Нежелаемое

      Когда на следующий день Куроцучи спросила меня, почему с самого утра я выгляжу такой разбитой и подавленной, то ответ нашёлся не сразу. Я промямлила что-то про то, что мне снились кошмары, но не было похоже, что наставница поверила. В любом случае я не могла рассказать ей, что на самом деле полночи ревела в подушку, а оставшуюся часть — судорожно пыталась решить, что теперь делать. Вопрос действительно был серьёзным, и требовал взвешенного, обдуманного решения, которое мой мозг сейчас выдать был не в состоянии. Точнее не так. Конечно, мы с Дейдарой условились, что я при любом раскладе буду ждать его письма, но в таком состоянии ждать мне хотелось меньше всего. Ждать непонятно чего было самой страшной мукой. — Сегодня будет не совсем обычная для тебя тренировка, которая очень пригодится в будущем. Это должен уметь делать каждый шиноби без исключения, — серьёзно объявила Куроцучи, когда мы достигли небольшой площадки, откуда открывался потрясный вид на окрестности Ивагакуре. К сожалению, сейчас он меня не особо интересовал. — И что же это? — без энтузиазма спросила я. Тренироваться не хотелось от слова совсем. — Медитация, — всё тем же серьёзным тоном ответила Куроцучи. Она вообще была сегодня непривычно серьёзна и немногословна, — может показаться, что это бессмысленно, но на самом деле умение правильно медитировать очень важно. С помощью этого можно увеличить запас чакры, научиться справляться с эмоциями и быстро восстанавливать силы.       Я никак не отреагировала на слова Куроцучи. Мне было всё равно, какую тренировку она устроит сегодня, потому что делать не хотелось ничего в равной степени. А медитация была возможностью привести в порядок разрозненные мысли. Ну или окончательно свести себя с ума. — Постарайся сперва заострить внимание на чём-нибудь одном. Например, на своём дыхании. Поначалу сложно будет, но раз за разом будет получаться всё лучше. В конце концов ты начнёшь чувствовать, что твоё сознание будто стало легче, — кратко объяснила Куроцучи, но я и без этого представляла, что такое медитация.       Я попыталась сосредоточиться на дыхании и не думать ни о чём хотя бы пару минут, но это оказалось тщетным. Перед глазами стоял образ Саске. Я раз за разом вспоминала наш разговор, во время которого рассказала ему всю правду об Итачи, и не понимала, где ошиблась. Каких ещё слов не хватило, чтобы он мне поверил? Почему это произошло? В сознании тут же всплыла картинка лежащего на полу мёртвого Итачи, и мне стало мучительно больно. Я не смогла его спасти, хотя на это у меня были все шансы. Я не справилась, а это означало, что скоро Саске будет очень больно (нет сомнений, что правду до него всё-таки донесут). Боль за Итачи, за Саске и их клан не давала ровно дышать. Дыхание то и дело срывалось на всхлипы, которые я старалась спрятать за громким сопением. А вдруг законы этого мира работают так, что всё должно идти своим чередом? Вдруг несмотря на все попытки спасти, те кто, должен, всё равно умрут? И ничего нельзя изменить? Я не задумывалась об этом раньше, но теперь эти мысли настойчиво крутились в голове. Тогда Дейдара… Он в любом случае в опасности. Без помощи Итачи он не одолеет Тоби, и войны не избежать. И даже если он не погибнет на фронте, рано или поздно его всё равно поймают шиноби Ивы или другой Деревни. Он убийца, которому придётся ответить за свои преступления. Если бы я только могла… «Ты даже Итачи спасти не смогла,» — язвительно напомнил внутренний голос, и я сжала кулак, чтобы хоть немного усмирить чувства.       Сидеть на месте казалось невыносимой мукой. Хотелось вскочить и сделать хоть что-нибудь, что могло бы исправить ситуацию, но я не знала, что именно. Можно было бы, конечно, пойти к Цучикаге и выложить всё как есть, но я боялась. Боялась его реакции, боялась за себя и за Дейдару. Нет, однозначно сперва нужно дождаться весточки от него, чтобы видеть ситуацию целиком. Если её нигде не перехватят. — Куроцучи, а зачем вас с Акацучи вчера к Цучикаге вызывали во время концерта? — этот вопрос дался мне нелегко. Он был опасен, но в то же время очень важен. Наставница открыла глаза и несколько секунд смотрела на меня нечитаемым взглядом. — Завтра узнаешь. Прозвучало это как-то зловеще.       Завтра я действительно всё узнала. И от увиденного у меня не то что волосы на голове зашевелились, а захотелось скорее бежать без оглядки в какое-нибудь глухое ущелье, где меня точно никто не сможет найти, и там хоть как выплеснуть эмоции, которые разрывали всё внутри.       Это утро как обычно началось с того, что Куроцучи зашла за мной перед тренировкой. Непривычным было то, что наставница стала ещё более серьёзной и напряжённой со вчерашнего дня, и это настроение моментально передалось и мне. Необъяснимый страх скрутил живот, и первые несколько минут я боялась даже глубоко дышать рядом с ней — настолько её состояние меня пугало. Обычно весёлая и язвительная куноичи буквально превратилась в статую сурового божества из древних легенд, готового покарать любого, кто нарушит его закон. Тогда я ещё не знала, насколько была точна в этом сравнении. — Так… может всё-таки скажешь, куда мы идём? А то ты меня уже пугаешь, — я попыталась сказать это в шутливой манере, но проскочивший нервный смешок выдал моё напряжение с головой. А оно с каждой секундой лишь нарастало. Вместо того, чтобы выйти за пределы Деревни, где обычно проходят тренировки, мы почему-то шли в сторону центральной части, при этом постоянно сворачивая на лестницы, ведущие на нижние уровни. К тому же не мало страха нагоняло то, что вместе с нами в том же направлении двигалось множество жителей Ивагакуре, и на лицах всех их было написано одно единственное чувство — отвращение. Все они как один смотрели перед собой, скорчив на лице гримасу презрения к чему-то, чего я не понимала, и уверенно спускались на самый нижний уровень, куда практически не проникал солнечный свет. А его в этот день и так было очень мало: тёмные облака, готовые в любой момент пролить на землю дождь, всё больше и больше наступали на Деревню. — Ты когда-нибудь видела, как казнят людей? — через полминуты молчания ответила Куроцучи, и её вопрос заставил меня замереть. В этот момент я действительно поняла, что значит выражение «душа ушла в пятки». — Д-да… один раз при мне п-повесили человека, — с болью я вспомнила гибель дядюшки Атсуши, и наверняка побелела в этот момент от пронзившего страха. «Это же не может быть Дейдара, нет?» — Значит, сейчас узнаешь, как это делают в Ивагакуре, — с абсолютно неразличимой интонацией сказала Куроцучи и, не дожидаясь, пока я приду в себя, продолжила спускаться по лестнице. В горле резко пересохло, и я с трудом смогла сглотнуть вязкую слюну. Духа спросить имя преступника мне не хватило.       На нижнем уровне скопилось множество людей, и мы не сразу смогли найти место, откуда можно будет увидеть происходящее. Хотя стоит сказать, что видеть такое мне совсем не хотелось, но Куроцучи оказалась непреклонна. Она сказала, что как будущий шиноби Ивагакуре я должна знать, что происходит с теми, кто идёт на предательство.       Судя по всему, казнь должна была происходить в огромной яме, которая находилась на нижнем уровне Деревни. Она имела форму прямоугольника и была огорожена невысоким забором, который взрослому человеку едва доходил до пояса, и это было единственным, что могло послужить преградой для побега. В одной из стен ямы виднелась массивная дверь, через которую, видимо, и должны были выводить преступника. Жители Ивагакуре выстраивались вдоль ограждения и — что меня поразило больше всего — вперёд выводили именно детей. Как и я они должны были хорошенько запомнить, что бывает с предателями. — Ты спрашивала, зачем нас с Акацучи срочно вызвали к Цучикаге позавчера на празднике. Видишь ли, этот человек, которого ты увидишь через пару минут пытался под шумок сбежать из Деревни. Сильный шиноби, который к тому же обладает ценной для врагов информацией, не может быть просто так отпущен, — ответила Куроцучи, и от её слов у меня по спине прошёл холодок. Я перевела взгляд на пока ещё пустую яму, задержав его на двери, а после вновь посмотрела на наставницу. Её лицо не выражало ни единой эмоции, равно как и тон, с которым она только что говорила, не позволял понять, что она чувствует.       Мне было не по себе. Внутри всё дрожало, и пришлось напрячь мышцы, чтобы эта дрожь не стала заметной. Озноб как при высокой температуре охватил тело. То ли от сырости, скопившейся здесь, и от того, что тучи окончательно скрыли солнце, то ли от страха пред происходящим мне стало невыносимо холодно. Я обняла себя за плечи, стараясь согреться, но холод будто поселился внутри, где-то под кожей и только усилился.       Внезапно шёпот голосов стих, и на мосту уровнем выше появилась фигура Цучикаге. Он был зол и серьёзен, и то, что он находился выше всех остальных, заставляло каждого из собравшихся подсознательно трепетать перед ним. В немногочисленной свите, которая сопровождала Ооноки, я заметила Акацучи. — Дорогие жители Деревни! Сегодня мы собрались здесь, чтобы привести в исполнение самое строгое наказание, которое только есть в Ивагакуре — наказание за предательство! Этот человек пытался сбежать и передать врагам информацию, которая могла поставить под угрозу жизнь каждого из вас!..       На этом месте его громкий голос утонул у шуме толпы. Жители выкрикивали всякие гадости в адрес преступника, улюлюкали и свистели, призывая скорее привести наказание в действие. Одним взмахом руки Цучикаге прервал эту вакханалию звуков и продолжил: — Все мы знаем, насколько справедливо наше правосудие и что случается с теми, кто нарушает закон. И сейчас мы вместе накажем того, кто посмел пойти против нас! Пусть каждый знает, что случается с теми, кто идёт против Деревни!       И вновь со всех сторон послышались ругань и свист, которые больше никто не сдерживал, и под этот рёв толпы двери распахнулись. Я ожидала увидеть сильного шиноби, готового бороться за свою жизнь до конца, но здесь не зря не было никаких серьёзных ограждений. Вышедший человек был в одном нижнем белье, и я ужаснулась, заметив, что на его теле нет живого места. Он был избит и изнеможён, будто до этого его несколько дней жестоко пытали. Вся его спина превратилась в сплошное месиво из мяса и крови, а лицо стало одним большим синяком. Этот человек едва стоял на ногах и наверняка единственное, о чём молился — это о быстрой смерти, которая прекратит эту боль. Я замерла от ужаса, оглушённая одобрительным рёвом откуда-то со спины. Раздался сигнал, и все как один стали бросать в беднягу камни. Десятки камней летели в него от взрослых и от повторяющих за ними детей. — Сдохни, ублюдок! — Предатель! — Смерть предателям! — Мразь!       Каждый попавший камень заставлял лишённого сил и всякой надежды шиноби шататься, и когда он упал на колени, нападки только усилились. Каждый, каждый из них буквально испытывал удовольствие от того, что новый удар выбивает жизнь из этого человека. Каждый из них горел ненавистью и презрением к тому, кто посмел пойти на предательство. Мне стало плохо. Только день назад все эти люди как один радовались празднику и были так милы, а теперь они все как один жаждали смерти предателя. Это было похоже на какой-то кошмар о беснующейся толпе под руководством умелого манипулятора. Я в отчаянье посмотрела на Куроцучи и удивлённо распахнула глаза: она не поддалась всеобщей бесовщине. Наставница смотрела на преступника, не моргая, но ни в её взгляде, ни в единой черте её лица не было отвращения. Она была серьёзна и немного зла, и по её выражению казалось, что мыслями она вообще не здесь. Я перевела взгляд на Акацучи, который всё так же стоял на мосту уровнем выше и тоже не принимал участия в публичной казни. Молодой шиноби просто смотрел, как жители его Деревни забрасывают камнями преступника, и в какой-то момент мне показалось, что единственная эмоция, которую он испытвает, — это грусть.       Ни Куроцучи, ни Акацучи за всё это время не кинули ни одного камня. Между ними двумя будто была написана общая печаль.       Мужчина в центре ямы издал последний стон и замертво рухнул на землю. Несколько ударов пришлось по его мёртвому телу, но вскоре толпа утратила к нему свой интерес. Казнь была окончена. Я едва сама стояла на ногах. Один из охранников подошёл к преступнику и проверил пульс, но после его маха рукой жители Деревни издали победный клич. Кто-то даже захлопал. Человек, осмелившийся пойти против этой единой системы был мертв. Постепенно народ стал расходиться, но бурные обсуждения произошедшего не собирались утихать. Я же не могла пошевелиться. То, что сейчас случилось, настолько меня потрясло, что я стояла как вкопаная не в силах отвести напуганного взгляда от мёртвого тела, закиданного камнями. Мне не верилось, что такая жестокость, массовая жестокость может существовать. А ещё я не могла перестать представлять Дейдару на месте этого шиноби. Как его так же выводят связанного и избитого под улюлюканье толпы, которая только звереет и швыряет камни с намного большим остервенением. Хотя что-то мне подсказывает, что-то, что сделают с Дейдарой, если поймают, будет гораздо более жестоким. «Нет!» — я мотнула головой и сжала руку в кулак. Что бы там Дейдара ни натворил в прошлом, я не могу дать ему погибнуть вот так. — Эй, ты как? — вопрос Куроцучи вернул меня в реальность. Я несколько испуганно посмотрела на наставницу, которая к этому времени больше стала похожа на саму себя. Весёлость не вернулась к ней, но напряжение прошло. — Более-менее, — неопределённо ответила я и повела плечами. Оправлюсь я от такого зрелища точно не скоро, но и падать в обморок не собираюсь. — Ладно, тогда пошли. Мы и так уже задержали тренировку, — скомандовала она и направилась в сторону лестницы. Я последний раз посмотрела на мёртвого шиноби, чувствуя, как ком страха застывает в горле, и поспешила уйти вслед за Куроцучи. А ведь если подумать, со мной тоже могут сделать такое, если узнают всю правду. «Ну и почему тогда за Дейдару я беспокоюсь больше, чем за себя?»       Эта тренировка действительно стала тренировкой на выносливость, потому что сегодня мы занимались до самого вечера даже без перерыва на обед. Единственное, что разрешала мне Куроцучи — это сделать пару глотков воды. Сперва в планах было скалолазание, но начался сильный дождь, и наставница решила не рисковать. Да, для настоящего шиноби погода не должна быть преградой, но так как я совсем новичок в этом деле, лазанье по мокрым и скользким камням могло закончиться весьма плачевно, поэтому вместо этого было решено вновь уделить время физической подготовке и тайджитсу, с которыми у меня было хуже всего. На улице шёл проливной дождь, и первая часть тренировки проходила на одной из крытых площадок. Это была огромная спортивная комната, выбитая прямо в скале и оснащённая всем необходимым инвентарём, включая маты, оружие и разнообразные тренажёры, на которых вместе с нами занимались несколько других шиноби. Но её главной особенностью было громадное панорамное окно во всю стену, из которого открывался вид на Деревню. Тренировочная площадка была расположена достаточно высоко, чтобы зеваки с улицы не могли видеть, как тренируются ниндзя, но зато отсюда без труда можно было разглядеть, что происходит даже на дальних улочках Ивы. Как кратко пояснила Куроцучи, это было сделано для того, чтобы шиноби и во время тренировок всегда могли следить за порядком в Деревне.       В другой ситуации и панорамное окно, и незнакомые люди в зале обязательно бы отвлекали меня от тренировки, но сейчас мне было абсолютно всё равно. Я была слишком подавлена утренней казнью и не могла понять, как все эти люди так спокойно себя ведут. Это ведь они совсем недавно забросали его камнями.       Наверно впервые в жизни я была так рада пробежке. Уж лучше было навернуть пять десятков кругов по залу, а потом отжиматься и приседать, чем драться сейчас. Я бы просто не смогла. Я вновь и вновь видела, с какой силой и ненавистью швыряют камни в преступника. Я буквально слышала, как он стонет от ударов и с каким хрустом очередной камень почти проламывает ему череп. И я никуда не могла деться от звучащих в голове проклятий, которые так громко кричали жители Ивы. Неужели преступление этого шиноби было настолько страшно, что нужно было поступать так жестоко? Да, он хотел уйти из Деревни и мог передать секретную информацию врагам, но почему тогда нельзя было просто его убить при поимке? Зачем нужно было устраивать такую страшную публичную казнь?       «Чтобы все знали, что предавать Деревню нельзя. И боялись, » — ответил внутренний голос. Но разве этот человек не знал всего этого? Разве он не боялся, что с ним могут сделать такое? Наверняка знал и боялся. А значит, у него должна была быть очень веская причина, чтобы так поступить. Как и у Дейдары.       Что они знали такого, чего не знаю я, и что они чувствовали такого, чего не чувствую я, раз решились, рискнув всем, покинуть Деревню? Они же оба прекрасно понимали, что с ними сделают, если поймают, и всё равно пошли на этот шаг. Я не понимала. Не понимала, но семена сомнения уже зародились в душе. «А действительно ли я знаю, что на самом деле представляет из себя Ивагакуре?»       Прошло четыре дня, в течение которых я пыталась ответить на этот вопрос. Чем больше проходило времени с казни, тем больше Ивагакуре обретала привычные черты. Она вновь казалась дружелюбной изнутри, но я уже ни к чему не могла относиться прежним образом. Возможно я была слишком впечатлительной, но теперь Ива не внушала мне такого доверия, как раньше, и я совсем не была уверена, поддержит ли меня кто-нибудь, когда вскроется правда. А то, что это всё-таки произойдёт, с каждым днём я сомневалась всё меньше и меньше. Вестей от Дейдары не было. Каждый вечер я допоздна сидела у окна, искренне надеясь, что вот-вот замелькает в небе крохотная глиняная птичка или по стене дома вскарабкается ящерка с обещанным посланием, но всё было напрасно. Дейдара молчал, и это всё больше подталкивало к мысли, что случилось что-то ужасное. О хорошем он бы быстро написал, верно?       Отчасти и из-за того, что в случае чего мне нужна будет поддержка, за эти дни я сильнее сблизилась с Куроцучи. Несмотря на то, что большую часть дня мы проводили вместе на тренировках, это оказалось не самой простой задачей. Куроцучи хоть и была общительной, но всех, пожалуй кроме Акацучи, держала на расстоянии, и мне пришлось самой стать более разговорчивой, чтобы хоть немного войти в доверие. В конце концов я даже научилась не обижаться на её колкости на тренировках и не бояться язвить в ответ. И именно это стало двигателем прогресса. К концу недели у нас появились даже общие шуточки.       А без шуток на самом деле выжить было бы сложно, потому что тренировками наставница нагрузила меня по максимуму. Как она сама объяснила, во мне есть неплохой потенциал, который ей хочется побыстрее раскрыть (на благо Деревни разумеется), и поэтому едва ли не весь курс Академии я должна была пройти за несколько месяцев, тем более что базовыми техниками уже владела. Оставалось довести до нужного уровня мою физическую форму, и генин будет готов. Собственно, именно этим мы и занимались: пробежками начиналось и заканчивалось каждое занятие, а расстояние, которое нужно пробежать, постоянно росло; навыки тайджитсу оттачивались самыми жёсткими методами, и не было ни дня, чтобы я не выходила из зала с новыми синяками, но всё это было ерундой по сравнению со скалолазанием, после которого от боли в суставах я даже не могла согнуть пальцы. При этом Куроцучи не забывала напоминать о том, что развитие духа так же важно, как и развитие тела, поэтому вечерние медитации стали некой традицией. Домой после таких тренировок я возвращалась поздно, но и на этом изучение необходимых для шиноби знаний не заканчивалось. Куроцучи принесла мне кипу книг, которые я должна была изучить самостоятельно. Самый большой учебник подробно рассказывал о том, как устроена чакра и как с ней нужно работать. Другой чем-то напоминал смесь моих школьных учебников по физике и математике, разве что задачи там были не про поезда и трубы, а про углы метания кунаев, рассчёт расстояния до противника и всякую прочую муть (эту книженцию я отложила на самую дальнюю полку, как только увидела). Несколько свитков рассказывали о всяких хитростях, которые можно применить в той или иной ситуации, но хотя это было важно, Куроцучи в первую очередь попросила меня обратить внимание на небольшую потёртую книжку в тёмной обложке. Это был Кодекс Шиноби, содержащий свод правил, которых должен придерживаться каждый ниндзя. Можно сказать, что именно с него моё желание стать примерным шиноби, навсегда преданным своей Деревне, пошатнулось, ведь несмотря на то, что многие пункты правил я поддерживала, были и те, которые принять не могла.       «Шиноби должен ставить миссию на первое место.»       Это было первым из правил, заставивших меня сомневаться. Я сразу вспомнила слова, которые Ксюша любила повторять, прикрывая меня в школе перед учителями: «В нашем мире тот, кто нарушает правила — мусор, но тот, кто бросает своих друзей — хуже мусора». Говорила она это, конечно, больше в шутку, но я хорошо запомнила. Как и то, что принадлежали эти слова человеку из этого мира — Учихе Обито. И я была с ним согласна: вряд ли я бы смогла бросить своих друзей в беде, даже если бы от этого зависел успех миссии, и плевать на правила.       «Шиноби никогда и никому не должен показывать слез, он всегда обязан думать только о своей задаче, и сердце его должно быть вырезано из камня.»       С этим я тоже была не согласна. Конечно, не стоит устраивать истерик посреди боя, но не зря природа придумала слёзы. Плач — это наш защитный механизм, позволяющий легче переносить боль, и сдерживать слёзы — это вредить самому себе. Да и как человек вообще может жить с каменным сердцем? Возможно это хорошо на миссиях, но как же дом, семья, друзья? Или для настоящего шиноби и таких понятий существовать не должно?       «Шиноби не правят, а служат другим.»       Это мне тоже не нравилось. Гордость и любовь к свободе не позволяли принять тот факт, что мне придётся постоянно и безоговорочно подчиняться начальству, особенно если приказы противоречат моим ценностям и взглядам на жизнь. Но шиноби — это тот, кто думает не над приказом, а над тем, как его лучше осуществить.       Все эти правила делали живого человека похожим на оружие. Безвольное и бесчувственное, готовое атаковать то, на что укажет Каге. И это было ужасно. Возможно ли, что многие отступники уходят из Деревни именно потому, что не могут принять такой образ жизни? Или потому, что именно такой образ жизни порождает убийц и психопатов, для которых становится уже не важно, чьи приказы выполнять? Эти мысли крепко засели в моей голове. — Над чем задумалась, Митсуко-чан? — звонкий голос Куроцучи выдернул меня из размышлений. — Да так. Повторяю про себя то, что пыталась выучить вчера по учебникам, — отмахнулась я и отвела взгляд. Мне не хотелось сейчас обсуждать свои тревоги с Куроцучи. На подсознательном уровне я знала, что рано или поздно поговорю с ней на эту тему, потому что мне сложно всё держать в себе, но не сейчас. Сейчас у меня должна быть тренировка. — А-а-а, ну это полезно. Правда сегодня тебе ничего оттуда не пригодится. У тебя будет необычное задание, — протянула наставница, и любопытство во мне заиграло с новой силой. Странным было и то, что мы зачем-то приближались к Резиденции Цучикаге. Это место невольно внушало страх, ведь именно здесь расположено сердце Деревни и именно здесь решались судьбы всех её жителей.       Без лишних вопросов миновав охрану, мы с Куроцучи зашли в самое высокое здание Ивагакуре, которое, в прочем, внешне мало чем отличалось от других. В нём не было изыска и кричащего пафоса, которые часто сопровождали административные здания в моём мире, и только выбитая у самой крыши надпись сообщала, что это — Резиденция. Почти за две недели жизни в Иве я была здесь только один раз, поэтому с интересом рассматривала таблички на дверях кабинетов и старалась не отставать от Куроцучи, чтобы не заблудиться в одинаковых коридорах. В конце концов мы вышли к массивным дверям, отличавшимся от всех предыдущих, которые встречались в Резиденции. Они были украшены искусной резьбой, и за ними явно скрывалось что-то важное. Прежде, чем я успела спросить, Куроцучи открыла одну из дверей, и мы прошли вовнутрь. — Ого, — присвистнула я, отмечая масштабы открывшейся комнаты. Это был огромный зал круглой формы, стены которого украшал узор из нескольких идущих зигзагом выбитых линий. Они напоминали символичное изображение горных вершин, и такой рисунок часто встречался на улицах Ивагакуре. Похожая символика присутствовала и на полу: тёмной фиолетовой краской было изображено очертание круга, в который своими вершинами упирались треугольники (мне это напомнило пики гор, уходящие в самое небо). Под ними, ближе к середине зала, начинался круглый искусственный пруд, и в самом его центре возвышался пьедестал. К нему вела узкая дорожка, и только когда я приблизилась к ней, смогла увидеть, что на пьедестале лежит небольшой — размером чуть больше кулака — камень, очень похожий на те, что были разбросаны по дну пруда. — Это Каменный Зал, — пояснила Куроцучи, подходя ближе к краю пруда и вглядываясь в спокойную прозрачную воду, — и сегодня именно здесь будет проходить твоя тренировка. Я вновь осмотрела зал и с непониманием глянула на наставницу. Несомненно, масштаб помещения заставлял меня чувствовать себя маленькой точкой на фоне высокого потолка и крепких стен, да и сам воздух будто был пропитан особой философией, присущей Ивагакуре, но это место совсем не было похоже на тренировочную площадку. — И что мне нужно делать? — Всё просто, — Куроцучи пожала плечами и улыбнулась той самой улыбкой, обычно не предвещавшей ничего хорошего, — тебе предстоит очень важное и ответственное задание — протереть вон тот камень на пьедестале. Клянусь, Куруцучи настолько хитро улыбалась, что ещё секунда, и обязательно засмеялась бы, если бы не развитое самообладание. — Чего?! — воскликнула я, и мой полный возмущения вопль эхом отразился от стен, — ты издеваешься?! — Нет-нет, ну что ты, — с важным видом наставница достала из кармана тряпочку и протянула её мне, — это правда очень ответственная миссия, которую не каждому ещё и доверяют.       Я с недоверием посмотрела на протянутую тряпку, затем на Куроцучи, потом снова на тряпку и обречённо вздохнула. Каким бы внутренним смехом не светились глаза куноичи, она явно собиралась заставить меня выполнить задание. Зашибись потренировалась.       Приняв ситуацию как данное, я взяла тряпку и, пройдя по узкой дорожке до центра пруда, принялась протирать камень. Он действительно был покрыт небольшим слоем пыли, что было странно для такого места и для такой вещи, являющейся символом Деревни. — Три-три, Митсуко-чан, камень должен блестеть, — командовала Куроцучи, теперь уже с нескрываемым весельем наблюдая за мной. Я недовольно фыркнула и принялась тереть усерднее, чтобы поскорее закончить с этим дурацким заданием. Я, конечно, знала, что у Куроцучи извращённая фантазия, но это переходило все границы! Что я тут тренирую? Мышцы кисти? Терпение? Борьбу с желанием не убить наставницу? — Блин, может ты всё-таки объяснишь, в чём смысл? Знаешь, мне кажется гораздо проще взять какой-нибудь камень из пруда и положить его вместо этого. Всё равно они все одинаковые, никто даже не заметит! — не выдержала я уже через несколько минут и возмущённо посмотрела на Куроцучи. Она приложила палец к губам, выражая максимальную степень задумчивости, после чего действительно достала камень из пруда и подошла ко мне. Казалось, что не меньше минуты куноичи сравнивала камень у неё в руке с тем, что протирала я. — Знаешь, ты права, — внезапно согласилась она и прежде, чем я успела что-либо сделать, сбросила камень с пьедестала в воду. — Что?! — опешила я, наблюдая за пошедшими по воде кругами, — стой, блин, а как я его теперь найду? Это нормально вообще? Серьёзно, какой в этом смысл, если так можно было сделать с самого начала? — Дело в том, что этот камень — олицетворение Воли Камня… — начала Куроцучи, вдруг став более серьёзной. — И это норм, что ты его выкинула? Разве это тогда не административное нарушение, не? — не унималась я, совсем не понимая, что здесь происходит. — Нет, — наставница улыбнулась, но это была не язвительная ухмылка. Так обычно улыбаются родители, поучая чему-то своих детей: назидающе и с толикой мудрости где-то в глубине глаз. Это сразу изменило мой настрой, заставив вслушиваться в каждое слово, — этот камень действительно олицетворение Воли Камня, но в сути это не важно. Важна Воля Камня, живущая внутри тебя. Та воля, что позволяет преодолевать препятствия, даже когда очень трудно. Та воля, что заставляет сражаться, превозмогая боль и страх, и всегда идти к своей цели. Знаешь, Митсуко-чан, на первый взгляд ты кажешься слабой, стеснительной и неуверенной в себе, и я думала, что из тебя вряд ли выйдет хороший шиноби. Но во время тренировок я заметила, что несмотря на подначки с моей стороны и трудность многих заданий, ты раз за разом поднимаешься на ноги и продолжаешь стараться, и это изменило моё мнение. В тебе точно есть Воля Камня, которая не даёт сдаться, но… эй-эй, не спеши задирать нос! Эту волю легко потерять, если дать страху, комплексам или неуверенности укрепиться в тебе. Они с такой же лёгкостью заменят твою волю, как я заменила этот камень, если ты им это позволишь.       Я опустила взгляд на тряпочку, которую всё это время неосознанно прижимала к груди, а после посмотрела на новый камень, который Куроцучи положила на пьедестал. Это было так… так трогательно и сильно, что я не смогла сразу подобрать слова. Внутри меня что-то зашевелилось и заволновалось, переполненное чувством благодарности. А я ведь действительно какое-то время назад считала, что Куроцучи не признает меня. — Спасибо тебе большое, правда. Я обязательно буду продолжать стараться! — поддавшись чувствам, я сделала шаг вперёд и обняла наставницу. Девушка замерла на долю секунды, но после расслабилась и дружески похлопала меня по спине. — Эх, какая ты всё-таки сентиментальная! — проворчала она, разрывая объятия. Я смутилась своего поступка и уже хотела начать извиняться, но вовремя заметила, что Куроцучи ворчала лишь для вида — сама она была несколько смущена и прятала улыбку. Я улыбнулась не менее смущённо и чуть вжала голову в плечи. Неловкая ситуация на глазах превращалась в зарождение дружбы. — Думаю, что на сегодня могу тебя отпустить. Всё-таки воскресенье как-никак, и тебе хоть денёк нужно отдохнуть от тренировок, — невзначай сказала Куроцучи, когда мы покинули Резиденцию, чем вызвала во мне волну радости. — Правда?! Фух, я то я думала, ты меня опять заставишь вокруг Деревни полдня бегать! — выдохнула я поднимая голову к небу. Всю неделю в Ивагакуре шли бесконечные дожди, и наконец сегодня выглянуло солнце. Яркое и тёплое, оно подсушило огромные лужи и дороги, многие из которых превратились в грязевые болота, и наполнило мрачную Деревню светом. Даже мой настрой, упавший за последнюю неделю из-за тренировок и казни, несколько улучшился, и мне впервые за долгое время захотелось просто пойти погулять. Было даже не важно, пойду я одна или с кем-то: я просто хотела немного отвлечься от быта шиноби и вновь хоть на пару часов почувствовать себя обычным подростком, шатающимся без дела по городским улицам. Внезапный выходной был как раз кстати. — Ну если ты так хочешь, я, конечно, могу, — ехидно начала Куроцучи, но я быстро её перебила. — Неа! Спасибо, не надо! — я взмахнула руками прямо у неё перед носом, чем вызвала у девушки смешок. — Ладно-ладно, я просто пошутила! — улыбнулась Куроцучи и с наслаждением втянула свежий воздух, — сегодня такая погода хорошая, что отдохнуть — самое то. Жаль только, что Акацучи на миссии. Он любит гулять в такие деньки. Наставница сложила руки на затылке и чуть откинула на них голову. — Ммм… не хочешь сегодня зайти ко мне на ужин? — вдруг предложила она, вызывая во мне немалое удивление, — я вчера кучу всего наготовила, а отец утром тоже на миссию ушёл, так что я тебя с удовольствием накормлю. Заодно обсудим планы на следующую неделю, у меня есть, чем тебя удивить. Девушка склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. В чертах её лица ясно читалось дружелюбие. — Ну, давай, если тебе не сложно… — несколько смутилась я такому неожиданному предложению. — Тц, Митсу, если бы мне было сложно, я бы тебя не звала, — фыркнула наставницы и чуть нахмурила брови, наверняка недовольная моей стеснительностью, — тогда жду тебя часов в семь, договорились? — Ага, договорились, — кивнула я, ещё больше смущаясь под её пристальным взглядом. И всё-таки это было здорово: открывался такой шанс подружиться с Куроцучи!       Договорившись о вечерней встрече, мы разошлись. У куноичи были ещё какие-то дела с Цучикаге, в которые она не стала меня посвящать, и я до вечера осталась предоставлена сама себе. В квартиру возвращаться не хотелось — в ней я часто чувствовала себя одинокой, да и многое там напоминало о случившемся в ночь фестиваля. Думать об Итачи, Саске и Дейдаре не хотелось, ведь у меня и так уже мозг пух от этих мыслей. Я будто начинала постепенно сходить с ума от тех чувств, которые бурлили во мне от одного только упоминания сложившейся ситуации. Боль, отчаянье, страх, надежда — всё это было слишком тяжёлым грузом, чтобы нести его постоянно, поэтому мне нужно было отвлечься. Побродив немного по деревенским улочкам и не найдя ничего, что привлекло бы моё внимание, я решила отправиться в горы. Вокруг Ивы не было никакой ограды или крепостной стены — скалистые вершины справлялись с этой задачей лучше любой человеческой постройки — однако это совсем не означало, что любой человек может свободно покидать Деревню, когда ему вздумается. Вокруг Ивагакуре была отведена специальная зона в один-два километра, куда каждый житель мог спокойно отправиться погулять и где располагалось большинство тренировочных площадок. Дальше этой зоны выходить можно было только с письменного разрешения, выдаваемого Цучикаге или одним из старейшин Деревни. Их обычно выдавали уходящим на миссии шиноби и торговцам, которые продавали товар или закупали что-то за пределами Ивы. В любом случае, выход за охранную зону в строгом порядке нужно было согласовывать с верхушкой, иначе это грозило серьёзными проблемами. На границе постоянно дежурили несколько патрульных отрядов, которые за нарушение этого правила могли посчитать тебя за дезертира со всеми вытекающими последствиями, поэтому далеко от Деревни я старалась не уходить.       Побродив немного по безопасным тропам, которыми часто для прогулок пользовались мирные жители, я поднялась на небольшую обзорную площадку. Она располагалась в уединённом месте, откуда открывался удивительной красоты вид на кристально чистое горное озеро и уходящие вдаль вершины. Редкие облака отражались в водной глади, и лучи солнца, застывшего в самом центре неба, блестели в неподвижной воде. Казалось, что сам небосвод поцеловал землю в этом месте, оставив на память частицу себя, а земля в знак благодарности покрыла берега такой редкой в этих краях травой с бедными, но милыми цветами. Озеро так и манило искупаться, но Акацучи, показавший мне это место, сразу предупредил, что вода в нём очень холодная. После же вновь возвышались наступающие друг на друга горные вершины, и самые дальние из них были покрыты будто синей дымкой. Они были всюду насколько хватало глаз, и этот простор захватывал дух. Я смотрела на парящих в небе птиц и невольно представляла, как сама парю через опасные ущелья, пролетаю над озёрами, касаясь рукой кромки воды, и как она обжигает кожу. Я видела, как лечу к горизонту и как вырываюсь выше самых высоких горных вершин, врезаясь в синеву бесконечного неба. Я чувствовала ветер того полёта, что подарил мне Дейдара. И насколько свободным, непокорённым и манящим казался весь этот простор, насколько свежим и опьяняющим чувствовался ветер, настолько душной и сковывающей здесь ощущалась Деревня. Эти правила, которым я не так уж хотела следовать, это подчинение приказам Цучикаге, это понимание того, что пройди я вперёд ещё километр, и меня могут арестовать, здесь, в этом месте казались оковами, ошейником, пережимавшим горло. Я никак не могла прогнать это странное щемящее чувство, эту тревогу, которая поселялась внутри, стоило лишь вдохнуть свежий воздух. Оно и раньше не раз посещало меня, когда я дома смотрела в окно своей многоэтажки и под ногами открывался город. Оно настигало меня в поезде, когда он врывался в просторы полей. Я знала его. Это было желание путешествовать, открывать для себя новые места и острая необходимость быть свободной. Но в родном мире было так много сдерживающих факторов, которые мешали осуществить заветную мечту. И тут я внезапно осознала, что здесь их нет. Здесь у меня нет семьи, к которой я привязана, нет школы, расписания, домашней работы, денежной зависимости, непроходимых границ между государствами. Здесь я скоро стану достаточно сильной, чтобы защитить себя в случае опасности. От страха у меня перехватило дыхание.       Я вдруг поняла, что когда я стану генином (и тем более чунином), мало что будет удерживать меня в Ивагакуре, а соблазн отправиться в путешествие только возрастёт. Значит ли это, что я стану отступницей? И что меня могут казнить как того мужчину?!       Я зажала рот рукой и отступила на шаг назад. Ощутимым вдруг стало то, что тревожило меня всю неделю да и, наверное, весь путь с того момента, как тогда в поле Дейдара привёл меня к обрыву. Да, я хотела стать шиноби. Но действительно ли я всё это время так хотела жить в скрытой Деревне?       А действительно ли я хочу связать свою жизнь с Ивагакуре?       Испугавшись этих мыслей, я быстро вернулась в Деревню.       Как и полагается выходному, день пролетел быстро, и вот я уже подходила к дому Куроцучи. Она показывала, где живёт, во время экскурсии по Ивагакуре, но я никогда не была внутри. Её дом располагался совсем недалеко от Резиденции Цучикаге, что не удивительно, ведь она была внучкой Ооноки, да и клан Камизуру управлял Деревней с самого её основания. Я так же знала, что Куроцучи живёт с отцом и дедушкой, который часто ночует в семейном особняке, предпочитая его комнатам внутри Резиденции. И хотя формально их дом и назывался особняком семьи Камизуру, никакой роскоши в нём я не увидела. Он был очень похож на здания, в которых жили менее знатные кланы, что как бы говорило о том, что несмотря на правящий статус, семья Камизуру мало чем отличается от остальных. Как никогда кстати вспомнились слова Цучикаге о единстве Деревни. Здесь чувствовалось, что сказаны они были без доли фальши.       Я неловко переступила с ноги на ногу и только после этого постучала в дверь. Почему-то вспомнилось, как я всегда стеснялась звонить в ксюшин дверной звонок, потому что мне казалось, что я буду ей мешать. Так же было и сейчас. Здесь на улице была я со своим полудепрессивным настроем, окружавшим меня словно призрачная тень, а там за дверью — мир сильной и весёлой наставницы, который совсем не хотелось омрачать своим присутствием. — Привет, Митсуко-чан, ты как раз вовремя! — дверь открылась быстрее, чем я ожидала, и на пороге появилась Куроцучи. — Привет, — улыбнулась я как можно более искренне и поспешила войти внутрь прежде, чем девушка различила фальшь в моей улыбке.       Вы когда-нибудь замечали, что каждый дом пахнет по-разному и что часто запах подчёркивает атмосферу в доме? В некоторых воздух будто спёртый и сырой, и сами комнаты от этого кажутся более тёмными, маленькими и холодными. В некоторых пахнет новизной от свежепоклеенных обоев и мебельной стружки, и от этого запаха дышится легко и кажется, что жизнь налаживается. А есть запах уюта: пыль старых книг, которые читало не одно поколение семьи, мясо, шкварчащее на сковородке и заставляющее живот требовательно урчать, аромат бабушкиных пирожков или крепкого кофе, сваренного кем-то из супругов. Дом Куроцучи пах именно так. Уютом. С кухни тянуло горячим ужином, а в просторных светлых комнатах было приятно тепло. Я скинула обувь и с любопытством прошла по широкому коридору с мягким ковром, доходившим до лестницы, и по приглашению Куроцучи свернула на кухню.       Небольшая, но уютная кухня совсем не была торжественной или роскошной. Всё-таки где-то в глубине души я ожидала, что если не снаружи, то внутри дом правящей семьи должен быть дорого обставлен, украшен оригиналам картин известных в этом мире художников, оформлен с дизайнерским шиком, но ничего этого здесь не было. Была не самая новая, но прочная кухонная мебель и техника, стены, выкрашенные в пастельных тонах и небольшой стол, рассчитанный на четверых человек, на котором сейчас стояли тарелки с горячей и явно вкусной едой. Всё ещё с неким смущением я села за стол, уже чувствуя, как слюнки собираются во рту. — А у вас здесь очень уютно. Если честно, я ожидала какого-то пафоса или чего-то вроде того, — восторженно призналась я, наблюдая за тем, как Куроцучи ищет салфетки. — А, это! — наставница махнула рукой и чуть улыбнулась, — я на самом деле тоже безумно рада, что здесь нет всего этого официоза. Точнее он есть, но только в гостиной, куда в случае чего дед приводит важных гостей, но вообще он искренне верит в то, что правитель Деревни не должен жить лучше своих подчинённых.       Я кивнула и более внимательно осмотрела кухню. На одной из стен был выгравирован ствол дерева, на ветвях которого вместо листьев висели семейный фотографии. На одной старик Ооноки нянчит на руках новорождённую внучку, на другой маленькая Куроцучи висит на шее у отца и задорно смеётся, на третьей видно, как девочка получает бандану шиноби. На нескольких фотографиях, где Куроцучи была ещё совсем ребёнком, её отец обнимает невысокую темноволосую женщину, на которую сейчас очень похожа взрослая Куроцучи: тот же хитрый прищур чёрных глаз и загадочная полуулыбка на губах. Не нужно быть гением, чтобы догадаться, что это её мама. Наставница никогда не говорила о ней, но со слов Акацучи я знала, что мать Куроцучи погибла на задании, когда девочке было два года. Суровая реальность мира шиноби отражалась и в фотографиях. — Ну что, как день прошёл? — вопрос Куроцучи вырвал меня из размышлений, — приятного аппетита, кстати. — Ага, и тебе, — спохватилась я, цепляя кусочек мяса, — да ничего так. В основном гуляла по Деревне и изучала окрестности. А то когда у меня ещё с таким графиком тренировок время будет, а? Подначку Куроцучи оценила и улыбнулась краешками губ. — Поговори-поговори тут, ага. Я ведь могу и совсем выходных тебя лишить.       Я изобразила сильнейший испуг, после чего мы обе рассмеялись. В такой уютной обстановке мой мрачный настрой постепенно растворялся. Нет, он не исчез совсем, скорее затаился где-то в глубине души в ожидании своего часа, лишь временно уступив место веселью. Но и этому я была рада. — Кстати, что насчёт тренировок? Ты сказала, что хочешь обсудить со мной план на следующую неделю, — спросила я, чуть склонив голову набок. Я заранее знала, что ответ мне не понравится и что действительно обсуждать со мной ничего не будут. Просто поставят перед фактом. — Ну, следующая неделя обещает быть тяжёлой, — с неким сочувствием ответила Куроцучи и выдержала паузу, пережевывая кусочек мяса, — мы будем продолжать работать над твоей физической подготовкой и тайджитсу, но ещё я хочу добавить метание сюрикенов. Я протяжно взвыла и с глубоким трагизмом закрыла лицо руками. Конечно, это была всего лишь актёрская игра, ведь я ожидала подобного плана. — Да ладно тебе, не ной. Тяжело в учении — легко в бою, — хмыкнула Куроцучи, — гораздо более важно другое. Мне тут сегодня дедушка на ушко шепнул, что в какой-то из дней заглянет на нашу тренировку. — Чего?! — теперь уже искренне опешила я, едва не подавившись фруктовым соком, — зачем?! — Ой, старик любит посещать тренировки в Академии, да и к генинам частенько заглядывает, чтобы оценить уровень будущих защитников Деревни. И чаще всего он приходит без предупреждения, поэтому я понятия не имею, в какой из дней он заглянет к нам, — судя по нахмуренным бровям и несколько пренебрежительному тону, Куроцучи и сама не была в восторге от ситуации. Что-то мне подсказывало, что она не любит, когда её контролируют, а предстоящая проверка была контролем не только моих навыков, но и её способностей как наставника.       Ненадолго повисла пауза, во время которой мы обе обдумывали план следующей недели, после чего Куроцучи оживилась и заговорила вновь: — Кстати, как тебе еда? — с привычным хитрым прищуром спросила она, внимательно рассматривая каждую черту моего лица. От такого пристального взгляда мне стало несколько не по себе. — Очень вкусно! — с заминкой, но искренне ответила я, стараясь не обращать внимания на взгляд куноичи, — правда, мясо потрясающее! Расскажешь потом какие специи использовала, я тоже хочу научиться так. Рис тоже шикарен: и не сырой, и не переварен, и ты же к нему тоже что-то добавила, да?       Так за разговорам о еде, который плавно перетёк к кулинарным пристрастиям и всяким забавным историям, связанными с готовкой, мы просидели около получаса. Ужин уже был съеден, и мы перешли на более отвлечённые темы, чтобы получше узнать друг друга. Я совсем перестала воспринимать Куроцучи как наставницу. В домашней обстановке она и говорила со мной по-другому: без строгости и почти без язвительности, больше шутила и сама задорно смеялась, от чего я не могла не улыбаться и не смеяться в ответ. Горячий чай, ровный желтоватый свет на кухне, тепло дома и Куроцучи не в привычной форме шиноби, а домашнем кремовом свитере с зацепками — всё было так уютно и легко, что я совсем забыла о времени. Мне вдруг стало так радостно от того, что возможно вскоре я смогу называть Куроцучи подругой, ведь именно подруги в этом мире мне так остро не хватало. — Митсу, а чем ты в свободное время занимаешься? — спросила куноичи, собирая посуду со стола. — Ну, вообще его у меня не так чтобы много, но если оно есть, то либо маюсь ерундой, либо читаю книжки, которые ты мне дала, — протянула я, помогая убрать тарелки. — Скукота какая, — критично цыкнула Куроцучи. — Ага, я знаю. Я хотела сходить в библиотеку взять что-нибудь поинтересней почитать, но что-то руки не доходят. Куроцучи подзависла, видимо пытаясь представить случайно сказанное мною загадочное русское выражение, но вскоре махнула на это рукой. — Если хочешь, я могу тебе подкинуть пару книжек. У меня в комнате есть небольшая библиотека в том числе и со всякой художественной литературой. — Правда? Было бы очень здорово! — оживилась я, и наставница как-то по-доброму улыбнулась моей реакции.       Закончив с мытьём посуды, мы поднялись на второй этаж дома, где располагались жилые комнаты. Комната Куроцучи далеко не была образцом опрятности: на столе были хаотично разбросаны какие-то тетради, документы, ручки, а на спинке стула висела одежда — я тут же вспомнила, как у меня в комнате был похожий бардак и мысленно улыбнулась. Миры могут быть разными, но срач един.       Кажется, беспорядок в комнате ничуть не смущал наставницу. Она принялась рыться на полках, периодически вытаскивая нужные книги, а я в это время изучала комнату. Как и в моей студии, кровать у Куроцучи стояла у самого окна. На подоконнике расположился небольшой кактус с прицепленным искусственным цветком, и мне показалось неплохой идеей с первой зарплаты тоже купить себе такой. И на миссии можно спокойно уходить, не боясь, что завянет, и в квартире не так одиноко будет.       Я подошла к столу, чтобы посмотреть, что же за бумаги так беспорядочно раскидала наставница, но замерла, не доходя пары шагов. Рядом со старенькой и немного пыльной настольной лампой стояла небольшая детская фотография. На картинке, весело улыбаясь, Акацучи одной рукой обнимал счастливую Куроцучи, а второй — не менее счастливого и гордого собой Дейдару, который большим пальцем указывал на протектор на лбу. Над учениками парил чуть недовольный Цучикаге — видимо за несколько секунд до фото ему пришлось успокаивать развеселившуюся компанию. Все трое они были такие маленькие и такие радостные, что никогда бы в жизни я не смогла подумать, что через пару лет каждый из них станет убийцей. Могли ли они сами тогда предположить?       Я внимательно рассмотрела на фото каждого из них. Уже тогда Акацучи на пол головы был выше своих напарников и легко мог обнять их своими широкими руками. Добродушный мальчик, что смотрел на меня с фотографии, мало отличался от того Акацучи, которого я знала. Кажется, из них троих именно он больше остальных смог сохранить с себе эту детскую чистоту. Куроцучи изменилась больше. На фото в её улыбке ещё нет той язвительности, которая появится с годами суровой жизни шиноби. И взгляд ещё не насмешливый, а открытый и добрый, ведь её глаза пока не видели смерти на поле боя и предательства друга, который на фото ещё стоит рядом с ними. Дейдара изменился больше всех. На миг я вообще задумалась, осталось ли в нём хоть что-то от этого ребёнка, который так счастлив наконец получить протектор и стать шиноби. Который улыбается так широко и радостно, что глядя на него невозможно не улыбнуться в ответ. Маленькое солнышко с большими голубыми глазами, в которых ещё нет сумасшедшей жажды убийства. — Это и есть Дейдара, да? — не выдержав, спросила я. Всё равно Куроцучи уже заметила, что я рассматриваю фотографию. — Да, это он, — сухо ответила она, тут же изменяясь в лице. В ней не осталось и капли того веселья, которое несколько минут назад царило на кухне.       Я тяжело вздохнула и отвела взгляд в сторону. Мне было трудно смотреть на Куроцучи в этот момент. Она злилась на Дейдару, и ей было больно, от чего я косвенно чувствовала себя виноватой. И в то же время я чувствовала, что мы с Куроцучи можем лучше понять друг друга. — Надо же, я даже не сразу его узнала. Тогда в бою, когда он чуть меня не убил, он выглядел совсем иначе. Такой злой… — я обняла себя одной рукой и после нескольких секунд молчания более уверенно посмотрела на наставницу, — Куроцучи, почему? Я правда не понимаю, почему человек может так поступить. — Потому что братец слетел с катушек, — отмахнулась девушка и отвела взгляд. Я видела, что она сомневается. — Ну, а почему слетел? Ну не может же быть так, что это было беспричинным и внезапным, — настояла я. Это был шанс узнать хоть частицу правды, и я не могла его упустить. — Да если бы я знала!.. — с горечью воскликнула Куроцучи и нервно сжала кулаки. Она помрачнела, будто над ней сгустились десятки грозовых туч, готовых вот-вот разразиться громом. Это была не зажившая рана, о которой она никому не могла рассказать. Она знала Дейдару едва ли не лучше всех в Деревне, могла понимать причины его поступков, но ни с кем не могла это обсудить, ведь его здесь ненавидели. В этом был мой шанс. Я молчала и ждала, лишь взглядом показывая, что могу выслушать всё и не осудить. — Ты действительно хочешь это знать? — не меньше чем через минуту молчания спросила Куроцучи, глядя на меня не читаемым взглядом. Я кивнула, — зачем тебе это? — Я боюсь стать такой же. Боюсь стать предательницей, поэтому хочу знать, где оступился он, — спокойно ответила я, ведь отчасти это было правдой. Я помнила чувства, терзавшие меня в горах и больше не могла оставлять их без внимания. Куроцучи усмехнулась. — Ты не станешь. — И всё же. Куноичи не отводила от меня взгляда. — Ты ведь не отстанешь, да? Я отрицательно качнула головой, и наставница сдалась. — Ладно, только советую присесть куда-нибудь, а то рассказ будет долгим, — она выдохнула с неясной интонацией и подошла к столу, чтобы взять фотографию. Повинуясь просьбе, я присела на кровать и, превратившись в слух, стала ждать. От волнения сердце в груди заходилось как ненормальное, и мне пришлось сжать края футболки, чтобы хоть как-то унять эмоции. — Я правда не смогу тебе сказать, что именно послужило причиной его поступка, — медленно начала она, сосредоточив всё внимание на фотографии в руках. Я чувствовала, как тяжело Куроцучи подбирать слова и поэтому старалась даже лишний раз не дышать, чтобы не сделать хуже, — у меня есть предположение по этому поводу, но, если честно, мне кажется, что всю правду знает только сам Дейдара. Я могу лишь анализировать и рассуждать. Он действительно слетел с катушек, но, как ты и сказала, это произошло не внезапно и не беспричинно. И как бы сейчас банально и глупо это ни звучало, вся херня наверняка тянется именно из детства. Я уже говорила тебе, что когда Дейдаре было четыре года, его родители погибли на миссии. Обязательно найдётся человек, который скажет тебе, что это не повод в будущем взрывать свою Деревню и что очень многие дети остаются без родителей в раннем возрасте, и я соглашусь. Это действительно так. Но, мне кажется, здесь нельзя не учитывать такие вещи как воспитание, врождённый характер, крепость психики и дальнейшие обстоятельства, которые будут складываться в жизни. Тут у каждого всё индивидуально. Как бы я ни относилась к Дейдаре-нии, я с уверенностью могу сказать, что человека с более неуравновешенным характером и нестабильной психикой я не знаю. Он всегда был таким, и смерть родителей наверняка только расшатала и без того не самые крепкие нервы. После смерти родителей он попал в детский дом, а это не самое дружелюбное место в нашей Деревне. Дейдара редко рассказывал мне о том, как жил там, но и по тем крохам информации, которые мне известны, я могу сказать, что это место с очень строгими правилами и жестокими детьми, которые не брезгают все вопросы решать грубой силой. Поэтому в первом классе Академии он был едва ли не единственным ребёнком, который без особых усилий мог выйти победителем из любой драки и умел лучше всех использовать кунаи. Тут Куроцучи ненадолго замолчала, задумавшись над тем, что сказать дальше, а я вспомнила слова Дейдары о детском доме, украдкой брошенные после смерти Изенеми. Теперь мне стало ещё больнее за него. — После поступления в Академию Дейдара добивался, чтобы ему разрешили жить самостоятельно, и старик Цучикаге пошёл навстречу. Он всегда любил Дейдару и был в хороших отношениях с его родителями, поэтому быстро понял, что так будет лучше. В то время я задавалась вопросом, почему при всех этих условиях старик не взял Дейдару под опеку в нашу семью. Уверена, сделай он так, многое бы сложилось иначе. И только потом я поняла, что это было бы неправильно для него как для правителя. Многие дети в тот период попадали в детский дом, и было бы как-то некрасиво выделить одного единственного из их числа. Это могло бы вызвать недопонимание у жителей Ивы, а раскачивать и без того нестабильную Деревню было нельзя. После того, как Дейдара начал жить один, он изменился в лучшую сторону. Мы дружили с ним и в те дни, когда он был в детском доме, поэтому я могла сравнивать. Он стал более открытым, дружелюбным, хоть и любил хвастаться, но больше всего без умолку болтал о своём искусстве (тут Куроцучи украдкой улыбнулась, что-то вспоминая). Нет, тогда искусством он называл совсем не взрывы. Взрывы пришли в его жизнь гораздо позднее, но обо всём по порядку. Мама Дейдары была известным в Деревне скульптором. Она не обладала никакими особыми талантами как шиноби даже несмотря на принадлежность к такому сильному клану, но то, какие скульптуры она умела создавать — и было её неповторимым талантом. Я так думаю, что именно от мамы у Дейдары эта тяга к скульптуре. Он занимался лепкой всё свободное от учёбы время. Это было тем, что его по-настоящему вдохновляло. В конце концов он добился таких результатов, что превзошёл даже свою мать. В девять лет Дейдара стал лучшим скульптором в Деревне. Только ленивый не называл его гением, хотя сам Дейдара не очень любил, когда о нём так говорят. Он считал, что, называя его гением или талантом, люди связывают его успехи с чем-то врождённым, обесценивая труд, который он вложил в своё дело. Я вспомнила, что примерно за это Дейдара ненавидел Итачи. Гений клана Учиха, что посмел победить его Искусство врождённым талантом. — Но время шло, мы росли, и ценности менялись. Мы приближались к тому рубежу, когда нужно начинать более серьёзно относиться к тому, что мы учимся быть шиноби. Преподаватели в Академии стали относиться к нам требовательней, тренировки ужесточились, и всё больше и больше свободного времени нужно было уделять своему развитию как ниндзя, «а не какому-то там искусству» — по крайней мере такие слова всё чаще и чаще слышал Дейдара в адрес своих скульптур. И если до окончания Академии ему ещё как-то удавалось совмещать приятное с полезным, то когда мы стали генинами, ситуация только ухудшилась. Способностями шиноби Дейдара явно пошёл в отца, который в своё время являлся одним самых сильных джонинов Ивагакуре. Тсукури Нобуо был настолько силён, умён и уважаем в Деревне, что ему пророчили титул следующего Цучикаге. Думаю, это действительно было бы так, если бы судьба распорядилась иначе. Поэтому и Дейдару, как сына такого великого шиноби, оценивали с оглядкой на отца. От него ожидали, что он станет не менее (а желательно и более) сильным шиноби, поэтому когда вместо тренировок он предпочитал заниматься лепкой, на него обрушивался шквал критики. И в первое время Дейдара действительно не понимал, почему те люди, которые несколько лет подряд восхваляли его искусство, вдруг, когда он подрос, стали презирать его за это. Бывшие учителя из Академии, одноклассники, опытные джонины, которые с нами работали, обычные люди и даже старик Цучикаге не уставали ему повторять, что он занимается ерундой, недостойным для настоящего шиноби делом и что надо заканчивать с детскими забавами. Они постоянно напоминали ему об отце, который был выдающимся подрывником и заставляли брать пример. Позднее дед признался мне, что таким образом хотел образумить глупого мальчишку и не понимал, что сам же выращивает в нём монстра. Он признал это за свою ошибку слишком поздно. Конечно, под таким давлением Дейдара долго не продержался. Злился, плевался, но всё-таки довольно усердно начал развивать свой улучшенный геном — стихию Взрыва, хотя до этого в основном делал уклон на Дотон. Но Дейдара не был бы Дейдарой, если бы полностью уступил. Он научился совмещать свои глиняные фигурки с взрывной чакрой и, по сути, создал свою уникальную технику. Она требовала больших доработок, ведь у него не всегда были эти рты на руках, которые помогают делать всё быстро, но и без них Дейдара достиг неплохих результатов. Куроцучи вновь замолчала, переводя дыхание. От долгого и эмоционального рассказа у неё на щеках выступил румянец, а фотография, которую она по-прежнему сжимала в руках, начала подрагивать. — И несмотря на то, что взрывы заняли огромную часть его жизни, Дейдара всё ещё не называл их искусством. Он считал это лишь оружием, которое ему необходимо тренировать для защиты Деревни. Да, тогда он ещё хотел её защищать (Куроцучи грустно покачала головой). Всё изменилось, когда нам было по тринадцать лет. Думаю, именно с этого периода Дейдара окончательно поехал не в ту сторону. Да, как ты уже наверно поняла, было много факторов, которые с раннего детства воспитывали в нём ненависть к Деревне, но он слишком хорошо помнил о родителях, которые отдали за неё жизнь. И старался соответствовать. Он искренне пытался помогать жителям даже несмотря на насмешки в сторону его искусства. Дейдара говорил, что люди просто слишком злые, чтобы понять прекрасное, но он обязательно добьётся того, что его признают. И возможно, это сделает мир чуточку добрее. Я часто проклинала себя за то, что слишком поздно заметила, как его искреннее стремление к своей мечте превратилось в маниакальную зависимость. Как я уже сказала, всё изменилось, когда нам было тринадцать лет, хотя это я тоже поняла гораздо позже. Тогда мы впервые пошли на миссию без сопровождения взрослых шиноби, и Дейдара был назначен командиром. Это была миссия C ранга, и мы не предполагали, что наткнёмся на вражеский отряд. Незаметно банда ниндзя-отступников окружила нас со всех сторон, и завязался серьёзный бой. Нас действительно могли убить. Это был первый раз, когда мы осознали, что наша жизнь висит на волоске и что нам придётся либо убить, либо самим погибнуть. Силы были далеко не равны, ведь мы тогда едва стали чунинами, а эти ребята были джонинами. Акацучи сильно ранили, а я потратила слишком много чакры на использование новых мощных техник, чтобы хоть как-то сбить противников, и вскоре Дейдара остался единственным, кто мог сражаться. Понимая это, он сделал то, чего на подсознательном уровне боялись мы все — он применил свою новую технику и взорвал наших врагов. Он убил их всех парой взрывов, потому что они даже не ожидали, что какой-то сопляк может использовать подобное в бою. Мы с Акацучи были очень благодарны ему, ведь он спас нам жизнь, а Дейдара… Дейдара изменился. Именно тогда он в первый раз почувствовал, какой колоссальной силой и способностями он обладает. Он понял, что с его взрывами он может решать, кому жить, а кому умереть. Это был его шаг на тёмную сторону. После того боя он впервые назвал свои взрывы искусством. Куроцучи вновь ненадолго замолчала, задержав взгляд на фотографии, после чего вернула её на стол и отошла в другой конец комнаты. — Когда после задания мы вернулись в Деревню, Дейдару словно подменили. Он всё своё время стал уделять тренировкам Бакутона и даже познакомился с Гари, который на тот момент был лидером подрывного корпуса. Это такой отряд АНБУ у нас в Деревне, который как раз специализируется на взрывах. Мы с Акацучи пытались его отвлечь, но у нас ничего не получалось, и в конце концов мы убедили себя, что так будет лучше, ведь чем сильнее становился Дейдара, тем его больше уважали в Деревне. В очередной раз люди поменяли своё мнение о нём в лучшую сторону, и это только добавляло ему стимула. Дейдара верил, что признают его новое искусство, и мы с Акацучи верили в это тоже. В конце концов гены и упорство, которым Дейдара точно не обделён, дали свои плоды. Всего через полгода усиленных тренировок он получил звание джонина и смог вступить в подрывной корпус. Все были поражены таким результатом, и Дейдара стал едва ли не самым знаменитым шиноби в Ивагакуре. Он был самым молодым джонином (на тот момент ему не было и четырнадцати) и самым молодым членом уважаемого всеми подрывного корпуса. Кажется, тогда старик Цучикаге гордился им даже больше, чем мной и своим сыном. Дейдара был опьянён успехом, Деревня была опьянена его успехом, и никто не замечал, что те заслуги, которые возносили его в глазах окружающих, на самом деле тянули его на дно. Чтоб ты понимала, абсолютное большинство заданий подрывного корпуса сосредоточено на непосредственном уничтожении врага. За то время, пока он работал там, Дейдара убил больше людей, чем некоторые шиноби из других отрядов за всю жизнь и уж тем более больше, чем его одногодки. А теперь вспомни, что с самого начала я говорила про его неустойчивую психику и взрывной характер. Понимаешь, как у него тогда на фоне всей этой работы крыша поехала? Ещё сложи это с тем, что у Дейдары начался переходный возраст. Как ты уже могла догадаться, это всё привело к тому, что едва ли не каждая негативная эмоция, которую он испытывал, превращалась в неконтролируемую вспышку гнева, а если в этот момент у него под рукой оказывалась глина….Уууу… Скажем так, количество взрывов внутри Деревни увеличилось. Всё ещё находясь под впечатлением от всеобщего уважения и своей силы, Дейдара перестал слушаться кого-либо. Даже слова Цучикаге не были для него авторитетом. Единственным, кто хоть как-то мог влиять на Дейдару был Гари, с которым они очень сблизились, но вскоре Гари погиб на задании. И тогда единственным авторитетом для Дейдары стало его искусство. За время работы в подрывном корпусе его взгляды настолько исказились и закрепились в голове, что он на полном серьёзе мог взорвать каждого, что посмел бы ему в этом перечить. «Искусство — это взрыв», — по сто раз на дню повторял он. Естественно, что его начали бояться. Более того, его стали ненавидеть, сторониться, презирать. Он снова вернулся к тому, что на него косо смотрят, шепчутся за спиной, а теперь ещё и проклинают. В Деревне больше не говорили о его гениальности. Говорили только о том, что его нужно как-то подчинить или вообще убрать как вышедшего из-под контроля. Дейдару это очень задело. Он не понимал, почему всё так получилось. Помню, как-то в порыве отчаянья он признался мне, что не понимает, почему все стали к нему так относиться. Разве то, что он пару-тройку раз подорвал какой-то магазинчик, где даже никто не пострадал, может сравниться с тем, сколько всего он сделал во благо Деревни. Я ответила ему, что люди лучше запоминают плохое, чем хорошее, и поэтому ему стоит измениться и вести себя сдержанней. Дейдара сильно разозлился на меня и сказал, что слишком много менялся под чужие стандарты и что это не привело ни к чему хорошему. Что теперь он будет действовать так, как велит ему его вдохновение. Тогда я впервые испугалась, что он может уйти из Деревни. Он всегда был свободолюбивым и ещё в детстве как-то спрашивал меня, не хочу ли я сбежать. Эх, в общем всё медленно, но верно катилось в жопу, и вряд ли кто уже мог это остановить. За полгода до своего ухода из Ивы Дейдара похитил секретную технику, которая и дала ему эти рты на руках, а вместе с ними и ещё большую силу. Этот поступок выстроил между ним и жителями Деревни ещё более глухую стену, преодолеть которую стало практически невозможно. И, если честно, никто не был удивлён, что вскоре Дейдара ушёл. Многие даже вздохнули с облегчением, когда это произошло. Единственное, я до сих пор не понимаю, зачем он убил собственный отряд. Они были на миссии в это время, Дейдара взорвал всех и сбежал. Почему он не мог просто уйти? Куроцучи надолго ушла в свои размышления, а я просто застыла на месте, не зная, что сказать. Я настолько боялась шевелиться во время её рассказа, что мышцы успели затечь, и теперь мне было сложно двинуть даже рукой. Меня настолько поразило сказанное, что хотелось орать во всё горло от боли и одновременно тихо плакать, чтобы никто ничего не заподозрил. Дейдара… Если бы он рассказал мне всё это сам, я бы непременно его обняла, но трогать Куроцучи было страшно. Не было похоже, что ей это нужно. — Он ушёл, когда ему было пятнадцать. Через полтора года он вернулся, уже будучи членом Акацуки, и без доли сожаления взорвал Деревню. Орал что-то про то, что теперь мы все точно признаем его и его искусство. Уцелели тогда всего несколько зданий, среди которых был мой дом и дом Акацучи. Это он наверно таким образом напомнил, что хоть что-то ему здесь ещё дорого. Ну, или было дорого, — Куроцучи нервным жестом взъерошила чуть взмокшие волосы, — я до сих пор виню себя в том, что не остановила его. Порой мне кажется, что я была единственным человеком, который мог бы это сделать, ведь последний год его жизни в Деревне, мы с Дейдарой встречались. А порой мне кажется, что и я была бессильна… — Вы встречались?! — выпалила я, резко отходя от сковавшего меня шока. А мне вот сказал, что были хорошими друзьями детства! — Да, — Куроцучи внезапно улыбнулась и покачала головой, — первая детская влюблённость и всё такое. Наверно ещё поэтому я до конца не верила, что он может уйти. Откидывала все плохие мысли и не желала видеть того, что реально происходит. А ещё всегда была слишком примерным шиноби, чтобы допустить мысль, что это Деревня сама вырастила себе монстра. Теперь я могу честно в этом признаться. Да, безусловно, Дейдара, тоже во многом виноват, но и жители Ивагакуре отчасти заслужили то, что получили.       Мы обе замолчали на некоторое время, после чего я поблагодарила Куроцучи за рассказ и ушла домой. Мне нужно было побыть наедине со своими мыслями и наставнице наверняка тоже. Я без сил рухнула на кровать и поджала колени, вспоминая, с каким видом куноичи рассказывала мне всё это. Было похоже, что её лихорадит как при сильной температуре, но на самом деле ей было так больно. Они встречались с Дейдарой… И даже она не смогла побороть тьму в его сердце. Так с чего я решила, что у меня получится? Может он вообще отправил меня именно к ней, потому что всё ещё любит её? Тогда почему ушёл?       Я обняла подушку и несколько раз глубоко вздохнула, чтобы прогнать выступившие слёзы. Мне было так тяжело. Я так рвалась узнать правду о Дейдаре, и теперь, когда узнала, понимаю, что не была к этому готова. Так больно. Мне слишком больно, чтобы нести это в себе вместе со всем остальным. Я не должна была узнавать это, пока не знаю, жив ли он вообще, и именно он должен был мне всё о себе рассказать. Мне было так жалко его, так хотелось со всей силой обнять, а лучше забрать в свой мир, где не было бы всей этой боли и ненависти, где у него был бы шанс начать всё сначала. Куроцучи была права. Отчасти именно Деревня виновата в том, что Дейдара стал таким. Он был для них лишь оружием, которое было выгодно использовать в своих целях. Просто оружие. Очень сильное оружие, которому не повезло оказаться слишком непокорным. Я не оправдывала Дейдару. Он всё равно был не прав, убив своих товарищей и взорвав Иву, но и Деревня не такая невинная жертва, какой хочет казаться.       Я снова вспомнила Итачи: его нельзя было не вспомнить, ведь его история в какой-то мере была похожа. Его тоже использовали как оружие, вот только он оказался покорным. Забавно, что результат остался тем же. Итачи остался верен Деревне, и его жизнь стала одной беспросветной мукой, болью, страданием, которое прекратила только смерть от рук собственного брата. Дейдара предал Деревню, но его жизнь всё равно наполнена почти тем же. Хотя, наверно, он чуть более счастлив, чем Итачи.       «Да что же это за проклятие такое!» — я с силой стукнула по стене и заскулила от боли. Я не знала, что мне делать. Мысли путались в голове, цепляясь одна за другую, и выхода не было. Я больше не могла ждать. Мне хотелось прямо сейчас прочитать, что с Дейдарой всё в порядке, что мы действуем по плану и всё закончится хорошо. Я не хотела больше ни минуты находиться в этой Деревне, которая воспалённому сознанию казалась тюрьмой, но и уйти не могла. Боялась. Цеплялась за возможность обрести друзей и дом. Краем мысли понимала, что вряд ли приживусь в Иве особенно теперь, когда знаю правду о Дейдаре. И всё равно продолжала ждать весточки от него. — Ну почему в этом проклятом мире всё не может просто взять и закончиться хорошо! — в отчаянье крикнула я, швыряя подушку куда-то за спину. Звука её приземления я так и не услышала. — Пойдём со мной и я покажу тебе счастливый финал, — раздавшийся за спиной незнакомый мужской голос заставил меня резко развернуться и в ужасе замереть. Кровь отхлынула от лица, и руки настолько похолодели от страха, что я не смогла ими даже пошевелить, чтобы дотянуться до спрятанного под подушкой куная. Он просто остался лежать рядом со мной на кровати, пока онемевшие пальцы подрагивали от напряжения, а полетевшая в стену подушка покоилась в руках человека, которого я бы предпочла никогда не встречать. — Не бойся, я не наврежу тебе, если ты не будешь сопротивляться, — мужчина сделал шаг вперёд, и чёрный плащ с красными облаками зашелестел от его движения. Очнувшись от первого шока, я резко выхватила кунай и выставила его перед собой, чтобы защититься. Хотя я знала, что это было бесполезно — ему я и в подмётки не гожусь. — Что ты хочешь со мной сделать? — как можно более уверенно спросила я, но голос дрогнул и сорвался на повышенные тона. Это было похоже на жалкий писк птенца перед приближающейся кошкой. От сильного, парализующего страха я даже не могла отвести взгляда от единственного глаза, который блестел из-под оранжевой спиральной маски. Мангёко Шаринган Тоби был активирован и хотя в теории не мог мне навредить, в этой ситуации был только один исход — мне хана.   — Мне нужно, чтобы ты пошла со мной, — всё так же спокойно ответил он, но больше не приблизился. Он видел, как мне страшно, как кунай дрожит в руках и как я не могу пошевелиться, глядя на него. Он уже знал, что осуществит задуманное, поэтому не спешил. Я же судорожно соображала, успеет ли кто-нибудь меня спасти, если я прямо сейчас закричу. Или как далеко успею убежать, если применю теневое клонирование или замену тела. Логика подсказывала, что максимум я успею выпрыгнуть в окно, пока мне в ногу не прилетит кунай. Проще было сдаться. Если Тоби здесь, значит Дейдара не смог ничего изменить, и теперь лидер Акацуки сам пришёл за мной. От страха начало тошнить. — Я…       Стекло сзади с характерным звуком разбилось, и осколки посыпались на кровать. Это вывело меня из оцепенения. Я обернулась на звук, и в этот момент чья-то фигура спрыгнула с окна, загораживая меня от Тоби. Ещё один человек появился в оконном проёме и спустился на кровать, тут же кладя руку мне на плечо. В этот момент я едва сдержалась, чтобы не зареветь в голос. — Дей… — это было единственным, что я успела прошептать прежде, чем подрывник одним движением заставил меня встать и крепко прижал к себе, второй рукой готовя сразу несколько бомб. — Потом поприветствуешь, — в привычной манере хмыкнул он, и от его хриплого голоса у меня подкосились ноги. Счастье и страх смешались в один убойный коктейль, от которого голова шла кругом и темнело в глазах. Я перевела взгляд на второго человека, который закрывал нас от Тоби, и удивлённо выпучила глаза. Это точно был Итачи. Он жив? — А я то думал, вы уже не придёте, — хмыкнул Тоби, в прочем, пока ничего не предпринимая. — Как видишь, ломать твои планы вошло у нас в привычку, — парировал Дейдара, только крепче прижимая меня к себе. Что? Ломать планы? Что он имеет в виду? — Ты же понимаешь, что устраивать бой здесь — это глупо, — вступил в разговор Итачи и от его глубокого спокойного голоса мне самой стало спокойней. Дейдара жив. Итачи жив. Они защитят меня от Тоби, а с остальным разберёмся по ходу дела. — Вы всё равно не сможете защищать её вечно. Рано или поздно я её заберу, — глухо отозвался Тоби, и в его голосе промелькнуло раздражение. — Это мы ещё посмотрим, мм! — не унимался Дейдара, — как бы в следующий раз тебе не пришлось свой Шаринган со стенок соскребать! Подрывник буквально горел жаждой прямо сейчас в клочья порвать Тоби, на что тот лишь хмыкнул. — Ещё увидимся, Митсуко, — вокруг него из ниоткуда появилась огромная воронка, в которой Тоби скрылся за несколько секунд.       На пару мгновений всё затихло, каждый из нас ожидал подвоха, но ничего больше не произошло. Поняв, что опасность миновала, Дейдара отпустил меня, я и медленно осела на кровать, пытаясь успокоить дыхание. Сердце колотилось так, что грозило сломать грудную клетку. Его стук глухо отдавался в ушах, заглушая звуки реального мира. Я закрыла лицо руками и согнулась пополам, чтобы быстрее прийти в себя. Никто из нас не проронил ни звука. — Так. А теперь объясните, что здесь происходит? — резко спросила я, выпрямляясь. Во рту пересохло от пережитого страха и говорить было трудно, из-за чего голос звучал тихо. — Сейчас не можем объяснить, времени очень мало. Нас походу запалили на границе, поэтому очень скоро в Деревне включится тревога, и мы уже отсюда не выберемся. Так что если есть что-то капец какое необходимое, то бери, и мы уходим, — отчеканил Дейдара, прижимаясь к стене так, чтобы его не было видно через окно, а сам осматривал крыши ближайших домов. — Куда? — спросила я. Мозг абсолютно отказывался соображать, поэтому речь Дейдары только сильнее меня запутала. — Как куда? В Акацуки, куда же ещё! — шикнул подрывник, будто я была самым глупым человеком во Вселенной. Хотя я однозначно была таковой в этой комнате. — Что?! В смысле в Акацуки? Не-не, Дей, мы так не договаривались, — я встрепенулась и подошла к столу. Я не пыталась сбежать, мне просто нужно было подвигаться, чтобы разогнать остатки оцепенения. Итачи внимательно следил за каждым моим движением, и я тоже украдкой взглянула на него. Он внушал страх. — Мы договаривались действовать по обстоятельствам. Сейчас обстоятельства такие, что тебе нужна защита от этого Тоби. Так что давай, шевелись, мм! — даже для себя Дейдара был слишком дёрганным и постоянно переглядывался с Учихой. Я не знала, что между ними произошло, но ситуация мне в корне не нравилась. Нет, я конечно ещё пятнадцать минут назад очень хотела уйти из Деревни, но не в Акацуки же, блин. — А может… может я Цучикаге обо всём расскажу. Они и тут мне защиту организуют, — неуверенно предложила я, глядя на взвинченного Дейдару. С улицы раздалась сирена. Подрывник вздрогнул, зашторил окно, а Итачи быстро выключил свет. — Ксо! — Дейдара подлетел ко мне и, крепко схватив за плечи, заглянул прямо в глаза, — Митсуко, если мы задержимся ещё хоть на минуту, живыми отсюда уже вряд ли выйдем. Я не могу тебе сейчас всё объяснить, поэтому просто поверь мне, что это будет единственный безопасный для тебя вариант. Хорошо? Я смотрела на него, едва осознавая смысл сказанных слов. И тело, и сознание будто стали ватными от вновь вернувшегося страха. Я ничего не понимала и опять трусила, когда нужно было быстро принимать важные решения. — Хорошо, — наконец глухо отозвалась я, сама до конца не понимая, что говорю. Дейдара облегчённо выдохнул и прижал меня к себе. Я лишь успела подумать, как не вовремя он решил начать обниматься, но это была простая уловка. Подрывник с силой нажал на сонную артерию, и я обмякла в его руках.       Я открыла глаза и приподнялась на локтях, лёжа в не очень мягкой постели. Несколько секунд разум отказывался принимать происходящее за реальность и вспоминать хоть что-нибудь, но осознание того, что я нахожусь в незнакомой тёмной комнате, где лишь одна тусклая лампа освещает несколько метров рядом со мной, заставило мозг соображать быстрее. Я вспомнила, как временами приходила в себя, видела много деревьев и пряди светлых волос, но почти сразу мне к носу подносили салфетку, от запаха которой сознание вновь отключалось. А до этого Дейдара и Итачи ворвались в Ивагакуре, чтобы защитить меня от Тоби. Так я в Акацуки!       Эта мысль заставила меня резко подорваться с кровати, не обращая внимания на слабость во всём теле и жуткое головокружение. От такого движения меня начало тошнить, и пришлось сесть обратно в кровать. В горле стоял кислый привкус и очень хотелось пить. — О, ты уже проснулась! Прости, я должен был тебя предупредить, чтобы ты резко не вставала, но сам заснул, пока ждал, — в дальнем углу, куда совсем не проникал свет от лампы, вдруг кто-то зашевелился. Я быстро оглядела комнату на предмет чего-нибудь, что могло бы послужить оружием, но ничего не нашла. Голоса я не знала, как и того, что ожидать от его владельца. — Прости, я забыл, что ты меня не видишь из этого угла. Я совсем не хотел тебя напугать, Митсуко, — мягкий голос явно принадлежал молодому человеку, и в нём не было ни капли угрозы. Он был настолько дружелюбным, что я даже немного расслабилась.       Незнакомец поднялся со стула (или на чём он там сидел) и сделал несколько шагов на свет. Сначала я могла различить лишь тёмный плащ с красными облаками, от вида которого волнение только усилилось, а потом и рыжие чуть растрёпанные волосы, принадлежавшие, как я знала, Лидеру Акацуки. Я вжалась в спинку кровати, уже мысленно ожидая ощутить на себе всю силу Ренненгана, и замерла, встретившись взглядом с Пейном. Это был не Пейн.       То есть тело, конечно, принадлежало Пейну, вот только от пирсинга на его лице остались лишь раны, а в глазах не было легендарного узора Ринненгана. Глаза этого человека вообще были карими и какими-то… добрыми? — Видимо, Дейдара и Итачи совсем тебе ничего не рассказали. Ну ладно, мы это исправим, когда ты придёшь в себя. Кстати, я не представился. Хотя ты и сама наверно уже догадалась. Меня зовут Яхико, и я старый-новый лидер Акацуки, — улыбнулся юноша, поправляя растрепавшиеся пряди волос. Я поняла, что больше ничего не поняла.