Нежелаемое

      Порыв ветра растрепал и без того взлохмоченные волосы и прошёлся по коже, вызывая мурашки. Механическим движением я пригладила взмокшие пряди, понимая, что это бесполезно — уже в следующую секунду они вновь поддались ветру и полезли в глаза. Я вздохнула и запрокинула голову к небу.       Час. Прошёл уже час с того времени, как я заблудилась в окрестностях Ивагакуре. Приближался полдень, и камни под лучами солнца едва не плавились. Укрыться в тени не было никакой возможности, потому что тени почти не осталось. Воздух был тёплым и сухим, тело — липким и влажным, и даже ветер, казалось, пропитался жаром. Я облизнула солоноватые губы и с трудом сглотнула вязкую слюну. Я кожей ощущала, как к потному телу липнет пыль. Хотелось кричать, но сил не осталось. Их будто сжигал яркий солнечный свет.       Если подумать, то всё начиналось неплохо. Новый день обещал длительную изнурительную тренировку до обеда, чему я была очень рада: ещё с утра вдохновение и стремление заниматься чем-то полезным захватили меня. После вчерашнего вечера с Акацучи и Куроцучи мне как никогда сильно захотелось быстрее стать шиноби и вступить в собственную команду, поэтому и на тренировку я шла с нетерпением и трепетом. На первый взгляд задача была простой: научиться ориентироваться в окрестностях Ивагакуре и заодно развить выносливость. Куроцучи заранее спрятала среди скал пять небольших листочков, которые мне, пользуясь картой, нужно было найти как можно быстрее. Вот только ориентироваться по картам я совсем не умела.       С первыми двумя записками проблем не возникло. Они оказались прикреплены на видные места, да и первая из них содержала понятное описание того, где искать вторую. Поиски третьей записки затянулись, мне пришлось потратить больше часа, чтобы найти заветную бумажку, спрятанную в расщелине. Но это всё в конце концов оказалось сущим пустяком по сравнению с поиском четвёртой. Её местонахождение было описано очень туманно, и вскоре я заблудилась. Я ушла далеко от Деревни и теперь не могла найти дорогу обратно. Надежда, что Куроцучи найдёт меня раньше, чем я заработаю тепловой удар, испарялась быстрее, чем капли пота.       Пить хотелось ужасно.       Внезапное интуитивное ощущение того, что кто-то находится рядом, сработало на долю секунды быстрее, чем раздался незнакомый голос. — Кто ты и что делаешь так близко к Ивагакуре? От неожиданности я дёрнулась и тут же открыла глаза. Незнакомец нависал надо мной так, что из-за солнечного света я не могла толком разглядеть его лица, но зато он видел меня прекрасно. Единственное, что я с уверенностью смогла различить — это стандартную форму Деревни. — Меня зовут Ёсимуро Митсуко, и пару дней назад я стала ученицей Куроцучи, — во рту настолько пересохло, что даже слова казались вязкими. — Да? И что тогда ты тут делаешь без своего сенсея? — грозные нотки не исчезли из голоса незнакомца, он явно не спешил верить мне. — Я заблудилась, — честно призналась я и протянула уже найденные записки, — мне нужно было найти пять таких, но что-то пошло не так. Несколько секунд шиноби колебался, после чего всё же принял протянутые бумажки. Всего миг понадобился ему, чтобы всё понять. Он усмехнулся. — Ну Куроцучи, ну как всегда в своём репертуаре, — парень отступил на несколько шагов, продолжая посмеиваться, и теперь я могла разглядеть его лицо. Невероятно красивый. Блеск солнечного света играл в его волосах, придавая им шоколадный оттенок. Угроза ушла из его взгляда, и теперь зелёные глаза смотрели внимательно и с толикой любопытства, почти не скрываемые растрепавшейся чёлкой. В нём было нечто особенное. Не знаю, был ли его шарм заключён в строгих чертах лица, сухой обветренной коже или полуулыбке на бледных губах, но первые несколько секунд я не могла оторвать от него взгляда. — Ах да, я не представился. Моё имя Мезето. Мезето Кимура. Я джонин Скрытого Камня, — он приветливо улыбнулся и помог мне встать. Даже сквозь широкий рукав формы были заметны крепкие мышцы. — Приятно познакомиться, — я устало улыбнулась и с ощутимой неловкостью отряхнула покрывшиеся пылью штаны. Повисло молчание. — А…вы не могли бы помочь мне найти Деревню? А то я совсем в карте запуталась, — я кивнула на бумаги в его руках и смущённо потупилась. Мезето посмотрел на меня как на несмышлёного ребёнка. Он был выше на голову, от чего такое сравнение показалось ещё более уместным. — Ну, раз ты в Деревне не так давно, то не так удивительно, что ты заблудилась, — шиноби чуть смягчил взгляд, отдал мне записки, а карту развернул — поверни голову на десять часов. Там будет Ивагакуре. Соответственно, если смотреть по карте, мы находимся здесь. Он указал на точку, находившуюся не так далеко от главной дороги в Деревню. — Спасибо большое! — я испытала заметное облегчение. — Ну, подсказывать тебе, где искать оставшиеся записки, я не буду, сама разбирайся со своим заданием, — он вернул мне карту и кивнул, чуть нахмурив от солнца густые тёмные брови. — Да нет, не нужно, сама как-нибудь справлюсь! — я замахала руками то ли от смущения, то ли для того, чтобы подтвердить отказ, и вновь посмотрела на Мезето из-под выбившихся прядей волос, — ещё раз спасибо. — Хех, удачи тебе. И постарайся больше не теряться, — юноша кивнул и буквально в следующую секунду исчез среди камней, словно его и не было вовсе. Будто призрак.       Некоторое время я стояла как в трансе, глядя без единой оформленной мысли туда, где по указанию Мезето должна была находиться Ива. Только ветер, согнувший карту в моих руках, заставил очнуться.       На поиск оставшихся двух записок ушло ещё около часа. Последняя из них оказалась спрятана в жидкой кроне тонкого серого дерева, растущего прямо из скалы на берегу быстрой горной речки. Я даже не сразу её заметила: белая бумага почти сливалась с тусклыми листьями, шелест которых заглушал шум воды. Теперь у меня возникла новая проблема: как достать оттуда записку? Дерево наклонило крону к реке, но поток был слишком быстрым, чтобы удержаться на поверхности с помощью чакры. Ничего не оставалось, кроме как лезть до вершины по худому стволу, надеясь, что он не сломается под моим весом. «Хотя если Куроцучи как-то туда её прикрепила, значит, под её весом дерево не сломалось, верно?» — эта мысль успокоила меня, и, преодолев последние сомнения, я осторожно полезла наверх. Ствол затрещал и чуть прогнулся, но выдержал. Ветер здесь был сильнее, и мелкие ветки больно хлестали по телу, когда я пыталась дотянуться до записки, прикреплённой к самой дальней и длинной из них. Чертыхания в голове не умолкали ни на секунду. Я вытянулась как могла, но до записки оставалось не меньше пяти сантиметров, так что пришлось пролезть ещё чуть вперёд, туда, где ствол совсем истончился и начинал пошатываться под моим весом. Три сантиметра. Один. — Да! — я схватила заветную бумажку и едва не подскочила от радости. В этот самый момент дерево подо мной качнулось из-за неосторожного движения, и, потеряв равновесие на долю секунды, я со звонким визгом рухнула прямо в реку. Ледяная горная вода обожгла кожу и от холода лёгкие свела судорога. Мне потребовалась пара долгих секунд, чтобы вынырнуть, но стремительный поток уже успел отнести меня на несколько метров вперёд. Словно не умеющий плавать щенок я барахталась в воде, пытаясь отплыть к берегу. Мне повезло: впереди река резко уходила влево, и мне удалось ухватиться за береговые камни в месте её изгиба. Еле выбравшись на твёрдую землю, я рухнула без сил и с минуту просто лежала на спине, пытаясь отдышаться. Было жутко холодно. Сердце никак не хотело успокаиваться, а дыхание — приходить в норму.       Более менее восстановившись, я достала из кармана промокшую и отчасти порванную записку. Текст расплылся, но его всё ещё можно было различить. От прочитанного я сперва замерла, а потом заорала от злости: — Да иди ты в жопу!       Записка гласила: «Я на двести процентов уверена, что ты упала в воду. Молодец, Митсуко-чан, это было почти на уровне ученика Академии». — Освежающий душ — это самое то в такой жаркий день, да? — Куроцучи, как и следовало ожидать, уже ждала меня в месте встречи на одном из тренировочных полигонов. Несмотря на палящее солнце, одежда моя так и не высохла, а лишь облипла пылью, что сделало мой вид ещё более неряшливым. «Да я тебя сама сейчас искупаю, блин», — мысленно возмутилась я. — Я бы предпочла обычный душ, а не вот это, — я кивнула на записку и обиженно поджала губы. А обижаться было на что: из-за этого глупого задания я выглядела как последняя дура и совершенно не представляла, как в таком виде возвращаться в Деревню. Это было стыдно, это было позорно и… — Ой, ну только не злись, Митсуко-чан. Это же просто тренировка! Через несколько лет ты будешь вспоминать это с улыбкой, — Куроцучи отмахнулась от меня как от назойливой мухи и поставила руку на пояс, — давай возвращаться.       Я ничего не ответила и просто молча прошла мимо неё в сторону Ивы. В глубине души я понимала, что она права и не стоит воспринимать всё так серьёзно, но обиду затаила. Мне не нравилось, что Куроцучи относилась ко мне как ребёнку, над которым можно издеваться. Скрыться в квартире было наслаждением. Всю дорогу до дома мне казалось, что каждый проходящий мимо человек смеётся у меня за спиной и тычет пальцем. В улыбке резвящихся детей я видела насмешку, в разговорах и предобеденной суете взрослых — осуждающий шёпот. И даже пробежавшая мимо кошка, казалось, как-то лукаво сверкнула глазами. И хотя на самом деле никому из них совершенно не было дела до моего внешнего вида, я чувствовала себя экспонатом в Кунсткамере. Так всегда бывает: когда мы видим в себе какой-либо недостаток, нам непременно кажется, что каждый прохожий втайне смеётся над ним.       После тёплого душа я наспех приготовила себе простенький обед из того, что первое нашлось на кухне. Это была лапша быстрого приготовления с несколькими крохотными кусками чего-то похожего на мясо. После пары походов в местные закусочные и покупки некоторых вещей для дома денег, выделенных Цучикаге на первое время, осталось меньше половины. А так как задолжать Деревне ещё больше мне не хотелось, приходилось перебиваться самыми дешёвыми продуктами.       Лапша по вкусу напоминала родной Доширак, одно только название которого было пропитано духом поезда и летних путешествий с семьёй на море, от чего настроение окончательно испортилось. Я опустила голову на стол и тихо взвыла от усталости. Иногда мне казалось, что пребывание в этом мире — это просто поездка в какой-то очень суровый детский лагерь, и мне нужно лишь потерпеть до конца смены, который обязательно скоро наступит, и мама заберёт меня домой. В такие моменты осознание того, что это никакой к чёрту не лагерь и домой я не вернусь, быстро вводило в отчаянье. Мозг услужливо подкинул мысли о том, сколько тренировок и всякого рода испытаний мне ещё предстоит впереди и какую кашу я заварила вместе с Дейдарой, и отчаянье будто стало ощутимым. Даже солнечные лучи, греющие повёрнутую к окну спину, казались неподъёмным грузом. Мне хотелось хоть на миг перестать думать и чувствовать, чтобы после раствориться в этой пустоте. Но вместо этого лишь новые мысли возникали в голове с удвоенной силой и будто самые метко пущенные стрелы задевали именно те темы, думать о которых хотелось меньше всего.       Пока со мной был Дейдара, такой сильной тоски по дому я не испытывала.       Несмотря на обиду, мне вновь захотелось пойти на тренировку, ведь это был отличный способ отвлечься от сжирающих изнутри эмоций, но перед тем, как разойтись, Куроцучи предупредила, что вечерней тренировки сегодня не будет. У неё образовались какие-то неотложные дела, и куноичи решила дать мне отгул. И если около часа назад эта новость была воспринята мной не иначе как божья милость, то сейчас я была расстроена. Не имея ни малейшего представления, чем себя развлечь, я забралась на подоконник и принялась рассматривать кипящую на улицах жизнь. Как мне объяснили, завтра в Деревне будет большой праздник — шестьдесят пять лет со дня основания Ивагакуре, и отмечать его собираются с большим размахом, поэтому с самого утра ответственные люди занимались украшением домов и мостов. Однообразие пейзажа Деревни на несколько дней должно было смениться яркими красками.       Вот только я заранее чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. — Эй, Митсуко, ты чего грустишь? — я дёрнулась от неожиданного оклика и только после заметила под окнами фигуру Акацучи. Как и вчера вечером он приветливо улыбался, отчего я машинально улыбнулась в ответ. Правда, во мне было гораздо меньше искренности, чем в добром юноше. — Привет! Я… да не, я задумалась просто, — мне пришлось приложить усилие, чтобы придать своему образу чуточку веселья. Акацучи, кажется, всё равно быстро меня раскусил. — А о чём задумалась? — протянул он. — Ну… думаю вот, чем себя до вечера занять. Куроцучи отменила тренировку, так что я теперь не знаю, куда потратить это время. Акацучи несколько раз провел рукой по бороде, изображая крайнюю степень задумчивости, после чего поднял указательный палец вверх, символизируя появление идеи. — Раз так, то давай прогуляемся? Или лучше, чтобы зря время не терять, я могу потренировать тебя вместо Куроцучи. Думаю, она будет не против. — Правда? Было бы здорово! — я как-то сразу загорелась этой идеей. Что угодно сейчас будет лучше, чем тухнуть одной в квартире, — подожди минуту, я сейчас выйду! Быстро схватив со стула сумку с оружием и надев в прихожей всё ещё чуть мокрую обувь, я уже через несколько секунд оказалась на улице. — Ещё раз привет, — Акацучи махнул рукой как только увидел меня из-за двери. Ведомая каким-то внутренним порывом я хотела его обнять словно старого друга, но вовремя вспомнила, что знакомы мы всего ничего и вряд ли такое приветствие будет уместно. Поэтому получился какой-то странный жест, заставивший меня лишь больше смутиться. — Ага, привет… Акацучи сделал вид что не заметил моего порыва, за что я была ему премного благодарна. — Что ж, раз мы решили устроить тренировку, то она должна пройти максимально эффективно. Как думаешь, что у тебя хуже всего получается? — несмотря на серьёзный тон и роль наставника, Акацучи совершенно не казался строгим. Напротив, его участливый тон и дружелюбный настрой позволяли видеть в нём не столько требовательного учителя, сколько готового помочь друга. Я была уверена, что могу ему доверять. — Наверное тайджитсу. Мне не хватает ловкости, скорости и, пожалуй, навыков, поэтому я очень боюсь вступать в ближний бой, а это ведь важно, да? — смущение прошло, и мне стало легче формулировать свои мысли. Это было странным, ведь обычно, чтобы начать легко общаться с человеком, мне требуется от нескольких дней до нескольких недель, но с Акацучи было просто. Основываясь на одних ощущениях, я могла сказать, что он вряд ли способен на осуждение или издёвки, и скорее всего поэтому ему хотелось доверять. — Да, это очень важно. Навыками ближнего боя на достойном уровне должен владеть каждый шиноби. И самое важное — это уметь не бояться их применить, когда перед тобой реальный враг, — чувствовалось, что в Акацучи заговорил воин, прошедший не одно опасное сражение. — А тебе не страшно? — выпалила я, во все глаза глядя на юношу. Собственный страх в бою уходил только тогда, когда активировалась Проклятая Печать. В остальное же время он лишь мешал нормально соображать, — ну, драться вот так в открытую, когда рядом с твоей головой проносится кунай или катана? — Страшно конечно, — Акацучи вдруг широко улыбнулся, будто говорил о чём-то простом и приятном, — но со временем привыкаешь и учишься брать эмоции под контроль. Главное ведь не не бояться, а уметь перешагнуть через этот страх в нужный момент, я так считаю.       Я поджала губы и стушевалась. На фоне всех этих сильных и смелых шиноби я казалась себе самым трусливым человеком на свете, который никогда не сможет самостоятельно вступить в открытый бой. — Не переживай, и ты этому со временем научишься, — будто прочитал мои мысли Акацучи и накрыл своей огромной рукой мою макушку, чуть взъерошив при этом волосы, — все мы боялись, когда шли в первый бой. И даже во второй. Чтобы было проще сражаться, нужно найти себе стимул. У кого-то дома семья, кто-то искренне хочет защитить Деревню и товарищей, кто-то борется за свои принципы. Если помнить о своих мотивах, то любой страх можно победить. — С-спасибо, надеюсь что теперь мне будет проще, — я кивнула и выдавила чуть более искреннюю, чем раньше, улыбку. Акацучи улыбнулся в ответ и смущённо почесал затылок. — Обращайся, если будут трудности. Помогу, чем смогу.       Его слова вернули мне прежний боевой запал и даже прогнали возникшую печаль. Теперь я действительно была готова тренироваться в полную силу.       Акацучи отвёл меня на тренировочную площадку, принадлежавшую Академии, потому что именно здесь было много установок для развития именно тех навыков, которые мне давались труднее всего. После небольшой разминки началась одна из самых болезненных в моей жизни тренировок. Для улучшения скорости реакции и ловкости стоял автомат, отдалённо напоминавший аппарат для метания мячиков в теннисе: Акацучи нажимал на рычаг, и из специального дула вылетал небольшой снаряд, от которого мне нужно было уклониться. Удары были болезненные, поэтому приходилось стараться хотя бы ради того, чтобы синяков осталось меньше. Как только я подстраивалась под определённую скорость подачи снарядов и начинала более-менее удачно уклоняться, Акацучи нажимал быстрее, так что расслабиться не удавалось ни на секунду.       После полуторочаса мучений на первом тренажёре мы перешли к спаррингу. Мне было искренне жаль тех шиноби, которые недооценивали ловкость Акацучи из-за его фигуры, потому что он был быстр и точен в каждом своём ударе. После тренажёра со снарядами я приноровилась уклоняться, но парень вынуждал меня вновь и вновь идти в атаку. Оценив в пробном бою мой уровень, Акацучи научил меня нескольким новым приёмам, которые мы тут же принялись отрабатывать сперва на манекенах, потом на нём самом. Сложнее всего оказалось перебрасывать напирающего соперника через плечо. Я также поняла, как остановить руку противника и свободной ударить ему в шею, научилась наносить удар ногой в прыжке с разворота.       И поняла, что не зря Саске так мучил меня с растяжкой. Некоторые приёмы я просто не могла повторить из-за того, что мне не хватало именно её.       После был повторный спарринг, во время которого Акацучи натаскивал меня на использование новых ударов и знатно поддавался. — Давай на сегодня закончим, а то завтра ты с кровати не встанешь, а день обещает быть интересным, — Акацучи сочувственно похлопал меня по плечу, когда я еле разогнулась после его последнего удара в живот. За всю тренировку он ни разу не отпустил язвительного комментария, обидного замечания или чего-то подобного. Он всё доходчиво объяснял, повторял столько раз, сколько было нужно и не показывал даже капли раздражения, если у меня что-то не получалось, чем сильно отличался от всех прошлых тренеров. Я успела несколько раз пожалеть, что не он оказался моим наставником в Ивагакуре. — Да, давай закончим. Если честно, я уже очень устала.       Мы неспешно двинулись в сторону дома. Разговор не завязался, но и молчать было приятно: я могла перевести дух и насладиться видом засыпающей Деревни, — в преддверии предстоящего праздника большинство жителей уже разошлись по домам и собирались ко сну, чтобы завтра с самого утра начать веселиться. Я снова почувствовала одиночество. Стоит нам добраться до моей квартиры, Акацучи уйдёт, и появившаяся днём тоска вновь вернётся. И она будет сильнее. Ночью печаль всегда сильнее. — Хочешь, мы с Куроцучи зайдём за тобой завтра? Будет веселее отмечать в компании, тем более мы сможем показать тебе самые интересные места, — предложил Акацучи, собираясь прощаться. — Было бы здорово, — кивнула я, стараясь как можно более искренне изобразить энтузиазм, но от проницательного взгляда молодого шиноби было не скрыться. В прочем, Акацучи не стал задавать лишних вопросов, — кстати, ты не знаешь, что за дела такие были у Куроцучи, что она отменила тренировку? Не подумай, мне очень понравилось тренироваться с тобой, правда, просто интересно! — А вот это ты узнаешь завтра! — Акацучи хитро мне подмигнул, и загадочная улыбка заиграла на его губах, — готов поспорить, что ты такого не ожидаешь. А теперь иди отдыхай, Митсуко. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — уловка сработала, и зашевелившееся внутри любопытство несколько разогнало печальные мысли, — спасибо тебе за всё! — Ой да ладно, было бы за что, — Акацучи смущённо почесал затылок, — обращайся, если что понадобится.       На этом и распрощались.       Вопреки ожиданиям заснула я очень быстро.       Утро началось даже не с будильника, который от усталости я забыла завести, а с шума за окном: где-то вдалеке заиграл оркестр, знаменующий начало главного праздника. Вспомнив о том, что Акацучи обещал зайти, я мигом подорвалась с кровати и была готова меньше чем за полчаса, успев за это время и привести себя в порядок, и позавтракать. Но как оказалась, спешка была напрасна: даже спустя час за мной всё ещё никто не пришёл. Я просто сидела на кровати, боясь взяться за какое-либо дело, потому что каждую секунду ждала звонок в дверь. Раздался он, только когда на часах было 11:02. — Доброе утро! — Утречка. Ты уже готова? Куроцучи и Акацучи поздоровались почти синхронно, чем несколько сбили меня с толку. — А, да… привет. Да, я уже готова, — я подхватила с тумбочки ключи, и мы смогли выйти на улицу.       Ответственные за украшение Деревни люди действительно постарались на славу. Череду однообразных каменных домов и одинаковых на первый взгляд мостов закружил настоящий калейдоскоп из буйства самых разных красок! Флажки, гирлянды, яркие плакаты с поздравительными надписями, рисунки прямо на стенах, а главное счастливые, улыбающиеся друг другу люди в пёстрых нарядах — всё это сделало безликую скрытную Иву похожей на карнавальный Рио. Даже солнце светило особенно приятно и как-то приветливо. Веселье, шум, буйство цветов, света и музыки захватили меня. Мне хотелось побывать в каждом уголке и рассмотреть абсолютно всё! А смотреть действительно было на что — по всей Ивагакуре расположились зоны с развлечениями. Чего стоил один только троллей, натянутый через всю Деревню и дающий возможность рассмотреть эту красоту с высоты птичьего полёта. — А сколько стоит на нём покататься? — не выдержав, спросила я, когда прямо над нашими головами со звонким визгом проехал очередной ребёнок. Мне жуть как хотелось тоже прокатиться на такой штуке, но бюджет был более чем ограничен. — Это бесплатно, — спокойным тоном ответила Куроцучи, в прочем, уже предвкушая мою реакцию. — Серьёзно?! Бесплатно?! Вот так просто идёшь и катаешься сколько хочешь бесплатно?! — от удивления я даже приостановилась. Да в нашем мире за один такой прокат содрали бы не меньше тысячи рублей! — Ну, не совсем просто. Много раз не прокатишься, потому что там обычно очень большая очередь. А так здесь всё бесплатное от еды до развлечений. У Деревни же день рождения, так что всё за счёт бюджета, чтобы все жители могли повеселиться, — пояснил Акацучи, с доброй улыбкой наблюдая за моим немым шоком. Куроцучи хитро прищурилась. — Ну что, прокатимся? — Спрашиваешь ещё! Конечно! — как восторженный ребёнок, которому родители разрешили покататься на любимом аттракционе, я потянула своих знакомых к подъёму на троллей. Акацучи не соврал, когда сказал, что очередь на него длинная. Несмотря на то, что было утро и праздник не так давно начался, здесь уже столпилось не меньше двадцати человек, поэтому своего заезда пришлось подождать. От предвкушения и лёгкого волнения я не могла стоять на месте и постоянно переминалась с ноги на ногу под насмешливые взгляды Куроцучи. Пару раз она пошутила по этому поводу, но у меня было настолько приподнятое настроение, что я пропустила её колкости мимо ушей. Какое мне было дело до её подначек, когда меня буквально распирала радость?       Наконец подошла моя очередь, и инструктор (судя по форме это был шиноби) помог мне закрепить ремни, надевающиеся наподобие шорт. Он также объяснил, что во время поездки одной рукой нужно держаться за крепление, а вот вторую можно отпустить. С каждой секундой волнение усиливалось, особенно когда я увидела, с какой высоты мне предстоит ехать, но отступать было поздно. По просьбе инструктора я поджала ноги. Толчок. — А-а-а! — то ли от страха, то ли от восторга с моих губ сорвался короткий вскрик, когда земля ушла из-под ног. Сперва я обеими руками вцепилась в крепление, наблюдая, насколько высоко еду над Деревней, но очень скоро страх прошёл. Остались только удовольствие и чувство свободы. Я вытянула руку в сторону, словно здороваясь с несущимся навстречу ветром и вдохнула полной грудью прохладный воздух. Отсюда виднелись пики соседних гор, уходящих вдаль к горизонту, а Ива под ногами была похожа на пёстрый чудной сад с картин безумного художника. И такое веселье, такая радость захватили меня, что хотелось кричать и лететь как птица. Но вскоре трасса закончилась, и я буквально вернулась с небес на землю. Волшебный полёт прекратился так же быстро, как и начался. — Как впечатления? — спросила Куроцучи, когда мы все спустились обратно в Деревню. — Очень круто! Огонь прям! В такие моменты я так жалею, что у меня нет крыльев, что прям жесть! — мне не хватало слов, чтобы выразить свой восторг, поэтому я пару раз махнула руками, чуть не задев прохожих. Да разве можно, находясь под столь ярким впечатлением спокойно выдавать свои чувства? — То ли ещё будет!       Мы веселились до самого обеда. Пару раз меня закружили в танце местные жители, которых, кажется, совсем не волновало, что танцевать я не умею. Мы участвовали в конкурсах в том числе и на метание кунаев, смотрели представление от приглашённого детского театра, ели всякие непривычные мне закуски из мелких животных (Куроцучи и Акацучи долго смеялись, когда я пыталась прожевать скорпиона). Это был праздник в самом прямом значении слова: весёлый, шумный, добрый. Мы хорошенько перекусили в уже знакомом мне кафе, в котором сегодня тоже всё было бесплатно, после чего Куроцучи предложила на время разойтись по домам: большинство развлекательных площадок мы уже посетили, а концерт на главной сцене должен был начаться только в восемь часов вечера.       После временного прощания с ребятами я не смогла отказать себе в удовольствии и ещё раз прошлась по центральным улицам. Царивший на них дух веселья опьянял не хуже наркотиков. Кто бы мог подумать, что в Деревне, окружённой едва проходимыми острыми скалами, Деревне, прошедшей несколько войн, Деревне, история которой буквально пропитана кровью погибших за неё шиноби, такие добрые жители? Было обеденное время, и люди просто выносили на улицу огромные чаны с едой и делились ею с прохожими. Едва ли не у каждого дома организовались стулья и столы, чтобы любой желающий мог присесть и перекусить, и вся улица превратилась в череду кафе на открытом воздухе. Правда вместо денег люди расплачивались приятными пожеланиями, а вместо чаевых дарили улыбки и приглашали вечерком заглянуть уже к ним на ужин. Отовсюду лились музыка и смех.       В квартиру я вернулась с широкой улыбкой и парочкой подаренных пирожков. Удачно переждав самый пик жары валяясь в своё удовольствие на кровати, я немного почитала книжку по медицине. Правда мало что запомнила, потому что мысли всё ещё витали где-то на празднике. Мне не терпелось узнать, почему же Куроцучи отменила вчерашнюю тренировку. Судя по тому, что с утра ничего не прояснилось, стоило ожидать сюрприза на концерте.       Где-то за час до встречи я потихоньку начала собираться. Куроцучи сказала, что для такого торжественного и весёлого мероприятия как вечерний концерт было бы неплохо надеть кимоно. Оно завалялось у меня среди вещей, подаренное ещё после разоблачения дядюшки Атсуши, и до сих пор не представилось ни одного повода его надеть. В процессе возникли некоторые сложности, потому что подобного рода одежду я носила очень давно и не сразу смогла вспомнить, как правильно всё это должно сидеть и завязываться. — Ладно, вроде похоже на правду, — кивнула я сама себе, стоя перед зеркалом. Казалось, что кимоно несколько большое мне по размеру, потому что линия плеч как-то уж сильно съехала, да и грудь у меня была не такая большая, но в целом было неплохо. Яркий красный цвет с пёстрыми цветами, похожими на астры, привлекал на себя всё внимание и сглаживал недостатки. Я не очень любила носить красный цвет (иронично, ведь именно такая форма у шиноби Ивы), потому что он казался мне слишком вызывающим, но выбирать не приходилось.       Волосы я убрала в традиционный пучок, который за время жизни в этом мире научилась делать практически идеально. В назначенное время раздался звонок, и я с нетерпением открыла дверь. Странно, но на пороге стоял один Акацучи. — Красиво выглядишь, — вместо приветствия он сделал мне комплимент, — тебе идёт красный цвет. — С-спасибо, — я несколько смутилась и машинально поправила складку ткани, — ты тоже. В матовом коричневом кимоно без рисунка юноша был похож на непоколебимую скалу. Действительно в тон своей Деревни, ничего не скажешь. — Куроцучи присоединится к нам позже, — предвосхищая мой вопрос, ответил Акацучи, и мы вышли из дома.       На главной площади, где и развернулась относительно небольшая сцена, уже собралось много народу, так что мы оказались далеко не в первом ряду. Как и сказала наставница, большинство людей были одеты в нарядную традиционную одежду. На горы уже опустились вечерние сумерки, и площадь освещали специально заготовленные факелы, от чего в воздухе стоял легкий и поэтому приятный запах дыма. Будто сидишь ночью у костра. Это создавало совершенно особенную атмосферу уюта. Все здесь были большой семьёй, собравшейся на свой главный праздник.       Внезапно гомон прекратился, и над площадью разлилась торжественная мелодия. Я украткой заметила, как преобразились лица окружавших меня людей. К чувству радости, которое они несомненно испытывали, вдруг примешались гордость и благоговейный трепет. Кто-то запел одними губами. Судя по всему, звучал гимн Ивагакуре. Под последние аккорды на сцене показалась уже знакомая мне небольшая фигура. Третий Цучикаге, одетый по случаю в официальную форму главы Деревни, появился как нельзя более торжественно. — Дорогие жители Ивагакуре, хотя сейчас как никогда прежде мне хочется назвать вас всех своей семьёй, я поздравляю вас с этим великим праздником! — начал он свою речь. От важности момента даже его скрипучий голос преобразился и стал будто более приятным, — шестьдесят пять лет уже живёт наша прекрасная Деревня вопреки всем трудностям, которые ей преподнесла судьба! И это всё именно благодаря вам и тем, кто был до вас. Усилиями наших шиноби ни один враг не смог победить в бою! Усилиями наших торговцев и тружеников мы имеем пищу и дом! Так скажем же спасибо всем тем, кто посвятил свою жизнь родной Деревне! Преклоним головы в память о всех тех, кто не жалея сил работал на благо нашей общего дома! И скажем спасибо всем им и каждому, кто сейчас здесь! Скажем спасибо и тем, кто на миссии даже в такой день защищает интересы Ивагакуре! Спасибо каждому из вас! Пусть и дальше не слабеет Воля Камня, пусть и дальше процветает Деревня на зло всем врагам! Мы — это великая сила! Мы — это семья! С праздником вас всех!       Конец речи утонул в шуме аплодисментов и крике особо восторженных людей. Поддавшись общему ликованию, я тоже захлопала и воодушевилась, хотя раньше никогда не испытывала никаких патриотических чувств к Иве. А вот жители испытывали. Было видно, что каждый, абсолютно каждый из присутствующих сейчас горд тем, что он из Ивагакуре. Это немного пугало.       Дальше начался действительно грандиозный по меркам этого мира концерт. Была разыграна масштабная сцена, повествующая о зарождении Ивагакуре кланом Камизуру и кратко раскрывающая путь Деревни до наших дней. Выступления артистов сопровождалось громкой, рвущейся из колонок музыкой и световым шоу. Люди танцевали под знакомые им песни и подпевали всей душой, замирали, глядя на выступления жонглёров огнём, умилялись чтению патриотических стихов учениками Академии. — А вот теперь приготовься. Сейчас будет то, ради чего Куроцучи отменила тренировку, — я даже несколько вздрогнула, когда Акацучи заговорил. Заворожённо наблюдая за происходящим на сцене, я совсем забыла о его присутствии.       Музыка сделалась тише и лиричней, искусственный свет погас, уступая место магическим всполохам факелов. На сцену вышли шесть девушек в красивых нарядах, из-за освещения напоминающих языки пламени. Они начали свой медленный танец, двигаясь так гибко, будто само их тело было продолжением плавной, тянущейся мелодии. Огромные расписные веера изящно двигались в их руках, очерчивая ноты, и всё это таинство танца напоминало иллюзию. Никто не осмеливался произнести ни звука, глядя на это волшебство. Внезапно ритм стал быстрее, инструменты зазвучали громче и девушки будто преобразились. Не утратив однако своей лёгкости и изящности, они будто вспыхнули внутренней страстью. Их танец превратился в битву. И только тогда я смогла в одной из танцовщиц узнать Куроцучи. Резкая, грациозная, опасная, она каждое своё движение наполняла остротой и игривостью. Чувствовалось, что она сильна, чувствовалось, что она шиноби. Но и танец-битва был ей под стать. Теперь я могла наблюдать только за ней. Эта неожиданная грань её личности увлекла меня без остатка. То, как она чётко и в то же время словно без усилий справлялась со сложными элементами, то, как она смотрела на зрителей, как управлялась с веером, вызывало непередаваемый восторг. — Она прекрасна! — вдруг выдал Акацучи, наблюдая за девушкой ещё более заворожённо, чем я. Он будто смотрел на богиню. В тот момент мне действительно показалось, что он влюблён во вздорную куноичи. — Да, прекрасна, — повторила я, не в силах сдержать лёгкую улыбку. Танец приближался к концу, и теперь образ Акацучи захватил моё воображение. Я исподтишка наблюдала за ним и его восторженным взглядом, устремлённым лишь на Куроцучи. Ой-ой, что-то здесь не просто. — Акацучи, наконец я тебя нашёл! — сквозь толпу к нам прорвался запыхавшийся шиноби. Судя по его встревоженному виду, что-то случилось, — пойдём скорее, тебя и Куроцучи Цучикаге срочно вызывает! — Хорошо, сейчас, — меньше чем за долю секунды лицо юноши преобразилось из влюблённо-мечтательного в жёсткое и сосредоточенное, свойственное шиноби на ответстсвенном задании, — прости, Митсуко, видимо досматривать концерт тебе придётся без нас. — Ничего страшного, иди конечно, — я кивнула Акацучи, принимая его извинения, и он тут же растворился в толпе. Какое-то нехорошее чувство зародилось где-то в желудке.       Никто из присутствующих не обратил особого внимания на срочное дело, и праздник продолжался. По-прежнему на сцене выступали артисты, многие из которых наверняка были приглашены в Деревню специально, но мне совсем не весело стало. «А что если это как-то связано с Дейдарой? Вызвали ведь именно Акацучи и Куроцучи! Вдруг он прислал мне письмо с новостями про Итачи, и его перехватили?» — эти мысли не оставляли меня ни на секунду. В какой-то момент я даже двинулась в ту сторону, куда несколько минут назад ушёл Акацучи, но вовремя остановилась. Если всё действительно так, то мне не стоит выдавать себя. До последнего нужно придерживаться заготовленной легенды. — О, привет! Ты же Митсуко, да? — от голоса за спиной я едва не подскочила. — А… да. А ты… Вы Мезето? — мне понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить имя юноши, который так выручил меня вчера утром. Сейчас он выглядел намного более расслабленным и приветливым что ли. — Да. И давай на «ты», у нас вроде не такая большая разница в возрасте, — Мезето улыбнулся одними уголками губ, чем несколько меня смутил. Я переступила с ноги на ногу. — Хорошо…       Разговор явно не клеился, и мы оба ощущали эту неловкость. Она особенно остро чувствовалась в толпе, где все радостно улыбались друг другу. — Ты тут одна или с Куроцучи? — Мезето явно был смелее меня и явно хотел, чтобы разговор всё-таки заладился. Я же была не против завести ещё одного знакомого в Ивагакуре. — Одна. Ну то есть я была с Акацучи и Куроцучи, но их срочно вызвали к Цучикаге, поэтому я теперь одна, — под пристальным взглядом зелёных глаз, которые в таком свете казались едва ли не чёрными, я окончательно смутилась и сделала вид, что мне очень интересна певица на сцене. Будучи высоким и крепким, Мезето буквально источал внутреннюю силу. Она читалась во всём: во взгляде, в резких чертах лица, в заметных сквозь ткань кимоно мышцах. Даже тон его хоть и был дружелюбным, всё равно был наполнен какой-то уверенностью и силой. На фоне этого молодого шиноби я казалась маленькой и хрупкой пылинкой, которую легко можно переломить. — А, ясно. Тогда может прогуляемся? Если честно, я устал от этого шума, да и не будет здесь больше ничего интересного. — Ну… можно, — через секунду колебаний согласилась я. Мне не хотелось оставаться одной с этой поселившейся внутри тревогой, да и Мезето не выглядел опасным. Сильным, серьёзным, уверенным, но не опасным для жителей собственной же Деревни. — Как твоё вчерашнее задание? Прошла его? — спросил он, как только мы вышли в более тихий район. Большая часть людей сейчас была у сцены, поэтому остальная Ивагакуре казалась пустынной. — Да. В какой-то мере. Правда в конце мне всё же пришлось искупаться в горной речке, — я попыталась выдать это за шутку, но собственный смешок получился каким-то нервным. В нём явно слышалась затаённая на Куроцучи обида.       Мезето вдруг рассмеялся. — Да-да, я помню, мы занимались подобным в Академии. Подумать только, как давно это было! Эх, с этого задания лишь несколько человек из класса вышли сухими, — продолжая улыбаться, он посмотрел куда-то вдаль, будто увидел среди горных хребтов картины давно прошедших дней, — замечательное было время! — Ну, мне не очень понравилось, — честно призналась я, глядя в ту же сторону, — хотя возможно потом я и буду вспоминать это с улыбкой. — Ещё как будешь! — заверил Мезето и кивнул в такт собственным словам, — все мы тогда ругались на сенсея и краснели. Прости, кажется, я говорю совсем как старик! — Нет-нет, — я взмахнула руками, — всё нормально, мне интересно послушать истории от тех, кто уже стал шиноби. — Не успеешь оглянуться, как сама начнёшь такие истории рассказывать. Знаешь, обучение тянется долго только до первого серьёзного задания. Как только впервые почувствуешь, что быть шиноби — это не только по горам коз искать и сражаться с манекенами, а ещё постоянный риск и чужая кровь на руках, вот тогда и потечёт жизнь! — почему-то его слова, хоть и сказанные в весёлой манере, мне совсем не понравились. Мне не хотелось становиться убийцей. Но фраза Мезето только лишний раз напомнила, что шиноби и есть убийца, — слушай, а как Куроцучи тебя тренирует? Она наверно очень требовательная и совсем не щедрая на похвалу? — Ага. Она… подкалывает меня постоянно и заставляет работать буквально на пределе сил, — в несколько жалобной манере протянула я и осеклась. Жаловаться на наставницу хотелось и не хотелось одновременно.       Мезето вновь усмехнулся. — Ну, ты не злись особо на неё. Понимаешь, она лишь хочет приучить тебя к трудностям. Никто на заданиях не будет с тобой возиться, враги не будут сюсюкаться и даже товарищи не всегда с пониманием будут относиться к твоим травмам и усталости. Быть шиноби — это всегда быть сильным. Даже когда больно и ноги совсем не идут. Научить юного шиноби не ныть и терпеть — это одна из основных задач наставника. И мне кажется, что Куроцучи с её скверным характером прекрасно для этого подходит. — Понимаю, — я опустила голову и долго смотрела себе под ноги. Я и раньше прекрасно всё это понимала, но понимать — это не всегда хотеть испытывать на себе, — кажется, ты хорошо знаешь Куроцучи. Вы дружите? — Ну, я бы не сказал, что мы дружим. Точнее даже сказать, что есть одна причина, по которой я совсем не могу назвать её другом, но мы с Акацучи и Куроцучи вместе учились в Академии, поэтому я неплохо знаю их обоих, — тут Мезето стал чуть менее весёлым, видимо вспомнив что-то не очень приятное. Улыбка всё ещё оставалась на его губах, но взгляд был несколько отстранённым, из-за чего она казалась машинальной. — Ясно, — хоть мне и было интересно, я не стала спрашивать, что же это за причина.       В только завязавшемся разговоре вновь повисла пауза, и теперь она ощущалась с ещё большей неловкостью. Чтобы хоть как-то её сгладить, я судорожно перебирала в голове вопросы, которые ещё можно было задать, но все они казались какими-то глупыми и наигранными. — А что ты сейчас на тренировках делаешь? У тебя было скалолазание или медитации? — только услышав эти слова, я резко подняла удивлённый взгляд на Мезето. — В смысле скалолазание? — интерес и одновременно страх в отношении этого тут же захватили меня. — О-о-о, да ты ещё совсем зелёная!..       Мезето рассказал мне о многом: о разных тренировках, которые мне предстоит пройти, о своих первых миссиях, о правилах, которые должен знать каждый шиноби. Рассказал, как проходил его выпускной экзамен и экзамен на чунина, о наставнике и команде, с которой они многое прошли. Как и после того вечера в кафе с Акацучи и Куроцучи во мне проснулось вдохновение и жажда таких же весёлых приключений. Ощущение азарта и нетерпение забурлили в крови.       Мы гуляли не меньше часа, и ночь окончательно опустилась на Ивагакуре. Тьма стала более плотной, а воздух — холодным и свежим. Праздник подходил к концу, и мне уже не мешало бы вернуться домой… … Как вдруг за спиной прокатилась череда взрывов. От неожиданности я резко развернулась и также резко застыла в немом восхищении — небо заполнили разноцветные искры салюта. Пёстрые цветы распускались под самыми звёздами, и красочные всполохи соседствовали с луной. Всё гремело и цвело над горами, освещая их пики разноцветными красками. Детский, чистый восторг затрепетал в груди. — Смотри как красиво! — не выдержала я и пальцем ткнула в разлетевшиеся над головой яркие искры. Они жили всего лишь несколько мгновений, и этим были прекрасны. — Терпеть не могу салют, — внезапно буркнул Мезето, и только тогда я заметила, насколько он помрачнел. От одного только его вида собственная весёлость пропала, оставляя лишь очередную неловкость. — Почему? — всё же спросила я, с нескрываемой тревогой глядя на юношу. Он больше не выглядел дружелюбным и милым. Он стал будто болен. — Потому что раньше именно он их запускал, — стоило Мезето это сказать (даже не сказать — выплюнуть), как на подсознательном уровне я начала понимать, о ком дальше пойдёт речь. Образ появился в голове раньше, чем было произнесено имя, — ты же наверняка уже слышала о Дейдаре?       «Блин, а ведь всё так хорошо начиналось. Скажи, Тсукури, ты можешь хоть на время перестать меня преследовать, а?» — мысленно задала я вопрос небу, даже не ожидая получить ответа. То, как в этой Деревне всё рано или поздно сводилось к Дейдаре, начинало нервировать. Я чувствовала, как по спине пробежал холодок. — Да, немного. Куроцучи водила меня к Похоронной Скале и показывала тот зал. Жутко, — выдавила я, стараясь выглядеть как можно более наивной и неосведомлённой. — Жутко? — Мезето болезненно усмехнулся, — это не то что жутко. Это чудовищно. Это так жестоко, что уму не поддаётся! Правы были старейшины, когда предупреждали Цучикаге, что этого психопата надо убить, пока он окончательно с катушек не слетел! Но нет, как же, он ведь такой ценный шиноби! Мразь, а не шиноби!       Мезето сплюнул на дорогу и крепко вцепился в ограду моста, на котором мы остановились. Я сжалась под силой той ненависти, которую он испускал. Если бы её можно было увидеть, она наверняка бы окутала юношу густой плотной тенью. Мне было страшно даже дышать.       Я вспомнила слова из книги Джирайи. Разорвать этот порочный круг ненависти, да? На бумаге звучит хорошо, но вот на деле… Вот она ненависть — сейчас и прямо передо мной, и что с ней сделать? Как я могу хоть немного унять её, если она настолько сильна, что превратила недавно такого весёлого человека в горящую злобой тень? Меня всегда учили прощать обиду, я привыкла искать в человеке причину его поступков, но можно ли сейчас?.. — Возможно, у него были на это какие-то причины. Я не знаю, но разве может человек просто так взять и убить столько людей без какой-либо причины? — тихо проронила я и тут же пожалела, что раскрыла рот. Мезето глянул на меня с таким отвращением, будто перед ним сейчас стоял сам Дейдара. — Вот именно, что ты не знаешь! Причины? О да, они у него были! Он псих! Да разве может хоть немного нормальный человек считать размазывание кишок по деревьям и разрывание тел на части искусством?! Может нормальный человек просто взять и уничтожить место, где ему дали всё?! Да нужно быть психопатом или моральным уродом, чтобы совершить такое, и он сочетает в себе оба этих качества, уж поверь мне! — Мезето едва не срывался на крик, и каждое его слово будто ножом било по сердцу. Я видела, я видела Дейдару-психа! Неуправляемого, жестокого и сумасшедшего! Но я же видела его и другим, совершенно другим. Мне хотелось (не иначе как последней дуре) вступиться за него, рассказать всё, но это было бы самоубийством. — Я понимаю… Да, у него явно с головой не всё в порядке, но я имела в виду кое-что другое… Я думаю, должны быть причины, почему он стал таким психом. Никто ведь не рождается убийцей, а только становится. Насколько я знаю, он рано остался сиротой, и если… — О, я знаю, что ты скажешь дальше, — тон Мезето изменился. С громкого и резкого он вдруг стал более тихим и холодным, будто стальным. Юноша развернулся ко мне и подошёл ближе, заглядывая прямо в глаза. Мне стало по-настоящему страшно, — бедный мальчик остался без родителей в четыре годика, да? Ох, как тяжело. Да, ему ведь так мало уделяли внимания, наверно поэтому он стал таким, бедняга. Вот только знаешь, после войны едва ли не каждый третий ребёнок остался без семьи, и почему-то практически никто из них не стал преступником. Далеко за примером ходить не надо. Мои родители тоже погибли, когда мне было пять лет, и как видишь, я до сих пор не взрываю собственную Деревню. Меня воспитывала одна сестра, она стала самым близким для меня человеком, а он убил её в тот день вместе с десятками других жителей. И после этого ты просишь меня подумать над причинами? Да мне плевать, будь у него хоть сотни причин! Всё рано я убью его, как только увижу. Ты ещё слишком наивна и многого не понимаешь. В нашем мире есть вещи, которые нельзя никак оправдать и уж тем более простить. И эта одна из них. Я ненавижу его и буду ненавидеть, как и любой из жителей Ивы. И если ты действительно хочешь здесь жить, тебе придётся думать так же.       Я больше не знала, что мне ответить. Я видела боль человека, потерявшего близких, и не хотела сделать своими нелепыми словами ещё больнее. Внутренний голос твердил, что Мезето отчасти прав и наверно за такое действительно не может быть прощения.       Смогла бы я простить или хотя бы перестать ненавидеть, если бы была на его месте?       На этот вопрос я ответить не могла.       В квартиру я вернулась одна и даже не помнила, как дошла, — настолько захватили меня мысли. Прощение… Это такой сложный вопрос, ответить на который однозначно мне не удавалось. Мне хотелось, чтобы Дейдару перестали ненавидеть. Это были мольбы глупого влюблённого сердца, которому свойственно видеть только хорошее, но разум был непреклонен. Снова и снова я осознавала, что Дейдара преступник, который наверняка заслуживает смерти. И снова и снова я не хотела ему этой смерти.       Трудно в мире шиноби быть влюблённым пацифистом. И гораздо труднее — влюблённым в убийцу пацифистом.       Я просто рухнула на кровать, надеясь побыстрее заснуть и избавиться от этого дня. Мне не хотелось думать обо всех этих слишком серьёзных вещах, рассуждать о которых полноценно я не могла. У меня нет жизненного опыта, который бы помог здраво взглянуть на ситуацию, а есть только идеализированное представления о мире, основанные на книгах и фильмах.       Я отвернулась к стене и попыталась не думать, но это оказалось просто невозможным. В голове невольно всплывал образ Саске. Я не знала, успеет ли Дейдара, поэтому очень многое зависело от того, поверил ли мне Саске, смог ли он преодолеть свою ненависть. И снова вставал этот злополучный вопрос о прощении.       Внезапно спину кольнуло. Как будто заряд электричества прошёлся по пояснице, и я привстала с кровати, не понимая, что происходит. Сердце забилось быстрей, и необъяснимый страх пронзил сознание: как будто грозные тучи сгустились у меня над головой. Боль повторилась, вдруг став в разы сильнее, и я схватилась на спину, пытаясь нащупать её источник. К коже будто прислонили раскалённый металл. С трудом встав на ноги, я поплелась к зеркалу, но едва не завалилась на пол — от боли темнело в глазах. Чакра начала сходить с ума. Её уровень резко упал, словно прямо сейчас она уходила на использование сильной техники, после чего прилила к глазам. Теперь уже сильная боль пронзила и их. Не зная, за что держаться — глаза или спину — я подползла к зеркалу и задрала ночнушку. Увиденное заставило меня замереть от ужаса: на спине чётко красовались письмена как с какой-то печати и именно они так сильно жгли кожу. На секунду мне показалось, что глаза изменили свой цвет, но рассмотреть я не успела: адская боль, пронзившая теперь ещё и голову, заставила меня зажмуриться и свернуться клубком, тихо постанывая. Я начала догадываться. Это было то, чего я сейчас боялась больше всего. То ли перед глазами, то ли где-то в глубине сознания замелькали картинки, видеть которые мне хотелось меньше всего. Они были как отдельные кадры, как куски страшного фильма. Ночь. Луна. Трупы на опустошённой улице. Плачущий мальчик лет шести. Потом вновь темнота (приступ боли настолько усилился, что даже все картинки исчезли). Лежащий Итачи на полу какого-то зала. Под ним лужа крови.       Боль прошла так же внезапно, как и началась. Я очнулась от неё так, будто вынырнула из ледяного водоёма. Печати на спине больше не было, и глаза имели привычный серый оттенок, разве что чуть покраснели из-за слёз. Тяжело дыша, я откинула взмокшие волосы с лица и судорожно оглядела комнату. Судя по часам, прошло не больше пяти минут. Я вновь посмотрела на своё измученное, всклокоченное и испуганное отражение в зеркале и с воем отчаянья сползла на пол. Мне не могло показаться, это была та самая печать, которую Саске показывал мне, говоря о предстоящем бое с Итачи. Это была та самая печать, которую изобрёл Орочимару, чтобы использовать чужие техники. Та самая печать, с помощью которой Саске хотел использовать силу моих глаз против брата.       Всё это в сумме означало только одно: он только что убил Итачи.