The Phoenix

POV Ханна Клиффорд. На его лице красовалась хитрая улыбка, которая, казалось, вызывала целое онемение тела. Его гордая походка, хищный взгляд, напоминающий величественного льва, и своенравное поведение в этот момент казались чем-то неотъемлемым для этого человека, будто все эти черты составляют его самого. Но когда он мельком обращает своё внимание на меня, я вижу некое содрогание рук и робкий взгляд, будто он малый мальчишка. Он всем своим видом пытался показать, что все могут и должны бояться «его величества», но сам «король» был напуган ничуть не меньше своих пленников. Люк медленно шагает вдоль скамей присяжных, смотря на свои ноги и слегка улыбаясь самому себе. Один Бог знает, что у него на уме, раз он взял на себя такую ношу, как появиться ни с того ни с сего на заседании суда, несмотря на наш первоначальный план. — Красивое сегодня небо, не правда ли? — начинает парень. — Ни единого облачка на небе. Странно, ведь такой страшный приговор оговаривался в этих стенах, — он прошёл чуть вперёд, становясь спиной ко мне и мистеру Роджерсу. — Было бы менее обидно, если бы сейчас лил беспрерывный ливень, затуманивший улицы города, но через который можно увидеть яркую как солнце молнию, а затем раскат грома. По крайней мере, по новостям показывали бы не только Калума, но ещё и неудачника, попавшего под удар сломавшегося или загоревшегося дерева. Он поставил автомат дулом вниз, опираясь на него, как на костыль, затем разминая шею, словно она затекла, и снова вернувшись к своим рассуждениям вслух. — Вы какие-то скучные. Кто-нибудь хочет поговорить? — жестикулируя рукой, Люк выглядит так, будто пытается вызвать доверие у присутствующих, но этому мешает его статус в обществе, а ещё плотная одежда и ружьё в левой руке. — Спрошу ещё раз: кто-нибудь хочет поговорить? Или я могу снова поднять этого дружка и застрелить всех нахер?! — Ну, давайте поговорим о том, какой вы ужасный человек! — из угла комнаты выкрикивает какая-то молодая девушка, в которую Люк тут же всаживает пулю, не смущаясь удивленных вздохов, наполненных ужасом. — Я не хотел этого, правда. Но, поверьте, если вы откроете рот и скажете что-то подобное, вы будете лежать с этой шлюхой в одном углу и истекать кровью, пока я не пойму, что ваши тела наконец протухли и начали сгнивать! — громко высказывается Люк, совсем срываясь на крик в самом конце и направляя оружие на упавшее тело какой-то неформалки с «исколотым» в пирсинге лицом, на котором красуются даже татуировки. — Есть вопросы? Нет вопросов. Люк снова ставит автомат дулом вниз, как и в прошлый раз, и снова опирается на него всем весом, ожидая реакции от остальных в своём поле зрения. — Как Вам вчерашняя погода, Люк? — вступается Эшли, выглядя непоколебимо спокойно и терпеливо дожидаясь ответа от парня, чьё имя лишь знала из заголовков газет и новостных передач. Сначала он долго рассматривал черты её лица, затем странно покосился, но, кажется, понял, кого она из себя представляет. — Кому может не нравиться солнце, хорошая погода и запах свежескошенной травы? — аристократически продолжает беседу парень, выглядя более чем воспитанно и ничуть не страшно. Пока что. — Не могу ответить на этот вопрос, к сожалению. — А я могу. Мне не нравится солнце, хорошая погода и запах свежескошенной травы. В такие моменты хочется просто выйти на улицу и прогуляться по наполненным жизнью закоулкам и пройтись по сувенирным лавкам с разной дешёвой атрибутикой из тех же знаменитых «Гарри Поттера», «Голодных Игр», «Властелина Колец» и прочих детских фильмов, на которые ведутся даже взрослые люди, — его тон кажется спокойный до того, как он сквозь зубы процеживает: — Но я не могу просто выйти на улицу. Потому что, может, вы и не заметите меня, но ваши детки так и начнут кричать писклявым голоском: «Ой, мама, это он убил нашу тётю Клару?», — пародийно вскинул брови и «пропищал» парень, изображая малого ребенка. — И я не смогу проигнорировать это, ведь, да, это я убил его конченную тётю Клару, которая доставала своих племянников нравоучениями и невкусной выпечкой, которую они так ненавидели. Молодо выглядящая женщина, если таковой можно назвать мисс Фостер, выглядит довольно сконфуженно, испуганно, но продолжает непоколебимо стоять и смело смотреть в глаза Хеммингсу, который готов своими собственными руками продырявить её череп прямо здесь, но знает, что не должен делать этого хотя бы по причине того, что она заглаживает его ошибки так, чтобы не смогли посадить ни меня, ни кого-либо другого из нашей компании. За исключением Люка, конечно же, ведь в альтернативных условиях он бы сбежал из Сиднея куда подальше, чтобы не оказаться в привязанным к железному столу в маленькой камере с прозрачным стеклом, за которым десяток человек наблюдает за скорой смертью убийцы, в чьи вены вводят смертельный яд. Ну, или же казнь на электрическом стуле, которая тоже не обойдётся без лишней пары глаз. Люк, будто очнувшись, слегка дернул головой, продолжая внимательно следить за каждым человеком в этих стенах. Кто-то давно сел на пол, чтобы не быть увиденным из-за скамей присяжных, но большинство так смело и стоит, наблюдая ужасную и ужасно интригующую картину, у которой лучше бы не было конца. — Я ненавижу каждого из вас просто за ваше существование. Тем не менее, мёртвых здесь только два. Если так и продолжите молчать, будете вручную отстирывать кровь со своей одежды. Конечно, если кому-то не придётся отстирывать свои вещи от вашей, — мило добавляет он совершенно немилые слова. — Проявите свою воспитанность, сейчас самое время. — Всегда ли ты подрываешь чужие планы, Люк? — подняв голову чуть к верху, с обидой и малой долей злости спрашиваю у него, пока он, открыв рот, думает над тем, что мне ответить.

3 января, 22:33

— Я не хочу рассказывать о том, как ты должен поступать, но иначе ты просто разрушишь не только будущее Калума, но ещё и свой шанс на дальнейшую жизнь, — хрипло произношу я, кладя свою ладонь на ладонь Люка, но тот тут же отстраняется. — Ты знаешь, что делаешь? Если нет, мы что-нибудь придумаем, только, прошу, не вытворяй ничего сумасшедшего. — То есть то, что присуще мне? — Люк мрачно усмехается. — Если ты хочешь вылить мне душу — валяй. Сейчас самое время узнать о том, как ты в детстве украла мамин кошелёк и купила на её деньги два килограмма карамельных конфет. А потом вы ещё несколько лет залечивали твои зубы и высыпания на лице. — Перестань шутить. Когда же ты поймешь, что мы тут не открытие цирка планируем?! — А что ты мне ещё предлагаешь? Я вообще не знаю, что будет со мной через неделю, пару дней или вообще завтра, а это всё, понимаешь ли, единственный хороший исход из нашего случая. Предлагаешь продолжить мою сумбурную речь, чтобы никто из нас вообще перестал понимать друг друга? Давай, может, это на самом деле хорошая идея! Он, будто отпрыгивая, встаёт с кровати и размахивает руками, будто своим криком и насмешливым тоном сможет мне что-то доказать и внушить. Мне остаётся лишь терпеливо слушать его и не встревать в его монолог, где он изъясняется так, словно я только вчера появилась на свет. Удивительно, но у меня, оказывается, тоже есть своя точка зрения и я не собираюсь молчать. Не собираюсь молчать с кем-то другим, потому что ни у одного адекватного человека в кармане не лежит нож на всякий случай, если придётся в силу своей правоты доказывать её с помощью физических увечий. В каждом его поступке есть огромная доля эгоизма, которую он оправдывает как справедливость и ничто более. Жаль его расстраивать тем, что он сам порой, и даже чаще первого, бывает несправедлив к остальным. — Я предлагаю тебе просто заткнуться на пару минут и выслушать меня в том случае, если кроме разгрома целого города у тебя нет ни единой идеи! — пытаясь вызвать внимание самовлюблённого парня, мне пришлось сорвать голос на крик, даже еще более громкий, чем был у Люка. — Вот тебе нравится без причины орать на меня из-за того, что я пытаюсь помочь твоему другу?.. — Он мне не друг. — О-о-о, ещё какой! Хватит делать из себя жертву катастрофы, которой даже не было. Хватит упрекать меня в том, что я виновата в твоей нынешней жизни. Хватит постоянно обращаться со мной так, словно я тебе должна жизнью. Хва-тит! — отчаянно прошу Хеммингса остановиться, но слова он пропускает мимо ушей, судя по выражению лица. — Представь что я — это ты. Твоё отражение, внутренний мир, без разницы. Я — это ты. С собой ты не позволишь так обращаться, правильно? Так какого чёрта я должна?! — его пустой взгляд устремлён на меня, но я этого совершенно не чувствую. — Уважай меня. Защищай меня. Полюби меня так, как ты делал это раньше. — Да я уже, — запустив руку в свои блондинистые волосы, еле слышно буркнул Люк, на что я тут же отреагировала взволнованным и удивлённым взглядом. — В смысле, я пытаюсь тебя защищать. Потому что больше некого. Последняя, кого я защищал, была мать, но я не смог. Я злюсь, потому что не могу обеспечить тебе достаточную защиту, особенно сейчас. Ты неподвластна, и я буквально срываюсь на всём, что вижу. Мне приходится обвинять даже Калума лишь в том, что он не поддерживает моё прошлое. И это всё потому, что я хочу держать всё под контролем, но не могу. И злюсь я на тебя по той же причине: тебя нельзя держать под контролем. Ты как какая-нибудь дикая птичка, которую пытаешься защитить от огромных зверей, но несмотря на твои силы удержать, она улетает. Не ценит того, что ты ей даешь. Мне хотелось слушать его вечно, потому что когда он пытается донести до меня смысл спокойным образом, я буквально утопаю в этих словах и даже не сопротивляюсь; не пытаюсь всплыть наверх и жить дальше, а наоборот — пытаюсь приложить усилия к своему «самоубийству», чтобы покалечить себя ещё сильнее, чем прежде. Имея синяки на теле и стремясь получить ещё и ссадины, могу ли я называть себя полноценным мазохистом? — Я несу какую-то чушь, — хмуря брови, Люк издал сдавленный смешок, теребя в пальцах шнурок из капюшона толстовки. — Мне не нравится вот так открывать тебе душу, но ты с какого-то хера заставляешь меня это делать. Хорошая способность, Клиффорд, с нею ты подчинишь себе весь мир. — Не без твоей помощи. — Если ты сделаешь это, то меня рядом уже не будет. Сама справишься, — на выдохе шепчет парень и вновь садится рядом со мной, кладя голову мне на плечо. — Мы безнадежны. Выглядеть так, словно мы ненавидим друг друга, а потом внезапно заключать кого-то в объятия — то, благодаря чему мы всё ещё живем. Например, Хеммингс, недолго позлившись на меня, начинает, как он сказал, изливать мне душу, а я, в свою очередь, прощаю его за все его дурацкие выходки и скверный характер. У меня уже нет определённой цели, я существую лишь благодаря таким моментам истины, благодаря которым собираю небольшие кусочки пазла. Зная Люка, этот пазл состоит из пяти тысяч элементов, а собрала из них я только несколько единиц. — Так, в чём состоит твоя идея? Томно выдохнув, я принялась объяснять совершенно короткий, простой, но в то же время рискованный план наших его действий. Днём мы оговорили с Эшли эту тонкость, и она подумала, что данный вариант самый подходящий в нашем случае. Никогда не видела, чтобы адвокат так точно прорабатывал каждый шаг в судебном разбирательстве, используя в качестве алиби самого известного массового убийцу в Австралии за последний десяток лет. В чём идея «выхода в свет» Люка? Её попросту нет. Ему нужно лишь выйти средь бела дня и сделать вид, словно он пытался быть незаметным. Вернее, незаметным для горожан, а не для Люка Хеммингса.

Настоящее время

Люк, чуть прикусив верхнюю губу, не спеша поворачивает голову в мою сторону, желая вызвать наигранный страх. Он еле видно кивает головой, словно это незначительный кивок, дабы поправить чёлку, спадающую на лоб. — Что-то хочешь сказать? — Я задала вопрос, если ты не слышал. Думай ты о ком-то помимо себя, давно бы ответил на него. — Будь добра, повтори его ещё раз, — вежливо процеживает парень, подняв оружие, как бы навевая на меня больше страху. — Всегда ли ты подрываешь чужие планы, Люк? — точь-в-точь повторив вопрос, я выгляжу не менее храброй и гордой, будто насмехаюсь над Хеммингсом. Что бы он ни вытворял, мне нужно подыгрывать ему во всём: в страхе, в вопросах и тем более в реакции. Никто не знает, что думают присяжные, ведь они могут наболтать лишнего кому-нибудь из своих друзей, а из-за вторых возьмут как подозреваемую меня, ну, а в это время Люка начнут потихоньку привязывать к электрическому стулу, надевая ему на голову железный «шлем». Парень в спецназовской форме выглядит до жути задумчивым, деловито похаживая туда-сюда по залу, от стен которого отражается звук постукивания небольшого каблука на его высоких сапогах. Спустя минуту, две, пять я так и не дожидаюсь ответа, уж готовясь просто надавить на него и повысить голос, но при этом не получив пулю в лоб. — Наверное, таким образом я стараюсь мстить за причиненный мне вред… — Я задала другой вопрос. — А я не хочу отвечать на твой вопрос. Договорились? Я лучше объясню причину того, почему мы все находимся в этом месте в такое неподходящее время. Это будет намного интереснее и увлекательнее чем-то, как я всажу пулю этого малыша в твоё сердце! — маниакально посмеявшись, он продолжал выглядеть как настоящий психопат, кем его считают остальные. А сейчас в нём я не узнавала того Люка, который делит со мной квартиру и в пример ставит дикого птенца. Если честно, ему бы больше подошла роль актера, нежели псевдо-убийцы, которого, по всей вероятности, казнят из-за сложного юношества и лже-обвинений в его сторону. — Так, может, народу всё-таки интереснее наблюдать, как я прямо из этого автомата попробую убить тебя? — наблюдая за тем, как он направляет дуло точно на меня, я нервно смотрю сначала на судью Роджерса, который приходит в ужас из-за происходящего, но хорошо держится. Точно так же, как и Фостер, которая прикрывает Калума своей спиной. Но Люка прерывает внезапный хлопок дверей, а затем возгласы «Руки за голову!». Лишь на миг я обращаю внимание на настоящий спецназ, одетых точь-в-точь как Хеммингс. Около трёх человек направили на него свои оружия, в то время, как Люк, стоя к ним спиной, отпустил свой автомат, с треском приземлившийся на пол, и медленно поднимая руки сказал: — Увидимся в камере пыток, Ханна.