The Phoenix

POV Калум Худ. — Калум, завтрак, — Клиффорд с причитающимся холодом в голосе громко постучала в дверь, отчего я резко вскочил с кровати. — Если тебя не будет через пять минут, я выкину твою порцию в помойку. Да, мисс Вселенское Разочарование сегодня снова не в духе. Раньше с ней можно было поговорить как с человеком, а сейчас она то и дело огрызается. Постоянно ходит нервозная, после восьми вечера её вообще не видно, ведь она запирается в комнате и не выходит до самого утра. Чаще всего в период её присутствия в комнате просто полная тишина (а это довольно-таки странно, учитывая, какая в этом доме плохая звукоизоляция), но иногда как будто падает целый грузовик, отчего Клиффорд начинает злиться и разносить всё в пух и прах. Поэтому я стараюсь её не трогать, ведь хочу остаться со всеми зубами, ровным носом и без синяков под глазами, за которые она даже извиняться не будет в противном случае. Буквально через минуту после первого стука последовал второй. — Да иду я, можешь не утруждаться выбрасывать свою стряпню в ведро, — я быстро натянул первые попавшиеся под руку спортивные штаны, после чего открыл дверь и ожидал увидеть Клиффорд, приготовившуюся стучать третий раз, но разочаровался. — Опять ты? — Ты забрал мою зарядку. Снова, — Одуванчик хмуро проскочила ко мне в спальню и начала хозяйничать, перекидывая всю одежду с небольшого кожаного дивана на кровать. — Если берёшь, то, будь добр, возвращай. — Если хочешь взять свою вещь обратно, то, будь добра, проси разрешения войти, для начала, — я пропустил её, чтобы она вышла вперёд, а за ней уже вышел я. Пока я принимал душ, Ханна, наверное, уже приготовила новенький мешок для мусора, куда вскоре полетит весь мой завтрак. Ну, много я не потеряю, ведь то, что она готовит, едой можно назвать с большой натяжкой. Не в том смысле, что готовит она отвратительно (ну, в некоторой степени да; она всегда забывает солить), а в том плане, что она готовит постоянно одно и то же, что на завтрак не едят вообще. Перечислять все ингредиенты её кулинарных шедевров я не буду, но знать нужно одно — сочетать она любить несочетаемое. Не из-за каких-то гениальных взглядов на мир, а просто потому, что ей наплевать. Зайдя в столовую, я обнаружил, что Эвелин и Эштон уже сидели на своих местах. Чёртовы добряки, вечно соблюдают пунктуальность, вежливость и этикет. Кроме их тарелок на столе стояло ещё две. Рискую предположить, что одна из них — моя, ведь сама Клиффорд ещё стояла на кухне и пыталась что-то сварганить. Ну, собственно, мне плевать, поэтому я просто сел рядом с Ирвином, который уже во всю шутил какие-то странные шутки с Одуванчиком. Как я ни посмотрю, они постоянно найдут о чём поговорить. Да Эштон чёртов покоритель женских сердец. И сердца Люка. Если бы я не знал этих двоих как сейчас, то подумал бы, что они мутят друг с другом, но, к счастью и сожалению, каждый из них чистейший натурал. Да, думаю, всё-таки жаль, ведь тогда в этом доме было бы намного больше дружелюбия и гармонии в воздухе. Из двери показалась растрёпанная голова Люка, который лениво плёлся к центру стола, где стояла другая тарелка. Эштон спросил у него, как тот спал, а Хеммингс в ответ очень громко прогремел столовыми принадлежностями. Я всё-таки ошибся насчёт гармонии, Люк бы убил Ирвина на второй день. А из кухни выплыла злая Ханна, которая при виде Люка поменялась в лице, как и тот при виде неё. Она тут же расслабилась, как будто у неё появилась какая-то надежда, как говорится, в глазах. Но единственное, что Люк сделал в свою очередь, так это с грохотом встал из-за стола, взял с собой тарелку и тут же исчез из комнаты. Ханна провожала его взглядом, но в следующую же секунду небрежно кинула на стол свою тарелку, с которой удивительным образом не слетел весь завтрак, и ушла в противоположную Хеммингсу сторону, где была лестница наверх. Между остальными повисло неловкое молчание. Эштон и Эвелин, которые так мило беседовали всё это время, как будто языка лишились и продолжили втыкать вилку в пережаренный Ханной бекон, иногда поглядывая на чудом не разбившуюся тарелку рядом с ними. Теперь всё стало даже понятнее, чем было до этого. — Что ж… — с осторожностью протягивал Эштон. — Кто-нибудь отнесёт ей, или… — Чёрт с ним, — я кинул в сторону смятую салфетку и взял в руки эту идиотскую тарелку, представляя, какой разгром меня сейчас ждёт. Но так, наверное, будет лучше. А может и нет. Но если пойдёт относить Эштон, который чересчур любит подбадривать людей, то ему тогда живым оттуда точно не выбраться. А Эвелин слишком труслива, чтобы сунуться к разъярённой подруге (или кто она там ей). Даже если она и разобьёт мне лицо, будет великолепный повод не контактировать со всеми чудиками в этом доме. Дойдя до её спальни, я не стучась зашёл внутрь. Ну, если бы она так хотела побыть одна, то заперлась бы, так что прокол не мой, в любом случае. Она сидела в кожаном кресле в углу комнаты, сложив ногу на ногу и держа руку у своего рта, как будто над чем-то упорно думала. Не успел я пересечь порог комнаты, как она тут же подняла на меня свои бешеные глаза, но они как будто тут же остыли. Но она всё равно злится. — Чего хочешь? — она сразу не заметила еду у меня в руках. Но, заметив, тут же закрыла лицо руками. — Зачем? — Потому что, зная тебя, ты тут с голоду лучше сдохнешь, но сама вниз не пойдешь, — я поставил тарелку с завтраком на её стол, но приближаться к еде она не собиралась. — Ты есть вообще собираешься? — она ничего не отвечала. — Ладно. Если что-то надо будет… — Стой, — она резко вскочила с кресла. — Не уходи. — Что? — Закрой дверь, — ей в голову как будто пришла какая-то навязчивая идея, отчего она кругами ходила по комнате. Мне, конечно, стрёмно от такого её вида, но бесить ещё больше я не хочу. Я всё же закрыл дверь. — Иди сюда. Она показала на кровать, продолжая ходить по комнате и странно водить взглядом по полу, как будто что-то искала. У неё там всё в порядке с головой? Может, у неё в рукаве нож, и она хочет меня просто зарезать? Честно, и такая мысль в голову пробралась, но я продолжал себя уверять, что она просто психует. Лучше я буду делать то, что она просит, и не буду нарываться на драку или очередную ссору. Мне её уже жалко становится. — Сядь, — я сделал то, что она попросила, но ответа так никакого и не получил. Ханна села рядом, нервно потрясывала ногой и постоянно запрокидывала голову назад, делая глубокие вдохи. — Может, позвать… — Нет, — она начала отрицательно качать головой. — Никакой Эвелин. И Эштона. Они будут спрашивать, что стряслось, а мне этого не надо. Просто… посиди. Ничего не говори, — я нахмурился, услышав странные доводы Клиффорд, но ничего в противовес делать не стал. — Ну, ладно, — я чувствовал себя более чем странно, ведь просто молча сидел с бешеной девкой, которая доверия мне не внушала абсолютно никакого. — А сколько… — Тихо. — Ладно. Я так понял, она хочет, чтобы я просто помолчал вместе с ней. Что ж, так уж и быть. Может, это действительно помогает, но я пока что мало понимаю как. Каждый её вздох звучал так, как будто она сейчас выговорится мне, но она даже ни звука не издавала лишнего. Мне это как минимум было непонятно, а как максимум — устрашало. Я правда без понятия, почему она просто не позовёт Эштона и не попросит побыть его носовым платком, ведь у него это получается лучше, чем у меня. К тому же, у нас не тот уровень отношений, чтобы реветь друг дружке из-за дел сердечных, это как минимум странно. Но тем не менее я не уходил, сидел и ждал, пока она скажет «всё». — Всё, — когда я посмотрел на неё, она мгновенно стёрла с глаз слёзы, чтобы я не заметил. — Этого было более чем достаточно. — Может, всё-таки позвать кого-то? — Нет. Они делают только хуже. Это странно, да, ведь они — мои друзья, а ты… Ты просто… — Просто Калум. — Да, — Ханна тихо всхлипнула, повесив голову. — Мне не нужно перед тобой оправдываться в своих действиях, и прощения просить, надеюсь, тоже. И я не должна тебе этого говорить, потому что это всё лишнее, но продолжаю тебя грузить лишней информацией, — теперь из её уст вырвался смешок. — Я веду себя как подросток. Отвратительно. Не знаю, что на это надо говорить. Я не умею утешать людей, поддерживать их и всякое такое дерьмо. Могу, конечно, похлопать по плечу и сказать, что всё будет в порядке, но, во-первых, если я так сделаю с Ханной, то она похлопает меня по лицу, а во-вторых, это не будет даже на долю правдой. Откуда ж я знаю, будет что-то хорошо или нет, поэтому на меня в таких ситуациях никто не рассчитывает. С этим мне легче жить, чем если бы кто-то искал во мне поддержку и ждал от меня тёплых слов. — Тогда я… пойду? — я не знал, что ещё можно ей сказать. Я мог включить советчика и начать убеждать её в какой-то херне, в которую сам мало верил, но зачем это и ей, и мне? Я не хочу потом носить на своей совести то, что ей стало только хуже. Как только я задал вопрос, она быстро закачала головой и начала бормотать что-то вроде: «Да, да, конечно». Конечно, оставлять её в таком состоянии не очень, потому что тут как бы окно рядом, да и люстра на вид крепкая, даже меня выдержит. Но и оставаться здесь было ни к чему, ведь я, очевидно, только мешал. Поэтому, встав с кровати, я обернулся, чтобы убедиться, что с ней всё нормально. Ну, употребить слово «нормально» было не к месту, но мне достаточно было знать, что она ещё не лезет на подоконник. Ханна продолжала сидеть опустив голову, рассматривала руки, но на меня голову не поднимала. Так даже лучше. В общем, сюда соваться мне вообще не стоило. Вернее, для неё это было чем-то вроде глотка воздуха, а я понял, что она не просто психует. Мне легче было думать, что она всего лишь бесится, ведь рано или поздно это бы закончилось. А так, она зачем-то открыла передо мной в свой мир страданий, типа: «Добро пожаловать, Калум. Тебе здесь не понравится». Пока я спустился, мне навстречу шла Эвелин, которая, в отличие от меня, остановилась, хотя что-то спросить. — У неё всё хорошо? — и что мне ответить? «Нет, я зашёл, она злилась, а потом она заплакала, но ты к ней не ходи» — так, что ли? Ведь если я скажу правду, она обязательно сунется туда, и вот была Эвелин — и нет Эвелин. — Просто не лезь к ней, — обсуждать с ней то, что только что было, было бы омерзительно, поэтому я предпочёл как бы послать её куда подальше. — Я серьёзно. Но Одуванчик, видимо, предпочёл пропустить мои слова мимо своих лепесточков, ведь дальше я слышал только то, как она торопливо поднималась назад. Кроме как к Ханне она не могла пойти, ведь её спальня вообще в другой части дома. Я попытался остановить её, позвав, но это было так же глупо, как если бы я просто стоял и смотрел, как она идёт навстречу к урагану. Поэтому я тут же схватил её за руку, чуть потянув назад. — Я же сказал, не суйся туда, — Эвелин не хотела слушать меня в упор, поэтому пыталась вырваться. — У тебя со слухом проблемы, что ли? — Я ей нужна. — Как раз таки ты ей сейчас и не нужна, — может, это и было грубо, но зато правдиво. Клиффорд наверняка сама этого не скрывает, просто и вслух не произносит. С этим я лишь помог ей. Но девушка тут же напряглась, ведь сначала не поверила мне, а потом как будто обиделась. Правда, непонятно -- на меня или на свою подружку. — Ты слишком много из себя возомнил, — она вырвала руку из моей хватки и побежала вниз по лестнице, наверное, в свою спальню. Да и слава Богу, по правде говоря. Пусть обижается сколько влезет, мне-то что? Если её ранит малейшая грубость в её сторону, то я с этим ничего не могу поделать. Остальные же как-то живут в моём окружении, хоть зачастую и жалуются. Пока все разошлись по своим комнатам, как малые дети, я искал, чем себя можно развлечь. Делать тут было абсолютно нечего, ведь, по словам Люка, это дом его бабки, которой ничего, кроме телевизора и кухни, было не нужно. Поэтому в нескольких комнатах в этом доме стоят какие-то древние телевизоры, которые с трудом показывают хотя бы один канал. Я мог, конечно, прокатиться с ветерком по утреннему Фримонту, но есть большая проблема по имени Люк, ведь самая нормальная тачка именно у него. Если я приду к нему с просьбой её одолжить, он очень вежливо захлопнет дверь прямо перед моим лицом, и ветерок тогда у меня будет только от сквозняка. В общем, получается небольшая незадача, которая мешает мне спокойно отдохнуть. Поэтому я просто-напросто вернулся в свою комнату, а дверь закрывать не стал, ведь Ханну может опять приспичить посидеть со мной и помолчать. Да, знаю, шутки неуместны, но как мне по-другому выживать-то здесь? Единственный, кто хоть немного пытается разрядить обстановку, это Эштон, но если я проведу в его кругу хоть пару минут, мой мозг начнёт сдавать позиции. Он неплохой парень, но даже когда мы ещё учились в старших классах, я не пытался с ним особо контактировать, хоть мы и были в одной с ним компании. Но остальные даже не пытаются вести себя дружелюбно, включая меня. Я тоже говнюк, потому что обращаюсь с остальными так же, как они со мной. Не думал, что в таком загородном доме, который стоит на берегу моря, будет так тухло и скучно. Я могу пойти поплавать, но какой в этом толк, если я и там буду один? В отличие от некоторых персон в этом доме, я не слишком люблю одиночество, думать о чём-то наедине с собой. Если уж на то пошло, то пусть со мной в комнате сидит какой-нибудь Эштон или Люк, играющий в приставку, пока я буду на пьяную голову с пятью пустыми бутылками пива валяться на полу и думать, ради чего это всё. Это девушки любят сидеть одни у окна, прижав к себе колени, и смотреть на улицу, раздумывая над всеми человеческими проблемами. Я такой херью не страдаю, к счастью. — Калум, я вот одного не понимаю, — пока я лежал и мирненько переключался с одного приложения на другое, ко мне в комнату ворвалась Одуванчик. Надо было всё-таки запереться. — Нет уж, я не буду с тобой спорить, — я тут же оборвал все её предпосылки на очередной скандал. — Что сказал — то сказал, почему ты этим морочишь себе голову? Тебе самой-то не трудно жить, обдумывая каждое слово, которое тебе не понравилось? Мне вот уже надоело, хотя я тебя знаю лично всего-то ничего. Хватит. К моему удивлению, она ничего отвечать не стала. Ух, как вовремя заткнул-то. Ещё бы чуть-чуть, и она начала бы обвинять меня в том, что я постоянно лезу не в свои дела, а я как будто это слышу впервые. Я могу предугадать каждое её слово, ведь каждый раз она говорит одно и то же, а я уже устал это слушать. Могла бы какую-то другую предъяву мне кинуть, тогда было бы интереснее. — Ты всё равно неправильно поступил, когда взял на себя такую ответственность, как говорить за Ханну о наших отношениях с ней. Тебя это не касается, ты не должен был этого делать, — меня как будто мать отчитывала, честное слово. «Ты неправильно поступил» — да, чёрт возьми, и что с того? Мне плевать, теперь это чисто между вами. — Я не открыл тебе ничего нового. Ты и сама это всё знаешь, Эвелин, а на меня взваливаешь обиду за то, что кто-то тоже это видит. Как ребёнок, — я продолжал невозмутимо сидеть в телефоне, но на сей раз в сидячем положении. — Всё ведь проще некуда, разве нет? Она и спорить дальше не стала, и уходить из моей комнаты тоже не собиралась. Вот чего ждёт, скажите? — Ты что-то хочешь добавить или пойдёшь отсюда? — я поднял на неё свой взгляд и увидел, что она как-то странно на меня смотрит. Что она на сей раз задумала? Её скрещенные на груди руки давали мне понять, что она всё ещё злится, но уже не так, что хочет как следует отдубасить меня. Но меня всё равно смущал этот взгляд, который больше походил на маньяка, чем на девушку, которую я по своей воле назвал Одуванчиком. — Слушай, не знаю, чего ты от меня хочешь, но ты либо говори, либо можешь дальше сидеть и читать романы в своей спальне. — Встань, — мной все сегодня командовать будут, что ли? — Ещё чего? — я нахмурился и продолжил заниматься тем, чем занимался и минуту назад, и пятнадцать минут назад. Она сорвалась со своего места и встала прямо напротив меня. — Да чего ты хочешь? — Тебе трудно встать? — Откуда я знаю, что ты хочешь сделать? Может, по яйцам ударить, и я ради этого буду выполнять твои приказы? — Просто встань, — честно говоря, внутри не было никакого предвкушения. Мне просто было стрёмно, что она и правда сейчас что-то мне сделает, отчего пострадает какая-нибудь моя часть тела. Но когда я встал, она на удивление стояла так же спокойно, как и прежде. От этого мне стало ещё страшнее. А в следующий момент она положила руки на мой затылок, после чего, наклонив мою голову, накрыла мои губы своими. Честно сказать, для меня это было чем-то странным. Хоть бабочек у меня и не было, как описывают это другие, но такое щекотливое чувство в груди всё же появилось. Но у меня в голове тут же что-то щёлкнуло. Я отпрянул от неё, пока она стояла в недоумении, точно так же, как и я. — Зачем? — я правда не понимал, зачем она это сделала. Этим вопросом я хотел лишь узнать, что сподвигло Эвелин на это (очевидно же, но всё-таки), но она лишь неловко закашляла, после чего прервала зрительный контакт. — Это… просто я… Знаешь, неважно, забудь, — прошла секунда, а она уже вышла за дверь, а я так и не получил ни ответа, ни объяснения. — Да, блять, Эвелин, стой, — я пытался её догнать, но она свернула куда-то за угол, а куда — я не знал. Поэтому пришлось бегать по всему дому, словно идиоту, и звать её, потому что её не было даже в спальне. Она что, побег устроить решила из-за собственных навязчивых мыслей? Я не понимаю. Я ведь просто задал вопрос. Когда я вышел на улицу, увидел, что она спустилась со склона и стояла у воды, держась за волосы. Может, было бы лучше, если б я её не трогал и оставил в покое, но даже из-за самого простого эгоизма я пошёл за ней. — В чём дело? — громко спросил я, пока спускался вниз. — Я же сказала, забудь! — Да в смысле, блять, «забудь»?! Ты меня поцеловала только что, почему я не могу у тебя ответ услышать, зачем ты это сделала? — она уходила от меня вдоль берега, как будто это поможет. Даже если она будет бежать, я всё равно догоню, ведь мой рост и её — несравнимы. — Ты мне ответишь или нет? — Что я тебе должна ответить? — Эвелин остановилась, а вместе с ней остановился и я. — Откуда я тебе найду ответ, зачем я тебя поцеловала? Девушки у тебя спрашивали, зачем ты их целуешь, когда ты просто понимал, что так надо? А меня почему спрашиваешь? — с одной стороны, она была права. — Представь, что этого не было. Этого разговора не было. Думаю, хотя бы тебе легче станет. А после этого я её догонять не стал. Она права, мне станет легче, если я это просто забуду. Но проблема в том, что теперь мысль о последних десяти минутах будет у меня в голове ещё ближайшие дня два, если не меньше. Так что, да, было бы легче, если бы я просто забыл. В руке завибрировал телефон. Сначала я не обращал на это никакого внимания, ведь смотрел, как Эвелин отдаляется от меня, идя куда-то вперёд. Да, чёрт, куда она денется? Мне незачем тут стоять и караулить её. Я повернул мобильник экраном к себе, чтобы посмотреть, из-за чего мне пришлось отвлечься. Увидев на экране сообщение от какого-то номера, я был готов выкинуть телефон куда-то в воду, но вместо этого просто побежал по направлению к дому, на ходу придумывая, как объясню Эштону, зачем беру его машину. POV Ханна Клиффорд. Несмотря на любезность Калума, я есть собственную дрянь на блюдечке не стала. Я видела этот небольшой отколовшийся угол и не могла выкинуть из головы взгляд Люка за завтраком. Наверное, таким взглядом люди смотрят на тех, кто убил их близких. А Люк так смотрел на меня, хотя я, по сути, не сделала ничего настолько ужасного. Да, это был, очевидно, глупый поступок, но если бы ни один из нас так не поступил, всё стало бы ещё хуже. Я взяла на себя плохую роль, чтобы мне не пришлось ненавидеть Хеммингса ещё больше. Зачем? А чёрт его знает. Либо это крайняя глупость, либо мудрый поступок. Я не могу об этом судить, ведь теперь Люк смотрит на меня так, как смотрел за завтраком. Хоть за окном и была чудесная солнечная погода, от неё становилось только хуже. Ощущение, что солнце нарочно слепило меня, чтобы я почаще закрывала глаза и представляла себе одни и те же кадры. Поэтому я постоянно отворачивалась от него, хотя желание выглянуть в окно было практически непреодолимым. Но в один момент его было просто невозможно игнорировать. Под окном кто-то возился в машине: открывал багажник, закрывал, хлопал дверцами и пытался завести. Это обычное человеческое любопытство, которое привело меня к странной картине, где у машины возился Калум, пытаясь завести старую рухлядь, которую арендовал Эштон у какого-то пенсионера из города. И чего же он там пытается завести? Рановато ездить за продуктами, ведь Эштон ездил за ними три дня назад. Да и сумку с вещами он зачем-то закинул на заднее сиденье. Это то, о чём я думаю? — Куда ты собрался? — я с трудом открыла окна, которые, кажется, никто не открывал лет десять так точно. — Неважно, — вот только не сейчас, окей? Это «неважно» мне погоды не сделает, а ответ, куда же он всё-таки собирается — очень даже. Он видел, что я он перестаю на него глазеть, и в итоге, тяжело вздохнув, ответил. — У меня есть кое-какие дела, ясно? — И надолго ты уедешь? — Посмотрим, как получится, — он продолжал делать тщетные попытки завести машину, и у него всё-таки получилось. Раз на десятый. Сначала я как-то скептично отнеслась к уезду Худа отсюда. Может быть, у него и правда есть какие-то дела, но мне больше верится в вариант того, что всё дело в Эвелин. Что-то у них ведь случилось, потому что Калум как угорелый носился минут так десять назад по дому в её поисках. Но мне тут же стало наплевать на все эти его причины, когда мне в голову пришла одна идея. Раз Калум уезжает, то ему, наверное, будет одиноко одному. Вот и замечательно. Составлю ему компанию, чтобы парню грустно не было одному в дороге. Судя по его недовольному виду, ему нужен отдых, точно так же, как и мне, поэтому нам обоим по пути. Я схватила с пола сумку и начала пихать туда все вещи подряд, которые только были под рукой. Начиная от пижам и заканчивая джинсами, я собрала небольшую, можно сказать, походную сумку и поспешила спуститься вниз, чтобы успеть к Калуму на причал. Когда я практически выбежала из дома с сумкой на плече и различными проводами, намотанными на руки, Калум, мягко говоря, был в недоумении. — Ты не против попутчиков? — он явно пытался понять, что мною двигало в этот момент, чтобы ответить на этот вопрос так, как нужно, чтобы не облажаться с выбором. Ну же, Калум, тебе нужен попутчик! А мне нужен перерыв. — Закидывай на заднее сиденье, — я так, наверное, не радовалась очень давно. Калум, можно сказать, мой спаситель, хотя вовсе мог этого не делать и наплевать на меня и на мои интрижки в жизни. Но у него из столько же, сколько и у меня, поэтому он ещё может хоть на йоту понять, как я, всё-таки, уже запуталась. Я кинула сумку через открытое окно, после чего поспешила сесть на переднее сиденье рядом с Калумом. Но меня отвлёк шум сзади, на который я тотчас обернулась. На пороге стояли Люк и Эштон, вопросительно смотревшие на нас. Люку я и подавно ничего говорить не хотела, а Ирвину, скорее всего, просто интересно, куда мы намылились. В любом случае, ни одному из них я ничего говорить не торопилась. — Куда вы собрались? — конечно, больше всего интересовался Люк. — На уикенд, — с сарказмом ответил Худ, после чего сел в машину, а за ним села и я. — Стой, какого хрена?! — Хеммингс хотел подойти к машине, но Калум тут же газанул, оторвавшись от него. Я могла видеть через зеркало заднего вида, как был зол парень, что даже пнул какой-то рядом лежащий камень. — Да, чёрт!

***

Калум привёз нас в какой-то мотель, который был совсем близко к городу. На стоянке было достаточно много машин, что меня немало удивило, ведь средь бела дня на улице не было ни одного человека. Может быть, все ушли на пляж, который был неподалёку отсюда, но это выглядело довольно странно: все решили пойти к морю, которое было в нескольких милях отсюда, пешком, вместо того, чтобы спокойно доехать на автомобиле. Впрочем, долго над этим поразмыслить я не могла. Калум начал гнать меня, чтобы я шла с ним регистрироваться. Вернее, регистрироваться сначала пошёл бы он, а я бы несла его сумки, которые словно были набиты кирпичами. Да, хорошее распределение ролей среди тощей девки и парня с неплохими мускулами. — Мы с тобой в соседних номерах, — Калум соизволил взять свои тяжеленные сумки и отдал мне один ключ, который я тут же схватила, совсем забыв спросить, на каком мы хоть этаже. К счастью, я не стала разглядывать потёртые таблички на первом этаже и сразу поднялась на второй, где и были наши комнаты. — Ты бы хоть мне компанию составила, что ли. — Я составила тебе компанию в поездке сюда, — после этого я закрыла за собой дверь, с облегчением вздохнув полной грудью. — Наконец-то. Вещи я так же, как и всегда, распаковывать не стала, ведь в этом не было необходимости. Насколько я поняла из неинформативного разговора с парнем, мы сюда приехали где-то на неделю, пока ему надо с чем-то разобраться и просто отдохнуть. Правда, от чего отдохнуть — непонятно, но расспрашивать я тоже не стала, ведь мне не так уж и интересно. Меня куда больше радует мысль, что я теперь могу свободно бродить среди других людей, кроме той великолепной четвёрки, в чьем окружении я проторчала около месяца. Правда, я не совсем избавилась от постоянной компании, ведь у меня за стеной живёт Калум, которого среди ночи может припереть поговорить, хоть это и будет чудом. Может, на сей раз что-то случится у него, и ему нужно будет, чтобы я посидела с ним на одной кровати. Тогда мы будем квитами. В комнате было одно лишь окно, которое выходило на какое-то кафе через дорогу. Такого красивого вида как в доме Хеммингса, конечно, нет, но я уж лучше посмотрю на потёртую древесину уютного, с первого взгляда, заведения, чем буду пялиться в окно на море, которое оставило мне не самые лучшие воспоминания. — Эй, Ханна, — в дверь постучал Калум. — Можешь не открывать, я просто говорю, что уезжаю. Так что, не ищи проблем на свою задницу в ближайшие часы, окей? — Не волнуйся. Я скорее помру здесь со скуки, чем найду ещё одно увлекательное занятие, — наверное, к тому времени, когда я ответила, парень уже ушёл. Ну и чёрт с ним. Говоря об увлекательных занятиях. Из всего, на что я могла потратить своё время, здесь был лишь телевизор, собравший на себе пыли, наверное, за последние года два уж точно. Я не уверена, работает ли он вообще, но пока что я ближайшие часы вижу только в его сопровождении. Надеюсь, этот малый (не по размерам, конечно же) не подведёт меня и у него окажется исправное спутниковое ТВ, ведь иначе я приехала сюда зазря. Часы пролетали буквально как минуты, когда ты не делаешь абсолютно ничего. Я уже сбилась со счёта, по какому кругу я переключала каналы, но я всё ещё ждала увидеть что-то хотя бы чуточку интересное, на что могла бы потратить весь вечер, если не неделю. Хотя, если судить по заходившему солнцу, то весь вечер я уже потратила. Благодаря чересчур тонким стенам я слышала, как на улице то и дело приезжали всё больше и больше людей, хоть мест на парковке уже попросту не хватало. Впрочем, оно и понятно, ведь мотель этот совсем недалеко от пляжа, и вместо того, чтобы пойти туда и как все нормальные люди позагорать, я предпочла остаться наедине со старой рухлядью, которая еле пашет. Но надолго в одиночестве мне не было суждено остаться. Пока я наматывала очередной круг по пульту, в дверь раздался громкий и сильный стук, как будто кто-то горел желанием выбить дверь. Надеюсь, это не Калум, и сейчас у меня начнутся весёлые приключения, которые в обществе принято называть проблемами. Но, к сожалению, я даже не успела открыть дверь, как в проём уже втиснулся недовольный темноволосый парень с полнейшим бардаком на голове, держа в руках полиэтиленовый пакет. — Не хочу развивать твой зарождающийся алкоголизм, но… — парень с грохотом кинул пакет на кровать. — Теперь моя очередь играть в страдалицу. Мне не нужно было доставать из пакета все бутылки, чтобы понять, что там лежит одно лишь пиво. Внутри зародилось то чувство, когда ты знаешь, что тебе что-то нельзя, но всё равно берёшь это. Именно так я себя и чувствовала, когда брала в руку зелёную бутылку, садясь на полу рядом с Калумом, забрав его зажигалку, чтобы открыть крышку. Такими темпами я никогда не откажусь от чего-то, что мешает мне жить. Мы сели у пустующей стены, окруженные бутылками алкоголя, который, как мы думали, хоть на один вечер спасёт нас от всех тех бед, которые нас окружили. Я прекрасно понимала, он прекрасно понимал: этот вкус превратится в пелену на наших глазах, создающую свою действительность, а не скрывающую нашу реальность. Может, так и надо; может быть, так станет чуточку лучше, пусть только на чуточку. Каждый день я провожу в полнейшем разочаровании, будучи в полном осознании происходящего, поэтому даже одна капля чего-то запретного даст мне больше пользы, чем вреда. — Как ты всё это выдерживаешь? — я внимательно изучала каждую трещину краски на потолке, что даже сперва не заметила вопроса Калума. — Столько всего происходит одновременно. Столько давления вокруг. Ты не можешь из этого выбраться, потому что оно следует за тобой. Скажи, как ты это делаешь? — Всё просто, — я сделала глоток, пытаясь распробовать каждую составляющую этого пойла. — Я не выдерживаю. Если бы я выдерживала, то не сидела бы здесь с тобой и не думала о вечном, а разбиралась с проблемами лицом к лицу. Я бегаю от них, потому что я не могу вынести на своих плечах того давления, которое оказывают на меня обстоятельства. Это слабость, Калум, никак не стойкость. Единственное, чему можно удивляться, — это факт, что я не наложила на себя руки. — Об этом-то я и говорю. Вместо того чтобы поступить так, как было бы легче для тебя, ты идёшь вперёд. Не думаю, что в твоём случае побег от проблем можно считать слабостью, ведь ты всё равно возвращаешься обратно. — То, что я не утопилась где-нибудь в ближайшем озере, скорее есть глупость, чем проявление силы и стойкости, Калум. Ни один адекватный человек даже не подумал бы о том, чтобы идти дальше, напролом. Это почти и есть самоубийство, только, в моём случае, оно растягивается почти на год, тем самым мучая меня больше и больше. Я считаю глупым тот факт, что я не осмелилась каким бы то ни было образом свести счёты с жизнью. Такая депрессивная тема просто не имела шанс быть развитой дальше. Калум видел во мне какого-то героя, а я видела в себе всю никчёмность, которая копилась долгие годы и вырвалась наружу. Я стараюсь предотвращать проблемы, но вместо этого они же наваливаются на меня с новой силой. Один простой пример: я порвала с Люком в надежде, что это аукнется чем-то хорошим в ближайшем будущем, но вместо этого я уехала прочь из того дома, потому что отношения между нами стали просто невыносимыми уже даже на визуальном уровне. В его взгляде я читаю желание убить меня (может быть, я просто не знаю этот язык, кто знает), а мне просто обидно, что я не могу объяснить ему свой поступок таким, каким он был на самом деле. Вот и вся суть моих стараний сделать что-то лучше. Когда я приношу жертву, всё становится только хуже. Не знаю, сколько мы так просидели. Двадцать минут, два часа. Под рукой не было телефона, на стенах не было и намёка на часы, а телевизор так и работал без устали где-то там, на фоне. Бутылка за бутылкой, час за часом мы терялись в этой комнате среди собственных волнений. Калум мог так же посидеть и у себя в комнате, но это было бы бессмысленно: в таком случае никто бы не узнал, что у него есть какие-то проблемы. Это меня и заинтересовало в тот момент. — Куда ты ездил? — я полагала, ответа не последует, но попытаться стоило. — Мне сегодня написал отец, — я с недоумением смотрела на него, пока он рассматривал горлышко бутылки. — Я с ним года три не общался, что-то вроде того. Я уже не помню, что было в сообщении, я просто загорелся мыслью, что там это я выяснять точно не могу. И я оказался прав. Я позвонил ему, надеялся, что он не возьмёт трубку, но он взял. У меня проскочила мысль сбросить, потому что я не хотел этого разговора. Но он уже ответил, поэтому мне осталось лишь надеяться, что случилось что-то срочное. Чёрт, мы не разговаривали три года, а первое, что он у меня спросил, так это нет ли у меня поблизости банкомата. Не знаю, что у него за талант такой: одной фразой уметь опустошать человека. Я не знала истории Калума и не знала, почему у него с отцом такие отношения. Но мне не надо было этого знать, чтобы понимать, о чём он говорит. Конечно, чисто из любопытства мне хотелось знать, какова была предыстория, но, зная его, он вряд ли станет рассказывать, если сам того не захочет. Но я видела по нему, что он хочет сказать что-то ещё. Как бы эгоистично и мерзко с моей стороны это ни было, но я надеялась, что он расскажет свою историю. Но парень молчал, тяжело вздыхая полной грудью. Его взгляд метался с окна на кресло, с кресла — на окно, пальцы незаметно скользили по зелёному стеклу в попытках содрать дурацкую наклейку, а губы постоянно менялись в разных ухмылках. — Ты хочешь знать, что было до этого, разве нет? — он хмурился, явно не хотя этого. — Ты не обязан. Он продолжал усиленно соскребать наклейку со стекла, но от неё оторвался лишь уголочек. Поэтому, отбросив эту идею, он поставил бутылку рядом с собой. — Пять лет назад мы узнали, что у моей сестры рак. Не думаю, что тебе очень интересно слушать, каким это ударом было для нас и так далее. У нас был шанс её вылечить, потому что, как говорили врачи, времени еще предостаточно. Но чтобы его было полным-полно, естественно, нужно было немало денег вложить, которых у нас не было. Родители отправили её в больницу в другом городе, вешая мне на уши лапшу по типу: «Там дешевле». Конечно, я на это повёлся, как конченный идиот. Мать работала на двух работах, отец тоже, да и он в принципе этим всем заправлял, отправлял деньги и всё такое. Мне тоже пришлось впахивать, потому что денег по-прежнему не хватало хотя бы на одну процедуру химиотерапии. Одна мысль, что она может умереть лишь потому, что я недостаточно стараюсь, просто приводила меня в бешенство. Куда бы я ни пошёл, мне везде давали просто гроши, а когда я просил больше — увольняли. Мне пришлось идти на крайние меры, и, Бог видит, знай я, как всё было на самом деле, я бы даже не смел думать о том, на что шёл ради лечения сестры, — в голове у меня просто пролетали друг за другом разные варианты того, что мог делать Калум ради семьи, но я не могла поверить ни в один из них. — Что ты делал? — я не знала, хочу ли я знать ответ, но я всё равно спросила. — Скажем так: я был слепым Робином Гудом, — из его уст вырвалась усмешка, но мне было ни капли не смешно. — Я не задумываясь отдавал эти грязные деньги отцу. Когда он видел большую сумму, то заметно радовался, а вместе с ним и я, поэтому я продолжал делать то, что делал, хоть и понимал, что вечно так продолжаться не может. И не продолжалось, — он на мгновенье остановился, потирая покрасневшие от усталости глаза. — За вечер до выпускного, к которому я зачем-то готовился как к свадьбе, мне позвонили и спросили, собираемся ли мы забирать тело для похорон. Они подумали, что я — это мой отец, потому что я представился как мистер Худ, — его голос чуть задрожал, но он постарался и как можно лучше скрыл это. — Оказалось, никакого лечения у сестры не было. Её отправили, можно сказать, на верную смерть в больницу в другом городе. Мать даже не знала об этом, ведь постоянно работала и дома была только по ночам. Знаю, это было эгоистично и по-ублюдски даже, но первый вопрос, который возник в моей голове: «Куда делись деньги?» Очевидно же, с лечением она бы… Всё не закончилось бы так быстро, если бы химиотерапия и правда проводилась. Как оказалось, теми деньгами отец гасил давние долги и, так скажем, лечил раны от семейной трагедии кучей обезболивающих, — я видела, как он начинал злиться, но в ту же секунду впивался ногтями в ладонь, чтобы остановить ту нарастающую ярость. — Не помню, что дальше было. Помню только, что на выпускной я так и не пошёл. Мы за сестрой поехали. И теперь он снова лезет в мою жизнь и просит то, из-за чего однажды испачкал свои руки в крови. Просто не знаю, как я буду жить в Австралии дальше, если не убью его однажды. — Чёрт, — перед глазами всё уже было в тумане, а туловище слегка покачивалось из стороны в сторону. — Это дерьмово. — А то, — он вновь усмехнулся, сделав глоток из новой бутылки. История Калума показалась мне не столь грустной, сколько открывающей его, как человека. До этого я знала лишь старого друга собственного братишки, представление о нём у меня было довольно однобокое. И уж тем более я никак не думала соотносить себя и этого парня как двух похожих людей. Я ведь с самого начала не задавалась вопросом, почему Худ просто не сбежал куда подальше от нас или не выразил хотя бы долю сомнений насчёт построенных Люком теорий. Мне не было интересно, почему он разгребает всё это дерьмо вместе с нами. Оказалось, он сам когда-то погряз в таком же. Теперь, видимо, хочет помочь, раз тогда не смог. — Как мне из этого вылезти? — его сил не хватало на разговор в полный голос, поэтому он шептал, немного хрипя при этом. — Я бы мог сделать вид, что мне насрать на него и на его проблемы, но я ведь сижу сейчас и обсуждаю это с тобой. С тобой, блять, понимаешь? — Сделаю вид, что не приняла это за грубость, — я делала очередной глоток, который способствовал затуманиванию моего разума. — Только не делай вид, что ты не понимаешь, о чём я говорю. Честно, мне легче было представить, что я уеду сюда с каким-нибудь Эштоном, да даже Эвелин, но тебя я даже не брал в расчёт. Мы ведь не друзья. Нас объединяет только проблема, которая затронула всех до единого, — я внимательно слушала его, не отрывая глаз от его лица. — То, что я тут выливаю тебе всю свою душу, на самом деле не самое лучшее, что я сделал. Но я просто буду надеяться, что твой пьяный мозг забудет весь наш разговор уже до завтрашнего утра. По крайней мере, мой точно забудет. Я отодвинула в сторону шуршащий пакет, дав своему телу больше пространство для разложения после новой пьянки. Я говорила себе, что не буду пить как минимум полгода, но из-за чёртового Калума я не выдержала и двух месяцев. Вместо этого дешёвого пойла можно было напиться каким-нибудь отвратительным соком, от которого мне потом хотелось бы блевать ровно столько же, сколько и от пива. Наверное, его я и смогу потом обвинять в своём алкоголизме. Голова уже потихоньку начинала гудеть, а мой рассудок всё дальше уходил от действительности. Мне было абсолютно плевать на то, что происходило прямо сейчас. Я как будто была лишь наблюдателем из своего тела, не я контролирую себя, а что-то другое. — В следующий раз, если ты снова заявишься ко мне на порог с бутылкой, я тебя ею и ударю, — на смех сил не хватало, поэтому мы выдавали какое-то его подобие. Я вновь повернула голову в сторону парня, а он — в мою. Мы с каким-то странным интересом рассматривали черты лиц друг друга, как будто виделись впервые. Но несмотря на ежедневные встречи друг с другом, я никогда не замечала этих родинок на его щеке. Да я в принципе не замечала ничего из того, что вижу в Калуме сейчас. Либо он изменился до неузнаваемости, что каждая его черта выглядит для меня совершенно ново. Вскоре от улыбок на лицах не осталось и следа. Парень рассматривал мои глаза, нос, губы, да всё лицо в целом. А моё внимание приковали к себе его родинки, от которых я не могла оторвать взгляд. Что такого в них было? Не знаю. Но как только я решила прекратить это бессмысленное разглядывание его кожи, я ненароком остановилась на его приоткрытых чуть потрескавшихся губах. У меня даже не было никаких мыслей в голове, сплошная пустота. — О чём ты думаешь? — лениво спросил Калум. — Ни о чём, — я пожала плечами. — Неправда. — Тебе и незачем знать правду, — глаза так и норовили закрыться с концами, но вместо этого я продолжала из последних сил моргать, подавая сомнительные признаки жизни. — Легче принять, что у меня в голове полнейшая пустота, чем понять, что за пластинка постоянно крутится у меня без конца. Мы настолько привыкли к молчанию, что оно уже не казалось неловким. Напротив, комфортнее было сидеть и не напрягать голосовые связки лишний раз в погоне за пустыми словами. Не то чтобы всё было понятно и без слов, просто не хочется углубляться в подробности, ведь и без них и я, и он понимали, в какой грязи мы повязли. — Что бы у вас с Люком там ни было, — одно упоминание его имени тут же отразилось неприятным «облаком» в животе, — я знаю, что ты делала это не из худших побуждений, — звучало это банально и фальшиво, но интонация убеждала меня в обратном. Я вновь повернулась к нему, пока он внимательно рассматривал пошарпанные половицы. — Наверное, я так думаю потому, что Люк меня бесит. Он в любом случае будет для меня уёбком. Если выбирать между тобой и ним, то ты мне нравишься больше, — уголок его губ приподнялся в лёгкой улыбке, как и мой. — Если выбирать между тобой и Люком, то ты мне тоже нравишься больше него, — от самой себя слышать это было более чем странно. — Именно поэтому я не осталась в том доме. С тобой легко. Я не должна отчитываться за каждый свой вздох, тебе наплевать. Наши взгляды снова пересеклись. Будь я трезвее, я бы тут же прекратила этот странный контакт и предпочла рассматривать свои руки, чем рассматривать при тусклом освещении лицо Калума. Всё тело стало ватным и никак не слушалось меня, не говоря уже о фразах, которые слетали с моего языка. Завтра я буду с небольшим стыдом вспоминать всё выговоренное на этот вечер, но сейчас мне более чем плевать. Мне будет неловко смотреть на парня больше трёх секунд после того, как я, словно скульптор, пыталась рассмотреть каждую неровность, каждую морщинку на его лице. Но, как я уже сказала, сейчас я плевать хотела на всю стыдобу, что меня ждёт. Живу сегодняшним днём, или как там говорят люди, когда оправдывают всю содеянную ими херню. Я не замечала никаких изменений в своей позе, своём взгляде и выражении лица. Ровно так же не замечала, как ненароком приблизилась чуть ближе, но уже нарушая личное пространство парня. Не замечала, как у нас одновременно сбилось дыхание и взгляды начали неуверенно скакать от друг друга по комнате. Я не замечала абсолютно ничего, включая момент, когда я дрожащей рукой придержала лицо Калума и поцеловала его. Но вдруг я всё это заметила и осознала, когда он своей ладонью взял моё запястье. Мгновенно отпрянув, я, словно получив удар шоком, отсела от него чуть дальше. Сердце бешено колотилось, глаза, кажется, раскрылись до размера целой монеты, а дыхание сбилось ещё сильнее. Я чувствовала, как к лицу приливает кровь и как меня начинает хватать жар с каждой секундой всё больше. Боже, что я наделала? — Прости, я... — я хотела найти себе оправдание, но его попросту не было, — я... я не хотела, извини. Это просто... чёрт, прости, я не... — Всё нормально, — он с некой серьёзностью в голосе пытался убедить меня, что в этом нет ничего страшного. — Тебе лучше уйти, — я не знала, куда деть руки, поэтому то вытаскивала, то засовывала из обратно в карманы кофты. — Да, наверное, — он поднялся с пола, собрав в мешок все пустые бутылки. Я так и осталась сидеть на полу, пытаясь справиться с нахлынувшей паникой, от которой сердце было готово выпрыгнуть из груди прямиком в мусорное ведро, где ему самое место. Калум забрал с кровати телефон, засовывая его в задний карман джинсов. Открывая дверь, он еле слышно произнес: «Что за день сегодня такой?» — и вышел за пределы моей комнаты, аккуратно закрыв за собой.