Двенадцать месяцев

Настойчивое солнце, поднявшееся пару часов назад, нетерпеливо заглядывает в окно через небольшую щель в занавесках. Оно уже вовсю работает, разгоняет ночных обитателей по домам, сушит возникшие за выходные лужи и пытается разбудить людей в маленьком отеле где-то на краю Вселенной. Только вот противные людишки просыпаться не хотят, а терпение дневного светила уже на пределе. - Что ж так жарко, - стонет Лёва, переворачиваясь на другую сторону и откидывая влажную простынку, служившую ему одеялом. - Шура, сделай что-нибудь. - Ты охуел? Что я сделаю-то? - возмущаешься ты с другой стороны кровати, отфутболивая прилетевшую мокрую ткань обратно. - Душно! Жарко! Дышать нечем! - истерика Лёвы не предвещает ничего хорошего для тебя, поэтому приходится подняться с кровати и направиться в ванную. Если быть честным, то в номере пиздецки жарко, солист не врёт. - Напомни, почему нам достался один номер? - уточняет Бортник за дверью, измученно выдыхая. Голубоглазый в последнее время плохо переносит жаркое время года, его ломает от духоты и ужасно бесит прилипшая майка к вспотевшей спине. Удивительно, что в молодости Лёвка спокойно проживал в Австралии. Ты решаешь, что он стареет, и подъебываешь этим друга, хотя нервное напряжение между вами твои остроты не сбавляют. - Потому что кто-то забыл уточнить, что он принцесса, - задеть лучшего друга теперь стало целью номер один. Но каждый раз выходит как-то слишком резко, и ты замолкаешь, стыдясь сказанного. Солист хмыкает в ответ, старательно пряча обиду за кривой улыбкой, и усаживается на кровати, листая инстаграм. За семь месяцев, что ты пытаешься привыкнуть к его влюблённости, вы не продвинулись ни на шаг. По-прежнему наэлектризованное расстояние, недомолвки, грубые подколки с твоей стороны, натянутая улыбка - с его. Твоё нутро всё ещё болезненно отзывается на произнесённые слова, остро реагируя на тему взаимоотношений в группе. Лакмус, догадывающийся о происходящем, неделю назад пытался поговорить с тобой, подловив в гримёрке до концерта. Он всего-то спросил, почему игнорируешь Лёвку, а ты свалил, бросив на ходу что-то грубо-нейтральное, мол, хуйня всё это. - Будешь завтракать? - хмуро интересуется Бортник, когда ты выходишь в халате из душа, вытирая волосы полотенцем. - Лёва, бля, мы не семейная пара, я найду, что поесть, - ночь на одной постели даётся тебе слишком тяжело, а ещё эта деланная забота. Тебя раздражает любое слово, сказанное с его стороны. Любой взгляд, брошенный в твоем направлении. Любой шаг, который уничтожает расстояние между вами. Заботишься обо мне, словно я твой парень. Тьфу, эта хрень с твоей любовью просачивается всё сильнее и сильнее в мою жизнь. Мы уже спим на одной кровати, что дальше? Целовать тебя буду по утрам, хуев ты поэт-романтик-идеалист? А ты мне завтрак будешь приносить и кормить с ложечки йогуртом? От подобных мыслей ты закипаешь, со злости откидываешь полотенце и хлопаешь входной дверью, покидая номер. Напротив поселили Яна с Лакмусом, и ты, не церемонясь, распахиваешь дверь, надеясь получить там временное пристанище. Николенко, встающий раньше всех, уже ушел на завтрак, а Макс меланхолично щёлкал каналы старенького телевизора, удобно устроившись на разобранной кровати. - Снова Лёва? - бас-гитарист подвинулся, позволяя тебе плюхнуться на кровать. Ты отмахнулся и сел по-турецки, рассматривая номер друзей. Им повезло больше: у них оказались две односпальные кровати, а не одна большущая, как в номере напротив. - У нас одна кровать, - произнёс ты, нарушая возникшую паузу. - Мы можем поменяться, - Лакмус пожал плечами, ему как всегда было не так принципиально, где переночевать, благо оставалось чуть больше суток до нового концерта. - Да не, мы переживём, - отмахнулся ты, почему-то отвергая радушное предложение гитариста. - Пойду я. Максим кивнул, привыкший уже ко всему, и уставился в телевизор, стараясь не вникать в натянутые отношения фронтменов группы. Ковёр в коридоре был местами протёртым и изношенным, двери открывались со скрипом, издаваемые жалобными петлями, а сами помещения походили на маленькую коробку для щенят. Лёва сидел на кровати, залипая в телефоне, показывая своим видом полный похуизм к происходящему, за окном резвились дети на площадке, их радостные крики разносились по всему двору. - Может, пиццу закажем? - тебе было стрёмно, ты вел себя как баба. Но поделать ничего не мог, каждое действие, каждое слово, каждое движение Бортника вызывает у тебя непреодолимую волну раздражения, гнева и чего-то ещё, что бесит даже сильнее его узких штанов, похожих на колготки. - Нет, - понять Лёвку можно было. Он терялся в подобных ситуациях и отчаянно не понимал, в какую сторону плыть, чтобы его не задело ударной волной. Ты всё понимал, осознавал, а вот исправить не мог. Тебе было бы легче, если бы он ударил тебя или поцеловал, чтобы ударить мог уже ты. Господи, Бортник, с тобой так пиздецки сложно. Вечер совсем не дарит прохладу, лишь ослабляя солнечную хватку. Даже когда на улице темнеет, жара не отпускает свои цепкие лапы с города, а духота укрепляет свои позиции в воздухе. В комнате совсем темно без света, мерцают экраны двух телефонов, вы сидите по разные стороны кровати, уткнувшись в смартфоны. Потом ты взглянёшь на часы, вздохнёшь и ляжешь на кровать, скупо желая ему доброй ночи. Он отзовется гулким "спасибо" и через час присоединится к тебе, надеясь, что ты уже спишь. Тихо выдохнет и осторожно коснется твоего лица большим пальцем, смотря на закрытые веки. А ты притворишься, что спишь. Вторую ночь подряд.