Черные воды

Иваизуми просыпается один, свернувшись в невообразимую позу на кресле с пособием по садоводству на груди. Он медленно моргает и, держась руками крепче за подлокотники, сползает на пол. На его плече висит плед, хотя он точно помнит, что не укрывался. Гостиная наполнена светом и теплом, и глухой трет глаза, чтобы сфокусироваться. Оикавы в поле зрения нет. Он встает и бездумно идет на кухню. Иваизуми сутулится, когда медленно, на согнутых ногах подходит к холодильнику. В руке у него телефон: ему интересно, сколько сейчас времени и куда запропастился Оикава с утра пораньше. В холодильнике, конечно, ничего нет и быть не может, и в голове Иваизуми появляется трезвая мысль, что, может быть, Оикава пошел за продуктами, хотя (он взглянул на вешалку в другой стороне коридора) оставалось непонятным, почему тот выскочил на улицу в легкий мороз без куртки или даже шарфа. Он прикладывает руку к лицу и с силой проводит по щеке, возвращая себе ощущения. Нажимая рычажок на чайнике, он поочередно щелкает кнопками телефона: "Ты где?" Экран показывает, что на улице почти девять утра. На Иваизуми старые джинсы и огромный серый свитер, ноги - босые, а глаза - очень сонные, прикрытые. Пока он почесывает голень стопой, он вдруг замечает на подоконнике другой, белый телефон и кривится. Глупая наклейка с надписью "E.T." идентифицируется сразу. Конечно, Оикава не был бы самим собой, если бы не оставил все возможные способы связи дома. С другой стороны, волноваться было не о чем, ведь если его мобильник здесь, то он обязательно вернется, а не пропадет на день-два или, хуже того, на неделю. Не то чтобы такое с ним случалось... Просто у Иваизуми немало опыта в таком. Он достает две кружки и взглядом проверяет кипятильник. Лампочка все еще горит. Он касается рукой столешницы, чтобы проверить, сильно ли она вибрирует, и чувствует шебуршание закипающей воды и легкие толчки. В голубом матовом чайнике - крепкая заварка мятного чая, на полке лежит флакон с сахарозаменителем. Еще с минуту он стоит у окна, высматривая хотя бы какой-нибудь намек на снег, но погода уже четыре дня как капризничала, отказываясь предпринимать хоть какие-нибудь действия помимо переменных осадков. Когда лампочка гаснет, он заливает кипяток в чайник и закрывает крышку, накрывая ее полотенцем. На кухне пахнет моющим средством и малиной, в разных ее частях - в разных пропорциях. На столе лежит блюдце с усохшим пакетиком заварки, бумага, две ручки, сгрызенный колпачок и чуть покрасневшие руки Иваизуми. Он смирно ждет. Ступнями он чувствует, как с силой хлопает дверь, и высовывается из кухни, чтобы посмотреть, кто пришел. Оикава, словно уловив какой-то сигнал, поднимает голову, чтобы устало растянуть губы в блаженной улыбке, зависнув с согнутой в процессе снятия ботинка ногой. В сгибе локтя у него сливается со свитером коричневый пакет. Иваизуми смотрит, как он продолжает двигаться, медленно перетекая по воздуху, как он делает это каждый раз, возвращаясь уставшим домой. Оикава подходит, пуская по паркету мягкие стуки шагов, и отдает пакет с намеком на поцелуй - тычком в щеку. Иваизуми саркастично кривится, но все же сначала тянется губами к небритой ледяной щеке, замечая, что вокруг появился запах ментоловых сигарет, и только затем берет в руки шершавый пакет. Оикава, довольный, как черт, уплывает в ванную. Все это: курение, излишняя сентиментальность, привычки забывать телефон и не сообщать о своем местонахождении - не нравилось Иваизуми. Ему вообще в его любовнике нравилось далеко не все, в том числе и секс - всегда очень странный, спонтанный и выбивающий из колеи, именно индивидуальный и забирающий последний кислород из легких. Оикава был, несомненно, красив, интересен, привлекателен и даже умен, но где-то восемьдесят процентов времени не отягощал себя задачами свои достоинства применять. Но Иваизуми - прямолинейный дурак, несовершенная личность, склонная к легкому насилию, и однолюб. И уж кто-кто, а Оикава - самая ему пара. Иваизуми вывалил выпечку на тарелку и тоскливо посмотрел на чашки с чаем. От них все еще шел легкий пар. Он бросил взгляд на дверь ванную и, схватив свою кружку, выпил половину. "Недостатки - наше все, не так ли?" Дверь в ванную не заперта, в ней даже нет такой функции. Глухой проникает внутрь свободно, вдыхая влажный воздух, и ставит чужую кружку на раковину. Только когда он немного отодвигает занавеску, открывая чужой плавный изгиб предплечья и любимый профиль, Оикава обращает на него внимание. Он немного удивлен и смотрит за голову Иваизуми, наверняка думая, что что-нибудь случилось. Глухой вздыхает, усталым движением проводит ладонью по лбу, словно стряхивая что-то, показывает "трубку", касаясь мизинцем подбородка, и смотрит немного осуждающе. "Ты забыл телефон." Оикава кривит брови и выключает душ. Иваизуми показывает дальше: "Твой телефон. Будь внимательней." Оикава наконец понимает, со скорбным выражением скользит рукой по лицу и приносит извинения. Иваизуми чуть ухмыляется, хлопает его по мокрому плечу и мотает руками. Он "просто волновался". Оикава чуть поджимает губы и перегибается вбок, ступая через борт ванной. Поцелуй совсем невинный, но руки, с которых еще капает вода, оттягивают ворот свитера, призывая воспользоваться выходным на полную. Иваизуми пихает парня кулаком в живот (ему хватило и ночи, причем с лихвой - во всем теле была усталость), отчего тот обиженно тянет губы и потом, шутливо улыбаясь, медленно хлопает горизонтально сложенными ладонями. "Жена!" Глухой вспыхивает, как лампочка, и пинает Оикаву под колено.