Тени прошлого

В которой Драко узнает о прошлом, а Гермиона сообщает о своем решении. «Что-то происходит с отцом…» — уверенность Драко стала еще ощутимей. Он вел себя очень странно уже больше недели. Драко пытался успокоить себя тем, что отец скорей всего адаптируется к жизни после тюрьмы, но понимал, что это — не объяснение. С ним явно что-то происходило: каждый вечер отец на несколько часов куда-то исчезал из мэнора. Поначалу Драко думал, что Люциус пропадает у любовницы, но, приходя домой, он не выглядел мужчиной, только что трахнувшим какую-то красотку. Иногда на его лице блуждала неясная улыбка, а порой он выглядел напряженным или же разочарованным. «Нет, это точно не женщина…» Сейчас Люциус стоял у окна гостиной, створки окна были приоткрыты, и прохладный вечерний воздух наполнял комнату свежим ароматом ранней осени. Отец выглядел задумчивым и одновременно взволнованным, уставившись в осенний вечер. «Может быть, он в депрессии? Может Азкабан навредил ему больше, чем я думал?» — Отец, ты в порядке? — наконец спросил Драко. Люциус усмехнулся уголком рта и качнул головой. — Не особенно, — отозвался тихо он, глядя на плавающих в озере, уток и безуспешно пытаясь собраться с мыслями. — Драко... ты когда-нибудь делал что-то безо всякой на то причины? Не понимая, что делаешь, пока все не заканчивалось, и пути назад уже не было? — Мерлин! Что ты опять сделал? — хрипло спросил Драко, до ужаса испугавшись, что отец совершил нечто, за что может снова угодить в Азкабан. — Кое-что ужасное… — еле слышно ответил тот. — И когда это случилось? — Пять лет назад. Люциус провел рукой по лицу и повернулся от окна к Драко. В голове настойчиво билась мысль, что признаться сыну будет труднее, чем министерским судьям. Он пересек комнату и уселся в свое любимое кожаное кресло. Откинул голову на спинку, и пристально наблюдая за сыном, понял, что боится смотреть ему в глаза, рассказывая обо всем. Боится того, что может увидеть там. — Ничего не понимаю. Что случилось? — Драко забеспокоился еще сильней. — О чем ты говоришь? — Когда битва близилась к концу мы с твоей матерью побежали в замок. Искать тебя, — глубоко вздохнув, начал Люциус. — Мы искали везде, охваченные ужасом, и очень боялись, что ты мертв. Наконец, увидели во внутреннем дворе, и мама окликнула тебя по имени. Но в это время сразу несколько Пожирателей Смерти метнули в тебя заклятия, пытаясь отомстить нам за недостаточную лояльность Лорду, — лицо Люциуса скривилось в гримасе боли. Напрягшись, Драко сидел и слушал. Никогда раньше отец не говорил с ним о том, что произошло в тот ужасный день. — Когда ты упал, Нарцисса кинулась к тебе. Я хотел остановить ее, попытался схватить. Но оказалось слишком поздно: она перебегала двор, когда смертельное заклятье попало ей в грудь. Мама упала всего в нескольких футах от тебя, и мне показалось, что я схожу с ума… я думал, что вся моя семья только что уничтожена прямо на моих глазах… Я убил тех Пожирателей. Каждого из них. Потом... я подошел к твоей матери и понял, что слишком поздно: Нарцисса была мертва. Сразу же подполз к тебе и, прикоснувшись, почувствовал пульс. А когда поднял тебя на руки, и ты застонал от боли... должен признаться, что никогда не слышал ничего более прекрасного. Потому что это означало, что ты остался жив. — Отец, может не стоит об этом, — тихо заметил Драко, увидев, как затуманились глаза Люциуса. — Нет, я должен рассказать тебе... Должен рассказать все! И надеюсь, что ты поймешь и простишь меня… — Простить тебя? Да чего тут прощать? — в голосе Драко слышалось нарастающее смятение. — Просто слушай, сын, слушай и позволь мне закончить, пока я не потерял решимость. Люциус снова вздохнул и продолжил: — Я отнес тебя в больничное крыло. И когда тебя осмотрели, то ужасно обрадовался, узнав, что это оказался лишь вывих плеча. Мне сказали, что с тобой будет все в порядке, и ты уснул. Я же вернулся, чтобы забрать твою мать. Отнес ее туда, где разместили тела всех погибших. Такую тяжелую и уже холодную. Это было страшно. Я не смог вернуться в мэнор... Не хотел возвращаться домой после всего, что случилось здесь — он казался мне оскверненным. Я понимал, что не смогу жить в собственном поместье, пока с помощью родовой магии не очищу его от накопившегося за последний год мрака. Поэтому спустился в комнаты Северуса, принял душ и нашел какую-то чистую одежду. Потом прошел в гостиную Слизерина и просто сидел там. Он встал и подошел к окну, чтобы не встречаться глазами с Драко, рассказывая о том, что случилось дальше… — Из запасов Снейпа я стащил бутылку бурбона и был уже пьян, когда понял, что нахожусь там не один. В подземелья той ночью спустилась Гермиона Грейнджер, которая бродила по замку, пытаясь побороть собственных демонов, думаю. К моему удивлению, она не ушла, а осталась и начала утешать меня. Говорила со мной о чем-то, старалась убедить, что жизнь продолжается. Я не помню деталей, но как-то... как-то получилось, что она... Что я... У нас с ней произошла близость. — Что?! Люциус вздрогнул от шока, прозвучавшего в восклицании Драко, и повысил голос. — Позволь мне закончить! Я не знаю, как это случилось, я не хотел ее и не хотел секса... Это не имело ничего общего с желанием или наслаждением... Я даже не получил его. Это была какая-то потребность... в утешении... Мне нужно было почувствовать себя живым, она была рядом, и на мгновение я забыл обо всем. А когда понял, что произошло, то пришел в ужас и отпустил ее, даже прогнал… Я был убежден, что изнасиловал ее, потому что иначе и быть не могло. И все ждал, когда же она выдвинет обвинения, но Гермиона не сделала этого... Почти пять лет в тюрьме я думал: «Почему?» А освободившись, почти сразу нанял детектива, чтобы найти ее. Мне нужно было знать... Я нашел Гермиону. И узнал... что у тебя есть брат, которому идет пятый год. От воцарившейся в гостиной тишины можно было оглохнуть. Люциус с трудом сглотнул и попытался заставить себя обернуться, но не смог. От страха он так и продолжал смотреть в окно, ожидая реакции Драко. — Ты ее… изнасиловал? — за его спиной сурово отчеканил вопрос тот. Нет, Драко, конечно же, знал, что его отец был способен и на более ужасные вещи, но ему не хотелось верить, что Люциус способен на изнасилование. — Гермиона сказала, что нет. Сказала, что сама позволила случиться этому, — ответил Люциус. Стоя лицом к окну, он не видел, как облегченно выдохнул сын. — Получается, ребенок Грейнджер — твой? — недоуменно уточнил Драко. — А я всегда думал, что он от Поттера. — Его зовут Элиас, и он — твой младший брат, — Люциус, наконец, повернулся и уставился на своего первенца. — Он еще ничего не знает, но я намерен стать ему отцом в полном смысле этого слова, а это означает, что, в конечном итоге, о его происхождении станет известно всем. И еще означает, что он будет знать о том, что ты его старший брат. Я хотел сказать тебе об этом сейчас, прежде чем мы с Гермионой расскажем Элиасу правду. Хотел дать тебе время разобраться со своими чувствами на предмет всей этой ситуации… — С моими чувствами? — Драко поднял голову, гнев и боль сверкали в его глазах. — Мои чувства? Да мою мать еще не предали земле, когда ты трахал Грейнджер! Мои чувства! Я не могу поверить, что ты такой мерзавец, отец! Он ожидал этого гнева. Драко боготворил мать, и Люциус знал, что будет чувствовать сын, узнав, что ее, по сути, предали. «Черт!» Сейчас казалось, что он и впрямь предал тогда Нарциссу. И знал, что, будучи на месте Драко, среагировал бы точно так же… — Я понимаю, ты расстроен... — Расстроен? Бл…! Ты действительно думаешь, что я сейчас всего-навсего расстроен? — закричал Драко, поднимаясь с дивана. — Ты трахался с Гермионой Грейнджер чуть ли на теле моей матери! Господи... Да что же ты за человек? Неужели у тебя души совсем нет? — Я не хотел и не планировал того, что произошло! Поверь мне! Это было... Я не знаю, как объяснить тебе, потому что и сам не понимаю до конца. Неужели ты думаешь, что я сознательно и со злым умыслом лишил ее девственности? Она же была почти ребенком, возраста моего раненого сына, лежащего наверху… Ты знаешь, что я никогда не принимал участия в насилии магл и пленных. И до сих пор чувствую вину за то, что произошло тогда. Мерлин, желаю тебе никогда не ощутить моего ужаса, видя девственную кровь на теле женщины, и думая, что заставил ее быть с тобой! Мне же до сих пор кажется, будто я что-то украл у нее в ту ночь, несмотря на то, что она успокаивает меня… Люциус провел ладонью по волосам, по-прежнему не глядя на Драко. — Драко, я сломал этой девочке жизнь. Она училась бы дальше, сделала карьеру, вышла бы замуж за Уизли или Поттера, но из-за меня она работает в маленьком дерьмовом книжном магазине, живет в полуразрушенном домике, который меньше, чем моя спальня, и растит ребенка... моего ребенка... в одиночестве. Ты спросил: есть ли у меня душа? Знал бы ты, сколько раз я сам задавал себе этот же вопрос. — Мне, конечно, очень жаль... Но сейчас как-то не до сочувствия, отец! Я просто не могу, прости. Ты спал с другой... ты предал мою мать и ее память... Мерлин, я не могу поверить... у тебя ребенок от другой женщины, тем более от грязнокровки! Ха! Куда, на хрен, девались твои проповеди и убеждения? К каким чертям в задницу полетело то, что ты вбивал мне в голову на протяжении стольких лет? Блестящий итог — полукровный Малфой… Браво! Драко имел право на бушующую в нем сейчас ярость, и Люциус знал это. Знал, что заслужил ее, но как же было больно! — Она, что, соблазнила тебя? — Нет, — Люциус качнул головой, усмехаясь при мысли о подобном. — Конечно же, нет. Она просто пыталась утешить меня, поддержать… подставить плечо, на которое я мог бы опереться. — О, да! Но ты сделал гораздо больше, чем оперся на ее плечо, — цинично ухмыльнулся Драко. Казалось, что он все еще не верит услышанному. — Не смей винить и, тем более, оскорблять ее. Гермиона — удивительная молодая женщина. Она могла избавиться от Элиаса, у нее был выбор. Но предпочла полностью изменить свою жизнь, — Люциус, наконец, посмотрел на Драко и дрогнул от болезненного выражения на лице сына. — Я бы хотел познакомить тебя с братишкой, но только когда сам решишь, что готов… — Почему Грейнджер ничего не сказала тебе раньше? — Думаю, причины очевидны, или нет? — Люциус пожал плечами. — Теперь важно то, что я все знаю и хочу наладить отношения с мальчиком. И надеюсь, что ты сделаешь то же самое... когда-нибудь. — Да я тебя-то видеть сейчас не могу! А уж тем более думать об отношениях с этим маленьким... с этим… — разъяренный Драко изо всех сил пытался подобрать эпитет. — Элиас, его зовут Элиас, — прервал отец, — и не смей винить его, Драко. Злись на меня, ненавидь, если пожелаешь, но он всего лишь ребенок. И ни в чем не виноват. Он не просился на этот свет… — О! Ну надо же! Как вдруг внезапно, папочка, ты начал проповедовать терпимость! С чего бы? Когда всю жизнь учил, да что там, заставлял меня ненавидеть людей, ни капли не повинных в своем рождении! Почему я должен слушать тебя сейчас? Ты слушал меня раньше? До чего нас, Малфоев, довели твои гребаные принципы: испорченная репутация, рабство у маньяка, смертельная угроза жизням! А я еще и маму потерял… — Драко покачал головой, и на лице его мелькнуло выражение жуткого отвращения. — Я не могу в это поверить... Не хочу верить в то, что ты мог быть таким бездушным, таким... Прости, отец. Но сейчас я даже не могу сказать, что люблю тебя... Драко направился к двери, и Люциус не пытался остановить его. Гермиона была права — сын оказался невероятно разозлен и разочарован этой новостью. Ему необходимо время, чтобы смириться с тем, что изменило его… их жизни. Люциусу же оставалось только одно — отпустить Драко и надеяться, что он поймет и простит. Хотя бы со временем… ____________________________________________________________________ Стоя на заднем крыльце, Гермиона наблюдала, как Элиас пускает мыльные пузыри, переливающиеся в затухающем свете дня. Ее мальчик был так счастлив сейчас, наслаждаясь этой простой и незатейливой забавой. Он снова и снова макал пластиковую палочку в бутылку, затем наполняя воздух вокруг себя нежными радужными шарами, чтобы гоняться за ними по всему двору с восторженным визгом хлопая ладошками. «Господи, если б жизнь состояла только из таких приятных моментов, как смотреть на играющего Элиаса…» — Эй, с тобой все в порядке? — дверь скрипнула, это Гарри присоединился к ней на крыльце. Он положил руку на плечо Гермионы, и той пришлось напрячься, чтобы резко не сбросить ладонь. — Не совсем, — угрюмо отозвалась она. — Молли с Роном ушли. Миссис Уизли передала, что будет здесь утром, как обычно, — Гарри присел в шезлонг, прислоненный к перилам крыльца, и с тревогой поглядел на Гермиону. Сейчас она выглядела грустной и бесконечно уставшей. — Она очень любит Элиаса, даже, несмотря на то, что ненавидит меня, — вздохнула Гермиона и наклонилась, облокотившись на перила. На самом деле она была рада, что Рон и Молли, наконец, ушли. Терпеть их сегодняшнее возмущение и негатив сил больше не осталось. Гермиона специально пригласила их на ужин, чтобы сообщить об изменениях, произошедших в их с Элиасом жизни. Но, увы, новость о том, что Люциус Малфой собирается стать ее мальчику настоящим отцом (со всеми вытекающими из этого последствиями) привела обоих практически в состояние истерики. Они были возмущены и напуганы тем, что Люциус собирается общаться с сыном, да еще и регулярно. Озабоченность Рона, впрочем, больше заключалась в том, что им с Элиасом может навредить темное прошлое Малфоя. Он не скрывал своей неприязни к «этому недобитому Пожирателю», хотя и признал угрюмо, что Гермиона имеет полное право решать сама, как ей поступать и что будет лучше для мальчика. Она вспомнила, с каким трудом ей далось когда-то горькое признание Рональду в своей беременности и рассказ о том, что произошло той ночью в гостиной Слизерина. Поначалу он так же, как и все остальные, думал, что Гермиона была изнасилована, и она до сих пор помнит боль, мелькнувшую в его глазах после признания, что это не так. Надо отдать ему должное, Рон искренне пытался понять ее, даже пытался сохранить их отношения, убеждал Гермиону, что любит ее, что готов даже усыновить этого неожиданного ребенка. Но, когда родился Элиас, и родился таким похожим на своего отца, Гермиона поняла, что для Рона это оказалось непосильной ношей. Он не сможет жить с ней, любить ее и любить этого чужого мальчика. И не думать каждую секунду о том, чей это сын. Она не винила Рона за это. Конечно, какое-то время была раздавлена тем, что отношения, которых жаждала так долго, закончились, так и не начавшись, но понимала, что так будет лучше и не держала на Рона зла. А со временем они даже смогли возобновить былую дружбу, и он полюбил Элиаса, хотя и не так сильно, как полюбил мальчика Гарри. Гарри же с самого первого дня проникся к ее сыну, увидев в Элиасе кроху-сироту, у которого на всем белом свете есть только мама, и которому обязательно нужен кто-то еще. Нужен, чтобы учить, защищать, любить… Он взял на себя роль крестного, дяди и отца легко и просто, даже не задумываясь. Да, с Рональдом все оказалось проще. А вот Молли среагировала на новости гораздо острее. Понятно, что она до сих пор не простила Гермиону за причиненную Рону боль, за предательство, как с жестокой откровенностью Молли называла ее поступок все эти годы. А уж особое возмущение овладело миссис Уизли, когда она узнала, что отец ребенка не кто иной, как Люциус Малфой. Она крайне неодобрительно отнеслась к идее Рона жениться на Гермионе, несмотря ни на что; вела себя холодно и облегченно вздохнула, когда они окончательно расстались. Сейчас, став матерью сама, Гермиона конечно же понимала, что Молли Уизли лишь защищала своего ребенка, готовая разорвать любого, кто причинит ему боль. Впрочем, и сама Гермиона осознавала, что поведет себя точно так же по отношению к Элиасу. И уж точно не будет обожать женщину, которая посмеет разбить ее мальчику сердце. Но несмотря на глубокую обиду по отношению к Гермионе, Молли полюбила Элиаса с того момента, как увидела его и взяла на руки. Искренне и глубоко. Помогая Гермионе нянчиться с ним даже в ущерб собственным делам. И именно поэтому сегодня ее реакция и оказалась самой резкой, самой непримиримой. Она не понимала, как Гермиона могла позволить Люциусу Малфою появиться в жизни Элиаса. Снова и снова этим вечером Молли пыталась доказать, что не имеет значения, отец он Элиасу или не отец. Люциуса Малфоя, по ее мнению, не должно быть рядом с мальчиком ни под каким предлогом. «Да… память у Молли хорошая и никакие заверения, что Люциус изменился и многое осознал, не помогли. Она до сих пор не простила его». Но Гермиону Грейнджер не зря считали сильной женщиной. Раз за разом отвергая доводы миссис Уизли, она стояла на своем и не собиралась менять то, что теперь Люциус будет принимать участие в жизни Элиаса. В конце концов, это ее решение, ее жизнь и ее ребенок. Более того, она даже огрызнулась в ответ на очередную тираду Молли, заметив, что сообщает им это лишь из вежливости. Поскольку рано или поздно новость о том, что Элиас Грейнджер на самом деле Элиас Малфой станет известна всем волшебникам. Услышав голос Гарри, Гермиона вынырнула из неприятных воспоминаний. — Никто из них не испытывает к тебе ненависти, Гермиона. Они просто не понимают твоего решения, вот и все... — когда ему доводилось видеть ее такой расстроенной, сердце начинало щемить. Гарри и в самом деле чувствовал к Гермионе самую настоящую братскую привязанность и не хотел, чтобы она мучилась из-за того, что кто-то может ненавидеть ее. — Гарри, но ведь сказать по правде, они и не должны понимать мое решение, оно касается лишь меня и Элиаса. Они просто должны принять его, — упрямо возразила Гермиона. — Люциус — отец моего сына, нравится нам это или нет. И я увидела в нем что-то много лет назад, раз позволила произойти тому, что случилось между нами. Да и сейчас все еще вижу это. Люциус искренне желает загладить свою вину, он хочет стать хорошим отцом моему мальчику. Может быть потому, что не стал таким для Драко… и я ему верю. Я видела, какой он рядом с Элиасом, Гарри. Он приходил к нам каждый вечер на этой неделе, чтобы пообщаться с ним. И поверь, мне не в чем упрекнуть Малфоя. Мягкая улыбка и светящиеся глаза Гермионы почему-то оказались для Гарри убедительней, чем ее категорические и упрямые аргументы. «Черт! А она ведь действительно верит, что Люциус заслуживает и сможет стать Элиасу настоящим отцом». Самого Гарри глодали на этот счет большие сомнения, но… Он вдруг вспомнил, каким странным и потерянным видел Люциуса Малфоя в последний раз, когда тот сидел в центре зала суда, ожидая приговора. «Может, она и впрямь знает об этом человеке нечто, неизвестное никому?» — Я хочу верить твоему мнению о нем, Гермиона, просто… мне нужно для этого какое-то время. Извини. Знаешь же, что я желаю вам с Элиасом только добра, — потянувшись, Гарри тихонько погладил ее по руке и удивился, когда Гермиона обернулась и глянула на него сверху вниз с той самой, знакомой еще о школы, снисходительностью. — Я знаю, Гарри, знаю. Просто хочу, чтобы близкие мне люди могли доверять моим решениям и не сомневаться в них. Не думаю, что совершаю ошибку. Я не знаю почему, но чувствую, что поступаю сейчас правильно. Так будет лучше и для Элиаса, и для меня… — Ну а я всегда поддержу тебя, можешь не сомневаться. Даже если и не пойму до конца. И знаешь почему? Потому что ты никогда не сделаешь ничего, что может навредить сыну, — он поднялся с шезлонга, и, легонько дернув ее за прядку волос, ловко перепрыгнул через перила. — А теперь… я хочу поиграть со своим крестником. Гермиона засмеялась, глядя, как спрыгнувший с крыльца Гарри на ходу достал палочку и удесятерил количество пузырей, при этом порядком увеличив их размер. Это заставило Элиаса заверещать от восторга еще сильней, и она забыла обо всех проблемах, растворяясь в чистой и светлой радости своего дитя.