***
— Конечно, нехорошо так покидать место охраны, но и вас одних оставлять нельзя… — ворчал страж, для которого такое поведение было странным и несвойственным. — Да ладно тебе, не расстраивайся, что может случиться во время твоего отсутствия? — беззаботно парировала Айно, везя Астрид всё ближе к лесу. — А вот с нами ещё может что-то случиться, или мы заблудимся… — Я знаю этот лес как свои пять пальцев, — бодро ответил Хенрик, перебрасывая по пути из руки в руку алебарду. — Со мной вы точно не заблудитесь. — Вот здорово! Может, ты знаешь, где живут тролли? — Тролли живут в горах, в лесу мы их вряд ли встретим. Хотя кто знает… Может, мы встретим кого интереснее. Некоторое время они шли в тишине, прислушиваясь к скрипу колёс да какому-то случайному звуку. То хрустнет веточка, то пробежит где-то поблизости зверь, то ветер запоёт меж ветвей деревьев, подпирающих тяжёлые серые облака, которые нависли над путниками и будто грозили упасть. Всё казалось настолько тоскливо, безжизненно и странно, что Астрид невольно сжалась, поглядывая иногда на свою спутницу. — Айно, ты уверена, что это очень нужно? — А как же! — с энтузиазмом ответила Айно. — Ты целыми днями сидишь взаперти, а может, ещё всю жизнь так просидишь! Нельзя же так, кругом так красиво!.. И ты можешь этого не увидеть! — видимо, у Айно был особый дар, которого у Астрид не было. — Как ни странно, но я с ней согласен, — подумав, ответил мужчина, прислонившись к обледенелому стволу дерева. — Вот тут хорошая полянка. Пока не так холодно, но скоро мы должны пойти домой, иначе… — Опять ты за своё! Не убежит от тебя Сольвейг, она всё равно никуда не уходит больше на зиму, так? — Заметив, как покраснел страж, юная финка показала ему язык и наклонилась к Астрид. — Как тебе? Нравится? — Не очень. Так тихо… Даже ночью в замке не бывает такой тишины. Она здесь такая… мёртвая. Всё погрузилось в забвение, всё умерло, чтобы потом воскреснуть, — неловко улыбнулась девушка, закончив свою мысль. — Эк тебя занесло! — фыркнул Хенрик, то и дело оглядываясь и потирая холодные пальцы. — Странное ощущение. Вроде я и согласен с тобой, Айно, но… У меня нехорошее предчувствие. Не к добру это всё. — Тише, — вдруг попросила Астрид, и все замолчали в тот же миг, повиновавшись её просьбе. Молочно-белое небо склонилось к земле так низко, что кое-где даже образовались сгустки то ли тумана, то ли пара — было непонятно, с чем связано подобное явление, но создавалось ощущение, что сейчас из этого пара кто-то выпрыгнет. И правда — рядом прошуршало, и на поляну вышел лось, но, увидев гостей, встал, внимательно разглядывая их умными глазами. — Он же не будет драться? — шёпотом спросила Астрид. — Не думаю, — ответил ей стражник. — Посмотрит и уйдёт. Ты же не будешь его обижать? — Конечно нет! — возмущенно отозвалась собеседница. Тем временем невиданный доныне зверь ступил ближе к девочкам, и Айно бесстрашно шагнула ему навстречу. — Осторожнее!.. — только и смогла промолвить Астрид. Хенрик же молчал, крепко сжав губы и не сводя глаз с лося. Но в подобном остережении не было нужды — Айно была явно не из робких: встав на цыпочки, она мягко обняла ладошками звериную морду и чуть приблизилась щекой. Астрид вздохнула: — Разве он не должен уже убежать? — в её голосе слышалась неуверенность, выдававшая её с потрохами. — Дикие звери обычно пугливы… — Ласка всем приятна. А Айно, видимо, родилась и выросла в лесу, как и он сам. Верно, лесное создание? — шутливо обратился он к девочке, та только махнула рукой, наконец отлипнув от зверя. Тут она, держа его за шёрстку на шее, подвела поближе к Астрид, и лось склонился к её ногам, роясь мордой в мешочке на её коленях. — Он, видимо, голодный. Покорми его, как ту птицу. Попробуй, он не злой совсем, — подмигнула Айно Астрид, и та, неловко развязав пакет замёрзшими пальцами, скормила животному кусок хлеба. — Это всё, что я взяла с собой, — растерянно пробормотала Астрид, когда, наевшись, лось стал обнюхивать её всю. — У меня больше нет… — И у меня больше нет, прости, — погладила Айно мохнатый бок лося. Астрид робко протянула руку и прикоснулась к огромным рогам. Местами поломанные и грязные, они казались ужасно тяжёлыми, и, как оружие, выглядели довольно устрашающими. Но лось склонил их, показывая своё дружелюбие к гостям. Это привело Астрид в детский восторг, и на её лице, впервые за столь долгое время, появилась широкая, искренняя улыбка, а в глазах появился огонёк. Долгое отсутствие друзей-ровесников сказалось на ней. — Вы, видимо, уже успели подружиться, пока Иван тебя не нашёл. А может, за кусок еды пристал к вам, — рассмеялся Хенрик, хлопнув в ладоши, чтобы вспугнуть животное. Лось оказался на редкость умным, ровно так же, как ласковым — отступив на пару шагов, он развернулся и скакнул в ближайшие кусты. Астрид долго прислушивалась, как он отбегает, шурша ветвями и сухими листьями. — У снега тоже нет никакого звука… — задумчиво пробубнила она. — Есть. Он хрустит под ногами. Ну, когда его много, — возразил ей Хенрик. — Ну, теперь домой? Скоро темнеть начнёт, потом хоть глаз коли. — Уже?.. — спросила Астрид, и Айно не могла не заметить, что та выглядела немного расстроенной. — Прошу, милая Астрид, не плачь, — Айно ласково взяла её холодные руки в свои, улыбаясь. — Мы можем сюда вернуться в любой момент, когда захочешь. — Но не вечером, и тем более не ночью, — высказал Хенрик, приняв стойку. — Айно, тебе не тяжело? — Наоборот, мне очень нравится её катать! — воодушевлённо ответила Айно, взявшись за ручки коляски и толкнув её вперёд. Астрид почему-то стремительно покраснела, да так, что Айно, заметив это, не смогла не рассмеяться: — У тебя такие милые красные щёчки! Ты такая красивая, Астрид! — восхищённо воскликнула она. Астрид почему-то промолчала, смолчали и Айно с Хенриком. Выйдя из лесочка, они прошли чуть дальше, и тут страж остановился, остановились и его попутчики. Он нахмурился, всматриваясь в даль, где стоял их замок. — Кто-то идёт к нам в гости, — медленно выдал он, сжимая в руках оружие. — Но кто?.. — Может, pappa? — с надеждой молвила Астрид, а Айно с мольбой в глазах посмотрела на мужчину. Но ответ обезнадёжил его спутниц: — Непохоже. Не нравится мне всё это. — Страж устало коснулся пальцами лба. Он долго молчал. А девушки не сводили с него глаз, прижавшись друг к дружке. — Ладно. Возвращения нам не миновать. Идём. — Подтолкнув Айно, Хенрик решительно зашагал рядом с ними, оставляя чудный лес позади.***
— Что это за самоуправство, Йоханнсен? — вышла им навстречу фрау Байльшмидт, сжимая в цепких руках старую засаленную муфточку. Вид у неё был довольно сердитый, если не сказать, что разгневанный. — Кто позволил тебе уводить госпожу и её компаньонку так далеко от замка? — Это моя вина, фрау Байльшмидт, — ровным голосом отозвалась Астрид, опередив стража и Айно, которую она крепко держала за рукав и не думала отпускать. — Я сочла, что свежий воздух пойдёт мне только на пользу, но это не оправдывает того, что я далеко увела их от дома. — Однако. — Казалось, что женщина сменила гнев на милость, но… Ох, если бы. — Я была о Вас лучшего мнения, Астрид Оксеншерна. Что за вздор — покидать территорию имения, будучи ещё на постельном режиме? Право, довольно с меня мягкосердечия. Отныне… — Позвольте… — хотел было вставить Хенрик, но один только суровый взгляд гувернантки заставил его благоразумно замолчать и покорно склонить голову. — Да, мне не стоило так поступать. Прошу меня извинить. — Ты оставил нас без защиты, и, мало того, не вразумил этих глупых девиц. Есть ли хоть какое-то оправдание твоему поступку? — Есть! — выступила вперёд Айно настолько, насколько позволяла ей Астрид. — Это лось. На лице фрау застыло такое странное выражение лица, сочетающее в себе всю гамму эмоций начиная с удивления и кончая гневом, что стоявший рядом дворецкий, который не решался вступать в воспитательную беседу, прыснул в кулак. Этот жест не остался бы незамеченным, если бы не некий всадник, который бесцеремонно влез в семейную идиллию: — Прошу меня простить, но верно ли я полагаю, что это замок, принадлежащий старинному дворянскому роду Оксеншерна? — Да, всё верно, — удивлённо приподняла брови фрау, ступив немного вперёд. А что вам нужно? — Она обвела взглядом пятерых всадников. Двое из них, что в доспехах и с оружием, явно были военными, двое других в тёмных рясах, а тот, кто начал разговор, одет был хоть и скромно, но с иголочки. — Видимо, до вас не дошло письмо нашего ордена. Что ж, по крайней мере, теперь мы можем обсудить кое-что с глазу на глаз. Я — епископ Кафедрального собора Скары, принадлежащего диоцезу Скары, Ларс Бьёрквист. Со мной также два диакона, сержант Карлсон и его подчинённый… — Надо же, какая шишка к нам пожаловала, — присвистнул дворецкий, с интересом встав подле сестры, которая одарила его осуждающим взглядом за его выходку, но тот не придал этому никакого значения, даже более того — он почувствовал себя слишком развязно в присутствии лютеран. — И в честь чего мы должны вас принять, уважаемые? — Нам стало известно, что вы покрываете ведьму. И в ваших же интересах выдать нам её. В противном случае мы будем вынуждены взять вас всех под стражу. — Ведьму? — Гилберт оглядел столпившихся слуг и вдруг, с выражением просветления на лице, подтолкнул фрау Байльшмидт вперёд. — Вот же точно, ведьма из ведьм! До смерти всем надоела, а мне так с пелёнок уже. Чуть ли не пить окромя праздников не запрещает, преподобный. — Прекратить шутить! Очень советую вам не препираться, — нахмурил густые седые брови плотный мужчина лет 50-ти, который назвался епископом. — Абсолютно ничего тогда не понимаю, преподобный. — Ваши попытки обмануть нас бессмысленны. Среди вас есть некто, кто оказал нам помощь в поисках некогда сбежавшей от инквизиции ведьмы. Ходят слухи, что с ней был ребёнок, возможно, что христианин, а может, и бесовское отродье. — Прекрасно, сначала у нас ищут ведьму, а теперь уверяют, что среди нас есть доносчик! — выразил своё негодование дворецкий, но тут, потрясая секирой, перед ним встал Хенрик: — Даже если среди нас и есть ведьма, вы её не получите. Я не дам вам этого сделать. Уходите подобру-поздорову. — Не может быть, — вдруг заговорил один из военных. — Не ты ли Хенрик Йохансен, жалкий трус и беглец? Тебе ли строить из себя благородного заступника, коли ты даже не смог отстоять честь своей родины? Побойся Бога, презренный! Самое время арестовать тебя, предатель! — Самое время закрыть рты и свалить отсюда по-хорошему! — Вот уж никто не ожидал, что в разговор взрослых встрянет двенадцатилетняя девчонка, поэтому все, как один, замолчали. — Вам уже сказали, что здесь нет того, кого вы ищете. И вообще, вас здесь не ждали! — И тем более не имеете права решать такие вопросы в то время, как владелец имения находится за пределами страны. Вместо него здесь главная — я. И я говорю Вам, преподобный, что мы никого Вам не выдадим. И арестовать стража не дадим тоже, — сказала Астрид, воодушевлённая смелостью Айникки. — Поэтому Вам действительно стоит уйти. — Ну, допустим, что главный здесь — я, но это не меняет сути, — вставил дворецкий, сложив руки на груди. — Я абсолютно солидарен с госпожой. Так что разрешите откланяться. К тому же, я ужасно голоден, а когда я голоден, я злой, а когда я злой, мне плевать на всё и всех посторонних, а особенно на лютеран. Решительно все из гостей позеленели от злости, как крыжовник, справедливо возмутившись таким отношением и положением дел. Но, сохранив всё своё хладнокровие, епископ задал вопрос: — Когда хозяин имения вернётся? — Не имею ни малейшего понятия, преподобный. Но точно не раньше окончания зимы, в этом я уверен, — таким же холодным голосом ответил Гилберт. — Тогда ждите нашего повторного визита по весне. Если к тому времени herr Oxiensterna не вернётся, держать ответ будете опять же Вы, и мы всё равно добьёмся своего, как бы вы все не сопротивлялись. Бог на нашей стороне, бесстыдники! — Не имеете права! — воскликнула Айно. — Уберите отсюда детей и женщин! — рявкнул сержант, взмахнув копьём и тем самым сорвав с ближайшего куста полкроны. — Нечего им вмешиваться в разговор взрослых мужчин! — Ты что с кустом сделал, болван? — задушенно прошипел толстобровый человек посреди мелкой прислуги. Все жителя замка вздохнули и схватились за головы, понимая, что сейчас грянет буря в виде своевольного и острого на язык садовника. Его честь задеть ничего не стоило, но даже случайно сорванный лист его детища предвещал возможность быть облитым словесными помоями с ног до головы, и поэтому с Артуром старались особо не связываться. — Думаешь, раз уж у тебя ведро на голове, то тебе можно махать своими ковырялками? Ты хоть знаешь, олух, сколько я времени потратил, чтобы привести этот куст в божеский вид? Я стриг его так тщательно, как не стрижёт твоя личная шлюха свои заросли сам знаешь где! Все старания коту под хвост! А вырви ты его с корнем, я бы тебя заставил его заново удобрять своим дерьмом и поливать своими слезами заново! Идиот, кретин, остолоп, будь ты трижды проклят! Проваливай отсюда, пока я не засунул тебе это копьё куда потеплее! Ну же, ну! Пошёл, пошёл! Что за люди пошли, всю жизнь тебе испортят… — Это возмутительно! — побагровел один из диаконов. — Вас всех ждёт Божья кара за ваши слова и неповиновение церкви! Мы ещё вернёмся сюда! — Да-да, ждём не дождёмся. Уходите, — попрощался снова Гилберт, и епископ со свитой вскорости покинул владения Оксеншерны.***
После того полного страстей разговора в имении ещё долго продолжалось обсуждение случившегося. Особенно много говорили про несдержанного Артура, который, впрочем, и не чувствовал себя виноватым, а даже напротив, считал, что все обязаны ему за такой элегантный от ворот поворот. В честь всего этого даже устроили пышное застолье, достав из погребов вино и наготовив вкусной еды, и этот пир длился вплоть до самой ночи. Только тогда, уставшие, подвыпившие и возбужденные, все отправились спать. Все, кроме Хенрика, который неустанно сторожил покой своих хозяев. Над ним навис Патроклов меч в виде сержанта Карлсона, некогда управлявший дивизией Хенрика. Он укорял себя за то, что по неосторожности вступил в полемику и выдал себя. Уж управу они на него точно найдут, и никуда он не денется, никто его не защитит, кроме как он сам. А кто тогда защитит Сольвейг?.. Его размышления прервал надрывный крик вороны и шорох позади него; страж быстро обернулся и обнаружил возле себя девушку в длинном одеянии и зимнем плаще, подбитом облезшим мехом. Мужчина не сразу в темноте узнал её. Это была Сольвейг. И вид у неё был настолько отстраненный и печальный, что у стража немедленно заныло в груди. Крепко прижав к себе руки, она молча смотрела на Хенрика сверху вниз, а тот в ожидании смотрел на неё. Они оба медлили, понимая, что их слова неизбежно разобьют друг дружке сердца, изо всех сил оттягивали этот момент и таким образом пытались обмануть время. Но отсчитываемые стрелками промежутки будто звенели в темноте, нарушая тишину. И тогда им пришлось повиноваться неминуемому. Первым начал Хенрик: — Госпожа решила прогуляться в столь поздний час? — Он неловко усмехнулся, но ответной реакции не последовало. Сложив пальцы на груди, колдунья промолвила едва слышно: — Я ухожу. И я пришла попрощаться с тобой. — Что? Почему? — Он искренне надеялся, что такого не будет, что она не оставит их в это трудное время. Увидев озадаченность на лице стража, Сольвейг пояснила: — Я не хочу, что вы пострадали из-за меня. Пусть они лучше заклюют меня. Вы не виноваты в том, что я так бесцеремонно ворвалась в вашу жизнь и теперь накликала на вас беду. Но я благодарна вам, знай это. И поэтому я покидаю вас. — Н-но!.. — Право, страж был порядком ошарашен, он даже вскочил со своего места и приблизился к ней. — Как же Халлдор? Как же Астрид? Ты уверена, что… — Моему мальчику будет здесь безопаснее. Он будет в надёжных руках. — Она выразительно посмотрела Хенрику в глаза, и тому сковало спину от холода. — А Астрид я оставила волшебный амулет. Камешек из чёрного агата у неё на шее, на котором я нанесла заклинание. Он убережёт её от потрясений судьбы, болезней и неудач. Я всегда буду рядом с ней, где бы я не была. Главное — она должна верить. Изо всех сил, до конца. — Я не дам тебе уйти, — сказал Хенрик полным решимости голосом и преградил ей дорогу. — Ты убегаешь в столь трудный час, чтобы добровольно отдаться на заклание этим свиньям? Сольвейг, это глупо, это… это так эгоистично и подло! Ты нужна нам! Прошу тебя, останься! Хотя бы ради нас! — Вас или тебя? Кто из нас ещё больший эгоист, Хенрик? — покачала головой девушка. Хенрик сконфуженно промолчал, опустив секиру и вперив свой взгляд в землю. Он чувствовал обиду и неопределённость: — Я должен защитить тебя, Сольвейг. Прошу… останься. Я… мы поможем тебе. Встав подле него, колдунья подняла худую руку и едва ощутимо прикоснулась ладонью к его лбу, обжигая его. Хенрик было отдёрнулся, но всё же послушно прижался к ладони лбом, ощущая приятное покалывание и странно улыбаясь. Тем временем, Сольвейг тихо заговорила, пугающим голосом повторяя нараспев одни и те же строки:Kaun er barna bölvan; Böl gørver mánn fölvan… Kaun er barna bölvan; Böl gørver mánn fölvan… Kaun er barna bölvan; Böl gørver mánn fölvan…*
— Я готов отдать тебе душу, Сольвейг. — Хенрик чуть не вскрикнул, когда его грудь проткнули раскалённым шипом — это вторая ладонь колдуньи прижалась к ней, впивая ногти. — Что ты делаешь со мной… Я горю. Моя душа в огне. Ты хочешь моей смерти, о, коварная Сольвейг!.. В глазах девушки засверкали искры, а губы под платком изогнулись в самодовольной ухмылке; со стороны казалось, что она наслаждается болью стража, из которого она медленно, будто нарочно, вытягивала охваченную пламенем любви душу. Хенрик почти кричал, упав на колени, но он не мог, не смел, не хотел противиться, вжимая руку ведьмы себе в грудь и упрямо не отпуская. Воздух вокруг раскалился, растопляя сугробы, земля под ними нагрелась настолько, что ещё чуть-чуть, и они провалятся в Преисподнюю. — Я знаю, Хенрик. Я знаю, что ты отдашь мне её. Иначе зачем любить? — Сольвейг отняла руки, сжав между ладонями светящийся комочек. — Ты молод и горяч, твоей энергии хватит нам с головой. Неужели ты думал, что я уйду без тебя? Ни за что. Ты будешь со мной. А я буду с тобой. — Она ласково провела пальцами по выжженным на лбу у мужчины угловатым письменам. — Ты умрёшь, если полюбишь другую, тебя испепелит праведный огонь. А я… Есть ли у меня душа? Как ты считаешь, Хенрик? — Теперь есть… — Преданнее человека, чем датчанин, на свете уже просто не существовало — он прижался к ногам девушки, обхватив их руками и глядя вверх, в холодное небо. — Будь осторожна, Сольвейг. И обязательно возвращайся… Но Сольвейг ушла не сразу. Присев на ступеньки, она позволила стражу положить свою голову ей на дрожащие колени, и, гладя его взмокшие волосы, тихо напевала какую-то грустную песню, навевая сон…***
— Мы же вернёмся туда, Айно? Я возьму с собой побольше еды. Худенькая свечка в углу просторной комнаты слабо освещала пространство, и от её света на пол легли длинные, жуткие тени двух сидящих подле друг друга девушек. Несмотря на глубокую ночь, они не спали, вполголоса беседуя друг с другом и занимаясь шитьём. — Конечно, мы можем вернуться туда… — Айникки прикусила губу, задумавшись. — Да хоть завтра! А давай попросим Ивана смастерить нам кормушки для птиц? Я знаю, он не откажет! Однако взрыв эмоций Айно остался без внимания, и она постепенно затихла, замечая, как взгляд Астрид становится всё более безучастным. Её что-то тревожило, догадалась девочка, и, подсев поближе, мягко взяла девушку за руку и окликнула её. Астрид нескоро, но встрепенулась, однако, всё ещё пребывая во власти своих дум. — Помнишь, ты сказала тогда… что я красивая. — Шведке явно было неудобно говорить об этом, и поэтому она старательно прятала глаза. Она промолчала, ожидая ответа Айно, но та только ждала продолжения, рассеянно мигая. Астрид сжала ладошки на коленях и продолжила, чуть более решительно. — Это правда? — Конечно, — не понимая ничего, ответила финка, которая вдруг ощутила, как её маленькое сердечко, скаканув, пропустило удар и замерло, чтобы снова разразиться чередой гулких ударов. — Ты правда очень красивая, Астрид. Ты… Необычная. У тебя прекрасные длинные волосы; после купания они похожи на пшеницу после дождя, это завораживает… А твои глаза… Они… Они… — Айно задумалась. — Я не знаю, с чем их сравнить, но, я думаю… Знаешь, во время грозы тучи вдалеке так низко прижимаются к земле, и та полоса между небом и землёй, вот такого цвета у тебя глаза… Не успела Айно закончить, как Астрид издала какой-то странный звук, похожий на смешок, но было в нём много горечи и, как показалось Айно, боли. Девушка сжала ладони вместе и, подняв снова глаза, заговорила: — Милая Айно, я понимаю, что ты говоришь это только ради того, чтобы не огорчать меня. Я недостойна этих слов. Но всё равно спасибо. Это было приятно. — Астрид снова опустила взгляд в колени. Айно чуть не лопнула от обиды в тот же миг, она сжала руки в кулачки и взвилась: — Нет, это не так!.. То есть, нет, я имела в виду, что ты действительно такая! Я никогда не видела таких сильных и умных девушек, как ты! Ты достойна всего самого хорошего, ты заслуживаешь счастья! Астрид, пожалуйста, послушай меня!.. — Айно попыталась заглянуть в лицо подруге, но та, вскинув лицо, вдруг оттолкнула её. В глазах цвета грозовой тучи сверкали молнии, а на щеках блестели мокрые дорожки. Айно невольно сама отстранилась от неё, утопая в биении собственного сердца и шуме в ушах от резко прильнувшей к голове крови. Между девушками разразилась буря, её уже было не миновать. — Нет, Айно, только не ты… Ты должна говорить то, что ты думаешь. Посмотри на меня. Посмотри, Айно. — Астрид требовательно смотрела на бедняжку, сжавшуюся подле неё. — Ты же видишь, что я прикована к этому чёртовому креслу без шанса снова встать на ноги! Может ли калека быть красавицей? О нет, Айно, ты ошибаешься… Ты жестоко ошибаешься, Айно! — Руки, крепко стянув плед на коленях, вдруг сжались в кулаки и со всей силы ударили по ногам. — Я на всю жизнь обречена быть такой, я всю жизнь буду зависима от других, я ненавижу эту жизнь, от которой я не могу избавиться только из-за тебя, милая Айно, и отца. Я понимаю его. Он делает вид, что любит меня, но я знаю, что я стала обузой! О, бедный pappa… Станет ли ему хоть немного легче, если меня не станет?.. Я знаю, я помню, я видела и слышала, как он оплакивал мою мать. Боже, Айно, ты ещё так юна, ты не можешь знать, как может человек страдать, насколько глубокой в нём может быть яма. Прошу тебя, не надо. Не говори больше этого. Прости. — Низко склонившись, Астрид спрятала лицо ладонями и тихо зарыдала, плечи её содрогались. Очки, клацнув об пол, упали у её ног. Айно же не шевелилась. Её босые ножки словно парализовало, стало ужасно холодно и страшно, в воздухе запахло дождём. Не мигая, она смотрела, как рыдает та, кто стала для неё образцом силы, мудрости и доброты. Для неё открылась новая, неизведанная прежде сторона чужого сердца, самого ей дорогого и милого. И оно могло остановиться в любую минуту, если бы… Ах, если бы не что?! Тут её ножки ослабели, и девочка, не помня себя от услышанного, замерла возле рыдающей девушки. Она очнулась лишь тогда, когда их взгляды пересеклись. Чуть приоткрыв алые губы, Айно завороженно смотрела, как преобразовывается лицо её нежно любимой Астрид, как золотые волосы, ниспадая, прячут лица девушек, как крохотная келья. В какой-то момент Айно осознала, что она никогда прежде не чувствовала чего-то подобного, что она ощущала сейчас. Она ощутила себя бабочкой, беззаботно греющей свои хрупкие крылышки под летним солнцем, она ощутила себя воздушным непослушным бризом над полуденным морем, наконец, она ощутила, что она ни за что на свете не оставит Астрид одну с её болью, и что она разобьётся о скалы, но поможет ей. Ведь в ней благоухающим розовым бутоном распустилось самое прекрасное чувство на свете — любовь.