мир, который не будет ждать. Это сейчас Чжан Исин, будучи двадцати четырехлетним юношей, не стремился к огромному миру, а бежал от него. Это сейчас он находил спасение в пустоте своих снов. Взрослым не снятся сны. Не такие как в детстве. В детстве сны яркие, в детстве сны красочные. Каждый сон как новая история. В нем полет фантазии, динамика. А сейчас лишь чернота и скудные обрывки впечатлений за день. И если допустить, что сон есть отражение жизни, то значит, жизнь Чжан Исина вдруг оборвалась.       И в этом есть разумное зерно. С тех пор, как Чжан Исин шагнул во взрослую жизнь, он словно перестал существовать. Каждый его день подчинялся четкому распорядку, шаг влево, шаг вправо — расстрел. Он уходил из дома рано утром и возвращался поздно вечером, с трудом урывая у своей усталости час-другой свободного времени. Просто для себя. Чтобы посмотреть, что творится в мире, чтобы почитать десять страниц книги, которую он читает уже не первый месяц. Просто времени нет. Утром будильник на пять минут позже, потому что вставать не хочется вовсе. От мыслей о предстоящем дне, появляется желание не вылезать из кровати. Днем в перерыве на обед – звонок матери. Вечером – разогретый в микроволновке, еле теплый полуфабрикат из ближайшего супермаркета. Никаких тебе приключений. Никакой жизни. Лишь опустошение и одиночество. Вот она взрослая жизнь. Зачем она вообще нужна, если она такая?       Исин не сразу заметил, что в его прозрачную дрему вплетаются неизвестные посторонние звуки. Это был не шорох листвы и не завывание летнего ветра, не поскрипывание старых половиц. Эти звуки были инородные, настораживающие.       Сначала Исин не обратил на это никакого внимания. Он уже начал тонуть в дреме, плывя по течению подбрасываемых еще бодрствующим сознанием образов, а в его зыбкий сон стали проскальзывать звуки легких шагов, еле уловимые повизгивания метала, шуршание ткани и тихое бормотание проклятий. Посторонние звуки так органично вплетались в отстраненные мысли, что Исин даже не замечал их, но, когда они стали громче, юноша словно вынырнул из приятного оцепенения. Он не спешил открывать глаза, внимательно вслушивался, чтобы убедиться, что ему не кажется.       Звуки не прекращались. Металлический короткий звон становился все навязчивее. Исин боязливо приоткрыл глаза, вглядываясь в темноту своей маленькой комнаты.       Неподалеку от кровати стояла темная фигура. Исин безошибочно опознал в ней человека, одетого в какой-то балахон. В руках незнакомец держал что-то похожее на палку, но Чжан не мог разглядеть что именно.       Исин попытался незаметно нащупать под подушкой телефон, не сводя прищуренных глаз с незнакомца. Когда Чжан уже был готов ослепить неизвестного светом экрана, незнакомец с глухим ударом выронил из рук то, что Исин классифицировал как палку, и сдавленно выругался.       Как только фигура наклонилась, чтобы поднять упавший предмет, Исин приподнялся на локтях и, быстро вытащив из-под подушки телефон, осветил тусклым светом экрана незнакомца.       Молодой человек — а это был именно молодой человек — испуганно отдернул руку от предмета, за которым тянулся, и поднял голову на Исина, щуря глаза от яркого света.       — Кто вы и что вы делаете в моем доме? — властно осведомился Чжан Исин, вытягивая вперед руку с телефоном, словно бы это могло напугать непрошеного гостя.       Незнакомец выпрямился, недовольно кривя губы. Он продолжал щурить глаза, сквозь пушистые ресницы стараясь разглядеть за пеленой яркого света лицо Исина. В это время Чжан внимательно изучал человека, который перед ним стоит, перебирая в голове различные догадки, раз ответа на свой вопрос он не услышал.       Молодой человек, что стоял перед ним, был ростом, может быть, чуть ниже самого Исина. У него были немного всклокоченные вьющиеся волосы, закрывающие уши. Юноша небрежно откинул отросшую челку назад, и она разметалась, обрамляя его лоб, подчеркивая точеные черты лица.       Несмотря на теплую летнюю ночь, незнакомец был одет в драные джинсы, пушистый тонкий свитер черного цвета и черное распахнутое пальто. На ногах были испачканные сырой пылью дорог берцы, с прилипшими травинками. На левой руке незнакомца висело что-то черное, не очень длинное, похожее на дубинку, но разглядеть лучше что это, Чжан не мог, потому что молодой человек отводил руку назад.        — Я задал вам вопрос, — настойчивее и громче произнес Исин, краем глаза пытаясь отыскать в комнате хоть что-то, чтобы могло послужить ему оружием в случае нападения.       — Тише, — вдруг заговорил незнакомец, и голос его в тишине ночи переливался звоном бубенчиков.       Исин опешил. Одно короткое слово ввело его в оцепенение. Он был возмущен, но не мог найти слов, чтобы возразить, будто бы в одно мгновение он разучился говорить. Незнакомец бросил быстрый прожигающий взгляд на Чжана, заставляя того прерывисто выдохнуть и боязливо передернуть плечами, после чего наклонился, чтобы поднять с пола упавший предмет.       — А ну выпрямитесь и поднимите руки так, чтобы я их видел! — не своим голосом вскрикнул Исин, напряженный сложившейся ситуацией. К нему медленно приходило осознание происходящего, поэтому он начинал нервничать.       Молодой человек совершенно не обратил на возмущение Исина никакого внимания. Вместо этого он спокойно выпрямился, держа в руках поднятый им с пола зонт, который до этого Исин принял за палку.       — Просто закрой глаза, — тихо пробормотал юноша, увлеченный поднятым предметом.       Сейчас, казалось, его больше занимал сверкающий яркими красками зонт-трость, который поблескивал в тусклом свете погасающего экрана, нежели испуганно вжавшийся в кровать Исин.       — Нет, не собираюсь, пока вы не скажете, что вы здесь делаете! — вскрикнул Чжан, сжимая в руках потухший телефон.       — Пытаюсь открыть зонт, — резонно заметил незнакомец, с коротким металлическим звуком дергая бегунок, в тщетной попытке расправить зонт.       — Почему вы делаете это в моем доме?       — Работа у меня такая, — вздохнул гость и опустил руки, понимая, что мучиться бессмысленно.       — Что за работа открывать зонты в чужом доме? Кто вы? — нахмурился Исин, прокручивая в голове сюжеты дальнейшего развития событий.       — Оле-Лукойе, — спокойно ответил незнакомец, и Чжан непонимающе вскинул брови, считая, что это какая-то очень неудачная шутка, однако юноша был серьезен.       — Разве это имя? Звучит, как средство для мытья полов, — затараторил несусветную чушь Исин, стараясь справится со своим волнением. — Вы были нежеланным ребенком?       — Это не имя, а должность, — недовольно сдвинул брови молодой человек, еле сдерживая свое нежелание что-то объяснять. — Что за дети нынче пошли…       — Эй, мистер, — возмутился хозяин дома, подаваясь вперед, — я не ребенок!       Гость тяжело вздохнул, сунул сломанный зонт-трость подмышку, и перехватил в правую руку другой – мужской, автоматический, полностью черный — висевший все это время на руке.       — Для меня вы все дети, — устало пояснил гость. — А теперь закрой глаза и спи.       — Да черта с дв…       Незнакомец выставил вперед руку, раскрывая прямо перед лицом Исина зонт. Хозяину дома так и не удалось закончить фразу, потому что как только перед его глазами мелькнула черная матовая ткань, он провалился в сон.       И это был такой же черный, как и ткань автоматического зонта, сон, когда падаешь в пустоту, а через мгновение уже просыпаешься в завтрашнем дне. Будто проваливаешься в черную дыру, пролетаешь стремительно сквозь воронку. Вот закрыл глаза, а через секунду уже открываешь. Именно такой это сон. Сон усталости. Взрослый сон.       Исин не успел прилечь на подушку, просто рухнул безвольным мешком на кровать, не выпустив даже телефон из своих рук. Экран еще горел, облизывая тусклым светом лоскутное одеяло. В комнате воцарилась тишина. Незваный гость потоптался на месте, огляделся, тяжело вздохнул, откинув челку назад, и просто растворился в воздухе.