Тени прошлого

И в которой он действительно пытается наладить отношения с Уизли. — Ты уверен, что хочешь пойти с нами? — спросила она Люциуса уже в десятый раз, моя лицо и руки Элиаса у кухонной раковины и нервно взглянув при этом на Малфоя. — Абсолютно. И прекрати дергаться из-за этого. Я отдаю себе отчет, что и семейка Уизли и Поттер очень важны для вас с Элиасом, поэтому готов приложить усилия, чтобы… наладить с ними отношения, — он, наверное, мог бы сказать что-то более убедительное, но как-то отвлекся на маленькую аппетитную попку, облаченную в туго облегающие джинсы. Не говоря уже о том, что обратил внимание и на тонкий трикотажный пуловер, вырез которого так соблазнительно дразнил открывающейся ложбинкой груди, когда она нагибалась за чем-то. «Черт!» — Люциус готов был съесть ее. Прямо здесь и сейчас. Темно-розовый цвет джемпера как нельзя подчеркивал сливочную белизну лица и нежный румянец щек. Ее волосы сегодня были подхвачены широким ободком, и выглядела Гермиона такой молодой, свежей и ослепительно красивой, что отвести от нее взгляд казалось невозможным. — Мне кажется, я должна заранее извиниться перед тобой, а за что именно — никак не пойму, — проговорила она, приглаживая кудряшки Элиаса. — Так, молодой человек, по-моему, кое-кому пора постричься. — Нет. Я хочу отрастить длинные волосы… как у Лушиуса. Они у него такие крутые! — улыбаясь, тот взглянул на мужчину, так неожиданно появившегося в их жизни, но ставшего мальчику безумно симпатичным. — Да, но у Люциуса прямые волосы, а у тебя вьющиеся, как у меня. Поэтому, вряд ли ты будешь выглядеть так же круто, — заметила сыну Гермиона и улыбнулась. — Ну и пусть! А я все равно хочу, — сверкнул яркой улыбкой сын и выскочил из кухни. Как только они остались одни, Люциус тут же обнял ее и прижался к губам. — Ты такая красивая сейчас, не могу держаться на расстоянии. Это убивает меня… — прошептал он между поцелуями. — И меня… тоже. Мне нравится, когда ты… рядом. Как сейчас, — выдохнула Гермиона, ухватившись за первую же возможность сказать то, что собиралась. А потом скользнула руками вверх по его груди, намеренно касаясь кончиками пальцев сосков под рубашкой из египетского хлопка и изо всех сил пытаясь не покраснеть при этом. «Боже, ну что со мной делает этот мужчина? Никогда я еще не была ни с кем такой смелой. Хотя… Никогда и не желала кого-то так, как хочу его… Будь, что будет!» — мелькнуло у нее в голове. — Это правда? — спросил Малфой, и голос его невольно зазвучал ниже… даже как будто грубовато. — Насколько рядом? — он прижал ее бедра к своим. Прижал так, что усомниться в его реакции было трудно. — Совсем. Как можно ближе, — продолжая касаться его груди, Гермиона намеренно прижалась еще сильнее. — Уверена, что готова к этому? — его тихий смешок прозвучал почти зло, но нет: Люциус продолжал ласково поглаживать ее спину, значит, не сердился. — В самом деле. Неужели не чувствуешь? Я готова, Люциус, — Гермиона приподнялась на цыпочки, сознательно прижавшись к нему грудью. — Каждый раз, когда ты целуешь меня, я хочу чего-то большего… А когда ушел тем вечером… У меня… у меня все болело внизу. Из-за тебя, — голос ее дрогнул: было ужасно стыдно и неловко, но как еще она могла убедить его не бросать ее больше?! — Ты не единственная, у кого все болело… внизу… — обхватив ладонями ее ягодицы, он сжал их и легонько прикусил изгиб шеи. Всхлипнув, Гермиона откинула голову назад. «Да! Еще…» — искренне наслаждалась она прикосновениями этих губ, а потом тихо произнесла, путаясь пальцами в длинных шелковистых прядях: — Сам знаешь... если бы прошел со мной в спальню, то никому бы из нас не пришлось засыпать так по-дурацки… — Женщина, ты решила окончательно свести меня с ума этими разговорами? — Малфой уже почти рычал. Ее голос и слова были так невинны, что он чувствовал и неловкость, и смущение, и настороженность. Но беда в том, что возбуждало это намного сильнее, чем опытное обольщение… — Нет… Это ты… заставляешь меня говорить нечто безумное. Я… я вся мокрая, когда ты рядом… «Наконец! Господи, у меня все-таки получилось сказать это!» И реакция Люциуса оказалась просто восхитительной: даже острее, чем Гермиона надеялась… Потому что он подхватил ее и усадил на раковину, неосознанно прикусывая шею. — Ты не должна говорить мне такое. Слышишь? — Малфой обвил ее ноги вокруг талии и прижался еще крепче. — Мне уже и так тяжело… Ты не представляешь насколько… — почти простонал он, скользя губами по шее ко рту Гермионы. А потом слегка куснул кожу. — Даже если так… все, что нам нужно — это попасть ко мне в спальню. Ну в чем проблема? — она почувствовала, как Люциус скользнул под пуловер. Ладонь была приятно прохладной, и Гермиона вздрогнула от удовольствия, когда он коснулся голой кожи на талии. — Да что с тобой случилось сегодня, лисичка? — глухо прохрипел ей в ухо Люциус, прикусывая мочку. — Я хочу тебя, — последовал честный ответ. Гермиона выгнула спину и почувствовала, как он коснулся груди и осторожно сжал ее. «Мерлин! — Люциус уже догадывался, какой страстной будет эта малышка, но боялся, что будить ее придется долго и осторожно. А сейчас… она была такой естественной, такой прелестной в своем смущении, такой соблазнительной в желании побороть собственную скромность. — Проклятье! Это невозможно вытерпеть. Да и ни один мужчина не смог бы это сделать…» — Хочешь? Как сильно ты хочешь меня? Скажи… — Малфой, продолжая поглаживать пальцами сосок, прижался к ней еще сильней. — Скажи… Сейчас ты тоже мокрая из-за меня? — и почувствовал, как она вздрогнула. — Да. Очень... Люциус, пожалуйста... — договорить у Гермионы не получилось, потому что уже в следующий миг губы Люциуса впились в ее рот так сильно, что зубы их столкнулись и цокнули от этого прикосновения… Еще секунда — и они уже будто пожирали друг друга, сминая губы и играя языками… «Мало. Мало… Как же этого мало!» — оба думали в этот момент об одном и том же. — Ну что? Мы уже уходим или как? Люциус дернулся от детского голоса и, быстро отойдя от Гермионы, вышел на заднее крыльцо, чтобы свежий воздух поздней осени остудил его. — Мам, а почему ты сидишь на раковине? Ты что ли ударилась коленкой? Пластырь нужен, да? — Гм... нет... Сынок, я просто... — Гермиона посмотрела на открытую дверь и прямую напряженную спину, замершего в ее проеме мужчины. — Я просто присела, чтобы поправить кое-что. А ты давай, надевай сапожки, нам уже пора, — Элиас с любопытством глянул сначала на нее, потом на Малфоя и вышел из кухни за обувью. Как только он исчез, Гермиона соскользнула со стойки и тоже подошла к задней двери, обхватив себя руками и поеживаясь, будто от холода. — Я расстроила тебя, да? — тихо спросила она, искренне надеясь, что не оттолкнула его своими откровениями. Но увидела, как плечи его дрогнули, и тут же услышала мягкий смех. Люциус медленно повернулся — он был слегка покрасневшим от холода и желания одновременно. Неспешно потянувшись, обнял ее и прижал к себе. — Ну конечно же, не расстроила. Даже наоборот… — улыбнулся он, глядя в ее приподнятое лицо. — Просто заставила потерять голову: я совершенно забыл, что Элиас совсем рядом. И если бы он не вошел еще с минуту… то, боюсь, я бы уже был в тебе. — Дети почти всегда заходят в самый неподходящий момент… — разочарованно пробормотала Гермиона. Почему-то веселость Люциуса пугала ее и казалась какой-то неестественной. — Я и в самом деле рад, — он приподнял ее за подбородок и склонился ниже. — Потому что убедился сейчас, что нам будет хорошо с тобой. Понимаешь? Очень хорошо. И уже скоро… — Я готов! — голос сына раздался одновременно с топотом бегущих детских ног, а уже через миг Элиас ворвался на кухню, одетый в пару ярко-синих резиновых сапог с зелеными рыбками. Он остановился и внимательно посмотрел на обоих взрослых. «А почему это они стоят так близко?» — О! Какие интересные сапожки… — Малфой тут же подошел к мальчику, явно пытаясь отвлечь его внимание. — Ага! Это тетя Джинни подарила их мне! Хочешь такие же? Спорим, они есть и больших размеров! Для взрослых… — улыбнувшись, предложил Элиас. — Спасибо, малыш… Я, конечно, подумаю, хотя… — ловко замял тему Малфой и потрепал мальчика по кудрям. — Итак! Если ты готов, то можем отправляться. Любишь ходить в гости к Уизли? — Да, очень! Спорим, бабушка Молли наделает еды, как на свадьбу? Правда, я никогда еще не был на свадьбе, но все так говорят… — Как на свадьбу… — повторил Люциус, оглядываясь через плечо на Гермиону, закатившую от слов сына глаза. — Знаешь, я тоже уже очень давно не был на подобных мероприятиях. Даже забыл, как там может быть весело. — О, да! У них всегда весело. Особенно, если придет дядя Джордж — он такой смешной! На день рождения своего папы он танцевал прямо с тарелкой танец маленьких лебедей. Было круто! Лушиус, а мы поедем туда на твоей машине, да? — от моментальной смены тем у Малфоя уже привычно закружилась голова. — Не сегодня, малыш. Но обещаю, что совсем скоро обязательно покатаю тебя опять, — ласково улыбнулся он сыну. — Даже в самое ближайшее время, хорошо? Ну что же, если все готовы, то мы можем идти! — нарочито бодро провозгласил он. «Нельзя сказать, что я так уж жажду встречи и общения с Уизли, но… Чего не сделаешь ради этой новой маленькой семьи?» ________________________________________________________ «Да уж…» — никогда еще он не чувствовал себя более неловко и неуместно, как находясь сейчас здесь: в гостиной этого очень странного, смешного и какого-то кривого старого дома. Да и никогда не видел подобных домов. Ему казалось, что это нелепое строение бросает вызов всем законам магловской физики, упорно удерживаясь в вертикальном положении. Все в этом доме казалось ему смешным и глупым, придуманным Артуром Уизли, воображающим себя великим, но, на взгляд Люциуса, не очень-то талантливым, изобретателем. Встречен он был осуждающими и недобрыми взглядами всей семейки, которые будто и ждали, когда же можно будет вскочить и бросить в незваного гостя какое-нибудь заклятье. Положение спас неглупый Поттер, догадавшийся пригласить его сыграть партию в шахматы. После этого все Уизли будто очнулись и нарочито занялись своими делами, продолжая, правда, настороженно поглядывать на него время от времени. Потом Гермиона трижды блокировала попытки оставшегося в живых близнеца Джорджа, когда тот пытался использовать на Люциусе свои знаменитые вредилки. Ну, а ужин добил Малфоя окончательно: не переставая лопать и не закрывая ртов, эти люди болтали без умолку! Причем, практически все одновременно. Уже скоро голова его начала кружиться от устойчивого ощущения хаоса… «Черт! Я однозначно оказался в очень непривычной обстановке». Но несмотря на весь этот дискомфорт, Люциус с удовольствием обнаружил, что еда оказалась очень и очень вкусной, и поэтому счел нужным вежливо поблагодарить Молли и выразить ей искреннее почтение и благодарность. Нашел он ее на кухне, где миссис Уизли, закатив рукава по локоть, укладывала грязную посуду в раковину с мыльной водой. — Я хотел бы поблагодарить тебя за ужин, Молли, он был восхитителен, — подходя, вежливо произнес Малфой. Резко обернувшись, она оторвалась от посуды и, бросив над раковиной хозяйственное заклинание, вытерла руки кухонным полотенцем. — Спасибо, — сузив глаза, сухо бросила в ответ Молли. — Должна признаться, я удивлена, как ты вообще осмелился придти сюда. — Этого хотела Гермиона, хотя и не признавалась мне. Поэтому… думаю, нам пора объявить перемирие, хотя бы ради нее и Элиаса, — Люциус подозревал, что с Молли ему придется нелегко. — Ты сломал ей жизнь, Малфой. Ей и моему сыну, — сурово нахмурилась та. — Но Гермиона так не думает. И ты об этом знаешь. Извини, что из-за меня разрушились ее отношения с вашим сыном. Но более ни за что извиняться я не собираюсь. И уж тем более обсуждать то, что произошло между нами тогда и происходит сейчас, — спокойно, но твердо проговорил Люциус. — И спасибо тебе… за то, что приглядываешь за Элиасом, пока Гермиона работает. Действительно — спасибо. — Он славный малыш, и Гермиона очень хорошая мать, несмотря на недальновидность, о которой мы ее предупреждали. Мы, Малфой, чтоб ты знал, люди, которые реально беспокоятся о ней! Она-то, глупенькая, думает, что ты и впрямь изменился. Даже решила дать тебе второй шанс, — Молли скрестила руки на пышной груди и в раздражении даже слегка притопнула ногой. — А ты мне, конечно же, не веришь? — Представь себе — нет! Я знала тебя еще мальчишкой, Люциус Малфой. Леопарду пятен не замазать. Так-то… — Молли поджала губы. — Мне жаль, что ты расцениваешь ситуацию именно так, — тихо ответил он, хотя внутри все бушевало. «Черт! Знал же, чем может кончиться эта затея!» — Да, я не простила Гермионе своего сына, и не могу относиться к ней, как раньше. Но до сих пор переживаю за нее, представь себе! Она забыла о себе, много работает, и она, не жалуясь ни на что, посвятила себя этому маленькому мальчику. Которым наградил ее ты! И я не прощу, если ты причинишь боль ей или Элиасу… А ты причинишь, Люциус, рано или поздно, когда наконец-то снова покажешь свое истинное лицо! — прошипела Молли сквозь зубы. — Повторяю, Молли, мне очень жаль, что ты думаешь обо мне именно так! Потому что я… действительно изменился. Извини, так уж случилось. Тебе тяжело принять эту ситуацию и поверить в нее, но это так. Иногда мне кажется, что и сам себя не узнаю. И еще одно тебе придется принять, как данность: меня волнует жизнь Гермионы и моего сына. Я люблю Элиаса и… не только его. А тот факт, что стою здесь перед тобой и позволяю тебе унижать меня, должен, как ничто другое, подтвердить мою искренность, — голос Малфоя стал глухим и угрожающим. — И запомни, Молли: я сам никогда не причиню им вред, но и никому больше не позволю обидеть, задеть или унизить их. Запомни! — Мерлин! Хотелось бы мне верить тебе, Люциус, да вот только тяжело. Она же еще совсем ребенок! Она ничего в этой жизни еще не видела и не понимает. У нее даже мужчин то и было всего двое — детская влюбленность с Роном, а потом — ты… Да как же ты не поймешь, Малфой, что можешь причинить ей боль даже не желая этого?! Даже не подозревая… — Молли в сердцах швырнула полотенце на стол, произнеся напоследок. — Следи за собой, Люциус, потому что все остальные будут делать это еще пристальней. Еще внимательней… — она вышла из кухни, а Малфою осталось лишь глубоко вздохнуть и сосчитать до десяти, чтобы хоть как-то успокоиться перед неизбежным возвращением в гостиную дома семьи Уизли. Как оказалось, было абсолютно неважно, насколько спокойным или взбудораженным он вернется в гостиную. Потому что, войдя в комнату, Люциус услышал громогласный рассказ Рональда Уизли о своем обучении в Румынии, которому внимали все присутствующие, в том числе и его собственный сын. — А потом нас отвели в тот тренажерный зал, и мы подумали, что они собираются преподать нам что-то из зелий или заклинаний для применения в чрезвычайных ситуациях, но вместо этого нас начали учить магловским средствам и методам оказания первой помощи! Ха! — в голосе Уизли явно слышался несказанный шок от программы последних дней обучения в Академии. — Нет, вы только представьте: когда маглы находят кого-то бездыханного, они ртом начинают вдыхать ему воздух в легкие, одновременно совершая толчки по грудной клетке и пытаясь заставить сердце заработать… Это самая странная вещь, которую я когда-нибудь видел! Слушающий его Элиас, сидел на полу с широко раскрытыми глазами, в которых плескалось нечто, очень похожее на страх. Как обычно, он впитывал каждое слово, будто рассказ Уизли был самой интересной вещью на свете. Но вдруг приоткрыл рот и тихо всхлипнул. — О, нет! Нет… — в следующую секунду уже в голос заплакал мальчик, и нижняя губка его слегка задрожала. — Эй, что случилось, малыш? — тут же с беспокойством спросил сидящий рядом Гарри, коснувшись ладонью его макушки. — Так значит... Моя мама перестала дышать?! — с ужасом спросил Элиас, обращая к Гермионе свои огромные серые глазенки. На лице ее тут же мелькнуло смущение. — Детка, со мной не случилось ничего плохого! С чего ты так решил? — опустившись на коленки, она принялась вытирать с его щек слезы. — Ну, я же видел... сегодня утром на кухне! Лушиус дышал тебе в рот, а еще он положил руку тебе на грудь и нажимал на сердце! — Элиас еще продолжал всхлипывать, когда лицо Гермионы (до которой дошло, о чем только что оповестил всех присутствующих ее сын) стало не просто красным, а почти бордовым. Только Гарри, плотно сжав губы, честно старался сдержать улыбку. Только он… Остальные даже не пытались, и немного нервный, чем-то похожий на истерический, смех, скоро заполнил гостиную Норы, когда взрослые поняли, что именно видел Элиас и что именно он так неверно истолковал. — Гм… Малыш, я в полном порядке… ты просто не так нас понял. «Господи! Как же мне объяснить, что он видел? Он же еще такой маленький… Ну вот что? Что мне сказать сейчас сыну? Что у взрослых людей складываются особые отношения и между ними бывает «сикс»?» — Как это «не так»? А что же вы тогда делали? — перестав плакать, вытаращился на нее Элиас. Стараясь не обращать внимания на несколько пар насмешливых глаз, Гермиона обернулась к Люциусу, будто прося о помощи. Но тот, прислонившись к дверной раме, лишь растерянно улыбнулся ей и пожал плечом. — Гм… Просто, Люциус хотел показать этим, что он… что я нравлюсь ему, понимаешь? А когда люди нравятся друг другу, они иногда целуются, — негромко начала Гермиона. — Так что, со мной все хорошо, дорогой, поверь… — Но это не было похоже на поцелуй! Ты же никогда так не целуешь меня. Это было похоже, как будто он тебя ел… — Элиас недоуменно сморщился. — Ну... видишь ли, это был взрослый поцелуй... А они бывают разными, — быстро нашлась мать. — Ох... — Элиас повернулся к Люциусу. — Это что ли значит, что тебе нравится моя мама? — Да, очень, — просто и честно ответил Малфой. — А тебе, мам, что ли нравится Лушиус? — тут же раздался новый вопрос. — Да, — она последовала примеру Люциуса. И детское лицо озарилось ясной счастливой улыбкой. — Ого… Это круто! — Элиас поднялся и еще раз улыбнулся, прежде чем умчаться в другую комнату. Закрыв глаза, Гермиона опустила голову и облегченно выдохнула под добродушные насмешки и подколки друзей. Потихоньку веселое оживление, вызванное откровениями Элиаса, утихло. И гости, и хозяева потихоньку разбрелись по гостиной, разбившись на небольшие компании или пары. Стоя рядом с Джорджем, Рон тоскливо наблюдал за Гермионой и Люциусом, которые тихо беседовали о чем-то на другом конце комнаты. Она выглядела счастливой, и глаза мягко блестели, когда она смотрела на Малфоя. «Проклятье! Когда-то этот взгляд предназначался мне… до той самой ночи, изменившей наши жизни…» Прошло уже много лет, но до сих пор Рональду Уизли было горько и больно осознавать, что Люциус Малфой, благодаря какой-то нелепой и несправедливой насмешке судьбы, умудрился получить то, что должно было принадлежать самому Рону. «И Элиас должен был родиться моим сыном… Если бы не мой дурацкий характер! Если бы я не оттолкнул ее в тот день, то она бы не потащилась бродить по замку. И не стала бы искать утешения у другого мужчины, тем более у этого!» И уж никак Рон не предполагал, что этот мужчина снова появится в ее жизни, превратившись из прошлого в настоящее, а может быть, и в будущее. «Никогда я не перестану жалеть о том, что сделал в тот день…» — Что? Не думал, что когда-нибудь увидишь подобное? — на удивление серьезно спросил Джордж, тоже глядя, как Малфой украдкой поцеловал ладошку Гермионы. — Сказать по правде, даже в самых страшных кошмарах… — угрюмо ответил Рон и качнул головой. — Но… она выглядит счастливой… рядом с ним. — Да и он, кстати, выглядит просто сраженным нашей Гермионой, — добавил Джордж. — А уж как смотрит на Элиаса. Вот уж никогда бы не подумал, что старший Малфой может так смотреть на кого-то. — А поверить, что сам маленький Элиас — тоже Малфой, можешь? Я имею в виду то, что в нем течет та же кровь, что и в них… в Драко и Люциусе… Мерлин! Да нет на свете ребенка замечательней, чем этот пацан… Как могло так получиться, что такое славное существо появилось в этом мире, благодаря чреслам Люциуса Малфоя? Не могу поверить! До сих пор не могу… — Рон дернулся, услышав, как хлопнула задняя дверь. «Кому это там понадобилось тащиться на улицу, в эдакий-то холод?» __________________________________________________________________ — Элиас только что выбежал наружу, — нахмурившись, Гермиона посмотрела на заднюю дверь. — Причем без куртки. — Я приведу его, — Люциус пожал ее пальцы и направился к двери. Ничего не понимающая Гермиона последовала за ним. Почему вдруг сын, прекрасно знающий, что выходить из дома без взрослых нельзя, так стремительно выбежал во двор? Она осталась стоять на пороге, наблюдая из-за приоткрытой двери, как Люциус выходит на заднее крыльцо. Элиас был там. Укутавшийся в тяжелую рабочую куртку Артура, он, угрюмо нахохленный, сидел на верхней ступеньке. — Что ты здесь делаешь, малыш? — спросил Люциус, присаживаясь рядом с сыном. — Я не хочу больше находиться… в том доме, — не поднимая глаз от ботинок, тихо и несчастно признался мальчик. — А можно узнать по какой причине, если она существует? Почему, Элиас? — спрашивая, Люциус оглянулся через плечо и увидел, что Гермиона все-таки подошла и стоит позади них в дверном проеме. Гермиона же тем временем молча удивлялась происходящему: Элиасу нравилось бывать в Норе, более того — это было одно из тех мест, где он бывал с особым удовольствием. И где жили люди, которых он искренне любил… — Потому что они… говорят обо мне такие вещи... — Которые тебя чем-то расстроили? — Люциус увидел, как мальчишка кивнул. — Не хочешь рассказать мне об этом? Может быть, я смогу помочь тебе понять или объяснить... — Дядя Рон и дядя Джордж... Они сказали, что я — Малфой… и что появился в этот мир из твоих монет… Что это значит? — с нахмуренными бровками Элиас повернулся к нему лицом. (Примечание: Элиас снова недопонял и перепутал… loins — coins чресла — монеты) — Ты опять подслушивал, да? — Люциус почувствовал, как противным комком к горлу подкатывает тошнота, с ужасом понимая, что столь долгожданный, но такой пугающий момент истины наступил. Наступил, когда его совсем не ждали… — Я не хотел, правда... Просто спрятался под стол с еще одним пирожным, — смущенно произнес мальчик. — Значит, они сказали, что ты — тоже Малфой... А дальше было слово «чресла», а не «монеты». Ты опять немного напутал… «Черт! Что еще я должен сказать сейчас ребенку? Как мне поступить?!» — И… это что ли значит… что ты… мой папа? Вот оно! Вопрос, на который он мечтал ответить и которого одновременно боялся до безумия. Люциус снова оглянулся на Гермиону и увидел, как она с прижатой к губам ладонью, беззвучно плачет позади них. Вопросительно вскинул бровь, ожидая ее решения, что же им теперь делать. Гермиона медленно кивнула — ответ был понятен. Глубоко вздохнув, Малфой легонько коснулся ладонью затылка сына. — Да, Элиас... я... я на самом деле твой папа, — прозвучал в напряженной тишине его низкий, хриплый шепот. Правду, которую он готов был прокричать на весь мир, оказалось безумно тяжело озвучить самому главному человечку, которого она касалась. В этот момент ему стало на самом деле страшно. — Люциус, ты не мог бы забрать Элиаса домой? Мне нужно еще кое-что сделать здесь, а потом я приду, и мы сядем все вместе, чтобы поговорить об этом, — раздался у них за спинами дрожащий от слез голос Гермионы. — Да, конечно, — Малфой поднялся на ноги и обратился к сыну: — Малыш, как насчет того, чтобы поговорить об этом у вас дома? Там тепло и спокойно: мы будем одни, без посторонних людей. И я обещаю, что мы с мамой ответим на все твои вопросы. Гермиона смотрела, как Люциус наклонился и поднял Элиаса на руки. А сын уже привычно обхватил его руками и ногами, уткнувшись лицом куда-то в плечо. Они встретились с Люциусом одинаково тревожными и измученными глазами и молча кивнули друг другу, невесело и обреченно улыбнувшись. Проводив их взглядом до самого антиаппарационного барьера, Гермиона зашла в дом. «Что же! Я расскажу своему сыну правду, но чуть позже… А сейчас… Сейчас мне нужно разобраться кое с чем, вернее — кое с кем!»