Дикая штучка

Сладкая соль смывает привкус меди на прикушенном языке, и он непроизвольно начинает проверять сохранность зубов, не сдерживая стона и неизящных проклятий. Джон не просто сбил его с ног, но и обеспечил себе приличную фору – когда Шерлок, пошатываясь и натыкаясь на каждый угол, вывалился из дому, сгустившиеся сумерки накрыли и тропинку, и весь склон сплошной чернильной кляксой. Падая, он, вероятно, встретил по дороге что-то твердое, и теперь на затылке образовалась приличного размера шишка, из которой на волю пытался пробиться целый отряд буйно-помешанных дятлов. Шерлок ощупал их ненадежное пристанище, зашипел и втянул носом ночной воздух. И еще… и еще… нетвердо ступая вниз по тропе, он старался поймать тающий в воздухе феромоновый шлейф. Но, то ли влага уже смыла все следы, то ли времени прошло больше, чем он полагал – чувствительное обоняние оказалось забито только всевозможными оттенками мокрой травы, разбухшего от воды дерева и вязкой раскисшей глины, оскальзываясь на которой он кое-как добрался до вырубленной в скале лестницы, круто уходившей в опасную седую дымку. Тоскливо глядя на сбегающие вниз ступени, Шерлок понял, что шансы догнать стремительно приближаются к нулю - Джон знал эти места, как свои пять пальцев, и при необходимости умел становиться практически невидимым. Крепко зажмурившись, он старался подавить панику, от которой начинало мутить, а потом досчитал до десяти и медленно выдохнул. Да что это с ним такое, в самом деле? Все, что сейчас он мог сделать – вернуться в дом и привести в порядок свои полуразрушенные Чертоги, в котором разбушевавшиеся чувства учинили полный хаос. Джон вернется. Через час или два… или к утру… Потому что река разлилась… Потому что Джон не настолько идиот, чтобы лезть в поток, рискуя утонуть, даже в возбужденно-невменяемом состоянии… Потому что у Шерлока нет другого выхода, как надеяться… …он тщательно растопил остывший очаг, умылся и переоделся в сухое… обошел каждую комнату, собирая разбросанные вещи и, морщась от боли, вспоминал все те «умные» гадости, что вывалил на омегу, измученного собственной природой… …стыд и страх… раскаяние и сожаление… болезненная, сводящая с ума жажда… Шерлок потерял счет времени, бездумно глядя, как оранжевые языки лениво пожирают деревяшки на чугунном подхвате каминного зева, и даже не заметил, как огонь превратился в беспокойный муравейник искр, мечущихся по почерневшим угольям. Он задремал и проснулся от того, как колыхнувшийся воздух задел его лицо сырой свежестью и жарким, пряным присутствием… Шерлок распахнул глаза и впился побелевшими пальцами в кресельные подлокотники, даже не думая, окажется ли заметным его смятение. В комнате стоял Джон. …мокрая, вывалянная в грязи куртка, сброшена на пол, как мертвое животное… …свежая ссадина на щеке, сбитые костяшки пальцев, рваная прореха на колене сочится кровью… …вымотан досмерти и безвольно вздрагивает от сладких, пробегающих под кожей спазмов, от завладевшего телом желания… …глаза темны и жáдны… он сдается, признавая поражение, но еще всерьез намерен требовать выполнения условий своей капитуляции… - Пообещай… - пальцы расстегнули ворот и принялись распускать шнуровку штанов… - поклянись, что после… все останется, как было. Что ты не станешь ставить метку и заявлять на меня права, даже если… - он горел, как в лихорадке, цепляясь обломанными ногтями за последний островок самообладания, - …если будет узел. Простое, самое обычное слово он выплюнул ядовитым, грязным ругательством. Рубашка сползла с плеч, и Шерлок увидел розовый, припухший по краям шрам, который должен болеть и мешать движению… И он точно болел и мешал, но переполненный бушующим возбуждением Джон совершенно этого не замечал, как и того как натягивается на ране тонкая кожица, как отказывают пальцы на руке, как дрожат его губы, которые так невыносимо хочется почувствовать на вкус… Когда он успел встать? Когда между ними не осталось и фута? Быть так близко, нависать, обволакивать Джона своим присутствием нравилось. Хотелось до безумия. Джон не мог принадлежать всем… Джон принадлежал, предназначался только ему. Сегодня. Джон задрал подбородок, храбро уравнивая взгляд, и впадинка между ключиц проступила как рана… но смотрел он на губы, искусанные и кровоточащие, испуганные этой нелепой ночью и бесконечным ожиданием… только на них, как на божественное откровение, будто никогда не видел ничего более удивительного и желанного. Шерлок бережно обвел пальцами его скулу, стирая влажную дорожку, бежавшую от виска до шеи, потянул, заглядывая в глаза, в которых зрачки, потерявшие всяческий стыд, то сужались до булавочных головок - и тогда глубокая синева затягивала в бездонный омут… то, не зная меры, расползались, сочась сладкой похотью… Джон смотрел в вычерченный угольными ресницами раскосый халцедоновый сумрак и терпеливо ждал. Шерлоку, впервые в жизни раздираемому неправильными чувствами и праведным гневом, было что ответить, но все слова почему-то растеряли смысл и ценность, пасуя перед легкомысленным и весомым… - Да. … Джон и не думал зажигать в спальне огня, с непохожей на него неряшливостью роняя на пол одежду. Но Шерлок не собирался делать это в темноте, как вор, стыдящийся собственной добычи. Масляный фитиль в медной лампе разгорался ровным оранжевым языком, заполняя мягким свечением всю комнату, когда Шерлок, избавившийся от рубашки, повернулся к тихо скрипнувшей кровати да так и замер, забыв собственные пальцы на завязках просторных штанов… Совершенно нагой Джон полулежал-полусидел широко расставив колени и уткнувшись лицом в сгиб здоровой руки. Опираться на больную было слишком тяжело, и оттого он почти касался грудью простыни, глубоко прогнувшись в пояснице. От его частого рваного дыхания сводило скулы, от капель пота, проступивших на крестце, яростно сводило в паху. По напряженному бронзовому бедру… по его нежной внутренней стороне… стекала вязкая, душистая капля… еще одна на другой ноге… и еще… Минута - и густой мускусный аромат накрыл горячей волной… резкий, свежий, с дурманом цветущего горного луга и пряного меда… дикий нектар с привкусом опасности и жгучего перца… Шерлока пробил озноб, тело окутала жаркая испарина… Джон не хотел ни ласк, ни прелюдий… Джон просил помощи, как тогда, с прокушенным плечом… унять жажду, прогнать лихорадочный морок, как болезнь… Шерлок, слава господу уже имел дело с омегами… и знал, как и что с ними следует делать… практически… но это было совсем не то… и не так… в конце концов, это был Джон… не какая-то течная самка на взводе… хотя, это была именно она, течка во всем неприглядном животном ужасе… заставлявшая милого, упрямого Джона, позабыв все свои намерения и взгляды на порядок вещей, желать лишь одного… дурацкого мужского отростка в своем теле, постыдно и униженно подставляясь под чужие руки. Только Шерлок ему не чужой. Не чужой! Джон… Джон-Джон-Джон… Маленький, отважный солдатик, безуспешно, но настойчиво сражающийся с самым коварным и беспринципным врагом – с собой, не ждущий ни от кого даров и участия, но достойный уважения и нежности, которую он вряд ли мог получить от случайного любовника, который торопливо трахал его на жесткой койке дешевого номера, как шлюху, включенную в его скудную оплату, и радуясь собственно удачливости на приятное развлечение, рассчитывать на которое его отощавший кошелек вряд ли мог… А еще – честность. Шерлок честно смирился с тем, что влюбился. И что едва помнил свою жизнь до. Жизнь, в которой неправильный, дикий, гипотетический омега трогал его не больше, чем растущие в саду апельсиновые деревья – где-то они есть… захочешь, сорвешь… пустое… Но теперь, он не мог перечислить и половины своих любимых инструментов и толстенных фолиантов, которые прежде ценил выше всего… Засмотревшись, как нервно поджимаются гладкие упругие ягодицы, бесстыдно выставленные напоказ, предложенные, как ничтожная малость… как розовый, блестящий смазкой вход то пожимается цветочным бутоном, то раскрывается, как голодный ротик младенца, ищущий сосок кормилицы… как плавно покачиваются бедра, никак не обретшие покой и теплые, даже на взгляд… Шерлок на миг потерял себя, а когда очнулся, в голове прелюбодействовали золотые рыбки, фривольно выметая шелковыми хвостами из Чертогов последние здравые мысли. Как молодой норовистый жеребец, он быстро переступил ногами, отбрасывая прочь упавшие к щиколоткам брюки, не занимая себя вопросом, когда это он успел их снять? - Нет… подожди, Джон… не так… позволь мне… У Шерлока прохладные руки и они плавятся на горячих джоновых бедрах, спекаясь с их раскаленной кожей. Он хотел просто перевернуть, уложить на спину, чтобы смотреть в глаза, чтобы выпить с лица каждый оттенок ощущений, чтобы не обладать, а делиться… Но почувствовав под пальцами вздрагивающий атласный бок и то, как поспешно Джон дернулся, теряя над собой контроль, как подался назад, раскрываясь еще больше… и запах его там стал еще сильнее и восхитительнее. Поцелуи сыпались на поясницу, гладкий зад, на каждую из двух мягких ямочек, на ложбинку от копчика до промежности, отданные на милость вожделеющего рта. А когда у Джона наконец-то ослабели колени, когда от его судорожных стонов и злого шипения остались лишь обессиленные вздохи, Шерлок бережно уложил его на лопатки, огладив каждую, как голубиное крыло, и, почти без передышки, вторгся между разведенных ног в распаленное истомой лоно. Это было совсем иначе. Не так, как было с его первым… Вив тянулся сладкой ванильной карамелью, урча от удовольствия неумелых ласк, заставляя поверить в исключительность и умудренность эротическим опытом. Только теперь Шерлок понял, что это умный, нежный омега вел его, а совсем не наоборот – они никогда не были на равных… И потом, когда наигравшись в целомудрие, альфа - не занимался любовью – проводил долгосрочный, тщательно выверенный эксперимент… с кем скорее и как сильно возникает возбуждение, от чьих игр ощущения ярче и как долго он может продержаться на вопящем от наслаждения, мечущемся любовнике, пока оргазм не смоет за край… И он даже не помнил их лиц, даже кем они были – омеги, беты… женщины. Ничего неожиданного - очередной образец… пока все не наскучило окончательно. Джон был исключением. Самым правильным. Идеальным. Его хотелось не просто удовлетворить, узнать, попробовать с этой стороны… Хотелось заласкать, залюбить, заставить забыть про принуждение и слабость, доказать, что с ним ему может быть хорошо не из необходимости, а по взаимному желанию. Когда Шерлок вошел в него, влажные гладкие стенки сжались вокруг – упруго, горячо… член сдавило, словно в шелковых тисках, и от острого спазма по всему телу – от поджавшихся пальцев на ногах до взъерошенного затылка прошла сладкая волна, выбившая первый стон… Джон выдохнул – облегченно, жмурясь и выгибаясь в спине, сминая пальцами ткань подушки, на которой металась его голова. Плоть внутри не двигалась, но стремительно наливалась, растягивая, наполняя, вздрагивая и заставляя его самого вздрагивать вместе с ней. Мучительная жажда стремительно отступала, истаивала, уступая место удовольствию, волнительному предвкушению чего-то большего, и это предвкушение тут же начало стремительно разрастаться, вибрируя обжигающим желанием. Нестерпимым возбуждением… И одного вторжения стало ничтожно мало. Джон скулит, как потерянный, широко раскинув ноги и дергая в нетерпении бедрами. Он так красив, так восхитительно бесстыден, что Шерлок весь - от загривка до копчика покрылся мурашками и, вытянув налитой член из адовой западни, мягко загнал его обратно, потянув Джона на себя за талию. Закричали оба. И уже спустя миг комната наполнилась хриплыми стонами, сладкими проклятиями, неспешным бормотанием и бессвязными нежностями… От бесподобно-пошлых шлепков, от одуряющего аромата омежьей смазки и собственного мускуса кружило голову… Эта огнеопасная смесь блестела, густо покрывая напряженный внушительный ствол, который будто поршень – плавными уверенными толчками снова и снова погружался в горячее, лоснящееся нутро… Потерявший всякое стеснение Джон слаженно подмахивал бедрами, прижимаясь распаленным пахом, на золотистых коротких завитках которого его собственное скромное достоинство беспокойно подергивало приоткрытой головкой, тычась в подставленную ладонь мокрой щелочкой, словно облизывая осторожным языком. Шерлок, не мешкая, сомкнул пальцы, потирая теплую бархатистую кожицу, чуть надавливая большим пальцем под самым ободком. Джон всхлипывал, раскрывал пьяные от переполнявших чувств глаза, затянутые маслянистой дымкой... и тянулся руками к мраморным плечам. Возблагодарив бога за разницу в росте, Шерлок послушно склонялся, не прекращая ласкать проснувшийся омежий член, решительно впивался в приоткрытые губы, протестуя против собственного обещания просто помощи, исключительно дружеского одолжения… ведь просто друзей не целуют взасос, нагло орудуя языком у них во рту, не оставляют багровых отметок на шее, ключицах и плечах… не пьют большими глотками их жалобные стоны и жаркие обещания… А еще у Джона… …маленькие, чудесные соски цвета карамельной помадки… чувствительные, стоит лизнуть твердую, тугую бусину… …живот без единой лишней складки… с темной ямочкой пупка… и Джон невыносимо звонко хохочет, если ввинтить туда кончик языка… …отзывчивое тело, льнущее к рукам, умело подающееся навстречу, охотно отдающееся и ревниво требующее внимания… …спина, по которой стосковались ладони, и бедра, обжигающие прохладой… их стоит запретить королевским указом – между ними живет любовное безумие, и Шерлок уже отравлен его сладким ядом… …ягодицы… он жесток и влюблен в каждый их дюйм… и убьет любого, кто назовет Джона шлюхой… В омежьей спальне нет окон, и время благоразумно осталось где-то за ее стенами. Два сплетенных в экстазе тела, влажные от пота и измученные любовной борьбой, превратили постель в развороченное бурей гнездо… Шерлок, чувствуя приближение пика, вздергивает джоновы ноги себе на спину, где они моментально сцепляются в прочный замок… выпрямляется до хруста в позвонках и, сменив угол атаки, грубо вминает свою пару в упругость матраса, вздрагивая всем естеством от каждого его отчаянного крика. И вдруг… Джон почувствовал это первым… как, не Шерлоку судить… это совершенно внове для него… Низ живота вспыхнул, заныл сладко-сладко, отозвался болью от удовольствия глубже и сложнее всего, что он знал, что мог вынести… пенис, переполненный кровью, с истончившейся натянутой кожей, начал набухать у самого основания, проскальзывая за мышечное кольцо и раздуваясь за ним запорным узлом… Инстинкты взорвали каждый нерв, умоляя, требуя, приказывая… Приоткрытый рот, едва задевая зубами, прошелся от плеча до шеи, примеряясь, подчиняя своей воле… и опустился на нежное местечко осторожным поцелуем… Джон судорожно задохнулся, мгновенно раскрыл совсем ясные, глубокой ночной синевы глаза, дернул Шерлока за шею к себе, почти сталкивая лбами, сжался от хлынувших под кожу огненных муравьев, и, запрокидывая голову, тихо завыл, забившись в частых конвульсиях… удивительно схожих с ритмом толчков, выплескивающих в его нутро теплую, тяжелую благодать. Джон обмяк первым, словно рухнул в беспамятство. Искаженное оргазмом лицо стало расслабленным и нежным, усталым и бесконечно доверчивым. Ноги обессилено разомкнулись и распластались, топорща нескладные колени. Шерлока накрыло искристое, темное ничто, на некоторое время лишив зрения, слуха и ощущения бытия. И вернувшись к существованию, он увидел себя возлежащим между золотых бедер, намертво сцепленным со своим потенциальным будущим мужем… что бы там он не наобещал… Джон потом поймет… почувствует, как чувствует сейчас влюбленный досмерти Шерлок… И пока он едва различимым шепотом лепечет это все в раскрасневшееся ухо… с милой розовой мочкой, с теплой ямочкой позади нее… Джон уже крепко спит, ткнувшись лбом ему под подбородок…