The Phoenix

POV Ханна Клиффорд. Кто-нибудь когда-нибудь вообще задумывался, что само по себе значит слово «вера»? Не то, что подразумевает под собой объяснение в интернете и научная терминология, а вот именно сама вещь — вера? Можете не сомневаться, найдутся умники, которые залезут в поисковик и не поленятся вбить в поисковой строке «Что такое вера?», а потом состроят из себя умников и просто прочитают текст на экране, уже воображая из себя проповедников своего окружения. Термин из словаря не даёт тебе полного представления о чём-то, если ты ни разу в жизни не сталкивался с этой вещью лицом к лицу, и уж тем более она не может научить тебя поверить в неё заново, если ты разучился верить. Но при всём при этом ты можешь убедить человека в том, во что хотел бы верить сам. Это просто-напросто называется враньём. Ты погружаешь человека в бездну собственных заблуждений, к тому же, намеренно, и пытаешься заставить их верить в то, что ты самый честный человек на Земле, и тебе можно доверять. Но разве тебе можно доверять? У тебя нет собственной чистой веры во что-то, поэтому ты пытаешься выдать китайские Rolex за швейцарский оригинал, ведь мало кто станет разглядывать их, чтобы убедиться, что ты обвёл их вокруг пальца. Конечно, рано или поздно всё равно удаётся разглядеть часы поближе, если ты подвинешь руку хоть на пару сантиметров ближе, и теперь уже никто не станет считать тебя обеспеченным человеком. Кто знает, говорят ли они про твоё финансовое положение или моральное. Но пока ты держишь свои руки как можно дальше от товарища и пока ты сам веришь в свои слова, тем дольше он будет видеть в тебе чистого человека. Мне бы хотелось, чтобы единственной ложью, которой скрывали мои руки, стала китайская подделка легендарных часов, но я могу лишь с ужасом понимать, что мои руки на самом деле скрывают свои кровавые следы. Я смотрю Эштону в лицо и приветливо улыбаюсь, но на самом деле вместо его лица я вижу бледно-фиолетовое лицо Нельсона с бездонными, мёртвыми глазами, окутанными тонкой белой пеленой. Вместо загорелых крепких рук я вижу слабые, немощные, но по-прежнему красивые руки, которые спустя время стали цвета, похожего, наверное, на прозрачный фарфор. Я заставляю верить живого человека в то, что я перед собой вижу именно его, а не какого-то мертвеца, и из-за этого я чувствую себя самой настоящей лгуньей. Из-за того, что мы пережили, я чувствую себя так, словно я должна быть всегда честна с ним, но на деле всё получается наоборот. Ни с кем другим у меня и мысли не возникает о том, что мы с Калумом натворили, но как только я вижу перед собой Эштона, такого весёлого и, даже кажется, счастливого, мне хочется быть такой же счастливой, но подсознание постоянно напоминает мне, что из честного во мне осталось ровным счётом ничего, поэтому из-за смешавшихся чувств мне хочется с улыбкой на лице затянуть петлю на своей шее. Мы встретились около получаса назад в кафе неподалеку от его дома, и за эти полчаса я убедилась, что более херово я себя в жизни ещё не чувствовала. Парень как-то пытался развеять обстановку, шутить, рассказывать безумные истории о его друзьях, но единственной эмоцией на моей лице была притворная заинтересованность. Безусловно, Эштон умеет заворожить одним предложением, но сегодня единственное, что меня завораживало, это возможность уйти из этого места под предлогом внезапно образовавшихся планов. Мне не хотелось портить ничье настроение, о чём я неоднократно говорила Ирвину, но он всё равно настоял на том, чтобы мы собрались именно в этом кафе. Думаю, сейчас он об этом жалеет. —…В общем, теперь вряд его теперь подпустят к летним фестивалям, — Эштон издал лёгкий смешок, покачав головой. — Ханна Клиффорд, подъем! Спать нужно ночью, а не во время моего рассказа. Он пару раз щёлкнул пальцами перед моим лицом, чтобы привести в сознание. Я прослушала всю его историю, заглядевшись на красивую клумбу с цветами под окнами. Честно говоря, я готова заглядеться на всё, лишь бы вызвать ощущение полного отсутствия и поскорее покинуть это место. — Извини, — я неохотно повернулась, но, даже не посмотрев на него, принялась разглядывать остывший в чашке кофе и помешивать его чайной ложкой. — У меня день не задался. Или жизнь. Парень мрачно усмехнулся, но тут же принялся рассматривать моё лицо, будто пытался добиться моего взгляда и поддержать очередной фразой по типу «Всё наладится», «Всё пройдет» и прочая чепуха, которая, конечно же, не пройдет. Не хочется ни смотреть на него, ни контактировать, потому что на душе становится тревожно и тяжело, будто я обманываю самого президента. Да, по факту, я не должна рассказывать ему всё, что копится у меня на душе, но я уже настолько привыкла жить, оголяя всю свою душу и все свои мысли не из моей инициативы, а из надобности, что молчание мне даётся с трудом. — Эй, хватит дуться непонятно на кого. У тебя просто переломный момент в жизни. У каждого бывает, и это не повод строить из себя уставшую от жизни, которую сею же секунду должны пожалеть, — сначала Эштон говорил это с какой-то добротой, но под конец извернул и интонацию, и смысл просто наизнанку. Я тут же подняла на него взгляд и поняла, что он и сам додумался, какую херь сморозил, но это ничего не изменило. — Мне не нужно, чтобы кто-то меня жалел. Тем более ты, — сгоряча ляпнула я, резко схватив свою сумку и встав с места. — Кстати, платить за меня тоже не надо, — я положила на стол пару баксов за десерт и чашку кофе и поспешила уйти отсюда, чтобы не напороться на ещё больше проблем. Я слышала, как Эштон пытался до меня дозваться какими-то извинениями по типу «Я не это имел в виду», но я не стала слушать и треть его болтовни, громко захлопнув за собой дверь заведения. С одной стороны, да, я знаю, что повела себя как обычная истеричка, но и с его стороны было необязательно приплетать хотя бы вторую фразу. Нам обоим херово в последнее время, но я, тем не менее, видя его довольную рожу, не спешу поскорее сказать, чтобы он перестал шутить свои фальшивые шутки, которые не смогут скрыть его отчаяние и крик о помощи. Как бы он этого ни скрывал, видно невооружённым глазом ту его часть, которая покромсана на кусочки и сожжена в огне, как куски бумаги, на которой записаны все самые тайные и интимные вещи. Услышав вибрирующий мобильник в моей сумке, я принялась судорожно его искать, запутавшись всего в двух карманах. Нервы были настолько на пределе, что мне хотелось просто бросить все свои вещи на асфальт и начать их топтать, но чтобы не вызывать у прохожих мнение обо мне как о девушке, сбежавшей из дурки, я этого не сделала. Я всё-таки вытащила телефон из бездонной как у Гермионы Грейнджер сумки и, посмотрев на экран, ничуть не удивилась тому, что звонил Эштон. Я примерно в полукилометре от того здания, где находилось маленькое заведение, и у меня был выбор: вернуться назад и начать спор с ляпнувшим чушь парнем, или же продолжить идти вперёд, представляя в голове самые драматичные сцены того, как мы могли бы спорить на глазах у всего кафе. И, конечно, я выбрала второе, но трубку я всё-таки решила взять, потому что он начал звонить уже по второму кругу. — Что ты хочешь? — раздраженно спросила я, зажав переносицу большим и указательным пальцами. — Если хочешь договорить, то не стоит. Не сейчас. Я прекрасно знаю, что делать это ему бы и в голову не пришло, но сейчас я говорю всё, что взбредет в голову, не фильтруя вообще ничего. — Хватит кипятиться. Ты и без этого тут шороху навела, — Эштон говорил как можно тише, словно так, чтобы его никто не услышал. — Продолжать я не хочу, но спросить, что это было, не откажусь. Так вот, какого хера?! Раз день не задался, то не срывайся на мне, я помочь ведь хотел. — Чем помочь? Думал, что упреки помогут? — он ничего не ответил, лишь устало вздохнул. — Я не хочу по телефону выяснять отношения, и вообще не хочу что-либо выяснять, поэтому сейчас я повешу трубку и мы оба сделаем вид, будто ничего не было. — Я сделаю вид, что ничего не было, если ты вернёшься и мы сможем обсудить, что у тебя стряслось. Я хочу знать. — А я не хочу, чтобы ты включал моего психолога и отстал, как тебе такая идея? Эштон начал что-то импульсивно мне объяснять, в то же время стараясь сохранять спокойствие, а я просто старалась не наорать на него посреди улицы, потому что это выглядело бы как минимум странно. Я уже убрала телефон от уха, ведь слушать высер, который парень называет «разъяснением ситуации», сил уже не было. Я просто иду вперед, сосредоточенно смотря на что-то впереди, но толком видя абсолютно ничего. И, конечно, из-за невнимательности я случайно задела девушку плечом, и вместо извинения покрыла её матом, который был адресован совсем не ей. Я на секунду остановилась, чтобы извиниться, но увидела, что она пролила на себя какой-то напиток, из-за чего развела руки в стороны и «шокированно», если так можно сказать, открыла рот. Я тут же начала всячески извиняться, а она говорить, что всё в порядке. И всё это длилось ровно до того момента, как мы посмотрели друг на друга. Перед собой я увидела Эвелин, которую не видела где-то с конца ноября и до сегодняшнего дня, а она, видимо, даже не сразу меня узнала. Ну да, как меня после всего, что произошло, можно узнать. Никто из нас не стал называть имя другого, как это любят делать в фильмах. Мы просто неловко переглянулись и отошли на небольшое расстояние друг от друга, оценивая друг друга с ног до головы. — Извини, — первая завела разговор я, стараясь хоть как-то избавиться от этой повисшей нити неловкой тишины, которая из-за появившегося напряжения уже просто растянулась и упала на пол. — Всё в порядке, — снова заверила она меня, продолжая смотреть на меня, как на какого-то динозавра или мамонта. — Ты как? — Я? Да всё нормально, мы ведь просто столкнулись. — Нет, я в общем, — она с легкой жалостью заправила за ухо кудрявые, как и положено афроамериканцам, волосы, которые всё равно вернулись в прежнюю форму. Ну да, о чём она еще могла говорить, увидя мои чернейшие синяки под глазами, мешки от недосыпа, безумно широко раскрытые глаза, наполненные злостью по отношению к Эштону, и настолько бледную кожу, которая выглядела так, словно я сижу взаперти своей квартиры не одни сутки напролёт. — Всё… — я слегла запнулась, потому что не знала что отвечать, но в один момент сказала именно то, что было у меня на душе. — Всё ужасно, хуже некуда, — в конце я усмехнулась, и смешок этот больше был похож на нервный тик психически истерзанного человека с дикой депрессией. — У меня всё просто пошло по пизде. Ты знаешь, до этого всё тоже было так себе, но сейчас всё настолько плохо, что я подумываю о том, чтобы наложить на себя руки. Со стороны я выглядела настолько безумно, что я ещё удивилась, как Эвелин прямо с места не вызвала врачей, чтобы они забрали меня и поставили на учёт. Я говорила это всё таким радостно-заебавшимся голосом, что даже мне самой стало себя жаль и одновременно страшно. Но я видела не страх в глазах девушки, а только понимание, или сожаление, чёрт его знает, эти понятия слишком похожи. Она не хотела поскорее уйти, она просто стояла со мной посреди дороги и слушала моё нытьё, хотя мы не говорили на протяжении месяцев. — Эм, извини, я не хотела… — будто очнувшись после гипноза, сказала растерянно я. — Извини, что загрузила тебя этим. Я пойду. Дела ждут. Я нервно улыбнулась, шепнув себе под нос тихое «Да…», и развернулась в сторону своего изначального маршрута. Не успела я сделать один шаг, как девушка сказала мне вслед: — Номер телефона тот же. Звони в любое время. Я повернула голову назад и увидела, как Эвелин дружелюбно улыбнулась. Я попыталась сделать что-то наподобие улыбки, но единственное, что сейчас хотелось, это кричать на весь микрорайон. Уголки губ содрогнулись, а в душе с этим маленьким движением крик стал громче. Я окончательно повернулась, и улыбку с моего лица как рукой сняло. Хочу поскорее дойти до дома, чтобы абстрагироваться ото всех, кто заставляет меня хотеть кричать даже малейшими своими действиями. Я совсем забыла про Эштона, про то, что мы разговаривали до того момента, как я столкнулась с Эв. Совсем забыла, что не повесила трубку. Но когда я об этом вспомнила, то на экране не было ни одного пропущенного, только одно одинокое сообщение от Ирвина: «Я думал, ты в порядке»

***

*** Я дошла до дома, но перед этим обошла пару дешёвых магазинов с продуктами. У меня нет работы, нет стипендии, поэтому приходится наслаждаться деньгами, оставленными на чёрный день. Но, видимо, они не просто на чёрный день, а на ближайший чёрный месяц. Поднявшись на свой этаж с несколькими лёгкими пакетами, я начала искать в связке ключей нужный, но от этого меня отвлекло то, что я снова в кого-то врезалась. Про меня уже можно будет писать роман, как я в каждой главе сталкиваюсь с самыми неожиданными предметами, людьми и ситуациями, а в конце столкнусь с отсутствием желания жить. Не нужно было большого ума, чтобы понять, что у моей квартиры может стоять только Калум, который хочет «поговорить». Я подняла на него взгляд и скорчила недовольно-усталое по отношению к нему выражение лица, которое также прекрасно отражало то, как сильно я хочу, чтобы он свалил отсюда, иначе я тресну его горой своих сумок из супермаркета. — Калум, уйди. — Ханна, пожалуйста, выслушай… — Калум, уходи, правда. И без тебя тошно. Даже думать не хочу, о чём ты там хочешь поговорить, поэтому не вынуждай меня воспользоваться пожарной сигнализацией, чтобы вытравить тебя отсюда. — Пожалуйста, дай мне одну минуту! — Было предостаточно времени, но, к сожалению, мы были немного заняты, правда? — я язвительно шучу, попутно открывая дверь в квартиру, куда Калум бесцеремонно входит без приглашения. Но это меня не останавливает, поэтому я уверенным и твердым шагом направляюсь на кухню, где собираюсь и дальше игнорировать Худа и все его попытки поговорить о произошедшем. Не хочу даже думать, что нас с ним связывает что-то настолько ужасное и грязное, а уж тем более вспоминать об этом. — Может, ты не будешь меня слушать, но я все равно буду говорить, — он прошел за мной на кухню и встал с левой стороны, пытаясь помешать мне разбирать продукты. — Можешь игнорировать меня хоть всю жизнь, но это не поможет тебе. Ты всё слышишь, но не отвечаешь. Ну и наплевать, потому что мне не нужно поддержание диалога, — он следует за мной повсюду, даже на пути от стола до холодильника. Я взяла весь пакет с молочными продуктами, которые нужно убрать в холодильник, и начала без единой эмоции на лице класть на полки продукты, словно я не замечаю Калума. Но в один момент, устав, что я его попусту игнорирую, он схватил меня за воротник футболки, сжав в кулаке, склонился над ухом и злобно прошептал: — Они знают. Это тут же меня отвлекло, поэтому я остановилась и не сделала ни одного телодвижения, пока Калум не отошёл от меня, слегка швырнув вперёд, когда отпустил футболку. В горле будто застряла дюжина комьев, кровь перестала с той же скоростью приливать к конечностям, а лицо и вовсе, кажется, обрело оттенок, еще бледнее моего. Когда я заново прокрутила эти слова у себя в голове, и они заставили меня дёрнуться и встрепенуться, так что я отошла от холодильника и подошла к обеденному столу, положив на него руки и уставив взгляд в пустоту. — Как они могли узнать? — злостно и при этом нервничая, спросила я, поджав губы. — Там никого не было. Никого, — я запаниковала, но в голову тут же влезла мысль. — А ты откуда знаешь? Тебе кто-то сказал? Кто-то приходил? — Мне ничего не говорили… — И ты из этого делаешь выводы?! — Сначала дослушай, окей? Мне ничего не говорили, но у моего дома весь день шатался какой-то утырок. Даже ночью. Он на противоположной улице стоял около своей машины, смотрел в мои окна. Я думал, может, мерещится, ну знаешь, как паранойя или галлюцинации. Но нет. Нихера мне не показалось. Я весь день по городу ездил специально, чтобы проверить, будет ли он преследовать меня. Тупые у них агенты, однако, — он на секунду посмеялся, но снова продолжил рассказывать с такой интонацией и с таким видом, словно в моей квартире снимают триллер, а Калум — главный герой. — Куда бы я ни пошел, он везде за мной. Как фанатик чёртов. Он невнимательный, поэтому я смог незаметно уйти. Никто не говорил, что это его люди, но неужели это, блять, настолько неочевидно?! — Ты уверен, что он за тобой не поехал? — Да… Но после того, как ты спросила, не очень, — он ринулся в гостиную, выключил везде свет и встал у окна. Я тревожно смотрела на него, до тех пор, пока он не расслабился и не отошёл от окна. Очевидно, он всё же был осторожен, либо тот тип слепец, раз упустил из виду Калума. — Чёрт, слава Богу, — я упала на диван, прикрыв глаза, и слыша, как Калум идёт в сторону входной двери. — Эй, а ты дверь-то закрыл? — Нет, ты всё равно меня вышвырнуть хотела. Поэтому, если тебе не стрёмно оставаться одной в своей хатке, то… Калум резко замолк, и его шаги тоже прекратились. Сначала я подумала, что он уже ушёл, но в коридоре началась какая-то суета. Я тут же поднялась с дивана, чтобы проведать обстановку, и, не успев дойти до прихожей, остановилась из-за парня, который стоял вплотную к стене и приставил указательный палец к губам в знак того, чтобы я молчала. Он поднял листок, которым, видимо, и шуршал. «За дверью кто-то стоит»