POV Ханна Клиффорд.
— Ханна, выходи, — я накрыла свою голову подушкой, чтобы хоть немного приглушить громкий и требовательный голос Майкла. — Перестань рыться в этих бумажках, это бесполезно. Ты почти не выходишь из его комнаты, — я бы предпочла не слышать всего, что говорит мне брат, это ведь всё равно никак не выгонит меня отсюда. — Люк звонил.
— Не ври, у него сел мобильник.
— Хорошо, не звонил, — парень тяжело выдохнул. — Ты стала слишком зависимой от этого дела. Ты сделала всё, что было в твоих силах, понимаешь? Там нет никакой пропущенной строчки, которая мигом окажется тем, что заменит нам Вахо. Просто выходи и проветрись, ты уже начинаешь меня пугать. Ханна, чёрт возьми, ты меня вообще слышишь?!
Повторюсь: предпочла бы не слышать. Я, как и в прошлые разы, не стала заострять на недовольстве Майкла своё внимание и зарылась с головой под одеяло Хеммингса, которое до сих пор пахнет им. Как и подушки. И вся комната.
Я ведь не могу сказать брату, что у меня началась ломка по парню, который ясно дал понять, чтобы я его не трогала. Он посчитает, что это ниже моего достоинства. Но что я могу с этим поделать? Чёрт, я жила с ним бок о бок последние восемь месяцев, а сейчас, когда даже понятия не имею, когда он выйдет, я начинаю сходить с ума. По большей части это из-за того, что я дико запуталась. Я утонула в этих бумагах с головой и отказывалась ужинать, потому что боялась, что пропущу что-нибудь. Сейчас я могу пересказать всё, что написано в договорах, близко к тексту, и даже не сочту это странным. Я чувствую, как потихоньку схожу с ума, но это сумасшествие, пока что, не кажется мне чем-то странным. Всяко лучше, чем сидеть взаперти своей комнаты наедине со старыми фильмами на кассетах и собакой в обнимку.
У меня в ногах лежит ноутбук Хеммингса, на котором я вчера повторно пролистала файлы с жёсткого диска. Надеялась, что найду что-то новое (как и во второй, и в третий раз), но результат, я думаю, очевиден. Это правда бесполезно. Я бесполезна. Обязательно найдётся кто-то, кто примется это опровергать и говорить, что я много сделала. Но для меня этого недостаточно. Я хочу довести дело до конца, а не сидеть и искать другие альтернативы Вахо. Он был единственным, что могло бы положить этому всему конец. Но он отказался. Я не злюсь, я просто расстроена.
Потерев указательным и большим пальцами переносицу, я поднялась на локтях и взяла стакан с водой на тумбочке. Это единственное, что я пью, потому что кофе и чай заряжают меня ненужной бодростью, которую мне некуда потом деть. Она бы пригодилась, если бы мне нужно было постоянно ездить во Фримонт и другие ближние города. Однако поездка в Уолнат-Крик была последним, куда я выбиралась. В город заезжал пару раз Калум, потому что сидеть в этом доме ему просто осточертело. Хотелось бы мне иметь такое же рвение не сидеть на месте, как у него. Вместо этого я сижу в окружении откровенной макулатуры, придавая ей сакральное значение. Какая же нелепость.
— Если ты сейчас не выйдешь, я вынесу дверь.
— Тогда приготовься, что вслед за ней тебя вынесет Люк, — я снова взяла в руки газету, что лежала в чемодане среди всех остальных бумаг.
— Ханна, это не смешно. Ты помешалась. Тебе нужно отдохнуть, в конце-то концов. Пусть Люк и доверил тебе такую работу, но он точно не предполагал, что ты будешь сидеть, как маньячка, и перечитывать одно и то же раз за разом. В другом случае он со мной бы не согласился, но сейчас, я уверен, очень даже.
— Тогда вперёд. Съезди к нему и спроси, что он думает по поводу того, что я пытаюсь освободить нас всех. Уверена, если бы он знал, что я уже совсем близка, то только подгонял бы меня.
— Ты уже неделю говоришь, что «совсем близка». Никакого толку, понимаешь? — Майкл снова тяжело вздохнул. — Слушай, я не прошу тебя забрасывать это насовсем. Но тебе стоит хотя бы выйти из этой атмосферы хаоса и охладить голову. Если ты сутки напролёт будешь думать над одним и тем же, то там до психиатра уже недалеко. Посылай меня, сколько душе твоей угодно, но я твой брат и не хочу, чтобы ты загоняла себя до такой степени.
Я услышала его отдаляющиеся от комнаты шаги. Наконец-то.
Мне в голову прокралась идея пойти и взять что-нибудь из холодильника, но от одной только мысли о еде у меня скручивает живот. Я слишком мало ела в последнюю неделю из-за постоянной нервотрёпки, но если бы я насильно пихала в себя одно за другим, то хорошим бы это точно не кончилось. Как только я увидела сообщение Вахо, где он отказался от участия, меня словно ударило током. Конечно, прошло слишком мало времени, чтобы я возлагала на него какие-то надежды, но я правда воодушевилась этой идеей и она показалась мне идеальной. Видимо, она не такая уж и идеальная, раз первый же кандидат решил не марать руки ещё больше.
Энди жалобно смотрел на меня и вилял хвостом, смотря то на меня, то на дверь. Пёс, в отличие от меня, не решил отрекаться от всего мира и ему хочется гулять и резвиться. Слава богу, что он не нуждается в чужой помощи и сам себе находит развлечение, поэтому я чаще всего отпускаю его на самовыгул, а потом, вечером, наигравшись, он возвращается домой, падает рядом с диваном и засыпает. Я могла бы в очередной раз отправить его без собственного надзора, но в голове что-то щёлкнуло. Может быть, Майкл прав. Нет, я и так это знала, но просто… Может, правда что-то получится, если я подышу свежим воздухом или снова посижу у моря? Одна мысль о море заставляет мурашки пробежаться по телу.
Но я всё-таки слезла с кровати, отчего глаза собаки загорелись радостным огоньком. Я надела джинсы, что валялись на деревянном стуле, а сверху — лёгкую джинсовку.
Уже через минуту мы оказались на улице. Майкл был чрезмерно доволен, что я его послушала, но я всё же не считала это его победой. Он просто дал совет, а я ему последовала и не пожалела. На улице было прохладно, солнце скрылось за облаками и не пекло, как бывает обычно. Но я всё равно не отказалась от своей идеи и пошла к воде, а пёс последовал за мной.
Я глубоко вдохнула свежий морской воздух, от которого по телу пробежался холодок. Да, оно определённо того стоило. На этот раз я не стала садиться на песок и поберегла джинсы. Удивительно, но буквально за одно мгновенье, как по щелчку, все мысли вылетели из головы. Теперь мне было наплевать на какого-то Дэвида Клиффорда, на какого-то Эштона Ирвина и уж тем более на какую-то грёбанную «DavidMCompany». Как будто я после недели пребывания под водой наконец-то вдохнула воздух. Мне стало легче.
Впервые за несколько дней я взяла в руки телефон. У меня не было в нём необходимости, потому что Люк всё равно не отвечал. Его мобильник сел, как он и говорил, поэтому я даже не старалась как-то выйти с ним на контакт. Судя по его словам, со дня на день его должны выписать, и я этому правда рада. Не только из-за того, что я устала одна находиться в этом дурдоме (звучит довольно-таки эгоистично), но ещё и потому, что он, наконец, выздоровел. Морган говорил, что швы хорошо заживают, и теперь за Люком они бдят в разы внимательнее, чем в первый раз. Так даже лучше. Он хотя бы в безопасности.
Я включила мобильник и тут же увидела на экране уведомление о новом письме на почту. Снова Вахо? Навряд ли. От него за последнюю неделю не было ни слова, да и не должно, в принципе. Я хотела открыть письмо, но телефон «сдох». Ожидаемо, я ведь не заряжала его чёрт знает сколько. Посмотрев на Энди, я заметила, что он снова гоняется за своим хвостом и ему нет до меня дела. Не так уж я ему и нужна.
Пусть мой «отдых» не продлился и пятнадцати минут, но я чувствую себя в разы лучше, чем было до этого. Помешательство никуда не делось, но так я хотя бы поняла, что могу дать себе тайм-аут. Я снова вернулась в комнату к Люку уже в знакомый бардак, где всё было разбросано ровно так же, как я и оставляла. Перешагивая через всякого рода вещи, начиная от бумаг и заканчивая канцелярскими принадлежностями, я пробралась к ноутбуку. Письмо показалось мне странным, потому что имя отправителя мне не знакомо. Впрочем, опять же, никто не отменяет рекламу. Но в прошлый раз мне написал Вахо.
Я зашла в почту и сначала не поняла, что происходит. Весь экран был забит новыми сообщениями, которые я ещё не открывала. И отосланы они были совсем недавно, буквально в течение всей недели, на которую я решила отказаться от интернета. Нахмурившись, я пролистала их чуть вниз и увидела конец непрочитанных писем. Я насчитала двадцать два письма.
Открыв первое из них, меня охватила странная паника на радостях, если так вообще можно было описать то, что я чувствовала.
«Добрый день, Ханна.
Моё имя Питер Уокер. Мы не знакомы, но я услышал о Вас от моего знакомого, Вахо Родригеза. Предполагаю, он-то с Вами лично и знаком. Он передал мне, что Вы ищите людей, которые работали на Дэвида Клиффорда, для дачи показаний. Надеюсь, Вы всё ещё нуждаетесь в помощи, потому что я рад Вам её предложить. К сожалению, мы вряд ли сможем обсудить детали при личной встрече, потому что на данный момент я нахожусь в Манчестере, поэтому мы могли бы созвониться.
Жду Вашего скорейшего ответа. Сделаю всё, что будет необходимо.
С уважением,
Питер Уокер».
Мои глаза округлились до размера целой, чёрт возьми, монеты. Это какой-то розыгрыш? Я очень надеюсь, что нет, потому что все остальные письма были похожего содержания. Но стиль речи, имена, города и даже страны были совершенно разными. США, Великобритания, Италия, Канада, Австралия — мне писали люди из всех этих стран и предлагали свою помощь безвозмездно.
Абсолютно, чёрт возьми, безвозмездно! Мне пришлось ущипнуть себя, чтобы понять, что это не чёртов сон.
Я дошла до последнего письма, которое прислали буквально полчаса назад. Оно уже было от знакомого мне человека.
«Здравствуй, Ханна.
Надеюсь, до тебя дошли все письма. Все эти люди хотят предложить тебе свою помощь. Они имеют прямое отношение к Дэвиду Клиффорду, его компании и филиалам, которые расположены в их странах. Я сообщил о тебе на следующий же день после того, как ты ко мне приехала. Извини, что не осмелился выдвинуть свою кандидатуру, но у меня были на это причины. Теперь у тебя есть не только какой-то старик, которого легко принять за маразматика, но и целая команда.
Надеюсь, что у тебя всё получится.
С уважением,
Вахо Родригез».
Я просто не могу поверить своим глазам. Кажется, я перечитала эти строчки больше десяти раз, хотя их смысл дошёл до меня ещё с первого. Я просто… Кончики моих пальцев слегла дрожат над клавиатурой, как будто я собираюсь написать что-то в ответ. Я собиралась, собиралась ответить всем тем людям прямо сейчас. Но я не могу. Я не могу осознать, что это и правда происходит на самом деле. Это не сон и даже не чёртовы галлюцинации.
Мы почти у цели.
Мы почти победили.
— Майкл! — я схватила ноутбук в свои руки и помчалась в гостиную, где смотрел телевизор брат. — Майкл, просто посмотри!
Он сначала испуганно вытаращился на меня, не понимая, что случилось, но потом всё-таки, преодолев своё недоверие, взял ноутбук в руки и стал читать письмо. Я смотрела на него своими безумными, широко распахнутыми глазами, ожидая его реакции, но он лишь, нахмурив брови, пытался вчитаться в текст. Должно быть, тоже был в недоумении от того, что там написано. Майкл попытался задать пару вопросов, вроде «Что это?», «Про кого он говорит?», «Что происходит?». Я открыла ему другие письма, в которых люди предлагали свою помощь в даче показаний в своих странах, и его взгляд тут же переменился.
— Звони Калуму, — сказал Майкл, листая одно письмо за другим. — Чёрт возьми, невероятно!
Я трясущимися руками сняла телефон с зарядки, смотря на пропущенный звонок от доктора Моргана. Если это о выписке Люка, то я просто не могу поверить, что этот день может быть лучше. Я нашла его номер и нажала на «вызов», постукивая по полу пяткой. Мне буквально некуда себя деть, потому что из-за всех этих писем я чувствую чёртов прилив энергии и счастья, который ещё долго не сможет из меня выветриться. И когда на том конце провода всё-таки ответили, я еле-еле воздержалась, чтобы не закричать прямо в трубку.
— Мисс Клиффорд?
— Да, да, это я, — я зачесала волосы назад, чуть оттягивая их, чтобы приземлить себя и успокоиться.
— Это доктор Морган. Полагаю, мистер Макалистер говорил вам, что я позвоню? — я протараторила в ответ что-то вроде «Да, конечно». — Значит, вы знаете, что вы можете приезжать. Вас не затруднит заехать в ближайшие пару часов?
— Нет, конечно нет, — я рукой стала подгонять Майкла, чтобы тот поднялся с дивана и отвёз меня на машине в больницу. — Спасибо больше, что позвонили.
— Прошу, не благодарите.
Я повесила трубку, с грохотом бросив телефон обратно на тумбочку. В этот момент в гостиную вошёл Калум, звеня ключами от машины. Нахмурившись, он посмотрел на нас, суетившихся, и явно хотел задать целую кучу вопросов, но вместо этого я снова схватила свой телефон и помчалась прямо к Худу, взяв его за руку. Он стал задавать целую кучу вопросов, как и Майкл, но сейчас некогда было объяснять, что произошло. У нас ещё куча времени впереди.
— Знаю, ты не будешь в восторге, но нужно забрать Люка из больницы, — я взяла с журнального столика свою сумку, по-прежнему таская за собой Худа. — Майкл, пожалуйста, разберись с письмами. Ты знаешь, что делать.
***
— Ты хочешь сказать, что тебе написали свыше двадцати человек с совершенно разных точек мира и предложили помочь засадить папашу за решётку? — Калум недоверчиво покосился на меня, паркуясь у больницы. — Слушай, по-моему, тебя слишком сильно торкнуло, тебе не кажется? Может, галлюцинации там, или…
— Я уже успела себя ущипнуть, Калум, — сказала я, вылезая из машины. — Можешь остаться здесь. Я скоро вернусь.
Парень сказал что-то язвительное мне в ответ, но я сделала вид, словно не услышала. Меня по-прежнему не отпускала мысль того, что у меня всё-таки получилось. Мне настолько хорошо на душе, что я готова заплакать от счастья, но пока что всё обходится лишь дрожащими пальцами и глупой улыбкой на лице каждый раз, когда я вспоминаю все те письма и все те строки. Это правда потрясающе, что столько людей готовы бороться. А главное, что готовы бороться вместе со мной.
И снова, снова эти чёртовы коридоры в этой чёртовой больнице. Я нахмурилась от уже приевшегося запаха лекарств, которым здешний воздух был пропитан насквозь, но теперь это не так раздражает. Уверена, Хеммингс уже возненавидел весь этот воздух, все эти пикающие аппараты, а главное — зелёные стены в его палате. Я не удивлюсь, если, зайдя туда, обнаружу, что они теперь другого цвета. Либо там теперь лежит другой человек. Да, это было бы настоящим доказательством того, что Люк всегда добивается своего.
Я увидела около стойки доктора Моргана, который разговаривал с медсестрой и одновременно заполнял карты. Он выглядел уставшим, да и халат его не идеально выглажен. Должно быть, сегодня была его смена и куча послеоперационных пациентов. В другие разы, когда я сюда приходила, он выглядел куда свежее и радостнее. Увидев меня, он слегка засуетился, и я приняла это за чрезмерную усталость.
— Да, мисс Клиффорд, — он как будто нервничал, и это меня немного взволновало. — Спасибо, что прибыли вовремя.
— Просто хочу, чтобы это поскорее закончилось.
— Нам нужно с вами кое-что обсудить, если вы не против…
— Да, конечно, только я загляну к Джеку. Пожалуйста, извините, — я неловко улыбнулась, как бы извиняясь перед врачом, и направилась к палате Люка. Мне дико хотелось рассказать ему всё прямо сейчас, не ждать ни минуты больше, а уж тем более не ждать целого процесса выписки.
Пока я шла к палате, меня несколько раз окрикнул доктор Морган, на что я оборачивалась и просила всего одну секунду. Я заметила, как он поспешным шагом идёт ко мне, когда я уже была напротив палаты Люка. Я остановилась, чтобы выслушать его.
— Послушайте, мисс Клиффорд…
— В чём дело?
Я мельком повернула голову в сторону палаты Люка, прежде времени нацепив на лицо улыбку. Но с каждой секундой, что я смотрела в окно палаты, она сползала, и я могла бы услышать, как она с треском упала на пол, если бы в ушах не стоял дикий гул.
Люк лежал на своей кровати, натыканный трубками и с аппаратом искусственной вентиляции; цвет кожи был вовсе не похож на его: какой-то жёлтый, отчего синяки под глазами стали выделяться ещё ярче. Прибор рядом с ним размеренно пикал, и я даже отсюда слышала, как он дышит с помощью аппарата. Я удивилась, как моя сумка не выпала из рук, потому что, кажется, я уже даже на ногах была не в силах держаться.
— Дело оказалось не только в швах, — осторожно начал доктор, но я молила, чтобы он перестал говорить. — Судя по всему, через рану в ноге попала инфекция, ещё до операции. В связи с тем, что он не следовал предписаниям, она стала прогрессировать. Всё переросло в сепсис, — я не могла оторвать взгляд от Люка, от его неестественного оттенка кожи и всех этих чёртовых трубок, которых было словно немереное количество. — Это обнаружилось слишком поздно. Мы назначили лечение, но даже оно не помогло. Мы сделали всё, что было в наших силах.
Моё дыхание замедлилось, и это было удивительно, ведь сердце колотилось, как бешеное. Я уже не чувствовала, что на щеках появляются влажные дорожки и даже не пыталась их стереть. Я хотела отвернуться, хотела не видеть
такого Люка, но это ничего не изменит.
— Ч-что с ним? — еле слышно произнесла я, но врач услышал.
— Впал в кому из-за септического шока.
Я медленно продвигалась вперёд, словно боялась увидеть его ближе. Хотя, нет, я
боялась увидеть его ближе. Я боялась рассматривать его лицо, руки, аппараты, которые окружают его чуть ли не с ног до головы. Мне страшно было подумать что это Люк. Я не узнавала в нём практически ничего, но в то же время всё твердило о том, что, да, это он. К-как мне это понимать?
Врач открыл передо мной дверь, и я медленно, неуверенно зашла.
— Мистер Макалистер попросил не сообщать вам, что с ним, пока не наступит крайняя необходимость. При всём желании, мисс Клиффорд, у меня не было полномочий, — я с некой злобой посмотрела на доктора Моргана. То есть, они всё это время знали?! — Мне жаль. Правда, мне очень жаль, — он медленно подошёл к тумбочке и взял с неё какой-то лист, но внимание на этом я акцентировать не стала. — Он попросил передать это в случае, если… Если будет в таком состоянии.
— Это какой-то бред, — голос дрожал, на лице появлялась нервозная улыбка, больше похожая на наступающее сумасшествие. Но каждый раз, когда мой взгляд падал на Люка, на врача и на записку в его руке, с лица все эмоции медленно сползали и вдребезги разбивались о пол. Единственное, что не застыло на моём лице — это слезы, которые просто ручейком стекали по щекам и падали то на руки, то на пол.
— Возможно, — мужчина понимающе кивнул. — Но об этом попросил ваш муж.
Доктор Морган протянул мне сложенный вдвое лист в клетку. Он был формата А4. Мой взгляд метался от него к доктору и от доктора к нему, и мне пришлось его взять, хотя абсолютно не хотелось. Я знаю, что там. Знаю, что он написал. Поэтому я не хочу открывать и видеть его почерк. Не хочу думать, в каком состоянии он это писал и что он точно знал, что такое случится. Не хочу думать, что это последние слова, которые я от него
услышу увижу.
Я, чёрт возьми, не хочу принимать это!
Но лист мне всё равно пришлось раскрыть.
«Извини меня.
Если ты читаешь это — значит, уже поздно. Честно сказать, я до последнего надеялся, что мне не придётся всё это писать. Но обстоятельства сложились иначе, как видишь. Я знаю, у тебя целая куча вопросов, на которые я физически не могу дать ответы. Поэтому надеюсь, что ты прочитаешь это до конца. Чтобы хоть треть твоих вопросов остались позади. Не захочешь читать — я пойму. Но в таком случае не поймёшь ты.
Для начала: извини, что я тебя обманул. Всё с самого начала оказалось куда серьёзнее, чем я думал, поэтому не стал тебя посвящать.
Наверное, ты уже поняла, что я как мог оттягивал момент последней нашей с тобой встречи. Но делал я это не потому, что меня тешила мысль, что ты бегаешь где-то там и пытаешься разрешить все проблемы. Когда я попал сюда, я уже знал, что ничего хорошего не будет. Не хочу перед тобой оправдываться, но тогда я буду полным подонком, если этого не сделаю. Ты уже, наверное, поняла, для чего я устроил всю эту беготню. Надеюсь, что поняла. Это заставило тебя не сидеть на месте, и я видел, как сверкали твои глаза, когда ты придумывала что-то новое, что поможет нам выиграть, и слышал, как восхищённо ты разговариваешь со мной. И ты сделала большой шаг к тому, чтобы мы в итоге оказались победителями.
Но это всё не самое главное. Я всё никак не могу подобраться к самой сути, но ты и сама понимаешь, что впихнуть в какой-то тетрадный лист пять лет твоей жизни — это слишком сложно. Ещё больше всё усложняет боль по всему телу, но я не хочу вдаваться в совсем откровенные подробности. Знаю, я не красавчик, с бледной кожей и натыканный всякими трубками по всему телу. Ты наверняка всё ещё воспринимаешь меня как Люка, которым я был ещё буквально месяц назад. Но мне надо, чтобы ты поняла одну очень важную вещь: меня здесь уже нет. Я не врач и не буду описывать всё заумными словечками, поэтому постараюсь донести как можно доступнее: скорее всего, у меня кома, врач меня об этом предупреждал. Активность мозга достигла минимума, при котором уже нет шансов на возвращение. Органы уже начинают отказывать один за другим, но меня продолжают качать тонной лекарств и подключать к аппаратам жизнеобеспечения. Я прямо вижу твою мысль: «Они правильно поступают». Проблема только в том, что мне это не надо. И у тебя сейчас наверняка промелькнула ещё одна мысль: «Какая к чёрту разница, надо тебе это или нет?!» Большая, на самом деле. Ведь ты не можешь теперь ничего сделать.
Мне с самого начала сказали, что лечение будет довольно агрессивным, ведь сепсис — это не шутки, особенно в моём случае. Меня предупредили, что если не начать вовремя, то очень велика вероятность комы, а за ней — смерти. И хуже всего, что это не стало для меня ударом. Да, это дико, я знаю. Но я чертовски устал, Ханна. Моё тело буквально изнывает, и это не только из-за заражения крови. Я не видел глоток воздуха в том, чтобы лежать, словно овощ, и быть для остальных обузой, ведь в любой момент может случиться чудо. И агрессивное лечение, которое мне пытались навязать врачи, — последнее, что мне хотелось пережить. Я пишу это, чтобы ты могла понять одну вещь: смерть для меня стала выходом, и я выбрал её. Это эгоистично, я знаю. Извини.
Я бы держался крепче за эту возможность, если бы не знал, что ты справишься без меня. Я тебе доверяю, Ханна, но моё доверие тоже имеет границы. Что я тебе не доверяю — так это свою жизнь. Я подписал все бумаги о том, чтобы меня сразу убрали с аппаратов, если произойдёт то, что произошло. И ты здесь ничего не решаешь. Поэтому не смей даже винить себя в том, что ты сделала недостаточно. Я сам себя убил. Твоей вины в этом нет.
Я и так сказал слишком много того, что не хотел. Наверное, пора приступить к главному.
Я начну.
Стоит начать с самого начала. Не буду скрывать: ты и твоя семейка — огромная чёрная клякса на моей жизни, появившаяся буквально из ниоткуда. Было бы справедливо сказать, что моя жизнь покатилась под откос именно из-за твоего отца, но я всё никак не могу выкинуть из головы, что моя родня тоже с этим связана. Может, всё могло бы сложиться по-другому, поди мой отец на поводу твоего. Да, впрочем, не буду ворошить то, что меня не касалось. Суть в том, что когда я перевёлся в ту школу, я точно знал, кто ты и что из себя представляешь. И я не мог никак избавиться от мысли, что ты — точная копия Дэвида, и от одного взгляда на тебя у меня начнёт загораться моё терпение. Оказалось, конечно, всё куда хуже: ты не была похожа на него абсолютно. Хоть я и не мог тебя на дух переносить с первого школьного дня, но когда ты неуклюже врезалась в меня и посмотрела этими испуганными глазами, в голове сразу пронеслась мысль: «Чёрт, да я в полном дерьме». Звучит до безумия отвратительно, словно я описываю все подростковые романы одним разом. Наверное, так всё и происходило, но была одна разница: я тебя не любил. Может быть, был влюблён, может быть, думал, что влюблён. Но нет — не любил. Скорее, я был поражён той слабостью, которую в тебе увидел. Я ведь тогда был точно таким же, и для меня это стало буквально открытием.
Я до сих пор не понимаю, какого чёрта ты не послала меня на все четыре стороны в первый же раз, когда я вытворил очередную дрянь в своём стиле. Уверен на все сто процентов, что ты сама этого не понимала и в то же время до недоумения доводила и меня. Теперь я могу гордо оправдывать всю ту херь, что творилась со мной в семнадцать лет, посттравматическим синдромом, как оказывается. Тогда я не сомневался, что я полнейший психопат. Но я всё равно не могу никак понять, почему ты из раза в раз меня прощала? Это было глупо, ведь я в буквальном смысле угрожал твоей безопасности. Наверное, так тебя воспитала мать, и я к этому привык. Но один раз ты не простила.
Скрывать что-то нет смысла — да, я сбежал из больницы с желанием покончить с тобой и всем дерьмом, что ты привнесла в мою жизнь. И даже так тебе удалось меня удивить. Позволю себе предположить, что у тебя напрочь отбито чувство страха. Ты опять простила, хоть и не давала первое время этого чётко понять, стараясь выглядеть максимально отрешённо и холодно. Так я и понял, что я не самый странный в этом мире — ты впустила в дом убийцу и даже не стала этому противиться.
Чего я добивался всё это время? Да хер его знает. Мне двадцать два, и я совершаю поступки, которые не могу объяснить.
Меня уже давно унесло не в ту сторону, поэтому я продолжу пороть чушь, которая на меня вовсе не похожа. Влюбиться в тебя было большой ошибкой, а полюбить — роковой. Но когда ты сказала, что тащишь меня на дно — признаю, ты делала это красиво.
Впрочем, поговорить я хочу и об остальном. Ты, наверное, догадалась, о чём пойдёт речь, не так ли?
Обойти тему с Тришей и Калумом я попросту не могу. Должен признать, что я тот ещё мудак, и у тебя есть (были, по крайней мере) все основания на меня злиться. Но ты ведь не злишься, чёрт возьми! Почему ты не злишься? Я повёл себя, как конченый придурок, обозлившись на какой-то пьяный поцелуй, который произошел даже не во время отношений, пока сам всё время знал о Трише и о том, что живот никуда не пропадает и лишь растёт с течением времени. Должно быть, я действительно настолько плохой человек, прости меня и за это.
Придётся задеть и эту тему — ребёнок. И я, опять же, не понимаю, какого чёрта ты не настояла на том, чтобы она сделала аборт? Просто вспомни Тришу. Неужели ты думаешь, что ей будет не плевать на этого ребёнка? В этом плане я не понимаю тебя абсолютно, хоть это и был хороший знак с твоей стороны. За это я, наверное, тоже должен извиниться. Но пока что я могу сказать тебе просто «спасибо». Если бы я мог поставить тебе памятник — я бы поставил, не раздумывая. Ты прощала меня и, надеюсь, простишь и сейчас. Несмотря на всё дерьмо, что между нами происходило всё это время, я знаю, что ты чертовски хороший человек.
Я должен тебе во всём, что ты мне дала. Я слишком много просил, мне слишком много было от тебя нужно, потому что я считал, что ты мне должна за эти четыре отвратительных года. Прости, я был очень тупой и слепой. Я сейчас скажу одну очень, ну очень сопливую вещь, но она как нельзя кстати. Всё, в чём я нуждался, — ты, а остальное просто мелочи. И я это получил, спасибо.
Я понимаю, что моя просьба, скорее всего, будет слишком большой и с оттенком наглости, но я просто прошу, ничего более. Пожалуйста, убедись, что с ребёнком всё будет в порядке. Я знаю, знаю, даже не пытайся меня осуждать, но это единственное моё желание. Я ведь имею право на желание?
Не обращай внимания, что почерк становится корявее. Мне немного хреново, но это потерпит. Я почти закончил, а потом ты можешь быть свободна навсегда. Думаю, я заслужил занять у тебя какие-то десять минут напоследок.
Если я испортил тебе жизнь — прости. Если я когда-то сделал что-то, что ты всё ещё не можешь мне забыть — прости. Если я тебя задел чем-то таким, что ты вспоминаешь каждый раз, когда видишь меня, — прости. Но извиняться за то, что ты когда-то сделала меня хоть на миг счастливым — не буду. Мы оба страдали, но теперь всё позади. Я наконец-то обрету покой, а ты — полную свободу. Мы сделали всё, что когда-то начали. Я сделал то, что хотел долгие годы. Спасибо.
Собери всё, что лежит в меня в комнате — всё, до каждой бумажки — и сложи всё в одну сумку. Мы это сделали, и теперь настало время истины. Ты знаешь, что надо делать
И последнее: не смей оставаться одна. Найди себе кого-то, кто будет тебя достоин и кого-то, кто полюбит тебя гораздо сильнее, чем я (желательно, чтобы это был один человек). Я тебя отпускаю и хочу, чтобы у тебя всё было хорошо. Надеюсь, он позаботится о тебе лучше, чем я.
День куда-нибудь это кольцо, чтобы оно не мозолило тебе глаза и не напоминало каждый раз обо мне.
Начни с чистого листа. Забудь, что в жизни у тебя был какой-то растяпа Хеммингс, который вечно всё портил. Теперь его не будет, я тебе это гарантирую.
Извини за всё.
Прощай.
P.S. Я люблю тебя. Любил.»
Я вцепилась в этот лист мёртвой хваткой и смотрела. Просто смотрела. Перечитывала строчку за строчкой, букву за буквой, и просто не верила. Я не могла поверить, что это написал действительно Люк, написал действительно мне и действительно знал, что с ним будет. Люди не пишут прощальные письма, когда не знают, каков будет исход. Они не говорят о вещах, которые могут случиться, так, словно они уже случились. Они не говорят о смерти так, словно уже давно стали с ней хорошими друзьями.
Я-я не понимала, почему? За что? Почему он не сказал мне? Почему он посчитал, что сказать всё в письме — хорошая идея? Почему он просто не посмотрел мне в глаза и не сказал, что
он устал? Очевидно, ответ кроется в его же строчках: не хотел, чтобы я вынуждала его продолжать двигаться вперёд. И мне так хреново, потому что я знаю, что именно так бы и поступила. Ему пришлось рассказать обо всём в чёртовом письме, потому что иначе я бы ему помешала.
На каждый абзац, каждое предложение и слово мне хотелось что-нибудь ответить. Но теперь это уже бессмысленно, так? Видимо, поэтому он всё высказал на листе бумаги. Так я не смогу его перебивать. И не смогу заставить прекратить говорить те вещи, о которых Люк говорил в конце.
«Начни с чистого листа. Забудь, что в жизни у тебя был какой-то растяпа Хеммингс, который вечно всё портил. Теперь его не будет, я тебе это гарантирую»
— Это самый ужасный способ бросить меня, — шепнула я под нос, усмехнувшись самой себе. На губах оставался солоноватый привкус, который усиливался с каждой каплей, падавшей на них.
Через мгновенье от улыбки на лице не осталось и следа. Доктор Морган всё это время стоял рядом и наблюдал за всей этой паршивой картиной, сложив руки в замок и опустив взгляд на пол. И мне даже почему-то не хочется, чтобы он уходил. Всё это время, когда Люку было хуже всего, рядом был только он. Меня рядом не было. И я чувствую, как меня гложет чувство вины за это. Я его послушала. Опять. И опять всё стало только хуже. Должно быть, это мне такой урок: хватит думать, что люди сами могут о себе позаботиться и знают, что делают. Это не так. Это, блять, совершенно не так.
Медленным шагом подойдя к креслу рядом с его кроватью, я аккуратно села, как будто сейчас всё провалится, стоит мне сделать одно неаккуратное движение. Я взяла его руку в свою, сравнивая, как теперь наша кожа отличается ещё больше. И видеть это было чертовски больно.
Я смотрела на него и хотела, чтобы он боролся. Чтобы боролся, пока не стало поздно. Но это «поздно» уже наступило. Он прав в том, что теперь я не могу ничего сделать. Я могу только смотреть на Люка, совершенно не узнавая его (может быть, я просто отказывалась в это верить), и думать, что всё было уже решено.
«Я сам себя убил. Твоей вины в этом нет». Так почему же я всё ещё чувствую свою вину за то, в чём даже не могла принять участие? Почему мне кажется, что я сделала недостаточно, хотя Люк сам меня отгородил? Почему мне кажется, что если бы я сама обо всём догадалась, то сейчас бы всё было по-другому?
Я виню себя и за то, что не видела, что что-то не так. Всё это время он делал вид, что с ним всё хорошо. Но оказалось, что он просто притворялся. И весь этот уставший вид, голос...
— Ему больно? — спросила я, но врач не сразу понял, что я обращаюсь к нему.
— С каждым часом часом состояние ухудшается. Это сильный удар по организму, — он говорил мне что угодно, но не то, что мне нужно было услышать, и я продолжала смотреть на него, не отрывая глаз. Мужчина тяжело выдохнул. — Да. Ему больно.
— Ладно, — я поджала губы, накрыв тыльную сторону его ладони своей. — Хорошо.
Конечно же, ничего не было хорошо.
Самое худшее в том, что я не видела, что Люку и правда тошно жить. Наверное, он слишком хорошо это скрывал, чтобы я не могла что-то заметить. Но это ведь было так очевидно: у него не было никаких шансов на нормальную жизнь. Его прошлое его искалечило и преследовало всю последующую жизнь. И, наверное, мимо меня как-то пробежала мысль, что он несчастен, что жизнь для него — пытка, и делает Люк это всё (живет, борется) исключительно ради своей цели. Его цель имела настолько большое значение, что он только ради этого вставал по утрам. Знаю, я тоже имела значение. Но Люк сам сказал:
«Смерть стала для меня выходом, и я выбрал её». И я не могу его за это винить.
Видимо, чёрная накидка действительно стала для него единственным выходом. Сложно это принять, когда вы только-только поженились. Люк любил меня, а я его, но эта любовь не могла дать ему той жизни, которую он хотел, как бы мы оба ни старались.
Я водила большим пальцем по его ладони, словно пыталась стереть этот чёртов желтоватый цвет с его кожи. Есть ли смысл говорить, что это бессмысленно? Сейчас бессмысленным казалось мне все: путь, который мы проделали, надежды, это вечное «Всё будет хорошо». В этом и правда, как оказалось, не было никакого смысла. Всё привело к тому, что я сижу рядом с Люком, который изживает из себя последние капли жизни. И это казалось мне невыносимым. Невыносимым было абсолютно всё.
Но несмотря на всё я должна это сделать. Люк попросил.
— Ты можешь идти, — голос ломался из-за подступающих слёз, а в горле словно встал ком. — Мы это сделали. Ты теперь свободен. И я буду скучать, очень, очень сильно.
Я пересела на край его кровати, поглаживая его волосы. Слезы падали на его одеяло, но останавливать их было бессмысленно. Я наклонилась, прислонившись губами к его лбу и мягко поцеловала. Мне казалось, что он может рассыпаться от каждого моего прикосновения.
— Я тебя люблю. Слишком сильно, — я зажмурила глаза и прислонилась своим лбом к его. — Но тебе нужно уходить. Прости меня за всё, Господи, прости.
Отпрянув, я снова посмотрела на него: такой красивый. Даже так он умудряется быть чертовски красивым. Жаль, что я не замечала этого раньше. Я бы сказала ему, сказала бы каждое, чёрт возьми, слово, которое сейчас только приходит мне в голову. Но он меня уже не услышит.
— Сейчас я выключу аппарат вентиляции лёгких. Он ещё недолго будет дышать сам, но потом дыхание остановится. Это может продлиться пару часов, а может — несколько минут, — было бы гораздо лучше, сделай он всё это молча. Но так я знаю, что осталось у меня ещё совсем немного времени. Хоть Люк и сказал, что его больше нет, но я всё равно чувствую, словно он вот-вот проснётся и опять съязвит в мою сторону; словно с секунды на секунду слабо протянет свою руку, чтобы я крепко её сжала, а потом лениво улыбнётся сам себе, всё ещё с закрытыми глазами. И я стараюсь не закричать, понимая, что этого не произойдёт. Я не могу принять, что больше такого не будет. Я не могу простить себя за то, что не сказала, что люблю его, когда он был ещё тут, совсем рядом со мной. Сейчас же он совершенно далеко, осталось только его тело. А Люка нет.
Врач убрал все лишние аппараты и выключил кардиомонитор. Теперь у меня в голове не стояло это назойливое пиканье его пульса, который вот-вот остановится, в любую секунду. Но он всё ещё дышал. Может, ещё не всё потеряно? Хотя, о чём я думаю. Люк умирал прямо у меня на глазах, а я этого даже не видела. Он старался выглядеть, звучать для меня слишком хорошо, чтобы я не смогла даже что-то заметить. Он ошибался, когда сказал, что ожидание было бы мучительнее. Мучительнее того, что происходит сейчас, не может быть ничего.
Я сжимала его руку в своей, слушая, как он дышит. Так слабо, но дышит. Эта дурацкая надежда продолжала буравить мой мозг, и, кажется, я верила, что это ещё не конец. Это ведь такая глупость, что ещё неделю назад я лежала и слышала, как бьётся его сердце, а сейчас со страхом в груди наблюдаю за тем, как оно вот-вот остановится. Но он ведь дышит, чёрт возьми,
дышит!
Но в один момент перестал. Его грудь перестала подниматься, руки обмякли, и лицо расслабилось. Всё.
Он ушёл.
— Мисс Клиффорд, я…
— У меня есть пара часов? — мужчина вопросительно на меня посмотрел. — Мне нужно… Кое-что забрать из дома.
Я старалась отвести от мужчины заплаканные глаза и держать голос холодным, чтобы в один момент он не сорвался. Доктор Морган, наверное, недоумевал, смотря на меня и на то, как я куда-то рвусь. Согласна, выглядит это со стороны чертовски паршиво и равнодушно с моей стороны. Но есть одна вещь, из-за которой я не могу просто сидеть здесь.
Я держала просьбы Люка у себя в голове, все вместе, не забывая ни одной. И мне хотелось сделать это как можно скорее, потому что теперь ждать нет смысла. Он не вернётся домой и не сделает всё так, как посчитает нужным. Теперь всё только в моих руках, в том числе и его мечты. На мне лежит ответственность, и я должна ее принять.
— Да, хорошо, — его взгляд ещё ненадолго задержался на мне, но я этого не видела. Я сидела спиной и смотрела на Люка, который просто перестал дышать. — Мисс Клиффорд, — позвал он, и мне пришлось обернуться. — Мне жаль.
— Мне тоже.
Доктор Морган вышел из палаты, а я осталась тут ещё на пару минут. Всего на пару минут.
Я с трудом держала в своей руке телефон, когда подходила к машине Калума. Он сидел и смотрел куда-то вниз, не обращая на меня совершенно никакого внимания. Может, оно и к лучшему. Он заметит, только когда я сяду, и даже не успеет придумать вопрос. Глупо это все, да? Я имею в виду,
всё. Кажется, словно только вчера разговаривала с Люком по телефону и строила планы, о которых мы грезили весь последний год. А тут раз. И его нет. Как по щелчку. И ведь я даже не знала. Поразительно.
Открыв дверь, я села рядом с Калумом, начиная рыться в карманах. Знаю, оно где-то тут.
— Ханна? Где Люк? — с неподдельным интересом спросил Худ, а потом уже, кажется, начал тревожиться по-настоящему. — Почему ты пришла без Люка?
Я достала пластмассовое кольцо из кармана куртки, посмотрела на него и надела на безымянный палец левой руки. Да. Это определённо лучше всяких бриллиантов.
— Что ты… — кажется, он ещё не догадался. А, нет, стойте. До него всё-таки дошло. — Ты и Люк..? Ханна, что происходит?
— Позвони Майклу, — тихо сказала я. — Спроси, есть ли у него хорошие адвокаты. Нам понадобятся.
— Да что творится-то, ты мне объяснишь?!
— Поехали домой, Калум.
***
И снова я сюда вернулась. Снова меня встречает радостный Энди, снова я чувствую запах одеколона Калума вперемешку с запахом моих духов. Люком здесь не пахнет. Снова я иду в эту комнату, снова открываю эту дверь. Снова мне в нос ударяет запах. На этот раз Люка. Снова поднимаю с пола бумаги, снова собираю всё в одну кучу. Снова, снова, снова. Но теперь кое-что я сделаю по-другому.
Порывшись в столе, я нашла чистый лист и какую-то ручку. В очередной раз поправляю большую стопку, чтобы ни один листик не выбивался, ни один уголок не был смят. Впрочем, об этом надо было позаботиться гораздо раньше. Я щёлкаю ручкой и в голове прикидываю, что написать. У меня есть куча вариантов, но рука никак не начнёт выводить буквы на белоснежном листе. Но в один момент у меня получилось.
«Добрый день, уважаемые представители правоохранительных органов. Думаю, сейчас не лучший момент для имён. Называйте меня Анонимом. У меня есть для вас кое-что, что станет лучиком света в кромешной тьме. Полагаю, вы все слышали, кто такой Люк Хеммингс»
