Les Arcanes. Ole Lukoie

      Чернота была повсюду, протягивала свои цепкие лапы, заворачивая сознание, будто в одеяло. Иногда Чжан Исин выныривал из неё, словно из-под толщи воды, пока не нырял обратно. Он был обессилен. Тело ослабело и, как и голова, налилось свинцовой тяжестью. Каждый раз, когда Исин приоткрывал глаза, он тут же их снова закрывал. Ему казалось, что он впал в зимнюю спячку. Сон в этот раз не восстанавливал сил, он превращался в одну сплошную бесконечную черноту, которая высасывала силы, как пиявка.       Когда Исин проснулся снова, за окном было уже темно. Ночь налетела совершенно внезапно, съедая прошедший день. Под её натиском было сложно даже определить свое местоположение, а произошедшее до этого момента будто было стерто из памяти. Молодой человек приоткрыл ноющее глаза и, замурлыкав почти как кот, потянулся, ощущая под боком непривычный комок. На этом движущие силы закончились. Исин смотрел в пробивающийся сквозь темноту белый потолок, такой же, как и везде, и в голове не было ни одной мысли. Сейчас он словно оказался между сном и реальностью. Темные воды уносили его сознание куда-то далеко, в приоткрытое окно, над крышами ветхих деревенских домов прямиком в летнюю ночь, а он не сопротивлялся этому.       Воспоминания о прошлом дне возвращались очень медленно. По крупицам, частички вчерашней ночи, словно песок в песочных часах, пересыпались на сторону памяти, вырисовывая собой смутные картины. Первыми сквозь пелену забытья проглянул небесный остров. Воспоминания о нем были обрывочными, фрагментарными, застывшими, как если бы он просматривал фотографии. Самыми последними всплыли воспоминания о случившемся в замке и дома. В них верилось меньше всего. Они больше походили на сон, чем небесный остров.       Исин страдальчески застонал, утыкаясь в подушку. Он не хотел допускать, что произошедшее действительно имело место быть. Что его путешествие оборвалось еще до замка, а все остальное был лишь сон после возвращения. После этого Исин не знал, как он будет смотреть в глаза Оле. Сегодня он впервые не хотел его появления. Даже на секунду проскользнула мысль, что им обоим было бы лучше больше никогда не встречаться. Чжан словно был придавлен к кровати чувством вины и стыда. Он знал, что должен встать и перекусить, хотя бы приличия ради, хотя бы для того, чтобы вернуться обратно в постель.       Юноша оглядел затуманенным взглядом неосвещенную комнату, спуская свою руку по подушке вниз под летнее одеяло, и снова наткнулся на что-то, лежащее под самым боком.       — Луиза? — сонно прохрипел Чжан, приподнимаясь на руках. Он отогнул край одеяла и тут же столкнулся с заинтересованной уткой, которая непонимающе смотрела на него, вытягивая шею. О существовании утки он забыл напрочь, поэтому сейчас был удивлен не меньше неё. Её присутствие здесь лишь лишний раз подтверждало, что все произошедшее прошлой ночью — чистая правда.       Исин обреченно рухнул обратно в постель, потирая глаза. Лежать и дальше он, конечно, мог. Мог продолжать твердить себе, что его странное поведение прошлой ночью было ошибкой. И, безусловно, мог убедить себя в том, что Оле-Лукойе вовсе не существует. Это бы избавляло от многих проблем и необходимости придумывать оправдания, подбирать нужные слова для извинения. Только сейчас, кажется, Исин первый раз за эту неделю, находясь в состоянии бодрствования, задумался о том, насколько Оле-Лукойе реален. Вне сна его существование было столь же невероятно как и то, что натворил Исин.       Мысли струились медленно, словно вода, обтекая камни. Чжан понимал, что просто не готов снова встретить Оле. Им бы притормозить на время, хорошенько все обдумать. Исин не мог представить, что сможет, встретив Чондэ, вдруг улыбнуться и, как ни в чем не бывало, отправиться с ним в новое путешествие. Это не укладывалось в голове.       А потом Исина вдруг осенило. Если он не хочет встретить Оле-Лукойе, ему просто не нужно ложиться спать. Тогда он, пусть как последний трус, сможет избежать тяжелого для него разговора, потому что времени обдумать и проанализировать произошедшее просто не было. Он встретится с Оле тогда, когда будет готов объясниться, ни ночью раньше.       — Пора вставать, Луиза, — со вздохом произнес юноша, выпутываясь из одеяла. — И покормить тебя. Что едят утки?       Чжан уселся на кровати, растрепав свои и без того растрепанные волосы. Босые ноги коснулись прохладного пола. Исин не торопился подниматься. Он будто все еще находился в прошлой ночи. Воспоминания не хотели уходить. Они вновь и вновь всплывали в памяти, будто неугасающая свеча, которую Исин, как бы ни старался, не мог задуть. Это были те воспоминания, которые повиснут на нем тяжелым грузом, которые он будет вспоминать перед сном и всей душой желать вернуться в тот момент, чтобы все исправить. Он не хотел помнить, как его рука сжимала чужую шею, как он смотрел на страдания другого человека и упивался ими. Не хотел вспоминать, как целовал Чондэ.       Исин резко встал, отгоняя от себя яркие картинки прошлого. Ему надо было отвлечься, занять себя чем-то. Он был не готов к самобичеванию. Молодой человек прошел к стулу в углу комнаты, взял спортивные штаны и принялся натягивать их на себя, после чего побрел на первый этаж. Луиза еще какое-то время лениво наблюдала за своим новым хозяином, а потом неуклюже спрыгнула с кровати и вперевалочку вышла из комнаты следом.       Юноша, пребывая в задумчивости, спускался по крутой лестнице, как в детстве сползая со ступеньки на ступеньку. По сути, он собирался перекусить и придумать себе хоть какое-то занятие. Походить по дому, постараться привести его в порядок. Сделать хоть что-то из того, что планировал сделать днем. Ему было не важно, чем себя занять, главное не мыслями.       Из кухни к лестнице вытекал тусклый свет, облизывая деревянный пол в коридоре. Исин замер, так и не преодолев последние несколько ступенек. Его сердце ухнуло куда-то вниз. Даже если он и решил для себя, что встречаться с Оле сейчас не лучшая идея, у того были другие мысли на этот счет. Исин удобнее устроился на ступеньках и затих, нервно прикусывая зубами ноготь на большом пальце правой руки. Он не был уверен, что готов зайти на кухню. Он хотел просто вернуться в свою комнату, лечь на кровать и притвориться спящим. Чжан Исин был трусом. Встречать проблемы лицом к лицу было не его сильной стороной.       И вдруг Исин плюнул на все эти душевные терзания. Когда-нибудь ему все равно придется встретиться с Оле, так что вместо того, чтобы убегать, стоит решить все на берегу. Так будет правильнее. После всего, с чем довелось столкнуться Исину, разговор по душам с Оле-Лукойе был самой меньшей проблемой, но Чжан все равно боялся его до дрожи в ногах.       Молодой человек нехотя пошел на кухню, ступая по жидкому свету, льющемуся в коридор. В дверях Исин остановился, вцепляясь в дверной косяк, потому что сил пройти дальше не нашел.       Оле-Лукойе сидел на кухне, как и в первую их встречу, попивая из стакана молоко и заедая его овсяным печеньем. Он выглядел немного утомленным, но более ничего в его внешнем виде не давало повода для паники. Может быть, только темно-синяя рубашка, под привычным пальто, с черно-белыми вставками вдоль пуговиц вместо галстука. Или же его темно-серые, почти классические штаны со стрелками, чуть зауженные к низу. А может быть дело в его черных казаках, с простроченным узором и цепью под каблуком. Впрочем, в этом не было ничего необычного. Оле-Лукойе все так же был Оле-Лукойе. Все выглядело как обычно, как должно было быть.       — Оле? — тихо проговорил Исин, привлекая к себе внимание. — Я не думал, что ты придешь.       — А мне не стоило?       — Нет, я просто, — молодой человек замялся, — я, что же это, все еще сплю?       — Как и любой человек ночью, — пожал плечами Чондэ.       Исин опустил голову. Тон, с которым говорил Оле был холоден, пропитан нотками напряжения. Это не было похоже на его привычную по-приятельски расслабленную манеру говорить. Между ними двумя вдруг появилась незримая стена.       — Оле, — Чжан собрался с духом, чтобы заговорить, — за прошлую ночь… — он небрежно сделал шаг в кухню, но остановился, когда Чондэ поднял на него выжидательный взгляд, — прости. Я был сам не свой. Уж не знаю, что на меня тогда нашло…       — Я знаю, — спокойно произнес Оле и откинулся на стул, отодвигая пустой стакан из-под молока, — но давай просто забудем о случившемся.       Молодой человек несколько раз непонимающе моргнул, наблюдая, как Оле задумчиво крутит в пальцах вытянутой руки стакан. Выражение лица Чондэ было отстраненно-задумчивым в этот момент.       — Я не прошу тебя вовсе забывать, ты этого не сможешь, ведь так? — вздохнул он. — Просто не будем об этом говорить, словно и не было ничего.       — Тебе кажется это чем-то простым, наверно, — быстро заговорил Исин, — вот только какой смысл делать вид, будто ничего не было, когда ты и я… мы будем прекрасно помнить обо всем. Наши с тобой отношения не вернутся в точку «до», так что бессмысленно пытаться делать вид. Давай будем честными с собой и друг с другом. Я просто еще раз извинюсь за случившееся, а ты отмахнешься, назвав пустяком.       — Только это совсем не пустяк, — голос Оле опасно дрогнул, когда он развернулся на стуле, — и я говорю сейчас совершенно не о том, как тебе в голову ударил недотрах. Поверь мне, это был меньший из твоих косяков за тот день.       С лестницы послышались шумные взмахи крыльев — Луиза перемахнула через крутые ступеньки. Исин неторопливо обернулся к Оле, виновато опуская голову.       — Сядь уже, — раздраженно вскрикнул Чондэ, — не стой у меня над душой.       Исин покорно прошел к столу и осторожно опустился на стул, не поднимая головы. Ему не нравилось, что Оле-Лукойе снова говорит загадками, обходя важные темы, только задать уточняющих вопросов или попросить пояснить, Исин просто не мог. Чондэ был зол. Насколько зол, было не ясно, но этого вполне хватило, чтобы Чжан чувствовал себя маленьким ребенком, которого отчитывают.       — Хочешь еще печенья или молока? — начал мямлить Исин, потирая пальцы. — Я запасся ими для тебя еще…       — Хватит! — прервал его жалкие попытки Оле, и, подавшись вперед, быстро и властно заговорил. — Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Я разве много просил от тебя? Всего-то слушать то, что я тебе говорю. Тебе кажется это забавной игрой, Чжан Исин? Думаешь, что я добрый старичок, который будет потакать твоим прихотям и прикрывать твою задницу, что бы ни случилось? Я взял на себя огромную ответственность и риск, придя сюда. Я думал, что ты пойдешь мне навстречу, но я чертовски ошибся в тебе, Чжан Исин. Ты разочаровал меня. Знал бы ты, какую свинью ты мне подложил!       Молодой человек слушал молча. Он нервно поджимал губы и с каждой новой фразой все больше и больше сутулился, желая лишь стать невидимым. Еще никогда Оле-Лукойе не был пугающим. Даже во вторую ночь, когда превращался в огромного монстра, он был не так страшен, как сейчас. Его вкрадчивый тихий голос, холодный острый взгляд — все это заставляло сердце нервно биться.       — Может быть, — еле выговорил Исин, — еще молочка?       — Чжан Исин! — Оле выпрямился, взирая на юношу сверху вниз. Он сжал руки в кулак и упер их в стол. Еще чуть-чуть, и над головой Чондэ появились бы тяжелые черные тучи, которые бы рассекали молнии.       — Что? — Чжан нашел в себе силы посмотреть Оле-Лукойе в глаза. — Оле, ты не думаешь, что в этом есть не только моя вина? У меня было к тебе столько вопросов, но ни на один ты так и не ответил! Тебе не кажется, что стоило мне объяснить, что к чему, прежде чем тянуть за собой? Не думаешь, что сейчас самое время мне все рассказать? Без увиливаний ответить на мои вопросы, чтобы я знал, что, черт возьми, я натворил, потому что я не имею ни малейшего понятия. Все, что я знаю, так это то, что ты меня в чем-то обвиняешь, в остальном…       — Хочешь ответов? — Оле-Лукойе спокойно уселся на стул, откидываясь на спинку, и поправил пальто. — Что ж… рано или поздно ты все равно должен был узнать, не так ли? — он тяжело вздохнул. — Если бы я действительно не хотел, чтобы ты знал, мне бы стоило молчать… или вовсе не приходить.       — Отлично, — Исин вытянул перед собой руки, сцепляя их в замок, — значит ты ответишь на все мои вопросы?       — Да, — коротко кивнул Оле.       — Честно и без увиливаний, — молодой человек выжидательно посмотрел на Чондэ.       — Честно и без увиливаний, — подтвердил Оле-Лукойе.       — Тогда…       — Погоди, — Чондэ вскинул вверх руку с пустым стаканом, — налей мне выпить. Разговор будет долгим…       — Молочка? — Исин отодвинул стул, поднимаясь из-за стола.       — Я же сказал, что он будет долгим…       — Чай? — молодой человек привстал на цыпочки, чтобы достать чашку с верхней полки. — Кофе? Потанцуем?       — Пиво, водка, полежим, — усмехнулся Оле, — долгий, Исин. Здесь надо что-то крепче чая.       Исин поставил чашку на стол, прикрывая её ладонью, и упер вторую руку в бок, с укором посмотрев на Оле-Лукойе, как частенько смотрят родители. Чондэ же будто и не замечал этого взгляда, он продолжал вертеть пальцами стакан, невидящим взглядом наблюдая, как тот поблескивает в свете кухонной лампы.       — У меня нет ничего покрепче, — неуловимо пожал плечами Исин, тоном своим намекая на то, что алкоголь в его доме не приветствуется, — я ведь не пью.       — Это ненадолго, — усмехнулся Оле, вытягивая руку и наклоняясь вперед за кружкой, — и раз тебе нечего мне предложить, значит предлагать буду я. Возьми себе тару и присаживайся.       Исин уже хотел категорически отказаться, пресекая тем самым любые уговоры, но чашку себе все-таки достал, решив, что в случае необходимости сможет залить туда что-то не алкогольное. Оле же в это время потянулся в карман, и молодой человек подумал, что сейчас оттуда достанут бутылку, но нет, Чондэ из кармана ничего не достал. Наоборот, он, кажется, что-то туда положил. Это действие было не столько незаметным, сколько непримечательным. Одно из тех, на которые не обращаешь положенного внимания. Все вышло быстро и ловко, как у карманника.       Чжан уселся на стул, пальцем подтягивая к себе кружку, чтобы было проще контролировать её содержимое. Оле-Лукойе чуть подался вперед, непривычно сутуля спину, отчего уперся грудью в край стола. Одна рука придержала пальто, давая возможность второй беспрепятственно выскользнуть из кармана. Оле поднял уставшие глаза на Исина и щелкнул пальцами. На краю стола появилась бутылка с белой этикеткой, обрамленной черными полосами по краям, и красной надписью «Red Stag», которую венчали оленьи рога. Исин попытался вглядеться в название бренда на горлышке бутылки, но Чондэ порывисто схватился за бутылку, принимаясь отворачивать крышку.       Молодой человек немного нахмурился, передергивая плечами. Сейчас усталость Оле больше походила на затяжное похмелье. В его действиях не было привычной размеренности и спокойствия. Он делал все импульсивно, нервно. Отвернул крышку непослушными пальцами и тут же кинул её на стол, подтянул к себе кружку и небрежно плеснул туда содержимое бутылки, будто бы это был не алкоголь, а вода.       — Будешь? — Оле чуть качнул бутылкой в сторону Исина, прежде чем закрыть, потому что не был уверен в отказе.       — Что это? — насторожено спросил Чжан. — Виски?       — Почти, — неопределенно качнул головой Чондэ, — бурбон. Так они его называют, но, на мой взгляд, это лишь жалкая пародия для привлечения молодежных масс.       — И зачем тогда пьешь его?       — Вкус приятный, — пожал плечами Оле, — хочешь попробовать?       Как принципиальному человеку в делах алкогольных, Исину никогда не доводилось пробовать бурбон. Впрочем, никто и не предлагал. Для молодежи, ставящих во главу желание напиться, денежный вопрос всегда стоит первым. Никогда не было ценителей, которые готовы были потратить деньги на что-то качественное, потому что не было среди них никого, кто бы посреди вечеринки уселся в кресло-качалку возле камина, зажег бы себе сигару, и наслаждался бы бурбоном. Любопытство взяло верх. Исин неопределенно пожал плечами и толкнул пальцами кружку в сторону Оле. Чондэ улыбнулся, плеснув немного на донышко, и отправил чашку обратно.       Исин поднес кружку к носу, принюхиваясь. Алкоголь как алкоголь. Он ничем не отличался. Исин чувствовал только резкий запах и больше ничего.       — Ты, наверно, сейчас в том возрасте, когда молодые люди пьют, только для того, чтобы напиться, — Оле закрыл бутылку, отставляя её от себя, — только смысл совсем не в этом.       — А в чем тогда?       — В процессе, — Чондэ обхватил кружку пальцами и откинулся на спинку стула. — Пьют, как и курят, совсем не ради красивой финалочки. Здесь важен процесс, без него ничего не имеет смысла. Когда-нибудь ты это поймешь, а может быть никогда, в любом случае, к тому моменту, как ты пристрастишься, напиться ты уже не сможешь. В этом тоже есть своя ирония, потому что иногда действительно хочется.       Оле-Лукойе горько улыбнулся, отхлебывая из кружки, и, блаженно выдохнув, откинул голову, прикрывая глаза.       — Хорошо, черт возьми…       — Разве алкоголь не существует именно для того, чтобы напиваться? Чтобы сбежать от реальности… так они говорят.       — Реальность, Чжан Исин, такая штука, что от неё как не беги, сбежать не удастся. Однажды откроешь глаза, а реальность вот она, никуда не делась.       — Тогда можно и не пить, — фыркнул Исин, — алкоголь на вкус так себе, а сбежать все равно не выходит. Какой смысл?       — В том, чтобы не напиваться, — Оле мотнул головой, словно пес, убирая со лба непослушную челку. — Главное, поддерживать нужную кондицию легкого опьянения, этого вполне достаточно, чтобы размыть многие границы на пути к твоему разуму и душе.       — Тебя так от одного глотка…? — с сомнением спросил Исин, приподнимая бровь.       Оле-Лукойе тихо засмеялся, но ничего не ответил. Он чуть сполз по стулу, удобнее устраиваясь, да так и остался сидеть с запрокинутой головой и по-глупому довольной улыбкой на губах. Исин в этом молчании задумчиво вертел в руках кружку и таки нашел в себе силы сделать маленький глоток. Бурбон прокатился по горлу обжигающей волной и обдал жаром грудь, остывая лишь в животе. Лицо Исина исказилось, словно от боли. На языке все еще отчетливо чувствовался терпкий алкогольный привкус, уничтожающий сознание своей отвратительной стойкостью. Чжан уткнулся лбом в стол, так и не закрыв рот, потому что от этого привкус бурбона ощущался меньше.       — Хорошо, — протянул Оле-Лукойе, выпрямляясь, — в такие моменты действительно чувствую себя счастливым… что не скажешь о тебе.       — Я в порядке, — Исин поднял голову, страдальчески смотря на Оле своими чуть покрасневшими слезящимися глазами.       — Ты слишком бурно реагируешь на бурбон, — усмехнулся Чондэ, — возможно, тебе действительно не стоит пить. Так… о чем ты хотел узнать? Задавай вопросы, я готов на них отвечать.       — Я немного не готов их задавать, — пробормотал Чжан и снова уткнулся в стол, — кажется, забыл, что хотел у тебя спросить.       — Дать тебе еще время? — предложил Оле, отхлебывая из своей кружки. — Можем поговорить о чем-то другом. Например, как у тебя дела? Как облагораживание дома проходит?       — Да как-то не очень, — вздохнул Исин, — мне нужно было упаковать вещи, которые я заберу с собой, да прибраться, но я проспал целый день. И если честно, я все еще хочу спать. Погоди, я ведь и сейчас сплю?       — Технически… да.       — Боже, что ты со мной сделал? Я даже во сне хочу спать, — страдальчески застонал Исин.       — Прости, это, наверное, моя вина, не стоило открывать черный зонт, но обстоятельства…       — Да, — остановил его Исин, — обстоятельства. Ты поступил так, как поступил. И все.       — Мне бы стоило сделать это раньше, на самом деле…       — Мы об этом не говорим.       — Точно, мы об этом не говорим, — понимающе кивнул Оле, смотря на дно своей чашки, где плескался бурбон.       Исин задумался, пытаясь припомнить все вопросы, которые копились в его голове с первой ночи. Сейчас почему-то ни один не лез в голову. Если бы Исин знал, что так будет, он бы записал все на листе бумаги, но он всегда думал, что если у него будет шанс спросить, таких проблем не возникнет. Вопросы всегда возникали в неподходящий момент, а когда момент подходящий, вопросов больше нет.       — А помнишь, я сказал тебе, что не исполняю сексуальных фантазий? — Чондэ усмехнулся, покачивая кружку в своих руках. — Похоже, что все-таки исполняю.       — Оле! — вскрикнул Исин, не желая снова вспоминать тот момент.       — Да, прости-прости. Вспомнилось просто…       — А… — Чжан попытался быть невозмутимым, но нервная неестественная поза выдавала его с потрохами, — что вообще входит в твои обязанности?       — Ну, — Оле задумчиво вскинул голову, созерцая потолок, — показывать деткам сны.       — Только детям?       — Нет, бывает и взрослым, но, как правило, чаще я открываю над ними черный зонт. Это напоминает им о том, что их ждет…       — И что же их ждет?       — То же, что и всех нас, — вздохнул Оле, — меня, правда, во второй раз…       — Оле! — вскрикнул Исин, раздраженно топая ногой. — Без увиливаний! Четкие ответы на четкие вопросы!       — Глупые ответы на глупые вопросы, — в тон ему ответил Чондэ. — Здесь нет ни тайны, ни увиливаний, все предельно просто и прозрачно. Я бы даже сказал, очевидно, но ты почему-то не хочешь видеть ответ, который у тебя под носом. Мне стоит на него указать?       — Будь добр.       — Что ждет нас всех, Чжан Исин? Что неизбежно для любого из нас? Что является завершением всего?       Исин задумчиво нахмурился, опуская взгляд вниз. Ответ, наверное, был слишком очевиден, чтобы казаться правильным. Думалось, будто здесь есть подвох. Исин боялся ошибиться.       — Смерть? — тихо произнес он.       — В десятку, Чжан Исин. И что сложного?       — Смерть… — эхом повторил молодой человек, все так же разглядывая свои пальцы. — Та карта… это ведь карта Смерти. 13 аркан. Что она означает?       — О, — задумчиво протянул Оле, — этот вопрос посложнее. У неё много значений.       — Что она означает для тебя? — уточнил Исин, чтобы Оле-Лукойе опять не ускользнул от вопроса, потому что отвечать на него он хотел меньше всего.       — Для меня?       Чондэ сунул руку в карман и очень медленно, будто с трудом, вытащил оттуда карту, которую принялся разглядывать, как если бы у него не было ответа на заданный вопрос, и он пытался отыскать его прямо сейчас. Он долго разглядывал карту в своей руке, изучая её так, словно видит впервые, после чего небрежно бросил на стол.       — Для меня это всего лишь напоминание, — пожал плечами он.       — Напоминание о чем?       — Много о чем. О смерти, о жизни, о боли. О том, что когда-то я был человеком, о том, что сейчас я не совсем человек. О том, что мне снова предстоит встретиться со Смертью. И, безусловно, о том, что мы с ней не очень-то отличаемся друг от друга. У нас с ней одна суть.       — Что это значит? Одна суть… в каком смысле?       — В том смысле, что сон и смерть имеют общую суть, — Чондэ чуть наклонился вперед, — мы со Смертью как два брата. Я — младший.       — Звучит… устрашающе, — выдохнул Исин, после долгой паузы. — Так вы… на самом деле… братья?       — Нет, конечно же, нет, если ты говоришь о кровной связи, — мотнул головой Оле, — нас связывает нечто иное.       — Что?       — Слишком много вопросов, Чжан Исин.       — Ты же сказал, что ответишь на все, — воспротивился Исин, — это не честно.       — На некоторые вопросы у меня нет ответов, — Оле-Лукойе прикрыл глаза, проводя по закрытым векам большим и указательным пальцами.       — А на какие есть?       — На другие.       — Тогда… чем эта карта так страшна?       — Тем, что это карта Смерти.       — Это должно привести меня в ужас?       — Тебя? — Оле засмеялся. — Тебя — нет, а вот других — да.       — Ты опять говоришь загадками, — обреченно простонал Исин. — Неужели сложно сказать все как есть?       — Ты даже не представляешь насколько…       — Просто скажи мне, в чем её назначение. Пугать людей?       Оле-Лукойе продолжительно выдохнул и сцепил руки в замок. Тайна, которую ему предстояло открыть, тяготила его. Он пытался найти в себе силы рассказать все, только это было слишком сложно. Это неизбежно подводило к открытию той правды, которую Исин знать бы не хотел. Оле схватил кружку и в несколько глотков осушил её, словно бы это могло придать ему сил и не чувствовать ни вины, ни уколов совести за все им содеянное, и за то, что сделать ему предстояло.       Исин ждал. Он видел метания на лице Чондэ, только не понимал их причины. Ему казалось, что не было ничего сложного в том, чтобы рассказать все как есть, приоткрыть немного завесу тайны. От правды еще никто не умирал. И чем больше Оле тянул, тем нетерпеливее был Исин. Хотелось прикрикнуть, поторопить Оле с ответом.       Чондэ устало прикрыл глаза, проводя руками по лицу. Он был сыт по горло всем этим. Он сам заварил эту кашу, и теперь думал лишь о том, что было слишком самонадеянным брать на себя такую ответственность. Его светлые порывы как всегда все изгадили.       — Эту карту получает тот, кто прошел через смерть.       — Вроде черной метки?       — Что-то вроде…       — И у многих есть такая карта?       — Только у меня.       — Хочешь сказать, что ты единственный, кому удалось…       — Нет, — мотнул головой Оле. — Это слишком сложно, чтобы объяснить. Она — символ моего перерождения. Это значит, что я взял на себя определенную ответственность, получил определенные возможности, но уже не как человек. Она делает меня неприкосновенным. Это значит, что до истечения моего контракта, мне не суждено умереть.       — Круто, — усмехнулся Исин, — значит, ты действительно неуязвим?       — Круто? — вскинул бровь Чондэ. — Это вовсе не круто. Знаешь почему?       — Почему?       — Потому что меня все еще можно ранить и я чувствую боль, — спокойно произнес Оле, смотря на Исина холодно, — это значит, что меня можно жестоко пытать многие годы, и я не умру. Это самое жестокое, что можно было придумать, потому что какой бы адской и невыносимой боль ни была, я не смогу спастись от неё. Иногда, Чжан Исин, смерть не является наказанием. Иногда она является спасением.       Молодой человек застыл. Улыбка быстро стерлась с его губ. Оле говорил так, словно бы ему уже доводилось проходить через что-то подобное. В его словах нельзя было усомниться, потому что он говорил со знанием дела.       — Знаешь, — еле слышно выдавил Исин, — теперь твои слова меня действительно пугают.       — Так и должно быть, Чжан Исин, — мягко улыбнулся Оле-Лукойе, — потому что это действительно пугающе.       — Вот только…       — Что?       — Я все еще не понимаю, что приводит в ужас людей, когда они видят эту карту?       — То, что они видят на ней, полагаю…       — И что же они видят?       Чондэ положил ладонь на карту, закрывая её от Исина, который уже собирался взять её в руки, чтобы получше разглядеть, и подтянул к себе. Он не хотел, чтобы карта лишний раз попадала в руки Исина, потому что именно сейчас Чондэ осознавал всю опасность происходящего для него. Даже просто посиделки с Чжан Исином в одном замкнутом пространстве уже ставили под угрозу.       — Что ты видишь на ней? — Оле-Лукойе вскинул руку с картой вверх, внимательно следя за реакцией Исина.       Молодой человек подался чуть вперед, чтобы лучше разглядеть карту, но вопреки ожиданиям, на ней все было, как и раньше. Всадник, люди, римская цифра 13, и неразборчивая надпись, в которой только интуитивно угадывалось имя.       — А что я должен увидеть? Все, как и раньше, всадник, люди, твое имя… но от этого волосы дыбом не встают, понимаешь?       — Лицо всадника тебе знакомо?       — Да, — Исин чуть прищурился, чтобы убедиться, что разглядел все правильно, — это твое лицо. Только это ни капли не отвечает на вопрос, что такого пугающего видят на ней люди.       — Полагаю, что свою смерть, потому что я вижу именно её…       Чжан Исин непонимающе посмотрел на Оле, безмолвно спрашивая, что в рисунке могло бы указать на его смерть. В расшифровке символов Исин никогда не был силен.       — Во всаднике, — со вздохом добавил Оле, и попытался убрать карту раньше, чем Исин снова взглянет на неё, чтобы осознать смысл сказанных слов, только Чжан все же успел посмотреть на лицо всадника, чтобы убедиться, что не ошибся.       Не было никакого понимания ситуации, мозг просто не работал так быстро, зато страх охватил сразу же, сжимая горло тонкими пальцами так, что даже дыхание перехватило. Исин отшатнулся назад, поднимаясь со стула, который чуть не перевернулся, зацепившись ножками за стол.       — Что это значит, Оле? — только и смог выдавить Исин, опасливо смотря на Чондэ, который прижимал карту ладонью к столу.       Оле не отвечал. Просто смотрел на Исина своими черными глазами и пытался найти нужные слова, чтобы не испугать Чжана еще больше, только со стороны это выглядело совсем иначе. В голове Исина детали складывались в совершенно другую картину, выводя на заведомо ложную дорогу правды.       — Я спросил тебя, что это значит, Оле! — властно произнес Исин, но при этом затравленно смотрел на Чондэ. — Неужели… нет, я… ты ради этого пришел? Потому что собираешься меня… кто ты такой?       — Оле-Лукойе, — спокойно произнес Чондэ.       — Оле-Лукойе, — с усмешкой повторил Чжан. — Конечно, ты всего лишь Оле-Лукойе. Ты с самого начала не вызвал у меня доверия, но теперь, знаешь… все это… просто в голове не укладывается.       — Успокойся, Чжан Исин, — потребовал Оле, переворачивая карту, — это не самое пугающее, что тебе предстоит услышать.       — Да? Неужели? То есть, меня совсем не должно пугать, что у моей смерти твое лицо?       — Да, потому что я понятия не имею, почему ты видишь именно меня, — пожал плечами Оле, — это может совсем не значить, что именно я твоя смерть. Дело может быть в том, что ты просто видишь кому принадлежит эта карта. Посмотри на неё внимательнее… ты уверен, что там мое имя?       Исин сделал осторожный шаг к столу, чтобы посмотреть на придвинутую к нему карту. Нет, имя по-прежнему принадлежало Чондэ, сомнений не было. Даже несмотря на неразборчивость букв, теряющихся в изящных завитках, Исин почему-то был уверен, что там написано именно «Ким Чондэ».       — Да, оно твое, — подтвердил молодой человек и отступил назад, — и что?       — А то, что нет там никакого имени, — Оле перевернул карту рубашкой вверх. — По крайней мере, не было. В любом случае, могу сказать, что мое имя видишь только ты.       — А ты чье имя видишь?       — Твое…       — Что? — вскрикнул Исин и, зажав рот рукой, отвернулся, вскидывая голову. — Я не понимаю… что происходит? Оле, какого черта?       — Слишком много вопросов, — прошептал Чондэ, — ты уверен, что хочешь знать на них ответы?       — Уже поздно включать заднюю, — Чжан оперся на стол, с силой ударив по нему руками. — Просто скажи мне, что это значит?       — Я не знаю, — пожал плечами Оле.       — Да неужели?       — Да, Чжан Исин, в этом мире есть вещи причин которым я не знаю, и твое имя на этой гребанной карте одна из них. Там всегда было написано «Смерть». 165 лет на этой чертовой карте было написано «Смерть», а потом там вдруг появилось твое имя! И если ты жаждешь услышать ответ, то я могу назвать только одну причину тому, почему здесь твое имя.       — Какую?       — Ты, Чжан Исин, и есть гребанная Смерть! — прокричал Чондэ, неудачно дергая рукой. Бутылка бурбона вдребезги разбилась об пол, растекаясь мутно-желтой лужей.       Молодой человек медленно опустился на стул, не сводя взгляда с Оле-Лукойе. Его слова были абсурдны. В них не было ни намека на правду. Он мог поверить в существование Оле-Лукойе, в то, что все происходит во сне, но не в то, что он Смерть. Нет, это лишь глупое предположение, такого не могло быть.       — Вздор, — отрезал Исин, как бы обрывая свои метания, — я вижу там твое имя, но почему-то не устраиваю сцен о том, что Смерть это ты.       — Это не могу быть я…       — Почему? Что-то я не видел там приписку мелкими буквами под звездочкой «Ким Чондэ не может быть Смертью». Я не знаю, как устроена вся эта ваша сверхъестественная байда, поэтому мне ты можешь наплести что угодно…       — Но это не изменит того факта, что ты видишь на этой карте то, чего видеть не должен. Я знаю, как это выглядит, Чжан Исин, и поверь, я сам хочу найти другие причины тому, почему именно твое имя и твое лицо я вижу на этой карте, но… их нет.       — Ты просто не хочешь…       — Хочу, — оборвал его Оле, — а теперь послушай меня внимательно. У меня больше нет причин отрицать и не верить в это, потому что я здесь, я видел, на что ты способен. Эта карта не является доказательством, потому что единственное доказательство всему это ты. Это твоя судьба, Чжан Исин. И сколько бы ты это не отрицал, как бы сильно не старался увильнуть от этого, у тебя просто нет выбора. Это не то, что мы можем выбирать. Выбор всегда делают за нас.       Исин сжал зубы, прерывисто выдыхая. Ему казалось, что он готов разбить Оле нос, потому что тот несет чушь. Какой бы ни была правда, нельзя вываливать её вот так на голову кому-то, и верить, что она будет принята.       Молодой человек не нашел ничего лучше, чем схватить кружку, оказавшуюся под рукой, и одним глотком осушить её. Горло снова обожгло, только в этот раз Исин не обратил внимания ни на это, ни на отвратительный привкус на кончике языка, потому что злость и негодование полыхали в нем.       — С меня хватит, — выдохнул Исин, с грохотом опуская чашку на стол.       — Сядь, — властно потребовал Оле, и взгляд его стал непроницаемо холодным, — и послушай, что я тебе скажу, потому что выбора у тебя в любом случае нет.       Уголки губ Чжана раздраженно дрогнули, но он послушно опустился на стул, складывая руки перед собой, потому что Оле-Лукойе по-прежнему был пугающим со своим стальным тоном.       — Можешь верить мне, а можешь нет, дело твое. Я буду очень рад, если окажусь неправ, но вероятность этого ничтожна мала. Тебе предстоит стать Смертью, что означает, ты будешь следующим, кто наденет черный плащ.       — Плащ? Это вроде как должность? Такая же как Оле-Лукойе, да?       — Да, — спокойно ответил Чондэ.       — Тогда почему бы не найти кого-то другого? Я не подхожу для этого, разве не видно?       — Послушай, Чжан Исин! — Оле придвинулся ближе к столу. — Не ты выбираешь, кем тебе быть. За тебя все давно решено. Ты не можешь отказаться или уволиться, у тебя нет такого права. Даже несмотря на то, что мы похожи, ты стоишь на ступень выше меня. Я обычный человек, который волею судьбы оказался в рядах королевской армии. Ты — наследный принц.       — Что это за сказочка такая? — нахмурился Чжан.       — Я просто хочу сказать, что ты был рожден стать Смертью. Твоя душа росла и развивалась лишь ради этого момента, — голос Оле-Лукойе зазвучал очень мягко, — в тебе огромная сила. Ты можешь стирать с лица земли города, страны. Ты в праве решать, кому жить, а кому умереть. Ты в меру жесток, чтобы убивать, и милосерден, чтобы спасать. И в этом вся соль. В выборе, которого у тебя по сути нет. Ты волен делать то, что считаешь нужным, но в свое время ты поймешь, что есть определенный порядок вещей, который нарушать не стоит, как бы сильно не хотелось. И это не имеет отношения ни к жалости, ни к злости. Каждое твое решение — как круги по воде, которые могут стать цунами. Тебе предстоит оценивать каждую душу, чтобы решить, кому дать второй шанс, а кому не давать ни единого, и не ради одного человека, а ради общего порядка вещей. В свое время, тебе, возможно, предстоит решить и мою судьбу.       — Твою судьбу? — тихо поинтересовался Исин. — Разве она не решена?       Оле-Лукойе тяжело вздохнул, ерзая на стуле. Разговор перешел к сути, но от этого легче не становился. Исин внимательно слушал то, что ему говорят, и это все еще было для него чем-то отстраненным, как описывать вселенные прочитанных книг и просмотренных фильмов, которые никогда не соприкоснутся с реальностью. И все равно, где-то на глубине глаз молодого человека мелькал огонек испуга, когда он думал об ответственности, об обязанностях, которые свалятся на него. Принимать решения самому — его самая слабая сторона. Он не готов был взять ответственность за свои решения, какими бы они не были. Именно этот фактор наводил Исина на мысль, что это одна сплошная ошибка. Он не создан для чего-то столь великого.       — Понимаешь, дело в том, что я не такой как ты, — Чондэ осторожно подбирал каждое слово, чтобы все было предельно простым и понятным. — Я не рождался, чтобы стать Оле-Лукойе. После смерти я ждал суда. Да, представь себе, — он усмехнулся своим же словам, — есть страшный суд, где твою душу оценят. Взвесят все за и против, чтобы решить, есть ли смысл тебе переродиться или твоя душенька того не стоит, и её нужно утилизировать. Мир, знаешь ли, полон прогнивших душ, чтобы множить их, давая второй шанс. Поэтому, оценивается каждый твой шаг, каждое слово, каждая мысль. Сколько раз ты сказал бранное слово, скольких бабушек перевел через дорогу, скольких котят снял с дерева и скольких девочек дернул за косичку. Учитывается все. И так, пока твоя жизнь не разобьется по двум чашам весов. Однако, бывают такие, очень редко, но бывают, как я, например, у кого ни одна чаша весов не перевесила другую. Знаешь, что это значит?       — Баланс? — предположил Исин.       — Это означает «ничего». Это не минус и не плюс. Это ноль.       — Разве это плохо?       — Не столько плохо, сколько непонятно. У них есть неизменный порядок, одна из чаш весов обязательно должна перевесить, обычно так и бывает, но если она этого не делает, надо разбираться, в чем дело.       — А в чем, собственно, проблема? Ноль это не плюс, но и не минус, что явно лучше.       — Ноль это ничто, пустота, тупик. Я знаю, с твоей точки зрения это выглядит странно, ведь куда проще дать второй шанс, чем усложнять себе жизнь этими копаниями в чужой душе, вот только такие души как моя… пропащие. Они могут оказаться и абсолютным плюсом, и абсолютным минусом. Могут стать матерью Терезой, Иисусом или Гитлером, Иудой, кем угодно. Их развитие непредсказуемо. Оно ставит под угрозу весь порядок вещей, поэтому нужно разбираться. Вот так и становятся Пасхальными Кроликами, Зубными феями. Я стал Оле-Лукойе. Заключил контракт, и каждые 13 лет являюсь на ковер, где решается моя дальнейшая судьба. Вот уже 12 раз ни одна из чаш весов не перевесила. Даже не знаю, как на это реагировать. То ли я действительно пропащий, то ли они просто не хотят терять такого ценного работника как я.       — Скорее всего именно это, — тихо засмеялся Исин, — сейчас же такие проблемы с подбором кадров, что просто некому доверить такую тяжелую работу. Может быть, кто-то действительно подкидывает камешки в чаши твоих весов… Это возмутительно, знаешь ли. Будь моя воля, я бы дал тебе второй шанс.       — Возможно, именно твоя воля и будет в следующий раз, — тихо пробормотал Оле.       — А? — не понял Исин.       — Знаешь, что больше всего пугает меня в этой истории?       — Что ты уже 12 раз проваливаешь один и тот же тест?       — Что я не знаю, когда тебе предстоит стать Смертью. И я боюсь думать о том, что появление твоего имени означает приближение этого момента. Мне снова предстоит встретится со Смертью через 9 лет, чтобы она решила мою судьбу. И я боюсь, что в этот раз, мою судьбу будешь решать ты.       Голос Оле-Лукойе еле заметно подрагивал. Он поднял свои уставшие, полные грусти глаза на Исина, чье сердце замерло от такого взгляда. От всего этого было не по себе. Невозможно было не поверить или обратить все в шутку, когда такая невыносимая боль пропитала Чондэ.       — Боишься, что я неправильно рассужу?       — Я боюсь любого исхода, — эхом отозвался Оле, глядя своими остекленевшими глазами сквозь Исина, — боюсь, что ты умрешь в ближайшие 9 лет, боюсь и того, что это произойдет значительно позже истечения моего контракта, и меня не будет рядом, если тебе будет нужна помощь. Я просто хотел тебя подготовить к тому, что будет дальше, потому что меня может не быть рядом. Этот мир значительно сложнее, чем ты думал, я просто хотел, чтобы для тебя это не было так же обескураживающе, как для меня. Я знаю, что ты был рожден именно для этого, но это все равно слишком сложно…       Оле-Лукойе закрыл лицо руками. Он по-настоящему боялся будущего, потому что любой исход был для него нежелательным. В любом случае. Он должен был быть к этому готов, но он не был. При любом стечении обстоятельств его ожидала боль.       Исин сглотнул. Он чувствовал, как глаза наполняются слезами, поэтому отвернулся, чтобы не смотреть на Чондэ. Слишком душераздирающим было это зрелище. Как видеть собственную мать, избитую и опустошенную, сидящую на кухне, чтобы никто не видел её слез и тяжелой ноши, опустившейся на плечи. Именно Оле-Лукойе выбивал Исина из колеи, а не мысль о скорой смерти. Потому что смерть в любом случае неизбежна. А неизбежному нет смысла противиться. Смерть это не «почему?» и не «как?», смерть — это всегда «когда?».       — Все будет в порядке, Оле, — ободряюще проговорил Исин, потому что знал, именно ему сейчас стоит говорить слова поддержки, больше ведь некому. — Каким бы ни был исход, мы обязательно встретимся. Я буду помнить о тебе, даже если ты обо мне забудешь. Каждый раз, когда буду приходить за твоей душой. Я буду давать ей столько вторых шансов, сколько потребуется. И однажды, когда и мое время истечет, когда и моя душа переродится, мы снова встретимся…       — Вот только твоя душа никогда не переродится, — хрипло проговорил Чондэ.       — Почему?       — Тебя растили как корову на убой. У твоей души нет даже пресловутого ангела-хранителя, которых раздают всем направо-налево, как дешевые конфетки, все только для того, чтобы времени тебе не выиграть. Новенькая душа, чистая, как искусственный снег, в одиночку прошла все девять кругов человеческого ада, чтобы стать Смертью, и быть ей, пока не придет в негодность и её, с чувством выполненного долга, не отправят в никуда. Интересненькая такая сказочка для детей, не находишь? Высший пилотаж для истинных гуманистов, отбросивших вздорную мораль.       Исин обреченно прикрыл глаза. Не то, чтобы он и раньше верил в концепцию загробного мира или перерождение, на самом деле, он был готов к забвению. Просто слова Чондэ были не по душе. Они обесценивали существование. Это казалось Исину бессмысленным. Все это. Что кто-то оценивает его душу, что кто-то решает, какое будущее его ждет, определяет каждый шаг. Конец Исину был не важен, он всегда один. И не в нем вся суть, ведь именно об этом говорил Чондэ. Важен сам процесс. Раз выбора у Исина нет в любом случае, то почему бы не воспользоваться временем, которое у него еще есть? Почему бы не прожить его с толком для себя, а уж потом отдавать долг привычному порядку вещей. В этом ключе воспринимать все происходящее было куда проще. Если смерть наступит не завтра, то все в порядке, ведь все, что не завтра, всегда потом, а до «потом» еще сто лет на бегемоте.       — Тебе обязательно было это говорить? — сквозь зубы прошипел Исин. — Иногда, знаешь ли, можно и промолчать. Или соврать. Ты и так вывалил на меня достаточно, мог бы хоть это при себе оставить. Дай мне потешиться светлыми иллюзиями о том, что в конце все будут счастливы.       — Вот только в конце никогда никто не будет счастлив.       — Знаешь, если ты так боишься конца, не было смысла и начинать! — вскрикнул Чжан, раздраженно смахивая кружку со стола, которая тут же вдребезги разбилась.       Оле-Лукойе поднял недоуменный взгляд на Исина. Долго вглядывался в его лицо, чтобы уловить его настроение, но тщетно.       — Это была моя любимая кружка, между прочим, — бормотал молодой человек, — возьми на себя ответственность, это целиком и полностью твоя вина.       Чондэ засмеялся. Он только что вывалил на голову этого мальчика всю тяжесть бытия, а он переживает из-за кружки, которую сам же и разбил.       — Ты быстро усваиваешь жизненные уроки, — сквозь улыбку проговорил Оле-Лукойе, — этот мир потеряет что-то очень ценное, когда лишится тебя.       — Сейчас ты у меня потеряешь кое-что ценное, Оле! — выкрикнул Исин и подбежал к Чондэ, чтобы дать тому хорошую затрещину. — Развел мне тут бардак и сопли, а я убирай, да? Хорошо быть Оле-Лукойе, пришел, натворил дел и сбежал по-тихому!       — Ай! Я уберу, только бить-то зачем? Можно же и по-человечески попросить было, — Оле возмущенно вскинул голову, заглядывая в полные нежности глаза Исина.       — Я уберу, — тихо проговорил он, — не переживай только. Ни о чем не переживай. Пусть все идет своим чередом, не будем в это вмешиваться. Мне не стоило спрашивать, а тебе не следовало отвечать, но сделанного не воротишь, так что давай просто оставим все как есть, выйдем погулять, подышать свежим воздухом, поговорим о том, о сем… и просто будем счастливы, наслаждаясь моментами, как ты и учил, хорошо? Сейчас, я как никогда нуждаюсь в этом. В тебе в особенности.       — Я думал, что поступаю правильно, — Чондэ задумчиво потянул руку, хватая Исина за штанину, и притянуть к себе поближе, чтобы обнять его и уткнуться лбом под самые ребра. — Я уверял себя, что делаю это тебе во благо, но, похоже… я делал это только для себя. Мне не следовало приходить к тебе никогда.       — Хватит винить себя, Оле, — Исин обнял Чондэ в ответ, — все случилось так, как случилось, и я этому рад, потому что ты замечательный. Было бы глупо отказываться от возможности встретить тебя, но хватит об этом, мы ведь не прощаемся. У нас все еще есть сегодня и есть завтра. Это не много, но и не мало. Этого вполне достаточно. Почему я говорю все эти вещи, когда обычно их говоришь ты?       — Потому что ты замечательный, Чжан Исин, а я не такой сильный, как тебе бы хотелось верить.       — Хватит об этом, Оле, — молодой человек запустил руку в волосы Оле-Лукойе, успокаивающе поглаживая его по голове, — не имеет значения, что ты говоришь или делаешь. Для меня ты останешься самым лучшим. Идеальным. Потому что я, похоже, действительно в тебя…       — Идем гулять! — вдруг проговорил Чондэ, резко отстраняясь. Исин лишь усмехнулся. Ему, наверное, никогда не дадут закончить это предложение. Этого стоило ожидать, но он уверен, что однажды подвернется момент, когда он застанет Оле врасплох, и тот не успеет прервать его раньше, чем закончится фраза.       — Идем гулять! — натянуто радостно подтвердил Исин, чуть вскидывая руки вверх. — Пойду оденусь, что ли…       — Иди, оденься…       Чжан неторопливо отступил на пару шагов назад, не спуская глаз с Оле. Тот, видимо почувствовав такое пристальное внимание к себе, натянул на лицо маску беззаботности, будто бы напрочь забыл о тяжком разговоре. На его губах заиграла еле заметная улыбка, а глаза засияли, словно бы только что с его плеч скинули тяжелый груз.       — Пойду, оденусь, — озадачено пробормотал Исин, разворачиваясь к двери. Он не знал, хорошо ли, или же плохо то, что Оле-Лукойе так резко переметнулся на другую сторону эмоционального круга. Не знал он и того, какие эмоции он хотел видеть на лице Оле. Не жалость и не сострадание, не радость и не облегчение, скорее всего — ничего. Он не хотел видеть ничего. Вот так просто в его голове возникла мысль, что он сейчас войдет в свою комнату, закроет за собой дверь и больше не спустится вниз, потому что он не хочет видеть ни-че-го.       Снегопад мыслей и чувств, осыпающий его голову с самого прихода Оле-Лукойе, постепенно стал утихать. В пустой маленькой комнате, в полумраке ночи, свет луны заползал в приоткрытое окошко, просачиваясь на пол по капле. Вслед за ним приходило понимание происходящего. Нет, совсем не того, что сейчас Чжан Исин стоит в своей комнате, а где-то внизу, скорее всего все так же на кухне, сидит и ждет его Оле-Лукойе. И совсем не того, что в ближайшем, не особенно светлом будущем, Исину предстоит стать Смертью. Приходило осознание глобального абсурда абсолютно всего происходящего, которое с такой легкостью было принято.       Видимо, открытое сознание молодого человека имело свои пределы, потому что оно вдруг оказалось переполнено, чтобы продолжать принимать все за чистую монету и просто идти дальше. Разговор ли, открывшаяся правда, а, может быть, это до зубного скрежета неестественное выражение лица Оле-Лукойе послужили тому виной, но этого было достаточно. С Чжан Исина хватит. Так продолжаться больше не может.       Реальность свербела и подрагивала, рассыпаясь на мелкие кусочки. Все это было вранье, все это была фальшь, абсурд, обманчивые декорации, падающие от порыва ветра. Мир рассыпался. В нем было неправильно все. Оле-Лукойе от макушки до самых пят, с его цветастым зонтиком и раздражающими манерами. Его кудряшки, и прямые волосы. Его шляпы, шапки и клетчатые штаны. Берцы и казаки. Его пресловутое черное пальто. Все это было глупостью. Путешествия были вздором, магия — бредом. От самой первой встречи, вплоть до этого момента, все было настоящей неправдой. Это не могло быть реальностью. Каждое слово, которое Исин так старательно запоминал, каждая мелочь, которая напоминала об этих снах. Даже сама реальность, со всеми воспоминаниями детства и бытом взрослой жизни, были лишь чертовой декорацией, как в Шоу Трумана. И в этот момент не было никаких сомнений в том, что эта маленькая, почти кукольная кровать, стул, шкаф, да и весь дом, всего лишь картонные игрушки. Что если посильнее ударить в стену, то можно будет пробить её кулаком насквозь.       Смерть? Или кем там ему предстоит стать, когда он умрет. Что за вздор? Может быть и нет никакой Смерти, а может быть… нет никакой жизни?       Чжан Исин потерял равновесие от этой мысли, рухнув спиной прямо на закрытую дверь, и сполз на пол, подрагивающими руками цепляясь за ручку. Голова вдруг пошла кругом. Этот мир его собственных снов был настолько же реален, как и мир, в котором все это время он жил. Где грань между двумя этими мирами, какой из них реальнее и насколько. Что если этой грани нет и никогда не было, потому что в какой-то момент, а, может быть, и с самого начала, все это стало сном. Одним долгим и очень продолжительным сном под названием Смерть.       — Я… — тихо проговорил Исин, смотря на свои подрагивающие руки, которые размывались от подступающих слез, — мертв…?       Эта была такая же абсурдная, как и все происходящее, мысль, но она плотно засела в голове, не желая уходить. Сколько бы Исин не пытался, он неизменно возвращался именно к этой мысли, и интересовало его только одно: как давно? Все эти несостыковки слов и действий, дрожащая по швам реальность, этот дом… почему именно он?       В дверь постучали трижды.       — Исин? — голос Оле звучал мягко и низко. — Все хорошо?       — Да… да, — нервно заговорил молодой человек, стирая слезы со своих щек. — Я… я одеваюсь.       Он подорвался с места, вроде бы, чтобы натянуть на себя еще хоть какую-то одежду, но вместо этого просто стал ходить туда-сюда по комнате. Он не хотел выходить к Чондэ. Не хотел его видеть. Мозг был готов взорваться. Все это просто в голове не укладывалось. Принять что-то подобное? Разве возможно в это хоть на секунду поверить? Исин был в смятении. Он хотел бежать, лететь, плыть, не важно. Главное чтобы подальше отсюда, как можно дальше от всей этой истории. Туда, где никто его не найдет. Он был готов выпрыгнуть в окно просто потому, что не знал, что ему еще сделать.       — Я зайду? — Чондэ повернул ручку и приоткрыл дверь. Исин тут же отшатнулся назад.       — Нет! — нервно прокричал он. — Не входи, не надо! Я… я голый!       — Да? Тебя вдруг стало это смущать? Зачем ты разделся? Я ведь просил тебя об обратном…       — Просто… не входи! Я сейчас… сейчас выйду. Просто подожди меня там, за дверью.       — Тебе нужно было просто сказать, чтобы я ушел, — спокойно произнес Оле, отступая на шаг, чтобы закрыть дверь. В его голосе было столько горечи и обиды, что Исин растерялся.       Совесть болезненно ударила в голову ногой, пытаясь достучаться до сознания. В происходящем не было ничьей вины. Ни Исин, ни тем более Чондэ не были виноваты в том, что все сложилось именно так. Ошибочно винить кого-то в случайном стечении обстоятельств.       — Оле, стой! — Чжан побежал в коридор, с такой силой распахнув дверь своей комнатушки, что чуть не сорвал её с петель. — Подожди! Я не просил тебя уходить, я просил тебя подождать!       — Подождать чего? — Чондэ обернулся у самой лестницы. — Подождать, когда ты примиришься с действительностью? С тем, кем ты являешься? Подождать, когда ты во все это поверишь? Так этого никогда не будет. Никто не сможет поверить и примириться с этим до конца, даже если столкнется с этим лицом к лицу.       — Оле! После всего, какой реакции от меня ты ожидал? Ты свалился на мою голову, перевернул весь мой мир с ног на голову…       — И мы снова возвращаемся к тому, что мне не стоило приходить к тебе. Никогда. Потому что именно мое появление вызвало у тебя столько вопросов, ответов на которые тебе знать не стоило. Раз так, мне просто необходимо уйти прямо сейчас, пока не появились новые. Я всего лишь хотел уберечь тебя от этого, но у меня это весьма коряво вышло. Спасение душ просто не мое…       Чондэ внимательно посмотрел на Исина, поджимая губы, словно силился что-то сказать, да вот никак не мог. Не было в этом мире таких слов ни в одном из существующих языков, чтобы выразить все то, что испытывал Оле, когда смотрел на Исина. Не один он перевернул чей-то мир, его мир тоже постоянно вставал с ног на голову. Жаль, конечно, что Чжан Исин об этом вряд ли когда-нибудь узнает, хотя, с другой стороны, ему об этом знать и не обязательно. Никому об этом знать не обязательно…       — Стоять! — прокричал Исин, когда Оле развернулся, чтобы продолжить свой путь. — Я сказал тебе остановиться, Ким Чондэ!       Голос молодого человека раскатом грома прокатился по коридору второго этажа, заставляя Оле-Лукойе замереть. Чжан уверенным шагом направился в его сторону, сжимая руки в кулаки.       — Не смей, слышишь меня, уходить после всего, что натворил! Имей смелость хоть раз столкнуться с последствиями своих действий лицом к лицу, чертов ты трус! Не думай, что ты сможешь вечно убегать!       Исин стиснул зубы и с разбегу вписался в спину Оле, чуть не полетев кубарем с лестницы вместе с ним. Молодой человек, безусловно, злился. Его мир рушился, он был растерян, но ничего с этим поделать не мог, поэтому пустоту заполняла злость из-за собственного бессилия. Чондэ обладал какой-то невероятной способностью соединять осколки собственного разума, удерживать крышу на месте. Он дарил ощущение спокойствия и рядом с ним все происходящее не казалось таким фатальным, непостижимым или пугающим. Все вставало на свои места, отходило на второй план, когда Исин обнимал Чондэ, сцепляя руки в замок на его животе, и утыкался ему в плечо.       — Ты не можешь просто сбежать и оставить меня одного со всем этим, — прошептал Исин, — возьми на себя ответственность. Не оставляй меня… не сейчас.       — Чжан Исин, — позвал Оле.       — Ты все равно уйдешь, — вторил ему Исин, — не обязательно делать это прямо сейчас. В конце концов, все это не имеет значения, если я мертв, не так ли?       — Мертв? — Чондэ повернул голову, чтобы посмотреть на Исина, но увидел только его макушку.       — Угу, — промурлыкал юноша, почесывая щекочущий нос о пальто, — я ведь мертв, разве нет?       — Мертв? — снова переспросил Оле, но уже с большим нажимом, и развернулся, за плечи отстраняя от себя Исина, чтобы заглянуть ему в глаза. — Что за глупости ты говоришь? Ты не мертв. Если бы был, я бы знал об этом. Ты все еще в своей комнате, спишь в своей теплой постели и с тобой абсолютно точно все в полном порядке. Так что не говори таких глупостей.       — Если так, то… — Чжан отвел взгляд в сторону, задумчиво закусывая губу.       — То что? Боже, Исин, серьезно, что ты там себе напридумывал?       — Я просто подумал, что, возможно…       — Если бы это было так, я бы сказал тебе, уж поверь.       — Нет, не сказал бы, — Исин серьезно посмотрел на Оле, — у тебя бы просто смелости не хватило.       — Ты не мертв, — четко отчеканил Чондэ, обхватывая лицо молодого человека руками, — ты живее всех живых, и я хочу, чтобы все так и оставалось, а теперь пошли. Тебе определенно нужно проветрить голову.       Он немного присел, подхватывая Исина под колени, и перекинул его через плечо, словно тряпичную куклу.       — Береги голову, я поворачиваю, — заявил Оле, когда Чжан, решивший выпрямиться, цепляясь за пальто, чуть не зацепил головой выступающий угол.       — Черт, — Исин еле успел пригнуться, — если я все еще жив, то точно не твоими стараниями! Ты слишком часто пытаешься меня угробить для человека, который желает мне долгой жизни!       Оле не стал дожидаться, когда Исин закончит свою пламенную речь, поэтому просто прыгнул вниз, перемахнув крутые ступеньки, и приземлился в сантиметре от стены, в которую утыкалась лестница. Чжан от такого прыжка покачнулся и влетел носом в чужую спину, да так, что казалось, даже хрустнули кости, только чьи именно было не очень понятно. Чондэ же невозмутимо развернулся, заставляя Исина уцепиться за него, словно обезьянка, чтобы вписаться в поворот и не улететь в стену.       — Осторожнее! — попросил молодой человек. — Чай не мешок с картошкой тащишь.       — Правда? А весишь ты ровно столько же, — усмехнулся Оле, проходя в кухню, где усадил Исина на стул.       — Знаешь, Оле, — молодой человек будто и не заметил, что его тело переместили в другую плоскость, — есть вещи, которые все еще остаются для меня загадкой.       — Да? — отстраненно спросил Чондэ, уходя в прихожую, за обувью Исина. — И какие же?       — Почему именно Оле-Лукойе?       — В каком смысле? — Оле несколько раз ударил кроссовки друг об друга, чтобы стряхнуть с них грязь, и вернулся на кухню.       — Просто это странно, разве нет? Они не дают твоей душе возможности переродиться, потому что это, мол, опасно, а потом дают тебе огромные возможности и отправляют в этот мир. И это, по их мнению, совсем не опасно?       — На самом деле, — Чондэ присел на одно колено, чтобы надеть на Исина кроссовки, — моя сила действительно велика, но только в рамках определенной плоскости. При кажущемся всемогуществе я весьма ограничен в своих действиях. За мной постоянно присматривают, я пишу отчеты о проделанной работе. Поверь мне, даже если бы я захотел совершить переворот, меня бы остановили раньше, чем я успел бы об этом подумать, а мое влияние на реальный мир совсем незначительное, особенно по сравнению с твоим.       — Я все равно не понимаю, Оле! Что может быть такого опасного в твоей душе, что ей не дают шанса?       — Понимаешь, Исин, дело в том, что душа по определению не может равняться нулю, так же, как она не может быть абсолютным злом или абсолютным добром, таких понятий просто не существует. Одна из чаш так или иначе перевесит, и чаще перевес идет в сторону души. Все это делается для того, чтобы определить жизненный цикл. Если душа скатывается в темноту, значит гниет. Гниение — как чума, если не сожжешь, она будет распространяться бесконтрольно, заражая собой все вокруг. Если пустить все на самотек, нарушится порядок, мир неизменно превратится в хаос.       — Но при чем здесь ты? Ведь ни одна из чаш весов не перевесила другую.       — Путь, петляющий между тьмой и светом, неизменно ведет в ад, — Оле затянул бантик на правом кроссовке и выпрямился, за руки поднимая и Исина. — К несчастью, человеческая история знала слишком много примеров, когда не тем душам давали второй шанс. Знал бы ты, какой беспорядок это наводило. Сколько нитей судьбы оборвалось, скольким так и не было дано начало.       Чондэ развернул Исина к себе спиной и, стянув с себя пальто, ловко надел его на молодого человека, который очень удачно проскользнул руками прямо в рукава с первого раза.       — Нет ничего плохого в том, что я стал Оле-Лукойе. У меня было не так много времени, чтобы узнать этот мир, когда я был человеком, а теперь его вполне достаточно. Я вижу, как стремительно меняется этот мир, и, что парадоксально, при всем этом он остается неизменным. Меняются в нем только лица и условия, суть же остается прежней. Если бы мне было можно, я бы хотел оставить все как есть.       — Мне казалось, что тебе не очень по душе эта работа, — Исин повернулся к Оле, чтобы внимательно посмотреть на реакцию.       — Знаешь, — улыбнулся Чондэ, застегивая на Чжане свое пальто, — в ней есть свои плюсы и свои минусы, как и в любой работе. Да, я недоволен обилием правил, которые контролируют каждый мой шаг, и бумажной волокитой, которая неизменно все это действо сопровождает, но… буду честен, мне это больше по душе. Поверь мне, я вижу в этом больше смысла, чем в том, чтобы из раза в раз проходить через одно и то же. Перерождение, на мой взгляд, самая бессмысленная часть мирового устройства. И самая скучная. Думаю, моя душа принесет больше пользы, если я так и останусь Оле-Лукойе. Может я и не самый лучший работник, зато верен своему делу…       — И тебе не одиноко? — вдруг спросил Исин.       Оле на время замялся, не зная даже, как ответить на этот вопрос. Стоит ли ему сказать правду или можно отделаться каким-нибудь коротким бессмысленным ответом.       — Всем бывает одиноко, Чжан Исин, — мягко улыбнулся Чондэ, — для этого не нужны особые условия. Одиночество — состояние души. Такое же естественное как радость или грусть. Ты, наверно, не задумывался, но ты никогда не услышишь тишину, потому что в твоей голове постоянно звучит собственный голос, и ты никогда не сможешь остаться один, потому что у тебя всегда есть ты сам, тот, с которым ты постоянно разговариваешь, тот, с кем твоя эмоциональная связь сильнее любых других.       — Ты опять уходишь от ответа. Да или нет?       — Да, — выдохнул Оле-Лукойе, обреченно опуская голову.       — Ты так это любишь…       — Люблю что?       — Скрывать самые простые ответы за мишурой бессмысленных и совсем ненужных слов, просто потому что боишься сказать правду.       — Те, кто действительно хотят узнать правду, её обязательно узнают, остальным и этого будет достаточно.       — Ах, пытаешься сделать вид, что проверяешь, насколько в тебе заинтересован человек?       — Нет, я просто… хотя знаешь, не важно, — мотнул головой Оле и отступил на шаг, — идем, ночь не резиновая, нам пора прогуляться.       Оле потянул Исина за рукав следом за собой к входной двери, которую призывно распахнул, впуская в дом прохладу летней ночи. В траве слышалось непрерывное стрекотание, деревья шумели, покачиваясь от щекочущего листья ветра. Луна медным диском висела в небе, закутываясь в пушистые ночные облака.       — Нет, ты скажи мне, что ты там хотел сказать, — не унимался Исин, следуя за Оле попятам.       — Я хотел сказать, Чжан Исин, что искренность, это, безусловно, хорошо, вот только она совсем не означает, что ты должен препарировать свою душу на глазах у первых встречных и выкладывать на бочку все свои тайны.       — Я, значит, для тебя первый встречный? — оскорбленно ахнул молодой человек, резко останавливаясь перед ступеньками крыльца.       — Нет, — обернулся к нему Оле, чтобы посмотреть на по-детски обиженное выражение лица Исина, которое его умиляло, — конечно, ты для меня не первый встречный, но это все равно не значит, что я буду откровенничать с тобой.       — Почему?       — Потому что, Чжан Исин! Просто потому что! Не думай на меня за это обижаться, — Оле-Лукойе поднялся на ступеньку выше, чтобы обвить руками Исина за пояс, и, словно ребенка, потащить вперед.       — Я все равно не понимаю! Мы же друзья…       — О, — протянул Чондэ с насмешкой, — так мы друзья? Конечно, это многое объясняет…       — Хватит издеваться! То было недоразумение!       — Безусловно, это было именно оно. Никак иначе не назвать.       — Так вот, если мы с тобой друзья, — Оле-Лукойе несдержанно прыснул в кулак от таких слов и получил шлепок по животу, — не понимаю, почему ты не хочешь быть со мной откровенным.       — А я и так с тобой предельно откровенен, — проговорил Оле, все глубже погружаясь в траву, которая начинала расти.       — Нет, ты не…       — Я говорю тебе ровно столько, сколько необходимо. Иногда людям нужна определенная дистанция в отношениях, чтобы чувствовать себя комфортно. Люди раскрываются в процессе выстраивания отношений, и делают это куда охотнее, чем если им устраивают допрос. Ты все обо мне узнаешь, если мне будет комфортно, и я буду достаточно готов для того, чтобы открыть тебе другие стороны себя. В конце концов, — Чондэ поставил Исина на ноги, — ты не можешь сказать, что не знаешь обо мне ничего, потому что за все это время, пусть даже незаметно для тебя, я показал себя с той стороны, которую никто и никогда не видел. Ты рад этому?       — Да, — несмело проговорил Исин, зябко укутываясь в пальто. — Я этому невероятно рад. Могу сказать, что и я показал тебе ту сторону себя, которую другие никогда не видели.       — Я знаю, Чжан Исин, — Оле приобнял молодого человека за плечи, улыбаясь, — и это значит, что мы достигли определенного уровня доверия в наших с тобой отношениях.       Повисла неловкая пауза. Исин задумчиво смотрел себе под ноги, расфокусированным взглядом различая в темноте лишь белое пятно кроссовок на своих ногах. Он задумчиво блуждал в своих мыслях, обдумывая уже сказанные или еще не озвученные слова. Чондэ терпеливо ждал, разглядывая лицо Исина сквозь разделяющую их ночь. Грань между двумя их реальностями была настолько тонкой и почти неуловимой, что её существование замечалось лишь тогда, когда на неё натыкаешься. Как отполированное стекло окна, о котором узнаешь, когда впечатываешься в него носом. Эта грань, эта разница между ними, совсем неощутима, пока они не начинают сокращать дистанцию между друг другом.       Чжан Исин все глубже погружался в пучины своего сознания, переставая реагировать на окружающую среду. Поток мыслей уносил его все дальше от Оле, от этой ночи и двора собственного дома. Окружающая действительность размывалась, а потом и вовсе пропадала, теряя значимость своего существования. Для Исина уже не было ничего вокруг кроме него самого и белых кроссовок, на которые он так неотрывно смотрел. Наверно поэтому он не заметил, как настороженно обернулся Чондэ, словно услышал в шорохе травы что-то. Лицо Оле вмиг стало серьезным, в глазах сверкнула настороженность. Он притянул к себе Исина, обнимая его, словно желая защитить от чего-то.       — Что такое, Оле? — Чжан попытался посмотреть на Чондэ, но тот старательно прижимал его голову к своему плечу, не давая её поднять.       — Ничего, — не очень убедительно ответил Оле-Лукойе, озираясь по сторонам. — Идем, — он проскользнул пальцами по рукаву пальто, уверенно подцепляя запястье Исина, — не будем уходить далеко, останемся в пределах двора.       — Здесь особо не разгуляешься, — вздохнул молодой человек, но с готовностью согласился. Не он в этих отношениях принимает решения, по крайней мере, верные.        — Нам хватит места, — Оле остановился прямо напротив Исина, с улыбкой вглядываясь в его лицо.       Чжан было хотел спросить, что это означает, потому что загадочная улыбка говорила о том, что сейчас что-то явно пойдет не так, но только не успел, потому что все уже шло не так.       Трава зашумела еще громче и, несмотря на то, что она уже незаметно стала выше колен, она вдруг стремительно стала расти, за считаные минуты уходя к самому небу, скрывая его. И можно было подумать, что дело именно в траве, но не только она стала расти. И дом, и деревья неподалеку тоже увеличивались в размерах, а, может быть, это Исин с Чондэ уменьшались. Чжан не смог сказать об этом, пока метаморфозы не прекратились.       Молодой человек огляделся, разглядывая внушительного размера травинки, которые сейчас больше походили на молодые деревца. Теперь, в некогда небольшом по размеру дворе, действительно было где разгуляться. Если раньше всю территорию можно было обойти за несколько минут, то теперь, возможно, требовались часы.       — Хорошо, — пробормотал впечатленный Исин, вскидывая вверх голову, чтобы оценить масштаб трагедии.       Его рост теперь был ничтожным, что вместе с трепетом от новых впечатлений внушало и тревогу. Мир, в котором каждый готов поглотить другого, чтобы выжить, не благосклонен к маленьким и слабым. Так всегда думал Исин.       — Что теперь будем делать? Я потерял ориентацию в пространстве, — озираясь, поделился своими переживаниями молодой человек.       — Гулять, — пожал плечами Чондэ, — ничего кардинально не поменялось, дом по-прежнему у тебя за спиной.       — Гулять… вполне своевременное предложение и очень оригинальная идея, только куда гулять? Укажи направление, потому что я в растерянности. Мне темно и непривычно.       — В этом деле направление неважно, — Оле подхватил Исина под руку и повел в произвольном направлении. — Понимаешь ведь, мы не преследуем цели куда-то прийти, так что и направление не особо важно.       — В таком случае идем неважно куда, — согласно кивнул Чжан.       И они просто пошли вперед, сквозь темноту. Оле-Лукойе вел Исина вперед, а тот покорно следовал, не задумываясь о том, куда эта дорога их приведет. И это было наверно в его крови, не выбирать дороги, а следовать за тем, кто её выбирает. Кому-то это могло показаться странным, задавливающим гордость и самостоятельность, только Исин никогда не был горд, и самостоятельным не был тоже. Он страшился своего будущего, но в меру, как любой в его возрасте, когда есть и возможности, и способности, можно выбрать любой путь, только мир слишком шаток, чтобы быть уверенным в своем выборе. Сегодня ты поступаешь верно, а завтра летишь в пропасть, разбивая о неизвестность все свои мечты и достижения. Это как балансировать на канате на высоте тридцати этажей в непроглядный туман. Ты ступаешь наугад и не можешь быть уверен, что под ногой окажется канат, но даже если и он, даже если влился в струю и скользишь вперед, рассекая дымку телом, достаточно всего лишь слабого порыва ветра, чтобы повалить тебя. Есть, конечно, те, кто даже потеряв равновесие и полетев вниз, умудряются вцепиться в канат, удержаться на упорстве, целеустремленности, вот только Исин был не из таких. Он смиренно принимал любой исход, не пытался с ним бороться, и если летел в пропасть, то летел, расправляя руки словно крылья, потому что и это была, какая-никакая, часть его пути.       — Знаешь, — вдруг сказал Исин, прижимаясь к Оле, — я бы хотел еще полетать перед тем, как все это закончится.       — Полетать? — задумчиво переспросил Чондэ, прикусывая губу. — Хорошо, в следующий раз полетаем, почему бы нет.       Исин лишь тихо вздохнул. Не то чтобы он был против ждать следующей ночи, просто сейчас, казалось, ему это было нужнее, чем завтра. Он хотел снова в ночное небо, где встречный ветер бьет в лицо, воздух упруго струится под крыльями, густея при каждом взмахе так, что по нему можно ходить. Там, среди россыпи звезд, казалось спокойнее, чем здесь, легче, чем здесь. Все из-за ветра. Он выдувал ненужные мысли. Сознание становилось кристально чистым, душу ничего не тяготило. Груз слетал с плеч, потому что не мог там держаться во время полета.       Оле повернулся, чтобы посмотреть на разочарованное лицо Исина и мягко улыбнулся, потрепав его по волосам.       — Да не волнуйся ты так, никуда от тебя твои крылышки не денутся, — успокаивающе произнес он. — Полетаешь обязательно, только в другой раз. Не обижайся, но сегодня я бы тебе крылья не доверил. Кто знает, что тебе в голову взбредет. Опять бунтарство подростковое в тебе взыграет, усвистишь куда-нибудь, а я потом ищи тебя. В темноте летать опасно, особенно без луны, особенно без меня.       Исин лишь фыркнул, выражая тем самым все свое несогласие с необходимостью контроля. Ему ведь казалось, что нет ничего плохого или сложного в том, чтобы летать. Просто машешь крыльями и все.       — Что ты фыркаешь? Это опасно, между прочим! Не хочу тебя потом от земли или еще чего-нибудь отскребать. Если ты на тот свет собрался раньше времени, то давай не в мою смену, хорошо? Не хочу в этом участвовать. Вот получишь права и разрешения на полеты, и убивайся, сколько хочешь. Все равно к тому времени ты умереть не сможешь. Больше одного раза за жизнь, как правило, не умирают.       — Как будто я могу умереть сейчас, — буркнул Чжан в сторону.       — Еще как можешь, это же тебе не сон…       — Что? — Исин резко остановился. — В смысле «не сон»?       — О, я не сказал тебе, да? — Оле виновато нахмурился, скрывая за этим выражением лица тот факт, что он вообще-то не собирался об этом говорить.       — Нет, как-то не сказал… Что это значит?       — Помнишь, я говорил тебе о том, что сон — это сложная материя, вроде другой реальности или что-то в этом роде?       — Что-то такое припоминаю…       — Так вот, когда твое тело засыпает, это вполне себе физическая потребность, к которой я отношения не имею от слова «совсем». И вот когда твое тело засыпает, душа твоя бодрствует. Она никогда не спит. И остается заперта в своем теле, в бесконечной непроглядной темноте. Сон без снов. И дело в том, что когда ты маленький, твоя душа не очень привязана к телу, это с возрастом она начинает к нему прирастать, а когда ты ребенок, она спокойно покидает его. Поэтому я и прихожу в основном к детям. Я либо не даю им возможности покинуть тело, открывая черный зонт, либо провожаю в сон, в другую материю, в которую сами они попасть не могут, открывая цветной зонт. Вот такая вот интересная технология.       — И если я не сплю, в смысле, не во сне, то где я тогда?       — Между.       — Между? — удивился Исин.       — Да, это тонкий слой, разделяющий множество реальностей, вроде твоей. Единственное место, где все они соприкасаются. Вроде коридора с множеством дверей. Мир между мирами.       — Но… все это выглядит как сон… я имею в виду, это очень похоже на реальность, но в то же время все так нереально…       — Это надстройка над твоим миром, понимаешь, вроде нового слоя, который открывает тебе возможности, ограниченные твоей реальностью, твоим телом, которое мешает тебе сюда попасть. Это, на самом деле, все тот же мир, только с большими возможностями. Мы им стараемся особо не пользоваться, разве что как коридором, потому что все, что происходит в надстройке, непосредственно влияет на реальность, к которой она привязана. Но я читер, а это зона нейтральная. Во многие миры меня не пускают, но запретить мне находиться здесь никто не может, так что я пользуюсь.       Чондэ расплылся в игривой улыбке, в которой отражалось все довольство собой и своими шалостями. Вероятно, это была заслуга его опыта, потому что он так умело обходил систему, существуя везде и нигде. Он одновременно брал от жизни все и был ограничен в своих возможностях.       — Ты же говорил, что не можешь влиять на реальность, но теперь ты говоришь, что вполне на это способен, — с сомнением нахмурился Исин.       — Я сказал, что мое влияние на этот мир очень ограничено. Я все так же могу колдовать, летать на зонтике по городу у всех на виду как гребанная Мэри Поппинс, но вряд ли это повлияет на мир. Кстати, о Мэри Поппинс…       — Она была Оле-Лукойе? — с сомнением поинтересовался Исин, пристально глядя на Чондэ.       — Ну, она была не просто Оле-Лукойе, — осторожно начал Оле, — вообще-то… это был я.       — В смысле? — не понял Чжан.       — Это была просто шалость, — стал оправдываться Чондэ, — первые сто лет самые сложные, понимаешь. Скука смертная была, вот я решил развлечься… в общем, история долгая, но к чему я это? — он задумчиво нахмурился. — Ах да, к тому, что я вроде как проделывал такое и не раз, но мир все еще твердо стоит и рушиться не собирается, поэтому я и говорю, что мое влияние меньше твоего.       — Меньше моего? В смысле? Оле, Мэри Поппинс стала культовым персонажем, это по-твоему не влияние?       — В смысле, Чжан Исин? Это мне говорит человек, который одним своим криком вырубил с десяток стражников даже при том, что не заступил на пост! В сравнении с этим мои шалости все еще шалости… К тому же, если уж мы заговорили о персонажах, обо мне-то всего пару книжек написано. Никто даже не знает о моем существовании толком. То ли дело Смерть. Вот это действительно всем персонажам персонаж. Любой уважающий себя деятель искусства хоть раз да о Смерти заговорит, интерпретирует и представит широкой общественности, и хоть бы один вспомнил о бедном недооцененном…       — Шкодливом, — помог ему Исин, пополняя список прилагательных.       — … Оле-Лукойе, — закончил Чондэ. — Обидно, знаешь ли. Я вкалываю не меньше!       — Хорошо, хорошо, но почему Мэри Поппинс? В смысле, ты действительно был девушкой или это просто художественный ход?       — Был, — подтвердил Оле, — в те времена с детьми мужчины не нянчились.       — Но как ты…       — Да так же, как и всегда, — пожал плечами. — Обычно детям я предстаю в образе старика — это классика. Старикам доверяют больше, да и уважали раньше старость, не то, что сейчас. Я сам выбираю, кем мне быть. Это как надеть маску. С тобой только такое ни разу не прокатило, хотя, думаю, дело в том, кто ты есть. Ты видишь сквозь, видишь сущность, поэтому с тобой обманные маневры не работают.       — Ааааа, — с пониманием протянул Исин, — так вот почему тогда ты так удивился…       — Ага, — кивнул Оле, — в любом случае, Чжан Исин, к чему я обо всем этом заговорил. Ты можешь умереть. Если умирает душа, то это с концами, её нельзя реанимировать. Знаешь истории о людях, которые уснули и не проснулись?       — Твоя халатность? — молодой человек с подозрением прищурил глаза.       — Эм, — Чондэ нервно дернул мочку уха, опуская взгляд, — бывало, конечно, но сами виноваты. Я был бессилен. Сделал все, что смог.       Он вскинул вверх руки, как бы снимая с себя всю ответственность за произошедшее когда-то.       — Ох, Оле, Оле. Ну что ж ты…       — Я был новеньким, — резонно заметил Оле-Лукойе, — еще не освоился, не знал, что к чему.       — Но разве душа не бессмертна? Что бывает с теми, кто вот так свои души угробит, — Исин чуть понизил голос, чтобы добавить тише, — потому что кто-то за ними не уследил?       — Ничего, отправляются в расход. Души вовсе не бессмертны, у них есть жизненный цикл. Я ведь говорил, ты чем слушал?       — Ты говорил, что со смертью тела душа не умирает…       — Да, но потому что жизненный цикл у неё дольше, чем у человеческого тела. Рано или поздно её все равно похерят обстоятельства, она выйдет из строя и отправится на переработку. А до этого её будут просто отрезать от мертвого тела, выстирывать, как рубашку, чтоб ничего от прошлой жизни не осталось, и засовывать в новое тело. Бессмысленный круговорот, который называется мировым порядком. Так уж устроено, повелось с давних времен, поэтому никто не спрашивает «а зачем?», просто делает так, как заведено.       — Получается, что Смерть вовсе не убивает?       — Нет, убивает, конечно, но когда душа в негодность придет. Это как выбросить мусор. Вроде неработающей лампочки или сломанного компьютера. Жалко, конечно, но что поделать, пользы никакой. Если понимать, что смерть это не бесповоротный конец, то она выглядит весьма гуманной, не находишь?       — С этой точки зрения — да, но не с человеческой. Смерть есть смерть.       — Это как перейти на новую ступень. Из садика в школу, из школы в институт, а там во взрослую жизнь. На каждой ступени ты что-то теряешь, иногда даже себя, но воспринимаешь это как непрерывный путь. Так что смерть вовсе не смерть, ты лишь переходишь в другую плоскость, как та, в которой мы сейчас. Привыкай, тебе потом здесь работать.       Исин огляделся, рассматривая высокие стебли травы, покачивающиеся прямо над его головой. Они исчезали в темноте и только по тому, как они царапали усыпанное звездами небо в тусклом лунном свете, который терялся в редких облаках, можно было оценить их реальный размер.       — Что, прямо здесь? — с иронией спросил Чжан.       — Ну, не прямо здесь, а вообще, — Оле-Лукойе замахал руками, пальцем вырисовывая круги вокруг себя и над собой, чтобы показать радиус, — вот везде здесь. И еще дальше.       — Да понял я, понял, — засмеялся молодой человек, опуская руку Чондэ, которой он продолжал размахивать, но уже медленнее. — Свой угол-то у меня будет? Ну, место, где я смогу отдохнуть или…       — Будет, — кивнул Оле, — у тебя много таких мест будет. Ты станешь самым ценным работником, так что… не переживай, все у тебя будет. Все и даже больше.       Молодой человек мягко улыбнулся, чуть нагибаясь, чтобы держать руки Чондэ опущенными, и заглянул в его черные глаза, которые, несмотря на темноту, были четко различимы, словно бы сверкали и искрились изнутри. Все эти, казалось бы, бессмысленные и дружеские разговоры, такие простые, без натяжки, приносили успокоение. Оле-Лукойе был тем, кто делал даже самые сложные вещи простыми. Он открывал мир с новой стороны, показывал его глубину, подводные камни, но для Исина это не было обременительным. Невероятным — да, но ни в коем случае не трудным. Потому что Чондэ был рядом, потому что именно он был тем, кто раздвигал границы возможностей, давал заглянуть под пелену тайны, указывал на мерцающее вдалеке будущее. Эта мысль, нет, истина, выжженная на подкорках сознания, не давала покоя. Все потому что это Чондэ. Без него бы Исин не справился. Он был в этом уверен. Он бы не смог примириться, не смог принять, а теперь он верил и был готов.       Чжан прикрыл глаза, делая глубокий вдох, чтобы сохранить самообладание. Таким ярким и страстным было сейчас желание поцеловать Оле, что он переставал доверять себе. Это давало понять, что прошлой ночью ничего не было ошибкой, и не под влиянием момента в нем возникло это желание. Оно было давно, просто ему не давали возможность прорваться. И не то, чтобы Исин не знал о нем раньше, просто не хотел признавать и верить в его правдивость. Не хотел думать об этом именно в таком ключе.       — Слушай, — вдруг осенило Исина внезапной мыслью, проскочившей между бесконечными метаниями, — я только сейчас понял.       — Что именно ты понял только сейчас? — удивился Оле. — Я наговорил тебе достаточно, мне хотелось, чтобы ты усваивал это сразу.       — Ты говорил мне, что не можешь наколдовать что-то материальное, но получается же, что можешь.       — Могу, просто не делаю этого.       — Почему? Если можешь, так почему не делаешь?       — Знаешь, Чжан Исин, ты ведь тоже можешь грабить и убивать, но не делаешь этого. Почему?       — Потому что так нельзя.       — Потому что тебе сказали, что так нельзя. Ты руководствуешься правилами.       — Так тебе правила запрещают?       — Не совсем они, скорее опыт. Понимаешь, если узнают, что я могу наколдовать что угодно безвозмездно, от меня не отстанут. Человеческая жадность не знает предела. За мной будут гоняться, как за Синей птицей. У золотой рыбки или у джина есть лимит, а у меня нет. Никаких ограничений, проси что хочешь. Добрый Оле-Лукойе все исполнит. Поверь мне, проще сразу сказать, что я этого не могу, чем потом объяснять почему я могу, но не делаю.       — Резонно, — согласился Исин.       — Кстати, у золотых рыбок и джинов нет лимита. Официально количество желаний не ограничено, но они делают так же как и я. Опыт, знаешь ли. Так что если встретишь, проси по полной, но не говори, что это я тебе сказал.       Оле-Лукойе заговорчески подмигнул Исину, расплываясь в лучезарной улыбке. Сейчас Чжан в полной мере осознавал, что Оле-Лукойе, которого он видел в первую ночь, и Ким Чондэ, который стоит сейчас перед ним, это две разные грани одного и того же человека. Оле был серьезен и мудр, всегда спокоен и собран, Чондэ же был шаловливым мальчишкой, которого тянуло на приключения. Исин не мог сказать, какая из этих граней ему больше по душе, скорее именно их сочетание в одном человеке делало Оле таким замечательным. Его личность имела глубину, делала его настоящим, живым и безумно притягательным для таких, как Исин.       — Зачем мне рыбки и джины, когда у меня есть ты? — молодой человек почти что повис на руке Чондэ, игриво улыбаясь. — Оле, ты ведь исполнишь мое желание, если я тебя об этом попрошу?       Оле-Лукойе попытался по-родительски строго нахмурить брови и серьезно посмотреть на Чжана, готовясь дать решительный отказ, только видно было, что он не мог противостоять щенячьему взгляду наглых глаз. Исин будто прекрасно знал, что ему не могут сказать «нет», потому что это выглядело бы бесчеловечным. Горе тому человеку, кто посмел бы отказать Чжан Исину. Он будет заклеймен предателем и врагом народа.       — Что ты хочешь? — сдался Чондэ, устало выдыхая. — Внушительный счет в банке? Особняк? Замок? Три дорогих машины из тех, что сейчас в моде? Собственный остров? Хочешь, я заполню твою комнату золотыми монетами, чтобы ты в них плавал?       — Нет, — мотнул головой Исин, — не надо мне этого. Не было у меня этого никогда, так и не надо. Обойдусь.       — А что ты хочешь? — удивленно вскинул бровь Оле. — Мир во всем мире? Не умирать? Ты ведь понимаешь, что что-то подобное не в моей власти.       — Нет, об этом тоже просить не буду…       — А что тогда?       — Я хочу, — он чуть потянул Чондэ за руку, чтобы тот наклонился, и почти прижавшись губами к уху, прошептал свое желание. Шепот его затерялся в шелесте травы и завывании ветра.       Оле-Лукойе слушал внимательно каждое слово, просачивающееся в его сознание, и словно не мог поверить в то, о чем его просят. Если бы не темнота, можно было заметить, как зрачки Чондэ расширились. Он еле заметно сглотнул, сжимая слегка руки в кулак.       — Чжан Исин, ты издеваешься? — спросил ошарашенный Оле, когда молодой человек закончил говорить и, с игривой улыбкой на губах, отступил на шаг.       — Ни в коем разе, — засмеялся молодой человек и, сцепив руки у себя за спиной, направился дальше, словно ничего не говорил.       — Я не собираюсь это делать…       — Да? Ну что ж, это было ожидаемо, — пожал плечами Исин, — попытаться-то стоило. Каким бы ни было желание, ты бы нашел сотню отговорок, чтобы его не исполнять…       — Но это-то совсем другое! Может лучше Бэймакса? Большого такого… как настоящий будет.       — Нет, не хочу, — отрезал молодой человек.       — Тогда может быть…       — Нет! — Исин резко остановился, чтобы обернуться. — Хватит, я сказал тебе о том, что хочу. Я не ожидал, что ты это выполнишь, так что… просто забудь. Мне ничего больше не надо.       — Чжан Исин, ты же понимаешь, что я просто не могу…       — Не хочешь, — поправил молодой человек, — потому что, к несчастью, ты можешь.       — Ты точно издеваешься, — словно ребенок заныл Чондэ, — это выше моих сил!       — Ну и… — Исин замолчал, прислушиваясь к шорохам, которые казались неестественными и становились все громче, — забудь. Что это? Ты слышишь?       — Да, — Оле-Лукойе настороженно вслушивался в звук, но, видимо, не распознал в нем опасности, потому что быстро успокоился, — отойди лучше.       — Что? — непонимающе обернулся на него Чжан. Он не был настолько глуп, чтобы понять, что отойти нужно, но достаточно озадачен, чтобы не знать, куда именно ему нужно отойти.       — С дороги, говорю, отойди, — спокойно попросил Оле, взмахивая рукой, чтобы заставить Исина подвинуться, — пройти мешаешь.       — Кому мешаю? Тебе что ли? — удивленно переспросил молодой человек.       Чондэ, с немым укором, отрицательно помотал головой и, вскинув руку вверх, пару раз ткнул пальцем, указывая на что-то за спиной Исина, для полной убедительности, одними губами шепнув: «ему».       Чжан нахмурился и очень медленно обернулся, сталкиваясь почти нос к носу с жуком-носорогом. Несколько секунд молодой человек смотрел в глаза-бусинки, прежде чем понял, что происходит.       — Ааааааааа! — неистово закричал Исин. Он поспешил отскочить назад, но запутался в своих ногах и повалился на землю. При этом он продолжал жалобно вскрикивать и пятится, словно жук собирался его съесть, хотя тот не предпринимал никаких попыток. Оле же спокойно стоял и наблюдал за происходящим, скрестив на груди руки. Кажется, его очень занимало это зрелище.       — Простите, — неожиданно очень вежливо пробасил жук, — вы могли бы не кричать?       Глаза Исина расширились от ужаса. Голос скатился на нижние ноты и оборвался, а юноша продолжал сидеть на земле, в отчаянии цепляясь за штанину Оле, с открытым в немом крике ртом.       — Он разговаривает, черт возьми! — с трудом выговорил Чжан, подрагивающим от страха голосом. — Оле, он разговаривает!       — Ну да, — Оле-Лукойе подхватил Исина под руки, чтобы поднять его с земли, — перестань так бурно реагировать, это как минимум неприлично.       — Но он разговаривает, Оле! — страстно заговорил Чжан, как только его поставили на ноги. — Понимаешь? Жук разговаривает!       — А почему он не должен?       — Потому что он жук! — закричал Исин, вцепляясь в рубашку Чондэ.       — Знаете, — подал голос жук, — это очень обидно. Почему все так предвзято относятся к жукам? Несправедливость и дискриминация!       — Оле, он только что обвинил меня в дискриминации, — Чжан ошарашено посмотрел на Оле-Лукойе глазами полными растерянности, — жук обвинил меня в дискриминации! Я оскорбил жука до глубины души! Я ужасный человек!       — Простите его, — с мягкой улыбкой заговорил Чондэ, — он не хотел вас обидеть, просто он у меня немного дурачок, не обижайтесь на него. Он первый раз сталкивается с жуком лицом к… кхм, лицу, поэтому не знает, как себя вести.       — Вот значит как, — с пониманием проговорил жук, — вероятно, я напугал его? Что ж, прошу прощения за это.       — Да все в порядке, — усмехнулся Оле, поглаживая по спине ошарашенного Исина, который смущенно к нему жался и утыкался лицом в плечо. — Эй, Чжан Исин, тебе бы тоже стоило извиниться.       — Простите, пожалуйста, — тихо буркнул молодой человек, чуть поворачивая голову. Смотреть на непривычно огромного жука, который еще и разговаривает, он был не очень готов. Совесть начинала корить его за каждое случайно или нет убитое насекомое в своей жизни.       — Это ваш сын? — неожиданно для молодых людей, вдруг спросил жук.       — Эм, — Чондэ расплылся в фальшиво-приветливой улыбке, — да, что-то вроде.       — Он, кажется, действительно меня боится…       — Просто стесняется перед незнакомцами… а что вы делаете здесь в такой поздний час?       — Ранний, я бы сказал. Утро близится, так что я иду на работу.       — И действительно, — проговорил Оле, вскидывая голову вверх, — уже скоро… в таком случае, не смеем вас больше задерживать. Удачного дня, будьте осторожны по пути.       — И вы. До свидания.       — Всего доброго, — Оле-Лукойе чуть наклонил голову, — давай, Чжан Исин, попрощайся с господином жуком.       — До свидания, — все так же смущенно буркнул молодой человек. Чондэ одобрительно погладил Исина по голове.       Жук, немного потоптавшись на месте, неспешно двинулся дальше по своим делам, исчезая в траве. Только когда он ушел на достаточное расстояние, Чжан все же осмелился поднять голову.       — И чего ты? — с еле заметным осуждением посмотрел на него Оле.       — Жуки пугающие, — констатировал Исин, — особенно когда они такие большие.       — Ничего в них нет страшного. Они вполне себе добродушные и вежливые.       — Вот теперь я чувствую себя ужасным человеком.       — Почему?       — Я столько их раздавил за свою жизнь… не специально, конечно, но все же.       — Мир опасное место, — пожал плечами Оле, — так бывает. Мне однажды довелось побывать в стране великанов. Так меня там тоже чуть не раздавили. Я, правда, злобы не таю, сам виноват. Когда ты маленький, стоит быть внимательнее и смотреть по сторонам. Жизнь — это твоя забота, никто не должен думать о тебе, кроме тебя самого. Правильно же говорят, хочешь жить — умей вертеться. И уворачиваться.       — Ты иногда такие забавные вещи говоришь, — усмехнулся Исин, — но мне от них становится легче.       — Подумай о том, скольких тебе еще предстоит убить, — со знанием дела заявил Оле, — по сравнению с этим, кучка жуков всего лишь цветочки.       — Вот зачем ты так? — страдальчески вздохнул молодой человек. — Можно было и промолчать! Ни капли лучше ты сейчас не сделал!       — Да брось, — усмехнулся Чондэ, — относись к этому проще. Все это естественный порядок вещей. Просто прими это.       — Просто прими это, — передразнил его Исин, кривляясь, — бебебе. Пойдем, давай, утро скоро, а у меня в доме бардак!       — Сказал же, не переживай об этом. Я все приберу.       — Да от тебя дождешься, — хмыкнул Чжан и пошел в сторону, где, по его мнению, находился дом.       Оле лишь криво усмехнулся, но отвечать на такой выпад не стал, посчитал бессмысленным. Он просто последовал за Исином, держась на шаг позади, словно дал ему шанс в этот раз вести его, хотя прекрасно знал, что они движутся в неправильном направлении.       — Ты не замерз?       — Нет, — коротко ответил Чжан, просовывая руки в бездонные карманы пальто. Ему было тепло, даже несмотря на то, что шея, да и грудь немного, были открыты для холодного предрассветного ветра. Он вовсе не ощущался на коже, его присутствие улавливалось только в волосах.       Дальше дорога продолжалась в молчании. Исин снова погрузился в свои мысли, раздумывая над происходящим, и было ощущение, что эта ночь утомила его больше всех предыдущих. Возможно, дело было в том, что сонным Исин был с самого начала, а, может быть, это было из-за огромного потока информации, которые вывалили на него сегодня.       Прогуливаясь вот так по этому миру, ничтожно крохотным, среди травы, в слабом лунном свете, Исин думал только о том, что слишком легко воспринял все происходящее с самого начала. Вряд ли есть еще хоть кто-то, кто так же беспечно кинется вслед за незнакомцем, который пробрался в дом и что-то очень загадочно и невнятно втирал о мировом устройстве и своих обязанностях. Вряд ли есть еще хоть кто-то, кто не выставил бы Оле-Лукойе за дверь после всего, что он сказал и сделал. Исин не знал, почему он не один из тех, кто поступает в таких ситуациях нормально, как и все. Дело ли в безграничной вере в правильность и в искренность, а может быть в его привычке плыть по течению и принимать все, что с ним происходит как данность, не сопротивляясь, неизвестно.       Ответ пришел сам собой. Только пришел он вовсе не Исину. Оле-Лукойе прекрасно знал, почему все сложности, с которыми он мог столкнуться, вдруг упростились.       Все потому что для Чжан Исина это сон.       Не важно, что скажет или сделает Оле-Лукойе. Когда на утро Исин проснется в своей кровати, а позже вернется к своей обычной жизни, которой жил раньше, все это просто растворится в его памяти, словно сон. Ровно так же, как раньше. Он никогда не сможет поверить в реальность происходящего, пока два этих мира не станут для него одним.       Пока существуют две одинаковые реальности, можно с легкостью отвергнуть менее привлекательную, назвав её вымыслом. К несчастью, этой реальностью была та, в которой находился Оле.       — Зачем вообще нужны сны? — Исин остановился посреди дороги словно вкопанный.       — То есть как это «зачем»?       — Смотри, это… пространство, вполне мне заменяет сон, я даже не могу отличить, так зачем нужны «сны», если и одного междумирья достаточно?       — Сны, дорогой мой, не какой-то Диснейленд, — строго, словно учитель, заговорил Оле, будто бы его задели слова, — они выполняют вполне определенную функцию.       — Какую?       — Обучающую. Именно в снах душа привыкает к новому телу, имени и жизни. Именно здесь она учится жить в этом мире заново.       — Почему они не могут делать это здесь? Разве не логичнее было бы…       — Здесь они могут повлиять на ход событий. Помни, что мы говорим о непоседливых детях, которые не знают границ дозволенного. Это как выпустить их в джунгли, надеясь, что они чему-то научатся и при этом не наворотят гор.       — Звучит все равно бессмысленно, — раздраженно махнул руками Исин, поправляя тем самым съехавшие рукава. — Ты им роботов и Годзилл в снах показываешь, как это их учит жить в реальном мире?       — Ох, конечно, для тебя это кажется бессмысленным, потому что ты начал с середины, — вздохнул Оле, поправляя пояс штанов. — Давай-ка начнем с самого начала. Есть я, и есть Смерть.       — Это мы уже проходили.       — Ты слушай. Тема одна, нюансов много. Мы встречаем души по разные стороны. Я встречаю и провожаю их в этом мире, подготавливая к тому, что их ждет. В этом плане я больше как надзиратель. Я прихожу, когда нужен, и ухожу, когда во мне не нуждаются.       — Что значит «провожаешь»? — задумчиво пробормотал Исин. Ответ, казалось, был очевиден, но ему бы хотелось уточнить.       — Показываю им сны перед смертью, чтобы подготовить к ней.       — А, — усмехнулся Чжан, искоса глянув на Оле, — так поэтому ты ко мне пришел, да? Чтобы к смерти меня подготовить?       — Да, можно и так сказать. Если бы ты мог видеть сны, то именно так все и было.       — А я не могу? — с сомнением спросил Исин.       — Вообще-то, — протянул Оле-Лукойе, словно не решаясь это говорить, — нет, ты не можешь их видеть. И никогда, кстати, не видел. Доступ к этой материи тебе закрыт.       — Это из-за того, что я стану Смертью?       — Схватываешь на лету! — Чондэ одобрительно хлопнул Чжана по плечу.       — Но почему так, Оле?       — Потому что не в этой жизни твой смысл, основная твоя задача будет дальше, а раз так, нечего тратить на тебя ресурсы.       — Ценный работник я, значит? — хмыкнул Исин. — Так себе отношение ко мне, раз я так ценен.       — Ты пока еще не работник, так что давай как-нибудь сам. Такая вот политика партии. Но ты не огорчайся, — Оле обнял молодого человека за плечи, — дело ведь даже не в пренебрежении к тебе, а в том, что так, наверно, будет даже лучше.       — Чем это?       — Просто понимаешь, сны… они немного бесконтрольны. Они подчиняются тебе. Ты управляешь ими сознательно или бессознательно. В них отражаются твои страхи, желания и так далее. Зачастую они бывают сумбурны и контролю не поддаются. Особенно в детстве. Мы ведь уже выяснили, что душа твоя имеет огромную силу, поэтому вероятность, что ты там чего-нибудь учудишь, да такое, что все мироздание по швам затрещит, очень велика.       — Я действительно такой пугающий?       — Я бы сказал, что ты опасный. В любом случае, мне кажется, твою опасность преувеличивают. С тобой вполне можно общаться, не опасаясь, что ты убьешь, но злить тебя я бы не советовал никому…       Исин поджал губы, но ничего не сказал. Обидно было, конечно, только что он мог поделать с тем, что его жизнь складывается именно так. Если бы Оле ничего не сказал, он бы и не узнал вовсе.       Словно чувствуя подвешенное состояние Исина, Чондэ прижал его к себе, крепко обнимая. Может быть, он и ошибся, придя сюда, но он не мог остаться в стороне. Как ни крути, каждый, кем бы он ни был, нуждался в помощи. Оле не мог ничего изменить, и это угнетало его не меньше.       — Не придавай этому особого значения, Чжан Исин, — успокаивающе шептал Чондэ, — все это не так страшно, как тебе может показаться. Я знаю, этого не достаточно, но я с тобой. Я рядом. И если ты не можешь справиться с этим один, давай сделаем это вместе, хорошо?       — Мне этого вполне достаточно, — молодой человек прижался к Оле словно котенок, — более чем достаточно.       Исин бы мог стоять так вечно. Он плавился в этих объятиях, которые окружали его теплом, чувствовал, как бьется сердце Чондэ, и ему вдруг захотелось спросить, как такое возможно, что он может слышать чужое сердцебиение, ощущать пульсацию крови у души. Только он не спросил, решив оставить этот вопрос без ответа. Да и еще множество других, которые все еще крутились в его голове, потому что чем больше он спрашивал, тем меньше был уверен, что хочет знать ответ.       — Думаю, нам пора вернуться к нашему обычному размеру, — нарушил молчание Исин, — мне странно быть таким маленьким. Это немного угнетает.       — Да, думаю пора, — согласился Оле-Лукойе, выпуская Чжана из объятий.       Это навсегда останется для Исина странным и немного неловким, потому что очень непривычно просто взять и начать расти или уменьшаться. Без зелий, заклинаний, без волшебного «прынь», просто вдруг менять свой размер. Это даже не ощущалось. Не было ни боли, ни покалывания, словно бы и не они менялись, а весь окружающий мир. Он неуловимо, очень медленно становился все меньше. Наверное, именно в этом и был секрет его безграничности. Когда ты маленький, даже этот мир ощущается для тебя иначе. Исину вдруг захотелось вскрикнуть «остановись», чтобы задержать это мгновение неизведанности. Когда ты большой, многие вещи не замечаются. Исин не хотел обратно в мир, который был для него привычен. Он был слишком ограничен.       — На помощь!       Исин нахмурился. Он посмотрел на Оле, но тот был все так же спокоен. Кажется, показалось.       — Помогите!       Нет, сейчас точно не послышалось. Исин повернулся на звук, пытаясь понять, что это. Больше было похоже на писк или скрип. Слова не угадывались. Чжан снова посмотрел на Оле и в этот раз, тот, кажется, тоже что-то услышал.       — Ты тоже слышал? — настороженно спросил он.       Оле вскинул вверх указательный палец, призывая молчать, и прислушался к звукам. Вокруг стояла тишина. С каждой секундой Оле-Лукойе хмурился все больше. Он пытался отыскать источник звука в этой темноте, но ничего не выходило, потому что звука просто не было. Ориентироваться было не на что.       — Помогите! — снова вскрикнул кто-то, но уже тише и совсем жалобно.       — Там! — с лету распознал Чондэ и кинулся в траву.       Исин с опозданием побежал следом, на время теряя из виду Оле-Лукойе. Сейчас их рост был значительно больше, он достигал почти что 10 сантиметров, но передвигаться, как оказалось, стало только труднее. Теперь нужно было продираться сквозь траву, которая мешала больше, чем темнота. Исин мог ориентироваться только на её шорох, но этого было не вполне достаточно, потому что сам он создавал не меньше шума.       С каждым шагом Чжан неумолимо приближался к своему дому. Тот возник перед ним совершенно неожиданно, громадиной возвышаясь над травой. Отсюда он казался действительно впечатляющим и в чем-то даже походил на неприступный замок, хотя на самом деле был сравнительно небольшим по размеру и ветхим домом.       Нагнать Оле удалось только у самого крыльца, где он растерянно оглядывался. Криков больше слышно не было и теперь определить местоположение того, кто звал на помощь, было трудно.       — Ну, что? — спросил Исин, задыхаясь.       Чондэ пожал плечами и продолжил озираться.       — Эй! — крикнул молодой человек, заставляя Оле поморщиться. — Спасатели здесь! Кому нужна помощь? Подайте голос!       — Мне! — послышалось из-под крыльца. — Я здесь!       Оле-Лукойе неспешно двинулся вперед. Под крыльцом было совершенно темно, от чего Исин медлил туда ступать.       — Я тебя здесь подожду… — неуверенно сказал он. В отличие от Оле, он в темноте был абсолютно бесполезен.       Чондэ сделал неуловимое движение рукой в сторону. В его сжатом кулаке что-то ярко вспыхнуло, освещая темноту. Он осторожно разжал пальцы, выпуская комочек света, похожий на пушистый шарик. Несмотря на небольшой размер, светил он ярко, и этого было вполне достаточно, чтобы осветить путь в пять шагов.       — Или нет…       Исин двинулся вперед, предусмотрительно прячась за спину Оле. Так ему было проще и спокойнее перемещаться в этом незнакомом для него месте.       Они прошли почти до самой стены дома, то поднимаясь то опускаясь по комьям земли. Иногда они поднимались так высоко, что приходилось пригибаться, чтобы не царапать крыльцо своей макушкой. Чем дальше они пробирались, тем отчетливее слышали чей-то жалобный и очень тихий писк.       Оле-Лукойе остановился у самого основания дома, преграждая Исину дорогу дальше. Кто-то был прямо перед ними, но разглядеть его не получалось. Чондэ не шевелился.       — Что там? — с интересом спросил Чжан, выныривая из-за плеча Оле.       — Мышь, — сухо констатировал Чондэ.       — Мышь? — удивился Исин и отступил на несколько шагов в сторону, чтобы тоже это увидеть.       И действительно, из небольшой дыры в основании стены торчала задняя часть мыши. Её хвост нервно подрагивал вместе с лапками, которыми она пыталась протолкнуть себя дальше.       — Застряла, — со вздохом проговорил Оле.       — Это все потому, что кто-то слишком много ест, — вторил ему Исин, тоже вздыхая.       — Уважаемая, — Чондэ подошел к самой стене, чтобы его было лучше слышно, даже немного наклонился, — вам вперед или назад?       — Мне бы куда-нибудь, — пискнула мышка, и изо всех сил попыталась протиснуться вперед, но, как и до этого, безрезультатно.       — Думаю, что ей нужно вперед, — поделился своими наблюдениями Исин, подходя ближе. — Давай потянем назад.       — Чертовски логично, Чжан Исин, — всплеснул руками Оле.       — Да, — кивнул молодой человек, — это очень логично, учитывая, что нам нужно вытащить ту часть, которая прошла, а не впихнуть ту, которая не проходит.       — Я бы была признательна, если бы вы сделали хоть что-нибудь…       Оле-Лукойе с Исином переглянулись, подтянули рукава, чтобы те не мешались и подхватили под задние лапки мышь с двух сторон. Мышь болезненно пискнула, когда её несколько раз очень энергично дернули назад, но так и осталась в стене.       — Так, — протянул Оле, чуть удобнее перехватывая, — давай еще раз. Раз, два, взяли!       Они снова что есть силы потащили её назад, упираясь ногами в землю. Мышь по-прежнему была в стене.       — Не пойдет, — вздохнул Исин, падая на землю, — неудобно.       — Попробуем за хвост? — предложил Чондэ.       — Нет, только не за хвост! — испугано пискнула мышь.       — Тогда, — Оле кивнул головой, призывая Чжана снова встать в исходную позицию, — выдохни! Раз, два, взяли!       Мышь покорно выдохнула и с усилием втянула живот, на который так неудобно давила узенькая дыра в стене. В этот раз, кажется дело пошло. Очень медленно пушистое тельце стало протискиваться назад. Было больно, но мышь героически терпела. Как только был преодолен критический рубеж, сдерживающий тельце в таком неудобном положении, мышь практически вылетела назад, словно ракета, и рухнула на землю, повалив следом Исина с Оле.       — Вот и все, — констатировал молодой человек, разглядывая деревянные балки крыльца снизу.       — Тебя там насмерть придавило, что ли? — меланхолично спросил Оле, который так же валялся на земле, вглядываясь вверх.       — Ох, простите! — спохватилась мышь, и попыталась встать, что с её пышной комплекцией вышло неуклюже.       — Да нет, нет, лежите, — спокойно проговорил Исин, — со мной все хорошо. Я просто, кажется, устал.       — Насыщенная была ночка, — согласился Чондэ.       — И не говори, а ведь, по сути, ничего не произошло…       — Ага.       — Застревание в стене так утомительно, — решила поделиться мышь своими проблемами. — Вроде бы ничего особенного, но все равно утомительно.       — Ага, — хором подтвердили Исин с Оле.       Все трое устало выдохнули и замолчали, разглядывая крыльцо изнутри. Небольшой светлячок, который все это время развеивал темноту, медленно плавал по воздуху, изредка мерцая. На улице вдруг воцарилась непривычная тишина. Не было слышно ни шороха травы, ни шелеста листьев. Кузнечики, так назойливо стрекотавшие всю ночь, затихли. Было ощущение, будто бы все в этом мире резко утомились и решили отдохнуть в тишине. Возможно сейчас, там, за пределами крыльца, все рухнули на землю, чтобы посмотреть на светлеющее небо и подумать перед рассветом всего несколько минут о том, куда катится их жизнь. Или нет…       Мимо крыльца спешно и очень шумно прошагала Луиза, что-то возмущенно покрякивая и изредка взмахивая, словно руками, крыльями.       — Это потому что я её не покормил, — объяснил Исин.       — Ага.       Снова воцарилась тишина. Каждый думал о чем-то своем. Как только все трое оказались на земле, силы словно покинули их. Вставать ужасно не хотелось, хотя каждый понимал, что это сделать надо.       — Рассвет скоро, — поделился неопровержимой информацией Оле.       — Ага.       Каждая попытка начать разговор терпела поражение. Всем было просто лень поддерживать его.       — Значит, у меня под домом живут мыши?       — Ага.       Казалось, что можно сказать очень много, но в то же время говорить было нечего. Слова теряли свое значение, стоило им прозвучать.       — Так значит это ваш дом?       — Ага.       Иногда бывает, что ты встречаешь кого-то совершенно незнакомого, и вы с ним так удачно попадаете на одну волну, что даже в молчании, думается вам, будто вы ближе, чем со многими своими знакомыми.       — Пора по домам.       — Ага.       Оле-Лукойе поднялся первым, следом за ним встал и Исин, потом они уже вдвоем помогли мыши, очень деликатно переворачивая её на живот. Чжан заботливо пригладил ей шесть, отряхнул от мелкой крошки и земли. Оле же в это время подошел к дыре в стене и задумчиво в неё заглянул.       — Что ж, — сказала мышь, — спасибо вам за помощь. Даже не знаю, что бы делала без вас.       — Да не за что, — пожал плечами Исин, — рады были помочь. А вы здесь… живете?       — Переезжаем, так сказать, — поделилась мышь, — у нас теперь семья большая и будет еще больше. У дочери на днях свадьба, так что будем теперь жить все вместе, а это знаете ли… жилплощадь нужна побольше. Скоро дети будут, не оставишь же их в чистом поле, это опасно…       — Да, понимаю, — кивнул молодой человек, — но вы это… поосторожнее тут.       — А что такое? Я слышала, что здесь очень хорошее место. И еда есть, и спокойно. Главное, что котов нет и мышеловок.       — Так-то оно так, — вздохнул Исин, — было. Сейчас неизвестно как будет.       — Почему?       — Дом-то продается, новые люди сюда въедут. Возможно, у них и кот есть, может и мышеловок понаставят, кто знает. Вы поосторожнее будьте, постарайтесь на глаза особо не попадаться и все хорошо будет.       — О, спасибо, что сказали, будем знать.       — Ну, вы обращайтесь, если что. Я здесь буду до после… до завтрашнего утра, так что, если что-то нужно, вы не стесняйтесь, просите. Оставлю вам немного еды перед отъездом, на время должно хватить, а потом уж вы как-нибудь сами.       — Это было бы очень здорово, знаете. Я так вам благодарна. Вы просто золотце! Чтобы вот так, да незнакомой мыши помогать… Я даже не знаю, как вас отблагодарить. Может быть, на свадьбу придете?       — На свадьбу? — поразился Исин, и поднял глаза на Оле, который пристально за ним наблюдал. — Эм, нет, я, к сожалению, не смогу. Мне нужно будет уехать…       — Надолго? Не вернетесь? Свадьба-то вот, уже через пару дней…       — Нет, простите, не смогу, — Чжан слабо улыбнулся, извиняясь за отказ.       — Очень жаль, очень жаль, — проговорила мышь, — но вы это… заглядывайте к нам, если будете рядом. Мы гостям всегда рады, тем более таким замечательным.       Исин хотел отблагодарить за такое радушие, и уже было открыл рот, как послышался грохот со стороны стены. Молодой человек вместе с мышью обернулись.       Оле-Лукойе, стоя у стены, отряхивал свой рукав. Дыра, которая до этого была в стене, стала еще больше.       — Я сделал её чуть больше, — объяснил Чондэ, — чтобы вы без проблем могли пройти.       — Спасибо, — благодарно пискнула мышь.       — Не за что, мы всегда рады помочь, — Оле-Лукойе вежливо поклонился, — а теперь, не сочтите за грубость, но нам пора. Скоро уже рассветет.       — А, да, — согласилась мышь, — конечно, не буду вас задерживать, вы и так очень много для меня сделали.       — Что ж, — улыбнулся Исин, — приятно было познакомиться. Удачи вам. Мои поздравления жениху и невесте. Чувствуйте себя здесь как дома.       — Да, спасибо, и вам удачи. Может быть, еще свидимся. Надеюсь, что еще свидимся.       — Обязательно! — крикнул Чжан, которого Оле уже за руку уводил прочь, но это ни в коем разе не помешало молодому человеку помахать на прощание.       Дорога обратно заняла, кажется, чуть меньше времени. Исин прибывал в приподнятом настроении от такой встречи. Он все думал, как это замечательно. Мир вокруг полон опасностей, но те, кого они сегодня встретили, были предельно вежливы и добры. Исину думалось, что даже если это всего лишь совпадение, ведь он не был знаком со всеми обитателями своего двора, это все равно редкость, встретить столь открытых для незнакомых людей личностей. Вряд ли в обычной жизни Исину бы довелось так подгадать незнакомцев на улице, чтобы и они с ним разговаривали как со старым другом.       — Просто удивительно, — поделился своими впечатлениями Чжан, когда они выбрались из-под крыльца, — мир с этого ракурса выглядит чуть…       — Добрее? — усмехнулся Оле.       — Ага, — подтвердил Исин.       — Это парадоксально, но чем меньше ты, чем больше опасности вокруг тебя, тем больше ты открыт для этого мира. Знаешь, почему так?       — Почему?       — Потому что только маленьким ты понимаешь, насколько важна связь с окружающими тебя людьми. Потому что каждый поодиночке ничтожно слаб, а вместе вы действительно сильны и можете противостоять опасностям. Не любовь и не общие цели объединяют. Объединяет всегда общий враг и опасность.       — Сегодня я выучил еще один жизненный урок, спасибо тебе, Оле, — Исин театрально поклонился, изящно отставляя одну ногу назад, и тихо засмеялся.       — Ох, малыш Син, — вздохнул Чондэ с улыбкой, — не время для шуток, нам пора расти.       И как только он это сказал, Исин выпрямился, встав по стойке смирно, и принялся ждать, когда он вернется к исходному размеру. Как оказалось, чем больше рос, тем быстрее это происходило. Сначала Исин увеличивался очень медленно, сантиметр за сантиметром, но потом его рост набирал скорость, и уже за считаные мгновения все вернулось на круги своя.       — Так, — задумчиво протянул Оле, внимательно глядя на Исина, — а какой там у тебя был рост? Кажется, я добавил тебе лишних пару-тройку сантиметров.       — О, это замечательно, — усмехнулся Чжан, — так все и оставь. А лучше добавь еще парочку, лишним не будет.       И он радостно поскакал вверх по ступенькам своего крыльца, раскинул руки, словно крылья, в разные стороны и изящно шлепнулся о запертую дверь.       — И что ты вытворяешь? — спросил Оле, открывая дверь вместе с прилипшим к ней Исином.       — Не знаю, — пожал плечами тот, и юркнул в дом, — просто дурачусь. Это плохо?       — Нет, вовсе не плохо, — нежно пробормотал Чондэ, — это забавно, только… тебе пора спать, а ты так разыгрался.       — Не хочу, — недовольно простонал Исин, словно ребенок топая ногами, — я хочу играть и веселиться.       — И еще, вероятно, прибраться в доме, собрать все нужные вещи и покормить свою утку.       — Нет, этого я не хочу.       — Тогда иди спать, — Оле подошел к Чжану и принялся расстегивать на нем пальто. — Сними свои кроссовки, отдай мне свои штаны…       — Зачем тебе мои штаны? — сладко протянул Исин, игриво вскидывая брови.       — Затем, что они запачкались, и я собираюсь привести их в порядок.       — А я думаю, тебе просто хочется меня раздеть, — заявил молодой человек, поддаваясь, когда с него стали стаскивать пальто, — видишь?       — Иди спать, Чжан Исин, — Чондэ развернул Исина к себе спиной и подтолкнул в сторону второго этажа, шлепнув по заднице.       — Но как же Луиза, как же приборка…       — Я все сделаю, просто иди спать. А если не пойдешь, я достану из широких штанин…       — Что? — пораженно ахнул молодой человек.       — Черный зонт и отправлю тебя в нокаут еще на один день! — грозно пообещал Оле.       — Ой, страшно, — засмеялся Исин и мелкими шажками, имитируя очень интенсивный бег, двинулся в сторону лестницы, — я так испугался, что бегу со всех ног, — он попутно стянул с себя сначала один, потом другой кроссовок, оставляя их разбросанными по полу, — видишь, даже обувь теряю.       — Штаны тоже потеряй, пожалуйста! — крикнул ему вслед Чондэ.       — Оле, это домогательство! — хихикнул Чжан, однако штаны все же неуклюже стянул, останавливаясь для этого на крутой лестнице.       На втором этаже Исин рухнул на пол, недовольно постанывая. Он лениво извивался, ерзая по полу и такими темпами до своей постели добрался бы только к Новому году, но он просто не хотел идти спать.       С кухни послышалась возня, зазвенели осколки разбитой чашки и бутылки, отправленные в мусорку. Дверь в туалет скрипнула. Похоже, Оле действительно приводил дом в порядок. Исин просто лежал и слушал. Ему и так было хорошо. Нравилось ощущение, что он не один. От мысли, что там внизу есть кто-то, кто прибирает весь беспорядок, становилось по-домашнему уютно.       Входная дверь открылась. Исин на мгновение испугался, что Оле решил уйти так и не попрощавшись, и уже хотел бежать вниз, но снова услышал шаги. Чондэ вышел из дома только ненадолго и, судя по нервным взмахам крыльев, вернулся не один. Исин облегченно вздохнул и расслабился, лужей растекаясь по прохладному полу.       С первого этажа все так же доносились звуки. Открывался холодильник, настенные шкафы, что-то ставилось, что-то убиралось. Исин занимал себя тем, что пытался предположить, что каждый звук значит. Вот он слышит, как Оле подбирает его кроссовки и ставит их у входной двери, затем идет обратно… нет, он идет к лестнице.       — Я сказал спать, Чжан Исин! — Чондэ вынырнул с первого этажа очень неожиданно для молодого человека.       Исин лишь недовольно промычал в ответ, пытаясь исчерпывающе объяснить, что ему лень. Лицо Оле стало по-родительски серьезным, он чуть сдвинул брови, чтобы грозно посмотреть на Чжана, и устало, даже с каким-то раздражением, выдохнул через нос, поджимая губы.       — Мне тебя как маленького укладывать, что ли? — принялся отчитывать его Оле-Лукойе. — Ну-ка быстро в кровать!       — А сказочку расскажешь? — надувая губы, пробубнил Исин.       — Я тебя сейчас по заднице ремнем отхожу…!       Молодой человек расплылся в пошленькой улыбке и игриво посмотрел на Оле, тихо похихикивая. Чондэ лишь закатил глаза. Тут и говорить ничего не надо было, чтобы понять, о чем Исин думает.       — Знаешь, — вздохнул он, — у тебя перед рассветом, похоже, случается обострение. Вроде нормальным был, сейчас-то с тобой что? — он вскинул вверх руку, призывая Исина молчать. — Не отвечай, мне без разницы, я уже ухожу. Будь добр, доползи до кровати.       — Аааааа, — капризно закричал молодой человек и принялся брыкаться, словно в припадке, — отнеси меня в кроватку!       — Нет, — коротко ответил Чондэ, спускаясь вниз, — спокойной ночи.       — Оле! В кроватку!       — Нет!       — Оле! Я буду скулить, пока ты не сдашься!       — Я уже ухожу! Вот, дверь открываю!       — Оле!       — Ушел!       — Оле! В кроватку! Иначе я сброшусь с лестницы!       Ответа не последовало, словно Оле-Лукойе действительно ушел. Исин страдальчески застонал, но с места не сдвинулся.       — Чондэ, — простонал он, утыкаясь лицом в пол.       — Да что ж ты за человек-то такой? — на выдохе произнес Оле, поднимаясь на второй этаж, и, с легкостью подхватив радостного Исина на руки, понес в комнату. — Совсем тебя разбаловал. Уже до кровати сам дойти не можешь!       — Чондэ! — Чжан устроился поудобнее, прикрывая глаза. — Мой герой…       — Знаешь, я предпочитаю, чтобы это мне говорили девушки, желательно в постели, — Оле-Лукойе толкнул дверь в комнату ногой, — слышать подобное от мужчин немного странно.       — Говоришь так, будто мне интересно знать, что ты там хочешь слышать от девушек после секса, — хмыкнул Исин, выворачиваясь из рук Оле прямо на кровать. — Все, я сплю. Спокойной ночи. Закрой дверь с той стороны.       Чондэ непонимающе нахмурился, наблюдая за тем, как молодой человек буравит носом подушку, укладываясь поудобнее, но не нашел ничего лучше, кроме как выйти из комнаты.       — Спи сладко, — тихо пробормотал Оле, закрывая за собой дверь. — И что это сейчас было? Когда-нибудь я начну понимать, что творится в его голове, но явно не сегодня…       Оле-Лукойе ловко сбежал по лестнице вниз, на ходу растрепав волосы, подхватил со стола свое пальто, вернул на место швабру, подлил Луизе молока и вышел на улицу, ежась от прохладного утреннего ветра. Отойдя от дома на пару шагов, Чондэ накинул себе на плечи свое пальто, которое все это время держал в руках, и уже собирался раствориться в воздухе, как делал это всегда, но окно на втором этаже вдруг с грохотом распахнулось.       — Оле! — окликнул его Исин, высовываясь по пояс.       Чондэ обернулся на голос и неуловимо для молодого человека дернул бровями, будто призывая продолжать.       — Я забыл спросить кое-что…       — Спрашивай, — неопределенно мотнул головой Оле.       — Если бы тогда, в первую нашу ночь, я бы дал тебе уйти, ты бы вернулся?       Вопрос казался глупый из-за своей мелочности, даже какой-то дотошности. Никто бы другой даже внимания не обратил, а Чжан Исину это почему-то не давало покоя. Он будто бы с той самой ночи знал правильный ответ на этот вопрос, поэтому ему хотелось узнать, так ли это на самом деле.       Оле-Лукойе долго смотрел на Исина, мягко улыбаясь, после чего опустил голову, разглядывая носки своих ботинок, поправил пальто на плечах, и развернулся, кинув напоследок:       — Спокойной ночи, Чжан Исин.       — Оле! — с нескрываемой обидой закричал молодой человек.       — Ммм?       — Отвечай на вопрос! Ты бы вернулся? — с нажимом произнес Исин, тоном своим показывая, что не позволит оставить вопрос без ответа и не потерпит лжи. Он был убедителен в своем желании знать правду.       Чондэ сглотнул, нервно облизав губы. Он собирался соврать. Дать максимально короткий и исчерпывающий ответ, в котором нельзя заподозрить фальши. Он собирался, но все равно не смог этого сделать.       — Нет.       Оле-Лукойе снова поправил свое пальто и быстро двинулся вперед, растворяясь в воздухе через пару шагов. Мгновение спустя Исин плотно закрыл окно на задвижку, засчитывая этот ответ, и вернулся в свою постель. Ему пора было переставать задавать вопросы, ответы на которые он знать не хотел.