Бам!
Что-то хлопнуло где-то совсем рядом, словно нечто плотное швырнули со всей дури в окно. Но Айно лишь вяло отмахнулась, что-то пробурчав сквозь дрёму и снова проваливаясь в сон. От чего это вдруг стало так мягко для пола, да и засыпала она тогда, кажется, сидя, а сейчас лежит…Бам!
А вот тут уже финка вскочила, испуганно заозиравшись: сна теперь не было ни в одном глазу, но, увидев, что она лежит на своей собственной кровати, в своей собственной комнате, Айникки с облегчением вздохнула и даже рассмеялась: нашла чему пугаться, право слово! Очевидно, что её просто перенесли в свою спальню, пока она спала, там, внизу. Минуточку… Сольвейг! Хенрик! Скинув с себя истрёпанное одеяло, девочка вынырнула из тёплой, уютной постели и тут же застыла, поёжившись: будучи одетой в одну лишь ночную сорочку, для Айно зимний морозец ощущался особенно остро, особенно тяжко было её босым стопам на холодном полу. Этот ковёр уже совсем прохудился…Бам!
Да кто же это такой настойчивый?! Айно уже было ринулась к двери, но тут остановилась, заметив распахнутую створку окна и лежащий под ним, прямо на её столе, рассыпавшийся ком снега. Так вот оно что! И вот почему так холодно! Юная финка подскочила к столу и, ловко забравшись на него, выглянула наружу. Каково же было её удивление, когда она увидела внизу Ивана! Аж облачко пара вырвалось у неё и растаяло в нежно-розовом свете зари. А тот же, в свою очередь, помахал ей рукой и, добродушно улыбнувшись, крикнул: — Экая ты соня! Так и снегу не запасёшься, чтоб поднять тебя с постели! — И стёкол тоже! — Со смехом парировала Айникки, не скрывая зевка — всё же солнце только-только взошло. — Я ведь и простудиться могла! — Тут добавила она с лёгкой, но всё же несвойственной ей укоризной. Но её замечание лишь немного сконфузило Ивана: — И то правда. Прости. — Он немножко помолчал, не переставая улыбаться. — По-взрослому ты уже рассуждаешь, Айно, это хорошо, как пить дать хорошо! А, зачем стучал-то… Мы же, ну, в лес за ёлкой вместе собирались, аль забыла ты, голубушка? Всё в делах, всё в заботах, понимаю, да… — Ой, и правда! — Айно за голову схватилась: вылетело у неё про это совсем оттуда! — Иван, пожалуйста, подождите! Я сейчас, сейчас! — Только девочка хотела уже начать спускаться, как она снова выглянула в окно и прокричала русскому. — Только не замёрзнете там! — Да что мне холод, авось не пропаду! Ты поторопись лучше, и окно закрыть не забудь! Простудишься же, — хитро усмехнулся Иван. Закрыв створку окна, финка слезла, наконец, со стола, подрагивая: да уж, какое уж тут умывание, одеться лишь бы потеплее… — Это просто возмутительно! Этот садовник окончательно сошёл с ума! Одно лишь появление суровой фрау Байльшмидт не сулит ровно ничего хорошего, по крайней мере для Айникки, и поэтому девочка с кислой миной вернулась зеркалу, налила в небольшой тазик воды из кувшина и принялась энергично умываться, да так, что приходилось отфыркивать воду. А голос гувернантки раздавался всё ближе, и, судя по шагам, она была не одна. Так оно и оказалось: — Oh, meine Liebe Schwester, я тебя умоляю, ну что взять с этого поломанного дерева! Несомненно, это был дворецкий, с утра, да навеселе! — Да чёрт с этим проклятым деревом! — Финка аж поперхнулась водой: едва ли не впервые она слышала брань достопочтенной фрау. Ну и дела! — Так он уже который год не позволяет рубить со своего сада деревья и кусты, про цветы я и вовсе предпочту не говорить. Через несколько дней Рождество, а у нас даже нет рождественской ели! Еды хоть на роту солдат, и то утешает. Хотя я сомневаюсь, что мы это успеем съесть за один присест… — Ну и что? — По-простецки протянул Гилберт. — Останется на следующий год, вот и доедим! А то тот мелкий итальяшка весь вчера извёлся, разошёлся так, что чуть добрую половину посуды не перебил к чертям собачьим! — Прекрати орать, и оставь свой грязный язык для кабаков и пабов! — Вдруг выдала немка. Айно тем временем уже натягивала собственноручно связанные носочки и готовилась выйти, но — как назло! — брат с сестрой остановились прямо у двери. Занималась ссора. — Чего это ты? — С искренним удивлением спросил Гилберт. — Сама же сейчас ругалась по чём свет стоит, а чуть что я не по тебе сделаю, так сразу затыкаешь! — Пора бы тебе уже стать ответственнее и серьёзнее, ишь, на днях меня чуть этим лютеранам не отдал, пытаясь выдать за ведьму, тьфу! А ещё дворецкий, называется! — Пора бы тебе прекратить быть такой сварливой и лицемерной, ишь, сама ругаешься почём зря, а других гоняешь, тоже чуть что! Айно больше не могла и не хотела этого слушать. Но, кроме как окна, другого выхода не было, да и время поджимало. Посему, запрыгнув на стол, она снова открыла окно и крикнула Ивану, занятого лепкой снеговика: — Иван! Иван, извините, но дверь заклинило! Давайте я так? — Да что ты, что ты, ноги переломаешь, иль сама разобьёшься! Хотя… — Русский, задумавшись, почесал макушку. — Всего второй этаж… Ай, ладно, затейница, ты прыгай, а я тебя поймаю! — Молодчик встал прямо под окошком, вытянув вперёд руки, и не прошло минуты, как — хоп! — ему на руки приземлилась хохочущая девочка. Тут она замялась и неловко пробормотала: — А ведь мои ботиночки там осталось… — Ничего, сейчас зайдём и возьмём. Не в одних же носках по снегу топать, а бродить нам придётся много. — По пути ко входу в замок, он поинтересовался как бы между прочим. — А что же такое с замко́м приключилось? А? — Ну… Дело совсем не в замке́. Просто… Кажется, фрау Байльшмидт и её брат поссорились, они ругались прямо у моих дверей, представляете? Говорили гадости про Артура, ругали его, что он из своего сада ничего выносить не позволяет, даже ёлку на Рождество ему жалко… — Так мы же сейчас сами пойдём за ёлкой, зачем они его так? Разве они не знают про это? — Озадачился Иван, неся Айникки к крыльцу. — Похоже, что не знают… Или не придали этому значения. Но тогда почему… — Так, ладно, почемучка. — Тут мужчина ссадил девочку на ступеньки. — Беги скорей, только не разбуди никого. С его словами в памяти девочки всплыло всё произошедшее накануне; она вспомнила, как уснула прямо у дивана, и с улыбкой догадалась, что кто-то, должно быть перенёс её в комнату. Пока она, думая об этом, прокралась в ту самую залу, она улыбнулась ещё шире: и Хенрик, и Сольвейг крепко спали подле друг друга, изнурённые ночной болезнью стража. Но главное было не это — их руки легонько касались друг друга, и не было никакого сопротивления этому. По лицу колдуньи было видно, что уснула она не далее как пару часов назад. Такая жертва очень впечатлила Айно, что она чуть было не забыла про то, зачем она вообще сюда вернулась. Она прислушалась: в замке было тихо. Даже слишком. Ничьих голосов не было слышно, никаких шумов. Даже отдалённое эхо не касалось холодных стен поместья. Айно сглотнула (всё же такая тишина скорее пугала, чем обнадёживала) и робко ступила прямо к своей спальне, с каждым шагом становясь всё увереннее, всё быстрее, и тут у неё из горла вырвался тихий крик, и она остановилась: прямо перед ней вдруг выросла фигура гувернантки, и лицо её выражало ничего не хорошего. Чуть сердце из груди не выскочило, ей-богу! Но тут произошла удивительная метаморфоза: гувернантка приподняла брови, удивлённо глядя на испуганную девочку, и снисходительно улыбнулась: — Ты сегодня рано, Айно. Тебя… Никто не разбудил? — Девочка заметила, как крепко, даже чуть нервно сжались узловатые пальцы на животе женщины. Фрау внимательно смотрела на неё сверху вниз, и юной финке стало даже как-то неловко, но ответ в её юной головке родился так же быстро, как она после улепетнула к себе: — Доброе утро, фрау Байльшмидт, я просто вышла проведать Сольвейг и Хенрика! Фух! Отвязалась. Малышка прижалась спиной к захлопнутой двери и отдышалась, ища глазами свои ботиночки, и нашла она их сразу, валяющимися прямо подле гардероба. Всё же кое-что в ней не изменилось. Такая же шустрая, такая же диковатая. Надев тёплые ботиночки, девочка рассеянно оглянулась на свою незаправленную кровать. Айно, как можно тише ступая по полу, подошла к ней, отогнула край матраса и осторожно взяла в руки незаконченные вязаные носочки с красивым узором. Нет, не успеет. Ещё столько дел невпроворот… — Нам всем сейчас поможет только чудо… — Пробормотала финка, пряча обратно свою работу. Кое-как застелив постель, малышка выбежала из комнаты как ветер, совершенно позабыв закрыть дверь на ключ.***
— То есть как нельзя? — Спросил Иван в недоумении. — Я что-то не понимаю… Зачем мы тогда сюда пришли? Действительно, зачем надо было идти в зимний лес рано утром, если как не за ёлкой? У Айно был виноватый, но, тем не менее, серьёзный вид, она с жалостью разглядывала вечнозелёных красавиц, чья хвоя успела покрыться инеем. Казалось, от малейшего ветерка она тихо позвякивала в тишине, а в снег падали обледенелые шишки. Девочка подняла одну и, покручивая её в руках, вздохнула: — Скажите, почему Сольвейг всё знает? — На удивлённый взгляд Ивана Айно немного неуверенно добавила. — Вы же ей ничего не рассказывали про нашу прогулку? — О чём ты, Айно? Я вовсе с ней не встречаюсь, ну или очень редко. Да и какой разговор, словом единым с ней не обмолвишься. — Русский лениво набрал в пригорошню снега с одной из веток и стал лепить снежок. — Просто… — Айно всё ещё разглядывала шишку, что уже начала таять в её тёплых ладошках. — Вы же знаете, что случилось с Хенриком вчера? — М-м, да. Слышал краем уха. И как он сейчас? — Ну… Когда я выходила, он ещё спал. А Сольвейг была рядом, она проснулась как раз тогда, когда я выходила из своей спальни. И… Кажется, она выходила его. — Вспомнив, какой кошмар был накануне, девочка вся передёрнулась, что не мог не заметить Иван: — Что с тобой? Поди замёрзла? — И, не ожидая ответа, снял свой тёплый шарф и намотал его на шею Айно так, что были видны одни лишь глаза. — Так лучше? — С добродушной улыбкой поинтересовался он. — Да, только дышать немного неудобно… — Айно отогнула верхний край шарфа и спрятала его под подбородок, улыбаясь. — Спасибо. Иван улыбнулся в ответ и с таким удовольствием вдохнул свежий, чистый воздух, прежде чем продолжить разговор: — И что же дальше? — А… — Девочка уже было наклонилась за другой шишкой, как снова поднялась. — Она задержала меня, сказав, что я поступаю лицемерно. А что это значит — я так и не узнала. Но она добавила, что я так рьяно защищаю деревце Артура, и в то же время иду с вами, чтобы срубить ёлку… — Хм… — Мужчина задумался. — В чём-то она, может, и права. Но у нас ведь нет другого выбора, разве не так? Что за праздник и без ели? — Я тоже ей так сказала! И с обиды ещё ляпнула такую глупость… — Оглядевшись, Айно шёпотом произнесла. — Что виновата в этом она, ведь только ей под силу помочь Артуру, и, если бы она не отказала в помощи, мы бы тут не стояли, и другие деревья бы не пострадали! —…Однако. — После небольшой заминки начал Иван. — Дерзкая ты девчонка. Смелая. Не каждый вздумает с ней спорить, даже отец Астрид и то слова подбирает с ней. — Но я же сказала правду! — В отчаянии заговорила финка. — А она мне ничего не ответила! — Нечем крыть, стало быть, — усмехнулся Иван и поднял топор на плечо. — Что теперь предлагаешь делать? — Собирать шишки. — Тут же ответила Айно, склонившись к земле и собирая в передник упавшие шишки. — Сольвейг попросила. Только зачем ей… Не варенье же из них она варить будет? — Да чёрт знает, что у неё на уме. Может, и задумала что-то, а может, просто путает нас. Ну, попытка не пытка… — Русский, прокряхтев, присел рядом и стал ей помогать. — Значит, ёлка нам не нужна, я правильно понял? — Угу. — Как же всё запутанно, чёрт… — Буркнул про себя Иван. Ни он, ни Айно не заметили, как со сосны неподалёку, стряхнув с ветви снег, вспорхнула и улетела прочь чёрная птица, похожая на ворону.***
Айно и Иван вернулись как раз к завтраку, удивив тем самым вездесущую фрау. Всплеснув руками, она двинулась к вошедшим с вполне ожидаемым вопросом: — Где это вы были? — Она оглядела их, будто что-то ища, и, не найдя, как-то нехорошо сощурилась. — И зачем… — Будет вам ёлка, довольно брюзжать. — Осадил её голос возле камина; фрау аж отдёрнулась, сжала губы в нитку и, недовольная ушла. Хмыкнув ей вслед, Сольвейг привстала со своего места и протянула руки к вошедшим. — Давайте их мне. Шишек, надо сказать, набрали порядочно: они едва умещались в переднике Айно и мешковатой сумке Ивана. Но это не смутило норвежку. Забрав себе аккуратную половину всего «урожая», она, невзирая на удивлённые лица, взяла одну шишку, легонько потрясла её, что-то нашептала в свои ладони и спрятала в руке Айно одно зёрнышко, отвечая попутно на все немые вопросы: — Мне шишки были нужны врачевания и приготовления настойки. Также, из них можно сварить вкусное и очень полезное варенье. А зёрнышко… — Колдунья опустилась на одно колено так, чтобы её глаза были прямо напротив глаз девочки, и добавила шёпотом. — А это — для Артура. Ведь… Нам всем сейчас поможет лишь только чудо, верно? — Подмигнув, она снова встала и вернулась к камину, чтобы заняться своими делами. Судя про громкому сопению, Хенрик ещё спал. — Ему уже лучше? — Поинтересовалась Айно, крепко сжимая в руке семечко словно какой-то драгоценный камень. — Рана в порядке. Сейчас ему нужен сон. Это лучший лекарь. — Хрупкая белая ладонь опустилась на лоб стража. — Лихорадка спа́ла. Пусть отдыхает. — Тут она обратилась к Ивану. — Послушай, не мог бы ты принести старое шерстяное одеяло из своей овчарни? Оно было бы очень кстати. Мужчина только как-то странно глянул на неё, перевёл недоуменный взгляд на Айно, и только после этого кивнул и вышел из замка прочь. Девочка хотела было побежать за ним, но что-то внутри неё направило её в сад. Сердечко её забилось — а вдруг там гуляет сейчас Астрид в сопровождении фрау? Вдруг они встретятся? Да чтоб сквозь землю провалиться, чем заплакать перед ними, так невыносимо больно вдруг стало Айно, что на глазах моментально, предательски выступили слёзы. Но вот она почувствовала на своём плече руку, услышала мягкий, но уверенный голос норвежки: — Не бойся. Ступай. Больше такого шанса у тебя не будет. — Ладони пригладили чуть растрёпанные светлые волосы девочки, и Сольвейг повторила. — Иди. На какое-то мгновение Айно показалось, что она уже испытывала то же чувство, только вот где, когда, с кем?.. Образы были столь расплывчаты, но было ясно, что это был кто-то очень, очень близкий финке человек. Этот голос, эти слова, эти объятия… Пожалуй, ещё никогда за всё время пребывания в этом имении девочке не приходилось испытать именно такое чувство. Что-то похожее, очень близкое было, но не это… Рассуждая подобным образом, Айно добралась до сада, и она оказалась права, только вместо фрау она, к своему удивлению, увидела садовника. И Астрид переговаривалась с ним, тихо, как падающие на холодную землю снежные хлопья. А Артур то и дело кивал, поправляя тёплый платок на плечах девушки. Они не сразу заметили приближающуюся Айно — так они были увлечены разговором и открывающимся им видом. Светало. Медовый рассвет, как называла это девочка, и взбитые сливки как густые облака. А где-то над этим разливалось море тающих в лучах утреннего солнца звёзд. Свет окропил собой спящие деревья, свежий, нетронутый снег и всё приближался к героям, чтобы новый их день наконец начался. Да, поистине захватывающее зрелище. Вот бы сюда живописца!.. Чтобы все увидели, как это красиво! — Эй, Айно! Девочка встрепенулась, возвращаясь в реальность. А голос всё продолжал недовольно и ворчливо: — Тебя разве не учили, что прятаться и подсматривать нехорошо? Выходи уж, если пришла. Пришлось Айно повиноваться и подойти поближе, не спуская глаз с Астрид. Сердце так и клокотало в горле с каждым шагом, но подруга даже не обернулась. Айно прикусила губу и почувствовала боль в глазах, так ей хотелось плакать. Но она не могла уйти, не выполнив поручение Сольвейг и тем самым не помочь Артуру. Так что, не поднимая глаз, девочка просто раскрыла ладошки перед удивлённым мужчиной. — Что это? — После небольшой заминки спросил Артур, всё вглядываясь в ладони Айно. — Сольвейг просила передать. — Её голосок звучал приглушённо и чуть дрожал. — Говорила, что это поможет вам… — Семечко из еловой шишки? В самом деле? Она что, так издевается надо мной?! — Артур медленно закипал, только пуще пугая Айно. — Если бы она хотела помочь, то пришла бы сюда сама! — Но… Но там Хенрик! — Неожиданно даже для самой себя, решительно ответила она. — Он серьёзно ранен, она ухаживает за ним! Я… Я уверена, что она бы и пришла, но… Пожалуйста, возьмите! Она сказала, что чудо должно свершиться, если вы не верите ей, то поверьте хотя бы мне! — К концу речи Айно уже была на грани слёз, и садовник этого не мог не заметить, и его сердце смягчилось. Аккуратно переложив подарок колдуньи к себе, он наклонился и потрепал светлую головку Айно: — Ну, ну что ты нюни развела… — Начал он, безо всякого намёка издёвку, и повернулся к девушке в коляске. — Астрид, не хочешь поговорить с Айно? Девушка молчала долго, будто не услышав Артура. Тот уже собирался повторить вопрос, как она тихо, но твёрдо сказала «нет». Айно показалось, что где-то внутри неё что-то треснуло, как стекло. Ветер обдувал её мокрые ресницы, три фигуры застыли как изваяния. Но горячие слёзы вернули Айно обратно в реальный мир, и девочка, не в силах больше сдерживать эту боль, закричала в отчаянии: — Даже если я и провинилась пред тобой, Астрид, то всё одно не заслужила такого наказания! Да никто не заслужил! Это слишком жестоко и больно! — С этими словами бедная девочка бросилась обратно в замок, в свою комнату, где тепло, уютно, где с ней будут говорить и пить горячий чай…Бам!
Ошеломлённая, Айно так и плюхнулась в сугроб, продолжая рыдать только громче — теперь ей было больно не только на душе. Руки, голова, лицо аж пульсировали, отдаваясь пренеприятной болью. Но финке было всё равно. Игла в сердце оказалась больнее столкновения с Иваном, несущим дрова к себе. Вот Айно почувствовала холод его рук на горячих щёчках и вздрогнула, услышав голос: — Ну, что ты, в самом деле?.. Что за горе приключилось с тобой? Ещё ведь утром смеялась, шутила, а тут вона… — Иван вытер мокрое лицо девочки. — Больно ушиблась, поди… — Подумав чуток, он предложил девочке пойти к нему, согреться, залечить ушибы и поделиться своей бедой. А ещё… — Ты же ведь так и не закончила свой подарок для юной госпожи, Айно. — Больно ей это нужно. — Буркнула Айно с какой-то злобой, обидой. Понял тогда Иван, в чём дело, помог девочке встать и, взвалив на спину вязанку, повёл девочку за собой, и всё говорил по пути, а та — слушала: — Ты-то на госпожу не серчай, голубка. Не держит она на тебя зла… — И тут финка перебила его, с остервенением проговорив: — Да откуда вы все это можете знать?! То Сольвейг, то дядя Артур, то теперь вы! А, кажется, знаю! — Айно остановилась, остановился и Иван, вылупившись на неё. — Вы все сговорились, что-то скрыть пытаетесь?! А я… Я переживаю за неё, понимаете?! — Надвигающаяся метель застывала на светлых прядях, прилипших к её лицу, покрывала их инеем. — Что за глупая игра, что за глупые шутки?! — Она очнулась, когда ощутила свои ладошки в больших, уже не таких холодных, руках Ивана. И смиренно выслушала его, почувствовав наконец облегчение, что её услышали и поняли: — Мы все хотели б всем сердцем, чтобы это осталось лишь дурным сном или шуткою. Пойдём. — Он со вздохом добавил, пожав аккуратно ладонь финки. — Пожалуй, это стоило знать тебе раньше… Прости нас, милая, не сообразили.***
Кому-то ночью не спалось. На удивительно чистом небе, будто, алмазы, блестели звёзды. Подвывала тоскливо метель. Спало, казалось, всё: и сад, и обитатели имения, в том числе и портреты достопочтенных предков в коридорах, мимо которых на цыпочках пробиралась Айно. Ей было боязно вот так бродить одной в темноте, но зажигать свечу было ещё страшнее — вдруг кто заметит? Впрочем, она бы и при желании не смогла бы этого сделать, ведь руки её были заняты только-только законченным подарком, окроплённым её слезами. Где-то здесь должен быть поворот… Ага, а вот и бюст бородатого мужчины, вот одна дверь, вторая… Третья напротив. Айникки остановилась перед ней, тяжело дыша. Даже её прогулка не стала казаться такой же страшной, как эта нерешительность. Дальше она не подумала, полагая, что на пол-пути струсит и убежит. Ну, или что её поймают и отругают. Но вот она замерла: до неё донеслись звуки, прямо из-за двери. У девочки ёкнуло в сердце. Никак и Астрид теперь лежит там совершенно одна, ей тоже страшно, и теперь она плачет?.. Решено. Айно постучала в дверь. Звуки стихли, но не пропали. Тогда Айно с завидной решительностью приоткрыла дверь, заглянув в прощёлку: — Астрид?.. Это ведь ты? Я всё слышала… И я не уйду, знай это. — На этом моменте она распахнула дверь и зашла в комнату. Так она и думала — в куче старых одеял и покрывал свернулась комком та, кто при свете дня хранит спокойствие. Но ночью всегда всё разбивается. Астрид ещё находила в себе силы упрямиться: — Уходи… — Выдохнула та в подушку, даже не подняв головы. Но это не остановило финку. Прикрыв за собой дверь, она, едва слышно ступая, подошла к кровати и, подумав, села на самый краешек постели. Астрид притихла. Это был шанс. И Айно воспользовалась им: — Астрид, послушай… Я всё знаю. Я… Я знаю, каково это, слышишь?.. — Она осторожно положила свою руку ей на плечо. — Астрид, тебе страшно?.. Ты не одна, вовсе нет. Я с тобой… Вот, чувствуешь? Прошу, не прогоняй меня… Я сделаю всё, что скажешь, только не плачь. — Мне холодно. — Какой радостью были для Айникки эти слова. Она смогла, она сломала эту стену! И тут завозилась, то и дело роняя словечко: — Вот… Я связала для тебя кое-что… Чтобы ты не мёрзла. Вот, это носочки, они такие дивные получились! Вот та-ак… А это — шарфик, держи. Он тёплый, всё из овечьей шерсти!.. — Её тихий голос дрожал от восторга, пока она одевала молчавшую девушку. — А это лёгкое покрывало, но я не успела закончить, думала к Рождеству успею, но… — Приляг со мной. Пожалуйста. — Тут услышала Айно. Ей-Богу, что за день, что за ночь!.. Права была она и Сольвейг: чудеса должны случиться. Это был её шанс, и она успела ухватить её как падающую звезду. Сначала не поверив своим ушам, финка робко скользнула под одеяло, уже согретое телом лежавшей рядом шведки. Почему сейчас ей так неловко, хотя она уже сколько раз так делала?.. Она смогла найти ответ только в блестящих глазах напротив неё; придвинувшись, Айно обняла Астрид, и та, склонившись к её лбу, мягко коснулась его губами. Сердцу словно стало тесно в груди, как птице в клетке — так оно билось, так просилось на свободу!.. Девушки лежали вместе, нежно обнявшись и согревая друг друга. И душой, и теплом из юных тел. Прежде чем провалиться в сон, Айникки успела услышать эти волшебные, волнующие слова: — Спасибо тебе, Айно. Спасибо.***
С тех пор, с Астрид она едва ли не каждый день общалась, или, по крайней мере, пыталась поймать хотя бы минутку во всей рождественской суете, чтобы перемолвиться словом. Даже закутанная в тёплый платок, как воробушек нахохлившаяся, Астрид не теряла своего очарования, рассуждая с юной финкой одновременно и со свойственной её возрасту серьёзностью, и тут же с необычайной наивностью, подходя ко всем темам с философской стороны. И было очевидно, что она была рада этим разговорам столь же сильно и искренне, как и сама Айно. И эти, казалось бы, мелочи делали их особо счастливыми. День летел за днём, как стайка желтогрудых синичек, одна неделя за другой, лениво ворочась, проползали мимо. Кабинеты, спальни, коридоры, холлы — всё оказалось украшенным, на каждом этаже, в каждом крыле, в каждой комнате висело по крохотной еловой веточке, а главная зелёная красавица гордо возвышалась над своими собратьями в саду, и никто не мог пройти мимо, не повесив на пушистую ветвь украшение. А на самой её верхушке горела звезда, да так, что слепило глаза. Прямо там же накрыли на стол, пели дети. А снег так и сыпал, так и сыпал, словно это звёзды пушистыми кристаллами опадали на землю. Вот так чудо, всем чудесам чудо подарила на это Рождество всем маленькая Айникки.