Дикая штучка

Джон не покинул его постели… Ни на утро, ни спустя два дня, когда все закончилось. И Шерлок принял это, как неожиданный, удивительный, но противоречащий собственной логике факт. Вообще, едва в его крови отгорел любовный жар, едва мозг утратил восковую плавность, эйфорическую отстраненность и приятную простоту, Шерлок до обморочной испарины испугался, что, проснувшись, Джон снова превратится в домовитую колючку, растрачивающую собственную жизнь на то, чтобы не подпустить к себе ни единого претендента на совместное будущее. Джон спал. Его черты – изломанные нервным напряжением и сладкой усталостью, разгладились, ресницы прилегли на смеженные веки растрепанными тенями… у губ – безжалостно истерзанных и обласканных с неумелой нежностью, маленькой приоткрытой для случайного наблюдателя тайной проглянула белая, ровная кромка зубов… Плечи… шея и ключичные косточки, щедро расписанные потемневшими засосами и отметинами совместного возлежания… грудь, поднимавшаяся в такт размеренному дыханию… сердце, чей тихий стук заглушил все прочие бессмысленные звуки… Руки, обнимавшие так, будто привыкли это делать много лет… ноги, бедра… все это доверчиво прильнувшее-притулившееся-прижавшееся… все нашло себе приют на его обмиравшей от счастья коже. Джон спал. Причем, так крепко, что не чувствовал, что узел распустился, а обмякший, прекрасно исполнивший детородное соло член выскользнул из его влажного, расслабленного, но еще вздрагивающего тела… …Шерлок осторожно переворачивает его на бок, неслышно встает, чтобы отыскать несколько чистых полотенец и чайник почти остывшей воды… …мокрая ткань проходит в каждой складке, каждой ложбинке от подмышек с невесомым золотистым пушком до теплого паха – без единого плотского поползновения, целомудренно смывая липкие бесстыдные благословенные следы… Джон спал. И тихо вздыхал. И уютно сопел в подушку, окутанный стойким ароматом, состоявшим из одной-единственной ноты терпкого, упоительного сандала. И Шерлок точно знал, что этот запах навсегда останется для него запахом Джона – только Джона. … Наверное, он все же задремал - тогда, после их первого раза… но мгновенно вынырнул из забытья, когда новая, непривычная потребность опекать и защищать ударила под ребра, как испуганная лошадь, почуявшая опасность. Тусклый рассвет опасливо вползал в дверной проем, который никто и не подумал прикрыть… Одеяло свалилось на пол, и Шерлок, вытянувшись во весь свой аристократический рост, перечеркивал кровать причудливым арабеском. Рядом, зябко свернувшись клубочком, жался Джон. Шерлок осторожно накрыл ладонью прохладное плечо, мягко погладил по лопатке – ровной, гладкой и сухой, коснулся дорожки позвонков, проступивших, как галечные камешки на речном перекате… Джон не спал, а дышал часто-часто, как в лихорадке, вздрагивал всем телом и только прижимал колени к груди все теснее… Шерлок потянулся, приподнимаясь на локте, и заглянул в полное смятения лицо. - Не закончилось? – он провел кончиками пальцев по закушенной губе. С отчетливым холодком в груди он понял, что практически ничего не знает об этой стороне особых отношений. Что-то расплывчатое, не слишком пристойное… скорее из области слухов и болтовни прислуги, когда та уверена, что маленький подопечный крепко спит в своей кровати, а не прижимается жадным ухом к створу приоткрытой двери в надежде услышать запретное и заставляющее желать непонятного… …влечение, которому невозможно противиться, но и представить ничего прекрасней тоже нельзя… …дни и ночи, проведенные в бесконечной животной случке, вытворяя друг с другом такие вещи, о смысле которых ребенок не имел ни малейшего понятия… …соки разгоряченных тел, щедро пролитые на смятые простыни под звуки влажных шлепков и стонов… …десяти лет от роду Шерлок, уже тогда считавший себя серьезным и самостоятельным, нашел все это недостойным разумного существа, постыдным и отвратительным в своей физиологической неприглядности… и пылко краснел острыми скулами, надеясь, что брат не заметит, что маленький мягкий пенис младшего, уже перестает быть маленьким и мягким, стоит маленьким воспитанным омежкам его возраста оказаться в досадной близости со всеми своими вздохами и блестящими глазками… Синие и потемневшие, как штормовой океан, глаза раскрылись навстречу – усталый, измотанный неистовой ночью… покорный и беспомощный взгляд. Шерлок возненавидел собственную природу и всех альф скопом за их животное доминирование. Славный, сильный Джон… каким бы упрямым и терпеливым он ни был – наступит его время, и, как все омеги до него и после, он послушно прогнется в коленно-локтевой, подчиняясь зову омежьего естества. И отвечая на вопрос, он только кивнул, мучительно краснея в подушку. - Еще? – Шерлок хотел быть настолько ласковым, насколько позволял его не нуждающийся в эмоциональности ум. С Джоном невыносимо хотелось быть ласковым и бережным. Это пугало. Это вызывало дикий, неконтролируемый восторг. Джон сдавленно всхлипнул и лишь плотнее прижался, притираясь горячими ягодицами к его паху. Просить о «помощи» снова сил у него уже не осталось – и если бы не затмевающая всё, сводящая с ума жажда совокупления, он больше всего хотел просто сдохнуть от стыда. Шерлок не стал его поднимать или переворачивать на спину, а просто распластал на животе мягкое, как теплый воск тело, поглаживая по напряженной спине, зарываясь пальцами в волосы на затылке. Подсунутая под живот подушка, заставила бедра приподняться, а округлость ягодиц приобрести умопомрачительную красоту… Шерлок вдруг вспомнил, как целовал его вчера… Губы сами потянулись к прогнувшейся пояснице, к ямочкам на крестце… Язык… боже, помилуй, где он нахватался таких фривольностей? …острым кончиком проехался по ложбинке, и та едва его не прищемила, отчаянно сжавшись от вторжения. Но Шерлок уже вполне освоился и уверенно развел половинки ладонями, одновременно вторгнувшись между ног. Он не мог уже вспомнить, что тогда, в юности показалось ему отвратительным, пошлым и постыдным в омежьем теле, в его податливости и благодати… Но сейчас, беспрестанно облизывая губы на покрасневший, влажный и растянутый его стараниями анус, размазывая по его нежной коже большим пальцем вязкую, перламутровую каплю, стекавшую в промежность, Шерлок не задумываясь искалечил бы любого, что посмел бы сказать, что Джон отвратителен или постыден – природа еще не создавала ничего прекраснее. Он вошел одним плавным движением – от тугой, набухшей головки до крепкого корня, загоняя ствол перевитый венками как дерево лианой. И замер, чувствуя, как окаменела мошонка, втягиваясь в тело, как темный жар расползается в паху, как болью напомнило о себе подкрадывающееся наслаждение… Джон сомкнулся вокруг него, как ловчие силки, как опаленная на огне кожаная перчатка, превратив невесомую негу в живой капкан. Шерлок вжался лбом между лопаток, застонал и толкнулся глубже. Омега дернулся, задышал, будто запыхался от быстрого бега, а его спина вмиг покрылась соленой испариной. Тихое хныканье и несдержанная дрожь только подстегнула Шерлока, и он задвигался так размеренно и так правильно, словно занимался этим все последние годы. Как умелый любовник, он подстраивался под каждый стон, под встречную тягучую ласку, под жалобные частые всхлипы и требовательное ерзанье. … Сумасшедшее, бешеное, потрясающее ЭТО повторялось снова и снова, заставляя позабыть о времени и всех разумных… и не слишком… приличиях. Если они не умерли от голода и жажды, то лишь потому, что заботливый ангел-хранитель неизменно оставлял на кухонном столе большой чайник уже заваренного сладкого чая и миски с густым супом, из которого Шерлок деревянной ложкой вылавливал кусочки накрошенного хлеба, пропаренные овощи и ломтики чего-то мясного, капавшего маслянистым соусом… Кое-как растормошив успевшего провалиться в крепкий сон сразу же после очередного оргазма Джона, он пропихивал ему в рот новую порцию и обязательно целовал в губы, чтобы заставить проглотить… Выметая из кровати засохшие ванильные крошки еще одного ягодного пирога и вполголоса бурча от смущения, он мысленно благодарил того самого ангела с добрыми глазами, маленькими морщинистыми ладошками и щедрым сердцем. Джон снова сопротивлялся, упорно отказываясь получать удовлетворение в добровольном порядке… Стуча зубами от возбуждения, пытался перетерпеть, перемучиться, сунув руку себе между ног, безудержно тёк, окончательно добивая простыни и жалобно скулил от неудовлетворенности. Но все реже, неохотнее… А с наступлением очередного «приступа» уже сам тянулся за желанной лаской, за еще одним поцелуем, за объятиями, которые так сладко согревали сердце, где ледяная корка таяла и облезала рваными лоскутами, как старая обмалевшая кожа… Раз за разом улыбка его пробуждения становилась более расслабленной и мягкой, обрадованной узнаванием. Однажды раскрывший спросонья глаза Шерлок застал его пальцы на собственном лбу, осторожно перебиравшие спутанные прядки волос… задумчиво, сосредоточенно и совершенно точно – получая от процесса крайнее удовольствие… Взгляды встретились, рука замерла, вопросительно удерживая самый упрямый завиток. Но уже спустя миг отважно она вплелась всей пятерней, нежно почесывая макушку и виски, заставив жмуриться и урчать от переизбытка ощущений. И Шерлок послушно укладывался головой ему на мягкий живот и грелся в простой близости любимого человека. Течка закончилась так же внезапно, как и началась, но Шерлок и не думал сокрушаться или сожалеть об этом. Да, они больше не впивались друг в друга голодными, обезумевшими ртами, не теряли сознания, взлетая на волне возбуждения и убийственного восторга, чтобы измотать тела и ублажить свою природную сущность маленькой злой оргией. Ушла, истаяла нервная, лихорадочная тяга, измучившее обоих сияние – не погасло, нет, сменилось ровным, мягким пламенем любимых джоновых свечей. Все вернулось к обыкновенной повседневности, к немудреным привычкам и скучным заботам, но теперь все наполнил совсем другой, потаенный смысл. Джон не ушел из его постели. Он сладко засыпал под боком, то обвившись руками поперек груди, то пытаясь спихнуть на самый край, нахально разметавшись морской звездой. Поздний рассвет заставал их в неспешной ленивой ласке без продолжения, но с вернувшимися традиционными блинчиками и неизменным ворчанием на предмет шерлоковой неряшливости. Уже невозможно было не заметить, как Джон, бросив все дела, садился поближе, стоило Шерлоку расположиться у камина со старыми книгами из сундука, как заглядывал через плечо, тыча пальцем в очередную картинку, чтобы услышать, как бархатный голос говорит о непонятных, восхитительных вещах. И как в порыве отчаянной решимости страстно седлал бедра расслабленного утренней негой любовника, в один миг приводя его в полную боевую готовность… Сам. Безо всякого смущения или неловкости, в стремлении подарить альфе удовольствие, жаркий оргазм, заставлявший того метаться и бессильно стонать на чудовищной смеси давно позабытых языков, звучавшей, как любовная песня. … Шерлок нежился, завернувшись в одеяло целиком и безраздельно, нащупав остывшую подушку рядом и справедливо предположив, что Джон давно встал и чем-то гремит возле растопленной печи. Шерлок вспомнил, что пообещал устроить им после обеда совместное купание в уже знакомой бочке, а потому натаскать воды стоило уже теперь. Но подниматься абсолютно не хотелось, хотя солнце вовсю золотило узкий коридор… надоевший досмерти дождь закончился четыре дня назад… и он щедро выделил себе для лености еще с полчаса. Ровно столько, чтобы Джон пришел стаскивать его с кровати за ноги. Но Джон возник на пороге, отпихнув бедром приоткрытую дверь, с большой глиняной тарелкой и стеклянной вазочкой с рубиновым вареньем. Тонкая рубаха без ворота с рукавами до локтей едва прикрывала его ягодицы, позволяя им легкомысленно выглянуть, когда Джон неловко балансируя нагруженными руками, влез на кровать. Тарелка тяжело плюхнула Шерлоку на голый живот, и он сдавленно охнул, но не от того, что дно посудины еще было горячим от горки дымящихся на нем толстеньких оладий сплошь покрытых поджаристыми крапинками… Джон уселся рядом, скрестив ноги, рубашка задралась, изобразив между ног манящую, темную пещерку, в которой невозможно было ничего разглядеть. Но Шерлок все равно туда уставился… - Открой рот, – скомандовал Джон и, скосив глаза, Шерлок увидел перед своим носом сложенную лодочкой оладью, щедро политую густой сладкой массой. Масса вкусно пахла вишней. Есть не хотелось, но ослушаться он не посмел. У него давно на языке вертелся один маленький неудобный вопрос, важный по его нескромному мнению и неловкий для обоих. И ему отчего-то показалось, что задать его в интимности общей постели будет гораздо проще. - Джон… - начал Шерлок, прожевывая откушенный кусок, с которого варенье потекло на подбородок, превращая мирно развалившегося альфу в сытого кровососа из страшных сказок… Джон наклонился и бесстыдно слизнул глянцевую багровую дорожку. - М-м-м? – уточнил он, держа вазочку на весу, так и не решив, куда ее пристроить. Впалый живот Холмса, подходивший для этого идеально, после его провокации неровно подрагивал и угрожал полным безобразием. - Джон, - начал Шерлок заново, но голос как-то резко сел и ему пришлось откашляться, скулы вдруг пошли жаркими пятнами, - прости, но это важно… - Да? – Джон выпрямился, милосердно позволяя сделать вдох. – О чем ты? - Джон… - на этот раз он мысленно выругался, снова оказавшись на исходной позиции. – Я мало знаю о ваших… кхм, омежьих делах… (о, Джон тоже слегка заалел…) И то, чем мы были заняты эти несколько дней… Ты не думаешь, что от этого ты можешь… - Забеременеть? - запросто закончил за него Джон. Сунул палец в вязкую массу и задумчиво облизал. – Да, это вполне возможно, и потому мне следует пить лунный чай. Каждый день последующие две недели… - О… - Шерлок припомнил джоновы выкрутасы с перламутровым варевом, - та штука, над которой ты пыхтел целый день. Джон согласно кивнул, взяв с импровизированного живого столика очередной ноздреватый оладий и затолкав его в рот целиком. - Редкая гадость на вкус… - пробубнил он, с трудом шевеля челюстями. – Никогда не пробуй. Шерлок мысленно прокрутил в голове краткое содержание последних суток. Внутри беспокойно екнуло. - Но ты этого не сделал… - то ли спросил, то ли упрекнул он, вопросительно глядя на поедающего вишневое лакомство омегу. Тот довольно облизывал пальцы, выгребая остатки из вазочки. - Я передумал. Шерлок набрал полную грудь воздуха и задал вопрос, ответ на который уже знал… - Почему? Джон с трудом сглотнул, вытер ладонью сочный, вкусный рот и уставился своими синими глазами, в которых… Шерлок не мог понять, чего было больше – укрощенных страхов, опасливого ожидания или упрямой решимости. - Я думал, возможно, ты захочешь… остаться? - Джон… Тарелка перекочевала на пол, и опустевшая вазочка последовала за ней. Шерлок сел, подтягивая податливое, мягкое под сорочкой тело, тычась в колени, как пес в ноги хозяину… В голове полыхнуло, заметалось и стало жарко и восхитительно страшно. - Поедем со мной… пожалуйста, – слова понеслись-выстрелили, забираясь под кожу, оседая тяжелой патокой внизу живота, звенящей слабостью к коленях. – Меня будут искать… мой брат. Он деспот и жуткий собственник. Если я не вернусь в ближайшие дни, сюда придут солдаты… - Но… - Джон запустил пальцы ему в волосы, потянул, заставляя посмотреть на себя, - почему они не искали раньше? Я сразу понял, что ты высокой крови, но… тебе что, не хватило мужа в долине? Все омеги закончились? - Мне не нужен муж из долины. Я не хочу никого другого… Мне понравился ты… с самой первой минуты… еще до того, как засадил мне камнем в лоб… И я очень хочу остаться, больше всего на свете! Шерлок пытался перехватить его руки, нервно дрогнувшие пальцы, заглянуть в полные смятения глаза, но Джон слабо отпихивался, часто дышал и мотал головой, как мул, прогоняющий жалящего овода… Он сглупил и теперь менять что-то было поздно… Альфам нельзя верить! - Джон! – Шерлок вскочил на колени и, вцепившись в его сведенные судорогой плечи, встряхнул, прижал к себе забрыкавшееся тело. – Смотри на меня! Смотри! Ты поедешь со мной. Не говори ничего, и перестань думать так громко… если тебе не понравится, мы вернемся сюда. Вместе. Но там хорошо… всегда тепло и не бывает снега… и все цветет, и море теплое… И большой, светлый дом, где будет просторно для наших… Неожиданная мысль испугала его самого, но мысли уже неслись вскачь, как бешеный неуправляемый табун… все, что зрело все эти долгие недели, все, что столпилось в Чертогах постоянно бубнящей, спорящей толпой, хлынуло наружу… Отцовство… Шерлок никогда не задумывался о нем. И это было последним, что входило в его первоначальные планы на будущее. И даже теперь, узнав о предполагаемой вероятности, он понял, что все еще не готов… Что это слишком… Но теперь это уже не казалось такой уж ужасной перспективой… чрезмерной платой. И уж точно это стоило того, чтобы Джон захотел остаться с ним. Сам. А потому он перестал его трясти, мягко поцеловал в зажмуренные глаза, грозившие вот-вот пролиться жгучей обидой. - Я не отпущу тебя. Ни за что. И ребенок тут ни при чем… - Это еще неизвестно. – Глаза раскрылись, не подав и намека на закипавшие миг назад слезы. – Я не говорил, что зачатие произошло. Он легко вывернулся из рук и насупившись сел на пятки. Шерлок почувствовал себя… странно. Облегчение? Несомненно… Разочарование? Очевидно… Сожаление? Да. Плохое сочетание. - Хочешь сказать… - он пододвинулся поближе, выпускать Джона из зоны объятий не хотелось. – Но как же эти все ваши… штучки? Течка… узел… О… - догадка высветлила его и без этого пепельно-июльские глаза. – Я тебя не укусил. Дело в этом? Джон опасливо посмотрел на промелькнувший на его лице исследовательский азарт и пожал плечами. - Нет. Не думаю… И вообще… это все напридумывали такие же идиоты, как… хм… Мы не кролики, чтобы плодиться с каждой течкой. Иначе и у Джона было бы десятка два братьев и сестер. Ваши женщины тоже не беременеют от каждого… - он мило порозовел. – Я обычно пью лунный чай. На всякий случай. Даже если ложусь в постель с бетами… Я не замужем, живу один и осложнения мне ни к чему. То есть… Он вдруг спохватился, растерянно посмотрев на Шерлока, торопливо погладил его по ледяной ладони, замершей на идеальном алебастровом колене… ему определенно не нравилось то, что он тут наговорил. - Ты же останешься? – тихо и неуверенно спросил Джон. - Почему ты не хочешь пойти со мной? Тебя ничто тут не держит. Джон опустил глаза и начал тщательно расправлять подол рубашки. - Та надпись над входом. - Что с ней такое? – Шерлок казалось и правда не понимал, а когда он не понимал, он злился. - «Предав порог, забудь к нему дорогу»… Я не могу предать его как все остальные, Шерлок. Это неправильно. Омеги давно не рождались под этой крышей, и я хочу вернуть ему семью. Хочу, чтобы мои дети родились в этих стенах… Хочу, чтобы ты остался со мной. И снова – синева стала теплой, живой, щедрой. «Я тоже…» Он даже раскрыл рот, чтобы сказать это, но входная дверь вдруг оглушительно бухнула, и тяжелые шаги затопали по террасе. - Джон? – загудел незнакомый мужской голос с отчетливой раздраженной хрипотцой. – Какого черта у тебя происходит? У Джона буквально разорвало зрачки, затапливая радужки дегтем. Шерлок никогда не видел таким напуганным, даже золотой загар мгновенно выгорел до смертельной бледности. Он скатился с кровати, сметая с нее и Шерлока и половину постельных принадлежностей. Выскочив в коридор, он что-то торопливо собирал, а потом в едва поднявшегося, полного недоумения его паникой Холмса полетела одежда, сапоги и кое-какой скарб совместного пользования… - Не высовывайся и не шуми… Может быть, я смогу его выставить. Джон на секунду застыл на пороге и, прежде чем Шерлок смог хотя бы раскрыть рот, захлопнул дверь и задвинул тяжелый засов.