Соль земли

Положение, в котором Джеймс был вынужден находиться, удручало его даже не тем, что он оказался оторван от своей империи, что какой-то итальянский сучонок наложил на нее свои лапы, что гребанные мафиози настроили против него компаньонов. О нет. Джиму было скучно. Чертовски скучно в Испании, Португалии, Шотландии — везде. Декорации не имели значения. Он был словно в узкой клетке, в которой не развернуться, словно единожды позволив связать себе руки там, в сыром подвале, он так и остался связанным. Разумеется, он не бездействовал. Тщательный план разрабатывался в его голове денно и нощно, он пользовался ресурсами настолько, насколько мог. Он собирался вернуться. Пока Мориарти скрывался, в разных странах и городах от человека к человеку прошел слух, что Джеймса все же убили. Никаких подтверждений, но ведь это так очевидно. Один из подчиненных доложил ему как-то: Моран тоже так считает. Джим тогда шел по улице Глазго, говорил с наемником, а потом отключил телефон, да так и замер посреди людской толпы на Байрс-роуд. Его толкнули в плечо, задели жестким ребром дамской сумки, но он, опустив руки в карманы пальто, так и стоял, глядя перед собой. Он не чувствовал печали, разочарования, горечи, нет. Это было частью плана. С самого начала ей было. Он должен был заставить Морана ждать его, чтобы тот сберег империю, а потом, рано или поздно, поверил бы, что Джеймса нет. Застрелили итальянцы ли, которые ни за что не признаются, или враги. Умереть будучи Мориарти — легкая задача. Вот только Джим, подсевший на чертового Морана больной потребностью едва ли не с первого дня, ощущал эту потребность и теперь. Никогда и никому в жизни не признавшись и даже не дав повода подумать о таком. Даже сейчас, разыгрывая его как сильную карту. Особенно сейчас. Они были знакомы давно. Они успели друг к другу притереться, свыкнуться, сжиться. Между ними было слишком много всего — от ослепляющей ненависти до пугающего стремления заботиться, от отвращения и презрения до желания спасти во что бы то ни стало, от боли до жуткого наслаждения. От абсолютно деловых партнерских отношений, когда просто они есть и они чертовски хорошо делают свою работу. До объятий, когда они кожа к коже, тело к телу, когда нельзя отпустить и дать уйти. Джим помнил все. Когда втягивал кокаиновую дорожку, посылал весь мир к чертям и себя самого, Джеймса Мориарти тоже, и трахал малознакомого парня на окраине Глазго. Он помнил. И четко осознавал, чем этот, отдельно взятый человек под ним, отличается от Морана. Например, всем. Тот парень был талантливым и неизвестным никому хакером, о котором, впрочем, прознал вездесущий Джим, и он же выцепил его в каком-то клубе. Иногда Джеймс приходил к нему домой, они болтали, трахались, а потом до остервенения много работали. И этот парень был хорош. Он не особенно много знал. И возможно считал бы Джима психом, если бы сам не был замороченным придурком. Сейчас бы никто не узнал в этом Джиме того, кем он был для преступного мира. Низкого роста, худой, в широкой толстовке, джинсах и белых кроссовках он походил на местного разносчика пиццы, а не на криминального Наполеона. Но. Все же, он оставался им. *** — Хорошие вести, Себастьян, просто отличные. — Моран сидел в приемной старшего Риколетти, не выспавшийся после долгого трансантлантического перелета и бесконечной смены часовых поясов. — Вот как? — равнодушно отозвался он, мечтая только об одном — выспаться и выпить горячего виски, чтобы избавиться от мерзкого простудного озноба. — Конечно! — Мафиози великодушно проигнорировал злой сарказм в голосе Себастьяна, как и его потрепанный вид. — Дела идут просто чудесно, сотрудничество приносит доход всем нам, мелкие старые ссоры забыты. Я уверен, мой брат смотрит на нас с небес со спокойным сердцем. Себастьян предпочел это не комментировать. Узнать, кто действительно виноват в смерти старого дона, после того как Альберто проговорился, не потребовало у него много времени или сил. — Но вот в чем беда, — продолжил тот. — Такие вещи должны решаться в семье. И деньги должны тоже оставаться в семье. Моран напрягся, отгоняя усталость. Он уже давно ждал этого разговора — о переходе империи к мафии. — Моей дочери, Марии, исполнилось двадцать два, она будет хорошей верной женой. Молодой и красивой. — Что? — непонимающе переспросил Моран. Он ожидал, что его попробуют устранить. Убить. Заставят бежать из страны. Но то, что дон будет предлагать ему свою дочь… — Подумай только, Себастьян, ты будешь мне как сын, — Моран фыркнул — он был младше Питера на пару лет, и Риколетти быстро поправился, — как младший брат. Ты сможешь управлять империей в семье. Сможешь поставить на место этого выскочку Альберто. — Я надеюсь, это сейчас очень плохая шутка, — ровно сказал Моран, сцепив зубы, — и больше этот разговор не повторится. — Это вовсе не шутка, — возразил Риколетти. — Ты не думаешь, что это очень хорошая перспектива. Мы объединим власть империи и власть семьи. Ты будешь моим личным консильери, у тебя будет красавица жена, которая родит тебе детей. Подумай о своих наследниках, Себастьян. У тебя ведь нет детей? Он не дал Морану ответить, подняв ладонь. — Подожди. Я уверен, ты хотя бы подумаешь над этим предложением, когда увидишь ее. Мари, милая, зайди. Дверь отворилась и из смежного кабинета вышла девушка, которая по праву могла носить титул красавицы. Стройная, длинноногая, с черной как смоль густой гривой волос и темными блестящими большими глазами. Фигура была потрясающей. Черты лица правильные, тонкий нос и пухлые губы. При этом она производила впечатление грациозной и чистой красоты, а не современной вульгарности. Изящная породистая итальянка. — Добрый вечер, — произнесла она по-итальянски. — Добрый вечер, — сухо ответил полковник. Мария замерла рядом с отцом, положив руку на кресло. — Себастьян — это моя дочь, Мария. Мари — это Себастьян Моран. Девушка вскинула взгляд на Себастьяна, тонко улыбнулась и тут же потупилась. Питер смотрел на Морана, тоже улыбаясь, более чем удовлетворенный произведенным его дочерью эффектом. Та была красива и ни один мужчина не мог противиться этой естественной красоте. — Она у меня в мать, чудная женщина была. Нежная, любящая. Дочь унаследовала ее лучшие черты. Мистер Моран хотел пригласить тебя на ужин, моя дорогая. Себастьян мрачно взглянул на мафиози, но не стал спорить. — Отлично, я свободна в субботу вечером. *** — Зачем тебе это, девочка? — поинтересовался Себастьян прямо у замершей напротив него красавицы. Они сидели в дорогом ресторане в отдаленном углу, освещаемые подрагивающими огоньками свечей. — Что именно? — непонимающе отозвалась та, но Моран никогда не отличался тактичностью. — Глупый брак, дела семьи. Женщины не участвуют в бизнесе, поэтому тебе должно быть все равно, что получит твой отец. — Женщины сильны за спиной мужа, — попробовала увильнуть девушка, пригубив вино и облизнув полные алые губы, — выращивая детей и… — Не городи чушь, — посоветовал Себастьян. — Хочешь правды? — холодно прищурилась итальянка, отбрасывая напускную недалекость. — Вот тебе правда: женщина в семье сильна только благодаря мужу. Каждый влиятельный человек принимает решения посоветовавшись с женой. Ты будешь советником дона, а значит, у меня будет часть твоей власти. Кроме того, ты не итальянец и значит у тебя нет и половины идиотских предрассудков вбитых воспитанием. Ты — лучший вариант среди прочих. — Я тебе в отцы гожусь, — напомнил Моран. — Ну и что, — вскинулась красавица. — Какая мне разница, сколько тебе лет, если ты стоишь еще чего-то в постели. Если же нет, — губы девушки презрительно дрогнули, — значит, будешь не против моих любовников. Это дело, Себастьян, а не глупые надежды на семейное счастье и прочую чушь, в которую верят только маленькие девочки. Она в раздражении бросила на стол салфетку, что до этого комкала в руках и прислушалась, тряхнув головой как норовистая лошадь: — Играют танго. Ты умеешь танцевать, Себастьян? Я хочу танцевать! Она была на самом деле хороша. Гибкая, стройная, свежая. Энергия ее юности пульсировала в каждой ее клеточке, горела в темных глазах. Скуластая, загорелая. В ней чувствовалась хватка, которая поможет ей, когда она станет старше. Но она умела покоряться. И Морану нравились такие. Норов, который при правильном обращении станет самой сладостной покорностью. Итальянка улыбалась, грациозно двигаясь в ритме танго, то приближаясь, то отдаляясь от Морана. — Вы хорошо танцуете, мистер Моран. — Я все делаю хорошо, — ответил Себастьян, уверено ведя девушку в танце и крепко сжимая тонкие девичьи пальцы. Несмотря на разницу в возрасте, они действительно хорошо смотрелись вместе, среди неумело покачивающихся в музыку пар они единственные танцевали и танцевали так, что притягивали к себе внимание всего зала. Мария смотрела на Себастьяна, улыбалась, откидываясь в очередном па открывала тонкую длинную шею. — Возможно, мне даже не понадобятся любовники, — коротко шепнула она Себастьяну на ухо, едва не мазнув помадой по мочке уха. Она провоцировала, завлекала и поддавалась. Непростая девушка, но как в семье мафии могла вырасти другая? *** Неприятности в семье начались исподволь: тайными планами, недоговоренностями, короткими слухами. — Что-то не так, — сказала как-то Мария, кутаясь в простынь и наблюдая как Себастьян натягивает джинсы и прикуривает. — В семье ссоры, я недавно слышала, как Альберто и отец кричали друг на друга в закрытом кабинете. Кажется, брат считает, что планами с нашим браком отец хочет отдалить от себя Альберто. — А разве это не так? — пожал плечами Себастьян. — Но Альберто этого не допустит, — возразила Мари. — После того, как они убили дядю, он ни на шаг не отходит от отца и рассчитывает на его влияние. — Как много ты знаешь? — Себастьян присел на кровать, внимательно глядя в лицо девушке. — Достаточно, — вскинулась та, бесстрашно глядя в ответ. — Больше, чем думают брат и папа. Больше, чем знают многие. Быть невидимкой бывает очень удобно. — Тебя убьют, если узнают. — Во-первых, я рассказала только тебе. А, во-вторых, отец не допустит этого, — второй аргумент прозвучал уже не так категорично. — Лучше продолжай держать язык за зубами, — посоветовал Моран, поднимаясь, но девушка поймала его за руку. — Себастьян, останься, — переступая через себя попросила она. — Каждый раз ты уходишь. Останься со мной, хотя бы раз. — У меня дела, девочка, — Моран мягко высвободил руку и потянулся к тумбочке, но забытая сигарета уже дотлела в пепельнице. — Ты знаешь, мне надо идти. *** Так Джим начал осуществлять свой план, его основную часть. Он сидел в Глазго, но знал обо всем, что происходит вокруг семьи и в ней так, словно сам был в Риме и входил в состав клана. Постепенно он начал легонечко дергать за нити, тянущиеся к каждому пауку в этой чертовой банке. Совсем незаметно. Исподволь. Так, что даже самый внимательный наблюдатель не предположил бы, что все происходит не само по себе. Джим узнавал все. Каждый шаг верхушки клана, каждый шаг ее солдата, каждый просчет Альберто. Настроить против друг друга дона и племянника не составило труда — они и так были готовы сорваться. Не хватало только повода. Конечно же, Джим узнал о планах Питера выдать свою красавицу-дочку за Морана. Мориарти наблюдал и за ними. Сидел на диване в своей квартирке и наблюдал, как Моран приводит ее, и они занимаются любовью. Досматривал до конца. Улыбался. — Мой дорогой Себастьян, — шептал Джим и беззвучно смеялся. Морана не интересовали дела семьи. Все, что действительно его волновало — это равновесие империи, но ссоры дяди и племянника, дона и его, по факту, первого помощника, задевали всех, кто был хоть частично причастен. Вскоре семья стала больше напоминать свору бешеных псов, чем единый клан. Все поделились на три лагеря: поддерживающих дона, противящихся ему и третьих, кто были против и тех и других и играли за свои интересы. — Ты правда веришь ему, Себастьян? — поинтересовался Альберто, когда они оказались наедине. — Думаешь, сможешь стать консильери, если женишься на этой шлюхе — моей сестре? — Меня не интересуют дела семьи. И я не собираюсь становиться ее частью, чтобы ни думал ни ты, ни твой всесильный дядюшка. — Лжешь, — процедил итальянец взбешенно. — Ты хочешь от меня избавиться, я вижу это в твоих собачьих глазах. Хочешь отомстить за Мориарти? Или хочешь власти, а, Моран? — Ты параноик, — холодно ответил Себастьян. — Не мешай мне работать. Альберто, к сожалению, был недостаточно умен. И в войне против Питера Риколетти у него не было ни единого шанса на победу. По сути своей, свою главную ошибку он совершил уже в ту секунду, когда согласился на союз с Питером и устранил собственного отца. Джеймсу, наблюдавшему за семьей, оставалось сделать только одно — столкнуть их обоих в пропасть. Война, пребывавшая в статусе холодной, разразилась в открытую в тот миг, когда крестный отец семьи объявил — Альберто предатель. С отступниками в мафии никогда не церемонились. Так Альберто стал первым, кто был сброшен с доски. — Мария, тебе нужно бежать, — предупредил Моран девушку при очередной встрече в тенистом парке виллы Медичи. — Тебя не пощадят в этой войне. — Мне все равно, — девушка поправила наброшенный на волосы тонкий платок. — Побег — это позор. — Умереть — тоже не очень большой подвиг. — Ты меня найдешь, Себастьян? Если я сбегу? — Найду. Но Мария не успела. С пролитой кровью Альберто события начали развиваться стремительно — меньше чем через две недели Питеру Риколетти пустили пулю в голову. К Себастьяну в квартиру постучал мрачный Лоренцо, единственный из оставшихся сыновей семьи Риколетти. — Собирайтесь, мистер Моран, — мрачно приказал он, а количество охраны рядом с ним недвусмысленно намекало, что спорить с ним не нужно. Они приехали к старым заброшенным докам у Тибра и ситуация Себастьяну не нравилась все больше с каждой минутой. На старых полуразрушенных и прогнивших мостках дока стояла Мария со связанными за спиной руками. Ее лицо было сухим и злым, в глазах не было ни единой слезы. — Она дочь предателя, — сухо объявил Лоренцо, вкладывая в руку Себастьяна пистолет. — Она предала семью своим молчанием и заслуживает смерти. Ты был назван ей в мужья. И я предпочитаю соблюдать старые традиции, пусть я и единственный, кто делает это. Выбирай, Себастьян: ты можешь подарить ей быструю смерть из своих рук, или долгую от рук ее семьи. Девушка слушала свой приговор гордо выпрямившись, ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она смотрела на мужчин, что всю ее жизнь диктовали как ей жить, а теперь решали, как ей умереть, упрямо вскинув голову, не опускаясь до позорной мольбы о пощаде. Гордая и сильная, она была сильнее многих мужчин этой семьи. Себастьян посмотрел ей в глаза. Она не отводила взгляда. И тогда Моран выстрелил. *** Джим был вершителем судеб. Он судил каждого и каждому выносил приговор. Первыми были убраны те, кто управлял его подставой, затем те, от кого могли возникнуть проблемы. Мориарти глядел на семью и собственноручно вырезал больные места, чтобы они не пустили заражение по всему телу. Он миловал тех, кого можно использовать, кто не опасен. Семья продолжала съедать друг друга, как пауки в банке. Себастьян против его воли оказался втянут не только в смерть Марии. Некоторые из капо, посчитав его опасным, попытались избавиться и от Морана. После третьей попытки вендетты он просто ушёл на дно, скрываясь в тёмных итальянских трущобах.