Гранит науки

Сырая и мглистая осень подмяла под себя город. Иногда Луссурии казалось, что он слышит за туманной пеленой шаги неизвестного соглядатая, провожающего его недобрым взглядом воспаленных глаз. Он просыпался до рассвета и тревожно вслушивался в сонное дыхание Леви. Выходил в коридор, проверяя, заперта ли дверь секции. В уголке сиротливо стоял (или стояла?) Джонни. Без призрака Дуче, надежно охранявшего покой киллеров, тринадцатая секция стала какой-то неуютной. От капели из кухонного крана, разбивающей тишину вдребезги, по позвоночнику скатывался ледяной каплей страх, и Луссурия гнал его от себя горячим чаем, хотя, по уму, пора было переходить на что-то покрепче. Готовить не хотелось, все валилось из рук, и можно было только радоваться, что Мармон настоял на переводе старшего повара «Варии» в кафетерий при университете. Теперь повар не зря получал свое жалованье, а у Луссурии появилось немного свободного времени, которое, впрочем, не шло ему впрок. Всё это навалилось разом: обостренное чувство опасности, бешеные темпы начитки материала, который уже не укладывался в голове, традиционное осеннее обострение склочности у товарищей. «Мамочка» устал, чертовски устал от своей гражданской маскировки. В «Варии» не было человека милее и отзывчивее вице-капитана Луссурии, но эта роль была ему по силам именно в Независимом отряде убийц, где не бить своего собеседника ногами по лицу уже было признаком хорошего тона. А здесь, среди простых смертных, где принято здороваться за руку и хлопать приятелей по плечу, его зону комфорта то и дело нарушали чужие, неприятные и несимпатичные люди. Тусклое утро чуть порозовело от восходящего солнца, когда Лусио Сэнсуони спустился к стойке дежурного. С высокого бордюрчика на него угрожающе наставила ноги бледная курица в прозрачной пленке. Как видно, комендант с утра пораньше ходил за покупками. — Здравствуйте, дедушка Чезаре! Как сегодня ваше самочувствие? Студенческий выдайте, будьте так добры… — Боже сохрани от такого внучка! Какой я тебе «дедушка»? — заворчал старик, нехотя вынимая из ящика коробку с пропускными документами. Копался он там так долго, что Луссурия нетерпеливо забарабанил пальцами по бордюру. — Не стучи, а то выстучишь, Сэнсуони! Все-то торопишься, все-то невтерпеж!.. На учебу рано, на свиданку — поздно, или это ты мою курицу завлекаешь?! Так и думать забудь! Она у меня птица порядочная, не то что другие-некоторые… Вздорный старик приходился дядькой той синьоре, с которой Лу так славно поладил весной. Все его звали дедушкой Чезаре, даже малознакомые студенты, но именно с «мамочкой» старый пень вечно цапался, хотя бедняга ничем не заслужил такого обращения. — Можно просто «Лу», — напомнил он в который раз. — Вовсе необязательно так официально. И на птичку вашу я никаких видов не имею, я уже завтракал. — Завтракал он… Меня не обманешь черными очками! Знаю я вашу породу… Даже на святого Себастьяна вы смотрите с вожделением, да! Тут Чезаре выудил нужный билет, но не торопился его отдавать, а воздел грозно и указал на большую репродукцию у себя за спиной. Там вышеупомянутого христианского мученика казнили путем расстрела из луков. Глаза святого не выражали ни муки, ни истовой веры, а было в них только легкое недоумение, словно он спрашивал своих палачей: «Что это вы делаете, и как я докатился до жизни такой?». А при обидном заявлении дежурного картина сразу обретала двойной смысл, и теперь с неодобрением на «мамочку» смотрели уже двое. — «Лу»! Уж не от греха ли похоти это уменьшительное имечко?! Вот тут Луссурии и в самом деле стало не по себе. Он сгреб билет со стойки, натянуто улыбнулся и ответил только: — До свидания, дедушка! Желчью не поперхнитесь! А на душе скреблись кошки размером с бенгальского тигра. Этот старик ему сразу не понравился, и в такие «угадайки» киллер не верил. На заднем дворике, где среди мусорных баков и велосипедов туман закручивался в щупальца, Луссурия сделал короткую разминку, согреваясь и вспарывая воздух резкими ударами. Жалобно заныло колено, раздробленное год назад тем японским мальчиком. Надо бы пройти нормальную реабилитацию, да всё некогда. Он помассировал травмированную ногу, постарался активировать энергию Солнца, но без кольца сил хватало не на многое. Боль ушла, но не насовсем, а просто затаилась в глубине, как умный зверь, выжидающий подходящего момента. Она тоже была заодно с невидимыми шпионами, которые знают, кто скрывается под именем Лусио Сэнсуони.

***

А в аудитории нужно было снова становиться милым, белым и пушистым. Группа искусствоведов была на девять десятых женской, и поначалу Луссурию это даже радовало. Кроме него был здесь только один студент условно-сильного пола: рахитично-экзальтированное создание в ультра-безвкусной одежде и с претензией на оригинальность мышления. Звали его Андре Блази. Луссурия ему сразу понравился, а вот он Луссурии — нет. В выборе знакомых «мамочка» был критичнее, чем иной коневод или собачник: уши не той формы — на выбраковку. Погруженный в свои мысли, Лу не заметил, что студент Блази уселся на верхнем ряду, прямо у него за спиной. Под речитатив преподавателя и поток дат, которыми тот отмечал периоды застройки Рима, киллер думал о своем. В частности, не пора ли идти к Занзасу с нерадостными новостями о раскрытом инкогнито. Или лучше сначала посоветоваться с капитаном?.. Шею сзади что-то щекотнуло. Луссурия передернул плечами, поправил воротник и продолжил раскладывать факты по полочкам. Но как, как их вычислили? Может, это все те чикагские ухорезы Нони? Или утечка информации пошла еще раньше?.. Вот за спиной раздался шорох и тут Луссурия с отчетливой ясностью понял, что к шее его крадутся вражеские пальцы. А поступать так с бывалым киллером на измене совсем не стоило! Андре Блази и мяукнуть не успел, когда его рука увязла в живодерской хватке, грозящей размозжить кисть, а под ноготь впился игольно-острый карандаш. Глаз Лусио Сэнсуони за очками было не разглядеть, но тихий шепот не оставлял надежды на шутку: — Не рыпайся. Я ведь уже говорил, что ты не в моем вкусе, и даже смерть этого не исправит? Это был не флирт, как ты мог подумать… Преподаватель повернулся спиной, комментируя слайды на экране, девушки вокруг были слишком заняты своими конспектами, чтобы прислушиваться к словам Луссурии, и со стороны могло показаться, что он заботливо поясняет соседу сзади, что значит «красная линия» в градостроительстве. Почти так оно и было. — Так вот, цыпленочек, я тебе пока ничего не сломаю и не оторву. Но только — до первого поползновения в мою сторону. И карандашик пока не вытаскивай, а то тетрадь испачкаешь, некрасиво будет… Онемевший от боли и ужаса Андре Блази уставился на свой палец, где карандашный грифель почти сорвал ноготь, свел глаза к переносице и тихо упал в обморок. Лекция шла своим чередом. Луссурия брезгливо передернул плечами и снова погрузился в свои невеселые думы.