Ailes de la Liberte

После завершения операции возбуждение, охватившее во время ее выполнения, спало. На его месте осталось только разжижающее мышцы напряжение, и шестнадцать кварталов до дома Эрвину пришлось преодолевать силясь не припасть к каждой встречной скамье или фонарному столбу, с еле волочащимися ногами и свинцовыми веками. Он завалился в свою квартирку поздно ночью - или рано утром - и как только ощутил под собой постель, тотчас провалился в сон как был, в одежде. Уже по пробуждению он безотложно наполнил ванну, но прежде чем войти, долго не мог перестать смотреться в зеркало, будто изучая отражение собственного лица как чуждую маску, пока гудение мыслей в голове не сошло на нет. Четвертый день без капли сожаления. В ту ночь ему снова пришлось убить человека - впервые с перепалки в поле, роковой для Изабель и Петры. Он бродил в одиночку по поперечному одной из центральных улиц проулку, когда его приметил солдат, приказал остановиться и взял на проверку документы. Бездумно пробегая по ним глазами, выудил из кобуры пистолет и, приставив дуло к носу Эрвина, заставил опуститься на колени. Тот знал, что лучше сразу повиноваться и вести себя тихо, иначе немец, не пренебрегая, вызовет подмогу. Возвысившейся тенью, содат одной рукой возился с заклинившими наручниками, и Эрвин решил воспользоваться его отвлеченностью, чтоб продумать свои действия. Когда нацист, чертыхнувшись на выдохе с облегчением, наклонился к нему с наручниками, он подался чуть назад, со всей дури врезался лбом ему в нос, перехватил пистолет. Дальше - проще: один точный точечный выстрел в упор меж глаз. Теперь Эрвин возвысился силуэтом над солдатом, но лишь на мгновение - увидеть, как меркнет и сливается с полумраком его взгляд. Отложив пистолет рядом с телом, Смит продолжил свой путь, спокойный, но отчего-то сокрушенный. Все часовые в районе наверняка услышали грянувший из ниоткуда в немой ночи выстрел и сейчас сбегались к тому месту - месту, где их ждала последняя встреча с убитым товарищем. Они не обратят внимания на Смита, пронесясь мимо. На его руках - ни капли крови. Он походил на простого бессонного или пьяницу, что волочится по Монмартру истомленным призраком. Беспокоило другое. Его предположение подтвердилось: нацисты напали на след повстанцев и теперь вынюхивают их по городу. Глядя в зеркало, Эрвин видел в отражении человека проигравшего бой, но не войну. Он выработает новые маршруты, если понадобится, заменит личности и документы. До тех пор, пока в его руках сосредоточена хоть какая-то власть, он сделает все, чтоб обеспечить безопасность каждого. И Ривая тоже. Он непременно защитит и его. Последняя проведенная в “Ailes” ночь казалась ему сюрреалистичным сном, маревом, слишком далеким от действительности. Только поблекшие красные следы на шее, оставленные Риваем, служили доказательством причастности этого марева к яви. Пальцы нащупывали их, как любовное послание шрифтом Брайля, и даже почти стертые с кожи, они отзывались под ними приятной притупленной болью. Прежде Эрвин никогда не замечал нехватку чего-либо в своей жизни - напротив, она казалась ему достаточно полной. Он нередко водил девушек на свидания и занимался с ними любовью, и это вполне его удовлетворяло. Он был счастлив в своем неведении. Горячая ванна навевала мысли о Ривае. От них становилось еще жарче, словно воспоминания проходили по его коже фантомами пылких прикосновений, и в паху тяжелело, как только он воссоздавал в воображении вид обхватывающих его член вспухших губ. Губ, которые хотелось целовать, облизывать, кусать, не отрываясь. Они наслаждались друг другом, как ненасытные любовники, на той же сцене, с которой он громкими речами наставлял своих солдат не робеть перед лицом своих страхов. Что-то в этом есть. Погода выдалась замечательной: в воздухе витала прохладная свежесть, небесную гладь затягивали тонкой пеленой полупрозрачные тучи; они только усмиряли нещадно палящие лучи, не затмевая солнечного света. Гардероб Эрвина в общем состоял из четырех рубашек, три из которых были либо запачканы кровью, либо надорваны в ходе активных действий, так что выбирать не приходилось - единственной пригодной для ношения осталась легкая, чуть поношенная голубая рубашка. На ней только не доставало верхних пуговиц, и распахнутый ворот подставлял ключицы ласкам речного бриза. Он шел на встречу с Ханджи - отчужденной, замкнувшейся в себе под давлением всеобъемлющего несчастья. Она была сама не своя. После поминального вечера в клубе она не стала терять попусту времени и закрылась дома, посвятила всю себя работе: изготовлению большего числа капсул с цианидом. Иной мог бы расценить это как трудолюбие и преданность своему делу, но близкие друзья, в том числе Эрвин, знали, что это очень, очень плохой знак. На общем собрании малознакомый рядовой спросил ее, смогла ли бы она заставить Петру убить себя этой отравой, если бы потребовалось, на что она ответила: - Плевать на чувства. Я бы вколола ей цианид собственными руками, если бы знала, как она умрет. После этого никто не осмеливался смотреть ей в глаза. В конце концов Нана предложила развеяться, и, естественно, выбор пал на “Ailes”. Сама она не могла составлять Ханджи компанию всю ночь, но зато примкнула к друзьям после своего выступления, когда объявили антракт. Не так давно антрактов в шоу не было в помине - это время занимали чудаческие перепалки Оруо и Петры. - Новая официантка тащит со столиков еду, - подметил Майк. Он нашел на столе брошенную кем-то сигарету и теперь сосредоточенно разворачивал и сворачивал ее. Эрвин подозрительно оглядел девушку: стоя на месте, она беспрестанно покачивалась на пятках, меж столиков ходила почти что вприпрыжку и широко улыбалась каждому, с кем пересекалась взглядами. Он нахмурился. Ее повадки пугающе напоминали Изабель. - Я не один заметил, сколько новичков Закли нанимает в последнее время? - он думал вслух, обернувшись к Ханджи и Майку. Подруга пожала плечами. - Не удивительно, ты ж все время ощипываешь его персонал, - она усмехнулась и протянула ему одну из своих приторно душистых сигар. Под ее рукой - опустелая до половины бутылка бурбона. - Какая жалость, что они все такие молоденькие. Мысль Эрвина метнулась к светловолосому мальчишке, что мельтешил в гардеробной вместо Фарлана: ему не могло быть больше пятнадцати. Ханджи наклонилась к его уху: - Знаешь, они новобранцы. Сами приходят, один младше другого, к Закли и просятся сюда. Чуть ли не каждый день. Шадис берет их под свое крыло, он умеет с ними обращаться. - Он умеет? Серьезно? - Эрвин прыснул в кулак. Шадис не то что с детьми, с людьми обращаться не умел. - Ну… не-а, - признала та. - Но он сам вызвался. Тем более, что он всегда остается в городе, пока мы разъезжаем на миссии. Пиксису нужна подмога в издательстве, Рико не отказалась бы от помощников на радио. Разберут их постепенно, поработают с ними, пока мы не убедимся, что им можно доверять и они могут быть полезны и нам. - Мы должны наслаждаться вечером, а все обсуждения оставить на потом. Давайте не смешивать работу и удовольствия, а? - предложил Майк и наполнил обоим по стакану бренди. Эрвин выпил и немного успокоился. Он снова не мог выкинуть из головы Ривая, весь вечер был охвачен предвкушением его представления, чуть нервничая по этому поводу. Он почти не следил за остальными номерами, надеясь, что так они быстрее пронесутся мимо вместе со временем. - А знаете, я когда-то была замужем, - громогласно, так, чтоб быть услышанной сквозь рев духовых, заявила Ханджи, поразительно пьяная уже к середине шоу. Нана засмеялась и попыталась немного умерить ее пыл, но безуспешно. - Он еще живой, где-то в Париже, хрен знает. Зоэ подалась вперед, уперлась локтями в стол и посмотрела прямо в глаза сидящим напротив друзьям, как будто собиралась посвятить их в величайшую тайну. - Послушайте меня внимательно, мальчики. Вы никогда не занимались любовью по-настоящему, пока не занимались ею с человеком своего же пола. Я четыре года трахалась со своим мужем и ни разу не получила удовольствия от того, как он бултыхался надо мной. Это было отвратительно, - она рассмеялась и спустила очки ниже, на кончик носа. - Но когда ваш партнер досконально знает, что там у вас между ног… мм, аж звезды перед глазами. Ее взгляд остановился на Эрвине, на губах застыла знающая усмешка. - Петра вытворяла ртом такие вещи, что даже я постесняюсь описать. Я! Пьяная в стельку! Смит пустил сухой смешок - в горле вдруг пересохло - и постарался отодвинуться дальше в тень, чтоб никто не заметил, как заалели щеки. Хотя Ривай, судя по усмешке Наны, кое о чем девушкам поведал. Но в этот раз вместо знакомого стыда Эрвин испытал легкую гордость за то, что Ривай не просто не утаил произошедшего между ними, а сам об этом рассказал. А потом - укор совести: нашел, чем гордиться. - Кстати, сегодня Ривай не будет выступать, - неожиданно под стать его раздумьям сообщила Нанаба. Ее изумительная проницательность граничила со сверхъестественными способностями. - Чего?! - голос Ханджи почти сорвался на крик. - Это почему?! Она явно переборщила с эмоциями, но Эрвин забеспокоился не меньше нее. - Он выступает не каждую ночь. Ханджи, ты же об этом знаешь. Я не удивлена. В последнее время у них с Фарланом не ладится. Та кивнула. - Я в курсе, да. Но он мог бы по крайней мере выйти и просто спеть одну песню. Нанаба пожала плечами и притулилась к Майку, уложив голову на его плечо. Он чуть наклонился и, уткнувшись носом в ее волосы, улыбнулся. - Может, на одну песню и выйдет. Ривай непостоянный, и это ты тоже знаешь. - она перевела взор к Эрвину, - Ты тут не так давно, так что видел не все. У Ривая бывают своего рода... заскоки, когда он бесится от всего, отказывается выходить на сцену. Бывают редко, но все же… Не раздумывая, Эрвин выпалил: - Но он в гримерной? Я могу с ним увидеться? Девушка насупилась, колеблясь. - Наверно. Но в такие моменты его лучше не трогать. Ему просто нужно время, чтоб отойти. Он вышел из-за стола, но не упустил вопросительного взгляда Наны. - Мне кажется, я к этому причастен, Нана. Уверен, ты поймешь. В тихой гримерной стук в дверь гулко отразился от стен. Эрвин дождался ответа с той стороны: - Entrez. Дверь легко поддалась, и Эрвин сперва только заглянул внутрь комнаты с порога. Ривай застыл у трюмо, понурив голову и упираясь в столешницу руками, словно они удерживали его безвольное тело от падения. Спавшие с плеч подтяжки висели у бедер. Он поднял голову на один только миг: заметив в дверном проеме Эрвина, снова опустил, со вздохом. - Прочь. - Ривай, я- - Убирайся! Эрвин нахмурился и звучно хлопнул дверью. Неожиданный шум всполошил Ривая - он вскинул голову, но вопреки ожиданиям обнаружил, что не один. Тот изогнул бровь, встретившись с ним взглядами; еще никогда не видел его таким рассерженным. - Разве англичане не должны быть тактичными? - Враки, - Эрвин сощурился. - А вот ты сейчас полностью оправдываешь образ типичного француза: и эмоциональные всплески из ниоткуда, и грубость… Ривай в ответ и глазом не повел, только вытер рот тыльной стороной ладони. Сегодня его тон сулил былое пренебрежение и язвительные замечания. Эрвин начинал улавливать закономерность: от нежности и страсти к уничижительной ненависти. И все это с ровным выражением на лице. Крепкий запах выпивки Ривая витал по всей комнате. - Нана сказала, что ты сегодня не выйдешь на сцену. И что повздорил с Фарланом. Я пришел узнать, как ты. - Вот как? Нана тебе рассказала? - сипловатый едкий смешок. - Иуда. Блять. Напомни мне больше никогда ей не доверять. Эрвин вздохнул и наконец подошел чуть ближе. - Все в порядке? Ривай закатил глаза и припал губами к краю бокала; он пил большими глотками, чуть запрокинув голову, потом причмокнул губами, поблескивающими от влаги, и отставил стакан. - Мм… А если нет? Думаешь, поможешь мне? - Ну, да. - Смит скрестил руки на груди и приблизился к нему почти вплотную. - Я бы хотел сделать так, чтоб тебе стало легче, лучше. Хотя ты упорно отталкиваешь меня, думаю, мое отношение к тебе теперь предельно ясно. Я на самом деле переживаю за тебя. Ривай, понимал, о чем он говорит, но вместо того, чтоб смягчиться, уступить, он цокнул языком и зло на него покосился. - Если так сильно хочешь сделать лучше, можешь мне отсосать. Иначе катись, мне другая помощь до лампочки. Эрвин долго смотрел ему в глаза, пока злоба в них не начала таять, возвращая взгляду естественность, к которой моментом позже примешалось смятение. Заметив эту перемену, он сжал челюсти и безучастно повел плечом. - Ладно. Брови Ривая взметнулись. - Что? - Я сказал ладно, Ривай. Парень облизнул губы и переминулся с ноги на ногу, оперевшись спиной о трюмо. - Ты правда… - он улыбнулся, почти так же открыто, как той ночью, на сцене, но не так мягко. - Неужели ты настолько отчаянно хочешь меня утешить? Я вообще-то просто шутил. Эрвин с трудом сглотнул. И во рту, и в горле - полная засуха. Сердце билось так тяжело, так ощутимо, будто все его тело пульсировало вместе с ударами в груди. Он не на шутку занервничал, но не собирался выдавать этого, и уж тем более не собирался отступать. Не церемонясь больше, он опустился на колени и потянулся к Риваю, положив ладонь на бедро. - А я не шучу. Стань ровно. Тот повиновался и сразу запустил пальцы в его волосы, цепляя аккуратно уложенные пряди, нарочно их встрепывая. Эрвин не поднимал взора, сосредоточившись на том, чтоб не дрогнула рука, пока он возится с ширинкой, но Ривай резко оттянул его голову назад, все же вынудив оторвать глаза от брюк. - Ты никогда еще этого не делал, - сказал он просто. Не стремясь упрекнуть или пристыдить, а констатируя факт. Смит кивнул. Губы Ривая изогнулись в усмешке, но он быстро стер ее с лица. - Так значит, ты не жалеешь о прошлой ночи. - Не жалею. И взгляд Эрвина вновь скользнул вниз, пальцы вернулись к ширинке. Действуя расчетливо и аккуратно, он расстегнул ремень, все по очереди пуговицы и молнию, так что брюки едва держались на узких бедрах. Под идеально чистой белой тканью трусов виднелись контуры наливающегося члена. Эрвин вскинул бровь, украдкой покосившись на его лицо, - он ведь еще даже не прикасался к нему. Видимо, “шутка” на самом деле не была просто выпаленной сгоряча пустышкой. Ривай нетерпеливо насупился и стиснул его волосы в кулак. Эрвин не сдержал улыбки. - Я тебе так сильно нравлюсь? - Con. Хватит молоть языком, займись чем-то полезным, - он усилил хватку и надавил на затылок, настойчиво направляя его. Тот улыбнулся шире, не силясь совладать наполняющими его чувствами, и стал гладить его сквозь белье чуть трясущейся рукой. Ривай мягко выдохнул ртом. - Давай, ты же собирался меня утешать, - почти прошептал он осевшим голосом. Эрвин ласкал его медленно, сперва будто изучал, массируя пальцами, ощупывая и надавливая, пока маска недовольства окончательно не стерлась с лица парня, обнажив выражение наслаждения. Ривай прикусил губу, тряхнул головой и уставился в потолок. - Опять улыбаешься, - пробормотал он и расслабился. Плечи, всегда поддерживающие его стан вытянуто ровным, спали, томный взгляд снова пал на Смита, и он содрогнулся всем телом - тот, наконец, прильнул к его члену губами. Эрвин сам не знал, что делает и что должен делать, и изо всех сил игнорировал назойливо, как сигнализация, гудящие неправильно, грязно, ненормально. Он старался не замечать ничего, кроме Ривая, ища одобрение каждому своему шагу в его незначительных реакциях: вот он чуть сдвинул брови, вот на мгновение затаил дыхание, тихо простонал на выдохе. - Я думал, ты сбежишь… как и подобает такому трусу, как ты, - пробормотал Ривай и убрал растрепанные пряди с лица Эрвина. Тот покачал головой и, скользнув пальцами вниз по бедрам, опустил трусы. Почти растерялся, но мысленно подтолкнул себя продолжать и, обернув широкую ладонь вокруг члена Ривая, провел раз по всей длине, испытующе и нежно. - Я не трус, - сказал он, убеждая в этом скорее себя, и почувствовал на себе ухмылку. - Просто заткнись и действуй. Эрвин наклонил голову и, смочив губы слюной, прижался ими к головке, целуя. От волнения он слегка трясся, но Ривай либо не замечал этого, либо делал вид. Ощутив на губах солоноватый вкус выступившей смазки, Эрвин отодвинул нерешимость и прошелся языком у уздечки, по-прежнему следя глазами за лицом артиста. Тот безотрывно смотрел на него в ответ, едва удерживая веки открытыми, и сбивчиво дышал сквозь раскрытые округленные губы, отчаянно цепляясь пальцами за его волосы. Смит опускался влажными поцелуями по стволу его члена, чувствуя, как у самого учащается дыхание, и в брюках становится теснее. С уст Ривая сорвался стон, когда он вобрал его в рот. Непривычная тяжесть пульсирующей плоти на языке оказалась чересчур приятной, чтоб остановиться. Сомкнув губы плотнее, Эрвин попробовал взять его глубже - это оказалось не так трудно, как только он расслабился: посасывая, опускался ниже, пока почти уткнулся носом в пах. Он выдохнул через нос, сглотнул вокруг горячего органа и, беззвучно простонав, закрыл глаза. Его все еще трясло, но движения стали увереннее. Втягивая щеки, Эрвин водил головой вверх-вниз - стоны Ривая становились более несдержанными и громкими, он выгнулся в спине и запрокинул голову назад, оголяя взору Эрвина шею, на которой блеклыми намеками светились оставленные им же засосы. Смит стал ласкать его с бóльшим рвением, заглатывая как можно глубже, двигаясь быстрее. От напряжения слегка ныли челюсти, дышать становилось труднее, но ему было плевать - он хотел Ривая. Он даже не замечал, с какой силой впивался ногтями в его шелковистую кожу. Ривай содрогнулся всем телом, задержав на один момент дыхание, его живот напрягся от окатывающих его волн удовольствия. - Эрвин, - прошипел он, и это отличалось от его искаженного акцентом английского - звучало страстно по-французски. Он не мог выдавить из себя других слов, они все путались, распадались, ускользали. Губы шевелились в разгоряченных немых речах, безмолвие которых прерывалось только сдавленными стонами и шумными вздохами. Тот только усилил хватку на его бедрах, буквально припечатал его к столешнице, не выпуская из плена своего взгляда. Эрвин чувствовал, как что-то внутри будто покрывается трещинами и рассыпается на мелкие осколки, подобно оболочке, давая свободу тому, что долго томилось в бездонной глубине. Это нечто забилось в нем отчетливее, мощнее стучащего в ушах сердца. Отдаваясь новому всеобъемлющему чувству, Эрвин полностью отдался и близости, что доводила их обоих до предела. Долгий гудящий горловой стон вырвался из его груди. - Эрвин, - естественное французское звучание с надрывом звенело почти по-немецки; бурлящая смесь срывающегося голоса Ривая и этого давно забытого звучания сводили его с ума. Ривай толкнул его в плечо, безуспешно пытаясь вылепить нечто связное из бесформенного бормотания. Наконец он изрек на издыхании: - Я уже почти… Остановись. Эрвин отстранился, прильнул губами к головке и снова обхватил член ладонью, заскользив по всей длине кулаком. Он и сам уже едва совладал с собой, почти задыхался от неистового вожделения, обдавая горячим шершавым воздухом чувствительную кожу. - Я же сказал, что близко. Какого хрена ты творишь? Прекрати. Эрвин покачал головой, задев кончик губами. - Почему ты сдерживаешься? Большим пальцем он массировал у уретры, размазывая выступающие капли. Ривай жадно глотал воздух ртом, кадык тяжело ползал под тонкой кожей, а лицо застыло в упоенном напряжении. - Ты что, х-хочешь… в рот? - Да, хочу, чтоб ты кончил мне в рот, как я тебе, - его голос окрасила хрипота. Брови Ривая заметно поползли вверх. Ладонь Эрвина залезла под его рубашку, помяв поясницу, поднялась выше и легла на плавный изгиб талии - утонченной, почти хрупкой. - Давай, Ривай, - не позволив ему возразить, Смит заглотил его снова, на половину, и стал ласкать с тем же рвением, набирая скорость, пока тот буквально скулил, вонзая свои цепкие пальцы в его плечи, стискивая волосы в кулаке. Он попытался толкнуться бедрами навстречу, почти хныча, но Эрвин придержал их на месте непоколебимой хваткой. - Salaud, - прорычал парень, грубо, до боли потянув за волосы. Стон Эрвина застрял где-то в глотке, все порицавшие объявшую его страсть мысли давно канули в небытье. Кончил Ривай беззвучно, зажмурившись и округлив рот в завораживающее “о”. Ощущение его спермы на языке и отталкивало, и притягивало одновременно, Эрвин, не обращая внимания на неприятный горький привкус, старался проглотить все до последней капли. Он продолжал обсасывать головку, пока Ривай окончательно обмяк. Он подвелся, чуть пошатнувшись, притянул тряпичного Ривая к себе и поцеловал. В груди затрепетало, щеки налились румянцем. Артист льнул к нему, позволял раздвигать свои губы языком, проникая внутрь, но, одурманенный, едва успел отвечать. Спустя мгновение он все же очнулся. Его ладонь, покоившаяся на поясе мужчины, порхнула к паху, но тот перехватил его запястье. - Нет, не здесь, - Эрвин отпрянул, чтоб заглянуть в глаза Ривая. Тот хмурился - озадаченно и недовольно, и потому поспешил разъяснить: - Пойдем ко мне. Проведи ночь со мной. Недовольство сменилось изучающим недоверием, взгляд постепенно обретал сумрачную безмятежность. Эрвин поцеловал его вновь, неспешно наслаждаясь сочными и податливыми губами. Обдал их еле слышным шепотом: - Давай, прямо сейчас. Он подался бедрами вперед и уперся ощутимым стояком в живот Ривая. “Да”, - прочиталось в движении губ напротив. Они спускались по улице бок о бок, почти соприкасаясь руками, но в темноте ничто не выдавало их намерений. Наткнуться на такси так поздно ночью было не иначе как везением. Ривай был спокоен и тих, поля немного надвинутой шляпы скрывали его глаза, накинутое на плечи летнее пальто легко развевалось, подтяжки и заправленная рубашка опрятно выглядывали из-под него. Однако его наряд утратил свой аккуратный вид довольно скоро после того, как за ними захлопнулась дверь квартиры. Эрвин целовал его с порога, держа лицо в своих ладонях, казавшихся слишком крупными, и направлял его вслепую к кровати. Когда Ривай уперся в задний борт коленями, он откинулся на постель и потянул Эрвина за собой; тот забрался сверху осторожнее, чем в прошлый раз, чтоб нечаянно ничего ему не сдавить. - Что за кошмарная рубашка, - бормотал Ривай ему в губы, раздевая его. - Она дырявая. - У меня их не так много, они всегда быстро рвутся, - Эрвин осыпал его шею вереницей сухих поцелуев. Тот стянул рубашку с его плеч, обхватил их руками и уложил его на спину, меняясь с ним местами. Смит лежал ровно, глядя на него с выжиданием. - Я подарю тебе новые. Ни за что не соглашусь на это снова, если не перестанешь одеваться, как бездомный. Эрвин рассмеялся. В этот раз он был смелее, раскрепощеннее: не сдерживаясь, толкался бедрами навстречу ласкам Ривая, бесцеремонно дергал за волосы, вжимал пальцы в плечи, оставляя метки, теперь зная - тому это нравится. Ривай уверено водил по его члену плотно обхватывающими ствол губами, вылизывал и обсасывал, не дразня. С надорванным стоном Эрвин выкрикнул его имя, когда оргазм окатил его тело вязкими теплыми волнами. Он лежал навзничь с распахнутыми глазами, не моргая пялился в местами потрескавшуюся штукатурку на потолке. Сбывшееся казалось ему невероятным сном - он жаждал этого так долго, что казалось, тонет в грезах. Им овладело не испытанное прежде счастье - насыщающее все его нутро чем-то абсолютно непостижимым. - Разденься нормально. Я хочу лечь. Ривай сидел рядом с ним, замяв ноги под себя, уже полностью обнаженный. Спутанные волосы, припухлые блестящие губы, следы страсти на полотне бледной кожи. Эрвин не мог отвести взгляда. В отражении лунного света Ривай был так красив, что спирало дыхание. - Ну хватит пялиться, придурок, я устал. Эрвин почти смутился полной наготы в присутствии Ривая. Лицо снова предательски зардело; он мысленно порадовался окутавшей комнату плотной темноте. Ривай уже устроился на подушках и отдыхал, такой непосредственный, словно это и его постель тоже. Он подтянул одеяло и, дождавшись, когда Эрвин присоединится к нему, накрыл им обоих. - Я так понимаю, ты захочешь обниматься, oui? Я только предложил тебе минет, так что тискать меня во сне, чтоб утешить, совсем необязательно, - в его тон вдруг пропитался сарказмом. Эрвин насупился. - Это было бы настолько неприятно? Внутри все сжалось, нарастастающий трепет стал постепенно угасать. Ривай закатил глаза. - Ну если ты настаиваешь, - хотя тот уже совсем, совсем не настаивал. Он прижался к его боку и закинул руку на живот, уложив голову на упругий бицепс его вытянутой руки. Смит обернул руку вокруг его изящного стана, пальцы легли на почти осязаемые ребра. Только одно не давало покоя даже после всего, что они друг с другом сделали, - мягкий член Ривая, который покоился на его бедре. Внутренний голос злорадно возвратился на свое место в подсознании и забил в колокола. Эрвин, поерзав, отвернулся, надеясь стряхнуть наваждение. К груди прикоснулась невесомая рука, ласковое поглаживание картинных пальцев убаюкивало, умиротворяло. - Расслабься, мать твою, и хватит ворочаться, - прошептал Ривай и вздохнул, пощекотав его шею у уха. - За нами никто не подсматривает. Никто не увидит. Хватит вести себя как гребаный трус. Несомненно, эти слова отличались от привычных слов поддержки, но подействовали отрезвляюще. Тревога ощутимо отступила, Эрвин повернул голову набок и прислонился щекой к макушке парня; еще пару сантиметров - зарылся в его волосы носом и успокоился совсем. Закрыл глаза, чувствуя мерно вздымающуюся грудь Ривая. Ривай с ним, в одной постели. То, чего он так отчаянно желал. Его сладкий запретный плод. Наяву. Он уснул, вдыхая его запах, и проснулся, чувствуя его вместе с рассветной свежестью. Ривай еще спал, и Эрвин старался не шевелиться, чтоб нечаянно его не потревожить. Но тот скоро проснулся сам. Морща спросонья нос, он коротко усмехнулся и протянул заспанным голосом: - Доброе утро, soldat.