The Phoenix

POV Ханна Клиффорд. — Не смотри на них, — Калум накидывает на мои плечи что-то похожее на плед и приобнимает, отгораживая от посторонних вопросов и косых взглядов. — Ни в коем случае не отвечай. Слегка кивнув и укутавшись в плед, я сильнее прижимаюсь к нему и чуть ли не утыкаюсь носом в футболку, когда на выходе из чащи леса нас встречает толпа репортеров с различными камерами и микрофонами. Никто не упускает возможности ткнуть меня этими приборами в лицо и задать провокационные вопросы. Где-то позади нас идут Эштон и сопровождающий его коп. Я максимально отгораживаюсь от ярких вспышек и пытаюсь случайно не сорваться на кого-нибудь, но терпеть мне удаётся с огромным трудом. — Ханна, расскажите нам, что с вами произошло? — Вы знали тех людей? Это кто-то из ваших недругов или недоброжелателей? Ханна, пожалуйста, ответьте, как вам удалось связаться с вашим другом? — Эштон, пожалуйста, подождите, расскажите нам всё, что там происходило! Десяток полицейских пытается расчистить нам дорогу от надоедливых сплетников, которые не упустят возможности перефразировать мой уставший вздох во что-то похожее на хамское поведение, не забыв упомянуть об этом на телевидении. Я чувствую себя что ни на есть отвратительно, грязно и открытой для всего мира. Угнетение вот-вот сожрёт меня заживо, но единственное, что я могу показывать на публику, — серый, пустой и безразличный взгляд. Уж из чего, а из этого жалкие крысы-репортеры вытянуть никакой подтекст не смогут. Нас сажают в машину и увозят прочь с места, которое я провожаю недобрым взглядом, мечтая сжечь его к чертям собачьим.

***

Беру в руки свежую газету, которую сегодня утром кто-то оставил под моей дверью, и только прочитав заголовок, моё утро становится в разы хуже, чем оно было. — «Люк Хеммингс: месть или предупреждение?» — недовольно читаю текст, напечатанный огромными буквами. Калум отвлекается от своего дела и бросает на меня странный, рассерженный взгляд. Через мгновение он оказывается возле меня и пытается забрать из рук газету, но я продолжаю читать статью. — «На днях весь Сидней потрясло происшествие, случившееся с одной из лиц, предъявлявших доказательства против Люка Хеммингса, Ханной Клиффорд. Девушка была найдена в чаще леса, вдали от города, где находилась, предположительно, около недели. На её теле можно было заметить множество различных синяков и ожогов, что является доказательством насилия над жертвой. Лицо, совершившее преступление, находится в розыске. Пока что у полиции нет зацепок, кем может являться этот человек. Также вместе с Ханной был обнаружен её молодой человек, Эштон Ирвин», — я гневно посмотрела на Худа, который уже и не пытался вырвать у меня из рук этот кусок бумаги. — Молодой человек?! — Дай я выкину её. — Нет, постой, тут еще интереснее, — я убрала руку из хватки парня и продолжила вслух читать бредовые строчки из очередной жёлтой прессы. — Только послушай: «У нас есть основание считать, что данный инцидент — дело рук Люка Хеммингса, с которым в прошлом у девушки были неоднозначные отношения». Что они имеют в виду под «неоднозначные отношения»?! — Они имеют в виду, что вы могли ненавидеть друг друга, но ничего не мешало вам втихую ото всех трахаться, — после этих слов Худ всё же вырывает из моих рук газету, рвёт на несколько частей и бросает в урну. — Хватит забивать себе голову всякой чепухой, которую пишет какой-нибудь очкарик-ботан, чтобы заработать на новый некнопочный телефон. Я с сердитостью слушаю его наставления, которые он приходит повторять мне каждый божий день. Я даже не могу выйти на улицу, не предупредив об этом его. Он не мой друг, и навряд ли им когда-то будет. Я уверена, он думает точно так же, но всё равно продолжает ходить ко мне домой и вести себя так, будто это его квартира, а я его дочь-уголовница. Может, так порекомендовали органы правопорядка, но на кой-чёрт им сдалась какая-то девка, которую неделю держали в лесу? К тому же, мне уже не шестнадцать или семнадцать, когда за меня могли решать только те, кому уже есть восемнадцать. Мне двадцать один, а чувствую я себя точно так же, как четыре года назад. Калум клеит на дверь в кухню цветной стикер, на котором написал, что я должна съесть и где всё это лежит. Внизу наверняка, как и всегда, написано, что он зайдёт завтра и его номер телефона. А теперь попробуйте сказать, что он не моя мамочка. — Да пошёл ты! — кричу ему вслед, а затем входная дверь громко захлопывается. Через пару минут после ухода Калума на мой телефон приходит сообщение от него же: «Я это делаю не ради тебя, так что уймись и прекрати строить из себя недотрогу» «А ради кого тогда?» «Даже не смей говорить, что ради Люка. Он тебя ненавидит, и ты его ненавидишь, никто из вас не пошёл бы на такую хрень» «Тогда мне тебя жаль, что о тебе некому позаботиться, кроме меня» «Что? Ты так и не ответил на мой вопрос» «Калум?» Теперь мне кажется, что за неделю моего отсутствия мир перевернулся с ног на голову. Калум, кажется, работает швейцаром Люка, а сам Люк еще даже не факт, что живой. Я ни слова не слышала о последнем слушании и о вердикте судьи, так что не исключение, что его тело уже давно гниёт под землей. Это довольно странно, но сейчас мне на него наплевать. Это наверняка чувство самозащиты после случившегося в лесу, поэтому кроме злости на кого-то я не чувствую абсолютно ничего. С какой-то стороны это даже хорошо, ведь постоянно плакать не из-за чего и трепать себе нервы по поводу и своих, и чужих проблем — не дело. Теперь я чувствую себя свободнее в моральном плане, потому что меня не стесняют никакие рамки. Но когда я всё же узнаю подробности о Хеммингсе, я точно сяду на снотворное и успокоительное. Мною двигает ужасное любопытство, что я готова вытащить тот огрызок, оставшийся от газеты, и прочитать, что же те наглые журналисты ещё наврали про меня и эту херню, случившуюся в лесу. Это всё абсурд и абсолютное вранье, но тем не менее я хочу взглянуть, что думает пресса обо мне. Выставили они меня как подружку Хеммингса или Ирвина, или я всё-таки жертва старого одноклассника? Лучше всего, наверняка, если они напишут, что у меня есть от него ребёнок. У меня есть прекрасный шанс позлиться на то, что пишут в прессе, и одновременно посмеяться над этим, ведь я только сейчас заметила, что на комоде возле двери в кухню лежит ещё одна такая многотиражка, которую почтальон бросил мне под дверь ещё рано утром. Поэтому я немедленно встаю с дивана и беру её, после чего возвращаюсь и «плюхаюсь» обратно. «У нас есть основание полагать, что данный инцидент — дело рук Люка Хеммингса, с которым в прошлом у девушки были неоднозначные отношения. Но, увы, дело тут явно не в молодом человеке, так как совсем недавно, в начале двадцатых чисел текущего месяца стало известно, что Люка Хеммингса поместили в отделение психиатрической больницы, где он проведёт остаток своей жизни под строгой охраной и полным контролем врачей. Информации о расследовании этого дела остаётся строго закрытой для общественности. Пока что единственное, что мы можем сделать, выразить соболезнования Ханне и Эштону». От слов о лечебнице у меня пробежались мурашки по тему. Мурашки такие же, как тогда, когда мне позвонили из участка и спросили про его странное поведение. Холодящее и мрачное чувства внутри меня перемешались и образовали какой-то непонятный осадок, который нельзя назвать шоком, ведь это было, можно сказать, очевидно. Но это и не наплевательство. Скорее, неприязнь от исхода событий, но если не такой исход, то другой, который был бы ещё хуже. Меня даже, честно говоря, удивляет эта настойчивость со стороны судей. В прошлый раз лишить Люка смерти им мешал его возраст, а сейчас, когда парню уже скоро стукнет двадцать два, они снова закрыли его в пристанище для двинутых. Ощущение, будто власти замышляют какой-то план, раз не действуют так, как того заслуживает (уж извините) Хеммингс, или хотя бы как требует народ. Но сейчас, я надеюсь, моя жизнь вернётся на круги своя, ведь злоумышленник, достававший меня с самого появления парня, получил что хотел. Это звучит так эгоистично, но разве я могу говорить как-то по-другому после того, как мой сумасшедший «бывший» восстал из мертвых, объявился парень, с которым мы не выходили на контакт несколько лет, мой братец оказался рабом собственного отца, который, кстати, оказался владельцем одной из самых крупных незаконных корпораций мира, а затем на меня и моего безумного друга начали охоту, поэтому нам пришлось убить человека, из-за чего потом в тюрьму посадили того самого парня, которого я просто, чёрт побери, недавно встретила на улице, а меня взяли в заложники в чаще леса на неделю? Если так подумать, то это выглядит как сырой сценарий русского кино. Я убрала газету в сторону, совершенно утомленная прочитанным. Хочется, чтобы кто-то побыл со мной и обсудил все мои проблемы, но в то же время я уверена, что убью каждого, кто хоть ногой перешагнет через порог в мою обитель и попробует контактировать со мной каким-либо образом. Наверное, я хочу, чтобы меня поняли, но не стали жалеть. Я ведь не какой-нибудь инвалид, чтобы меня жалели за то, что я живу. Жизнь у меня и вправду в последние два с половиной года пошла по пизде, но раз я в порядке сейчас, то дальше будет легче. Сама не замечаю, как злым взглядом пялюсь на входную дверь, которая закрылась за Калумом около пятнадцати минут назад. Я ценю всё, что он делает, но видеть его недовольную рожу каждый раз, когда он по своей же воле пытается сделать мое пребывание дома комфортным, — более чем бесит. Его будто кто-то вынуждает это делать, и он не может отказать. Но отказать можно в любом случае, разве нет? Особенно тогда, когда с этим человеком тебя не связывает абсолютно ничего, кроме как гребаная школа, которую вы и то закончили давным давно. В следующий раз, когда он наведается ко мне, я просто пинком под зад выгоню его обратно, чтобы он так же ухаживал за «заказчиком» всех этих услуг. Поднимаюсь с дивана и подхожу к комоду, открываю самый верхний ящик и вытаскиваю из-под кипы бумаги все папки, тетради и прочее барахло Люка, которое он хранил в секрете от посторонних глаз. Раз уж я начала добивать себя желтой прессой из СМИ, то можно и к этому приступить. К тому же, может, во мне откроются ранее не виданные способности Шерлока Холмса, и я смогу выстроить свою версию того, что может скрываться за стенами большого отцовского кабинета. Открыв сверху лежащую папку, которую я нашла в одежде Люка и сочла за какой-то очередной акт «протеста», я увидела парочку новых схем и бесчисленное количество стикеров, наклеенных на карте города. Красным маркером, судя по всему, прочерчены какие-то пути, похождения Хеммингса в Средиземье или что-то вроде того. В карту вложены сложенные распечатки из статей об убийствах, которые якобы совершал Люк. Один из стикеров отвалился и упал на дно папки. На нём так же, как и на других, написано что-то чёрным маркером, но его отличает от остальных то, что на нём, скорее, задан вопрос. Вытащив листик, я прочитала на нём: «Кто убил Ника Саммерса?» Ник Саммерс… Выглядит как что-то знакомое, но я плохо помню, где видела это имя. Порывшись в папке в поисках наводящей распечатки или ещё чего-то, я нашла ту самую статью про парня и девушку, которых убили в собственных квартирах, но Люк убеждал меня, что он не причастен к этому. А я ему не поверила. У меня всё ещё нет оснований считать, что он и вправду не тронул никого и пальцем с тех пор, как оказался в больнице в семнадцать лет, но зачем ему тогда задавать такой идиотский вопрос самому себе? С каждой новой строчкой, написанной Люком на карте, стикерах, статьях и прочем, я всё больше понимаю, что абсолютно ничего не знаю о происходящем. До этого момента я была уверена, что знаю больше, чем сам Люк, но тут написаны такие имена, о которых я даже, наверное, и не слышала. С одной стороны, всё выглядит до жути правдоподобно и по-настоящему, но с другой меня всё ещё охватывают сомнения насчёт правдивости. Может, это всё выдумки? Может, он просто решил напугать меня или каким-то образом проучить, я не знаю. Я не знаю, чему верить, а чему нет, и, честно, это такое поганое чувство, что даже хочется просто убить себя, лишь бы не разбираться в этом дерьме. Но если я хочу понять хоть каплю того, что мне угрожает на самом деле, мне нужно просто покопаться во всяких бумажках, которые припрятал Хеммингс. Он умен и очень внимателен, поэтому вряд ли он упускает какие-то детали из виду или пишет ложные показания, если поверить, что они настоящие. Я откладываю эту папку в сторону и беру в руки другую, которая больше похожа на гигантский роман Джоан Роулинг, чем на то, чем оно является на самом деле. Когда я открываю её, мне сразу становится почему-то неудобно. Тут написано много сплошного текста Люка, и это создает впечатление, что это личный дневник Люка. Сбоку целая куча закладок, и на всех написаны названия и какие-то даты. Судя по заголовкам, парень писал на этих листах не только то, что относилось к корпорации моего отца, но еще и собственные мысли на этот счёт. Должно быть, это было единственным местом, что могло послужить ему заменой длинных ночных разговоров на эту тему с другими людьми. В папке не меньше трёхсот страниц формата А4, и каждый лист исписан с обеих сторон и с первой до последней строчки. К некоторым страницам скрепкой прикреплены фотографии, и она из них вывалилась когда я только открыла первую страницу. Понятия не имею, где она должна быть. Я не стала смотреть этот снимок, но затем надпись сзади меня немного заинтересовала. «09'08'». Ничего особенного в этой дате нет, но я всё же решила посмотреть, что он сфотографировал в этот день. Перевернув снимок, я увидела фото его мамы. Такой счастливой. Видимо, это был какой-то праздник, раз на фоне был красиво накрытый стол и горело несколько свечей. Создаётся уютная, домашняя атмосфера, разве что, до момента понятия, что это был единственная фотография его матери, которая у него есть. Да и очень смущает мысль, что она находится именно здесь, а не в каком-нибудь семейной альбоме, хотя навряд ли он у него когда-то вообще был. Из-за этой хорошей и одновременно ужасной фотографии я немного потерялась во времени, поэтому закрыла и эту папку и взяла тетрадь, которая выглядит совсем новой. Кажется, она даже и вовсе не начата. Только я собралась открыть первую страницу, как зазвонил домашний телефон. Я устало выдохнула и поплелась в коридор, чтобы ответить на звонок от какой-нибудь знакомой и знакомого, которые хотят выразить соболезнования случившемуся. За несколько дней после прибытия домой мне звонили несколько девушек из моего класса, которых я просто до жути ненавидела, и ещё пара ребят с моего факультета. Ужасно двуличны люди, которые сначала смеются у тебя за спиной, а потом начинают названивать и жалеть тебя. На небольшом экране телефона высветился мобильный номер телефона. Подумав пару секунд, я всё же решила взять трубку. Слишком скучно я начала жить, раз мне интересно, что мне хотят сказать едва знакомые мне люди. — Да, — говорю я, облокотившись на тумбочку. Никто ничего не отвечает, просто сплошная тишина. — Извините, Вы, кажется, ошиблись номером, — вежливо посылаю этого юного шутника подальше, но вдруг на другом конце провода раздается какой-то шорох, привлекший мое внимание. — Эм, Вам что-то нужно? После моей фразы наступила минутная пауза, после которой у моего собеседника появились различные помехи и прочие стремные звуки. Я настороженно ждала, когда уже кто-то скажет «Ну что, испугалась, соплячка?», но в итоге ответом были звуки, похожие на старую видеопленку, и ни одного слова. В один момент всё затихает, а затем резко и очень громко раздаётся женский крик, заставивший меня подскочить на месте. Я убрала трубку от уха и продолжала слышать женщину, которую будто кто-то пытался убить, но потом наступает тишина и собеседник вешает трубку. Гудки продолжаются, но я так и не двигаюсь, испуганно смотря на дисплей телефона. Что только что, мать твою, произошло?! До меня вдруг дошло: телефон зазвонил как раз-таки в тот момент, когда я только собралась открыть тетрадь Люка. Нет, это полный бред, такое не может прийти в голову даже героям самых отстойных ужастиков. Одновременно мне хочется ради интереса посмотреть, вдруг этот звонок и вправду не случайно был именно сейчас, но заново обдумывая свои намерения, я понимаю, что фантазерку в себе я, наверное, не смогу угомонить. Я ведь не в каком-нибудь триллере, в конце концов! Просто ради интереса и для собственного спокойствия проверю, действительно ли эта дурацкая тетрадь полностью пуста. Беру с журнального столика большую тетрадку и открываю первую же страницу. О, всё-таки я попросту схожу с ума и складываю в уме неподходящие друг к другу вещи. Она и вправду пуста, поэтому я облегчённо выдыхаю и кидаю её на пол, устало закрывая руками лицо. Мне нужно просто смириться, что теперь такие кретины периодически будут мне названивать, просто чтобы пошутить злую шутку и повеселиться. Никто не виноват, что подобных полоумных подростков воспитали слишком добренькие родители.  — Можно подумать, я и вправду кому-то нужна, — возмущённо бурчу себе под нос, собираясь пойти на кухню, чтобы заварить себе свежую кружку кофе. Случайно задев ногой ножку стола, я тем самым проливаю другую кружку с недопитым чаем, и вся жидкость просто стекает со стеклянной столешницы прямо на ворсистый ковёр. Издаю раздражённый рык, опрокидывая голову назад и цокая, после чего недовольно иду в ванную за тряпкой, чтобы вытереть эту гадость хотя бы со стола. Ковёр уже ничего не спасет. Лениво захожу в небольшую комнатку, взяв первый попавшийся под руку кусок ткани и смачиваю его холодной водой из-под крана ванной. Отжимаю и кидаю в раковину, оперевшись руками о её края. У меня внезапно испарилась вся энергия, которую я хотела потратить сегодня на какую-нибудь продуктивную шнягу. Например, вышивать крестиком, или бисером, или каким ещё дерьмом занимаются домохозяйки, которым кроме этого делать больше и нечего. Может, у меня есть способности к рисованию? Откуда я могу это знать, если даже ни разу не садилась за мольберт и не пыталась нарисовать хотя бы одну палочку. Или, может быть, у меня есть способности к писательству? Может, я могу писать такие шедевры, что они заменят Шекспира в школьной программе. Я ведь даже и не знаю, на что я способна, какие у меня есть таланты и что меня интересует. У меня на это нет никакого времени и никогда не было. Возможно, эта гребаная вышивка и есть то, чему я хочу посвятить жизнь, а не эти постоянные побеги и очередные сюрпризы от великолепной четвёрки, из-за которой у меня скоро начнутся паранойя и галлюцинации. Мне просто хочется заняться тем, чем занимаются все, но никак не выяснять, кто же всему виной моих бессонных ночей и страха перед закатом. Кажется, я просто напрочь забыла про ту разлитую кружку с кофе. Снова увязла в этом. Устало беру из раковины тряпку и поднимаю взгляд на зеркало, чтобы снова взглянуть на своё безобразное лицо, которое выглядит так, словно я хочу ударить себя головой о стену и умереть, но вместо него я концентрирую всё своё внимание на огромной надписи на стене позади меня, написанную моей темной бардовой губной помадой. Я тут же оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с этой херней, и я, блять, уже не знаю, что мне вообще нужно сейчас делать. «Лучше бы умерла ты» Я выбегаю из ванной и резко сворачиваю влево, быстрым шагом идя в свою спальню, но меня на пару секунд притормаживает звук хлопка позади. Я обернулась и увидела, что свет в коридоре погас, а за ним начал гаснуть свет и в гостиной, и, собственно, в коридоре, по которому я сейчас иду. Звук такой, словно надо все лампочки надо мной лопаются и падают на пол, поэтому я инстинктивно прикрываю голову руками. Каждая лампочка позади меня уже потухла, и последняя осталась целой прямо над моей дверью, но когда я зашла в комнату, то сгорела и она. Что мне делать? Что вообще происходит? Кому, мать вашу, от меня что-то понадобилось?! Почему это снова происходит со мной? Ничего умнее мне в голову, кроме как спрятаться в шкафу, мне не приходит. Я раскрываю дверцы и залезаю вовнутрь, затем закрывая их и садясь на дно шкафа. Он достаточно просторный, потому что угловой, поэтому я не сижу здесь как зажатая крыса. На верхней полке приклеен фонарик на батарейке, который я могла бы включить, но боюсь, что это привлечёт внимание. Но я, конечно же, и не подумала о том, что первое место, где они меня будут искать, — это кровать или шкаф. Браво, Ханна, из тебя самый ужасный шпион и конспиратор, которых только видел свет. Я зажалась в самый угол, испуганно трясясь при каждом звуке, которые сама же и издаю. Хоть я и задаю этот вопрос чуть ли не по десять раз на дню и всё равно не получаю ответа, меня всё равно тревожит, кто и зачем хочет мне навредить? Неужели я кому-то так насолила, что на меня просто объявили жёсткую охоту? Кто-нибудь мне вообще объяснит, что я делаю, прячась в шкафу от таинственного маньяка вечером буднего дня? Затаив дыхание, я нервно прислушивалась к каждому шороху за пределами комнаты. Только что мне показалось, что я слышу чьи-то неуверенные и тихие шаги, словно человек не может определиться, заходить ему или нет. Хотя навряд ли мне это показалось, ведь в квартире помимо меня точно есть ещё кто-то, и наверняка он и есть всему причина на этом свете. Зажавшись в угол ещё сильнее, я накрыла себя неистовой кучей всякого барахла, но при этом гремела несильно, почти неслышно. Вдруг дверь в комнату открывается, и теперь я точно убеждаюсь, что мне пришёл конец. Ладони мгновенно потеют, сердцебиение увеличивается не в два и даже не три раза, а нервная система уже начинает сдавать позиции. По ту сторону двери слышно размеренные шаги, будто этот некто что-то ищет. Окей, если он ищет деньги, то он зря тратит время. Навряд ли он стал бы искать меня где-то в тумбах и на столе, гремя ключами и прочей мелочугой. Я, прикрыв рот рукой, заметила сбоку совсем крохотную щель, через которую могла видеть совсем малую часть человека, энергично передвигающегося по моей комнате. Легкий стук каблуков о ламинат отражается эхом во всей комнате и слегка давит на уши. Человек несколько раз оборачивается, убедившись, что меня нет, но ему понадобилось лишь пара секунд, чтобы устремить своё внимание на шкаф и совершенно не спеша идти «навстречу» мне. Как только незнакомец останавливается прямо напротив дверей, меня накрывает волна воспоминаний о той неделе в лесу и о том, как поступали те люди с нами. Сама того не заметив, я оказалась в той же ловушке, как и тогда. Я боюсь вздохнуть чуть громче, чем есть сейчас, потому что я всё ещё отчётливо помню, как за этот прокол меня находили, тащили за ноги через всю чащу и запирали в холодной комнатке гигантского бункера. Хоть я сейчас и у себя дома, вдали от того леса, бункера и тех людей, у меня всё ещё остаётся страх, что каким-то образом я снова попадусь в их руки. Мне страшно, что передо мной снова стоит тот человек, и через несколько часов я снова буду в царапинах ожогах молить о пощаде. Я вижу легкое движение рук, как будто он медленно тянется к ручкам двери, но внезапно его что-то останавливает. Незнакомец поворачивает голову вбок, в сторону двери, и затихает. За это время мне удаётся услышать, что в квартире есть ещё кто-то помимо нас двоих. Я могла бы предположить, что это либо подмога мне, либо подмога этому чудовищу. Он отходит на полшага в сторону, поэтому из той щели его теперь не видно вовсе. За дверью слышны громкие шаги и голос Калума. О Боже, надеюсь, меня не подводит мой разум! Он несколько раз окликает меня, но я не отвечаю, потому что в паре шагов от меня всё ещё стоит этот чёртов маньяк, который, видимо, вообще даже и не двигается и не собирается что-то делать. Но я уверена, он паникует, потому что… Блять, да как тут не паниковать, если ты пришёл грохнуть девчонку, а тут прискакал её дружок, и бежать тебе некуда? В комнату проникает луч света, и теперь фразы Худа стали более разборчивыми. Парень останавливается у самого входа, озлобленно спрашивая: «А ты ещё кто?» Стоит ему подойти ближе буквально на шаг, как незнакомец нападает на него первым. Я не вижу, что именно происходит, но судя по звукам, Калума всё же несколько раз ударили, но вместо того, чтобы ударить в ответ, брюнет толкает его так, что парень падает, ударяясь головой обо что-то. Я, еле сдерживая всхлипы, очередной раз прикрываю рот рукой, потому что я всё ещё не уверена, кто кого толкнул и кто в конце концов упал, поэтому попридержать рот закрытым лишний раз не помешает. Во всяком случае, если отрубили Калума, то я могу остаться нетронутой, ведь вряд ли у этого парня задача уделать двоих разом. Ну, а если жертвой оказался другой (что очень трудно сказать в данной ситуации), то ничего плохого это не принесёт. Кто бы это ни был, он быстро оказывается у шкафа и мгновенно распахивает дверцы. Я сразу же узнаю Калума, и я просто до безумия рада, что именно он сейчас здесь. — Ханна? — он слегка морщится, наклоняясь, чтобы увидеть моё лицо, а я, в свою очередь, из-за переизбытка эмоций просто кидаюсь на него и крепко обнимаю. — Ты пришёл, — еле выговариваю я, задыхаясь от собственных слёз. — Спасибо. — Сейчас не это главное. Когда он это произносит, моё лицо мгновенно приобретает беспокойный вид, но вместо того, чтобы спросить в чём дело, я через его плечо посмотрела на человека, который упал на пол, Из его головы шла кровь, и глаза были широко распахнуты. Я слегка оттолкнула от себя Худа, медленно подходя к лежащему на полу человеку, понимая, что с ним, только когда склоняюсь над его телом. — Он что, у-умер? — дрожащим голосом спросила я, на что Калум просто пожал плечами, выглядя растерянно и озадаченно. — Вроде того, — он почесывает затылок, будто такое приключается у него каждый чёртов день. — «Вроде того»?! Чёрт, Калум, он же… — Человек? А дай-ка вспомнить, не он ли сейчас чуть не похитил тебя, или хуже того — чуть не убил?! — гневно спрашивает парень, выглядя явно испуганно, но в то же время так, будто он знал, что делает. — Он это заслужил. Не делай вид, будто тебе его действительно жаль. Ты ведь даже не знаешь его! В этот момент меня словно ударяет током: я не знаю кто это. У меня есть возможность узнать, как выглядит человек, причастный к случившемуся в лесу, но меня словно что-то останавливает. Я смотрю на эти мертвые карие глаза, устремившие взгляд куда-то в пустоту, и мне просто хочется уйти отсюда и притвориться, что я не знаю, что произошло. — Сними маску. — Сделай это сам, я… я не могу, — я испуганно отхожу назад, отводя взгляд от трупа передо мной. — Он, возможно, причастен к тому, что со мной случилось, я не хочу этого делать. Не заставляй меня. — Ханна, — он берет меня за плечи, вынуждая смотреть ему в глаза, — если ты этого не сделаешь, всю жизнь будешь думать, что убила невинного человека. Ты ведь не знаешь, как он выглядит. Даже если ты его не знаешь, это не сделает тебя свободнее от этого. И тот факт, что это сделано не твоими руками, — тоже. Посмотри. Я не заставляю писать его портрет, я прошу посмотреть на его лицо и увидеть в глаза своего мучителя, чтобы ты поняла. Я безумно не хочу этого делать, но мне приходится. Кивнув Калуму в знак понимания, я стерла с глаз слёзы и, собравшись с духом, подошла к телу ближе и присела. Неуверенно протягиваю к нему руки и сжимаю в руке кусок лыжной маски. Я готова? Я готова. Прикрыв глаза, я прошептала тихое «Господи, прости меня» и сдернула с лица этого парня маску, так и не открыв глаза. — Твою ж мать, — шокированно произнёс Калум, отходя от меня на пару шагов. Я первым делом посмотрела на Худа, а только потом перевела взгляд на лицо мёртвого парня. Я сперва не узнала его, но затем разглядела черты лица и во мне перемешалась и злость, и страх, и недоумение. Передо мной лежал Кит, на голове у которого была достаточно глубокая кровоточащая рана, а в его открытых глазах я видела собственное отражение. Я так сильно хочу, чтобы это оказалось галлюцинацией.