Аромат мелиссы

      Темнело. В тихих хрущёвских переулках всё стихло, открывая путь другой стороне — тёмной. Точно как и его сердце. В нём это вызывало просто мгновенную связь, мгновенную параллель, а ведь раньше он любил это: эту странность человеческого бытия, что только день или ночь вступали в свои законные владения, сменяло все приоритеты, превращая многих в лишённых чувств зверей. А теперь это вызывало в нём только скуку, только уже привычную реакцию, ничего интересного и ничего нового.       Сам Микк не помнил, когда начал обладать таким скептицизмом, обращённым к людям, однако знал, что за этим стоит вовсе не Ной внутри него. Это были его личные размышления, в итоге приводившие к одному неизменному ответу — он лучше. Он лучше всех тех, с кем ему приходилось иметь дело до сегодняшнего дня. Эта мысль, такая порочная и опасная, всегда сохраняла ему здравый рассудок и каким-то образом держала его, как раз-таки, в разнообразии этих человеческих ощущений. То, что он ненавидел, оно и держало его в его двойственной натуре, не отпуская ни на миг.       Его мысли плавно перетекали в сторону их разговора с Книгочеем. Он встретил его в том самом злосчастном переулке. И это наталкивало на более глобальные и сложные мысли, что так отторгало его сердце. Фрагменты разговора, обрывки фраз, всё плавно заставляло его сходить с ума. Он устало выдохнул, бухнувшись на лавку, возле причала. Закурил, облачко дыма вышло в воздух вместе с болезненной тяжестью в груди.       «Это всё более походит на вымысел».       — Тики, ты знал, почему Ной внутри тебя так склонен к двойственному выбору?       — Я был уверен, что это частичка моей натуры, а вовсе не его, — мужчина попытался состроить невинное выражение лица, но почему-то вышло что-то совершенно не подходящее. А Книгочей будто видел его насквозь. — Я вряд ли понимаю, к чему Вы клоните.       — Тогда я поясню тебе…       Фрагментами, всё вспоминалось только фрагментами. Он не мог поверить, что всё могло быть связано намного крепче, не просто алыми нитями, а целыми жгутами и цепями. И из столетия в столетия каждый раз это всё… Всё повторялось, снова и снова, сколько бы раз кто угодно не пытался это остановить.       Он никогда не верил в совпадения, но может всё-таки ОНА и есть это злосчастное совпадение. Не зря он обратил внимание именно на неё: ничем не отличалась от всех, была обычной до кончиков волос и неприметной. Обычной для всех, кроме него. Он видел в ней то, чего никто не мог разглядеть, видел её насквозь, все чувства, просто невероятное количество, как будто знал её тысячелетиями. Это наталкивало на мысли, что старик оказался прав. Прав в том, что Ной внутри него из жизни в жизнь, любил именно её. Вот только он Ной только наполовину. Тогда почему? Почему он, его человеческая сторона, почему она тоже выбрала именно её — Мелиссу, которая, мало того, оказалась непосредственно связана с Чистой Силой.       Ирония? Ну её к черту! Это выводило его из себя всё больше. И в этот момент он вспомнил Роад. Вспомнил о её чувствах к Аллену, вспомнил о её связи с Четырнадцатым и понял, что не один он оказался в такой ситуации. Вот только Роад — Ной, и её натура полностью принадлежит ей, ничем не изменившаяся за столько времени. А его? Кем он был раньше? Может, предыдущий Ной был таким же, был абсолютной его копией и он — есть именно Ной, а не человек.       Раньше он никогда не размышлял в этом направлении. А сейчас, затронув эту тему в глубине сознания, он снова неосознанно провёл красную нить между всеми актёрами этого погорелого театра и в очередной раз почувствовал себя нелепо глупо. «Но если всё действительно так, то что мне делать теперь?»       В пустом и тихом, очередном из тысячи таких же коридоров вокруг, медленно наворачивала круги маленькая, совсем хрупкая девушка. И тишину, совсем гробовую, совершенно мёртвую, не прерывал даже скрип половиц или шорох шагов — всё замерло в ожидании волшебного рассвета. Здесь даже капля солнечного света была дорога больше воды и еды, намного больше чувств, что каждый день в себе давили люди. Здесь это было жизненно необходимо — как воздух.       «Прошло целых две недели».       Она в очередной раз ступила на деревянный пол, один из немногих, что был в этом здании именно деревянным. От него веяло домом. Не хватало только того самого скрипа, который так хотелось услышать, в очередной раз наступая ботинком на ещё не успевшую отсыреть доску. Слишком ново и слишком приторно хорошо. Слишком тихо.       Невыносимо.       Она остановилась, грузно выдыхая и наваливаясь на подоконник, прижимаясь к стеклу горячим лбом, что сразу оставил после себя запотевший след вокруг места соприкосновения. Она тут же стёрла его. Стекло опустело, точно так же, как её голова совсем недавно. Мокрая рука снова прикоснулась ко лбу. Получив блаженную прохладу, тело расслабилось, и девушка даже позволила себе улыбнуться.       Мелисса, она, стоя сейчас посреди ночи в еле освещаемом утренним светом коридоре, была на удивление спокойна. Атмосфера вокруг неё была едва ли не тёплой и мечтательной и совсем никак не вязалась со злосчастным словом «плен», которым так некстати недавно обозвал её пребывание здесь маленький Тимоти. В шутку, конечно, но это точно задело бы её, если бы она не обладала воистину железным терпением и доведённым до автоматизма внутренним позитивом. Она не помнит, когда привыкла к этому, но это чувство смирения с неизбежным было ей знакомо, как будто она переживала его изо дня в день долгие годы.       Ночные кошмары давали о себе знать только внешне измученным видом, она будто просто устала и вовсе не переживала всех тех ужасов, что происходили с ней каждую ночь. Как будто каждый раз, вставая с кровати и выходя из осточертевшего лазарета, она снова становилась собой. А там, в простынях, вместе со следами от её слез, оставались и все негативные чувства, что она ни разу не посмела взять с собой, оставаясь для всех болезненно-хрупкой и наивной девочкой. В глубине души она всё прекрасно понимала, но намного приятнее оставить это там и дать миру решать за неё — от её душевных терзаний мало что кардинально изменится.       Завидев где-то вдалеке солнце и его мягкие лучи, что вот-вот скроются за темнейшими тучами, она быстро уселась на подоконник и прислонилась к стеклу, силясь вобрать в себя побольше здешнего редкого утреннего яркого света. Так и заснула, прижимаясь лбом к холодному стеклу.       Новое утро никак не проявило себя, оставив над городом почти ночной мрак. Тучи всё сгущались над Лондоном, ни на секунду не давая ощущения ясности и покоя, а только усиливая мрачные чувства в глубине подсознания. Обычным людям это ничем не навредит, однако есть те, кому хоть капелька солнечного света сейчас была необходима, как воздух. Две недели кромешной тьмы уже осточертели, каждый день напоминая о проблемах и покалеченных чувствах.       Экзорцисты уже привыкли к такому образу жизни и пытались создавать себе покой самостоятельно, в то время как девушка, что совсем недавно попала сюда из-за неудачного стечения обстоятельств или по воле судьбы, пока таким навыком не обладала. К ней часто приходили знакомые экзорцисты, чтобы поддержать, и она уверенно разделяла с ними улыбки — обычное дело дня неё. Однако скрывать душевную боль было сложнее, чем она когда либо могла представить, поэтому оставалось только молчать и улыбаться, чтобы не портить своим настроением день другим.       Она и сама не заметила, когда действительно схватилась за эту манеру поведения, как за спасательный круг в пучине огромного, чёрного и неизведанного океана. Круг сам — недолговечен, но хотя бы временно помогал ей не думать о плохом. Научилась она этому у Линали, чья напускная улыбка была отработана идеально. Конечно, раньше и самой Мелиссе приходилось не раз так поступать, но она никогда не думала, что эта манера поведения станет для неё привычной. А ведь это обещает продлиться ещё долго, и девушка, невольно задумываясь об этом, иногда хотела забыть о своей привычке и поплакаться кому-то в рубашку, от неимения сил терпеть дальше, но, только переступая порог лазарета, всё получалось как-то само, неосознанно.       С утра её почему-то натолкнуло на мысли о том, что инспектор Рувелье настаивал несколько дней на её всевозможных обследованиях, после чего объявил, что она больна и никто не сможет ей помочь, кроме научного подразделения. Конечно, все понимали, что это ложь и даже Мелисса, не обладая фантастической интуицией, а наоборот — просто удивительной доверчивостью, не поверила мужчине, однако вырываться и с вилами кидаться на Воронов тоже не планировала. В её сердце надолго поселилось смирение и ожидание, тем более, что ей надо было справляться со своими мыслями и переживаниями.       Она не привыкла к такой жизни, её голова была забита пока только всякими мелочами, а глобальные проблемы всё никак не хотели вытеснять эти пристрастившиеся к ней мысли-паразиты. Например о том, что инспектор любит сладости от того, что ему не хватает доброты, а самой абсурдной была мечта о том, что если она приготовит ему огромный торт, он тут же отпустит её домой. Однако это немного разбавляло её негативные маленькие припадки, в которых ей приходилось помимо своих мыслей и вопросов что нескончаемым комом сыпались на неё, давить в себе жалось к самой себе, сжигать в подсознании мысли о том, как было раньше хорошо в её маленьком доме, на берегу Лиссабона.       Сейчас девушка пыталась проснуться, но из-за бессонной ночи и отсутствия дневного света получалось с трудом. Её взору снова предстали белые стены лазарета. Она уже возненавидела этот холодный белый потолок, который каждое утро встречал её почти тёмно-серым, самым неприятным, почти грязным оттенком. Без задней мысли о том, что она всё же засыпала в коридоре, она встала и начала собираться в столовую. Как только она переоделась в спортивную одежду, которую ей выдали, она посмотрела на себя в зеркало и приметила, что это совершенно не вяжется с её старым образом. А из зеркала смотрел совершенно другой человек: осунувшийся, измученный и усталый, но удивительно — весёлый и милый. Мелисса никогда бы не поверила, что люди способны за две недели меняться до неузнаваемости. И сейчас всё ещё продолжает быть в этом уверена. Подумаешь, немного похудела и недоспала, но в остальном такая, как и обычно, и это несказанно радовало и тешило внутреннее небольшое самолюбие. Даже у Мелиссы оно имелось и его-таки иногда приходилось подкармливать, дабы совсем не падать духом.       Её мысли нарушил стук в двери. Она обернулась и увидела в проёме, неожиданно для себя, — Комуи. За всё время пребывания здесь они виделись один раз, когда её забрали в лазарет и больше почти не выпускали. Только в сопровождении на завтрак, обед и ужин, иногда может ещё и прогуляться, но так же — одной никуда.       — Вы, кажется, брат Линали, смотритель Комуи, я права?       — Да.       Комуи осмотрел её с ног до головы и печально отвёл взгляд, в этот момент его очки отразили оконный свет, так что понять, что же он имеет ввиду этим взглядом, не представлялось возможным. Мелисса застыла на месте, разглядывая гостя и размышляя на отстранённые темы, стараясь забыться и не выдавать своей круглосуточной тревожности, которая грозилась довести её до нервной паранойи. Комуи присел на стул возле окна, показывая рукой девушке присесть на кровать напротив.       — Я хотел поговорить. Я так понимаю, Линали рассказывала тебе многое, но я хочу осветить ситуацию полностью. Это может быть…       — Тяжёлый разговор для нас, — девушка перебила его, что было ей несвойственно. — Я понимаю, говорите как есть, не переживайте. Меня, знаете, уже ничего не сможет удивить, как мне кажется.       Она нервно рассмеялась и осталась с улыбкой на лице, которая, к слову, выдавала её волнение с головой. Здесь, в хмурой обстановке конкретно этой комнаты, она казалось немного не естественнее, чем обычно.       — Боюсь, что это может быть тяжелее, чем всё, что было сказано до этого, — смотритель на несколько секунд замолчал, но, увидев положительный кивок девушки, продолжил: — Ты знаешь, для чего был создан Чёрный Орден?       Комуи долго рассказывал ей о Чёрном Ордене, акумах и памяти Ноя, что как бы связывало всю цепочку отдельных познаний Мелиссы воедино. Она часто кивала и понимала, что до сути разговора они будут доходить медленно, по мере познания ей предыстории. Интуиция, которой она не обладала, снова дала о себе знать и подсказывала, что обычным людям такие подробности не рассказываются. А значит, ей предстоит ещё долгий путь, и она, согласившись на этот разговор, как будто подписала себе приговор оставаться здесь ещё на продолжительное время.       — Так вот, в наше время Орден выглядит так, каким ты его видишь, — подвёл итог предполагаемого начала разговора смотритель.       — Так я родилась в том, старом подразделении? А Вы точно уверены, что это была именно я?       — В Ордене имеются все ДНК работающих здесь когда либо людей на случай самых различных ситуаций и, сверив всё, могу с точностью сказать, что это именно ты. Соболезную, — Комуи напрягся. — Каждый раз мне хочется говорить людям совсем не то, что я говорю в итоге. И знаешь, я вынужден всё равно говорить правду.       — Да, мне так Вас жалко, господин Комуи, — захныкала девушка и смотрителя аж передёрнуло от удивления, — но не переживайте! Я не доставлю Вам проблем, так и знайте!       Комуи устало выдохнул, но через силу улыбнулся в ответ. Неудачная попытка вывести душевные переживания человека на чистоту снова провалилась и это угнетало. Она напоминала ему Аллена Уолкера или Линали, когда те отчаянно пытались скрыть свои эмоции за позитивным настроем. Как бы ни было печально, эта девушка ведь лаконично вписывалась в эту компанию, что было для неё скорее плохим знаком. Он не сомневался, что то, чем она не хочет делиться, никак не связано конкретно с какими-то скрытыми личными мотивами, но ему всё равно было больно наблюдать за её попытками показаться сильной.       Он продолжил разговор, описав ей, что такое память Ноя и почему экзорцисты вынуждены бороться с ней. Описал ей Ноев более конкретно, объяснил принцип перерождения, чем планировал вызвать интерес девушки. Та, и без того давно полностью погрузившаяся в интересный рассказ, с упоением слушала эту историю: о Графе и Джокере, что в этом месиве из страданий и людской боли звучала, как обычная сказка с интригующим сюжетом. Комуи был доволен собой.       Единственное, о чём Комуи умолчал, это Аллен Уолкер, мальчик чьё существование напрочь противоречит всему, что он рассказывал до этого. На сегодня историй было достаточно и он предложил своей собеседнице отправиться с ним к Хевласке, которая, оказывается, уже ждёт их с самого утра. Смотритель всё распланировал заранее, тем более что именно сегодня Рувелье не было на месте, а значит, даже если хранительница куба почувствует что-то аномальное, они смогут вовремя скрыть это от инспектора.       Мелисса, услышав каков расклад событий, и вовсе растаяла, не ожидая такой доброты и снисходительности к себе. Казалось, этим людям она совершенно никто, но они столько делают для неё, что тут нереально остаться равнодушным к их стараниям.       — Хевласка, мы пришли, — смотритель поднял взгляд на хранительницу и приветственно помахал рукой.       Мелисса осмотрела огромный зал, что ничем не освещался, кроме самой хранительницы. Само нахождение тут уже казалось чем-то запредельным для обычного человека. Нечто, что имело женские очертания лица, вызывало внутри только восхищение, сравнимо с лицезрением чего-то чудесного, божественного. Девушка абсолютно не испытывала страха, в глазах плескался восторг, она точно не ожидала, что всё будет выглядеть именно так. Комуи, завидев положительную реакцию, даже удивился, так как кто раньше бы не видел в первый раз хранительницу, реагировал, мягко говоря, не приветливо. Когда она потянула свои светящиеся ручки к девушке, то та решительно подошла ближе и дала поднять себя над землёй, не сопротивляясь и не показывая своим видом, что ей неприятно. Как раз-таки наоборот, она будто знала, что нужно делать и была послушной от и до. Нечто долго не отпускало её, пытаясь что-то разглядеть или нащупать, а после опустило её обратно. Мелисса не ожидала столь резкого соприкосновения с полом, однако Комуи тут же подхватил её и та выровнялась, ожидая вердикт.       — Ты необычная девушка. В тебе что-то есть, но, увы, даже я не могу почувствовать, что скрывается у тебя внутри. Скажи, ты ведь чувствуешь что-то?       Мелисса первый раз за эти несколько недель словила себя на мысли, что готова поделиться с кем-то своими вопросами и видениями, которым не было ответа. Однако не всеми, только общими очертаниями, которые беспокоили её больше всего. Сознание твердило ей, что ни в коем случае не нужно вдаваться в подробности, так она и решила поступить.       — Да… — она замялась. — Я вижу… Я вижу видения о страданиях других людей. Я никогда не была проницательна, но теперь, это всё как одно сплошное видение. Я будто живу в одном огромном воспоминании абсолютно незнакомого мне человека. У меня ощущение, что я себя теряю…       — Это очень схоже с тем, как пробуждаются у людей гены Ноя. Однако в тебе есть нечто другое, намного более мощное, ценное и опасное.       Опять воцарилась тишина, девушка что-то обдумывала, опустив голову в пол, а Комуи наблюдал за её терзаниями, не решаясь влезть. Она сжимала кулаки, лицо скрыла чёлка, как будто специально, не давая рассмотреть истинную эмоцию. Однако всем присутствующим точно было понятно, что всё сказанное до этого не сулит ничего хорошего. Мелисса понимала, что это грозит ей чуть ли не пожизненным пребыванием в стенах Ордена, если об этом узнает инспектор Рувелье. Вспомнив о нём, девушка продолжила:       — Моя мама была экзорцистом…       — Я знаю. Ранее, Чистая Сила Линали принадлежала твоей матери. Что странно, когда она умерла, Чистая Сила не покинула сапоги и они со временем успешно синхронизировались с Линали. Это единственный случай, когда Инносенс повела себя таким образом…       — Это повод для размышлений, — задумчиво протянул Комуи, подчеркнув про себя то, как умело Хевласка сменила тему. — Это ещё один повод полагать, что Линали является…       — Сердцем.       Мелисса, сказав это, тут же опомнилась и зажала себе рот руками, как будто сказала нечто ужасное и хотела скрыть это. И ведь действительно, само продолжение фразы было не очень приятным, но Комуи больше удивился тому, почему она пришла к такому выводу. Он рассказал ей всего лишь поверхностную историю, не вдавался в подробности, но она будто знала, что он скажет.       — Да, верно, — смотритель принял тактику смирения и улыбнулся, давая понять, что ничего серьёзного не произошло. — Мелисса, ты можешь идти, нам с Хевлаской ещё нужно кое-что обсудить. Я обязательно зайду ещё к тебе в течении дня.       — Хорошо, — недоумевая, что происходит, ответила девушка и поспешила ретироваться.       Как только двери за Мелиссой хлопнули, а звук эхом разошёлся по залу, послышалась возня Воронов, отдаляющихся вместе с Мелиссой. Тогда Смотритель был уверен, что они отошли, он тут же вымученно выдохнул и опёрся на перила перед Хевлаской. Он быстро погрузился в свои мысли, достаточно печальные и обременяющие, из которых его вырвал вновь эхом разнёсшийся по залу голос хранительницы.       — Комуи…       — Ей незачем знать это. Я сам решу, нужна ли ей эта информация. В конце концов, самое важное ты уже рассказала.       — Смотри, чтобы это не стало для тебя потом помехой. В конце концов, девочка и правда необычная.       — Меня ещё волнует тот факт, что эта необычная девушка ночью прошла через пятерых, — он сделал акцент на этом слове, — Воронов и осталась незамеченной. А утром, Линк, нашедший её в коридоре, сделал им выговор, но из их доклада он понял, что они всю ночь сторожили двери и совершенно ничего не видели.       — Не думаю, что она умеет телепортироваться, — за спиной послышался голос капитана Ривера. — Я думаю, всему всегда есть логичное объяснение, смотритель Комуи.       — Хотел бы я быть уверен, как ты…       Комуи несколько минут стоял молча, наблюдая за свечением Чистой Силы, явно снова находясь в раздумьях. Ему нужно расставить всё по местам. Что не день, то какое-то ЧП, сложная ситуация или глобальный катаклизм. И если раньше всё это реально было свести в шутку или разбавить как-то весёлыми буднями, то сейчас это не представляется возможным. Как будто они все залезли в огромную яму с болотом и оно всё тянет их вниз, на самое дно.       «Но кто сказал, что кто-то сейчас себя чувствует лучше?»       — И всё-таки, что ты в ней увидела?       Старая комната, явно комната одного из заброшенных домов, что так любит Мечта Ноя. Может, это от того, что она считает это единственным местом, куда ни один человек в здравом уме не придёт просто так, поэтому здесь можно найти уединение. А ещё здесь же можно выплёскивать гнев и ярость, здесь можно отпустить себя, дать завладеть собой памяти Ноя, что время от времени подчиняет рассудок, делая с каждым разом всё больнее и больнее.       Комната была мрачной, дом вероятно был когда-то частью элитного поместья, но сейчас оставил за собой лишь руины и эти старые комнаты. Здесь не было света, не было окна, только разваленная дверь. Тики оказался посреди комнаты совсем неожиданно для себя, был утянут Мечтой и оказался неизвестно где, возможно, даже в другом конце планеты.       — Итак, Роад, что ты от меня хотела. Почему нельзя было обсудить это в городе?       Девочка подняла на него голову и встала с пыльного диванчика в углу, подходя в центр комнаты, где сейчас стоял её названный брат. Она явно была чем-то озадачена, её что-то беспокоило. Однако рассказывать причину своих смут она точно не собиралась. И она бы точно не стала, в силу недавно сложившихся обстоятельств, вести себя опрометчиво и дёргать Тики по мелочам.       — Тики, Аллену угрожает опасность…       Тики сначала вообще опешил от такого заявления, учитывая то, что экзорцистам каждый день угрожает опасность, то заявление было отчасти странным. Потом хорошенько всё обдумал и кивнул, чтобы она продолжала. Роад рассказала, что Граф предупредил её о том, что Четырнадцатый может пробудиться совсем скоро. Однако, так как Граф в полусумасшедшем состоянии, то верить ему можно далеко не всегда, ведь он круглые сутки твердит только об этом. Мечта Ноя говорит, что Чистая Сила хочет убить Аллена и Микк удивляется, искреннее не понимая, с чего бы. Всё становится на свои места, когда она говорит, что память Ноя уже наполовину поглотила Аллена.       Тики знал, что когда-то у Роад были отношения с Четырнадцатым, поэтому пытался понять её и одновременно удивлялся её странным речам и поникшему взгляду, особенно в последнее время. Она почти не дурачилась и была мрачнее тучи.       — Я не хочу, чтобы Неа забрал Аллена. Аллен ведь…       Вроде бы они брат и сестра, но так тяжело давались такие слава Ною внутри неё, ведь Аллен — человек, Чистая Сила которого сильнее всего жаждет его смерти. Однако внутри неё всё переворачивалось от чувств к Неа, от чувств к Аллену, что так не парадоксально оказался носителем именно его генов, генов Четырнадцатого. Когда они в первый раз встретились, она не знала об этом, но уже тогда он её заинтересовал. И кто бы там ни был внутри него, она хотела помочь именно Аллену. Четырнадцатый, его сознание сильнее, чем сознание остальных Ноев, он не сохраняет рассудок носителя. Он полностью истребляет личность, забирая тело себе. Поэтому Роад мечется из одного лона в другое, не зная, что выбрать, как поступить.       Поэтому хочет помочь…       Тики всё равно не мог для себя понять, кому больше Роад хотела помочь и к кому ближе лежит её сердце, но точно знал, что она бы не стала просто так просить его об этом. Старая Роад может быть и стала, но та искажённая манера поведения всех Ноев давно уже сломалась, оставив за собой их настоящие эмоции и переживая, которые, оказывается, есть внутри них и жаждут выхода наружу.       — Я согласен, мы спасём малыша, — в своей привычной манере отозвался Тики. — Только прошу, Роад, не лезь на рожон. Драться буду я. Ты всё ещё не в форме после того случая…       — Ты не лучше, Тики. У тебя только недавно перестала гноиться рана от Чистой Силы. Сделаем то, что в наших силах.       У Тики оставалось некоторое время на раздумья пока Роад готовила измерение для того, чтобы побыстрее оказаться в Лондоне. За считанные секунды всё снова изменилось. Ему снова нужно было куда-то лететь, кого-то спасать, что-то искать. Это в очередной раз очень напрягало и уже не приносило никакого удовольствия, которое было ему необходимо. Его душевные и физические боли становились с каждым днём всё сильнее и он начал осознавать, всю ту боль, что до этого он не воспринимал за серьёзную рану. Боль экзорцистов, боль Ноев, боль памяти и тяжесть обычного, простого слова «человек».       Вот только Аллен не человек и не Ной, что окончательно окрашивает всех фигур на шахматной доске в серый.