Прости меня

— Охренеть! — единственное, что выкрикнула тёмноволосая, соскакивая с дивана, как ошпаренная. — Нахуя ему в Чернобыль-то? — слегка ошарашенно говорил блондин, смотря на Вику, которая была готова в истерику впасть. — Какая разница? Мы ему бошку быстрее прострелим, чем он туда доедет. Берём машину и го за ним, — Лёха захлопнул крышку ноутбука, словно выводя из сна Настю и заставляя Вершинина отвести взгляд от девушки, которая стояла в конце комнаты, пряча лицо в руках. — Вик, может, всё-таки останешься? — слёз не было, но её плечи почему-то содрогались, будто от немых рыданий. — Сейчас ты без чего-нибудь останешься, пошли уже, — зло буркнула девушка, хватая рюкзак и выходя из дома. Ей было неприятно то, что он хочет от неё избавиться, а ведь она просто жить не сможет, не зная, что происходит с ним. Да, она слишком привязалась к нему. Да, он ни разу не идеальный, а на неё вообще плевать хотел, но а что остаётся, если, несмотря на всё, она продолжает его любить?       Что, если только в его объятьях ты словно растворяешься, что, если только целуя его ты ощущаешь «бабочек в животе»? Ты бы рада была просто не знать его, но он тут, рядом, и ты знаешь его лучше, чем себя. Как живут те, кто никогда не влюблялся? Наверное, замечательно. Влюбляться страшно. Страшно и больно.       Вот что опять не так? Как до неё дойти не может, что этот урод — подкастер, может быть опасен? Он бы и сам был очень рад, если бы она была постоянно рядом, ведь её чувства — последнее, что у него осталось, и рисковать ими он не хочет. Первый раз в жизни он думает в первую очередь о ком-то, а эта кто-то его игнорит…       Сам виноват. Ты её используешь, а ведь она знает это. Одно непонятно — зачем и ради чего она тебя терпит?..       Телефон в кармане джинс завибрировал, и парень вытащил его, глянув на незнакомый номер, принимая вызов. — П-паша? А вы ещё не уехали? — он не узнал голос, пытаясь сосредоточиться на дороге. — Уезжаем, это кто? — останавливаясь на светофоре, он смотрел на Вику, которая сидела рядом, отвернувшись к окну. На заднем сидении спали Лёша и Настя. — Это я, Аня. Можно я с вами поеду? Мне нужно… — тихо говорила Антонова. Вершинину было уже всё равно. — Да, только быстрее давай, мы торопимся, мы сейчас на Курчатова… — он не договорил, заметив, как Вика вытащила из сумки пачку влажных салфеток, снова отвернувшись к окну. — Я сейчас буду! — Антонова сбросила вызов. Вершинин припарковал машину возле какого-то небольшого кафе. Вика молчала, и, стерев макияж, открыла дверь. — Вик? — она вышла, выкинула салфетку в ближайшую урну и села на заднее сидение, ложа голову на плечо Насти, так же не говоря ничего.

От лица Вики

      Если бы ты знал, как я обожаю, когда ты называешь меня по имени. Оно мне вообще-то не очень нравится: могло быть лучше, могло быть хуже, но когда его произносишь ты, всё по-другому. А ещё я обожаю твой голос, твои глаза, светлые взъерошенные волосы, я обожаю тебя. Немного приподнимаю веки и вижу, как твои руки нервно сжимают руль. Я до сих пор чувствую тепло твоих объятий. Ты даже не представляешь, насколько это приятно. Я не понимаю, зачем ты ждёшь эту Антонову, ведь нам надо торопиться. Я не спрошу этого у тебя, потому что мне обидно от твоего отношения ко мне, хотя я уже и частично к этому привыкла. Я не могу ничего поделать с собой. Что мне сделать, чтобы ты наконец понял, что я люблю тебя? Если несколько дней назад я ещё в этом сомневалась, теперь я уверена: ради тебя я пойду на всё.       Ты смотришь в окно, наверное, пытаясь разглядеть эту странную блондинку. Острое плечо Насти не даёт нормально сидеть, и вместо подруги я представляю тебя.       К машине подходит высокая девушка, рядом с ней замечаю парня. Гоша. Господи, серьёзно? С нами ещё этот ботаник поедет? — Привет, — невозмутимо рядом с Пашей садится Антонова. Лёша и Настя открывают глаза, разбуженные этим звонким голосом, а я делаю вид, что сплю. Рядом со мной садится Гоша. — Очкарик, а ты тут что забыл? — Горелов ничего не соображал, или ему уже похрен, что тут какая-то левая девка, помимо очкарика, которого мы хотя бы знаем? — Я еду с вами, — отвечает Гоша, и я аж голову поднимаю, замечая кривую усмешку Паши. А она ему даже идёт. — У нас чё, экскурсия? Какого хрена? — возмущаюсь я, а Паша уже улыбается. Он как-то сказал мне, что я милая, когда злюсь. Я, конечно, так не считаю, зато знаю причину его улыбки. Я знаю все его мысли обо мне. Ему не понравилось, когда я сделала татуировку, хотя я почти не жалею. Ещё его бесило, что год назад я перекрасилась в блондинку. А мне, в принципе, нравилось, хотя я и вернула родной цвет спустя месяц. Ему нравится, как я одеваюсь. Я знаю о нём всё, а он знает всё обо мне — мы знакомы слишком давно, и отношения у нас совсем не дружеские. — Вик, успокойся. Пусть едут, если хотят, только я не понял — зачем это вам? — успокойся? Я щас тебя успокою, придурок! Мы едем деньги отбирать, а он собирает каких-то малоизвестных ботанов! — Ну… Этот Игорь сказал, что он едет в Чернобыль, — господи, она серьёзно такая тупая? То, куда он едет, всё объясняет? — И? — надо же, Вершинин тоже не понял. Как мило, блять — такой же тупой, как и я. — Чернобыль, Припять… Я вообще оттуда. Моя семья. И я письмо от сестры получила, она оттуда… пропала за несколько дней до аварии, — знакомимся: Бог объяснений — Антонова. — Фильм ужасов прямо, — смеюсь я. — Она умерла, Лена, моя сестра… — продолжает Антонова, и все замолкают, обдумывая услышанное. Мне становится ещё смешнее — она что, нас за идиотов держит? Я снова смеюсь, но замечаю укоризненный взгляд Паши. Да сколько влезет — мне плевать, что он думает об этом. — Ага, в Припяти ходят трупаки, рассылающие всем письма. Ты сама себя слышишь? — Вик, заткнись, шуточки у тебя сегодня не очень, — говорит мне Горелов. Нет уж, просто у кого-то чувство юмора лагает. — А меня твоё мнение не колышет, — улыбаюсь я. — Ну да, сказал бы Верш, ты бы уже рот закрыла, — не успокаивается Горелов. Вершинин ржёт. — Ну Верш хоть затыкает остроумнее, — ухмыляясь, я достаю наушники и вставляю их в уши. Паша улыбается. Не слышу продолжения разговора из-за музыки и медленно проваливаюсь в сон.

***

— Очкозавр, тебе-то в Чернобыль нахрена? Мутанты жахнут, и всё, — заметив, что Вике похрен на его издёвки, Горелов переключился на более ранимого человека. — Интересно, посмотреть хочу… — невнятно отвечает ему брюнет, смотря в окно, пытаясь отодвинуться от Вики, которая очень близко, но места не хватает. — Интересно? Ты же всего боишься! — ржёт Горелов, но не получает ответа.

Ранее

— Нет, Ань, это бред, такого не может быть! — возмущается разбуженный брюнет, ища очки на тумбочке. — Гоша, мне надо поехать! Что, если она жива? — девушка увидела в нём поддержку, в таком простом, отзывчивом парне. Она могла поделиться этим странным событием с письмом только с ним. — Там же радиация! — пытался отговорить новую подругу Гоша, но, пока безуспешно. — Гош, ты со мной? Помнишь, ты говорил о тех двадцати процентах, когда тебя считают нормальным парнем? Так вот, перекидывай всё на те восемьдесят. Поедешь — и ссыклом ты уже точно не будешь. А там, может, и девственником… Ты мне нравишься, — довольно нелегко было сказать это, да и она не уверена в нём на сто процентов, но как бы хотелось, чтобы он, кто выслушал и понял, был рядом…

***

      В лицо дует холодный ветер — кожа горит от этих прикосновений. Двумя тоненькими полосками по моим щекам скатываются слезинки. Ветер трепет волосы, путая их. Я стою на краю крыши. Ты стоишь далеко от меня, и я уже не слышу твоих слов. Мне больно. Мне страшно. Мне обидно.       Зачем ты так?       Слышу только своё дыхание и шум ветра. Внезапный порыв заставляет меня неосознанно немного подвинуться ближе к краю. Камни падают вниз прямо из-под ног. Я тоже срываюсь с этой крыши…       Ты не спасёшь меня.       Всё кончено…       По полуразрушенному асфальту медленно расползается красное пятно крови. Моей крови.