The Phoenix

POV Люк Хеммингс. Пока я сидел на дряхлом диванчике в гостиной, вокруг меня кольцом встали все: Эштон, Калум, Эвелин, а Ханна то и дело ходила туда-сюда, собирая мысли в кучу. Я видел, как она хотела что-то мне сказать, но потом в момент прерывалась, потому что это не казалось ей достаточно подходящим словом для меня. И это, казалось, длилось бесконечно, пока остальные в этой комнате обводили её непонимающими, но молчаливыми взглядами, в том числе и я. Сейчас глубокая ночь, но никто даже не думал включать свет, чтобы мы не сидели в темноте, и нас освещала не только луна, выглядывающая в окно за моей спиной. Я, сложив руки в замок, ждал вердикта «босса», которая наворачивала уже который круг, держа руку у рта. Но она всё никак не могла найти подходящих слов, которые могли бы выразить весь тот гнев, который нельзя было описать словами в буквальном смысле. — Ты мне просто скажи, — Ханна всё-таки начала. — Ты вообще в своём уме?! Как тебе вообще в голову пришло не только идти туда, но ещё и идти ОДНОМУ? Как ты мог просто взять и пойти на такой шаг, не предупредив ни одного из нас? — Зачем мы вообще на него время тратим? — фыркнул Калум, скрестив руки на груди. — Ну пошёл он туда, и что? Вернулся же, всё-таки, живой и целый. Калум говорил с таким чувством отвращения ко мне, что казалось, будто это я своими собственными руками прикончил его отца. — Дело не в том, живой — не живой, целый — не целый, — злость в Ханне разрасталась с каждой минутой всё больше, ведь она часто делала паузы, чтобы подумать, как бы так ещё меня пристыдить. К сожалению, у неё не выходит. — Дело в том, что ты сделал, и ты, конечно же, не расскажешь, боже мой! Я уже не говорю о том, что ты мог там умереть, чёрт бы тебя побрал, Люк! Ты просто идиот, Хеммингс, и-ди-от! Она схватилась за голову, отойдя в сторону ото всех. Что ж, своей вины я ни в чём не чувствую. Я как бы не только во имя собственного блага сделал то, что сделал, но Ханна видит в этом лишь мою собственную выгоду, ну или то, что я просто кретин, у которого мозг находится в пятой точке. Остальные же в это время просто молча наблюдали, изредка кидая странные взгляды то на меня, то на Ханну, которая уже и не знала, как успокоиться и понять, что всё в порядке. Теперь в порядке. — Так, значит… — Эштон подал голос и выглядел при этом довольно неуверенно. — Ты сам их всех в одиночку замочил? — я нахмурил брови, не понимая, к чему был этот вопрос и уместен ли он сейчас вообще. Но я всё равно осторожно кивнул, и Ирвин сначала не подавал никакой реакции, а потом засмеялся, начиная тихо улюлюкать. — Чёрт возьми, да ты грёбанный Терминатор! Парень протянул руку, чтобы я дал ему пять, но я дал ему лишь непонятливый взгляд всё с теми же нахмуренными бровями. Ханна, увидев реакцию Эштона, как какой-то зверь оглянулась и начала пилить его злющим взглядом. Думаю, ещё немного, и у неё задёргается глаз. С каждой минутой сидеть тут становилось всё более неловко. Ханна продолжала расхаживать по комнате, подбирая нужные слова то ли для меня, то ли для себя самой; Калум стоял здесь только ради приличия; Эвелин кидала взволнованные взгляды на всех присутствующих, а Эштон втихую восхищался тем, что я не человек, а киборг, по его мнению. Мне же поскорее хотелось уйти отсюда и как минимум поспать, как бы странно это сейчас ни звучало. Может, я и взорвал здание буквально несколько часов назад, но это не делает из меня робота, однако Ирвин придерживается другого мнения. — Пошли, — метнувшись ко мне, Ханна схватила меня за руку и повела в сторону моей комнаты, пока остальные бросали на нас заинтересованные взгляды. Нога начинала сильно ныть, отчего я неплохо так хромал, но Клиффорд было на это абсолютно наплевать, ведь она как будто куда-то торопилась. Когда мы дошли до моей спальни, она резко дернула за ручку и толкнула меня внутрь, после чего зашла и сама, закрыв за собой дверь. — Я не могу говорить при них, потому что мне кажется, что если я скажу ещё хоть что-нибудь, то просто-напросто заплачу. — С чего бы тебе вообще реветь? — Да потому что ты мог умереть, Люк! — голос Ханны изнывал от отчаяния, и она как можно сильнее пыталась донести до меня, как сильно её это задевает. — У меня сердце в пятки провалилось, когда ты сказал, что взорвал этот чёртов штаб. Если бы я не лежала тогда, то мой телефон бы просто упал на пол, а за ним и я. Я не знаю, чем ты думал, когда вообще совался туда, и очень надеюсь, что больше такой ахинеи ты не вытворишь, боже! Она схватилась за голову, повернувшись ко мне спиной. Если до этого я не чувствовал буквально ничего, то сейчас во мне постепенно начало накапливаться чувство вины. Я даже не думал, что она станет вот так вот на всё это реагировать, хотя мне прекрасно известно, как её легко завести. Впрочем, как сказал Калум, я живой и целый, и сейчас, как мне кажется, это важнее, чем возможные сценарии развития в другом случае. И Ханна снова не находила себе места, но на этот раз просто стояла в ступоре, пялясь на дверь перед собой и держа правую руку в волосах. Я, кажется, слышал, как она пару раз всхлипнула, но не обратил на это должного внимания, лишь стоял и в некоторой степени сожалеющим взглядом смотрел ей в спину. Хотя, о чём мне жалеть? Надеюсь, она когда-нибудь (даже если не сегодня, завтра или на следующей неделе) поймёт, что сделал я это во имя нас всех, и даже если бы я умер, но всё-таки сжёг это место, от этого было бы больше толку, чем если бы мы сидели в кружочке и думали, как поступать. — Но я ведь живой, разве этого не достаточно? — Да, но… — Вот и всё. Я хотел пройти мимо неё, чтобы включить в комнате свет и не разглядывать с трудом каждый жест в темноте, но девушка крепко схватила меня за руку, чем заставила повернуться к ней лицом. Непонятливым взглядом, который подчёркивали нахмуренные брови, я пытался рассмотреть её лицо в темноте, но это было бессмысленно, ведь я всё равно видел лишь поблёскивающие глаза. Уже в следующую секунду я оказался в крепких тисках Ханны, которая ухом прислонилась к моей груди, словно пыталась расслышать сердцебиение. И я вновь не знал, что делать в такой ситуации. Руки сперва отрешённо развелись в сторону от неожиданности, но уже теперь я не заметил, как правой водил по её спине, пытаясь успокоить. Глубоко вздохнув, я запрокинул голову назад и пытался дышать равномерно, но выходило никудышно. — Сегодня я узнал, что наши с тобой родственнички открыли корпорацию, которой сейчас руководит твой папаша, — я не знал, слушает ли она меня или нет, но продолжал. — И это не самое клёвое. Лучше всего то, что я узнал это из бабкиных дневников, а её саму до сегодняшнего дня считал умалишённой, представляешь? Она постоянно говорила подобный бред, но мать вечно пыталась заткнуть её, и у меня автоматически сложилось впечатление, что старуха с катушек поехала. Лучше бы так оно всё и было. Это ведь и становится ответом на вопросы, почему я и мог ли я вообще этого избежать. Видимо, не мог, — голос звучал по-странному приподнято, как будто я рассказываю про забавную встречу в парке. Ханна же в то время медленно и осторожно поднимала голову, переводя на меня свой непонимающий и испуганный взгляд, вслушиваясь в каждое слово. — А ещё я в очередной раз убедился, что громкий диагноз «шизофрения» не более чем фальшивка. Наверное, я уже стал в это верить, хотя причин на это попросту не было. Самовнушение, или что-то вроде того. Одна эмоция на её лице сменялась другой, но нахмуренные брови никак не менялись. Я вытащил из кармана практически скомканную «справку» (или как её ещё назвать), протягивая Ханне, и смотрела она на неё с не менее непонимающим выражением лица. — Посттравматический синдром? — девушка, кажется, сто раз перечитала один и тот же абзац, в который не мог сперва поверить и я. — Н-не понимаю… То есть, это всё… — Это просто сказки, которые выдумал твой же отец. А я, видимо, здоров. Собственные слова звучали чужими, как будто не про меня. Я жил с внушённым диагнозом почти пять лет, почти привык к нему, хоть и отказывался до конца принимать, и не зря. Знаю, с самого начала это всё было сущим бредом: какая у меня может быть шизофрения? Притянуто за уши настолько, насколько это возможно, но из-за внушаемого безумия всё казалось как никогда реальным. Как бы я ни сопротивлялся, но где-то в голове в ассоциациях со мной витал этот призрак слова «шизофрения». И, честно сказать, трудно оценить, что стало открытием для меня больше: что я неразрывно связан с семьёй Клиффордов или то, что я оказался прав. — Расскажешь мне всё завтра, — Ханна пихнула мне в грудь и без того помятый листок. — Ни слова больше. Моя голова сейчас, наверное, просто взорвётся. Поэтому просто ляжем спать, как будто сегодня не произошло абсолютно ничего, — она устало покачала головой из стороны в сторону, как бы отказываясь слушать всё, что я произнесу после этого. — Может, останешься? Она уж было хотела открыть дверь, но я остановил своими словами. Опустив голову, Ханна тяжело вздохнула, но ничего, пока что, не отвечала. — Когда я смотрю на тебя, я вижу рядом и её. Как бы я ни пыталась, как бы ни убеждала себя в том, что не злюсь на тебя… Нет, я на тебя, впрочем, и не злюсь. Я пыталась убедить себя, что глупо теперь уже переживать по этому поводу, ведь уже поздно. Но я тебя ещё не простила. Определённо прощу, прощу когда-нибудь, но сейчас нет. Я не могу остаться. — Я понял, — я понимающе кивнул, отводя взгляд от её лица. Каким надо быть дураком, чтобы думать, что это всё уже бесследно забыто и что теперь всё будет так же, как раньше? Впрочем, дураком не надо быть. Надо быть мной.

***

POV Ханна Клиффорд. Пустой взгляд застрял на выбивающейся изо всех остальных половице, чуть светлее тоном, чем другие. Фильтровать то, что рассказал мне Люк — как бы я ни пыталась — у меня не получалось. В конечном итоге, когда я, казалось бы, почти разобралась во всём, меня тут же накрывало новой волной непонимания, которая смешивала все мои мысли в кучу и не позволяла здраво оценить ситуацию. Оценить ситуацию я могу одним только словом — матерным. Люк уже давно закончил рассказывать всё, сидя за своим столом и иногда делая глотки остывшего чая. Как-то вытянуть меня в этот мир из моих мыслей он не пытался, ведь бесполезность в этом видели оба. Какой смысл дёргать человека, который не слышит буквально ничего вокруг себя, а внимание цепляет одна лишь чёртова дощечка в полу? — Ничего не понимаю, — я запустила руки в свои же волосы, откидываясь на спинку кресла в углу комнаты. — Ты хочешь сказать, что это всё сейчас творится из-за каких-то стариков, которые не нашли лучшего способа развлечься и при этом зарабатывать деньги? И разгребаем мы это всё потому, что у твоего отца была своя голова на плечах? — ему даже не надо было отвечать; от собственных же слов я впала в ступор, представляя всю эту картину у себя в голове. — Ущипни меня. Я не верю, что это не сон. — Тогда мне легче сразу ударить по твоей голове молотком, — он продолжал непринуждённо пить чай, словно мы обсуждали не то, что наши семьи, как оказывается, переплелись между собой (притом не самым лучшим способом), а сегодняшнюю погоду, которая, кстати говоря, была на редкость жаркой. — В таком случае ты хотя бы будешь спать мирным сном, если не упадёшь в него живьём. — Уже ни черта не смешно, Люк. — Разве похоже, что я шучу? Будь у меня под рукой лом, я бы не раздумывая всадил его в свою же голову, ведь мне кажется, что она скоро взорвётся, — он отъехал на стуле назад, издав при этом жуткий скрип, от которого я даже поморщилась. Парень стал складывать в стопку какие-то бумаги, которые прежде были раскинуты по всему столу в хаотичном порядке, и я заметила его перебинтованную левую ногу, сконцентрировав на ней своё внимание. Я откровенно пялилась на бинт, который был слегка испачкан в крови. Люк, заметив это, взглядом спросил, почему я смотрю, а я в ответ кивнула на его ногу. — А, это. Вчера, видимо, где-то поцарапался. Ничего серьёзного. — Уверен? Выглядит совершенно по-другому, — учитывая, что у него была перебинтована практически вся голень, у меня было гораздо больше оснований полагать, что Хеммингс слишком сильно преуменьшает серьёзность. Но раз он всё ещё ходит и нога его не отнялась, значит, наверное, всё в норме. — Так… Ты нашёл ещё что-то? Кроме того, о чём ты мне рассказал вчера и сейчас. — Да, но сейчас я на этом не хочу концентрировать своё внимание, — он неохотно отвечал на вопрос, хотя ответом это сложно назвать. Люк просто подтвердил, что что-то нашёл, но озвучивать это, как я поняла, не будет до последнего. Насколько я поняла, остальным рассказывать он это не собирается. Никто до сих пор не в курсе про то, что у него тут расследование ведётся на уровне полиции какой-нибудь, и это даже к счастью. Каждый из троих начнёт лезть и вставлять свои затычки, и в итоге Люк психанёт и пригрозит кому-нибудь ножом, так ведь оно и будет. Поэтому и я, и он собираемся держать это в тайне как можно дольше, чтобы всё и дальше шло своим чередом, неспешно и без страшных последствий, которые могут всё сорвать и разнести в пух и прах. Мне и самой хотелось принять во всём этом участие, но каждый раз, когда я хоть пыталась приблизиться к груде этой макулатуры, Хеммингс чуть ли не шипел, и как раз таки этого я и не понимаю. Может, я у него просто как сосуд, которому можно высказать и рассказать что угодно, и я всё равно не лопну, но доверять мне что-то он не хочет. Но что я ему портила, что он теперь не даёт мне приближаться ко всему этому? Оставалось мне только сидеть на этом старом кресле и наблюдать, как Люк, чуть ли не проливая свой противный холодный чай на все документы, перелистывает каждый из них с умным выражением лица. Я могла бы уйти, ведь меня никто не останавливает. Собственно, это я и сделала в следующую минуту, последний раз взглянув на знакомые договора Харгроува и моего отца. Пока я шла до своей комнаты молилась, чтобы никого не встретить на своём пути. Голова буквально забита всем, что мне рассказал Люк, и я не знаю, смогу ли думать о чём-то другом. Если тогда, когда Люк рассказал о моём отце, я глубоко в душе понимала, что так оно на самом деле всё и было, и я косвенно об этом знала, то сейчас я просто не понимаю абсолютно ничего. Какой ещё к чёрту Грег Хеммингс и Томас Клиффорд? Какой к чёрту контракт, корпорация, семейный бизнес? Какого чёрта это всё имеет место быть, если я не могла бы подумать об этом даже в самых дурных фантазиях? Я в очередной раз убеждаюсь, что жизнь всегда оборачивается именно так, как ты того не ожидаешь. Надеюсь, мой вид отчётливо дает понять, что разговаривать ни с кем я не хочу. В противном случае, я случайно проболтаюсь, а Люк случайно ударит меня молотком по голове, как он и предлагал. И я даже буду не против, потому что мозг буквально вскипает от всех чувств, мыслей и той информации, что Хеммингс завёз в мою жизнь буквально полчаса назад во всех подробностях. Отвлекло меня то, что дверь в комнату была приоткрыта, и из щели в коридор прорывался крохотный лучик света, залезающий ещё и на стену напротив. Я уже, честно говоря, не удивлюсь, если Аноним пробрался в мою комнату и устанавливает в каждом углу бомбы, чтобы взорвать меня и весь этот дом к чертям. Так даже было бы легче, но когда я приоткрыла дверь чуть шире, то там был всего-навсего Эштон, который не обращал на меня никакого внимания и копался в моём стеллаже в поисках непонятно чего. Скрип двери отвлёк его, отчего он чуть дёрнулся, а на моём лице появилась крохотная улыбка, которая вмиг пропала. — О, привет. Извини, я тут искал кое-что и развёл у тебя свинарник, — почёсывая затылок, он оглядывал полки, на которых сейчас творился полный хаос. — Я могу уйти, если ты против. — Нет, я не против, — от одного вида Ирвина мне хотелось улыбнуться даже солнцу, которое в последнее время я особенно невзлюбила. — Ты мне только скажи, что ты ищешь на моих же полках. Может, экскурсию проведу, и ты много всякого полезного для себя найдешь, — я встала рядом с ним, смотря на полки в поисках того, что бы он мог искать среди моих вещей. — Не знаю, что именно ты ищешь, но у меня кое-что есть. Он вопросительно на меня посмотрел, но тем не менее был заинтригован. А я же в этот момент открывала ящик за ящиком в поисках его подарка, который так и не подарила ему на день рождения. Все были до чёртиков заняты своими тараканами, что совсем позабыли о том, какой «фееричный» ужин хотел забабахать Эштон. Я всё-таки нашла среди кучи кассетных плёнок и DVD-дисков запакованный в обёрточную бумагу подарок. Но это был не нож. — Ну, с днём рождения, вроде как, — я неловко протянула ему в руки коробку, которую он сначала с неким подозрением разглядывал, а потом всё-таки взял в руки. Наверное, он около пяти раз на меня посмотрел, прежде чем открыть коробку, и когда увидел, что там, посмотрел уже миллион раз. — Ты, чёрт возьми, серьёзно? Фифа? — несмотря на неоднозначную реакцию Эштона, он всё равно выглядел радостным, и глаза как-то засверкали, что ли. Я решила, что оружие — не лучший подарок на день рождения, поэтому обошлась игрой, о которой он несколько раз говорил за столом. — Спасибо, вроде как. Я чуть толкнула его в плечо, улыбнувшись его передразниванию. Жаль, что мы с ним маловато общаемся. Если бы я не была постоянно занята одним лишь Люком, то я уверена, что бóльшую часть времени занимал бы Эштон. С ним интересно даже просто посидеть в тишине, потому что от него так и веет чем-то странным и необычным, что позволяет держать ему себя в руках и в позитивном настрое даже тогда, когда всё, казалось бы, катится по наклонной вниз. Этому я могу лишь позавидовать, ведь этого человека, кажется, чертовски сложно сломить. Сев на край кровати, я лёгким жестом подозвала его к себе, чтобы он сел рядом. Я не знаю, нужно ли мне это сейчас, нужно ли это ему сейчас, да и к чему вообще эти мысли сейчас занимают мою голову? Хотелось вылить ему всё, что было у меня на душе насчёт всего, что происходит, но это было бы нечестно по отношению ко всем, включая и самого Эштона. Я не хочу, чтобы он был моим носовым платком, но хочу, чтобы был другом. Таким другом, которому я могла бы рассказать всё. Но пока что у меня есть только один такой друг — я. — Хочу, чтобы это поскорее закончилось, — парень с пониманием во взгляде посмотрел на меня, приобняв за плечо и дружески потирая его ладонью. — Не знаю, сколько я ещё смогу оставаться в здравом рассудке. С каждым днём всё становится только хуже, понимаешь? И я ведь почти ничего не могу с этим сделать. Всё словно ускользает песком сквозь мои пальцы, а я могу лишь наблюдать за этим. — «Почти ничего» — это уже что-то. Никто не может сделать достаточно, чтобы в одиночку закончить это раз и навсегда. Поэтому, собственно, мы все здесь. Ну, кроме Эвелин. Она сюда попала чисто из-за своего невезения. Да, Эвелин тут, можно сказать, лишнее звено, но Люк не может просто дать ей уйти. Она и правда попала сюда по чистой случайности и не самому хорошему стечению обстоятельств, но я вижу, что она искренне хочет помочь. Только проблема в том, что ничем она помочь не может. Это всё почти никак не коснулось её в той же степени, сколько коснулось нас, и девушка здесь, по сути, чужая. Но, должна признать, если бы здесь её не было, то и я бы, скорее всего, уже ушла бы под землю. Её пустые разговоры зачастую становятся единственным, что спасает меня от вечных скитаний в четырёх стенах моей комнаты с запертой дверью. Каждый вздох растворялся в тишине, повисшей между нами. Столько всего хотелось сказать, но Ирвин и так, кажется, знал наперёд, что вот-вот вырвется из моих уст. За такое его можно назвать человеком «удобным», что ли. Но в то же время я понимала, что продолжаю держать всё в себе, хоть и знала, что я не одинока в этом мире и кто-то меня понимает. Это, на самом деле, странно: у тебя есть возможность выговориться человеку, который точно тебя поддержит, но именно это тебя и останавливает. Он знает тебя, знает твои мысли и то, что ты чувствуешь, и за этим надобность в словах пропадает. А язык так и рвётся ляпнуть что-то сердитое, что-то напыщенное и озлобленное на этот мир. Но надобности ведь в этом нет. Так и зачем тогда напрягаться? И спустя минут десять пустых размышлений, вертящихся у меня в мыслях бесконечной чередой, я вспомнила об одной вещи, о которой так ничего и не узнала у Эштона. — Так что ты искал? — Уже неважно, — он отмахнулся, похлопав меня по спине и встав с кровати. — Не хочешь пойти к воде? — Если я сейчас пойду туда, то уже не выйду. А мне ещё надо кое-что закончить. Я вышла из комнаты вслед за ним, аккуратно закрыв за собой дверь. На этом месте я должна куда-то помчаться, ведь у меня есть дела, но я вместо этого стою на месте и наблюдаю на парнем, спускающимся по лестнице вниз. Он напоследок приветливо улыбнулся мне, поэтому пришлось и мне выдавить из себя улыбку, чтобы не казаться полнейшим куском дерьма. Я сказала ему, что должна что-то закончить, но всё буквально вылетело из головы, стоило мне оказаться снова в одиночестве. В голове стали друг за другом чередоваться слова Люка о всём, что он вчера узнал. Для меня это всё ещё выглядело, как лютая паутина, у которой нет ни начала, ни конца, а уж тем более нет понятной трактовки, отчего вся нить путается в один большой клубок вопроса. Но обрывками я стала вспоминать вчерашний разговор, о котором ещё долго думала сегодня ночью. Я чётко помню, что речь шла о дневнике его бабушки, которая, как он долгое время думал, слетела с катушек и перестала видеть мир таким, какой он есть на самом деле. Я не видела никаких блокнотов или дневников на столе Хеммингса, поэтому рискую предположить, что они спрятаны где-то в глубинах дома, а именно — в подвале. Однажды я туда заглядывала, но затхлый запах, наполненный одной лишь витающей в воздухе пылью, тут же вызволил меня оттуда с наилучшими пожеланиями в том, чтобы не слечь с жутким кашлем прямо в больницу. Даже если там ничего нет, то это меня не остановит, ведь это всё касается и меня в том числе, а значит, я должна прикладывать максимум усилий, чтобы всё это дерьмо наконец-то закончилось. Я на цыпочках шла в сторону двери в подвал, которая была совсем близко к комнате Люка. Не хочу, чтобы он задавал мне лишние вопросы, на которые я и так ответа не знаю, поэтому я старалась делать всё максимально бесшумно и не привлекать ничьего внимания. И у меня это, наверное, получилось бы, если бы не мой пёс, клацающий ногтями по деревянному полу в моём направлении, которому вдруг стало интересно, что я там делаю. Я оглянулась на него и взглядом, полным разочарования, смотрела на виляющий хвостик и улыбающуюся морду, которая ждала от меня каких-то действий. Чаще всего я не замечаю присутствие Энди в этом доме, как и он моего, но в такие моменты он просто обожает ходить за мной по пятам, хотя сам не понимает, чем я занята. И знает ведь, чёртова собака, что я не могу просто закрыть дверь перед этим заинтересованным носом. — Ладно, пошли, — я подозвала его рукой, и он счастливо побежал ко мне, всё так же клацая когтями о пол. Свет здесь хоть и был, но весьма скудный. Выключатель был больше похож на болтающуюся на ниточках игрушку, нежели на часть проводки, и освещала лампочка комнату точно так же, как и работал сам выключатель. Пыль снова попала в мои дыхательные пути, отчего я сильно закашлялась, но продолжала спускаться вниз. Пёс так и норовил проскочить вперёд, и у него это даже вышло. Но уже через секунду я пожалела об этом, когда его лапа провалилась вместе с дряхлой деревянной ступенькой, отчего он вмиг отскочил. Я же, перепугавшись до смерти от неожиданности, остановилась прямо у этой ступеньки, под которой что-то лежало. Из-за плохого освещения было сложно понять — это просто падающий лучик света или же какая-то бумажка. Но уже через мгновенье, когда я склонилась на свой страх и риск, увидела, что это всё-таки какой-то дневничок в довольно-таки жёстком переплёте. Я оторвала прогнившую дощечку и достала оттуда эту небольшую книжку, которая выцвела спустя долгие годы. На моё удивление, паутины там не было, но это меня только обрадовало, ведь пачкать руки ещё и в паутинной сети мне хотелось меньше всего. Может, это тот дневник, о котором Люк говорил? Но он мимолётно рассказывал, что нашёл именно блокнот, хотя этот дневник так нельзя назвать. Тут был и переплёт, и корешок, да даже какая-то закладка, что точно подходило под описание дневника. Но даже если это то, о чём говорил мне Хеммингс, то у меня появилась возможность подержать это в собственных руках и увидеть собственными глазами, убедившись на этот раз точно. В потёмках я увидела какой-то диван, к которому пробраться оказалось ещё одной проблемой. Пока Энди топтался где-то вокруг, я пыталась не наступить на старые игрушки, журналы и прочего рода хлам, в числе которых красовалась ещё и, кажется, не использованная ни разу посуда. В отличие от собственного пса, чьи лапы были соизмеримы с половиной моей ладони, мне удалось аккуратно пройти по вытоптанной «тропинке» и не уронить что-нибудь с полок одного из шкафов, что выстроены здесь в ряд и на каждой полке которых обязательно что-то лежало. На пледе, которым был застелен диванчик, лежали какие-то фотографии, всякого рода конверты и открытки, и только под ними виднелось что-то цветастое, что сразу же меня заинтересовало куда больше, чем рассматривание детских фотографий Хеммингса. Без труда отрыв то самое «цветастое» нечто, что я бы и назвала блокнотом. Сомнений не осталось — это именно то, о чём мне рассказывал Люк. И стоило мне открыть первый же лист, как я уже видела все те же слова, только на этот раз из первых уст. Хоть я и знала, что теперь-то ничего нового для себя не открою, я продолжала листать страницу за страницей, мимолётно пробегаясь глазами по тексту. Но с каждой следующей фразой, что я читала, у меня всё больше создавалось впечатление, что это реально какой-то бред. Не понимаю, то ли проблема во мне, то ли это действительно какой-то тотальный розыгрыш бабули Хеммингс, который обернулся для нас ничем иным, как… Как чем-то вроде того, что произошло вчера. Либо я уже попросту схожу с ума и перестаю принимать реальность такой, какая она есть. Да она же похожа на чёртов Голливудский фильм, какая к чёрту «жизнь»?! Тем не менее листать я не переставала, и дошла до последней записи в этом блокноте. Выглядела она весьма странно, ведь нередко в строчках попадались слова, бесследно закрашенные чёрной ручкой (хотя на предыдущих записях всё было до чёртиков аккуратно, словно ей приказали переписать какой-то документ без единой ошибки, помарки или кляксы), некоторые выцарапаны лезвием, и остаётся лишь гадать, что было на месте этих черных и белых пятен. Прочитать это было невозможно, ведь оставшиеся куски предложений звучали, как налепленные просто так слова, большинство из них — «Роберт», «Люк», «страшно» и «надеюсь». Разбираться в этом я даже не стала. Что мне может дать эта запись, кроме как очередной путаницы в голове? Наверное, это подойдёт лишь в том случае, если ответ на вопрос, кто же, всё-таки, Аноним, появится непременно в этих строчках. Но пока что забивать этим голову нет никакого смысла. В руке всё ещё покоился второй дневник, который был помассивнее первого. Открывать его мне уже, честно сказать, было просто страшно, ведь ещё одной огромной и чудовищной правды я просто не вынесу. Однако, раз я стою здесь и всерьёз решила чем-то помочь Люку, то прочитать всё-таки стоит. Поэтому я открыла первую страницу, хоть и не спеша, но почерк уже вовсе не узнавала. Аккуратность оформления осталась, но сами буквы стали «трясущимися», резкими и зачастую непонятным, в отличие от того, что было до этого. Но пока я разглядывала почерк, совсем не замечала, что было написано на страницах. И вот, увидев внизу, что запись датировалась декабрем 2011 года, я начала вчитываться в каждую букву. «Не знаю, как долго я ещё смогу продержаться. Лекарства, что выписал мне врач месяц назад, совсем не помогают, и я не могу даже спать по ночам. Никто не может меня утешить, я осталась одна в этом доме. Я хочу, чтобы Он уже забрал меня, забрал моё тело и освободил от этих вечных мук, которыми осаждает уже считанный год. Мне не хватает сил справиться со всем, что произошло за последнее время, и мне больно от мысли, что рука до сих пор никак не протянется за ножом или пистолетом в комнате Грега. Роберт, Люк, Молли… Сколько дорогих мне людей он у меня забрал, и всё ради одной лишь мести! Теперь в словах своих я уверена ещё больше: он — воплощение монстра. Дэвида нельзя считать за человека, если совесть позволила ему так поступить со своей семьей, со своим другом детства. Он потонет в этой желчи, и я буду пенять на себя, если этот ублюдок не испытает хоть часть того, через что прошла я. Этот человек упёк моего внука в психиатрическую больницу; этот человек убил Молли лишь потому, что ему казалось, что на его руках слишком мало крови Хеммингсов; из-за этого человека исчез Роберт, и я до сих пор не знаю, жив ли мой сын или нет. Я сделаю всё, что будет в моих силах, чтобы этот ублюдок горел заживо, чтобы он испытал такую боль, какую я переживаю изо дня в день. Я верю в правосудие, верю, что дочь его, которую он бросил, не спустит ему с рук все его грехи и не закроет глаза на его испачканные в крови по локоть руки. Да осудит же его Всевышний, наградит его теми муками, через которые пошли все семьи, которых он коснулся хоть кончиками пальцев. Да покарает его Бог!» Мне казалось, что, когда я читала каждое из тех слов, написанных дрожащей, по видимому, рукой, совсем погрузилась во весь этот ад, который пришлось пережить бабушке Люка. Каждое слово, каждое упоминание родных заставляло содрогнуться мои пальцы, из-за чего дневник пару раз чуть не упал. Наверное, это глупо — так близко принимать к сердцу слова какой-то женщины, о которой ты слышала из чьих-то уст. Но стоило ей меня упомянуть, как все чувства словно удвоились, и сердце буквально провалилось в пятки. На словах это, конечно, передать с той мощью, с которой меня ударила волна отчаяния, исходящего из текста, практически невозможно, только если человек способен испытывать невероятную эмпатию ко всему, что его окружает. Но это была не единственная запись на всю эту относительно небольшую книжку. А вот следующая запись оказалась последней, и тот аккуратный почерк, который был присущ предыдущему блокноту, вновь вернулся на страницы. Внизу, как всегда, была отмечена дата — февраль 2012 года. «Я до последнего не хотела брать в руки этот проклятый дневник, но всё сошлось именно к этому. Может, это всё в конце концов окажется чистой воды ложью (на это я молюсь всей душой), но сейчас я чувствую, как начинаю разочаровываться в этом мире всё больше и больше. Люк всё ещё в больнице, Роберта так и не нашли, а Молли… Боже, бедная моя девочка! Я подслушала разговор Грега вчера. Хоть он и заперся в комнате и пытался говорить как можно тише, но мой обострённый слух (как и плохую звукоизоляцию) он не взял в расчёт. Этот гад до сих пор думает, что мне нужен слуховой аппарат, и тщательно прячет его, когда дело доходит до личных разговоров. И было бы не так обидно, если бы у этого старого мужлана завелась новая любовница, но он до сих пор общается с не менее едким Томасом, который, видимо, доверяет ему, как старому другу. В том-то и дело, что «старому» — Грег разучился тихо разговаривать, и из разговора их я услышала страшные вещи, которые предпочла бы не слышать вовсе. Но одно заставило схватиться меня за сердце. Речь шла непременно о Молли. Готова поклясться, я таких чудовищных вещей из уст своего мужа ещё не слышала. Он без стыда спрашивал подробности её смерти и то, как удалось замести все следы — да даже убийцу её обсуждали! Я до сих пор не могу оправиться от мысли, что Клиффорд возымел совести прибегнуть к тому, чтобы…» Я на автомате стала читать следующую страницу, и только потом заметила, что речь стала идти совершенно не об этом. Лишь потом я заметила небольшие обрывки бумаги между двумя этими страницами. Она что, собственными руками решила вырвать ключ к одной из разгадок всей этой грязи?! Я стала переворачивать страницу за страницей, но там не было и намёка даже на рваный кусочек листа! Читать то, что было дальше, просто не имело смысла — женщина продолжала описывать своё тяжёлое состояние, и там не было и намёка на то, что она писала прежде. Без всякой надежды я стала по миллиону раз перелистывать одни и те же страницы, но в итоге ничего не было. Я открыла последнюю, и лишь спустя пару секунд после оглядывания пустого листа заметила, что там было что-то стёрто, но не слишком хорошо, чтобы нельзя было прочитать ни слова. Наоборот — всё читалось на удивление легко и понятно, хоть и след от карандаша кто-то тщательно пытался стереть. «Кажется, Грег его нашёл. Страница вырвана, но разницы в поведении мужа я не заметила. Что-то не так». В этот момент в кармане завибрировал телефон, но обращать на него внимания я не стала. Я молилась, чтобы после этой, можно сказать, надписи было что-то ещё, но ничего не было. По телу пробежался не то что табун — целая, чёрт возьми, гвардия мурашек от мысли, что потом могло произойти с миссис Хеммингс. Может, всё это мелочи и мне не нужно переживать, а стёрла она это во имя собственной же безопасности. Но меня никак не покидает чувство, что записей больше нет. Абсолютно. И снова телефон подавал сигналы, что он ещё живой. Я, матерясь себе под нос, начала чуть дрожащими руками доставать его из кармана, и экран автоматически загорелся. Обычные сообщения об обновлении, что приходили мне миллион раз на дню, заменились тремя обычными сообщениями. От Анонима. «Зря вы затеяли эту игру. Не спрячетесь» «Но тебе я дам фору» «Беги» Я перечитывала сообщения по несколько раз, надеясь, что это какой-то тупой розыгрыш. Приходилось убеждать себя, что ничего не произойдет, но мне мешал эта бьющая, словно по барабану, пульсация в виске и бешено колотящееся сердце, а всю ситуацию подогревала начинающаяся паника. Энди, который за это время уже перебрался на диван, стал жалобно скулить и опустил морду на свои лапы, смотря на лестницу, словно там сидел какой-то монстр. Когда сверху послышалась ещё целая череда странных звуков, я почти сломя голову метнулась к лестнице, поднимаясь по которой барабанила подошвами ботинок довольно громко. Дверь была чуть приоткрыта, поэтому мне удалось за долю секунды увидеть, что ничего там не происходит, отчего дышать стало в разы легче. Мне чуть виднелась входная дверь, через стекло которой лучи заходящего солнца пробивались и создавали собственную «ковровую» дорожку прямиком вглубь коридора. Я не задумываясь распахнула дверь и вышла, даже не оглянувшись по сторонам. Вернее, я не успела оглянуться по сторонам. В следующее же мгновенье кто-то закрыл мой рот рукой, плотно прижав к себе, а затем потащив к стене, на которую свет не падал вовсе. Я не успела ни крикнуть, ни начать брыкаться, как мой «похититель» встал прямо передо мной, и дышать я стала в разы легче, но начинала уже злиться. Я убрала его руку ото рта и со всей угрюмостью, непониманием и злостью спросила: — Какого чёрта ты делаешь, Люк? — Слушай сюда, — его голос звучал по-страшному холодно. — Сейчас мы поднимемся в комнату, и ты не посмеешь даже пискнуть, понятно? — В чём дело? — несмотря на его угрозы я всё равно задала этот вопрос, хотя ответ слышать на него не хотела абсолютно. — Кто-то проник в дом. Хеммингс схватил меня за плечо и грубыми движениями толкал по лестнице наверх, попутно оглядываясь назад. Но мои ноги вовсе, кажется, отнялись, потому что единственное, что держало меня в вертикальном положении — руки Люка, которые так и толкали меня в спину, чтобы я пошевеливалась. Я пыталась хвататься за стену, но выходило чертовски плохо — дрожь не давала мне даже согнуть пальцы. Мы наконец дошли до второго этажа, и Люк практически затолкнул меня внутрь комнаты, после чего зашёл и сам и закрыл дверь на замок. — А ч-что с остальными? Где они? Эштон, Калум, Эвелин… Они знают, что кто-то есть в доме? — Плевать на остальных, сейчас главное самим выбраться, — до этих слов мой взгляд был отстранённым, но как только я услышала, что сказал Хеммингс, я всё своё внимание сконцентрировала на нём, чтобы понять, не шутит ли он. — Ты что несёшь вообще?! Люк, их ведь убьют! Я метнулась к двери, но парень тут же схватил меня за руку и грубым движением дёрнул на себя. — Если ты сейчас выйдешь из комнаты или будешь продолжать так же орать, то убьют нас с тобой, — я не придавала его словам абсолютно никакого значения, ведь он только что почти признался, что ему плевать на всех и что главное сейчас — спасти собственную шкуру. Я начала вырываться из его хватки, но всё было бессмысленно: Люк сжал руку ещё сильнее, а потом и вовсе схватил и за вторую, чтобы у меня не было возможности даже рыпаться. — Ханна, с ними всё будет в порядке. — Да откуда ж ты это знаешь, а? — Я видел Эштона, когда спускался. Он знает, и я уверен, что знают теперь все. Всё будет в порядке, только перестань же ты, блять, вырываться и галдеть! Успокоили ли меня слова Люка? Да нихера, боже мой! Конечно, я прекратила попытки как-то сопротивляться, чтобы не пойти на верную гибель, но внутри продолжал расти гнев на то, что Люку, кажется, абсолютно плевать на всех остальных. Это наша вина, что сейчас в другой части дома полностью безоружными сидят люди, которые здесь вообще ни при чём! Я виновата, что здесь и Калум, и Эвелин, Люк виноват, что здесь Эштон. И он хочет сказать, что если они умрут, то здесь не будет нашей вины? Да я лучше добровольно пойду под дуло этого треклятого Анонима, чем просто закрою глаза на всё это! — И что ты предлагаешь? Вечность тут прятаться? — я ходила вдоль по комнате, потому что стоять на месте было просто невыносимо. — Они придут сюда, они точно войдут в эту комнату, а мы с тобой будем стоять и просто смотреть, как каждого из нас убивают! — Боже, просто заткнись, — он старался выглянуть в окно, чтобы снаружи это было максимально незаметно. — Блять… — Что? — Их там целая машина, — не стоило ему этого говорить. Если до этого у меня лишь дрожали руки и голос, то сейчас у меня дрожит буквально всё. — Ладно, мы что-нибудь придумаем. — «Что-нибудь придумаем»?! — А что ты хотела? Думаешь, у меня на двадцать лет вперёд расписаны планы на все случаи жизни, в том числе и на этот? Мы будем действовать по мере поступления, потому что другого выхода у нас сейчас просто нет. Будет хорошо, если хотя бы один из нас жив останется. А если убьют всех… — Замолчи, замолчи, замолчи! Гробовое молчание, словно предначертанное судьбой, наступило именно в тот момент, когда из другой части дома раздался истошный женский крик, за которым последовал выстрел. Каждой клеточкой своего тела я желала упасть замертво, чтоб не испытывать настолько дикого страха, какой пробегается по каждому моему нерву сейчас. Не знаю, дышала ли я в тот момент или нет, но я отчетливо слышала каждый вздох Люка за собой. Он снова схватил меня за руку, но вёл на этот раз обратно к выходу из комнаты, шепнув в приказном тоне: «Пошли». Теперь-то я точно никуда не хочу идти. Та тишина, которая царила вне этой комнаты, отчетливо давала понять, что тут гораздо безопаснее, чем там, хотя здесь мы, по сути, в ловушке. Ноги сами по себе остановились, и я сама в упор отказывалась куда-то идти. — Ты меня плохо слышала? — я не видела, с какой эмоцией на лице он смотрел на меня, ведь сама я устремила взгляд на дверь за спиной Люка. — Ханна, нам нужно уходить, ты меня слышишь? — Они внизу. Куда нам, безоружным, по-твоему, бежать? — Не безоружным, — он молниеносно открыл верхний ящик в тумбочке и достал серебряный пистолет, засунув в задний карман. — Теперь-то ты пойдёшь? Выбора у меня здесь не было никакого. Я пошла вслед за Люком, когда он вышел из комнаты, оглядываясь по сторонам. Он дал мне чёткие указания, которые я должна выполнять: если идёт он — значит, иду и я; если Люк останавливается — останавливаюсь и я. Что бы он ни делал — я должна повторять. Но если он скажет бежать, а сам останется на месте — я должна побежать. Я шла прямо позади него, стараясь выглядывать из-за широкой спины. Кроме наших шагов не были слышны никакие, и это добавляло ещё двадцать процентов к тому, что в целости и сохранности не выберется отсюда никто. Но паниковать сейчас — чертовски неподходящее время. Мне пришлось собрать всю волю в кулак и не обращать внимания на бушующие нервы, которые так и норовили в один прекрасный момент вынудить мой мозг на крик или пустую беготню по дому. Мне пришлось принять настолько отстраненный вид, словно меня за углом не поджидает убийца. Люк остановился на долю секунды, но уже за это время я смогла увидеть что-то внизу, что заставило его хоть на мгновенье замереть как столб. Хоть и спина парня изрядно мне мешала, но я своими глазами видела: Эвелин лежала на полу, а вокруг неё — небольшие кровавые пятна. Эштон сидел рядом с ней, пытаясь привести в сознание, а Калум в ступоре стоял в стороне. — Эвелин… — я почти проскочила мимо Хеммингса, но он тут же схватил меня обеими руками. — Нет, стой… Эвелин! Люк резким и сильным движением толкнул меня подвал, с хлопком закрыв за собой дверь. — Хватит, чёрт возьми, орать! — сказал парень, но в то же время кричал на меня «шепотом». — С ней всё будет в порядке. Там Эштон и Калум. Ты слышишь? — я продолжала смотреть на дверь за ним, в один момент сделав рывок вперёд и попытавшись протолкнуться вперёд, но Люк тут же меня перехватил и толкнул обратно, отчего я чуть не упала с лестницы. — Нет, видимо, не слышишь. — Я должна там быть, отпусти меня, чёрт возьми! — Нет, ты должна быть здесь. — А что, если она умерла? Ты вообще понимаешь, что это с ней происходит по моей лишь вине?! Отпусти меня, иначе… — Какая же ты идиотка, боже мой, — он насильно повернул меня спиной к себе и стал толкать вниз по лестнице, которую я еле-еле могла увидеть при этом глухом освещении. — Ты не поможешь ей, если будешь валяться рядом в таком же виде, понимаешь меня? Ты вообще никому не поможешь, если сейчас выйдешь отсюда и попадёшь прямо под дуло этого сумасшедшего, это ты, блять, понимаешь? Завидев нас, Энди тут же вскочил с дивана и побежал к нам, завиляв своим хвостом. Наверное, я бы кинулась к нему в объятья, если бы сейчас наверху не умирала моя подруга, к которой Хеммингс не даёт мне даже подойти! Чем, по его мнению, ей поможет Эштон, Калум? Калум плевать на неё хотел с высоты птичьего полёта, а Эштон — не медик, чтобы оказать ей первую помощь. Боже, я даже не знаю, что с ней произошло! Как мне теперь не пенять на себя, что это именно моя вина? Несмотря на то что места здесь было так мало, что мы бы в итоге вдвоём здесь просто задохнулись, это не мешало ходить мне туда-сюда, хватаясь за голову и с каждым разом всё сильнее оттягивать волосы. Энди продолжал скулить, и это начинало меня безумно раздражать, что я готова была наорать на него. Но Люк ясно дал понять, что если я хотя бы пискну — мне конец. Не уверена, от чьих рук — убийцы, что ходит буквально над нами, или Люка. Только я хотела задать ему вопрос, как нам поступать дальше, как сверху, прямо в дверь, ведущую сюда, кто-то начал стучать. И нет, это не вежливость наподобие: «Здравствуйте, можно я тут у вас перед носом своим ножичком повожу, если вы не против?» Это было похоже на то, как обычно выбивают дверь, и с каждым разом удары становились сильнее и сильнее. Мы с Люком стали смотреть наверх, видя, как лучи из щелей двери то и дело «потухали» и «загорались» снова из-за ходящего на пороге человека. Хеммингс стал вертеть головой из стороны в сторону в поисках места, где можно спрятаться, но это было бредово: тут даже сесть негде, не считая дивана, о каком месте для пряток может идти речь? Я внимательно наблюдала за ним, хоть и с таким освещением это было тяжеловато. Даже так я смогла увидеть, как он, устремив взгляд на лестницу, загорелся какой-то идеей, а потом стал копошиться в карманах. — Слушай меня внимательно, — он схватил меня за плечи, заглядывая прямо в глаза. — Сейчас ты вместе с Энди спрячешься вон там. И ты ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не издашь ни звуку, и тем более не станешь выходить оттуда. Что бы там ни было, поняла? Даже если меня убьют — не вылезай, ясно тебе? — Ч-что ты несёшь? — я смотрела в глаза Люка и отчаянно надеялась, что это всего лишь какой-то розыгрыш, но учитывая, что наверху ломились в дверь с такой силой, что она вылетит с секунды на секунду, сомнения отпадали — он говорит серьёзно. Я посмотрела на его руки, которые он тянул ко мне, и там лежал тот самый пистолет, который он вытащил из тумбочки. — Ты сошёл с ума?.. Люк, какого чёрта… — Полезай говорю, — он открыл дверцу в лестнице, что вела в маленькую каморку под ней. Он даже не стал меня уговаривать — просто толкнул внутрь, затем начал подгонять и пса, который, поджав хвост, уселся рядом со мной. — Ни звука, поняла? Он захлопнул дверцу, отчего в воздухе поднялся целый слой пыли. И именно в этот момент прямо надо мной послышался сильный грохот, и через щель в половицах в эту «коробку» проникли тонкие-тонкие лучи света. Я прижала пса к себе, дыша прямо ему в холку. Я чувствую, как он хочет что-то сказать (или попросту поскулить), но страх так же душит его, как и меня, и я просто молюсь богу, чтобы не закричать в какой-то момент. Дрожь в руках уже перестала обращать на себя моё внимание — мой взгляд был приковал к Люку, который как ни в чем не бывало стоял и дожидался, пока «уважаемый» гость спустится вниз по ветхой лестнице. Мне так хотелось сказать Хеммингсу что-то, именно сейчас сказать, как он мне важен, но я понимала, что этого делать ни в коем случае нельзя. Хоть я и была готова выскочить в любой момент, я этого не делала. Я сидела на грязном полу среди маленьких щепок и всякого рода мусора, прижав к себе собаку, которая боялась не меньше моего. И это началось. Надо мной начали прогибаться ступеньки, и шаги были максимально медленными и ленивыми, как будто этот человек совершенно не торопился никуда. Во мне возникло непреодолимо уверенное чувство, которое теперь занимало всю мою голову: надо мной шёл Аноним. Люк смотрел на него, как на старого друга, с какой-то полуулыбкой на лице, будто вспоминал тёплые моменты из прошлого. Руки он держал за спиной, но ничего там не прятал. Он был безоружен и выглядел так, словно встретился со смертью. Словно встретился с давним другом. — Должен сказать, что вы сильно опоздали, — начал Люк. — Но это не помешало ворваться в мой дом так же неожиданно, как вы это сделали в Лос-Анджелесе. Почти сделали. В ответ Хеммингсу звучало лишь молчание. — Может, я могу чем-то помочь? Обеспечить чем-нибудь? А то, знаете ли, вчера я разгромил весь ваш «дом» в пух и прах, причём в буквальном смысле. Должно быть, теперь вам некуда идти. И вы решили отомстить мне, да? Что ж, можете не отвечать. Или мне лучше обращаться на «ты»? Ты ведь Аноним, так? Иначе почему именно ты зашёл сюда? У него, кажется, было много причин, чтобы прикончить меня. Правда, я пока не знаю ни одной, но это не мешает нам оставаться равными перед друг другом. Клянусь Богом, если Люк продолжит и дальше городить эту чушь, выводя этого типа из себя, я выйду отсюда сею же секунду! — И ты всё ещё молчишь. Ну, хорошо. Может, хотя бы тогда лицо своё покажешь? Знаешь, мне уж не терпится увидеть своего персонального шпиона, который не оставляет меня ни на один день. Ты ведь следишь за нами каждый день, да? Каждый час, каждую секунду. И, судя по всему, от тебя нельзя скрыться, так ведь? Иначе почему я сейчас нахожусь здесь, в старом доме, а не в дорогом отеле в Лос-Анджелесе? — теперь я видела не только Люка, но и этот чёрный силуэт, который приближался прямо к нему. — Закончим, как старые друзья? Или как старые враги? Я затаила дыхание, ровно как и Энди. Мужчина (или парень, я до сих пор этого не знаю), сравнялся ростом с Люком, а тот лишь гордо смотрел в его глаза, ведь это была единственная часть лица, не прикрытая маской. На мгновенье меня ослепил какой-то блеск, отчего я нахмурилась, и только спустя пару секунд через щёлку в досках смогла увидеть, что это был нож. Я увидела на лице Хеммингса тревогу, и появилась она не зря: уже в следующее мгновенье нож оказался прямо в нём. Мне пришлось закрыть рот рукой, чтобы не издать ни писка, ни лишнего вздоха. Я чувствовала, как по щекам начинают скатываться слёзы, но мне оставалось только молчать, словно я немая. Люк медленно опустил голову вниз, с какой-то сумасшедшей для меня ухмылкой глядя на рукоятку, которая торчит прямо из него. Я отчётливо слышала его сбившееся дыхание, но это оказалось лишь началом. Тип, одетый в чёрную одежду, точно смерть, вытащил окровавленный нож, но уже мгновенье спустя вновь воткнул его в Люка, который стоял, словно обездвиженный. Я не знаю, сколько раз он это проделал, я просто, чёрт возьми, не знаю! В глазах всё стало, словно в тумане, и просто смотреть на это было невыносимо. А ещё невыносимее было видеть, как Люк в ту же секунду упал вместе с ножом внутри себя. Даже не видя лица этого ублюдка, я точно знала, что сейчас на его его лице красуется самодовольная улыбка. По одному лишь взгляду на Люка, что лежал у стеллажа, я могла видеть, как этот монстр гордится своей работой. Готова поклясться, он так и хотел крикнуть: «Это сделал я!» — но что-то его всё-таки останавливало. Я ожидала чего-то ещё, что бы точно заставило сделать меня роковой шаг, но он лишь отвернулся спиной к Люку, поднося к лицу рацию и что-то говоря в неё. Чёрт с ним! Я стала аккуратно выбираться из этой каморки под лестницей, максимально бесшумно. В руке крепко-крепко я сжимала пистолет, словно боялась, что он выпадет из рук, стоит мне только выбраться из укрытия. Без шума, без скрипов я потихоньку выбиралась изнутри, пока Люк переводил на меня взгляд полуоткрытых глаз. Даже не смотря на него я знала, как сильно он меня сейчас осуждает и как сильно хочет, чтобы я сею же секунду залезла обратно. Но я даже не посмею этого сделать. Подкравшись к этому подонку со спины, я стала аккуратно поднимать трясущиеся и без того руки, не представляя, как мне вообще целиться. И это получилось бы у меня, если бы не одно но: я услышала рычание Энди прямо позади себя. Мужчина в чёрном тут же обернулся, но посмотреть так и не успел. Я выстрелила прямо ему в голову. Тело замертво упало на пол, а тёмная лужа вокруг него разрасталась с ошеломительной скоростью. Руки так и тряслись, глаза выглядели настолько бешеными, что я, наверное, походила со стороны на испуганного зверя. Пистолет выпал из руки, с грохотом упав прямо у его ноги. Осознать не получалось абсолютно ничего. В голове то и дело крутился один и тот же вопрос: «Я убила Анонима?»