Путь к жизни.

Луна. Яркая полная луна светила в окно. Её лучи больно били по глазам, заставляя девушку жмуриться. Она сидела на полу и смотрела в это самое окно. Ей был виден только маленький кусочек неба. Оно было чёрным, а точно посередине сияла огромная жёлтая луна. Её лучи заливали собой всё окружающее пространство, высвечивая шкафы, от пола до потолка, по стенам комнаты. Некоторые дверцы были открыты, и содержимое шкафов валялось на полу, рядом с сидящей девушкой. Её золотистые распущенные волосы сияли, словно расплавленное золото под лучами этой луны. Девушка неотрывно смотрела на луну, не замечая беспорядка вокруг. Ей виделось чёрное небо, всё вокруг было чёрным, только светила луна. Она была похожа на яркий жёлтый шар, зависший в воздухе. И вот уже нет никакого окна, стен и пола. Шар медленно приближался, увеличиваясь в размерах. Или же это девушка летела навстречу ему? — Лорелей… — послышался голос. «Кто это такой?». — Лорелей! — и вновь тот же самый голос. «Кого-то зовут». «Тебя, глупенькая». «Правда?». «Ну конечно!». Луна задрожала и погасла на миг. — Ой! — глаза словно пронзили тысячи иголок. В плечи вцепились чьи-то холодные пальцы. Лорелей открыла ещё слезящиеся глаза и посмотрела на Тома. Врач сидел перед ней на коленях. На его лице играла такая счастливая улыбка, будто наступил Новый год. — Том? — Да! Милая, как ты себя чувствуешь? — Прекрасно, Том. Со мной говорила луна. Посмотри, какая она красивая, — сказала Лорелей как-то совершенно безэмоционально. Не так, как всегда. Это показалось Тому странным. Болезнь прогрессировала с каждым днём. Но, возможно, это была не болезнь. Том встал и подошёл к окну. Немного щурясь, он посмотрел на яркое весеннее солнце. Оно освещало комнату и Лорелей в ней. За окном щебетали птички, и не было ни облачка. А в комнате клубилась тьма по углам. Только сейчас он заметил беспорядок, царивший вокруг. Он слышал грохот из своего кабинета, но совершенно не обратил на него внимания. И сейчас не собирался. — Погода совсем летняя. Пойдём, погуляем, Лори? — Нет, я хочу остаться здесь. Посиди со мной, — она взглянула ему в глаза в молчаливом жесте приказа. Он не смел её ослушаться. — Конечно, милая, — с грустной улыбкой ответил ей Том. Он задёрнул лёгкую тюлевую занавеску, чтобы немного охладить нагретую солнцем комнату. Он подошёл к Лорелей и сел рядом. Она склонила голову ему на плечо и прикрыла глаза. Какая же она была красивая! Доктор Том не мог отвести от неё глаз. Неровный узор тюли падал ей на щеку, подчёркивая скулу и милую ямочку на подбородке. От опущенных ресниц отделялись длинные тени. Том заправил за аккуратное ушко выбившуюся золотистую прядь и нежно поцеловал в макушку свою прекрасную Богиню. — Зачем ты рассказал этому мальчику об его болезни? — Что? А, он ушёл с Димой? Не знаешь куда? — Том даже растерялся от такого вопроса в лоб. — Да. Нет, не знаю. Не переходи на другую тему, Том. Зачем? — это было произнесено стальным голосом. Такие нотки иногда появлялись в интонации Лорелей. В эти моменты её было не узнать. Но недаром именно Тому было поручено исследовать болезнь Лори. Он знал, как привести Лорелей в своё обычное состояние. Возможно, это было в корне неправильно. Возможно, именно в моменты такой холодной ярости Лорелей была настоящей. Но доктор Том был очень эгоистичен. Он хотел ту Лори, в которую влюбился с первого взгляда. Тихую, загадочную, странную. Возможно дикую, страстную, всезнающую. Но не такую стальную, твёрдую. Он мог сказать ей зачем. Но это была не его тайна. Или будет. Это был эксперимент, о котором знать кому-то лишнему, кроме него самого, было даже опасно в какой-то степени. Не то что он считал Лори лишней. Но он хотел защитить её от всякого рода переживаний и тревог, как хочет защитить родная мать своего ребёнка, не подозревая, что делает только хуже своим молчанием. Что ребёнок всё равно докопается до правды, открывая по пути то, что знать вовсе не должен. Поэтому Том сделал единственное, что оставалось в его силах. Он заткнул ей рот поцелуем. Она отвечала страстно, необузданно. Как всегда делала. Вот теперь Том узнавал свою Лорелей. Её зубы кусали его губы, оставляя кровоточащие ранки, словно она была вампиром. Никакой нежности не было и в помине. Она будто наказывала Тома за его ложь. Поцелуй приобретал неприятный вяжущий металлический вкус, какой бывает только у крови. Том сильно сжал её плечи и отстранил от себя, укладывая на холодный пол. Он припал сначала к её шее, потом спустился к ключицам, взялся пальцами за правый сосок, немного сжал, вызывая стон наслаждения у Лорелей… — Тук. Тук. Тук, — раздался голос за дверью. Том и Лорелей вздрогнули и вскочили с пола. Никому было не обязательно знать о связи врача и пациентки. — Кто там? — громко спросил Том. — Вы мешаете осмотру. — Прости, прости, дорогой Том, — раздался такой гнусавый, немного хриплый голос. Если можно было бы определять внешность человека по его голосу, то обладатель оного был бы мужчиной лет пятидесяти. Любитель курить, кутить, пить. С остренькой бородкой, как у Ивана Грозного, но чертами лица хитренького, подленького человечка. Такой образ возник перед глазами Лорелей. — Что же, не буду мешать. После зайди в мой кабинет, дорогой Том, надо поговорить. И его шаги гулко удалялись в пустом коридоре по направлению к лестнице. Том был бледен. Он неверяще уставился на дверь и тихо бормотал себе под нос: — Этого не может быть, не может быть. Он обещал приехать через две недели. Почему так скоро? Лорелей, милая, почему так скоро? — спросил Том, обращая на Лори взгляд, полный отчаяния. — Кто это был? Такой мерзкий голос. — Это, солнышко ты моё, директор. Он наверняка узнал про Михаила. Где они, Лори? Я же знаю, что ты знаешь. — Они под тем тополем. Помнишь? — Да, всё, спасибо. Я побежал, он не любит ждать. Том поцеловал Лорелей на прощание и выскочил за дверь. *** Вся кампания «нормальных» сумасшедших отдавала какой-то простой гениальностью. Это было настолько низко и одновременно действенно, что Михаил посмеивался, морща лоб и насмешливо глядя на Дмитрия до сих пор. Это были люди, отгородившиеся от всего остального мира. «В своём уме» в больнице были все. Но они были особенными. Они вполне бы смогли жить среди нормальных людей, но были изгнаны обществом. Да и сами не хотели возвращаться в шумные пыльные города. К обезумевшим людям с их принципами, возомнившими себя богами всего сущего, постоянно куда-то бегущими, что-то делающими. Это было застоявшееся общество, как пруд, превращающийся в болото. Дед Дмитрия и по совместительству тёзка Михаила начал первым собирать около себя тех, кто не хотел возвращаться домой после оправления от болезней. Хотя разве может сумасшедший полностью вылечиться? Он был довольно богатым, и его семья могла оплачивать его проживание в психушке бесконечно. Он жертвовал больнице деньги, и ни его, ни собиравшихся около него людей не трогали. Семье это было очень выгодно. Он был довольно эксцентричен, одевался небрежно, был растрёпан. Представьте себе Хемингуэя, играющего в смартфон последней модели и покрывающего всех трёхэтажным матом как заправский зэк. По крайней мере создавалось такое ощущение. И, хотя он ничего не писал, говорить он умел. Был прекрасным собеседником. Многому научил Дмитрия в детстве. Да и в этом доме научил жить. Именно жить, а не то что он делал за стенами больницы. Про себя Дмитрий не стал рассказывать, хотя Михаил его просил. Он поглядел как-то вбок и, немного помолчав, стал рассказывать дальше, но с уже меньшим энтузиазмом. Первой, и единственной, кто остался с дедом Дмитрия с начала основания «семьи», была Людмила. Женщина, лет шестидесяти, в прошлом пытавшаяся покончить с собой, и не один раз. Её всегда спасали, но потом это вошло у неё в привычку, как пить по утрам крепкий кофе. У неё даже остались небольшие рассказы, описывающие её способы самоубийства, которые пополняются раз за разом, но теперь уже просто придуманные. Она считалась мудрой женщиной, помогающей некоторым советами. Она была такой же, как и все, закрывшейся в своём мирке и думающей, что и так всё знает о людях, без практики. Дмитрий высказал всё это со смехом, считая бредом свои мысли. Михаил только покачал головой. Другая женщина, почти девушка, Елена, страдает хронической депрессией. Про неё известно только то, что она плачет по ночам. Обычно она нелюдима и неприветлива, но с большим удовольствием ходит на занятия Лорелей. Только тогда можно увидеть её улыбку. У неё очень большие глаза, но взгляд всегда такой остекленевший, что становится немного грустно. Ещё туда входит мужчина лет сорока. Алексей. Он очень харизматичен и имеет взрывной характер. Поэтому является заводилой в их компании. Не раз показывал свою благосклонность к Елене, но она отвергала его ухаживания, впадая в ещё большую апатию, словно героиня какой-нибудь драмы. — Завершаю список я и Лорелей. Думаю про нас рассказывать нечего. — Думаю про вас можно рассказать побольше, — усмехнулся Михаил. Плотно «позавтракав», они спустились, вернее поднялись во двор. Большая часть народу, если можно так назвать двадцать человек пациентов, уже вернулись в комнаты или на процедуры, и лишь некоторые ещё гуляли на свежем весеннем воздухе. — Если хочешь, можешь и сам про нас узнать, если останешься. Ха, — Дима закинул голову назад и смотрел на чистое небо. — Я предлагаю тебе остаться в сумасшедшем доме, какая глупость. — И ничего не глупость, — тут Михаил замолчал, потому что и сам понимал абсурдность ситуации. Он бы не остался тут ни за что просто из практических соображений. Но вынужден сидеть здесь и ждать окончания его не состоявшейся жизни, которая так нелепо закончится из-за его же глупости. Закончится, когда на горизонте замаячило хоть что-то интересное. Некстати вспомнилась жена и дети. Небо сразу как-то поблёкло. — С тобой получается семь человек, — произнёс Дима. — Люблю это число. Счастливое. Они сидели под раскидистым тополем. Солнце пробивалось сквозь ветки, ещё не успевшие покрыться листьями, но пригревало не по-детски. Земля была ещё холодная, но это не очень волновало парней. Им было хорошо просто так сидеть и смотреть на небо. Ландшафт производил впечатление просто райского местечка, созданного для влюблённых парочек. Не портило это даже вид человека в больничной пижаме, стоявшего около дальней стены спиной к тополю. Он что-то громко говорил и размахивал руками, точно пытался напугать стену, но из-за расстояния не было ничего слышно. Это очень смешило Михаила, и он повернулся к Дмитрию спросить, что же делает мужчина, но он не смотрел на забор, а, прикрыв глаза, нежился на солнышке и у Михаила вырвались такие слова: — Ты же слышал, что сказал доктор Том? — Да, — ответил Дима, не открывая глаз и не переставая улыбаться, словно это было чем-то естественным, встречающимся каждый день. Словно каждый день кто-то заболевал неизлечимой болезнью и умирал назавтра. — Нет, наверное, ты не понял… — Я всё хорошо понял, — перебил Дмитрий Михаила, серьёзным тоном. — Доктор Том сказал, что ты заработал там себе какую-то болезнь, которая не лечится, и медленно умираешь. Меня это совсем не волнует. Давай жить настоящим? Хочешь, я тебя научу? Тебе надо встретиться с моей семьёй или побывать у Лорелей на одном из сеансов, а лучше то и другое. Надо действовать, пока у тебя есть время, а не зацикливаться на плохом, — его голос звучал не слишком убедительно, как-то даже плаксиво. Он сжал его руку и чуть наклонился вперёд, заставляя Михаила практически лечь на землю. Нависая над ним, как волк над зайцем. Михаил сглотнул, его кадык дёрнулся туда-сюда. Он с силой выдернул свои пальцы из железного захвата Дмитрия, хотя ему очень хотелось остаться в этой роли невинной жертвы под такой силой и напором. Он испугался накативших на него чувств и легко нажал ладонью на грудь Диме. Тот с небрежной улыбкой отстранился и снова сел прямо, прикрыв глаза. — Прости. — Ммм… Только не пугай меня так больше, — сказал Михаил немного дрожащим голосом, потирая болящее запястье. Синяки останутся. — Ты, правда, думаешь, что мне следует просто положиться на течение времени, пустить всё на самотёк? — А что, не похоже? Посмотри, как красиво сегодня. Оглянись вокруг. Нет, тебе положительно нужно к Лорелей. Весело сегодня было? В палате? — Да, но… мы же там всё разгромили. А может быть такое, чтобы доктор Том ошибся? — Михаила всё ещё терзали сомнения насчёт правильного диагноза. Пожалуй, этим тешится всякий неизлечимый больной. — Обычно он никогда не ошибается. Это нам он ставит неправильные диагнозы, чтобы оставить на месте, хотя никто из семьи положительно ничем не болен серьёзно. А вот и он, кстати, — и Дима указал рукой на крыльцо больницы. Доктор Том махал их рукой, подзывая к себе. — Приехал директор, Михаил, будь готов, — сказал Том и скрылся в дверях. — Директор? — Мерзкий тип. Пошли, расскажу. Сегодня день рассказов какой-то. Через час обед. Но он наверняка задержит тебя. — Да я и не стремлюсь в столовую, — Михаилу ещё помнилось утро, поэтому он скривился, вспоминая про обед. Есть совсем не хотелось.