Наброски миров.

Когда Накамори Гиндзо узнал о смерти Тоичи, он грузно осел в кресле, невидяще глядя перед собой. Он просто сидел, смотря в одну точку, не видя и не слыша ничего. Это было ужасно — терять хорошего человека. Это было ужасно потерять Куробу Тоичи — великого мага, дарящего всем только свет и радость. Что же теперь будет с Чикаге и Кайто? Кайто не плакал. Он молча положил букет цветов на гроб и отошел назад, давая другим людям попрощаться с Тоичи. Он не плакал, когда гроб опускали в землю. По его щекам не катились слезы, он не прятался за матерью, не всхлипывал. Стоял ровно, прямо. Покер фэйс, да, Тоичи? Гиндзо сжал руки в кулаки. Набить бы тебе лицо, за то, что все так произошло. Мальчик ведь… не поймет твоей науки. Не поймет, что вечно прятаться за ложью — неправильно. Кайто никогда не плакал. Даже когда над ним смеялись, когда он падал, когда страдал от своих экспериментов. Словно он забыл как это — плакать. Он продолжал смеяться, показывать фокусы, развлекая, нет, не друзей — товарищей. Тех, с кем можно повеселиться, побезобразничать, но не доверить спину. Кайто не доверял никому. Кайто веселился. С каждым разом его шутки становились все менее безобидными, чаще доводя девушек до слез и истерик, а парней — до стойкого желания прибить мага. Он усмехался, веселился, издевался. И единственным человеком, который его пока сдерживал, была Аоко. Над ней Кайто издевался больше всех, но его дочь обладала великолепной выдержкой и самоконтролем, легко отходила и прощала. — Почему ты прощаешь его, Аоко? — спросил как-то Гиндзо, читая газету. — Мне страшно, — вдруг призналась дочь. — Мне кажется, что если я обижусь на него, то он исчезнет. Кайто был задумчив. Он молчал, нахмурившись, над чем-то размышлял. И эти думы были настолько тяжелы, что мужчина, казалось, чувствовал их часть. Несколько дней назад вновь объявился Кайто Кид. Кайто же ходил мрачнее тучи, словно сгибаясь под тяжестью свалившейся на него ноши. И Гиндзо боялся, что мальчик сломается, не сладив с собой. Интересно, что произошло? Кайто ощутимо изменился. Выпрямился, словно расправил плечи. А его улыбка стала просто веселой, а не издевательской. Справился — улыбнулся Гиндзо, порадовавшись, что мальчик смог. Куроба Кайто никогда не плакал. Тогда кто это сидел рядом с ним на холодном бетоне, уткнувшись лицом в грудь, и рыдал, горько, надрывно? Нервно вздрагивал, трясясь в истерике? Белые одежды истрепались, припорошились пылью, кое-где порвались и запачкались кровью. На земле лежали осколки камня, украденного этим вечером. Красное свечение медленно гасло. Куроба Кайто плакал. Оплакивая свое детство, свою жизнь. Оплакивая отца, выплескивая все переживания, накопившиеся за долгое время. Гиндзо никуда не торопился, успокаивающе приобняв парня. Что он мог сделать? Слова утешения? Не нужны. Просто нужен кто-то, способный принять. Куроба Кайто никогда не давал волю чувствам. Поэтому сейчас, обессиленный и опустошенный, он сидел на диване, закутавшись в плед. И как-то слишком уютно было молчание, тепло сидящей рядом Аоко и добрая улыбка расположившегося напротив Гиндзо. Кайто улыбнулся. Медленно, осторожно, словно забыл как это — улыбаться. Просто не умел, наверное. Искренне улыбаться.