Цветы Железа

Инквизитор пригладил ржавые волосы и уселся на жёсткий и властный Орлейский трон. Руки на подлокотники, ступни свести, подбородок чуть выше… сойдёт. — Что такое, Жозефина? — голос тоже настроен: ни громкий, ни тихий; ни веселый, ни грустный. Судейский голос может быть или равнодушным, или грубым, или сочувственным — золотой середины нет. — Очень много дел, — озабоченно пробурчала посол, утыкаясь носом в бумаги и потирая нос, — боюсь… день предстоит тяжелый… мы не зря разбудили вас так рано. Ввести первого заключенного! Инквизитор пристально вгляделся в шмыгающую носом Жози, которой, очевидно, не нравилась новая бегония у стены в горшочке. Или, может, бегонии не нравилась Жозефина — как бы то ни было, девушку проняло на горлопробивающий кашель. Инквизитор очнулся и оторвал глаза от помощницы, посмотрев перед собой. На алом ковре он увидел ещё одно знакомое лицо, не столь миловидное, но, несомненно, хорошо запоминающееся: усато-бородатый Блэкволл с немытой головой. Инквизитор сам раскашлялся. — Суд Орлея требует пересмотреть ваше заключение по делу лжестража, — взволнованно зачитала девушка. Если бы рядом с Инквизитором стоял стул, он бы непременно метнул им в кого-нибудь. — Не вижу в этом необходимости! — непонятно было: хмуриться или ржать? — Мои решения оспаривать не следует, и... — Один из наших гостей вчера рапортовал о замеченном им новом преступлении: конокрадстве и коноспаривании, — быстро вставила Жозефина, прикрывая рот кружевом рукава. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь робким хихиканьем орлейской знати. — Коно… что? — Конокрадстве и коноспаривании, — более уверенно повторила Жозефина. — Подсудимый Блэкволл утащил коня в свою каморку и… спарился с мужской особью после каких-то, эхем, прелюдий. Гость утверждает, что звуки... кхм... позвольте зачитать… “стонов, ржанья, стука копыт, ругательств, хлюпанья, криков лошади и омерзительных шлепков” не позволяли сделать иной вывод. Сказать, что Инквизитор был изумлён — ничего не сказать. На Блэкволла он смотрел, как на саму Андрасте, только без благоговейного восторга. Страж уставился в пол и неловко переминался с ноги на ногу, пряча пунцовое лицо и бормоча что-то непонятное. — Отпустить, выселить из конюшни, приставить надсмотрщика... — оказывается, судейский голос может быть ещё и сильно офигевшим. Жозефина кивнула. Ввели следующего заключенного — облачённого в какие-то подгоревшие лохмотья, через которые местами проглядывала гладкая кожа, одноусого Дориана с дрожащими руками, закованными в лёд. Инквизитор готов был сбежать с постамента, чтобы помочь, но шёпот-рыканье Жозефины: “Суд идёт!” удержал Тревельяна в кресле. Разглядывая мага такими же глазами, какими смотрел бы на Блэкволла в процессе “шлепков и хлюпанья”, Мак подпёр голову рукой, закусил щеку и стал нервно скрести шёлковую обивку. — Дориан Павус обвиняется в неконтролируемой магии крови и призыве демона, им же усмирённого, — Жозефина скребла заусенцы свободными пальцами. — Инцидент произошёл два часа назад у южных ворот. Солас помог устранить, кхм, “испуганного духа” и обуздать разбушевавшегося сэра Павуса, заморозив его ладони. Один человек, арбалетчик, сгорел. Зрители зала заметно попятились от подсудимого, начав шушукаться; кто-то даже вышел, громко заявив об ужасах одержимости. — Тихо! — рявкнул Тревельян таким голосом, что замолкли даже шуты. — Я жду, — жёстко обратился он к поскуливающему магу, покрепче вцепившись в трон. — Я лишь желал покарать зло, — застонал Дориан, придерживаемый двумя стражниками — он заметно припадал на одну ногу и трясся, — понимаешь?! Мы не можем терпеть такие выходки! Как такое возможно — трахнуть коня? Моего коня! Любимого! Белоснежного Сальвадора! Я буду мстить! — разрыдался Дориан. Это было совсем не похоже на Павуса. — Расскажи толком, что произошло! — распсиховался Мак. Дориан застонал еще громче, и, упав, расплакался: — Демон гнева согласился помочь с кастрацией Блэкволла, но на воротах нас задержали! А что будет дальше?! Он откопает труп коня и наденет балетную пачку?! Я только… м-м-мх... Он лишился сознания и обмяк. Инквизитор тоже с удовольствием упал бы в обморок, но как-то не получалось. — Так, — пробормотал он, лихорадочно соображая, — я д-думаю, это был случайный конфликт… так. Значит, так. Отнесите его в лечебницу и приставьте наших магов… С-солас, так? Он уже помог, так ведь? Ну вот его. И Вивьен позовите. Пусть они его сторожат, а я п-потом поговорю с ним ещё. Вот так. Сражавшихся с демоном вознаградить. Жозефина, всё это время трагично прижимавшая руку ко рту, наконец оторвала её от лица и сделала пометки на бумаге, не куная перо в чернильницу. — Так, это всё? — спросил Инквизитор, которому хотелось уйти к себе и блевануть из окна. — Боюсь, что нет, Вестник, — озабоченно пробормотала она, и, прокашлявшись, крикнула: — Приведите Железного Быка! — Да это какая-то шутка, — прошептал Тревельян, утирая пот со лба, — так, что он сделал? Жозефина прочистила горло. — Услышав о появлении демона у стен Скайхолда, Железный Бык в паническом состоянии проломил стену таверны, спрыгнул сверху на палатку с больным и побежал дальше, после чего врезался в торговую лавку и столкнулся со стеной. Пострадало шесть человек... кхм... тут написано, что бард “ударилась и потеряла глаз”, вероятно, упала на чью-то вилку... двое были сбиты, лекарь и больной оказались раздавлены, торговку из Орлея проткнуло рогом. Все, кроме сбитых, скончались. Будь это комичная ситуация, у Мака непременно вылезли бы глаза из орбит или отклеилась челюсть, но смешного не было ничего, и он просто сидел, корябая кресло и наслаждаясь стальным вкусом своей крови. — Т-так... Приблизился окружённый семью солдатами Бык. Правый рог блестит багровым, грудь и лицо — в царапинах, из носа течет кровь... у Инквизитора в глазах помутнело, и он отвернулся. Не шутка, значит. Все молчали. Было слышно, как вздыхает, пытаясь успокоиться, Жозефина. Бегония радостно шевелила листиками. — Так, ну и что? — наконец сказал Инквизитор, непонятно к кому обращаясь. Ответил Железный Бык: — Ничего не понимаю... тамассран... башка… дерьмо... кхм-мх... Всё в Тревельяне кричало и рвалось помочь ему, подбежать, поддержать за плечи, протереть кровь, прошептать спокойные слова — но он будто прирос к креслу, такому жёсткому и властному. Он хотел что-то сказать, но захрипел. Подали стакан воды; Инквизитор отпил половину, оставив в хрустале розоватую жидкость, и выдавил: — В лечебницу, охрана, оцепить комнату. Подальше от Дориана, так. Боевых быков держать в узде... так, скажите Крэму, что я с ним... а-ах, чёрт! — Инквизитор вцепился в мокрые волосы и сорвался на крик: — Почему меня сразу не позвали?! Как такое могло!.. И тут ему в голову ударило. Мак понял одну центральную вещь: битвы с демонами и берсерк-оргии не могут быть бесшумными. Два часа назад Инквизитор лежал в постели, но он спал слишком чутким сном, чтобы не услышать рёв огненного демона или, тем более, треск в таверне под окном! Это же... — Бык? Я тебя урою. Воин разогнулся, трясясь от смеха: — Да ты бы видел своё лицо, кадан. Ты сейчас смешнее, чем... — Семь дней исправительных работ в качестве уборщика. Помыть все полы, вытряхнуть все гобелены, протереть все люстры. Дориана — конюхом, пусть моет лошадей и убирает руками навоз за своим изнасилованным Сальвадором. Блэкволлу дать зубочистку и послать соскабливать пыль с лестниц, пусть подумает о вечном. А ты, Жози, — взгляд кровавого василиска в сторону заливающейся хохотом девушки, — раз у тебя так много свободного времени, посиди на этом троне. Часов пять. Договорились? Весь зал хихикал, несмотря ни на что. — Но у меня встреча с посланниками из Старкхэвена в полдень! — взмахнула пером Жозефина. — Бросьте, Инквизитор, сегодня же первое облачника, день смеха! — Хорошо, — смиренно улыбнулся Тревельян, поглаживая протертую им дыру на подлокотнике, — посидишь час. Но на самом краешке. Он гордо встал и направился к выходу. Железный Бык хлопнул любовника по заднице; Мак проигнорировал это, зная, что тот взвоет, как раненый бык, на второй же люстре. Дориан так и вовсе покончит с собой, почуяв ароматы свежих лошадиных фекалий, Блэкволл подохнет на парадных ступенях, ну, а Жозефине предстоит узнать, как это больно — терпеть огонь в икроножных мышцах. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.