Черные воды

Чтобы переспать с Иваизуми, Оикаве потребовался час. Чтобы узнать его среди толпы - тридцать секунд, чтобы вызнать его имя - двадцать минут. На этап влюбленности ушло полгода, на признание в серьезных чувствах - тридцать пять минут, включая целый исписанный блокнот и две сломанных ручки. На то, чтобы уйти из квартиры родителей оклеветанным за "пидарство", Оикаве потребовалось всего семь минут, а на создание собственного дома с Иваизуми у него ушло два года. На изучение азбуки морзе он потратил неделю, на заучивание языка жестов он потратил три года и все еще обладал им не в совершенстве. Не то чтобы он считал, нет. Такого странного хобби у Оикавы точно не было. К тому же, какой нормальный человек, у которого есть ряд целей и задач, станет считать время определенного события? Просто иногда, когда просыпался слишком рано или ехал откуда-то далеко без наушников, он вспоминал разные события из своей жизни и мысленно прикидывал, сколько бы они заняли у него времени. Конечно, ему было жалко потраченные впустую секунды, но в большинстве случаев он гордился своими успехами в скорости. Мало людей, которые смогли потерять и восстановить смысл своей жизни за какие-то жалкие три с половиной года. Но с одной вещью он никак не мог смириться: Иваизуми влюбил Оикаву в себя всего за шесть секунд, причем неосознанно. Эта была очень короткая, но запоминающаяся сцена, которая случилась как раз тогда, когда их увидели вместе целующимися родители Оикавы. Они были в ярости, было много криков и полный кавардак. Отец, держа своего сына за ворот, замахнулся и со всей силы ударил - с этого момента секундная стрелка сдвинулась с места. Иваизуми выдрал Оикаву из рук взбешенного мужчины, потянул назад, не давая ему покалечить парня еще больше. Шагнул вперед, немного отклоняясь - отброшенный Оикава вцепился в его плечо болезненной хваткой. И вдруг, задержав дыхание, замер. Вместе с ним замерла вся комната. В широко раскрытых глазах можно было прочитать абсолютно все, о чем хотел сказать Иваизуми: о своей ненормальности, о своем бешенстве и о своем горе, о том, что все это неправильно, что драки быть не должно. Он словно кричал: "Вы нормальный?!", просил: "Не надо!", плакал: "Мне так жаль!", и все это - за четыре секунды мертвой тишины, заполненной дыханием и злобой. Заветные шесть секунд закончились вторым ударом, теперь - по Иваизуми. Тот неосознанно вскрикнул и упал на пол; дальше память Оикавы была стерта. Может, там, на старой пленке воспоминаний, было что-то такое, о чем он не хотел бы вспоминать. Драка для него закончилась через три минуты, когда глухой, подволакивая выбитую ногу, вытянул его на улицу. Еще никогда для Оикавы ночь не была настолько темной и холодной, как та, в которой Иваизуми плакал, судорожно всхлипывая и негласно прося у него прощения, пока их руки были сомкнуты в трагичном обещании остаться вместе навсегда. С каждой миллисекундой в их сердцах что-то умирает, и Оикава знает, что процесс необратим. Когда-нибудь Иваизуми сможет его бросить, откинуть ненужный балласт и зажить нормальной жизнью, может, завести семью и путешествовать по миру свободно, не боясь взять кого-то за руку. Когда-нибудь они разойдутся в разные стороны, съедут из этой квартиры и встретятся только через двадцать или тридцать лет, если, конечно, Оикава не загнется от курения раньше. Или не самоубьется от разрыва сердца, потому что пережить такое - уж точно не в его силах. Они встретятся, улыбнутся друг другу и скажут, мол, да, было это страшное время, когда каждый вздох оплачивался кровью, когда они жили вместе и копили на путешествие в Каталонию, но это все было, и никому не пожелаешь такое прожить. И, наверное, они будут смеяться, как давние друзья. Оикава не хочет тратить пару десятков лет для такой пустой сцены. Оикава не сможет провести эти семьсот миллионов секунд без Иваизуми. Оикава просто желает растянуть свои памятные шесть секунд на пятьдесят лет и, несомненно, сделает для этого все возможное. Если Иваизуми захочет сбежать, он сначала убьет его, а потом себя. Но лучше одновременно. Так что Оикава, свесившись с дивана вниз головой, достал из кармана телефон и вбил в поисковике: "способ двойное самоубийство". Мобильный интернет отказался работать - в их квартире очень плохо работала связь. "Это все инопланетяне," - высказал вслух он свои мысли, макушкой касаясь пола. Инопланетяне были причиной любым неисправностям. Даже если их причиной был сам Оикава, он всегда обвинял их, потому что их не существует, как бы ему в это ни хотелось верить. Когда Иваизуми вошел в комнату, шатен настолько сполз на пол, что казалось, что он попросту закинул ноги на диван. Он попросту пялился в потолок, щелкая паршивым телефонным чехлом, но его внимание тут же было сфокусировано на глухом. Тот еще немного постоял над ним, а потом беспардонно сбросил чужие ноги с седушки, переступил через них и лег на диван сам. Оикава надулся, изображая крайнюю оскорбленность. Однако встать поленился. Иваизуми повернулся, устраиваясь поудобнее, и чуть свесился с дивана, смотря на шатена сверху вниз. "Сколько времени?" - спросил он, стуча по запястью. Оикава поднял телефон к глазам. - Почти три, - сказал он. Иваизуми, не увидев губ из-за руки, дернул телефон на себя, чтобы самому посмотреть на экран. Оикава внимательно вгляделся в сонные, прикрытые веки, которых он хотел бы коснуться губами (но это было бы немного неуместно). Он щелкает Иваизуми по лбу, чтобы привлечь его внимание, и спрашивает: - Купим тебе часы? Тот только кривит брови в немом вопросе и усмехается: "К чему это ты?" А Оикава и сам хотел бы знать.