The Phoenix

POV Ханна Клиффорд. Приехали мы лишь в десятом часу вечера. Перед этим Эштон решил во имя эдакого праздника отвезти всех в кафе, где все до отвалу наелись и еле передвигали ноги до машины, но зато сытые. Как всегда, самое веселье было у Эштона с Эвелин, которые были словно на своей волне, а я, Калум и Люк просто сидели и взглядом, полным безразличия, смотрели на дорогу и то, как Ирвин забывается у руля и случайно на секунду сворачивает в сторону. Я рада, что мы доехали домой в целости и сохранности, ведь именно этого я особо и не ожидала после небольшой вечеринки тех двоих. Конечно, как и всегда, больше всех нашему приезду был рад пёс, который, по старой доброй традиции, прибегал в прихожую сразу, как только там включался свет. Все вокруг оказались по уши в слюнях Энди и даже несколько минут поиграли с ним, но потом снова разошлись по комнатам. Я же осталась внизу смотреть телевизор, который показывал больше, чем тот старый ящик в моей комнате. Но я не могла найти ничего, кроме новостей о стрельбе в торговом центре. Быть честной, я не могу переварить и половины случившегося за этот паршивый день, поэтому мой мозг даже особо не пытается. Я чувствую себя так же, как и два дня, и три, и неделю назад, как будто ничего не произошло. Не знаю, хорошо ли это, но я решила, что этому стоит радоваться. Уж больно сильно Энди заражает своим хорошим настроением. Наверху послышался какой-то грохот, из комнаты Люка. Не удивлюсь, если он решил последовать моему примеру и устроить полный разгром, лишь бы выместить всю свою злость и не держать её внутри себя. Но это всё не звучало так, как звучало в моём случае: когда в бешенство приходила я, единственное, что слышали остальные — звук бьющегося стекла и падающих на пол предметов, а потом мой трёхэтажный мат, которым я покрывала каждую вещь в комнате. У Люка я, конечно, слышала падающие предметы, но это больше похоже было на поиск чего-то. Очень гениальная мысль пробралась ко мне в голову — зайти, посмотреть, что да как у него там. Весь вечер я рвусь что-то сказать ему, хоть говорить и не о чем. И, судя по тому, как он одёрнул свою руку тогда, Люк не горит желанием как-то контактировать со мной. Может быть, теперь я для него выгляжу как сосуд, которому можно высказываться и всякое такое, но не как человек, с которым у тебя была связь покрепче и в то же время хрупче. В этом я не могу его винить, потому что это естественно — отдаляться от человека, который решил всё за двоих. Но я всё ещё дико привязана, поэтому мне не насрать, что у него копится внутри. Я поднялась наверх и никак не решалась открыть дверь, которая показала бы мне комнату, в которую я не заглядывала с самого приезда. Может, плохая идея? Ему явно сейчас не до меня. Но ведь вся проблема в том, что мне ещё как до него, поэтому я тут и стою, собственно. Веду себя, как девочка-подросток, это всё так несерьёзно. Я это прекрасно понимаю, но думаете, что у меня есть хоть одна мысль уйти отсюда? Черта с два. Я аккуратно повернула ручку, после чего приоткрыла, заглядывая внутрь. Я думала, что застану Люка в самый неподходящий момент, что, собственно, и случилось, но под «неподходящим моментом» я имела в виду совсем другое. Повсюду валялись различные листочки, стол был завален кучей папок и тысячью кружек, все из которых были недопиты, а на кровати лежало всё то, что вообще должно лежать в каком-нибудь стеллаже или хотя бы прикроватной тумбочке. Сначала Хеммингс меня не заметил, ведь был больше занят поиском какой-то бумажки, судя по всему. Когда я открыла дверь шире, то мне раскрылась, наверное, главная тайна Люка, которую он скрывает ото всех, не пуская никого к себе в комнату: почти всю стену занимала своего рода схема, которую делают на доске в полицейских участках. Красные нити, соединяющие фотографии людей, которые я вижу впервые в своей жизни, буквально заполоняли всё пространство, ведь соединяли они настолько много деталей, что ни одну из них невозможно рассмотреть без увеличительного стекла. Не стоит расписывать эту картину во всех подробностях. Нужно лишь упомянуть, что я была в полном шоке от увиденного, потому что я про «расследование» Люка не слышала ни слова. А сейчас прямо передо мной точная карта со всеми замешанными в этом деле, разбросанные на полу бумажки и отсканированные документы, а на столе раскиданы знакомые папки, которые велись как дневник Хеммингса несколько лет тому назад. — Ханна? Что ты… — он не мог одновременно заниматься и мною, и поиском нужных листов, поэтому постоянно переключал внимание с меня на бумаги, с бумаг — на меня. — Ты не хочешь объяснить, что это всё такое? — я с потрясением в глазах рассматривала всё, чем была обвешана эта комната, и с каждой минутой удивлялась всё больше и больше. — Ты занимался этим и не сказал мне ни слова? С каких пор ты… Как долго ты собираешь это… всё? — я на секунду подняла тяжеленную папку и тут же опустила её, переключив всё своё внимание на ту своеобразную мозаику на стене. — С тех самых пор, как ты на всё это забила, — выглядел он довольно угрюмо и серьёзно, явно горя желанием, чтобы я поскорее вышла из этой комнаты. — Не думаю, что тебе стоит здесь находиться. Ты, вроде как, покончила и со мной, и с этим делом. Разве нет? — Люк начинал приплетать сюда свою собственную обиду, отчего мне хотелось просто врезать ему и привести в чувство. Но ни того, ни другого я делать не стала, потому что больше была занята разбросанными на полу бумажками. Я просто не понимаю, он на полном серьезе решил скрывать это абсолютно ото всех в доме? В этом мало того что не было никакого смысла, так ещё и… Чёрт, в этом вообще не было никакого смысла! Мы находимся в этом грёбанном особняке впятером. Впя-те-ром! Нас всех, кроме Эвелин, которая попала сюда из-за случайного стечения обстоятельств, объединяет одна общая проблема, носящая имя на букву А. Я думала, что и Люк уже перестал гореть идеей узнать, кто же это, но вместо этого обнаруживаю целую сетку на всю, мать вашу, стену, которую он не мог составить за жалкие пятнадцать минут. — Мне, конечно, льстит, что ты с таким изумлением смотришь на моё творение, но, как мне кажется, тебе лучше уйти отсюда. — Уйти? Ты в своём уме вообще? Люк, это наша общая проблема, а ты решаешь её в одиночку так, как будто кроме тебя в этом доме нет ещё троих, кто погряз в этом дерьме по горло! — я надеялась, что он ко мне прислушивается, но его рассерженный взгляд говорил совсем об ином. — Ты хотел, чтобы я помогла тебе разрушить всю империю Дэвида, но ты даже элементарно не можешь рассказать мне о том, что ты делаешь, когда сидишь взаперти своей комнаты. Как я могу помочь тебе, если ты сам отказываешься контактировать со мной? Всё это время одна его эмоция сменялась другой, и у меня просто не было возможности узнать наверняка, что творится у него в голове. Люк считает, что я идиотка? Или наоборот — что я права? Я не знаю. Он ведь умалчивает об этом точно так же, как и обо всей информации, которая стала ему доступна. У меня не было возможности даже привнести сюда какие-то изменения, какие-то детали, которые могли бы распутать всё это дело и привести к видимым результатам. Я пока не вижу на его доске разгадки, кто этот чёртов Аноним, а в другом случае мы могли бы уже поймать его с поличным! Черт, как же меня злит эта ситуация, и никто не может сказать, что на этот раз у меня нет на это никакого права. Люк оглянул комнату ещё раз, после чего подозвал меня рукой и повёл к стене, где лежало сердце всего расследования. Я проходила сквозь эти бесчисленные бумаги, на которые старалась не наступить, и в очередной раз удивлялась объёму всего того, что видела перед собой. — Это — твой отец, ты и сама это прекрасно понимаешь, — он показывал на фотографию Дэвида, от которой и шла вся паутина. — За ним идёт вся его контора, в которой, — Люк стал что-то искать вокруг себя, а потом, заглянув в тумбочку, вытащил оттуда чёрный маркер, оторвав от него крышку, — больше десяти тысяч людей, — он написал это число под стикером с названием его компании, после чего обвёл в кружок. — Почти треть их — подростки и молодые до двадцати пяти лет. Потом они становятся либо не нужны ему, либо он их повышает. Но мы не заостряем внимание на этом и переключимся на сотрудников. Джонатан Киан — это тот псевдо-полицейский, который помогал закрывать за ним все оплошности, которые могли бы вывести на его след. Он же и посодействовал тому, чтобы меня насильно заперли в лечебнице с таким же фальшивым диагнозом, как и его должность. Дальше идёт его семейка, а именно — сестра Луиза. Ты видела её в суде, возможно. Она давно знакома с Грейс Монтгомери и та не раз помогала им выпутываться из грязных дел Дэвида, в которые ему просто приходилось окунаться с головой, иначе его бы убили. Затем мы подбираемся к Эшли Фостер, которой просто пришлось влипнуть во всё это дерьмо. Когда я только думал включить её сюда, то удивлялся, как же она всё-таки осталась жива после того, как узнала всё обо мне. Но буквально через минуту ко мне пришла самая очевидная догадка. И от Эшли мы подбираемся к Калуму, но на нём мы задерживаться не будем и сразу перекинемся на Кита, который и стал частью той трети команды твоего отца. Он неспроста отправил работать его именно в твой магазин. Тут всё оказалось довольно просто: та самая сестра Джонатана, Луиза, работала в лечебнице, в которой я сидел четыре года. Мы не пересекались особо, но я узнал её сразу же, как только увидел в зале суда. Все встало на свои места. Меня могли устроить куда угодно, но устроили именно туда, откуда было удобно наблюдать за каждым моим движением. И за несколько месяцев до того, как сбежать, я конкретно облажался, когда на листах делал примерные зарисовки того, как проберусь через охрану и тучу санитаров, и, видимо, она это увидела и тут же сообщила Джонатану, а тот, соответственно, Дэвиду. Он подослал Кита именно к тебе, потому что твой папаша прекрасно знал, что я не побегу невесть куда, а побегу именно к тебе. Ты замечала, чтобы Кит делал тебе какие-то странные комплименты? То-то же. Он втирался в доверие. Хотел бы я сжечь тот магазин собственными руками, но, к сожалению, за это меня сделал кто-то другой. И этот другой, как я полагаю, и есть Аноним. Точно так же я могу привязать его к другой истории, — Люк показывает пальцем на стикер, соединяющий фотографию Калума и Грейс Монтгомери. — «Кто подделал дневник?» Мы уже поняли, что он играет по обе стороны, поэтому я смело могу предположить, что это он подкинул ей фальшивый дневник, чтобы она провалилась в суде. Ему наверняка заранее было известно о наших планах, и ничего не должно было помешать тому, чтобы я вернулся вновь в психушку и больше никогда оттуда не выходил. Это ответ к тому, почему Фостер всё ещё жива-здорова и живёт своей жизнью. Её план выводил меня вместо Калума, и именно это нужно было всем. Это было довольно умно, но либо Аноним провалился и тут, либо у него и не было сомнений насчёт того, что я вновь сбегу оттуда. Я не могу знать наверняка, что было у него в голове, но знаю, что он ведёт двойную игру. Зачем — без понятия. Может быть, она односторонняя и полностью принадлежит Дэвиду, но я не знаю и этого. Я не буду рассказывать про всех этих людей, которых ты, скорее всего, видишь впервые, потому что все они приводят к одним и тем же лицам, которые я уже упомянул. Главное, что их всех объединяет одно — Аноним. Маркером он поставил жирную точку на стикере, где было написано «Аноним», после чего бросил его на кровать, дожидаясь моей реакции. А как реагировать на всю ту информацию, которую я только что услышала, я попросту не знала: на меня словно взвалили весь груз, который я должна разгребать своими силами, ведь иначе я окажусь в заднице. Судя по всем справкам, которые навёл Хеммингс, я уже там. — Мы никому не расскажем об этом, — сдержанно ответила на всё это я, из-за чего Люк явно недоумевал. — Если мы расскажем кому-то одному, то придётся рассказывать всем, иначе это выльется из чужих уст, и всё станет намного хуже, чем есть сейчас. Никто ещё не знает об этом? — парень отрицательно качнул головой. — Хорошо. Тогда нам надо продолжить всё это дело, и… — Я уже. Я никак не могу найти одну бумагу, где… — он снова начал поднимать с полу один лист за другим, и в итоге остановился на первом же, который взял в руки. Я с подозрением покосилась на него, пока Хеммингс быстро пробегался глазами по тексту и, кажется, нашёл там что-то. Минуту спустя он положил лист на кровать, после чего, порывшись в тумбочке, достал какой-то снимок, взяв для него булавку и приколов на свободное место в его «паутине». Только когда парень отошёл, я увидела появившуюся фотографию Райана Харгроува — того типа, кто занимается постановкой оружия для компании моего отца. — Он владелец пистолета, из которого я застрелил Джонатана. Я не до конца понимала, каким образом он относится напрямую к делу с Анонимом, да и Люк, кажется, мало понимал. Может быть, его фотография и вовсе не должна висеть здесь, но парень посчитал, что так надо, поэтому я постараюсь сделать всё, чтобы понять, как Райан относится ко всей ситуации с тем хреном. Тут явно должна быть какая-то очевидная разгадка, но я даже понятия не имею, кто может стоять за всем этим и с какой целью. Понять нужно сперва то, откуда у Люка взялся пистолет, который, чёрт возьми, был ценностью, а он об этом даже не подозревал. — Откуда он у тебя? — Не помню, он сам как-то появился, — его мозг сейчас явно занимали не мысли о том, как он впервые встретил тот самый пистолет, с которого у нас и начался весь этот сыр-бор, продолжающийся уже больше полугода. Люк искал ответ в чём-то другом, но единственной логикой я видела только узнать владельца оружия. — Может, я ошибаюсь и он на самом деле тут ни при чём. Я не знаю. Его взгляд выглядел не то чтобы потерянно, но так, словно он что-то упустил. Я недолго за ним наблюдала, прежде чем он слегка тряхнул головой, как бы выкидывая из головы ненужные мысли и переключаясь совершенно на другое. Люк явно не хотел заострять на этом внимание, но в то же время его что-то беспокоило, не давало толком отвлечься хоть на мгновенье. Не думаю, что мне стоит спрашивать у него, в чём дело, он ведь всё равно не ответит. Либо не ответит, либо солжёт. Поэтому я принялась как бы невзначай собирать с пола гору бумаг, которую он просто, кажется, вывалил из какой-то стопки, не переживая насчёт бардака. Этот бардак был для него бóльшим порядком, чем-то, как наверняка были сложены аккуратными стопками все документы отдельно друг от друга, поэтому он не спешил собирать всё с таким же энтузиазмом, какой был у меня. Я это делала, скорее, из простого нежелания стоять с ним и пялиться на стену, от которой у человека, не знающего ситуации, просто-напросто взорвался бы мозг. Мне до этого недалеко, поэтому я предпочту заняться лёгкой уборкой в чужой комнате, чем разгребать мусор в своей жизни. — Оставь, — сухо прохрипел Хеммингс. — Ты хочешь ходить прямо по доказательствам, которые приведут нас к свободной жизни? — очевидно, парню не понравился не только мой «камень в его огород», но ещё и то, как я игнорировала его первые секунды, но потом всё-таки бросила эту идею. Не хочу снова ссориться с ним, ведь сейчас мы можем хотя бы находиться в одной комнате без споров и пустых криков друг на друга. Пора мне пойти на уступку. — Хорошо. Я встала с колен, отряхнув джинсы от налипшей пыли, которую никто здесь не убирал со времён пребывания в доме бабушки Хеммингса. Я и понятия не имела, о чём может сейчас пойти разговор, ведь в другом случае мы просто будем стоять друг напротив друга и прислушиваться к громкой тишине. Может, где-то в воздухе витает небольшой намёк, чтобы я ушла отсюда и оставила его в покое? Скорее всего, так и есть. — Если тебе что-то будет нужно, то… я у себя, — не знаю, кто больше ждал того, чтобы я покинула эту комнату — Люк или я. Наверное, я, потому что стоило мне лишь отвернуться в сторону двери, как запястье оказалось в слабой, но в то же время настойчивой хватке Люка. — Не уходи. Стоило мне услышать эти слова, как в душе загорелся костёр, которым я могла бы осветить весь мир. Для него столько не значили два этих поганых слова, сколько для меня, и мне за это уже становится стыдно. Я рада, что он остановил меня, но в то же время жалею, что он меня не отпустил. Каждый раз, когда там стоит оказаться наедине, в голову так и лезут мысли о том ничего не значащем поцелуе с Калумом, и я начинаю чувствовать себя настолько паршиво, что появляется дикое желание лечь в кровать, накрывшись с головой одеялом, и никогда оттуда не вылезать. Я не могу описать то чувство, которое возникает у меня, когда Люк чуть смягчается по отношению ко мне. Но могу запросто описать все те дерьмовые мысли, из-за которых мне становится жутко стыдно перед ним, хоть он ничего и не знает. Парень прошёл вперёд меня, подойдя к двери и закрыв на ней замочек. Чёрт, Люк, пожалуйста — только не это. Он не спешил поворачиваться ко мне, как будто не мог определиться, что именно он хочет сказать. Парень то и дело прикусывал нижнюю губу, опуская голову вниз и глубоко вздыхая, а потом запрокидывал голову назад, словно давал себе тайм-аут. В один прекрасный момент Люк всё-таки посмотрел на меня, и этот взгляд, наверное, сказал всё за него. Я чувствовала, как он мысленно прожигает во мне дыру, но в этот же момент собственными же силами и залатывает. — Спасибо, что вытащила меня оттуда, — Люк как-то неохотно говорил это, и я прекрасно понимала, что всё дело в том, кто ему помог. — Конечно, меня не очень вдохновляет мысль о том, что я свободен только благодаря Майклу, но всё же. — А что ещё я могла сделать? — я по-доброму усмехнулась; уголок губ Люка содрогнулся в кроткой улыбке. — Я бы не стала звонить ему, если бы могла сделать что-то сама. У меня просто не было выхода. Я боялась, что это не поможет, если не станет ещё хуже, но, как видишь, сработало. Надеюсь, теперь у тебя есть повод хотя бы немного доверять ему. Я дико не хотела развивать эту тему дальше, да и не пришлось. В ответ Люк промолчал, опустив голову, и продолжал верно и преданно сохранять между нами молчание, но тем не менее от двери не отходил и замочек тем более не поворачивал. Было бы намного легче, если бы он просто дал мне уйти, потому что сейчас никто из нас явно не готов к каким-то разговорам. По крайней мере, я на сто процентов уверена насчёт себя, насчёт Люка — не совсем. Он как будто колебался, хотел что-то сказать, но тут же передумывал, и это разжигало во мне огонёк интереса и в то же время холод от представления, что же этот парень хочет такого мне сказать. Я отвыкла разговаривать с ним и даже перекидываться какими-то малозначимыми фразами, потому что обычно мы либо молчали, либо ссорились. В большинстве своём преобладало молчание. Вот поэтому я не могу сделать первый шаг и сказать что-то раньше, чем он сделает что-то. — Я устал от этого всего. И я не говорю сейчас о справедливости, за которую мы боремся, а о другом. Мне надоело каждый раз при виде тебя думать о том, как сильно ты, блять, ударила меня по сердцу, и надоело, что мы ведём себя так, будто мы чужие. Поэтому, — он сделал паузу, сглотнув ком в горле, — давай просто сделаем вид, что ничего не было. Эти слова звучали для меня гораздо страшнее, чем если бы Люк признался, что ненавидит меня всей своей душой. — Люк… — Если хочешь как-то возразить — не стоит. Мне и самому надоело собачиться по поводу и без, поэтому просто согласись, что отпустить всю ту херню, которая происходила последний месяц — лучший вариант. Иначе я просто не понимаю, почему мы тут стоим и вообще что-то обсуждаем, если тебе нравится жить так, словно мы враги друг другу. Господи, я просто не знаю, как ему всё объяснить. Я не думала, что он сам предложил забыть обо всём и устроить перемирие, поэтому от этой идеи у меня, кажется, начался прилив сил. Но в то же время я понимаю, что мне было бы чуточку легче, если бы всё было постепенно и без резких перепадов. Тогда бы, может, у меня больше не было угрызений совести при одном взгляде на Люка или Калума. Но сейчас я просто не могу взять и сделать так, как того хочет Хеммингс. Мне просто этого не позволяет сделать совесть. — Я не думаю, что это хорошая идея. — Снова ты за своё, — он в какой-то степени нервно усмехнулся, запрокинув голову назад. — Послушай, не знаю, что у тебя там творится в голове, что ты хочешь просто взять и продолжить жить теми дерьмовыми отношениями, которые есть между нами сейчас, но ты, кажется, не понимаешь, от чего именно отказываешься. Дело не только в том, чего хочешь ты, но и в том, чего хочу я, и… — Я поцеловала Калума. Уже через секунду я пожалела о том, что сказала. Руки заметно затряслись, но чтобы как-то унять эту дрожь, я просто сжала ладони в кулаки, ногтями впиваясь прямо в кожу. Сердцебиение к чертям сбилось, а на дыхание я уже просто не обращала внимание, потому что у меня было чувство, что я просто, чёрт возьми, не дышу, пока Люк переводил на меня свой взгляд, пытаясь убедиться, правильно ли он всё услышал. Я буквально видела каждую эмоцию, плавно сменяющуюся другой, и каждая из них была мрачнее предыдущей. Клянусь, если бы можно было удалить эту идиотскую минуту из своей жизни — я так бы и поступила. — Вот теперь тебе стоит уйти. — Пожалуйста, сначала выслушай… — Уходи, — он повернул замочек в обратную сторону и открыл дверь нараспашку, смотря на меня таким взглядом, под каким я не пожелаю быть никому. Ноги просто отказывались идти, но я понимала, что если сейчас не сделаю этого, то Люк от злости вышвырнет меня собственными руками. — Ты не расслышала? Я прикусила нижнюю губу, стараясь не смотреть на рассерженного Хеммингса. Через пару секунд я уже оказалась за пределами его комнаты, и мне казалось честным сказать: — Мне жаль. За спиной послышался резкий хлопок, из-за которого я дёрнулась на месте, всё так же прикусывая губу. Не знаю, что мне хочется сделать больше: вернуться на пять минут раньше и не говорить ничего из того, что вырвалось у меня по великой и ужасной случайности, или сразу треснуть себя по голове чем-нибудь тяжёлым, раз позволила себе совершить то, из-за чего теперь расплачиваюсь сама же. Будь на то моя воля, сделала бы и то, и другое, но мне, к сожалению, остаётся только уйти в свою комнату и не выходить оттуда ещё как минимум два дня. Ну что ж, молодец, Ханна, снова наломала кучу дров. Мне пришлось нехотя возвращаться в своё «убежище», которое так нельзя даже назвать: я оказываюсь там в ловушке собственных мыслей и своего бездействия, которое создаёт иллюзию бесконечного течения времени. Плохо это или нет, а выбор у меня невелик. Я могу вновь пойти к морю, где буду зарывать ноги в песок и думать только о волнах, которые снова намочат меня по колено, что придётся вновь застирывать одни и те же джинсы. Но есть ли в этом смысл? Быть запертой в четырёх стенах или в нескончаемом пространстве, но всё равно наедине с собой — разве здесь есть разница? Поэтому я чередовала между собой два этих варианта, ведь одно из них точно свело бы меня с ума от постоянной рутины. Пока я поднималась по лестнице, навстречу мне шла Эвелин, завязывая непослушные волосы в хвост. Я так отчётливо слышала её торопливые шаги, но в конце концов они прекратились где-то на середине, а потом до меня донёсся её голос: — Ханна? — она хотела, чтобы я обернулась, но тогда бы девушка увидела моё подавленное выражение лица и тут же стала бы расспрашивать. Я этого так не хотела, но всё равно повернула голову, спрятав руки в рукава толстовки, которую я нацепила сразу же, как мы вернулись домой. Я старалась не смотреть Эвелин в глаза слишком долго, иначе бы это всё просто закончилось слезами. Но даже так она умудрилась словно воткнуть в меня нож, задав один вопрос. — Ты в порядке? А в порядке ли я? — Нет, — я помотала головой из стороны в сторону, натянув на лицо Всё почти в точности так же, как тогда, когда мы случайно столкнулись на улице. Как же это, всё-таки, показательно: каждый раз она спрашивала у меня, как я, всё ли в порядке, а я каждый раз не могла соврать прямо ей в глаза и сказать, что я в норме. Может, поэтому и только поэтому я всё ещё считаю её своей подругой. А кто она мне тогда, если я не отнекиваюсь заезженными клише? Но за это время я ни разу не спросила, в порядке ли она. — А ты? Эвелин так же сделала паузу, раздумывая над ответом. В отличие от меня, по ней было видно, что она не знает, стоит ли говорить правду. И я её в этом плане понимаю, ведь я всегда занята только своими проблемами, а о «подруге» забываю каждый раз. — Нет. В этом-то всё и кроется. На этом, казалось бы, и стоит распрощаться. Но ни одна из нас не сделала и шагу в сторону, потому что между нами словно воздвигся мостик, который никто не хотел даже попробовать восстановить. Я не хотела пробовать восстановить. И поэтому я чувствую себя ещё большим дерьмом, когда понимаю, что вся моя жизнь, все мои рассуждения крутятся исключительно вокруг меня самой. Мне кажется, что я не сделала ещё ничего, что не сделало бы выгоды именно мне. Поэтому я и влезаю во всякие передряги. Проблема явно не во всём мире вокруг меня, проблема во мне. — Я нашла «Завтрак у Тиффани» на кассете. Если хочешь, можешь подняться ко мне и мы вместе посмотрим. Так наверняка будет лучше, чем если ты будешь лежать в темноте и одиночестве, — я в очередной раз поражалась доброте девушки, которая невзирая на то, как мы отдалились, всё ещё пытается помочь мне. — Спасибо, — я потёрла рукавом нос, улыбнувшись ей самой тёплой улыбкой, которой только могла. Я просто не заслуживаю таких людей. Просто не заслуживаю.