Волна

Как только обнаружена болезнь, ее нужно сразу лечить. Даже если больно.

Ты перекрыла воду в кране и вытянула из висящей на стене коробки бумажное полотенце, приложила его к еще кровоточащей поцарапанной скуле и вышла из уборной. На скамейке тебя поджидал Така, хотя ты сказала ему идти на следующий урок одному. — Кто тебя так? — Он поднялся. — Да не важно. — Может, я чем-то могу помочь? — Чем ты можешь мне помочь? — повернулась ты к другу, приостановившись. Мика остановился и поджал губы, явно предпочтя промолчать, чем вставить еще одно слово. Ты выдохнула, сдув упавшую на лицо прядку волос, и развернулась. Парень поспешно направился за тобой. — Не нервничай. Скажи лучше, кто тебя так. Я поговорю с ней. Ты не ответила; проскользнула мимо Элая и поставила сумку на свою парту. — Я просто хочу тебе помочь, — настаивал тот, сжимая ручку своего рюкзака пальцами. Ты развернулась и прошла мимо него на выход из класса, кинув уже в спину: — Пожалуйста, оставь меня в покое. В коридоре ты выронила салфетку, но не вернулась за ней; спустилась на первый этаж, вышла в задний школьный двор в сопровождении звонка на урок и уселась за столик, располагавшийся под деревом. Спустя пять-семь минут тебе компанию составил улыбчивый Эннет. — Чего ухмыляешься? — буркнула ты, отвернувшись от парня. — Давай, рассказывай, — прого­­ворил он, — чего мы такие злые, и кто тебя так разукрасил? — Разукр­асила я тебя, дурак, а меня тупо оскорбили, причем кровопролитно. — Хорошо же она тебя цапнула! — Брюнет протянул руку к твоему лицу, но ты отстранилась. — Тепе­рь я урод. — Подумаешь, царапина, — продол­жал улыбаться тот. — Шрамы украшают. — Ты свой аллегорический юмор поглубже засунь, понял? — Наверное, нехило ты Такаду обидела… — все продолжал игнорировать твои замечания он. — Чего ты хочешь добиться, хорек, усмехаясь надо мной? — Ты устало прищурилась. — Я ничего не хочу добиться. Просто посидеть и поговорить. — Хорек не может говорить. Хорек может только вонять, — приготовив­­шись встать, проговорила ты, но парень схватил тебя за запястье и несильно прижал руку к столу. — Посиди. Нам необходимо поговорить. — В нашем случае, когда между нами огромная интеллектуальная пропасть, я решаю, нужно нам говорить или нет. А теперь пусти. — Получается,­ что ты бежишь от этого разговора. Ты ведь знаешь, о чем я хочу поговорить с тобой. — Я бегу не от разговора, а на урок, на который я уже порядком опоздала. — Ты не настолько тупа, чтобы бежать сюда под конец перемены лишь для того, чтобы переждать часть урока. Если бы не я, ты бы осталась тут сидеть до конца пары. «Какой ты умный!» — про себя возмутилась ты, убрав руку из-под его ладони, и облокотилась о стол. — Продолжай. — ­Вообще-то, — ехидн­о начал брюнет, подняв глаза в небо и улыбнувшись, — ты мне претензии предъявляла и должна была делать это до сих пор… — Если та пощечина тебе не все сказала, или ты не все понял, я могу повторить. — Нет, я хочу, чтобы ты на словах мне объяснила, что не так. — Ты еще тупее, чем я думала, — покачала головой ты. — Ты не съел того, что тебе предоставила моя чертовски внезапная ладонь, и теперь требуешь обоснования? Ты добиваешься моих раскаяний? Как и хвалить, так и просить прощения мне не позволяет устройство пасти, поэтому я буду решать проблему, как могу. Для тебя это будет не совсем безболезненно, поэтому у тебя есть десять секунд, чтобы по-быстрому свалить, пока я не начала принудительную эволюцию серого вещества в твоей голове. — Я чувствую, этот разговор станет моим любимым и самым ярким воспоминанием, — буд­­то не вняв угрозы, улыбнулся тот, расслабленно сложив локти на столе. — Как бы он не стал твоим последним, — начала свой оскорбительный монолог ты. — Меня глубоко тронул твой гнусный поступок; ты меня буквально опозорил и сидишь довольный, как необнаруженная глиста. — Таки опозорил? Перед кем? Перед твоей мамой? Кажется, я ей нравился. — Это не дает тебе право позволять себе все, что тебе вздумается. — Разве не понятно было, что я пытался этим сказать? — улыбнулся­­ Стилл. — Ты нравишься мне. — И я не собираюсь принимать участие в твоих любовных играх. Я брезгую! — Зачем принимать в них участие? Я ничего не прошу. И о каких таких любовных играх ты говоришь? — прищурил­­ся тот. — Намекаешь на что-то? — У тебя больной, испорченный мозг, — проговорила ты, прикрыв глаза и выдохнув. — И ты считаешь, что я после твоих слов обязана приступить к осмыслению и обдумыванию моих к тебе чувств? Я к тебе ничего не чувствую, разве что жалость, которую ты вызываешь одним лишь своим видом. — Я знаю, что ты меня не любишь, и что я тебе даже мало нравлюсь… — Ты мне вообще не нравишься. — …Но я должен был просто поставить тебя в известность. — Парен­­ь продолжал улыбаться, хоть ты и видела, что улыбка эта была ненастоящей. — Мне уже легче. — И, все же, что от меня в этой ситуации требуется? — От тебя? Ничего. Ты ведь и так поняла, что нравишься мне, а теперь я просто убедился, что это не догадки. — Ну, да, я знала это. — Ты медленно поднялась со скамейки. — Страшный­­ ты человек, Стилл. К тебе опасно спиной поворачиваться: ты в шею можешь шило воткнуть и слезинки не проронишь. — Просто я уже давно понял, что на девушек нельзя давить — попросту ничего путного не добьешься. — Да тебе и так со мной не светит. — Ты потрепала его по голове. — Я не твой уровень. Найди себе кого-нибудь потупее да понежнее. Югано, например. — Мне не нравятся нежные девушки. — Брюнет, все еще сидя за столом, повернулся к тебе. — Мне не нравится Югано. — У тебя вся жизнь впереди. Еще не поздно начать думать о ваших отношениях. Ты зашла в здание и направилась к лестнице, быстро взлетела по ступеням на пролет между первым этажом и вторым и в повороте на лестницу ко второму этажу глянула на улицу. Эннет сидел там, где ты его и оставила, спиной к тебе, немного сгорбившись, и не шевелился. На перемене перед четвертым уроком Нара пришла в школу. Прихрамывая, она быстро догнала тебя и сунула тебе в руки твой самый нелюбимый шоколад «Гинга». Помахав перед лицом плиткой, расточив запах, ты улыбнулась подруге и молча сунула шоколад в сумку. К твоему сожалению, в конце третьей перемены Касуми забрали из школы на машине, но она пообещала выйти с больничного в начале следующей учебной недели. Обещала позвонить вечером. Ты вышла за ворота школы и направилась домой. Со спины тебя позвал Эннет, и ты обернулась на ходу, сбавив шаг. Парень догнал тебя, пряча в кармане куртки пачку сигарет. — Я провожу тебя? — Проводи. Ты сунула руки в карманы своей ветровки, про себя напевая песню, играющую у тебя в правом наушнике. — Цунами, — произнес­ брюнет, и ты, помедлив, повернула к нему голову. — Я хочу с тобой встречаться. — Ничем не могу помочь, — фыркнула ты. — Цунами, стой. Ты затормозила на раз-два и на пятках повернулась к собеседнику, а он отошел с тротуара к стене дома, мимо которого вы проходили. Ты медленно подошла и встала напротив брюнета. — Я понимаю, что ты не нежная девочка, но ты же можешь отнестись ко мне и к моим чувствам гуманно. — К каким чувствам, Стилл? — вздохнув, тихо спросила ты. — Ты эти чувства проявляешь к каждой второй юбке. — Это неправда, — покачал он головой. — Ты пытаешься вызвать во мне жалость? Я не куплюсь на это. — Ты мне просто нравишься. — Стилл, иди домой, — выдохнула ты и тут же вспомнила о шоколаде Нары, вынула его из сумки и сунула плитку парню в руки. — Угощайся. Зат­ем ты развернулась. — Как бы это глупо не звучало, но ты делаешь мне больно, — тихо проговорил Эннет. Ты повернулась и посмотрела на него, приблизилась и всмотрелась в его глаза, припомнив слова одного твоего знакомого врача. — Как только обнаружена болезнь, — тихо начала ты, четко проговаривая каждое слово, — ее нужно сразу лечить. Парень слегка прищурился. — Даже если больно, — еще тише закончила ты, опустив глаза, и направилась в сторону своего дома.