Рубеж

На половине дороги в гору он встретил Багиру. Утренняя роса блестела на ее шкуре, как лунные камни. — Акела промахнулся, — сказала ему пантера. — Они убили бы его вчера ночью, но им нужен еще и ты. Р. Киплинг, «Маугли».

Некоторое время мы просто сидели в тишине. Шурф жестом попросил у меня сигарету, я вынул из кармана пачку и протянул ему, удивляясь, что даже во сне мы не избавляемся от своих дурных привычек. С другой стороны, пространство, в котором мы сейчас находились, назвать обыкновенным сном просто не поворачивался язык. Чем угодно, только не этим. Минуты шли, а вокруг не происходило ровным счетом ничего. Внутри же меня двумя оглашенными буривухами метались не сказать чтобы равные по значимости для спасения Мира, но определенно очень важные для меня самого мысли. Во-первых, я не имел ни малейшего представления, что собираюсь делать, когда (если) наш сбрендивший магистр все же решит почтить нас своим присутствием. Вернее, я совершенно не был уверен, что вообще буду способен и, самое главное, успею что-либо сделать. С моей-то скоростью реакции и идиотской привычкой впадать попеременно то в ступор, то в истерику, у меня были все шансы вообще прозевать всю грандиозную битву. Честно говоря, я возлагал большие надежды на то, что Лонли-Локли в нужный момент пихнет меня в нужном направлении. Во-вторых, и эта проблема с каждой минутой занимала меня все больше и больше, я явно плохо подумал, когда согласился сесть прямо на голый пол, потому как он, равно как и все остальное вокруг, продолжал оставаться чертовски холодным. Я чуть ли не впервые в жизни подумал, что бабушкины мрачные предсказания о том, что рано или поздно я отморожу себе что-нибудь жизненно важное, вполне могут оказаться правдивыми. Такая перспектива меня, мягко говоря, не прельщала: я предпочитаю во всех ситуациях оставаться при своих внутренних органах. Сердце так вон даже дополнительное отхватил по случаю. Я завозился, пытаясь соорудить из своей Мантии Смерти некое подобие если не туристической пенки, то хотя бы условно плотного коврика. — Что-то случилось? — озабоченно спросил Шурф, наблюдая за моими тщетными попытками превратиться в ледышку. — Северный полюс случился. В отдельно взятом сне, — недовольно буркнул я и, поймав недоуменный взгляд моего друга, пояснил. — Все-таки ужасно холодно у тебя тут, дружище. Такими темпами я скоро превращусь в пингвина. Это такие черно-белые птицы, которые не умеют летать, зато отлично плавают. И живут они в тех краях, где лед в принципе никогда не тает. Ну, по крайней мере, большинство из них. Шурф покачал головой. — Я бы тебе посоветовал быть поосторожнее со словами, все же мы сейчас находимся почти что на Темной Стороне. Еще и правда превратишься в эту смешную птицу. Не сомневаюсь, что сэр Джуффин наверняка найдет способ вернуть тебя в прежнее состояние, но поглумится он перед этим над тобой знатно. Я виновато кивнул. Вот всегда оказывается, что я у нас форменный идиот. Судьба у меня, наверное, такая. Между тем, Шурф вдруг чуть отодвинулся от стены, отколол булавку, удерживавшую на его плече складки лоохи, расправил освободившуюся часть ткани и отработанным жестом, будто бы делал так каждый день на протяжении последней дюжины лет, набросил ее мне на плечи, притянув меня к себе. — Так лучше? — тихо спросил он. — Намного. Я нисколько не кривил душой. То ли Мантия Истины, в отличие от Мантии Смерти, обладала полной холодонепроницамостью, то ли — что вероятнее, поскольку я все еще сидел на полу, но он внезапно перестал казаться мне ледяным — Шурф накрыл меня не только и не столько тканью, сколько каким-нибудь согревающим заклятьем. Надо будет попросить его научить, что ли, а то стыдно даже как-то. — Спасибо, — с чувством сказал я, наслаждаясь тем, что наконец-то можно расслабить закоченевшее тело и просто сидеть, опершись спиной на плечо Лонли-Локли, разглядывать свои ладони, кажущиеся чужими из-за окружающей их непривычно белой ткани, и ощущать тепло, растекающееся от шеи вниз, до самых пяток. Вечно бы так сидел, честное слово. Во всяком случае, минут пятнадцать точно. Но, разумеется, никаких пятнадцати минут мне не дали. Нет, гром не грянул, мир вокруг не вывернулся наизнанку, и даже пол под ногами не задрожал. Просто воздух внезапно неуловимо изменился, а в следующее мгновение из-за одной из колонн к нам вышел невысокий человек. Магистр Чинда Хом оказался обладателем интеллигентнейшего лица университетского профессора с аккуратно постриженной белоснежной бородой, недлинным, но каким-то очень внушительным носом, на котором сидели очки в тонкой металлической оправе, и сетью морщин, разбегавшихся от глаз — обычно такие бывают у людей, которые много улыбаются. Из-под классического твидового пиджака выглядывала светлая сорочка, а из кармана свисала цепочка — я был готов поклясться, что от часов. Именно таких преподавателей обычно обожают все студенты: они рассказывают о своем предмете так, что даже самому последнему лентяю становится интересно, экзамены принимают строго, но справедливо и всегда готовы заступиться за старательных, но незадачливых балбесов перед деканом. В свое время мне посчастливилось семестр проучиться у такого лектора, и я до сих пор помню, как после занятий никто и не думал сбегать из аудитории, а все наоборот собирались кучнее у преподавательской кафедры, и выгонять нас приходилось силой. Так что я в первое же мгновение понял, почему именно этому человеку удалось стать единственным в истории основателем двух Орденов. Странно только, что всего двух. — Вы хотели меня видеть, мальчики? — приветливо поинтересовался Магистр Хом негромким баритоном. Он остановился в нескольких метрах от нас и с добродушной ухмылкой наблюдал, как я пытаюсь вскочить на ноги, не запутавшись в собственном лоохи. Шурф-то, разумеется, среагировал моментально и встал, будто бы и не был одет в бесконечное количество слоев ткани, да еще и укрывал меня. Даже булавка каким-то непостижимым образом уже оказалась на его плече, удерживая белоснежные складки. Кое-как поднявшись, я дал себе зарок: во-первых больше никогда не ожидать опасного преступника сидя, а во-вторых подумать о том, чтобы изменить моду в Соединенном Королевстве, ну или хотя бы в отдельно взятом Тайном Сыске: не пристало самым грозным колдунам государства поминутно подвергать свои жизни опасности, рискуя запнуться о полу собственных одежд. Укоротить их, что ли? Для начала хотя бы до колена, а там поглядим*. — Вижу Вас как наяву, Магистр Хом, — вежливо сказал Шурф, но прикрывать глаза рукой, как положено по церемониалу, все же не стал: каким бы невинным ни казался наш собеседник, ожидать от него можно было чего угодно и в любой момент. — Счастлив назвать свое имя: Шурф Лонли-Локли, Мастер Пресекающий Ненужные Жизни. А это, — он указал на меня. — Сэр Макс, Смерть на Королевской Службе. Магистр взирал на нас так доброжелательно, что у меня сложилось впечатление, будто он с трудом сдерживает желание погладить нас обоих по голове. «Макс, от него несет безумием за милю, — мой друг воспользовался безмолвной речью, чтобы сообщить мне эту новость. — Но запах странный, к нему будто примешивается что-то еще». «Возможно, так пахнут безумцы из другого мира. Или просто очень могущественные люди», — предположил я. А вслух сказал: — Магистр Хом, нас отправили на встречу с Вами, чтобы вернуть Сияющий Семилистник. Сэр Чинда покачал головой. — Нуфлин всегда был очень жадным мальчиком, никогда не делился своими игрушками. Вынужден тебя разочаровать, сэр Смерть, вряд ли вы вернетесь домой с добычей, на которую рассчитываете. По правде говоря, вряд ли вы вообще вернетесь домой. И он улыбнулся еще приветливее, будто только что сообщил, что сейчас лично вернется в Ехо, положит все на место, да еще и сладкой ваты непременно нам купит. Я наконец начал понимать, почему от него пахнет безумием. Он и вправду был совершенно не в себе, хоть поначалу это и было сложно заметить. — Можем ли мы предложить обменять Семилистник на что-то равноценное? — Лонли-Локли, как всегда, был чрезвычайно практичен. Магистр Хом расхохотался. Смех его был чрезвычайно искренен, но холоден, будто порыв ледяного ветра, налетевший из-за угла в пасмурный день и мгновенно забравшийся под воротник. Я невольно передернул плечами. «Шурф, давай я его своим смертным шаром шарахну?» Мой друг только коротко кивнул, не сводя напряженного взгляда с нашего хохочущего противника. Не теряя времени, я прищелкнул пальцами. Шарик зеленоватого света устремился вперед, потом вдруг остановился будто в растерянности, стал большим и прозрачным и наконец лопнул, как огромный мыльный пузырь. По всему выходило, что перед нами не было никакого живого существа. «Это иллюзия», — сообщил я своему другу. — Ну конечно это иллюзия, мальчик, — магистр наконец-то отсмеялся и теперь утирал выступившие на глазах слезы. — Не могли же вы в самом деле думать, что все будет так просто? Надо отдать должное твоему приятелю, ритуал призыва он исполняет мастерски. Только вы не учли, что я уже давным-давно не настолько молод и неопытен, чтобы не понять, что происходит. Уж извините, — он развел руками и обезоруживающе улыбнулся. А в следующее мгновение исчез. Вернее, превратился — в высоченный столб пурпурных пламенных брызг, таких ярких, что мне пришлось на миг зажмуриться. Искры взлетали в воздух с шипением, будто перед нами возник гигантский бенгальский огонь, а коснувшись земли, каждая из них оборачивалась Магистром Чиндой. Магистры доставали из кармана часы — я, разумеется, угадал, цепочка была от них — бросали взгляд на циферблат, подпрыгивали на месте, вскрикивали «Ах, боже мой! Как я опаздываю!»** и поспешно семенили вглубь зала, все в разных направлениях. Один из них даже пробежал между нами с Лонли-Локли, умудрившись задеть меня локтем — абсолютно материальным, между прочим, локтем! Эхо многократно отражало возгласы магистров и их торопливые шаги, и вскоре стало так шумно, как бывает только на рынке в самый разгар дня. Столб пурпурного пламени тем временем и не думал иссякать, создавая все новые и новые копии. Гул нарастал, толпа становилась все гуще, а посреди всего этого великолепия стоял абсолютно обалдевший я, вряд ли сейчас способный предложить путь решения внезапно возникшей проблемы — вернее, десятков или уже сотен проблем — даже под пытками, и сэр Шурф Лонли-Локли, отчего-то не пытавшийся действовать, а наблюдавший за всем происходящим с интересом юного энтомолога, ставшего владельцем первой в своей жизни муравьиной фермы. — Шурф! — заорал я, пытаясь перекричать гвалт. — Шурф! Шурф! Шурф! — тут же отозвались бессчетные магистры, решившие, видимо, что повторять за мной гораздо интереснее, чем твердить про свое опоздание. — Что нам теперь делать? — Что нам делать? Что делать? — взволнованно переспросили сотни одинаковых голосов. Будь мы в несколько иной ситуации, я бы, пожалуй, оценил по достоинству комическую составляющую всей сцены, но сейчас мне было совершенно не до смеха. Друг мой, между тем, молча пожал плечами и небрежно взмахнул рукой в неком подобии прощального жеста. Тишина воцарилась так внезапно, что ударила по моим барабанным перепонкам даже сильнее,чем пресловутый гвалт. Лишь пару секунд спустя я осознал, что перед нами снова стоял только один Магистр Хом. По его лицу было видно, что сам он не слишком доволен сим фактом, но тут уж я не мог ему ничем помочь. — Ловко проделано, Рыбник, — тихо сказал он. И вдруг начал проговаривать какие-то незнакомые мне, мелодичные и одновременно очень хлесткие слова. Вряд ли мне когда-нибудь удастся объяснить, как это возможно — нараспев тянуть щелкающие согласные, но именно этим Магистр Хом и занимался. Повинуясь его голосу, реальность вокруг стала зыбкой и прозрачной, как летний горячий воздух, дрожащий над раскаленной дорогой, и начала сворачиваться спиралью, закручиваться вокруг читающего заклятье человека, временно ставшего центром этого мира. У меня перехватило дыхание, голову сдавило, будто надо мной вдруг оказалась толща воды, а в ушах противно тоненько зазвенело. Тело мое перестало мне повиноваться, стремясь только к одному — вслед за реальностью стать покорным нынешнему временному хозяину, обернуться плоским и прозрачным и послушно лечь у его ног. «Настоятельно советую тебе вспомнить, что мы на Темной Стороне», — Шурф неведомым мне образом сумел послать мне зов. Очень вовремя: еще несколько секунд, и некому было бы его посылать. — Молчи, не двигайся и не причиняй нам вред! — выпалил я прежде, чем успел осознать, что именно должен сказать. Мне показалось, что я заорал, но на самом деле вряд ли мои слова прозвучали громче шепота. Хорошо, что миры редко оказываются тугими на ухо и обычно отлично слышат все то, что мы хотим им сообщить. Вот и сейчас — все вдруг вернулось на свое место. Я обнаружил, что стою на четвереньках, судорожно пытаясь откашляться и одновременно глотнуть немного воздуха. Когда это мне все же удалось, я поднял голову и огляделся. Колонны вокруг вновь обрели плоть. У одной из них, тяжело привалившись плечом к камню и закрыв глаза, стоял Шурф — не сказать, чтобы невредимый, но, хвала Магистрам, вполне живой. В некотором отдалении от нас застыл Чинда Хом — он даже рот не успел закрыть, и сейчас напоминал памятник какому-нибудь оперному певцу в натуральную величину. — Молодец, Макс, — в тишине хриплый голос Шурфа прозвучал очень громко. — Спасибо тебе, дружище, — ответил я, поднимаясь на ноги. — По правде сказать, если бы не ты, я бы еще долго соображал, что надо сделать, чтобы остановить это безумие, и скорее всего просто не успел бы ровным счетом ничего. — Ну, его безумие останавливать уже слишком поздно, — заметил мой друг, открыл глаза и вдруг улыбнулся. — Но работает он красиво, я даже залюбовался! — внезапно закончил он. Я только покачал головой. Никогда не знаешь, что может произвести впечатление на сэра Шурфа Лонли-Локли, тем более во сне. Кстати, о снах. — А почему мои слова здесь работают так же, как на Темной Стороне? Мы же, откровенно говоря, не совсем на ней, а у тебя во сне, пусть и необычном. — Вот именно, у меня во сне. А я, знаешь ли, в глубине души совершенно уверен, что ты абсолютно всемогущ, — сделав это эпохальное заявление, мой друг весело мне подмигнул и, посвистывая, пошел к нашей новообретенной статуе, оставив меня в гордом одиночестве поднимать ставшую внезапно невероятно тяжелой челюсть. Кое-как справившись с этой почти невыполнимой задачей, я решил, что стоит сначала завершить дела государственной важности, а уж потом разбираться с тонкостями душевной организации коллеги, и тоже подошел к застывшему магистру. Лонли-Локли наблюдал за мной с нескрываемым интересом, явно пытаясь понять, как я буду теперь действовать. — Сэр Хом, — вежливо сказал я. — Вы можете говорить, но по-прежнему не причиняйте нам вред. Магистра не впечатлила моя учтивость. Рот он наконец захлопнул, но смотрел на меня не слишком приветливо. Я наконец принял решение. — Прежде всего я хочу, чтобы вы излечились от безумия. Чинда Хом удивленно моргнул, но больше не произошло ровным счетом ничего. — У меня получилось? — неуверенно спросил я у Лонли-Локли. Тот только кивнул. Это меня несколько приободрило, и я продолжил. — Сэр Хом, вы теперь, наверное, и сами понимаете, что Семилистник нам необходим. Отдайте его, пожалуйста. — Это невозможно, — голос дважды Великого Магистра звучал устало и очень тихо, так, что я еле разобрал ответ. Не то чтобы я действительно надеялся на такое простое решение, но попробовать в любом случае стоило. — Почему? — Потому что никакого Сияющего Семилистника больше не существует, — ответил мне отчего-то не Магистр Хом, а Шурф, и в словах его звучала такая непоколебимая уверенность, что я моментально понял: он не спрашивает, он знает наверняка. — Смерть — это недостаток силы, — вдруг заговорил сэр Чинда. — Я восполнял его сам, пока мог. Но почти пять тысяч лет насыщенной жизни вымотают кого угодно. Он смотрел прямо на меня, и я видел в его глазах тоску — такую древнюю, как сама жизнь, такую глубокую и бесконечную, как смерть и такую непреходящую, как невозможность существования одного без другого. — Я всегда знал, что бессмертие — не мой случай, — говорил он. — И пытался найти пути решения. Это ведь именно я когда-то предложил создать Сияющий Семилистник, уже тогда прекрасно понимая, что рано или поздно воспользуюсь им. Шутка ли — сила целого Ордена. Этого хватило бы мне надолго. А потом я создал бы новый. И еще один, и еще. — Так Вы поэтому распустили Орден Парящего Змея? — неверяще спросил я. — Ну, строго говоря, не распустил, а уничтожил, — усмехнулся магистр Хом. — И, как видите, этого хватило для того, чтобы держать мою смерть на расстоянии в течение почти что двух тысяч лет. Не так уж мало. — Не так уж много, — сухо поправил его Лонли-Локли. — Речь ведь идет о сотнях жизней, принесенных вам в жертву. Это вы учли? — Учел. Но у каждого, знаешь ли, свой способ быть бессмертным, — безразлично отозвался наш пленник. — Ты вот, например, устроился под боком у Вершителя. Но не всем же так везет. Я ощутил, как мной овладевает почти физическое отвращение к этому существу, которое, наверное, никогда и не было человеком в полном смысле этого слова. И мое лечение ничего не значило: невозможно излечить душевную черствость, а безумие — что ж, безумие только доставляло ему дополнительное удовольствие и подогревало азарт, но никак не меняло изначально заложенные ценностные категории мышления. Как только я это осознал, сразу стало предельно ясно, что делать. Медленно я обошел вокруг пленника, прикидывая, с какой стороны будет сподручнее действовать. Наконец решился, на всякий случай сделал знак Шурфу отойти, а затем со всего размаху вонзил свою руку в тело магистра, чуть пониже солнечного сплетения. Моя ладонь почти не встретила сопротивления, пройдя сквозь плоть будто сквозь воду. Откровенно говоря, это было правильно: все же я не стремился повредить оболочку, мне нужно было только добраться до сути, а в магии намерение играет решающую роль. Чинда скривился и зашипел, но двигаться он, в соответствии с моим приказом, все еще не мог. Улыбнувшись своей жертве, я нащупал интересовавший меня предмет и выдернул его наружу. В глаза мне ударил нестерпимо яркий свет, и лишь через несколько секунд, основательно проморгавшись, я сумел рассмотреть в собственной ладони молочно-белый, будто бы искусно вырезанный из мерцающего камня цветок с семью лепестками и крошечной сердцевиной. Раздался приглушенный всхлип, я перевел взгляд на Магистра Хома и как раз успел увидеть, как у него подкосились больше не в состоянии держать его ноги, закрылись глаза, и он тяжело рухнул на каменный пол. Впрочем, сознание не потерял, и это было мне очень на руку: так просто я не хотел его отпускать. Наотдыхается еще. — Я мог бы приказать тебе умереть и воскреснуть в какой-нибудь иной жизни, — проговорил я, сам поражаясь собственному спокойствию. — Но не буду этого делать. Кто-то должен был однажды рассказать тебе, что случается с людьми, которые совершенно не ценят чужие жизни, и так получилось, что этим кем-то оказался я. — Ты... не сможешь... Семилистник... не получится... — прохрипел Чинда. Он наконец открыл глаза, и я увидел в них не только вполне ожидаемый страх, но и неясное мне торжество. Мое мудрое второе сердце вдруг яростно забилось, будто пытаясь вырваться наружу и надавать этому горе-предсказателю хороших тумаков. — Что ты имеешь в виду? Вместо ответа я почувствовал, что предмет в моих руках внезапно начал меняться. Прежде, чем я успел хоть что-нибудь сделать, сквозь мои пальцы уже сыпался молочно-белый пепел. Лонли-Локли мгновенно подскочил ко мне, изверг несколько совершенно непечатных ругательств — кто бы мог подумать, что он их не только коллекционирует, но и использует по назначению — и через пару секунд отступил назад, покачав головой. — Боюсь, с этим уже ничего нельзя сделать, — сказал он, наблюдая, как последние струйки пепла оседают на пол. — Как это нельзя?! — взвился я. И, обращаясь уже к Чинде, завопил: — А ну верни все как было! — Не могу... только... всемером... Ответ я скорее прочитал по губам, чем услышал. И сразу понял, что это правда. Семилистник в самом деле было невозможно вернуть или создать заново. Я громко, отчетливо и очень витиевато выругался — скорее от растерянности, чем ради удовольствия — ласково-ласково улыбнулся нашему пленнику и тоном любящей бабушки сообщил: — Ну что ж, раз так, то я тебе приказываю после смерти исчезнуть в никуда, будто бы ни для кого никогда ни в одном из миров не существовало никакого посмертия, — И, прочитав надежду в глазах магистра, усмехнулся: — А убивать тебя буду не я, обойдешься, помню я эти сказки о том, что убитые Вершителем люди обязательно перерождаются. Вот тут-то ему стало по-настоящему страшно: видимо, он до последнего верил, что сможет все-таки повернуть все по-своему, а тут такая неудача. Не отводя от него взгляда, я коротко бросил: — Шурф, заканчивай с ним. Услышал, как зашелестела за моей спиной Мантия Истины, и в следующее мгновение магистр снова оказался полностью парализован — даже подбородок перестал дрожать от ужаса. — Вообще-то я думал, что ты его убьешь, — удивленно проговорил я. — Ты решил, что он нам еще пригодится? Не услышав ответа, я обернулся к своему другу - и обмер. Шурф — бледный до синевы — стоял и с нечеловечески-отрешенным спокойствием рассматривал свою поднятую в привычном жесте руку. Левую руку.