The Phoenix

POV Ханна Клиффорд. Сама того не заметив, я зашла за здание, в котором располагался отель, чтобы получше расслышать, что говорил человек на том конце. Может, я ослышалась? Но, чёрт, как можно было случайно услышать что-то другое, когда стоишь в не самом громком месте на улице? Всхлипывания продолжались, а я даже и не знала, что мне на это отвечать. Как-то и не хотелось вовсе верить, что это моя мать — что это та женщина, которая избегала встречи со мной даже когда я решила восстановить отношения с семьёй по собственной инициативе. Что мне делать? Продолжить разговор, или лучше будет повесить трубку и забыть как страшный сон? — Ханна? — её голос начинает меня нервировать. — Милая, поговори со мной. — Что ты предлагаешь мне говорить? Может, спросить, как у тебя дела? — я невольно съязвила, чего делать не хотела вовсе, а затем набрала в лёгкие как можно больше воздуха, чтобы случайно не сорваться. — Я не могу с тобой говорить, если ты сама этого не понимаешь. Просто не могу. Я… я тебя в лицо видела последний раз, когда ты тогда, почти пять лет назад один единственный раз приехала навестить нас, или что ты там хотела, мне всё равно. И я не хочу с тобой разговаривать, к тому же, мне пора… — Пожалуйста, — её голос слышался усталым и молящим, что заставляло меня прогнуться под его натиском. — Мне очень, очень жаль… Но ты не веришь. Да, в этом ты абсолютно права. Она начала как будто зачитывать, как ей жаль об упущенном времени и что она сделала бы всё что угодно, лишь бы оказаться вновь рядом со мной в трудное время. Конечно, я не поверила ни в одно её слово. У меня была пара догадок, которые могли как-то и вправду быть реальностью. Одна из них, конечно же, — это всё просто восхитительная актёрская игра ради того, чтобы я растаяла и выдала ей моё местонахождение, чтобы мы могли «встретиться», а там бы меня ждал целый отряд отцовских… служащих? Это было бы идеальным планом взятия Люка, если бы не маленькое «но» в виде очевидной и по-детски наивной стратегии. Ну, а второй вариант звучит довольно глупо, но тоже имеет место быть: ей нужны деньги. Это было бы странно, учитывая доходы отца с его огромной корпорации, если верить словам Люка. В любом из этих случаев её ждёт крах, ведь я даже не хочу иметь дело с родителем, которому последние лет так семь было на меня откровенно насрать. — Чего ты хочешь? — я не стала дослушивать до конца то, как она оправдывалась, ведь это выглядело настолько жалко и низко, что я даже ни на минуту не поверила ни в единое её слово. — Чтобы ты пришла, — ну вот, как я и говорила — план А. — Я слышала, ты сейчас в Лос-Анджелесе, это так? — кто бы мог подумать, что они уже знают, где я нахожусь? Даже скрывать не стали. Как же глупо. — Если ты надеешься на встречу, то ни за что, ни за какие деньги. Без вариантов, я даже в сторону твою не пойду. — Может, ты всё же надумаешь, — её голос выражал её усталость и потрепанность, но я не переставала верить, что это хорошее актерское мастерство, которому её обучили в университете. — Я в больнице. Пришлю тебе адрес, если захочешь встретиться. Я буду ждать тебя, поэтому, пожалуйста, подумай. У меня не так много времени. Не став ничего отвечать, я просто сбросила вызов. Через минуту на телефон пришла СМС с того же номера, с которого она звонила, с адресом больницы, про которую она говорила. Больница? Серьёзно? Или это какой-то шифр, о котором я и понятия не имею? Да чёрт его знает. Я не блещу энтузиазмом ехать к ней и увидеть её или кого-либо ещё. Мне не нужны проблемы в виде ультиматумов или второго похищения. Я сыта по горло. Я всё ещё стояла в переулке за отелем, не понимая, чего я жду. Но я точно знала, что меня с ног до головы одолевала злость, в каждой частичке тела. Или это такая форма боли, которую я не в силах отличить от гнева. Шепнув себе под нос тихое «Черт», я пнула мусорный бак рядом, который с грохотом отодвинулся чуть в сторону, а я в это время скрипела от боли в ноге, прижимая колено к груди и обхватывая руками. Чёрт, чёрт, чёрт! Первые десять минут после её предложения я была полностью уверена, что даже соваться в то место не стану, но сейчас меня начинает одолевать интерес. Если честно, хочется ударить саму себя по лицу какой-нибудь бейсбольной битой, чтобы больше не возникало таких мыслей, но просто так остановить их я не могу, да и биты нет под рукой, поэтому остаётся либо терпеть, либо поддаться любопытству и последовать пути, который мне прислала мать. POV Калум Худ. Как я и мог ожидать, утро было самым херовым, которым только могло быть. Несмотря на мизерное количество выпитого алкоголя ночью, голова раскалывается так, словно я выдул целую бутылку за раз и даже не подавился. Да и к тому же счастье, которое привалило мне в виде безрукого соседа Эштона, сумело разлить горячий чай прямо на меня, мирно посапывающего на диване. Этот обмудень даже не удосужился извиниться или что-то в этом роде, просто прошёл, словно ничего не случилось и всё было в порядке вещей. Да, всё было в порядке, за исключением резко проснувшегося от ожога меня. Я решил не просить у этого придурка его футболку, потому что он бы с вероятностью в 99,9% начал бы извергать как огонь тупые язвительные шутки, за которые я бы ему сначала уебал, а потом бы уебал ещё раз, потому что у меня слишком сильно болит голова. Поэтому я решил, что человеком, над которым я сегодня буду издеваться, будет Люк, ведь этот парень если и бывает злой, то в порыве злости может лишь убить, а тащить мой труп, завёрнутый в ковёр, через весь этаж будет не очень. К тому же, он заядлый чистюля, которых еще надо поискать, и у него уж точно есть целая гора крутого шмотья. Свою я брать не стану, потому что: во-первых, я не собираюсь распаковывать чемодан до самого отъезда, а во-вторых — мне просто хочется немного позлить этого парня, ведь он, как я уже сказал, ничего не сможет мне сделать. Добравшись до номера Люка, я дёрнул ручку, но дверь как была заперта вчера, так и осталась. Я не знаю, успели ли уже мастера починить его замок, после чего он может прятаться в стенах хоть целую вечность. Но я больше склоняюсь к варианту, что он снова тусуется с Ханной в её номере, ведь… Чёрт, вы вообще видели, чтобы они хоть на шаг отходили друг от друга? Голубки днём на дух друг друга не переносят, но то, что творится по ночам, нельзя как-либо объяснить. Это ведь Люк и Ханна, их и по отдельности-то понять сложно, а когда они оказываются в одной комнате, то жди беды. Я постучался пару раз в дверь Ханны, но никто мне так и не открыл, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как ждать. Это, конечно, немного нелепо, ведь за всё это время я мог просто сходить и взять свою футболку, наплевав на все пакости, но разве я сильно отличаюсь от тех двоих, чтобы мои поступки можно было бы объяснить? Пока я стоял у двери как верный Хатико, я услышал справа, как открываются двери лифта. Без сомнений подумав, что это Люк или Ханна, я, прикрыв глаза, повернулся лицом к идущему впереди человеку, измученно говоря: — Черт, да неужели! Я думал, что так и останусь ждать у двери в своей «чайной футболке» до конца жизни, — я пошёл навстречу с всё такими же закрытыми глазами, и только столкнувшись с кем-то, я понял по росту, что это был ни Люк, ни Ханна. Я почувствовал на груди тепловатую жидкость, которая впитывалась в мою и без того вонючую футболку, которая пахла сладкой ванилью. Мне нехотя пришлось открыть глаза, чтобы для начала взглянуть, что ж за придурок-то такой не упустил возможности вылить на меня ещё и кофе, а затем ещё и понять, что пролилось на меня не просто кофе, а кофе с молоком. Прошло меньше суток в этом месте, а я уже хочу убежать отсюда, забрав все деньги, заплаченные на отель. — Поздравляю, у тебя есть причина, чтобы поменять одну-единственную футболку, — увлекшись своей футболкой, я лишь по голосу узнал, что передо мной стояла та скромняшка Эвелин, с который последний разговор был, так скажем, не из приятных. Девушка стояла и довольно глядела, как по напечатанному на чёрной футболке рисунку стекали капли её утреннего кофе из стаканчика, который она купила в автомате на первом этаже. Даже не хотелось говорить что-либо, просто хотелось плеснуть этим же кофе ей в лицо и уйти, захлопнув за собой дверь в мой номер. Но я, джентльмен, воздержался и просто отвернулся, продолжая как ни в чём не бывало ждать прихода Люка или Ханны. Я знал, что простушка ждёт свою псевдо-подругу, которая откровенно послала её куда подальше и оборвала все связи, и от этого я становился ещё злее и нервознее, даже начав стучать ногой. — Знаешь, тебе не обязательно стоять здесь и ждать её. Я с радостью возьму твой знак примирения в виде кофе и с ещё большей радостью выкину в помойку, с твоего позволения. — Знаешь, твой номер прямо у тебя за спиной, а вместо того, чтобы выпрашивать футболки у соседей, ты мог бы пойти и переодеться в свои вещи. По крайней мере, они уж лучше, чем ты, — скрестив руки на груди, я повернулся к ней, сделав лицо а-ля «Ты сейчас серьезно?». — Тебе уйти легче, чем мне. Мало того, что ты живешь в шаге от них, ты ещё и в хороших отношениях с Ханной, хотя я бы об этом никогда не подумала, да и не думала до этой ночи. Я не хочу признаваться, что мне обидно, но мне обидно, потому что такой самовлюблённый идиот завоевал мою подругу, а меня, добрую, искреннюю и милую она игнорирует в упор. А ты не милый, нисколько, и от этого мне становится ещё обиднее всё по той же причине, я ведь нравлюсь людям, потому что я милая, и… — я перестал слушать ещё на середине этого изречения, которое она так дико тараторила, что нельзя было понять даже некоторые её слова. Она говорила это с такой детской обидой, но продолжала неловко улыбаться, делая вид, что она в порядке и ей на самом деле всё равно. — Это нечестно. Я краем глаза увидел, как она опустила голову и начала немного хныкать. — Ты что, плачешь? — Да, чёрт возьми, я плачу. Это всё ты. Я всегда плачу, когда оказываюсь под давлением. Сейчас ты и есть давление. — Ну, я прекрасно помню ту ночь, можешь мне не напоминать, — я язвительно улыбаюсь, пока она начинает пыхтеть как чайник, буквально взрываясь от эмоций. — Ты… ты просто мудак. Самый настоящий. Что девушки в тебе находят? У меня это было лишь раз, а что было с теми, кого ты водил за нос неделями? Ты просто… Ты… Я даже не могу никак назвать тебя, потому что ты напрягаешь меня одним своим видом, — ситуация уже начала меня попросту забавлять, поэтому было бы глупо сейчас отказываться от шуток. — Ну так не смотри, что тебе мешает? Ты глаз отвести не можешь, — я продолжал стоять, скрестив руки на груди, и победно улыбаться, пока девчушка начала оправдываться фразами по типу «Неправда, ты не прав» и так далее по списку. — Ты можешь уйти, если не можешь стоять рядом со мной. Переживу как-нибудь ещё часок без горячего напитка на моей одежде. Я почувствовал себя победителем в этой словесной драке, да и это не было особо сложно. Она начинает заикаться при одном виде какого-нибудь симпатичного парня, что с неё взять? Её злит ситуация, что я просто попользовался тем, что она дала мне сама, и никак не стал дать ей попользоваться мной. А затем мы случайно встретились, и это злит её ещё больше. Подруга её не любит, остальные ей — чужаки, которым она не может доверить свой секрет и свою, наверное, грубейшую ошибку в жизни. Если честно, её обидчивость только тешит моё самолюбие, от этого утро становится не таким хреновым, несмотря на грязную футболку и около пятнадцати минут стояния под дверью Ханны в надежде хотя бы глазком увидеть коллекцию крутых футболок её женишка. Мы простояли около пяти минут в молчании до прихода Люка с парой шоколадок из автомата всё на том же первом этаже. Он вопросительно взглянул сначала на меня, а потом на Эвелин, на что я пожал плечами и нахмурил брови, дав понять, что и понятия не имею, зачем она пришла и вообще существует. — Чего тебе? — он провёл ключом по сканеру и отпер дверь, дав нам войти. — Слушай, мне нужна новая футболка, а то этот обмудень Эштон пролил на меня чай, да и этот одуванчик не лучше, — я невольно вспомнил прозвище, которое дал ещё при нашей первой встрече, отчего она начала стыдиться ещё больше. Не знал, что можно больше. — Одуванчик? — он поднимает одну бровь, а своим вопросом заставляет девушку поднять на него свой взгляд, после чего кидает ей один шоколадный батончик, а второй — мне. — Футболку я тебе не дам, иди к чёрту, засранец, — Эвелин пускает смешок, закусывая его шоколадкой из автомата. — А Ханна где? — мимолетно поинтересовался я, рассматривая содержимое батончика. — Она не вернулась? — Люк выглядит взволнованно, но мне-то что? Я просто пожал плечами, продолжая выковыривать орешки. — Ханна ушла часа три назад. Ни одного звонка, ни сообщения. — Боже, ты как её папуля. Зачем ты покупаешь батончики с орехами? Они же отвратительные. — Она что-то увидела в телефоне, а когда я поинтересовался, она просто убежала. Чёрт знает, что это было, но, кажется, что-то случилось, и… Эй, хватит выковыривать орешки, вот это уже и отвратительно. Я задумался над предположениями Люка, откусывая кусок сладости. Не, ну её папаша вряд ли бы знал, что она сюда прилетела, сразу же, как мы устроились. Это ведь невозможно, мы делали всё спонтанно и без каких-либо планов. Не думаю, что за нами следит один из его приспешников. — Не бери в голову, она скоро вернётся, вот увидишь, — я отряхнул руки собирался уже уйти, но Люк схватил меня за плечо, заставив тем самым повернуться к нему. — Калум, она что-то увидела, и это её напугало. Я в миг изменился в лице. В голове начали прокручиваться как на фотопленке моменты, когда я забирал её из леса. Испуганные, одичавшие глаза и слегка приоткрытый рот, который она не могла закрыть из-за потрескивания зубов. Я без понятия, в чём на самом деле, но раз Люк обеспокоен, то, видимо, есть чего бояться. POV Ханна Клиффорд. На самом деле, я не думала, что и правда окажусь в больнице. Даже не заброшенной, самой настоящей, функционирующей больнице Лос-Анджелеса, с настоящим приёмным отделением и настоящими врачами, хирургами и медсестрами. Я чувствовала себя как в тумане, толком не понимая, куда мне нужно идти. Вернее, я знала, куда мне идти, потому что через силу выпытала у медсестры палату матери, в которой она, оказывается, лежит. Мне, честно говоря, мало хочется знать, что там у неё случилось, что она аж позвонила мне, я просто зайду к ней, выскажу всё, что у меня накипело, и уйду. Это может выглядеть жестоко, но разве не было жестоким то, что сделала она? С моего ухода прошло больше четырёх часов, за это время я и не думала звонить Люку. Зато позвонила Эштону. Без понятия, на кой-чёрт я это сделала, но это всё было на эмоциях, и я даже, не побоюсь признаться, испугалась в какой-то момент, когда сюда шла. Ну, правда, вот чего мне бояться? На вид это обычная больница, которых до кучи во всех городах, а в одной из палат лежит моя мама, как пациентка. — Ну, ты идёшь? — Эштон стоял передо мной, пока я пустым взглядом обводила весь холл и боялась сделать и шагу в сторону к лифту. Парень томно вздохнул, сделав полшага в мою сторону. — Ты позвала меня, чтобы постоять у стойки регистрации и уйти? Твоя мать лежит в одной из палат и хочет с тобой увидеться, почему ты не хочешь пойти на уступок? — когда я звонила, я знала, что меня ждут нотации подобно этим, поэтому я просто делаю глубокий вдох, чтобы не ударить его прямо посреди больницы. Что я могу поделать с тем, что он не понимает? Эштон рос в полной и счастливой семье, стоит на них только посмотреть — зависть начитает изнутри пожирать. Я не могу его в этом винить, но и смотреть сквозь пальцы, когда он говорит мне, как нужно поступать с женщиной, которую он в глаза видел не более раза, я тоже не могу. — Подожди, мне нужно… — я закрыла глаза, размяв шею, собрала все силы в кулак и уже с новым настроем приготовилась встретиться лицом к лицу с моим несчастьем. — Всё. Я готова. Мы зашли в лифт, в котором нам посчастливилось ехать лишь вдвоем. С трудом вспомнив, какой этаж мне сказала сестра, я нажала на нужную кнопку и с дрожью в руках принялась ждать, когда злосчастная машина довезёт нас до этажа, где может случиться громкий скандал буквально через пять минут. — Всё будет нормально. Тебе незачем переживать, — почти шёпотом успокаивает Эштон. — Я скажу тебе так же, когда ты пойдёшь в больницу навещать человека, который испортил тебе всю жизнь, — он с сожалением посмотрел на меня, но тем не менее замолчал, как я того и хотела. Сейчас нужны только тишина и гармония, а иначе я кого-нибудь зарежу и убегу. Когда лифт издает соответственный звук с приездом на этаж, мне начинает казаться, что это не просто плохая идея — это наихудшее, что могло со мной произойти в, чёрт возьми, Лос-Анджелесе! Я приехала сюда отдохнуть, забыть о том, что я как-либо связана с Сиднеем и со всей Австралией в общем, но вместо разгрузки у меня начался жуткий стресс, потому что снова объявился анонимный кретин, который хочет перемолоть меня и Люка в мясорубке, так ещё и мать, которая игнорировала моё существование с моих четырнадцати лет. Что дальше? Мы снова кого-нибудь случайно убьём? Сделав шаг вперёд, я начала глазами пробегаться по палатам, выискивая номер той, которая нужна мне. Но, видимо, она была чуть дальше, поэтому я, найдя небольшой указатель с номерами палат, двинулась к нему, чтобы найти мамину. Я начала пробегаться глазами по плану этажа и заметила тот номер, который был совсем недалеко. Собравшись уже рушить всё на своём пути, Эштон приостановил меня вопросом: — Онкологическое отделение? — сначала я не поняла, к чему это было, но затем я почти не поверила своим же ушам. — Что? — я вернулась к табличке и прочитала надпись большим шрифтом, которую непонятным образом упустила из виду. — Быть этого не может. Это побудило двигаться к палате ещё быстрее, чтобы убедиться, что это не какая-нибудь ошибка. Может, сестра ошиблась именем и назвала не ту палату? Просто перепутала, а имя моей матери было выше? Но я прекрасно помню, как краем глаза увидела, что когда она вводила имя, Аманда Клиффорд была в списке единственная. Ошиблась цифрой? Тоже вряд ли. Но ведь этому должно быть какое-то объяснение помимо того, что моя мать болеет раком. Не заметив, я за минуту преодолела всё расстояние и уже стояла напротив палаты. За стеклянной «стеной» лежала она, держа у лица кислородную маску и читая какой-то второсортный роман неизвестного писателя. Её кожа стала настолько бледной, что местами, куда падал свет из окон, она сливалась с цветом своего постельного белья. На голове был тот самый платок, который надевают многие больные раком из-за выпавших вследствие химиотерапии. Именно в этот момент, когда я посмотрела на голубой платок с детскими узорами на нём, я поняла, что сестра не ошибалась. Стало даже как-то обидно, что это происходит на самом деле. Она не видела меня, поэтому у меня была прекрасная возможность уйти и не возвращаться. Какой смысл мне оставаться? Когда она в таком состоянии, я не смогу связать и двух слов, не говоря уже о выговоре, который я хотела сделать. Я ещё не увидела её уставших глаз, а уже чувствую на себе этот взгляд, которым обычно смотрят больные. Она не будет смотреть на меня с той лаской, которой смотрят матери на детей, она будет смотреть на меня как онкологический пациент на здорового человека, который когда-то был частью его жизни. До определённого времени. — Иди, — парень слегка толкает меня в спину, чтобы я наконец сдвинулась с мёртвой точки, но я не могу. Ноги как будто стали частью пола, а руками я даже пошевелить не могу. — Чего ты стоишь? Она тебя ждёт. А может и не ждёт. Может, она позвонила мне ради денег на лечение, но чем я ей помогу? У меня в кармане деньги лишь на неделю ночевки в отеле, не включая в это пропитание, и всё. Чем я помогу своей парой тысяч, когда ей нужны десятки? Смотря на неё, у меня включается режим сожаления, а когда я кому-то сожалею, я не могу нормально думать. Я хочу, чтобы оказалось, что она правда звонила ради денег, а не ради того, чтобы увидеть свою дочурку и пообщаться с ней перед смертью. Я уже делаю шаг вправо, чтобы уйти и не приходить больше, но Эштон меня останавливает, чему я сопротивляться сейчас не в силах. Из меня будто всё высосали, хотя не я так себя должна чувствовать, а моя мать. Она больна, а не я, и она осмелилась позвонить мне, а я просто хочу сбежать как настоящая трусиха. Я боюсь, что стану мягче, ведь мой жёсткий нрав — единственное, что не даёт мне опуститься на бездну. Я не хочу начинать сожалеть ей, потому что это сделает меня слабее, а я этого не хочу. Ирвин этого опять же не понимает, потому что его мать всегда любила его и сделала бы что угодно ради него. Он ей благодарен, а потому считает, что все матери такие. Что у всех есть материнский инстинкт и любовь к своему чаду до конца их жизни. Но любви моей матери хватило на четырнадцать лет. Он снова шепчет мне на ухо, чтобы я шла. Глаза начинают потихоньку наполняться слезами, пока я смотрю, как мама, ничего не подозревая, дышит через маску и просто читает книгу. Я не могу, не могу начать ни с чего сожалеть ей. Это против моих правил. Поэтому, взяв себя в руки, я вытираю слёзы с глаз и делаю каменное лицо, чтобы она не подумала, что всё в её руках. Если она на самом деле позвала меня просто чтобы увидеть, она всё равно не увидит меня слабой и не посмеет жалеть меня. Я сама справлюсь, это ведь не её проблемы. Я делаю два смелых шага вперёд, но на самом деле, если приглядеться, мои ноги подкашиваются, когда я оказываюсь в одном шаге от того, чтобы пересечь границу между моим миром и её миром, в котором место для меня появилось лишь перед её смертью. Но раз это то, чего она и хочет в последние месяца своей жизни, то я ей это дам. Если это всё, что от меня требуется. И я делаю тот шажок, который даётся мне слишком сложно, однако мама ещё не заметила. Я ещё раз думаю над тем, чтобы убежать отсюда к чертям собачьим, из-за этого поворачиваюсь к Эштону, которого и след простыл. Наверное, так будет даже лучше, легче, что ли. — Я сомневалась, стоит ли мне вообще сюда приходить, — начала я холодным тоном, привлекая внимание матери. — Не знала, чего ожидать от этой встречи. Нужен ли мне этот груз на плечи в виде тебя, когда ты скинула свой в виде меня? Я не хотела приходить, потому что была уверена, что ты делаешь это из нужды отца. Но я здесь, и я надеюсь, ты сделала это не для отца, а для себя. Я встала перед ней как солдат, выпрямив спину и сомкнув руки за спиной. Она смотрела на меня с полузакрытыми веками и всё с той же маской у лица, но даже через запотевшие участки я видела, как она еле-еле улыбалась, пока я говорила со всем холодом, который только во мне был. — Ханна… — протянула она почти шёпотом, потому что говорить в полный голос забирает много сил. — Ты пришла. — Да, я пришла. Я начала расхаживать по палате, осматривая каждый её сантиметр, представляя, как мать ходит с капельницей по ней, аккуратно ложиться на кровать, проходит осмотр врачей и вообще здесь живёт. Она смотрела на каждый мой шаг и так же пристально изучала каждый сантиметр моего тела, как будто для неё это в новинку. Даже не «как будто», а так и есть. — Ты изменилась, — сказала она, пока я смотрела на фотографии на столе около окна. — Люк хорошо на тебя влияет. Я слегка вздрогнула при его упоминании, а потом поняла, что ничего удивительного в этом нет, что она знает обо мне и Хеммингсе. В конце концов, они с отцом — супруги, вряд ли они бы стали молчать, если б хоть один из них знал о моей связи с ним. Это было бы нетактично что со стороны отца, что со стороны матери, несмотря на всю бессмыслицу этой погони за Люком. — Тебе идут короткие волосы. Я всегда хотела, чтобы у тебя была такая стрижка, но твой отец был против, ведь длинные волосы для него были уделом культурной и воспитанной семьи, а короткие… — Зачем ты мне всё это говоришь? — я, конечно, знала, что она не захочет затрагивать щекотливую тему по поводу последних семи лет, но я не думала, что она будет просто так обходить это стороной, закрываясь темой про стрижки. Я не стала затевать ссору, поэтому, сделав глубокий вдох, заперла все негативные мысли за стальной дверью в моей голове. — Мне не нравились длинные волосы, каждый раз, когда я видела их в зеркале, я их люто ненавидела. Поэтому, в восемнадцать я первый раз их отстригла, и после этого жила и могла смотреть на себя в отражении и не ненавидеть их. И теперь, каждый раз, когда они отрастают чуть больше чем на пару сантиметров, я их отстригаю, потому что такая длина мне по душе, — мать прекрасно понимала, что речь идёт явно не о волосах, поэтому погрустнела в глазах, но на лице всё оставалась та легкая улыбка, которая меня даже немного начинала раздражать. — Я их отстригла, надеясь, что, проснувшись одним утром, не увижу зеркале прежнюю длину. — Я рада, что тебе удаётся побыть счастливой, когда они остаются той длины, которой ты хочешь. — Нет, — мне казалось, что она не понимала абсолютно ничего, — я не счастлива, потому что даже когда всё остаётся на своих местах я каждый день думаю о том, что я не могу остановить их рост, это ведь мне не под силу, противостоять чему-то, что выше меня. Улыбка исчезла с её лица, не оставив после себя ни следа. Глаза приоткрылись чуть больше, выражая недовольство моим тоном разговора. Отвечать она не стала, потому что это бы спровоцировало ещё больший всплеск моей агрессии. Честно, меня начинает бесить её прикидывание беззащитной овечкой, которая старается устроить мир во всём мире и обходить стороной все неприятные для неё темы. Я пришла сюда не для того, чтобы она подчеркивала все изменения во мне, как будто я о них не знаю. Я пришла, чтобы понять, зачем и почему, а потом уйти. Что будет с ней дальше меня не особо интересует. Моя мама, которая заботилась обо мне, уже давно для меня мертва. Я снова посмотрела в коридор, но Эштона так и не видела. Там ходила куча врачей и посетителей, но именно его там не было. Меня ничего не останавливает, чтобы уйти, но я не ухожу. Почему я не могу уйти? Она не хочет говорить о случившемся, что я могу с этим сделать? Я сделала всё, что она просила, даже больше. Не знаю, чего она ожидала от этой встречи, но я ожидала большего. Думала, она посмотрит в глаза своей ошибке и не побоится её признать. Я ошиблась. Взяв телефон, который я ранее положила на тот самый столик, где стояли фотографии (на которых, к удивлению, изображены я и Майкл ещё когда мы были совсем маленькими), я поспешила поскорее удалиться, но меня остановила мама (всё ещё не знаю, можно ли её так называть). Нет, она ничего не говорила, я просто чувствовала на спине её взгляд, которым она посмотрела на меня, когда я только вошла. Когда она не видела моего лица и слышала лишь те слова, в которых не узнавала собственную дочь. И сейчас, когда она снова не видит моего лица, она меня не узнает. Я просто человек, который когда-то был в её жизни, и ничего больше. — Милая, — её голос впервые за прошедшее время показался мне мягким и красивым, каким он был для меня когда-то, — повернись, пожалуйста. Посмотри на меня. Я очень не хотела этого делать, но мной двигало будто что-то другое, не я сама. Я повернулась к ней, и не увидела ни улыбку, ни заботливого взгляда. Я увидела полную усталость, которой контраст добавляла кислородная маска. Она сглотнула ком в горле и перевела взгляд на пол, а потом снова на меня. — Милая, я умираю. Мне не хочется ссориться с тобой, когда мне остались считанные недели. Что мне хочется, так это познакомиться с тобой, рассмотреть тебя, узнать ту девочку, которую я когда-то растила, хотя это почти невозможно, ты изменилась до неузнаваемости. Я хочу говорить о хорошем, хоть тебе это и покажется эгоистично и трусливо, но я не хочу провести свои последние дни, думая обо всех ошибках, которые я совершила. Я жалела все эти года, я безумно жалела, но сейчас я хочу лишь посмотреть на тебя и гордиться тем, что ты смогла воспитать в себе достойного человека. Позволь мне это сделать, пока ещё не поздно. — В другой раз, — сказав это, я практически плюнула ей в лицо в то время, когда она пыталась достучаться до меня. Со стороны я выглядела бесчувственно и жестоко, а на самом деле еле сдерживала слёзы, чтобы не показать слабину перед ней. Я как можно быстрее ушла от той палаты, где мне выпал шанс ещё раз убедиться в том, что я сделала огромную ошибку, шагнув за порог этой больницы. Внизу меня ждал Эштон с картонным стаканчиком кофе, но я не стала его брать, просто пройдя мимо него. Он бы начал спрашивать, как прошло, и что бы я ему ответила? Он светлый человек, он не знает, как бывает тяжело в таких ситуациях, и уж точно не поймёт, не смотря на все его старания. Парень торопливо поднялся с диванчика, на котором сидел и ждал меня, и начал закидывать вопросами, о которых я и говорила. Иногда я ненавижу его за такую заинтересованность, и сейчас мне кажется, что лучше бы я позвонила Люку и попросила бы его сходить со мной, у него не было бы лишних вопросов, в отличие от Ирвина. — Постой, подожди минутку, мне надо… — Да что с тобой? — громко заявила я, когда мы уже стояли на улице. — Почему ты не можешь просто помолчать, не спрашивать ничего? Всё прошло просто херово, хуже некуда. Я жалею, что пришла сюда и потащила тебя с собой. Ты доволен? — он пытался что-то сказать мне вдогонку, но слушать я его не стала. Я знаю, что это была бы пустая болтовня, а сейчас мне хочется помолчать и ничего не говорить ещё как минимум два дня. Достаточно эмоций с сегодняшнего дня, я умываю руки. — Ханна? — Да что тебе от меня… — я повернулась и увидела в пяти метрах от себя не Эштона, который пытался меня догнать, как я думала, а Люка, Калума и даже Эвелин, от вида которых меня пробрала дрожь. Люк стоял впереди, скрестив руки на груди и сурово глядя на меня, пока Калум и Эв стояли позади и не совсем понимали, что происходит. — У меня был длинный день. Просто поехали домой. Никто не стал задавать кучу вопросов, а я не стала искать сотню ответов. Калум просто стал ловить такси, а я пыталась взять себя в руки, чтобы не сорваться ещё раз. Сегодня был по правде довольно тяжёлый и непонятный день, мне даже всё ещё кажется, что это сон. Это ведь безумие какое-то: сначала сообщения от Анонима, потом Дестини, а затем ещё и моя мать. Как будто половина нерешённых вопросов решили свалиться на меня в один день. Пока ребята что-то обсуждали вдали от меня (интересно, о чём же они говорили?) я решила проверить сообщения, что скоро для меня станет привычкой или нервным тиком. Я ни минуты не сомневалась, что анонимный кретин не проглядел факт моего нахождения у больницы, но увидев само сообщение, по коже новой волной пробежались легкие мурашки, ставшие привычной вещью. «Очень плохо нарочно обижать и без того измученных матерей»