Дикая штучка

Шерлок не знал, что сказать. Не потому, что молчал его хваленый интеллект – напротив, внутренние голоса настырно лезли со своими советами, вопили наперебой, сливаясь в пустую, маловразумительную какофонию… Но он заставил замолчать их все, потому что разум и логика больше ничем не могли помочь. Он сделал худшее из возможного, предал все, что стало дорого, нарушил каждую клятву… короче говоря, поступил, как настоящий Холмс… Джон не терял сознания, как ему показалось в первый момент по тому, как безвольно тот обмяк на его руках. И пока Шерлок нес его в свои покои… а куда же еще?… он часто дышал, вздрагивал и беззвучно стонал, закрыв глаза… Ему было больно. Очень. Шерлок чувствовал эту боль, как свою – словно по содранной коже и оголенным нервам плясало ледяное пламя и разливалась едкая кислота… Шею, плечо, лопатку ломило и скручивало в тугой жгут, каждая кровоточащая ранка кричала и горела, будто в нее вбивали раскаленные гвозди. Случись это во время вязки, ему не пришлось бы так мучиться - все ощущения были бы совершенно иными. На пике оргазма слюна альфы обладает обезболивающим действом, сходным с наркотическим. В дурманящей эйфорической легкости даже боль принимается, как наслаждение, как высшая благодать, и тело сладко поет и расцветает красивым багровым узором. Джон должен был желать и наслаждаться, когда однажды пришло бы время, и метка стала для них обоих бережно хранимым обручальным кольцом. Теперь она была лишь предательством и насилием, стыдом и раскаянием… И Шерлок не знал, сможет ли он хоть когда-то это исправить. … Джон молчал шесть дней, и первые два он провел в постели, свернувшись клубком под тонким шелковым покрывалом. Он не притрагивался к приготовленной для него еде, не замечая вкусных ароматов, расползающихся по комнате, пил воду маленькими торопливыми глотками и почти не двигался. Хотя… встать ему все же пришлось – Шерлок, в тот момент занятый вычерчиванием по памяти карты Сиреневых гор, быстро понял причину по тому, как Джон тихо поднялся и нерешительно обошел покои, переминаясь с ноги на ногу, стискивая колени и досадливо прикусывая губы. Побросав все грифели и чернильные перья, Шерлок хотел было взять его под локоть, чтобы провести в укромную уборную, устроенную возле маленькой купальни, но Джон попятился, засопел и спрятал руки за спину. Пришлось просто распахнуть дверь, и показать, как следует воспользоваться удобством, а после поднять водную заслонку, потянув за витой шнур с костяным шариком на конце… Вопреки сомнительным ожиданиям, Джона совершенно не заинтересовали ни вырезанное из белоснежного в зеленых прожилках камня сиденье, покрытое приятной и теплой на ощупь накладкой из полированного дерева, ни хитрое приспособление, при необходимости доставлявшее воду прямо в нужное место… причем, воду не только холодную, но и почти горячую для купальни и рукомойника в виде изящной, похожей на розовый лепесток, чаши на тонкой полой ножке. Джон остался равнодушно стоять посреди этого роскошества, комкая в руках край рубашки и упрямо глядя себе под ноги. И ничего не оставалось, как прикрыть за ним дверь и оставить в покое… Не зная, как исправить их тягостное, мучительное сосуществование, Шерлок больше не пытался ни притронуться, ни привлечь внимание, ни принудить к ответным действиям. Он просто разделил все свое время с тем, кто оказался связанным узами желанного обоим, но так нелепо обернувшимися тюремными кандалами брака. Было нестерпимо смотреть, как Джон, до абсурда любивший порядок и чистоту, стремительно превращался в бесчувственную, равнодушную к собственному состоянию тень. Его не волновало собственное, давно не мытое, неопрятное тело с проступившей под кожей гребенкой ребер… потускневшие волосы, свалявшиеся неряшливыми клоками… мятая, пропитанная пóтом, перепачканная пролитым чаем и каплями густого супа… есть все же пришлось, когда случился голодный обморок и Джона вырвало желчью на дорогие простыни… одежда – слишком не по размеру, чтобы в прежние времена он согласился надеть ее даже на ночь… Джон молчал, а Шерлок не знал, что сделать, чтобы разрушить удушливую тишину, заполнившую мир и остановившую время. Он принадлежал ему по закону. Но теперь это не радовало, а лишь причиняло боль. В груди ныло и корчилось от нестерпимого чувства вины и… не жалости, нет - Джон на дух ее не выносил… от страшной, обморочной нежности, пожиравшей изнутри, как безумный беспощадный пожар. Шерлок выдержал его тихое умирание четыре дня, а после решительно взял безвольного мужа на руки, сознательно запретив себе замечать, как Джон сначала съежился, а потом вдруг порывисто прильнул к плечу, путано заметавшись в желаниях, не в силах решить, как теперь себя вести… Наполненная теплой водой ванна приняла его в ласковые объятия, а Шерлок даже не озаботился предварительным раздеванием и снимать намокшую, прилипшую к телу одежду пришлось неловко скрючившись в три погибели, чтобы не дать Джону нырнуть с головой. Если Холмс где-то в глубине души, пусть слабо, но надеялся, что чудеса дворцовых удобств заинтересуют и отвлекут любознательного омегу от тягостных, пустых мыслей, то надеждам – увы, сбыться не пришлось… Джон так и не поднимал глаз – не мешая, но и не делая попыток помочь, когда Шерлок странноватой штукой… позже он узнает, что это была высушенная морская губка… бережно ухаживал за истомившимся по чистоте телом… медленно и осторожно, чтобы не попасть в глаза, вспенивал в его волосах жидкое мыло, пахнувшее миндальным маслом, цветами и медом… гладил ноги – от бедер до колен, от щиколоток до пяток… мягко касался губами плеча… цепочки отметин на шее, свившейся в небольшое, идеально ровное кольцо… Джон не смотрел. Даже когда тонкие пальцы коснулись подбородка. Даже когда они потянули его вверх, уговаривая поднять взгляд… Но тщетно - ресницы все плотнее опускались, пряча глаза, пока не заставили их закрыться совсем и даже крепко зажмуриться, будто им пришлось смотреть на солнце… И Шерлок сдался – отступил на прежние позиции, так и не притронувшись к доступным, несопротивляющимся губам. О первой, крайне насущной проблеме он узнал, когда вернулся с чистым, завернутым в громадное полотенце Джоном в покои, где расторопная прислуга перестелила постель, убрала поднос с почти нетронутой едой и накрыла низкий яшмовый столик к чаю… Джона было не во что переодеть… То есть – вообще. Именно теперь он припомнил царапнувшую его несуразность в одежде, впоследствии как-то отошедшую на задний план. Все омеги, кого Шерлок успел увидеть в карантинном крыле, были одеты вполне достойно и даже можно сказать – красиво, хотя и без обычной для дворцового круга изысканности. А тут – словно снятая с чужого плеча рубашка с простенькой вышивкой из петелек и завитков синей ниткой по тонкому небеленому льну… И штаны. Ничуть не лучше тех, что служили маскарадом для набегов в гостиницу пару раз в год. Мокрое полотенце кануло в плетеную корзину, а Джон, одетый в длиннющий шерлоков халат, расшитый на спине от воротника до полы мифическими птицами, чьи крылья приходились как раз на плечи, был ввергнут в глубокое кресло из тончайшей кожи – любимое и там, где этого было не видно, прожженное сигарой, которую пришлось спешно прятать, когда внезапный визит Майкрофта прервал очень важный эксперимент по глубине затяжки терпким дымом, вяжущим язык, нёбо и гортань… Не сказав ни слова, Шерлок подвинул чашку, наполненную чудесным напитком густого красно-золотого цвета и сунул Джону в руку большую горячую булочку с карамельными завитушками и засахаренными ягодами. - Ешь. – Нарушил он молчаливый мораторий. Если придется стать «плохим альфой», чтобы заставить Джона есть… что ж, он возьмет и этот грех на душу. Он постарался не оглядываться, чтобы не видеть, как равнодушно маленькие пальцы держат аппетитный, хрустящий кругляш. …господин Тумэ и слышать ничего не хотел, чтобы хоть как-то решить маленькую проблему с гардеробом Джона. - Он совершенно дикий! Лимор жаловался, что ему едва не откусили пальцы, когда он приводил волосы Вашего омеги в порядок… там было просто воронье гнездо! Из травы, перьев и злости… А когда я пытался… заметьте, милорд, пытался! …всего лишь снять мерки с этого юноши… не может же он и дальше ходить в своих кошмарных обносках? …он дважды пнул меня по ногам и ударил головой в нос… Нет, он промахнулся. Но ни моей ноги… ни руки… ничего больше не будет в ваших покоях! Да у меня даже иголки и наперстки сейчас переживают глубочайший шок и возмущение! Предложите ему одежду с деревенской ярмарки, большего он не зас… Дальше он ничего сказать не успел – Шерлок яростно встряхнул изысканно-округлого портного за прекрасно сшитый камзол, на миг оторвав от пола его ноги, обутые в легкие парчовые туфли. - Я очень прошу… - голос Шерлока понизился до обманчиво-ласковых тонов, сильно смахивающих на треск грозовых разрядов, - оказать эту малость лично мне. Не сомневаюсь, что Вашего опыта и таланта достаточно, чтобы определить мерки на глаз… Ваш глаз, дорогой господин Тумэ. Он аккуратно вернул застывшего в изумлении придворного на место и убрал руки за спину, придав своему лицу самое мирное выражение и стараясь не замечать, что натянутая маска жжет кожу… - Полный гардероб. Ничего кричащего, удобный, добротный. Вы же его видели? Тумэ уже набрал полную грудь воздуха, чтобы напомнить - что он видел, но Шерлок так по-майкрофтовски вздернул бровь, что все протесты, кусавшие за язык, тяжелой дробью просыпались обратно в горло. - Он Вам понравится, - усилил нажим Шерлок, мягко нависая, как примеривающийся к куску мяса тигр, - он милый и славный, но совершенно не выносит, когда его трогают руками без разрешения. Мастер понял, что лучше согласиться, так как даже все его заслуги сейчас не спасут его от разъяренного альфы… а то, что альфа разъярен, было отлично видно по его сжавшимся в точки зрачкам и повисшему в воздухе острому запаху пороха, поджигать который сейчас вряд ли решился бы даже король… Тумэ кивнул. - Вот и отлично. – Шерлок отступил на шаг и улыбнулся. Но это было обманчивое зрелище - улыбались лишь губы, а холод в глазах превратил их летний аквамариновый блеск в неуютные сумерки. – Я не настаиваю на срочности, но думаю, Вы могли бы подобрать что-то готовое на первое время. Буду очень Вам обязан. - Вогнал он последний гвоздь, и портной расслабился и закивал уже гораздо искреннее. Иметь в должниках королевскую родню не просто приятная привилегия. На ревизию запасов королевского костюмера ушло почти два часа – запасы имели настораживающие размеры и могли снарядить парой сменной одежды небольшую армию, если ее командующего не смутил бы вид полков, смахивающих на экзотический цветник. Шерлок не то чтобы был модником или его хоть как-то волновало то, что он носил, будучи гостем в горном доме, но все же любил, чтобы одежда была превосходной, со знанием дела подчеркивала фигуру, не стесняла движений и подчеркивала цвет глаз. Ну, может быть еще и красиво смотрелась… Он сильно надеялся, что Джону понравится то, что они выбрали, когда возвращался с ворохом разнообразных предметов гардероба, да еще и по пути заглянул на вечно гудящую, суетящуюся кухню, чтобы прихватить для Джона корзинку приготовленных специально для него редких фруктов – Джон такого никогда не видел, и его природное любопытство возможно смогло бы его хоть чуточку расшевелить. Ни примерки, ни дегустации провести не удалось. Шерлок не рассчитал последствий от действия теплой ванны и чистой кожи на измученный организм. На столе стояла пустая чашка, а Джон, устроившись в кресле улиткой, крепко спал, подобрав ноги и устроившись щекой на мягком подголовнике. В руке он крепко, как драгоценность, сжимал едва откушенную булочку. Впервые его лицо было расслабленным, спокойным, но очень усталым. На губах осталась пара миндальных крошек, а в еще мокрых волосах путались солнечные зайчики от витражного окна. Он не посмел встать, но сон сморил его раньше, чем бой с едой едва успел начаться. Бросив все, что принес, прямо на пол, Шерлок поднял Джона на руки… Джон не почувствовал этого, его дыхание не сбилось, а ресницы так и остались неподвижными, только вздохнул и потерся о плечо, совсем как раньше… скучал… он точно скучал, но ему все еще больно… и уложил на кровать, укрыв одеялом до бедер. Летний день, оставивший весь свой южный зной за их окном, заглядывал через неплотно задернутые занавески, чтобы посмотреть, как присевший на самом краешке постели мужчина нежно перебирает влажные прядки на лбу уснувшего юноши. … Ночью он впервые услышал, что Джон плачет… Из-за неприкрытой двери послышались странные звуки – едва различимая возня, словно кого-то душили подушкой, сдавленный рваный вдох и шелест выдоха, больше похожий на стон… и тихий всхлип, который не удалось удержать. Шерлок все время, что Джон пребывал в его жилище, спал на маленькой кушетке с низким подголовником – слишком короткой, чтобы его ноги могли поместиться без пары подставленных пуфиков. И уже как дня три у него болела напряженная вынужденной неизменностью позы спина, руки никак не хотели укладываться на узком подголовнике, а подушка и вовсе была заподозрена в сговоре с ночным сквозняком с целью свернуть ему шею набок… У него были все права. И спать с Джоном в одной постели. И делать это так активно и долго, настолько хватит крепости яиц, нервно поджимавшихся в промежности от одного вида гладкой нагой кожи под сползшим халатом. И Джон не станет сопротивляться - это он тоже знал. Не станет сопротивляться теперь… но Шерлок предпочел бы вместо этой бесчувственной покорности иметь разбитый нос и пару сломанных ребер… И проводил беспокойные, измучившие его морально и физически ночи в крошечной комнатке, предназначенной для личного слуги, от которого он удачно избавился сразу после совершеннолетия. Джон плакал. Шерлок скатился с кушетки, пересек спальню, которую когда-то из практических соображений и под нескончаемые протесты Майкрофта объединил с кабинетом, библиотекой и столовой, и неслышно пробрался по кровати, напоминавшей армейский плац, замирая у непроснувшегося Джона за спиной. Что заставило эмоции прорваться наружу – время, что лечит, или слабость тела, просочившаяся сквозь чистоту и одиночество… но дыхание зачастило, в горле заклокотал сдавленный хрип от рвущихся, готовых пролиться слезами рыданий… Шерлок в панике подумал, что никогда не видел Джона плачущим. Даже в болезненном беспамятстве… даже в течной лихорадке… даже в неизбежности насилия… Заглянув в лицо, он видел, как дрожит и некрасиво кривится рот, из последних сил удерживая спазмы, как больно и неровно вздрагивают плечи, а пальцы цепляются за простыню, как солдаты разбитой армии за свои поверженные знамена. - Ш-ш-ш… - прошептал он на ухо и осторожно тронул губами холодное, липкое от пота плечо, - это просто сон… просто темнота… не бойся, мы ее прогоним… Это придумал Майкрофт, когда Шерлоку было восемь, и он стал бояться ночи. Что именно снилось, он не мог вспомнить ни разу. Рыдая, он звал родителей, кричал и бился в мокром коконе смятых простыней. Шерлок поднялся и достал с верхней полки шкафа редкостей старую лампу, накрытую цилиндром, свернутым из тонкой медной пластины. На ней были вырезаны картинки – простенькие и безыскусные… не слишком красивые… Но стоило зажечь фитиль, как цилиндр начинал вращаться и, разгоняя ночные страхи, по стенам плыли золотые силуэты - птицы, рыбы, звезды… Шерлок поставил светильник на низкий стол, подтолкнул вертушку пальцем, начиная движение, и комната наполнилась мягким, теплым сиянием. Шерлок забрался под одеяло и обернулся вокруг Джона, как лиана, обнимая, баюкая, согревая… по телу в кольце рук прошла дрожь, а с губ посыпались частые, задыхающиеся всхлипы… Шерлок не услышал - почувствовал горько-соленый запах слез. И тогда он заговорил… тихо-тихо, едва шевеля губами, обо всем, что случилось за эти дни проклятой тишины… …все омеги, что попали под королевскую опеку, благополучно переселились в постоянные апартаменты в садовом крыле… никто не намеревался их ограничивать в перемещениях и общении друг с другом, а господин Тумэ для каждого из них создал свой, неповторимый гардероб… но ужасно намучился с близнецами, наперебой желавшими одного и того же… …обоз с плотниками, каменщиками и рабочими вчера вернулся из горного поселения, куда их откомандировал Майкрофт «для устранения ущерба и последствий»… кроме того, четыре телеги с зерном, вяленым мясом, корзинами овощей и прочих припасов, а еще полотном, маслом и всякой мелочью… дополняли нескромную денежную компенсацию от королевского дома… …миссис Хадсон пребывала в доме мистера Чаттерджи… временно, чисто по-соседски… ожидая, пока закончатся ремонтные работы в верхнем доме Уотсона… что за работы – Шерлок не понял, запомнив лишь поломанную изгородь, покосившийся навес и дверь в прихожую вдовы, сломанную им самим… …две семьи из деревни все же снялись с места и ушли за перевал, опасаясь за своих малышей трех и восьми лет… остальные – чьи дети вернулись, и те, кто оплакивал разлуку, остались, надеясь, что будущее замужество сыновей не лишит возможности видеться с ними время от времени… три пары оказались вроде как не против переселиться в долину, но пока не решили в какую ее часть – возле моря или у дубовой рощи… их дома и так были перенаселены старшими братьями и их отпрысками… …через Кести чуть дальше Сойкина Брода, начали строить крепкий каменный мост… Шерлок не помнил, на каком месте собственного рассказа его самого сморила усталость, но к тому моменту Джон давно и спокойно спал, устроив голову у него на плече, обняв одной рукой и легко вздыхая, когда Шерлок замолкал. А Шерлок гладил его по голове, и испытывал почти физическую боль, когда пальцы пробегали по короткому, чуть отросшему ежику на месте срезанной прядки возле самого виска… … Камердинер Биллигем – цитадель покоя милорда Майкрофта - ничего не смог противопоставить натиску младшего Холмса, не опустившегося до прямого столкновения, но обходившего его расставленные длани как стремительный тайфун одинокую гору. Дверь в спальню брата пала последним препятствием. - Доброе утро, дорогой брат, - хлопнул об стол свежезаконченной картой Шерлок, одновременно дергая за портьерный шнур. Тусклый рассвет нехотя ввалился в окно и заставил Майкрофта болезненно поморщиться. – Я не помешал? - Шерлок, убирайся… - Майкрофт выругался громким шепотом и, приподнявшись, посмотрел через плечо на все еще спящего любовника. Любовник возмущенно сопел в подушку, натянув одеяло повыше. - Выгони его, Майкрофт. Я не спал два дня… - пробубнил спящий. – А лучше, убирайтесь оба. - Шерлок… – побежденно вздохнул король, позволив себе упасть обратно в объятия тепла и неги. – Выйди. И дай мне минуту… Испытав короткое мстительное чувство, Шерлок фыркнул, развернулся на пятках и вышел, даже не подумав прикрывать за собой дверь. Биллигем был камердинером высшей пробы и бриллиантовой огранки. На столике возле распахнутых в розовый сад дверей уже стоял полный чайный парад: чашки из тончайшего фарфора источали чудесный аромат, а стеклянистые кусочки медовой карамели обволакивали фруктовые ломтики и просились в рот… Шерлок упал в одно из хрупких на вид кресел, в раздумье сложив пальцы под подбородком, не помышляя о молитве. - Что на этот раз? – Майкрофт завязывал пояс на халате с небрежностью, достойной короля, и кисти согласно покачивались в такт его шагам. Даже застигнутый врасплох, он выглядел идеально. – Тебе полагается наслаждаться медовым месяцем. - Ему плохо. Я не могу больше на это смотреть. Я верну его домой. Он долго думал, что скажет, но губы сделали за него все сами. Майкрофт закинул ногу на ногу и отпил глоток из своей чашки. - Я предупреждал. И это был твой выбор, - серые с ромовыми каплями глаза цепко удерживали взгляд, - но я вижу, что ты все решил, а потому спрошу – к чему этот разговор? И зачем… это? Он вынул из объемистого кармана брошенную в его спальне карту. Развернул и быстро пробежал глазами. - Сделка. – Шерлок уставился на него своими глазами цвета северного неба – холодно, отстраненно, словно его лично это не касалось. – Это Сиреневые горы до скалистого хребта и восточных отрогов. Заброшенные шахты, поля, фермы, плантации… Шесть поселений. Больше трехсот жителей. Это только те, о ком я слышал… Ты не станешь их трогать и пообещаешь добровольное участие в твоих матримониальных планах. Они хорошие люди, и с ними можно договориться. - Что ты лично будешь с этого иметь? – Майкрофт размышлял быстро, и даже на глаз невозможно было определить, насколько далеко он просчитывает позицию своей шахматной партии, - ты отпустишь своего мужа, и снова останешься один? - Нет. – Шерлок не удержался, подцепил из вазочки что-то малиновое в глянцевитой корочке и, сунув в рот, с удовольствием облизав пальцы. – Я уйду с ним. Совсем. На этом все. Майкрофт поставил чашку и долго смотрел на брата. А потом поднялся и вышел. Шерлок поставил сладости себе на колени и методично начал выбирать красные и оранжевые дольки, отгребая зеленые в сторону. - Думаю, это принадлежит тебе, - неслышно ступая, Майкрофт подошел и протянул маленькую коробочку темного дерева. Шерлок поднялся, и их лица оказались совсем близко. Грег Лестрейд, так и не сумевший больше уснуть, смотрел на них из-за приоткрытой двери и удивлялся, как похожи эти два совершенно разных человека, когда речь заходила об их семье… и чувствовал, как снова ему кольнуло в сердце… ему не стать ее частью… никогда. - Почему? – Шерлоку даже не нужно было открывать, что бы понять что там. - Это право старшего сына. - Потому что ты – единственный из нас, кто женился по любви. Так хотел папа. Я никогда не смогу надеть это Грегу. – Майкрофт сунул руки в карманы и качнулся на пятках… Грег на них смотрит… он чувствовал его горечь и боль в легком, почти неощутимом, любимом запахе мха, табака и каштана… Майкрофту придется долго заглаживать эту вину… Шерлок держал коробочку, словно она была из снега и вот-вот должна была растаять. И жгла пальцы. - Спасибо. И еще… - Да. – Вздохнул король. – Разумеется… - Мне нужно увидеть Морана. - Зачем? – Майкрофт, казалось, был действительно удивлен. – Надеюсь, это не банальная месть? Или ты передумал насчет… Джейми? Усмешка вышла не слишком веселой, но Шерлок был готов этого не заметить. - Нет, просто его люди взяли одну очень ценную вещь. Я намерен ее вернуть. Так или иначе. - Это не так просто. Не теперь… - Майкрофт подошел к двери, за которой благоухал его любимый розовый рай, от которого у Шерлока вечно свербило в носу… слишком терпкий… слишком сладкий… - Моран в настоящее время занят закладкой сторожевых башен вдоль наших восточных и южных границ. Он рекрутировал всех известных ему охотников на омег. Всех, кто отказался подчиниться, ждут аресты и высылка. Нападений больше не будет. - Моран? Смотритель внешних границ? Ты что, доверяешь этому человеку? - Нет. Но никто так не знает своих подельников, как он. И при должном стимулировании… Шерлок нахмурился. - Я где-то уже это слышал… Джеймс. Ты ставишь на Джеймса. Я прав? Майкрофт безмятежно улыбнулся. - Как всегда, мой дорогой. Как всегда. Это часть нашего с ним договора… Так что можешь передать это… своим горцам. Им не нужно уходить. Мы сможем договориться. И да… - он посмотрел на брата, позволяя собственному лицу дрогнуть от боли, - …я сделаю все, что нужно. И передай Джону… я сожалею. … - Джон? Шерлок почувствовал, как пол ушел у него из под ног и сердце, кувыркаясь, полетело в бездонную яму, стоило лишь открыть дверь и перешагнуть порог… Он был совершенно уверен, что найдет его все так же крепко и безмятежно спящим, каким оставил всего час назад. Шерлок жил почти под самой крышей, от которой его отделял этаж с прислугой, караульными и водные резервуары, обеспечивавшие все потребности дворца… И теперь Джон сидел на подоконнике распахнутого настежь окна и задумчиво смотрел вниз – на мощеный двор, расстилавшийся под ногами, где ранним утром слуги уже начинали свой нескончаемый бег.