Don't

– Поздоровайся с Евгением, как будто тебе не поебать, – с улыбкой говорит Светлана, ебаная идеальная жена. – Привет, малыш, а ты подрос. Дело все в том, что Микки поебать. Так поебать, что он реально не понимает, подрос Евгений, или не подрос, или вообще это не его ребенок, а какой-то левый, одолженный на время. Он смотрит только на Йена, который, словно назло, не подходит, а сидит там, позади Светланы и смотрит в сторону взглядом нарка. – Он че, так и будет там сидеть? Светлана, сверкая сиськами, вводит его в курс нового дела – Мик на секунду думает о том, что с этой бабой ему реально повезло, ведь она не только сама пашет, обеспечивая малого, но еще и ему подкидывает заебатую работенку за решеткой. Пока Светлана говорит, Микки старается слушать, но у них пиздец, как мало времени, поэтому, когда жена, наконец, заканчивает, и ее место занимает Йен, у Милковича ком становится в глотке. Они перекидываются парой фраз, которые не значат ровно ни хуя, пока между ними это стекло. Галлагер похож на живой труп, и он такой бледный, что рыжий цвет волос кажется особенно ярким на фоне фарфорового лица. Но Мик все улыбается ему и говорит, как он хорошо выглядит, говорит, что думает о нем, говорит о том, что набил себе ебучее тату, только чтобы хотя бы это сраное имя было с ним всегда. Он старается улыбаться, а у самого в груди сидит монстр, который жрет сердце кусок за куском. Йен молчит и воротит взгляд. Мик мечтает оказаться где-нибудь в России, где из него выбьют пидорятню пинками, хуяря ребра в опилки, возя лицом по асфальту. Потому что он в таком дерьме, блять, в таком дерьме. – Будешь ждать меня? Да нахуй спрашивать, если нет. Нет – что непонятного? Если бы Микки Милкович знал пару лет назад, что этот пацан застрянет у него в глотке как кость, он бы съебал из страны в тот день, когда Мэнди пришла к нему жаловаться на Галлагера. Он же привык сидеть, и ему вообще не доставляет это никаких проблем, но только не сейчас, когда от тоски его крутит так, что хочется грызть зубами прутья решетки. Срать он хотел на свободу и вонючий Чикаго, Йен – все, что у него есть, и это до такой степени по-бабски, что он даже может оправдать этим тупое тату на своей груди. Но, блять, потерять его… – Ну, так что? Будешь ждать? Напизди мне, если надо, 8 лет – это долго. Давай, сука. Разрушь мою жизнь, ДАВАЙ, ДАВАЙ, ТВАРЬ, от нее все равно ни хуя не осталось!!! Думаю о тебе, ублюдок, постоянно думаю о тебе. И тогда Йен говорит: – Да, - Микки хочет втащить ему, разбив стекло. – Да, Мик, я буду ждать. Пиздобол, думает Милкович, но заставляет себя поверить. Иначе сдохнет к хуям.