Дикая штучка

Жар, плавящий кости до безобразных свечных огарков… ленивые, алчные объятия ледяного озноба, вымораживающего в груди последний воздух острыми, болезненными шипами, самый большой из которых проткнул плечо насквозь, намертво пришпилив к небытию… Пылающая кровь смывает все мысли, и он уже не может припомнить, что случилось до того, как потерял память и имя… рев беснующейся воды мешает сосредоточиться, и он мечтает вместо одежды сбросить кожу и плоть, обнажив раскаленные кости… Соль едко печет виски, щиплет глаза, наполняет тяжелое дыхание мучительными хрипами и слабыми жалобными стонами. Он открывает глаза и, выдыхая собственное тело, сгоревшее до белого пепла, смотрит, как где-то далеко под ногами пенится бескрайний поток, несется с горы тяжелая сизая река, спотыкаясь о черные камни… А на самой ее середине, утопая почти по пояс, бредет долговязый нескладный человек, раздвигая руками гладкую волну и упрямо встряхивая черными смолистыми кудрями, падающими на лоб. Он идет к нему… он принес с собой прохладу и покой… но покой - слишком тяжелая ноша для одного - проглотит, накроет, убаюкает… сбросит за край… Он машет неподъемными руками, безмолвно кричит и шагает с обрыва, ощущая под ногами лишь упругую пустоту… Миг, век… восторженного ужаса падения, что никак не заканчивается… превращая умирание в бесконечный полет… и река, ставшая небом, принимает его в свои ласковые объятия, проливается благодатным дождем, остужая лоб и тело и утешая тихим шепотом… Он радостно глотает реку большими глотками, чувствуя, как холод течет по горлу, как оборачивается вокруг разгоряченного тела, высасывая из плоти жар и боль… оставляя после себя лишь похрустывающую неподвижность… звонкий озноб… пустоту в голове и сердце… …сердце? Что это такое? То, что бьется и стрясает тело, как телегу на разбитой дороге… или болит, когда осколки памяти рассыпаются в пыль? Он тонет. Он спеленат по рукам и ногам и идет ко дну застывшей ледяной глыбой, слушая, как грохочут слезы, скатываясь по щеке и губам. Он не в силах ничего изменить - река обманула, не просто погасив пламя, а украв жизнь, как небо – имя… Он плачет… он… - Ш-ш-ш… - шепчет кто-то, прогоняя обиду и пустоту. Это не вода – чьи-то теплые руки обнимают, возвращая дыхание… чье-то сильное тело обвивается вокруг, согревая щедростью… чьим-то голосом звучит его потерянное имя… - Джон? … Шерлок с сомнением заглянул в глубокую миску и еще раз помешал ложкой густую, вязкую массу с не слишком приятным запахом… Странно, неужели тонкие, кружевные блинчики Джона получались конкретно из такого неприглядного месива? - Добавь молока, слишком густое… Получится подошва от твоих сапог… Рука над посудиной дрогнула, уронив с ложки тяжелую каплю, но спина осталась прямой и голос не надломился до взволнованной хрипотцы. - Это точный рецепт миссис Хадсон. В чашках и ложках. – Не оборачиваясь, бархатно проурчал Шерлок и для убедительности продемонстрировал зажатый в пальцах длинный черенок. – Я не мог ошибиться. - А ты не думал, что у вас двоих разные чашки и ложки? Добавь молока… Шерлок оставил недоблины в покое и повернулся. Осунувшийся, растрепанный Джон стоял на пороге, смущенно кутаясь в одеяло и зыбко переступая на нетвердых ногах. Он поглядывал с легкой опаской, и его было трудно винить, если очнулся он в кровати Шерлока… в своей прежней кровати… нагой, с навязчивым фантомным воспоминанием о бережных объятиях и губах на собственной коже… И не то, что бы он действительно думал, что Шерлок посягал на… да хоть на что-то посягал!… Но все же… - Спасибо… - Джон потупился. – Я почти ничего не помню, но ты не ушел… мог ведь, а остался… От его неловкости и острой вины у Шерлока весь заготовленный сарказм застрял в горле. - Я не уйду, и не надейся, – все, что ему осталось, это быть серьезным. – И братом своим можешь больше не пугать. Джон зыркнул на него из недр тряпичного кокона, покрепче перехватил край и поморщился. - Ты меня спас. – Он вдохнул поглубже. – Почему? Шерлок шагнул-перетек совсем близко, убирая руки за спину, чтобы Джон не принял его намерений за нападение. Но тот и не думал пугаться, храбро вскинув подбородок. - Я хочу заботиться о тебе, Джон, - Шерлок старался тщательно подбирать слова, чтобы не ступать на зыбкую почву привязанностей и чувств. - Мы могли бы поладить, если ты перестанешь так упираться… Он не собирался… конечно же нет. Но руки сами все сделали за него… Мягко приобняв под спину, Шерлок притянул Джона к себе, приспустил с плеча одеяло и пробежал пальцами по аккуратной повязке. - Больно? – он смотрел в глаза, чтобы не пропустить ни единого оттенка, заметавшегося в их глубине. - Мальчики! – тоненький радостный возглас отбросил их друг от друга, как праща камень. – Какое облегчение, что ты поднялся на ноги, Джон. И какая удача, что твой Шерлок разбирается в травах! Накрой на стол, Шерлок, сегодня у нас утиная печенка с чечевицей и бульон с клецками для моего маленького Джона… Джон! – Сияющая соседка торопливо поставила на стол укрытые полотенцем тарелки и воинственно отряхнула парадно-гостевое платье. – Уж если ты считаешь, что достаточно поправился, чтобы стоять, будь добр… оденься. А потом, подозрительно принюхавшись, она нашла источник беспокойства и заглянула в позабытую всеми миску. - Оу… Это кажется… тесто? И кто из вас считает, что это можно есть? Джон с достоинством натянул одеяло на голое плечо, а потом хмыкнул и насмешливо дернул уголком рта. - А я говорил, добавь молока… … Если Шерлок думал, что с того дня все изменится, он оказался совершенно прав. Вот только он еще не знал – насколько… Пару дней Джон ходил по дому, словно вернулся после долгого отсутствия. Он перебирал вещи, замечая, что они не на своих местах, что-то пристально разглядывал, словно видел впервые… время от времени замирал на месте, прислушиваясь к чему-то внутри и начиная улыбаться тому, что наверное услышал… Шерлок не позволял ему делать тяжелой или долгой монотонной работы по дому, но что-то запрещать Джону было занятием почти непосильным… Стоило его выпихнуть из кухни в разгар печной растопки, когда в ход шли увесистые поленца, он тут же усаживался в гостиной строгать или штопать, неловко прижимая к боку поврежденную руку… А что уж говорить про готовку… Злополучные блины неожиданно сдались со второго раза, но давняя поговорка претерпела некоторые коррективы – не только первый, но и второй и последующие вплоть до восьмого вышли превосходным, чудовищным комом… Блины слипались затейливыми складками, рвались, как раскисший от непогоды сапог, горели до черной чадящей гадости, что неизменно прилипала к дну толстой тяжелой сковороды… Но Шерлок не был бы собой, если бы не поднял происходящее до уровня научного эксперимента… Испытуемые образцы, в зависимости от результата, досаливались, домешивались, обогащались попеременно то водно-молочной смесью, то мукой… А когда состав и консистенция была одобрена, сам процесс выпечки стал делом техники и навыков, окончательно сложившихся на седьмом экземпляре… Десятый по счету блин – вполне золотистый и в высшей мере хрустящий по краям на плоской тарелке с красивыми маками был представлен на строгий джонов суд. …говорить о том, что восьмой и девятый Шерлок съел сам, чтобы оценить возможные нежелательные последствия. Но так как эти последствия не наступили… С опаской сложив предложенное изделие конвертиком, Джон откусил и медленно задвигал челюстью. Глаза удивленно распахнулись, обдав Шерлока благодатной синевой, перепачканные пальцы затолкали в рот остатки надкушенного блина целиком, и зубы заработали так слаженно и жадно, что Шерлок испытал такой оглушительный прилив благодарности и облегчения, что его перестали держать ноги. Почти. - Вкусно? – С деланным безразличием поинтересовался он, глядя, как розовый язык слизывает масляные следы с губ. - Угум… А еще есть? Впоследствии, стоило ему начать греметь посудой, в кухне тут же появлялся рассерженный, полный праведного гнева Шерлок, оттирал хозяина от стола и требовал инструкций… Джон, посопротивлявшись для вида, отдавался на волю захватчика и начинал урок… потому что, да – плечо еще болело… да – слабость заставляла искать кровать или лавку… нет – он не боялся есть то, что пытался готовить для них Шерлок… Но все это пошло прахом уже через пять дней. Джон изменился до неузнаваемости… До этого времени он уже не сторонился прикосновений – случайных или намеренных, и было заметно, что они ему нравились… и случайностью и нарочитостью… с удовольствием делил теплый сумрак вечеров и немудреный домашний труд, не стеснялся восхищенно ахать, когда Шерлоку выпадала счастливая случайность блеснуть умом… что скрывать – альфа нравился… и Джон не находил нужным это больше скрывать. Каждое утро и каждый вечер Шерлок под непрекращающийся смущенный бубнеж, менял повязку и помогал вымыть теплой водой его тело до пояса – ниже Джон как-то справлялся сам, стыдливо выгнав Шерлока прочь из кухни… чего он там еще стеснялся, Шерлок понять не мог – за время болезни он уже все это видел и берег в святой неприкосновенности… А теперь, стоило ему лишь заявиться с кувшином и губкой, Джон в панике вытолкал его прочь, будто Шерлок намеревался не грязь с него смыть, а лишить невинности, причем непременно в спальне добродетельной миссис Хадсон. Он подолгу сидел, запершись в комнате, где бродил из угла в угол или кутался в теплый плед, словно мерз… отвечал невпопад, сердился непонятно за что и каждый день ходил проверить, не сошла ли вода… Шерлок не мог не ходить за ним следом, но Джон будто бы и не замечал его присутствия, сокрушенно топтался вдоль берега, что-то проверял на пальцах и бросал на спутника нечитаемые взгляды. Из застенчиво-командного, ужасно милого Джона он вдруг превратился в хмурого, нервного типа с больными, измученными глазами и повадками затравленного животного. Однажды он застал Джона за тем, как тот неуклюже, но очень тщательно готовил какое-то варево в толстом глиняном горшке с отбитым краем и закопченным дном. Варево угрюмо булькало и выглядело достаточно отвратительно, чтобы захотеть держаться от него как можно дальше, но вот его запах… Густой и пряный, он добрался до чувствительного обоняния альфы маленькими порциями, словно кто-то черпал ложкой и выплескивал в его сторону, заставляя рвано вздыхать и жмуриться от непонятного удовольствия… Шерлок не спросил… а Джон, очевидно добившись достаточной степени готовности, молча унес свое таинственное снадобье в прохладу террасы и, присев возле него на колени, терпеливо капал чем-то перламутрово-белым в середину, беззвучно шевеля губами и осторожно перемешивая после каждого нового десятка. … - Что с ним такое, Марта? – спросил Шерлок, пытаясь расслабить напряженную спину, устроившись на резном стульчике в гостиной добросердечной соседки. Джон в очередной раз намертво засел в собственной спальне, и уже полдня отказывался не только выходить, но и разговаривать даже через дверь… Того, что воспользовавшись одиночеством, он попытается сбежать на реку, Шерлок не опасался – окна дома, снаружи выглядевшего как громадный валун с красивой дверью и крылечком, выходили прямо на тропинку. - О, дорогой… прости, не мне об этом рассказывать. – Вдова сокрушенно вздохнула и расправила несуществующие складки на платье. Ее огорчала не только нелепая размолвка между молодыми людьми, но и то, что играть с Шерлоком в вист было делом неблагодарным и бесполезным – он помнил каждую карту и, к тому же, умение читать по лицу мысли и намерения превращали игру в поддавки. - Тебе придется спросить у него, но не уверена, что он ответит… мне жаль. …жаль… Гром грянул в прямом и переносном смысле спустя два дня после безысходного чаепития в нижнем доме… Шерлок проснулся то ли от грозового раската, то ли от захлопнувшейся крышки дубового сундука мистера Уотсона-древнего. - Куда-то собрался? – пытаясь протереть глаза ладонями, Шерлок ввалился через порог в аскетичную спальню, дверь в которую оказалась не запертой, - смотрю, сборы уже идут вовсю… Он мог бы даже удивиться – у помешанного на чистоте омеги теперь все его вещи валялись где попало, а единственный громадный платяной шкаф зиял выпотрошенным нутром и наблюдал на происходящее с явным неодобрением… Но Шерлок даже не задержал внимания на роскошном погроме – все пространство наполнял тонкий пряный аромат… аромат Джона… но более яркий, чем прежде, завораживающий, щедро сдобренный резким агрессивным мускусом… Качнувшись, словно от пощечины и мысленно схватившись за голову от запоздалого осознания, Шерлок ввалился внутрь… Джон, словно бы и не заметив его появления, по-прежнему копался в неопрятном ворохе, время от времени вскакивая, чтобы промчаться мимо с блеклой рубашкой или штанами, слишком непохожими на его привычную добротную одежду и, аккуратно свернув, уложить их на дно холщевой торбы с мягким кожаным клапаном. - Боже правый… - Холмс усмехнулся, присев на край разоренной постели, но смешок получился вымученным и слишком похожим на стон. Джон бросил на него насупленный взгляд, ничего не ответил и продолжил разрушительный забег. – А я-то ломал голову… как ты справлялся до сих пор… Не это ищешь? Он небрежно протянул застывшему в испуге Джону… испуганный Джон… дважды Шерлок такого взгляда не вынесет… неопрятный, застиранный, в старых пятнах, не поддающихся стирке, передник, что обычно носит кухонная прислуга придорожных трактиров. Опасливо приблизившись, Джон бережно свернул мятую, словно только что снятую тряпку и уложил ее в сумку к прочим вещам. - Не уверен, что ты мог справиться сам с этими… - он запнулся и неприятно поморщился, - омежьими проблемами… Гарри? Нет, он предлагал… помощь… И думаю, успел пожалеть об этом, правда? Джон молчал, но Шерлок на него не смотрел, будто разговаривал исключительно с самим собой, звеня и вибрируя от едва сдерживаемого раздражения и тихого мучительного гнева… как он мог быть таким слепым?! - Не Гарри… Кто тогда? Добрый сосед из твоей милой деревушки? Возможно… Но нет, вряд ли… Ты так трепетно хранишь свою независимость, так бережешь собственную свободу и маску сильного мальчика… омеги, которому не нужна защита и сочувствие… О! Чувства! Вот почему ты бежишь подальше ото всех, кто может тебя узнать… А кто будет приглядываться к простому слуге в трактире, где остановился всего на одну ночь и совсем не против провести ее в обществе дармового любовника? Как это происходит, а, Джон? Сомневаюсь, что хозяин заведения в курсе того, что творится в комнатах спального этажа… Думаю, ты просто снимаешь место, присматриваешься к постояльцам, а когда опустится ночь… И ты точно не выбрал бы альфу, куда там! От одного твоего запаха ему отшибло бы последние мозги. Только бета, к тому же лучше, если он родом откуда-то издалека… Джон вздрогнул и сжался… Взбешенный Шерлок не заметил, как вскочил с места и заслонил собой выход, переходя на менторский тон своего брата, когда тот производил младшей бестии очередную выволочку… тон, которого он боялся и который ненавидел всю жизнь… а теперь вся эта убийственная интеллектуальная мощь обрушилась на того, кто больше всего нуждался не в его глупом менторстве, а в заботе и нежности. И все же… …слабый, испуганный Джон упрямо закусил губу, расправил ссутуленные плечи и гордо вздернул подбородок… маленький, железный гвоздь, вбитый Шерлоку в грудь… - Это все? – сухо поинтересовался он, не глядя выудив куртку из груды на полу и натягивая ее на плечи. – Рад, что все знаешь? Поздравляю, ты самый умный альфа по эту сторону гор… А теперь прочь с дороги, я ухожу. Мои… - он болезненно сглотнул и на миг прикрыл глаза, пытаясь справиться с горячей волной, окатившей его с ног до головы, поджигая скулы… близко… очень близко… - …мои омежьи проблемы больше не могут ждать. Он тщательно застегнулся и даже набросил на голову просторный капюшон, скрывший его лицо до половины. Сумка перекочевала на бедро, перечеркнув грудь широким ремнем. - Нет. - Что, прости? – Джон уже сделал шаг навстречу, ожидая, что Шерлок его пропустит, но только ткнулся носом ему в грудь и отскочил. – Я не шучу! У меня вот-вот наступит течка, идиот! Мне нужно идти, я не перенесу ее… один. - Нет. Дорога размыта, ты не дойдешь. Но не это главное… - Шерлок мягко взял его за плечи, заглянул в перекошенное лицо, мучаясь, чтобы не наброситься с поцелуями и неэстетичными домогательствами. – Я не хочу, чтобы ты думал, что я предлагаю… себя… нет… То есть, да… но не так… я очень… очень-очень хорошо к тебе отношусь и все будет так, как ты захочешь… Джон зажмурился и зло сбросил с себя его руки. - Уйди с дороги, Шерлок. Или, клянусь богом, я тебя ударю. - Тебе все равно придется, иначе я просто запру тебя в доме и черта с два, ты сделаешь хоть шаг за порог в этом состоянии… - Только посмей… Ты мне не муж! И вообще, ты - альфа! - Да, альфа. А ты – омега. И что с того? - Альфам нельзя доверять! - Да неужели? Я живу здесь с тобой почти два месяца и не прикоснулся даже пальцем… Я не животное и не наброшусь на тебя, даже если почувствую твой… запах. Я уже его чувствую… он такой… такой… я готов дышать только им и плевать на остальной воздух… Я никогда не поступлю с тобой так, как твой чертов прадед со своим мужем - никто не заслуживает сидеть на привязи и служить куском плоти… Ты славный, умный… ты замечательный храбрый солдатик… Они стояли напротив друг друга и орали, как старые супруги, не желая слышать, а Шерлок едва удержался, чтобы не начать говорить о собственных чувствах, страшась ступить на эту непознанную территорию… а это ведь чувства, да? То, что впилось зубами в грудь где-то слева и жаждет… жаждет… Он не знает, что это такое… Думает, что не знает… А еще думает, что если скажет ЭТО вслух, все станет еще хуже, еще сложнее, запутаннее. А им и так уже дьявольски трудно выбраться из этих цветущих тенёт… На минуту он нечаянно провалился в пустоту собственных Чертогов, где ничего полезного на тему отношений и быть не могло… но уже в следующий миг понял, насколько оказался прав насчет Гарри… Удар у Джона был отлично поставленным, коротким и сильным. Шерлок звонко клацнул зубами, обрушившись на пол с высоты всей своей уязвленной гордости, и, до того как добрая темнота погасила в нем обиду, он успел услышать, как громко хлопнула входная дверь…