27 января, 6:23
POV Калум Худ. — Выключи свой сраный будильник, — бурчу я, пнув девушку в бок и снова уткнувшись в подушку. — Пожалуйста. Не став долго ждать, она сразу тыкает в экран телефона, но это скорее звучит так, будто она пытается пробить в нём дыру. Через секунду орущий мобильник «не подает знаков жизни», поэтому мозг даёт мне отчет, что я могу поспать еще чуть дольше. Однако, карму никто не отменял, и теперь сотовый начинает визжать у меня. — Даже свой не удосужился выключить, — девка, лежащая до этого рядом со мной, лениво встаёт с кровати и закрывает спину одеялом, ища свою одежду где-то полу. Сейчас мне хочется выгнать её пинком под зад из моего дома, но при каждой такой мысли у меня в голове появляется образ моей мамы, которая укоризненно на меня смотрит и велит проявить уважение к гостям. Чёртова семья аристократов. Когда она полностью одевается, небрежно кидает на кровать одеяло, прихорашиваясь у зеркала на моём шкафу. Мне в кайф наблюдать за тем, как такие девчушки, как она, ведутся на образ воспитанного джентльмена, когда дело доходит до третьей по счёту рюмки. А потом я просто выгоняю их всех из моей квартиры после бурной ночки, после чего их дамское сердечко разбивается и из-за таких мудаков как я они больше не доверяют мужчинам; пытаются быть равнодушными (как делает эта — чёрт знает, как её зовут — то бишь строит из себя недоступную) после всех кипящих эмоций, которые они выплескали этой ночью. Брюнетка отчаянно ищет что-то под кроватью, пришептывая крайне непристойные фразы для, казалось бы, такой приличной особы. По крайней мере, она мне такой казалась до определенного момента, пока не наступила эта хрень, которую я называю «Упс, я сделала это снова, какая жалость». Судя по всему, она не может найти свой телефон, который до этого чуть не продырявила своим пальцем. Вытаскивая одну сигарету из пачки, лежащей где-то под подушкой, я заодно захватываю её телефон и ненароком читаю сообщение, которое ей написал какой-то хрен по имени Джозеф. Чёрт, серьёзно, чё этому придурку не спится в шесть часов утра? — Тебя Эвелин зовут? — спрашиваю девушку, протягивая ей сотовый и зажимая сигарету между губами. — Эвелин, — тихо усмехаюсь, поджигая сигарету и вдыхая едкий дымок. Она, видимо, ярая противница курения, потому что её лицо вмиг меняется и выражает отвращение. Это тешит моё самолюбие, поэтому я затягиваю с тем, чтобы выдохнуть табачный дым из лёгких. — Что-то не нравится в моём имени? — обиженно произносит Эв (я ведь могу её так звать?), складывая в сумку её женские штучки. — Нет, просто звучит так же аристократично, как и ты сама. Даю сотню баксов, что ты совершенно случайно забрела в тот паб после какого-нибудь неудавшегося собеседования на охренеть какую высокую должность? — её недоумение смешит меня ещё сильнее, из-за чего из груди вырывается смешок вместе с остатками сигаретного дыма. — Я шучу, просто ты выглядишь как чёртова внучка королевы Великобритании, серьёзно, — встаю с кровати, небольшими шагами подходя к ней и рассматривая её костюм. — Правда, я тебя немного потрепал, но это нестрашно, правда? Придерживая сигарету между губ, поправляю её воротник на блузке, отчего ей, кажется, становится вдвойне неудобно рядом со мной. Будет глупо не заметить, что она при всей своей самоуверенности стесняется, когда чужой парень как-то начинает ухаживать за ней. Ей богу, как будто только вчера выбралась из родительского гнёздышка. Эв мешкает, не зная куда себя деть, дружелюбно улыбается и показывает пальцем на дверь в другом конце комнаты. — Я, эм, пойду, наверное? — реально, как будто ангел с небес спустился — невинная, как ребенок. — Ну иди, одуванчик, — делаю ещё одну глубокую затяжку, с удовлетворением смотря, как эта особа заглядывается на мои скулы. — Как насчёт оставить свой номерок? Что на это скажешь, ангелок? — Прекрати меня так называть, — она смущённо ищет ручку на моём столе, после чего сдаётся и в итоге достаёт ручку из своей сумки и пишет номер телефона на тыльной стороне моей ладони. Её рука заметно дрожит, словно она пишет свой юз в твиттере на руке кумира, перед этим попросив её зафолловить. Странное сравнение, но это первое что пришло в голову, видя её мелкую дрожь в руках, из-за которой она допускает несколько ошибок и отчаянно пытается стереть их с кожи, записывая правильный вариант. — Миленько шепелявишь, одуванчик. — Я Эвелин. Хотя, можешь называть меня как угодно, потому что я уже ухожу и мы вряд ли ещё встретимся. По крайней мере, я на это очень надеюсь, так что… эм… прощай..? — Уместнее просто сказать «пока». Уж прости, а я и думать не хочу о том, что такого секса у меня больше никогда не будет, — уже не знаю, как ещё потешаться над одуванчиком Эв, чтобы ещё сильнее засмущать. Может, именно благодаря мне она обретет уверенность в себе, и потом её покажут по новостям как одну из самых успешных женщин мира, как Ким Кардашьян, к примеру, а я буду смотреть на неё, мелькающую в моём телике, и вспоминать, как стебался над ней в нашу последнюю встречу. — Ты уверена, что не хочешь ко- — Мне пора, извини, — перебив меня, как скороговорку произнесла Эв эту фразу, а затем скрылась из комнаты вместе со своей сумочкой, которую, как я был уверен, она бы забыла, а затем вернулась за ней, и потом бы мы переспали ещё разок. Ладно, эта простушка не главная задача на сегодняшний день. Чёрт знает, куда подевались Эштон с Ханной, но из-за их внезапного и очень подозрительного исчезновения мне приходится пахать за троих. А под этим я имею в виду, что разбираться с Люком мне приходится самому. Этого парня как могли защищали на суде, оправдывали его болезнью и всё такое (кто сейчас вообще верит в то, что он действительно шизофреник?), в итоге чего вместо пожизненного тюремного заключения он попал второй раз в лечебницу, где и проведёт остаток своих дней. Это решили буквально пару дней назад, а в связи с уходом Ханны в запой вместе с её подружкой Эштоном никто из них двоих, видимо, не знает о грустной повторяющейся судьбе Люка. Перед судом у нас было два варианта: в первом случае, если бы Люка казнили, всем было бы просто замечательно, кроме Ханны, конечно. Народ, кстати, так яро требовал на суде казнь Хеммингса, что судья уже почти что согласился. Но тут выступил его адвокат и оправдал хуевое поведение парня его болезнью, из-за чего суд и решил вместо казни и тюрьмы отправить в дурку, где ему было место изначально, когда началась вся эта история. А во втором варианте Люка могли бы закрыть в тюрьме в камере, специально построенной для него одного, чтобы он случайно никого не убил. Но в итоге никто из троих не был прав, и теперь мы — точнее, я — думаем, как бы выбить из врачей пропуск к нему. Не в палату, конечно, а то он кого-нибудь загрызёт, а хотя бы рядом с окошечком, через которое нам разрешат поговорить с глазу на глаз. Навряд ли они сочтут нормальным наше рвение к Хеммингсу, но он там откинется в первую же неделю, если с ним никто не будет говорить. В общем, ситуация самая дерьмовая, но надо как-то выкарабкиваться, иначе из-за этого придурка будет страдать не только он сам, но и ещё сами понимаете кто. Это, наверное, и без лишних слов ясно. А теперь мне предстоит сделать что-то, что я делаю лишь из доброты к Ханне и Эштону — навестить любимчика общества в его не очень привлекательной комнате, с которой нас будет разделять небольшое окошко с решетками.***
В ужастиках больницы, конечно, выглядят намного страшнее, но и реальность тоже не столь привлекательна, как можно было бы ожидать. Если описывать это место, не упоминая детали архитектуры, то можно обойтись одной довольно ироничной фразой: это местечко намного серее, чем вся моя жизнь. Не знаю, такое чувство, будто я попал в шестидесятые, и вот-вот из дверей больницы выйдет какая-нибудь дамочка в шляпке и перчатках, вытирающая свои горькие слезы платочком. Атмосфера отвратительна. Теперь ясно, почему Хеммингс бежал отсюда. Но что бы то ни было снаружи, мне нужно зайти внутрь и выманить у медсестры пропуск к Люку. Если там окажется злобная бабка, ненавидящая всех и вся, то удачи мне точно можно не ждать. Ну, либо мне придется её убить. А что? Этот блондинистый мудак единственный, кому ничего не мешает совершить что-то эдакое из ряда вон выходящее? Охрана, конечно же, не торопится меня пропускать, но спустя пару минут упорной обработки для меня всё-таки открыли ворота. Блять, да тут еще хуже, чем казалось десятью минутами ранее. По двору больницы без особого надзора разгуливают её пациенты, и, чёрт, мне бы хоть живым до дверей добраться. Эти люди не кажутся больно агрессивными, но их болезненный вид очень сильно отражает внутреннее безумие. Надеюсь, кто-то всё-таки присматривает за этими чудиками, потому что идти, будучи под прицелом их взглядов — не самое приятное, что случалось со мной за сегодня. Я слышу пронзительный крик где-то с правой стороны, но он доносится из-за угла здания, так что я не вижу ни самого кричащего парня, ни людей, которые быстро заткнули его. Шаг за шажком мне всё больше хочется удрать отсюда, потому что, мать вашу, я сейчас обосрусь от страха. Это, блять, действительно стремно, и мне поскорее хочется дойти до дверей больницы, иначе успокаивать люди в белых халатах будут меня. Сзади меня доносится прерывистое дыхание, как будто у меня за спиной стоит зверь. А затем до ушей доносится противный женский шепот: «Не иди, не нужно». Не было бы мне так нужно идти сюда, я бы последовал совету этой тетки. Мне даже стало любопытно, что за особа решила предостеречь меня от этого здания, но когда я, обернувшись, увидел почти лысую старую женщину, чьи глаза были настолько пустыми и стеклянными, что казались не способными видеть, мои ноги не то что пошатнулись, они просто согнулись, стали ватными. Я без понятия, как это объяснять попонятнее, но я аж попятился назад из-за её страшного (мягко сказано) вида. К ней тут же подошла молодая девушка, взявшаяся из неоткуда, и за плечи слегка потянула назад. Старушка просто безумно улыбнулась, обнажая все свои… эм… три гнилых зуба, после чего послушно ушла вместе с той девкой. Какого хера тут вообще творится?! Как люди вообще остаются спокойными в этом хаосе? Или они обезумели вместе с остальными, но просто не замечают? Вот как, блять, я могу ещё это объяснить?! Правильно, никак! Несколько минут меня всё никак не хотели пропускать, но я не был бы мной, если бы не нашёл компромисс. Пожилая леди во время нашего разговора постоянно оборачивалась и внимательно смотрела на экраны за своей стойкой, которые передавали запись с нескольких камер наблюдения. Наверняка она подумала, что я какая-нибудь вторая рука Люка, которая пытается устроить его побег, но, увы и ах, я просто странный парень, который не желает ему мучительно умереть. Пока миловидная старушка, показывающая всё своё хладнокровие, ведёт меня к камере Хеммингса, я уже пару раз пожалел о своём приходе. В фильмах подобные лечебницы ассоциируются со страхом того, что ребятки за решетками, или просто сплошными бетонными стенами, могут убить главного героя. Но на самом деле, находясь здесь, чувствуешь, как сам потихоньку сходишь с ума, и уже именно от этого порождается немыслимый страх. Я не знаю, как персонал больницы вообще тут может работать, потому что в каждой камере, которую я прохожу, я вижу безумные лица, выглядывающие в маленькие окошечки, и от этого зрелища мне хочется просто убежать с нечеловеческими криками. — Пришли, у тебя есть десять минут, — сказала женщина, «одарив» меня что ни на есть злобным взглядом. — Хеммингс, у тебя тут гости. Со скуки, по крайней мере, в ближайший год не откинешься. Она уходит вглубь коридора, шаркая обувью по голой поверхности пола. Я пару секунд наблюдаю за ней и за тем, как она разговаривает с охранником, стоящим от меня метрах так в сорока от меня. В один момент они оба кидают на меня неодобрительные взгляды, продолжая разговаривать. Я почти полностью уверен, что она попросила этого громилу присмотреть за мной и за тем, чтобы я не подорвал здание. Ну, или за тем, чтобы Хеммингс не сожрал меня. За небольшим окошком с решёткой замечаю какое-то быстрое мелькание. Затем, через пару минут, передо мной появляется парень, которого я сначала не узнал. Он провёл здесь от силы дней семнадцать, а выглядит так, словно его заперли тут восемь лет назад. — О-о-о, какие люди, — протягивает Люк, хитро улыбаясь. — Выглядишь отвратительно, — я выдавливаю из себя легкий смешок. — Тебя вообще выпускают из этой клетки? Или просто суют еду в эти дырки? — Еда… Еду суют, если у врачей настроение хорошее. А такое бывает редко, — он мрачно усмехается, и это заводит меня в тупик: молча посочувствовать ему или посмеяться вместе с ним. — Гляди. Он отходит чуть дальше, поднимая футболку и показывая исхудавшее тело. Его рёбра сильно выпирают из-под кожи и создают впечатление, что он голодает уже не одну неделю. Я заодно успел заметить худобу его рук, которые, казалось бы, еле поднимаются и вот-вот могут просто отвалиться. Подыгрывая Хеммингсу, я вру самому себе в том, что зрелище забавное, но на самом деле это похоже на прямую трансляцию чьей-то смерти. — Ну, давай, расскажи. — Что мне рассказать? — Как вы? Как ты? Как Эштон? — он делает небольшую паузу, а потом продолжает. — Как Ханна? Нашёл же о чем спросить… Этих двоих как след простыл. Может, у них тайный роман, или они уехали в другую страну и сменили имена, ну или же их просто убили. Навряд ли я могу сказать Люку, что не знаю где они и что с ними, но в то же время я рискую своей жизнью, пошутив хотя бы про одну из моих догадок насчёт двоих дружков. — Она в порядке, я думаю. — В порядке… — Люк прикусывает нижнюю губу, устремив взгляд на свои ноги. — Она так и сказала? Что она в порядке? Даже не выглядела как-то болезненно? — с каждым новым вопросом он говорил громче и громче, добиваясь от меня отрицательного ответа, хотя я даже правильного не знаю. Как я могу знать что-то о состоянии Ханны, если даже не видел её после последнего слушания? — Ты уверен, что у неё всё нормально? — Ханна живёт дальше, — с ненамеренной злобой сказал я. — Естественно, она чувствует себя херово, но раз её тут нет, я говорю то, что она сказала, — но на самом деле, Калум, ты ничего не слышал. Господи, какой же я придурок. — И почему её тут нет? — Люк вцепился руками в решётку, пронзая меня подозрительно хитрым взглядом. — Что, она даже от своего горя решилась не портить и так загаженную репутацию? Какая жалость. Передай ей, чтобы шла к чёрту. До этого момента я неотрывно смотрел на Люка и на то, как эмоции сменялись один за другим в такой короткий промежуток времени, но остановил игру в гляделки вибрирующий телефон в руке. Из-за злости на этого осла я чуть не кинул сотовый на пол, но, к счастью, не сделал этого и просто мельком посмотрел на экран, сочтя новое СМС за рассылку рекламы. — Мне нужно идти. — Да и катись к чёрту, — Хеммингс прислонился лицом к окошку, смотря мне вслед. — И не приходи больше. Меня тошнит от твоей физиономии. Решив ничего не отвечать, продолжаю идти дальше, насмехаясь над парнем. По пути к выходу из больницы я снова включаю телефон, чтобы убедиться, что мне не написал шепелявый одуванчик по имени Эвелин. В голове уже выстроилась полноценная картина на четырнадцатое февраля, как она в слезах прибегает ко мне домой и поёт балладу о том, как ей плохо без меня живется и как ей не хватает наших совместных ночей. Эх, чёртова девчонка. Но вместо долгожданного сообщения от Эв в сообщениях каждую секунду приходили новые и новые СМС-ки от Ханны. Мне не нужно даже открывать наш диалог, чтобы убедиться, что она прислала за последнюю минуту не меньше пяти сообщений с одним посылом: «S.O.S» «S.O.S» «S.O.S» «S.O.S» «S.O.S»