Камея

      Ранним утром, едва забрезжил рассвет, я и Холмс отправились в Виндзорский замок – резиденцию Королевы Виктории в графстве Беркшир.       Путешествие в поезде прошло в абсолютной тишине. Сейчас мы ехали по сельской дороге, и только недовольные восклицания Холмса нарушали тишину. Нам следовало прибыть загодя, поэтому мой друг торопил возчика, который нахлёстывал кнутом лошадей, тяжело взбивающих копытами снежное месиво дороги. На всем пути сыщик игнорировал мои вопросы, погрузившись в раздумья, но оставить этот крик души без ответа не мог:       - Холмс, Вы знаете, где они? – осведомился я.       - Нет, не знаю, – честно признался сыщик. – Это нам и предстоит сегодня выяснить.       Я снова печально рассматривал проплывавшие за окном пейзажи. Молчание в подобном душевном состоянии стало мне в тягость, для детектива же оно являлось необходимым дополнением к его ремеслу.       - Холмс, что Вы храните в этом саквояже? – не выдержав, наконец, спросил я его, указывая глазами на объемистую сумку, на которую сыщик с удобством поставил ноги, подрёмывая в экипаже.       - Пустяки, Уотсон, - ответил мой друг, с усилием подавив зевоту. Он не спал уже три дня. – Небольшой сюрприз для нашего профессора.       Я хотел узнать от Холмса подробности его плана, но внезапно экипаж сбавил скорость. Возчик грубо осадил лошадь, повозку задёргало по ухабам, пока мы не остановились.       - Господа, дальше дороги нет, - пояснил кэбмен, приоткрыв дверцу. – Впереди полисмены загородили путь. Сегодня сюда прибудет Ее Величество.       - Проклятье! Время! – выругался Холмс, смотря на часы. – Половина десятого.       Ничего не поделаешь, нам пришлось проделать остаток пути в несколько миль пешком.       Впереди возник Виндзорский замок – он величественно возвышался над долиной реки Темзы. Мой коллега по перу – писатель Сэмюэль Пипс как-то назвал его «самым романтичным замком в мире». У меня же при виде резиденции Королевы Виктории появилось другое сравнение. Готические башни и прочные зубчатые стены здания словно являли собой незыблемую твердыню нашей монархии. Я невольно почувствовал гордость за свою страну: владычица морей, величественная Империя, более полувека (см. прим. 18) управляемая мудрою и справедливою Королевой Викторией, добивалась все новых высот, по праву занимая почетное место среди крупнейших держав мира - России, Германии, Нидерландов, Франции. Патриотическое настроение всей нации отражала эта многоликая публика, пришедшая поприветствовать приезд своей любимой Монархини.       Холмс кивнул мне и, чуть дотронувшись до рукава моего пальто, добавил:       - За дело, Уотсон! Я присоединюсь к Вам позже.       Я беспрепятственно проник через полицейское оцепление, подвергшись внимательному, пронизывающему насквозь, взгляду стража закона, который оценил мое добротное пальто, котелок и новые туфли, и пропустил на территорию Виндзорского парка. Мне повезло, что я не родился женщиной: хотя, впрочем, леди пропускали, не чиня подобных нескромных препятствий. Коллега не стал следовать моему примеру: Холмс легко подхватил объемный саквояж, словно невесомое перышко, и исчез за ближайшим деревом.       Я вглядывался в толпу, ища профессора. Возможно, я смогу обнаружить следы, которые укажут мне на место заточения Мэри и Уильяма? Я чувствовал, что мои родные где-то поблизости, мое сердце подсказывало мне, что они здесь, что они совсем рядышком. Внезапно меня посетила прекрасная мысль.       - М-э-э-р-и-и! Б-и-л-л-и-и! – сложив ладони рупором, простуженным голосом крикнул я поверх котелков, цилиндров, шляпок, капоров, кепок и шарфов.       Многочисленная публика возбужденно шумела, словно море во время прилива: волны горожан норовили сбить меня с ног, а мой хрип утонул в людском потоке.       - В такой толпе Вы никого не найдете! – пропитым голосом заметил кто-то позади меня.       Я возмущенно оглянулся на пьяного наглеца. И как такого сюда пропустили? Им оказался худой рабочий в бедной, потёртой одежде. Его серое, землистого цвета, лицо выделялось острыми чертами, словно резец неведомого скульптора поскупился на более совершенную проработку мелких деталей. Очевидно, мужчина работал в угольной шахте, в тяжелом труде добывая свой хлеб. Но, несмотря на это, рабочий постоянно не доедал, признаки были очевидны. Я машинально как медик отметил отсутствие левого клыка, вероятно, выпавшего от недостатка питания либо потерянного в пьяной драке.       – Если Вы кого-то ищете, сэр, проберитесь-ка ближе к тому входу, наверняка Ваши родные уже двинули глазеть на Королеву. Она будет там, сэр, когда поедет в своей карете от Лондонского поезда. А оттудова - здорово всё видать! - рабочий указал рукой, испачканной мелкой угольной пылью, въевшейся в кожу, на круглую башню замка, которая занимала высокий холм.       - Спасибо, - поблагодарил я его, решив последовать разумному совету.       Профессор, разумеется, будет недалеко от Королевы Виктории. Надеюсь, он, не доверяя своим подручным, позаботится и о том, чтобы Мэри и Билли находились поблизости в качестве его заложников. Надо продолжать поиски с утроенной энергией!       Где же Холмс? Что он задумал? Я огляделся, как вдруг сзади кто-то грубо толкнул меня плечом. Восторженные крики донеслись до меня: это Королева уже приближалась к своей резиденции. Толпа напирала все сильнее, я пытался найти профессора и, словно броненосец, прокладывал себе путь по бушующему людскому морю. Я изучал каждого мужчину, обращая внимание на мелочи, но ни в ком не находил ни малейшего сходства с преступником.       - Да здравствует Ее Величество Королева Виктория! Боже, храни Королеву! – возле своего уха услышал я.       Эхо множества голосов подхватило этот крик. Мужчины подбрасывали вверх головные уборы, приветствуя Королеву, леди махали платками и шалями. Я приподнялся на носках, пытаясь что-либо разглядеть поверх голов, и заметил приближающийся королевский экипаж, запряженный четверкой прекрасных вороных лошадей. Кони резво катили по снегу карету. Публика, пытаясь подойти поближе к Королеве, наступала на пятки впереди стоящих людей. Полисмены с трудом сдерживали экзальтированных подданных. Становилось очень тесно, так что стало трудно дышать от прибывающих людей, желающих посмотреть на Ее Величество. Поэтому я намеревался пробраться сквозь толпу к полицейскому фургону в 15 ярдах (см.прим.19) от меня, подняться на его подножку и поискать ученого с более удобной для обзора точки. Это было, поистине, мудрое решение! Я скользил сквозь публику, наступая на ноги, поминутно извиняясь и приподнимая шляпу при встрече с дамами. Может, среди этой толпы я встречусь с профессором? Возможно, я замечу среди публики Мэри и Билли? Если их прячут, то где мне их искать? И куда запропастился, чёрт возьми, Холмс?!       Рассуждая так, я на долю секунды отвлекся. До точки моего предполагаемого наблюдения оставалось не более пяти ярдов. Я уже мог различить крупную, четкую надпись белыми буквами на черном борту полицейского экипажа. Меня жестко толкнули в спину. Этот грубый человек даже не думал оправдаться в содеянном проступке!       Я потерял равновесие и досадно упал в грязь, перемешанную со снегом обувью сотен людей. Толпа кричала все громче, и, не замечая этот ничтожный инцидент, грозила затоптать меня, как жалкого жука. Добропорядочные граждане Великой Империи в один миг превратились в многоголового дракона, способного смести и уничтожить всё и вся на своем пути. Кто-то наступил мне на кисть, с силой втоптав ее в снег. Я выругался и попытался подняться, но снова потерпел поражение. Чей-то коленный сустав сбил с меня шляпу и ударил по голове. Так я снова оказался в снежно-грязевом месиве, упав на ладони. Я внезапно обнаружил, что напирающая публика, выражая верноподданнические чувства, абсолютно утрачивает человеческие качества. Шарф Мэри, оказавшийся зажатым среди толпы, стал душить меня и, изловчившись, я, к сожалению, вынужден был избавиться от него.       «Мэри и Билли! Где же вы? Где вас искать? Где профессор? Где Холмс?» - стучали вопросы в висках, не обращая внимания на мое собственное плачевное положение. Мне казалось, я умру от травматической асфиксии (см.прим.20), как это произошло четыре года назад (см.прим. 21) с тысячей-другой несчастных при праздновании полувекового правления Королевы Виктории в Лондоне. Ужасная трагедия, о которой писали все газеты! Теперь и надо мной уже смыкалось людское море, накрывая волной, оставляя без морозного воздуха и света.       Я отчаянно боролся за свое существование, ведь мне необходимо было спасти еще две жизни – Уильям и Мэри нуждались в моей помощи. Под моей ладонью что-то сверкнуло слабым металлическим блеском. Втоптанная в снег и грязь, с разбитой линзой прямо передо мной валялась лупа Уильяма! Оберегая игрушку сына от слепой мести башмаков, туфель, сапог, ботиков, я потянулся за лупой. Уильям не расставался с подарком Холмса с самого Рождества, а, значит, мой сын где-то рядом! Возможно, Билли оборонялся здесь от похитителей! Это придало сил и мне: я подтянул ноги, сцепил руки в замок с зажатой в нем лупой, выставил их перед грудью и, словно пружина, резким рывком поднялся над поверхностью людского моря, едва не оказавшись погребенным на его дне.       Я осмотрелся: до полицейского фургона, напоминающего остров среди штормящего океана людей, оставалось всего несколько ярдов. Я бросился к нему, ища спасения. Затем стремительно вскочил на подножку, чувствуя под своей рукой холодный, окованный железом борт экипажа.       Среди толпы, буквально на расстоянии двадцати шагов от фургона я увидел седого, сутулого мужчину. Он смотрел на проезжающую мимо Королеву, но лицо его при этом не выражало ни радости, ни гордости, ни патриотизма – старый джентльмен словно замер в ожидании, он был собран и хмур.       - Профессор! – окликнул я его, понадеявшись не сколько на свои выводы, а больше на случай.       К моему удивлению, человек обернулся, но я не успел рассмотреть его лицо, так как в эту минуту совсем рядом раздался какой-то треск, толпа в панике подалась вперед, фургон качнулся и я соскользнул вниз, оказавшись между колесами экипажа.       Я видел, как седой мужчина, расталкивая толпу, бросился вперед, навстречу королевскому эскорту. Мне нужна была помощь полиции, чтобы арестовать профессора. Поэтому я обежал в поисках входа фургон с надписью «METROPOLITAN POLICE» (см.прим.22). Белая краска надписи была свежей и еще слабо блестела на морозном воздухе. Я замер, пораженный внезапной мыслью: четырехколесный экипаж черного лака с надписью «METRO» в Уимблдоне и этот фургон – одна и та же повозка! Я присвистнул от удивления и с замиранием сердца заглянул внутрь.       Сквозь мутное стекло фургона, защищенное решеткой, я едва разглядел силуэты двух фигур, связанных веревкой: молодая женщина и маленький ребенок. Мое сердце болезненно сжалось: в пленниках я с трудом узнал родных Уильяма и Мэри. Хвала милосердному Господу, они были живы!       Я постучал в стекло, надеясь привлечь их внимание. Но только Уильям широко раскрыл покрасневшие глаза, увидев меня в окно. Он что-то испуганно прошептал и попытался подняться навстречу ко мне, но вмиг веревки вцепились в кожу, и бедный малыш от внезапной боли заплакал.       - Держитесь! - прокричал я.       Я с силой дернул решетку, безрезультатно, - та оказалась прочной, металлические заклёпки держались крепко. Где, дьявол его дери, Холмс? Вдвоём мы, пожалуй, бы справились! Я подбежал с другой стороны к полицейскому экипажу – туда, где располагалась небольшая дверца. Разумеется, заперто на ключ! Револьвер глухо лязгнул о металл фургона, напомнив о себе. Я достал пистолет из кармана и осторожно прицелился в замок, опасаясь рикошетов (см.прим.23) и ранения невинных людей. Шесть выстрелов лишь повредили обшивку фургона, распугав шарахнувшихся в разные стороны людей, но не причинили серьезного вреда треклятому запорному устройству.       Что же делать? Я залез на крышу полицейского экипажа: металлические листы здесь тоже держались заклёпками. Я попытался отогнуть один из них, но лишь поранил пальцы. Оставив бесплодные попытки, я решил попробовать другой способ, внезапно поразивший меня своей простотой. Я с грохотом скатился по кровле повозки вниз, зацепившись полой пальто. Я нагнулся и пополз под дно экипажа: так и есть – внешне крепкие доски пола фургона покрылись плесенью под воздействием лондонской грязи и дождевой воды. Я приложил силу, и под ударами рукояти револьвера прогнившее дерево разлетелось в скверно пахнущую труху, образуя удобный лаз.       Я ловко пробрался внутрь духоты фургона, словно терьер в лисиную нору на охоте. Я бросился к Мэри, - она не подавала признаков жизни. На бледной коже ее лица синел кровоподтек. Я оглянулся на нашего мальчика, – к счастью, он не пострадал, только был худ, напуган, а глаза с застывшими в них слезками молили о помощи. Скрепя сердце, мне пришлось переступить через отцовские чувства и действовать как военный врач в бою: в первую очередь оказать медицинскую помощь человеку без сознания, не смотря на стенания других раненых. Я стал уверенно бить Мэри по щекам, ослабив ее корсет и освободив руки супруги из пут. Спустя некоторое время щёки жены порозовели, а слабый стон раздался из ее груди.       - Слава Богу, Мэри! Я боялся, что потеряю тебя навсегда… - прошептал я, обнимая супругу и согревая поцелуем ее холодные губы.       - Джон… - чуть слышно проговорила она, озираясь по сторонам. – Где Билли? С ним все в порядке?       - Да, он здесь, - уверенно ответил я и принялся развязывать веревки, связывающие моего сына.       Мальчик не смог сдержать своих чувств и обнял меня, размазав грязь с моего пальто по лбу:       - Папочка!       - Сынок, держись, ты – молодец! – поспешил ободрить я сына, заметив, что глаза Уильяма наполняются соленой влагой, а рот мальчика готов скривиться в неудержимом плаче, что так естественно для детей, но не достойно будущего мужчины. С удивлением я отметил, что мои слова подействовали: Уильям повеселел, и, сверкая своей белозубой улыбкой, произнес:       - Папа, я укусил его!       - Кого? – оторопел я.       - Я укусил руку того плохого джентльмена, что оставил здесь свой багаж, - похвастался мальчик, кивнув на черный саквояж.       - Сумка профессора? – удивленно спросил я, позабыв о том, что мои родные не в курсе событий последних дней, невольными участниками которых они стали.       Я подошел к черному саквояжу и приоткрыл его.       На войне я привык действовать решительно и крикнул родным, не делая пауз между словами:       - Мэри, быстро выбирайтесь с Уильямом через лаз в дне! Немедленно возвращайтесь на Бейкер-стрит!       Когда Билли и моя супруга последовали моему совету и покинули полицейский фургон, я стёр крупные капли пота со лба, ощущая одышку и учащенное сердцебиение. Чувство опасности захватило мой организм, заставляя действовать. Я тяжело вздохнул, волнительно облизывая пересохшие губы. И пускай я всё-таки доктор, но я же военный!       Латунный корпус, деревянная трубка, в которую вложен деревянный же стержень - запал автоматического воспламенения, не оставляли и толики сомнения в принадлежности этого шарообразного предмета к оружию. Передо мной на дне черного саквояжа обманчиво мирно покоилась французская граната, готовая разнести в клочья всё живое в радиусе тридцати ярдов.       Я неплохо разбирался в оружии, а точнее в особенностях лечения тяжелых ран, им наносимых. Подобные гранаты использовались в боях под Севастополем в Крымской войне, причиняя страшные увечья, калеча людей и коней, разрушая ложементы и траншеи (см.прим.24). Я вспомнил престарелого майора, у которого отсутствовали обе верхние конечности - я часто его навещал и назначал лечение от фантомной боли. Калека любил рассказывать мне о Крымской войне. Так я на практике узнал то, что замедлитель взрыва крайне ненадежен, он взрывался в любой момент в руках солдата, оставляя его инвалидом.       Вытаскивать смертоносный снаряд из саквояжа или нести его сквозь грубо толкающихся сограждан (тут я поморщился, вспоминая пережитое) я не рискнул. А потому принял меры предосторожности, бережно укутав гранату пальто, осторожно переместил саквояж ближе к переднему краю фургона - там, где находились лошади, и поэтому меньше трясло. Я занял место кучера и, ощущая себя членом Палаты Лордов, сидящим буквально на пороховой бочке (см.прим.25), медленно поехал к Виндзорскому пруду. Полицейский фургон, пускай и фальшивый, давал определенные преимущества: толпа расступалась и освобождала дорогу. Я подметил, что в выражении глаз людей что-то изменилось: публика была обеспокоена, люди тихо разговаривали между собой и взволнованно обсуждали какое-то событие.       Так беспрепятственно я добрался до берега пруда, аккуратно достал черный саквояж. Внезапно мои плечи содрогнулись от жёстокого приступа кашля. Я почувствовал, как граната шевельнулась на своей «перине». Плеврит решил уничтожить не только меня, но десятки людей! В последней отчаянной попытке я размахнулся, ненароком выбив из сустава раненное в Индии плечо, - саквояж полетел в полынью посреди закованного в лёд пруда.       Я зажмурил глаза и прислушался, пригибаясь к спасительной земле, покрытой снегом. Тишина… Я считал секунды… «Пять, четыре, три, два, один…» Взрыва не было! К счастью, мои мольбы о том, чтобы порох в этом ужасном оружии отсырел, были услышаны. Хриплый вздох облегчения вырвался из моих больных лёгких, словно я успешно завершил сложную операцию, грозившую смертью тяжело раненному, безнадежному солдату, уже не надеявшемуся на выздоровление.       Всё шло, как по плану, за исключением одного… Чем был занят в это время Холмс? Меня грызло злое раздражение, терзала страшная ненависть - я готов был ударить своего друга, выбить ему зуб в очередном боксерском поединке! Где он был, когда мне нужна была его помощь? И где он сейчас, чёрт его побери?!       Возможно, сыщик поймал профессора? Об этом стало бы известно полиции. Я подошел к констеблю, записавшему в блокнот слова какого-то старика:       - Простите, сэр. Я разыскиваю своего друга – сыщика, мистера Шерлока Холмса…       - Доктор Уотсон? – удивился он мне. – Быстро же Вы прибыли, едва успело случиться это жуткое происшествие!       - Кхм… А что, собственно, произошло? – уставился я на него, вспоминая взволнованную толпу.       - Измена, доктор! – заявил констебль, изучая меня строгим взглядом.       Мой туалет: отсутствие пальто, шляпы, трости и шарфа, а также грязь на лице, не внушал ему доверия.       - Покушение на Королеву! Каково, а? – продолжал страж закона. – Детали пока неизвестны. Мы сейчас ищем свидетелей. Кстати, Ваш друг не мог бы любезно согласиться помочь нам в этом?!       - Да-да, конечно… Разумеется… Всего доброго, сэр! – поспешил попрощаться я, решив возвратиться к Мэри и Билли на Бейкер-стрит.       Я вернулся к своим родным, когда уже заканчивался по-зимнему короткий день. Миссис Хадсон оповестила меня о том, что мистер Холмс не передавал никаких записок, не оставлял устных инструкций и вообще не возвращался домой с тех пор, как мы вместе покинули Бейкер-стрит.       «Как это похоже на Холмса: уйти, не сказав ни слова! Как обычно, сыщик появится ранним утром. Самодовольно улыбаясь, он войдет в гостиную, не спеша, нальет себе кофе и замрёт в ожидании моих расспросов… Промолчу! Выброшу свой блокнот с заметками! Открою утреннюю газету! Не буду обращать внимания...» - возмущенно думал я.       Тем не менее, Мэри убедила меня остаться ночевать на Бейкер-стрит, чтобы дождаться мистера Холмса с новостями о профессоре. Уильям устал и заснул в кресле. Я, боясь его разбудить, бережно перенес сына в спальню. Мэри вскоре отправилась вслед за ним. Забыв о вечерних газетах, я удобно расположился на диване в гостиной, тотчас уснув спокойным здоровым сном впервые за эту неделю.