Волна

— Ну давай, рассказывай, что было, пока я в больнице зависала! — попросил­­а Нара, слишком сильно прижав телефонную трубку к щеке: ее слова ты еле разобрала. — Да ничего особенного, — ответи­­ла ты, усевшись за кухонный стол. — Совсем ничего. — Но что-то же произошло, пускай и не особенное. — Не придирайся к словам. — Рассказыва­й! Скажи, скажи, скажи!… — Ладно! Ладно, — ответила ты, вздохнув. — С Чи я поцапалась конкретно. — Да? — пе­респросила­ кудрявая, насторожившись. — Ко­­гда это было? При каких обстоятельствах? Что она говорила? — Это было после физ-ры. Кстати, из-за Гаары. — Ага! Я же говорила, что он тебе нравится! — Это не подтверждается нашим с Чи движняком, — возрази­­ла ты. — У нас была спаренная физкультура — у нас и у класса Гаары. Меня с ним в одну команду по волейболу выбрали, и он отбил мяч, который в меня летел. Ну, естественно, я притворилась милой и сказала ему спасибо, а эта собачонка на меня в раздевалке набросилась и леща мне прописала. — Леща?! Да я ее по стене размажу! — Не размажешь, я почти сделала это с ней той же переменой, в той же раздевалке. Она еще на меня нажаловалась директору — своему крестному, но я выиграла этот Страшный суд! — И ты победно рассмеялась под конец. Нара рассмеялась в ответ тебе на той стороне провода. — Что еще сказать? Молодец! Что еще интересного? — Интер­есного вообще ничего не было, — возмутилась ты. — Ну, а как у тебя с домашними приключениями? — С домашними? Ну… На свадьбе я была. Всё. — На чьей? — продолжила шатенка. — На свадьбе моего бывшего учителя по балету. — Так ты все-таки была балериной! — выкрикн­­ула та, оглушив тебя. — Никогда я не была балериной, — оторвав­­ трубку от уха, произнесла ты. — Это было недолго. — Ври больше! Он же пригласил тебя! Значит, ты была, наверняка, одной из лучших, если не «Королевой балета»! — Нет, здесь немного другое замешано. — Что? — Не могу сказать. — Подруге? Я никому не скажу! — Тебя это будет волновать. Я не скажу. — Ну, пожалуйста! — стала канючить Касуми. — Нара, тебе просто интересно. Тебе дела нет до этого, зачем я буду тебя просвещать? — Я волнуюсь! Мне не просто интересно, я беспокоюсь за тебя! Скажи мне, я промолчу! — Только если промолчишь, — тихо выговорила ты, сев поудобнее, но не почувствовала от этого себя комфортнее. — Он педофил. И, мне кажется, он охотится за мной. Я поняла это, когда одна из нашей группы осталась нетронутой им. Все остальные — мои ровесницы — одна за другой покидали нашу группу по необъяснимым причинам. Однажды я забыла сумку в зале и вернулась. А одна из наших, Акана, которая ушла с занятий на полчаса раньше, выбежала мне навстречу из примерочной, на ходу натягивая лямки своей майки. Она плакала, и я сразу все поняла и не стала забирать сумку. Позже мои подозрения подтвердились: он стал «искать» шансов остаться со мной наедине. — Как? — едв­а слышно шепнула в трубку кудрявая. — С того момента, как в нашей группе осталось пять человек из двенадцати, и те четыре оставшиеся мне уже все рассказали, он каждое занятие ругал меня, говорил, что я перестала стараться, и просил оставаться после занятий, чтобы исправить положение. Я вечно отмазывалась, говорила, что меня ждут, что я тороплюсь. Однажды, когда я собралась уходить, он взял меня за руку, начал мне шептать на ухо что-то из ряда «ты должна остаться, ты стала паршивой балериной, ты должна исправиться» и потянул в сторону зала. Пока тянул, другой рукой стал лапать меня, делая вид, что просто пытается крепче держать, но я вырвалась и убежала. Я бросила балет, но после этого раз позвонила ему и прямым текстом сообщила, что все знаю. Он умолял меня, чтобы я ничего не говорила родителям, и я решила не просвещать их в обмен на то, что он оставит меня в покое. Он пообещал. Но около месяца назад вернулся, а на свадьбе снова пытался увести меня в укромное место под предлогом, что шум может помешать нам серьезно поговорить. Он упрашивал меня вернуться в балет, но это все в прошлом. В любом случае, балет в той школе. Между вами повисло молчание. — Пипец, — ­выдавила из себя Касуми слегка охрипшим от удивления голосом. — Я бы не выдержала и все бы рассказала маме! Тем более, если он вернулся! Да и я, наверное, не смогла бы проявить смелость: сначала убежать, а потом еще и позвонить ему… — У меня не было выбора. Я не хотела, чтобы он… — Я понимаю, не говори этого. Ужас! Но… почему ты теперь-то, когда он вернулся, не сказала ничего родителям? — Он упрашивал меня вернуться в балет. Несмотря на то, что я уверена в неизменности его наклонностей, он, чисто теоретически, мог измениться… Так бы любой сказал. — У тебя доброе сердце, Цунами! Слишком доброе! — Стилл в этом убедился, когда получил от меня в глаз, — усмехнулась­­ ты, пододвинув перед собой стул и положив на него ноги. — Да, кстати, Стилл. Ты все так же его унижаешь? — Да не его одного. — Точно, у тебя же таких еще трое! А вообще, они слушаются? — Да, правда им повторять нужно… Я ненавижу повторять дважды и трижды! — А четырежды? — рассмеялас­­ь та. — Четырежды не бывает. Вместо четырежды я бью. — А, значит, Стилл чего-то не понял с третьего раза, что ты его разукрасила? — Нет, он сам попросил. — Ох, страсти-мордасти! — Кстати, о страстях… — Ты опустила ноги со стула и напряглась. Сегодня ты решила рассказать подруге все. — Он сказал, что я ему нравлюсь. — Кто? — уд­ивилась Касуми. — Стилл. — Давно? — В тот день, когда ты пришла в школу и сунула мне в руки гадостную шоколадку. — Она тебе не понравилась? — Да я ее даже не открывала, отдала Стиллу. Я ненавижу «Гингу»! — Ну откуда я могла знать? — В магазине продается столько прекрасных сладостей, а ты купила именно «Гингу» — единственн­­ый шоколад, которого мне даже запах противен. — Да чем он отличается от других? — Своим ужасным вкусом и запахом. — Ладно, я поняла! Так что у тебя со Стиллом? — Ну, что? Вечером того дня, когда ты приходила, он решил меня проводить. Около какого-то заборчика остановил меня, стал ныть, что хочет встречаться со мной, что я не могу его отшить, в общем, стал давить на жалость. — И? — Что «и»? Я ответила ему соответственно. — «Н­ет»? — Само собой, Нара. Он не мой типаж. — Но… Цунами! — А что я должна была сделать? Пожалеть его? Согласиться встречаться с ним? Ладно бы это ничего не стоило, но он того типа парень, что не будет просто волочиться за мной под званием бойфренда. Он будет лезть ко мне целоваться, приставать будет, будет позволять себе всякой хрени небожеской. Кому это надо? Касуми промолчала. Ты знала, что она слышит тебя и понимает твои слова. — Да, — продол­жила ты, — он симпатичный мальчик, отзывчивый, добрый, но мне такие, как он, не нравятся. — Веришь-н­ет, Гаара тоже может оказаться добрым и отзывчивым, а то, что он симпатичный, ты давно поняла. — А я никогда не говорила, что Гаара мне нравится, — ответила­­ ты, вздохнув. — Только не говори, что ты теперь считаешь меня бессердечной скотиной. — Нет, ты все правильно сделала. Только слишком резко, я думаю… Мне сложно поверить в то, что ты как-то так объяснила свое решение Стиллу, что он понял, осознал и ничуть не обиделся. — Просто, понимаешь… На следующий день я пошла на свадьбу. Вечером планировала позвонить ему и извиниться, хотя позже и сомневалась, но, когда я ехала со свадьбы домой, он сам позвонил мне. Я так и не извинилась перед ним, но думаю, он сам все понял. Ну, должен был, по крайней мере. Не самый глупый примат из моего квартета. — Ты очень грубая, Цунами, но на это легко закрыть глаза, — весело подытожила кудрявая. — Слава богу, — буркну­­ла ты, поднявшись со стула и подойдя к окну. К дому подъехала папина машина. — Ладно, до завтра! Мне сейчас нужно Хати и Юши выгулять, и спать уже пойду. — Ага, до встречи. Ты сбросила вызов.