Ao no Exorcist AU: Transcendentis. Ueber Gestaltqualitaeten

Все разбрелись по углам квартиры, по-своему готовясь к завтрашнему дню. Чонин в сосредоточенном одиночестве выпил кофе и после ужина распорядился постелить господам полисменам в гостиной. Выходить на улицу без его ведома он запретил в самом конце собрания. Посоветовав напоследок Исину долго с ними не задерживаться, он зашел к себе в комнату. Перепроверил оружие и разделся, садясь на кровати в позу лотоса. Он прочитал охранные сутры, защита которых ослабевала за половину суток, а с таким количеством народа печати приходилось обновлять каждые шесть часов. Ким лег, оглядывая обнажившуюся татуировку. — Редко я тебя доставал — ты, наверно, истосковался по демонической крови. Послужи верой и правдой. Прикрыв глаза, он раздраженно выдохнул и стукнул зубами. За прошедшие сутки он нашел чистое ни-че-го. Поиски завязли в тупике. Ниточка с мастером О оборвалась в самом начале. Сразу же после их столкновения он спрашивал в посольстве, общается ли кто-то с мастером О, но коллеги недоуменно косились, говоря, что никогда такого служителя не было. Соваться в нунцинатуру было теперь слишком рискованно. Сегодня он поговорил с Исином. Парень вспомнил мастера, но с кем он контактировал — сказать затруднялся. Глядя на разложенные фотокарточки, послушник показал на некоторых людей, и позже Чонин пересмотрел их дела. Ничего необычного: англичанин из глубинки, лондонец и рыжий кореец. Внимательно перечитав их досье, Ким готов был взвыть. Он помнит каждого, и Чанель уже успел их проверить. Все равно не то. Эти аббаты даже не знали, с кем имеют дело. Используются как пушечное мясо. Чонин в тупике и не знает, куда двигаться. Архиепископ, Лухан, восемь убитых сверхновых малах эль, мастер О и Шарильджин… среди них должна быть какая-то связь, но пока она от него ускользает. Если идти с конца – зачем им призыв Нуэ? Чего они хотят добиться? Ради уничтожения лютеранских иезуитов? Точно нет. Ради уничтожения смешавшейся с европейцами монголоидной расы? Архиепископ на такое не способен, а тому, кто это задумал… Все равно сомнительно, учитывая, что они в Европе. Логичней было бы совершать такое на территории Азии. Черт… что-то ускользает. Мелкая деталь, которую он не может вспомнить. Повернувшись на бок, он затих. Спихивая рой мыслей с обрыва в свалку, к остальным, он сглотнул. Сознание побелело, затягивая в сон. Стоило прикрыть глаза — из тайников упрямо вылезало то, что хотелось забыть. Вспомнились потемневшие обиженные глаза, отчего в груди больно закололо. Сразу же накатили события вчерашнего дня. Набатом в ушах звучали слова Бекхена, которые все-таки покачнули уверенность. В ускользающем из реальности сознании вспыхивали огоньки их моментов. Самый горячо-жалящий распахнулся и заглотил внутрь, погружая в события давнего времени. От которых сейчас больно и стыдно. Ему семнадцать. Сирота, чудом попавший в престижную Академию Св. Михаэля, только с успехом перешел на второй курс. Он учился как проклятый, ни на секунду не забывая о своей цели. Жизнь состояла из сцепленных от невыносимой ненависти зубов и лопнувших капилляров на белках глаз от ночных зубрежек. Прежде домашнего и ласкового мальчика выбила из него безысходность приютской жизни. Он стал безвыходно одинок, когда переживал первую трагедию в его жизни. Казалось, что она закончилась. Под ногами обрушилась земля, затягивая вниз, в черноту. Смысл жить дальше, мысли, конечности, клетки неокрепшего одиннадцатилетнего мальчика заполнились жгучей от абсолютной неизбежности и бессилия ненавистью. С Кимом Чонде, вытащившим его из бездны, они познакомились только спустя год. Год ночных кошмаров синей ночи, где горящая кожа, искривленное лицо его папы, неестественно вывернутое и смеющееся загробным голосом. Последние слова, кинутые Чонином ему тем днем ранее, бездумно и с горяча. Год травли Чонина приютскими за то, что он видел. А Чонде… подошел, отпнул демона-пугалу и ухмыльнулся. Это была не добрая улыбка, но Чонину хватило и того показавшегося проблеска в изогнутом углу рта. Пять проведенных лет с Чонде дали ему хоть какое-то различие в гамме эмоций жизни. Которую так же не хотелось принимать, и через раз хотелось кинуться и забыть навсегда — сбежать, разодрать кожу и вытечь под землю. Выживал только из-за сплавившегося в позвоночнике цельнометаллического стержня из ненависти и мести. В пятнадцать детдомовцев наградили разрешением выходить на день в город, и там Чонде оказался в опасности из-за взбесившегося демона. Случайно проходя мимо, Чонин бросился к нему с громкими словами: «Хен, осторожнее!» — и впервые в жизни изгнал демона. Все это произошло на глазах расположившегося в пабе полка экзорцистов. Адреналин бурил в крови, но он заметил пробежавшую по лицу друга тень, не придав этому значения. После этого случая по спец программе их зачислили в Академию. Забившись во сне, он метался, падая дальше по кривой его жизни, перескакивая обратно на второй курс. Наткнувшись на рвотно-жизнерадостный цвет макушки откровенно скучающего хрупкого первокурсника, с безразличием плюющего под ноги во время приветствующей речи, Чонин впервые почувствовал, как спину горячо обожгло. Лоснящиеся волосы, чистая кожа, выглаженная новая форма, а не затертая и местами погрызенная молью. Физиономия, полная самодовольства “папочкиного сыночка”. Счастливого и беспечного парня с хорошей жизнью. Все в нем вызвало отторжение и презрение. Он не пытался скрыть неприязнь. Потому что у того на морде написано, что ему плевать на свои сыры в масле. Потому что черные глаза посылали снопы искр, хлестающих марширующие армии мурашек. Потому что губы искривляются в нечитаемом оскале, после которого ледяная корка и прочерчивающая кожу стягивающая гусинка. Потому что что-то забытое, давно потерянное. Потому что знакомое… Через поры в кровь просачивается зараза, заставляющая познать на себе, что это — когда в жилах кипяток бурлится. Пунктуальная распланированная жизнь холодного и прагматичного человека каждый раз оглушительно трескалась по швам, стоило увидеть розовое пятно волос и лоснящееся лицо. Впервые ярость в нем взвивалась коброй из-за живого. Настолько сильная, что трясло, — так бесил. Что на клыках собирался яд для плевка. Парень же, напротив, им заинтересовался. Настолько, что чуть не поджидал за углами после пар. Сам бросался в глаза, вызывая, вырывая из серого существования. Трясся яркой тряпкой, выводя наружу из скорлупы лживого спокойствия. У Чонина впервые возникло желание избить человека. До белой торчащей кости и открытых переломов. К сожалению, со стипендией после такого пришлось бы распрощаться, потому что мальчик не из тех, кого спустят. Мальчик по блату. Мальчик — сын национального героя, радужного рыцаря. Избалованный ублюдок, не желающий учиться или дышать с ними одним воздухом, засунутый сюда знаменитым папочкой. Сблевыш, выводящий на кафеле туалетов “горите в аду, экзорцисты, ебал я вас в рот”. Ким все терпел. На ладонях не успевали заживать полумесяцы от ногтей сжатых в кулаки пальцев, когда он пытался сдержаться. Сплевывая слова, он учился испепелять взглядом, но непробиваемый убийственно-счастливый рядом с ним мальчишка не пронимался. Чонин временами срывался, оставляя тому ирисы под ребрами, чувствуя после слабое облегчение. Внутренняя напряженная пружина временно хрипло расслаблялась. Так и жили: учеба, зубрежка, стремление к цели, его ненависть, срывы и их катализатор. Мальчишка продолжал ластиться ближе, раздирая нервы. Никогда не сползающая ухмылочка прилепленной щелью держалась, даже когда розоволосая голова беспомощно стукалась от ударов о кафель. Не сдавал. Со временем Чонин сам выискивал его глазами. Удивлением было обнаружить, что мальчишка улыбался только рядом с ним. Казался живым. Закрадывалась пугающая мысль, будто оба они живут от стычки до стычки. Чтоб ледяные сугробы отчуждения затопила обжигающая кровь. Когда вспоминаешь, что в груди еще трепыхает сердце, а жизнь дана, чтоб чувствовать спектр больше одного деления. В горле ядом булькают жалящие слова. Парень продолжал искать встреч, выпрыгивая чертом из табакерки, и специально дразнил, вызывая бурю полиспектральных сигналов. Эмоций, взрывающихся под грудиной сухим порохом, расщепляющих на лоскутки сдержанность. Толкающих больно вжать в стену и зажмуриться, пытаясь выдавить всю гадость из себя с выдохом. В результате, плюнув тому под ноги, уйти… Эта кажимая их похожесть вздергивала под ребрами, болезненно скручивая кишки. Трескучий водоворот поршнем гнал вперед — упорней заниматься, игнорировать, забыть, дышать, раз, два… Игнорировать разряды под кожей. Пена чувств оседала вязкой желчью на слизистой и языке, не давая выкинуть из мозгов. Сехун был сродни гноящейся опухоли, которая лопалась, прожигала ядом, а сверху кровавого месива раны вырастал новый шар со спорами. Он единственный, к кому Чонин не мог, пересилив себя, оставаться равнодушным. Пару раз в глубине чужих глаз вздрагивала боль, после чего хотелось большего — унизить, растоптать, уничтожить, вырвать, наконец. Что бы не трогало, не отвлекало. Гребаная невменяемая зависимость. А потом — экстремум. Перелившаяся злость всплеснулась, и толчок вперед. Чонин не отдавал себе отчета, вгрызаясь в губы напротив. Грубо, яростно, жестко. Честно. С оттягивающими, чуть не вырывая, розовые патлы пальцами. Чувствовать конец. Слепое марево перед глазами и только чужие стоны с дыханием в рот. Расплывающиеся созвездия от чужих рук на боках и боли — затопляющий океан. Темные воды чужих глаз, глубокие и страшные. Океан, в который затянуло давно, с того самого первого взгляда. Последний пузырек воздуха вверх и — финиш. В глотке режет и рвет, легкие бьются в сжимающейся клетке ребер. Надышаться невозможно, когда чувствуешь, что отвечают. Это как стрела — в голову. Сразу наверняка и через виски. Контрольный. Очнувшись, словно на земь хлопнулся, Ким отпрянул и громко хрипло вдыхал, на автомате продолжая тупо глядеть. В эти глаза. Оступился, сделав шаг назад, второй, третий... и сбежал. Его не остановили. По венам расползалась гниль отвращения к самому себе. Он заперся в себе, никого не пуская. Перебаливая, готовый переломать срывающиеся искать ноги. А потом — ледяной ушат осознания. Невольным слушателем чужого разговора он узнал то, что не должен был забывать. Вспомнил. Жизнь последних месяцев с треском обвалилась, вставая на места. Проблески тоски и боли в чужих глазах, нездоровое сталкерство, попытки сказать… те эти глаза, в которых эмоций — через край перельется. Впервые после того он пропустил целый день занятий. Мерзкая жизнь. Раскачиваясь эмбрионом на кровати, Ким сцепил на голове руки, пытаясь закрыться. Счастливое детство, полное теплых шуток, успокаивающих объятий, смеха в монастыре и много, очень много О Сехуна. Чонин столько убегал от боли, запрещал себе вспоминать, лгал, что выдержит… что сознание выбелило, вынесло из памяти его лицо. Он забыл, а Сехун остался безлицым призраком. Последним хорошим воспоминанием, самым невыносимым. Последний месяц ускользающей жизни, месяц анабиоза перед приютом был наполнен Сехуном и его заботой. Утром он пришел к нему. Посеревший и осунувшийся; некрасивый. Вместо кожи торчащие белеющие кости, скулы и острый подбородок облеплял прозрачный рисовый лист. На лице остались одни глаза. Огромные, темные и влажные. Те же. Помялся под тяжелым взглядом и зашел. Молча обнял. Уложил и пролежал рядом всю ночь. Долгую, темную, наполненную скрежетом множественных переворотов в голове и под ребрами. На следующий день на занятия они пошли вместе. Больше они не расставались дольше, чем на ночь. Разлучаясь только на полтора часа пар, они врастали друг в друга, не способные надышаться. Се жмурился, смаргивая сухие слезы, и кутался к нему за пазуху. Они много разговаривали, отогреваясь друг о друга. Учась заново ощущать мир, оживляли друг друга. Они стали подобны сообщающимся сосудам, забирая, добавляя — выравнивая друг друга. Жизнь расцветала, наполняя серую гамму спектральными красками. Они выстрадали… Чонин выслуживается, балует, наслаждается. Очаровывается. В каждой мелочи лелеет и просит прощение. Вспоминает, что такое искренние улыбки и смех. Невозможно по щелчку перемениться, но шаг сделан. Он почти дышит полной грудью, когда знакомит Сехуна со своими с курса. Учебная кутерьма опрокинула, затягивая и лишая времени. Виделись они урывками, но Чонин радовался, что Се все-таки захотел учиться. Пока не увидел новые расцветающие синяки и упрямый молчаливый взгляд в сторону. Радовался ровно до того момента, когда его послали в зал физкультуры передать документы на подпись. Там была пара выявления укротителей у класса Сехуна. Пока преподаватель проглядывал бумаги, а Чонин тонул в зажегшихся при нем глазах, одноклассники Сехуна злобно шушукались и похихикивали. Зная свойства демона на длинной цепи, они внезапно спихнули с высоких трибун одноклассника к нему - на арену. Демон нападал сразу же, стоило ему почувствовать дрогнувшую твердость воли. От внезапности Сехун растерялся и позволил страху заполонить глаза. Увидев распахнувшиеся глаза, полные ужаса от неожиданности и понесшегося монстра, Чонин ощутил стукнувшее в подошву сапог сердце. Страх и ярость. Он не помнит, что сделал. Сработали инстинкты и мышечная память. Через секунду он стоял полностью в крови перед своим мальчиком, а половинки демона-прыгуна, конвульсивно дрыгаясь, упали по две стороны от меча. Один взгляд через плечо на заплаканное безмятежное лицо Сехуна, упавшего в обморок… и он выдохнул. Плечи опустились. Он поднял руку, чтобы вставить меч в ножны, стопорясь на объятом синим огнем лезвии. Сознание вспорол чужой голос. Зверя, его монстра. Мир вокруг затемнел, обагряясь всполохами. Он видит лицо учителя, полное безотчетного страха и ужаса, а по ногам больно бьется хвост. Он обнажил Курикару... меч, сковывающий его силы. Демонический меч, который вытащить из ножен значит навсегда преступить грань. Выронив меч из трясущихся рук, он попятился. Сжимая ладонями голову, согнулся и заорал, пытаясь приглушить жажду крови. Подрубало сорваться с места и перерезать весь класс. Все равно твари жестокие — не люди. Нашептывающий голос предлагал методы кровавых убийств. Одноклассники Сехуна толпились по другую сторону от арены и клеток, пытаясь увидеть, что произошло. Сознание не выдержало, выталкивая в бездну. Так Чонин узнал, кто он. Так… закончилась его сказка. Чонину никогда нельзя забывать, какая у него судьба. А счастье… быть может, когда-нибудь потом… если останется жив. Он сейчас понимает. Потому что потом… Много всего потом… Сразу разбирательство в Министерстве. Где с ним обращались как с опасной тварью, инструментом. Где впервые его слова об уничтожении Сатаны обрели вес. Если бы за него не заступились сам директор и мистер О, он бы распрощался с человеческой жизнью навсегда. Его показатели возросли. Он вспомнил свою цель и поверил. В себя, в затеплившуюся надежду. С рвением он возрастил тренировки и учебу, скрывал сущность и продолжал оживать. Он верил, что все будет хорошо. Ким и Сехун ни в ком не нуждались, но неосознанно притягивали людей. Се начал относиться к экзорцизму теплее, видя упорство Чонина, и делал успехи. Кима окружали сверхталантливые и целеустремленные люди. Его курс с поступления бил рекорды. Так получилось, что они сплотили компанию друзей из самых одаренных. Им всем вместе было просто весело. Учиться вместе, преодолевать трудные задание или проблемы. Они наслаждались юностью, беспечно окунаясь в чувства. Успехи друзей привлекали внимание администрации. Курсу Чонина присудили звание сверхновых малах эль… Впервые за десять лет люди вспомнили этот титул. Они привлекли внимание Ватикана. Счастливые года летели воспоминаниями перед глазами. Полные веселья, радости, важных наставлений Чонде, отчитываний всерьез Кенсу и шуток Лу. Из последствий которых Чонин часто вытаскивал Сехуна, который не мог пока угнаться за “одаренными”. Чонде сильно отдалился. Его больше интересовало интригование получаемой компрометирующей информацией. Все в Академии знали: если хочешь что-то достать — иди к Киму Чонде. И ни в коем случае не переходи ему дорогу. Чонде любил держать все под контролем. В приюте еще обучил этому и Чонина, пытаясь сделать напарником, но Киму такое казалось нечестным. Хотя без этого они не жили бы так хорошо, всегда имея лишний ломоть хлеба. В любом случае, он благодарен Чонде. Без его уроков он не выжил бы в том мире… Друг всегда недобро косился на Сехуна и тихо шептал на ухо, чтобы Ким прекратил. Напоминал о его цели, их цели; о том, какой Чонин был, когда он его встретил; что Се только мешает… Пару раз они крупно повздорили из-за этого, но Чонде никогда не переходил грань. Чонин и сам знал, что обрекает Сехуна на тяжелые испытания, если они останутся вместе… но он продолжал верить. Верил, что сможет защитить от всех бед и проблем в жизни. Ватикан продолжал следить. Часто приезжие инспекторы присутствовали на их уроках. Лухан ликовал и всячески привлекал внимание, а Чонин начинал переживать из-за постоянно находящегося рядом с ними тонсена. Последнее, чего он хотел, — чтобы того втянули во все это. Чонин старался больше оставаться с Сехуном, но в голове билось “Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев и царская любовь”. Проверок одаренного поколения становилось все больше. Чонде нашептывал: ”Ты знаешь, что я прав. Тебе еще аукнется”. На их уроках все чаще происходили странные случаи, когда забывали закрыть дверь в клетки демонов; укротитель “терял связь” со взбесившимся фамилиаром или в теплице неожиданно оказывалось хищное растение. На соревнования мечников в оппоненты им ставили рыцарей среднего ранга, хотя обычно эксваеры не справляются и с первым. Ким дернулся на кровати, когда сон приблизился к тому дню. Сехун чувствовал. Ластился, хватая за руку, и спрашивал, что с ним случилось. Чонин улыбался и качал головой, когда ту раздирала на части необходимость принять решение. Безопасность или счастье? Он решил открыться — и будь что будет. Сехун слишком крепко пророс в его душу и жизнь. Даже зная, что ответит его мальчик, Чонин должен был дать ему выбор. Возможность уйти. Приблизилась дата проведения обряда масё, когда все узнают. Вечером перед днем экзамена Чонин сказал, что любит. Просил не отвечать сейчас. Говорил, что как вернется после обряда настоящим экзорцистом — он расскажет важную тайну и в руках Сехуна будет их счастье. Будем. Мы обязательно будем счастливы вместе. Пообещай. Чонин обещал. Что будет защищать его до конца жизни. Зная, что им приготовят задание выше уровня простого эксваера, он не хотел, чтоб Сехун приходил. Чонин просил, нервно сжимая чужие ладони в руках, но он все равно пришел поддержать… Сехун подбежал и вжался, сцеловывая беспокойство. Краснея маковым цветом, он прогибался навстречу на глазах остальных. Рвано хрипло вдыхал, выдавая дергаными прикосновениями нервозность. Ты обещал. Я буду тебя ждать. Время помехами кратко сменялось на жуткие события, перемежая мелькающие светлые отрезки времени. Кинув последний взгляд через плечо, на собравшихся у ограды родных и близких, его одногруппников, радостно машущего ему Сехуна, Чонин пошел за своими в темные дебри древнего леса. Синод распорядился послать их, как экспериментальных подопытных, на обряд масё в “проклятый” лес. Ученикам запрещалось туда заходить под страхом немедленного исключения, но он часто замечал, как среди деревьев скрываются группки взрослых экзорцистов. Скрывая внутренний мандраж, Чонин занял свою позицию. Его не пугали демоны — он их ненавидел, всех. Желал очистить от каждой такой твари мир… Как и от куска себя… Но от того, что скрывает этот лес, было не по себе. Заданием было пройти лес до финиша. Он находился на конце перешейка. Лес тут сильно сужался, и на первый взгляд все было слишком просто. Более чем слишком… Они были правда лучшими. Идеальная команда. За четыре года они сплотились до уровня рефлекторного понимания друг друга на подсознании. Без проблем шли вперед под чтение мантры ариями, обагряясь демонической кровью. Лухан блистал силой, вместе с Чонином вычищая подчистую территорию перед собой. Чонде прикрывал тыл, Кенсу поражал тварей вдалеке, а Сухо читал сутры. По количеству демонов складывалось впечатление, что где-то в центре стоит инкубатор, постоянно выплевывающий новых. Словно со страниц бестиария вылезли разом — все. Впереди показалось особо сильное скопление чернушек, и Лухан с восторгом кинулся туда, игнорируя крик Чонина. Он чувствовал, что это — очаг. Нужно быстро убираться и просто пройти до конца, но… они попали. Лу случайно сорвал печать с храма маленького божка. Перед глазами начала рушиться земля. Несколько рыцарей были похоронены заживо. Набирая скорость, яма расползалась. Лес застонал. Огромная мерзость лезла из-под земли на месте рухнувшего храма. Склизкие пальцы хватались за убегающую землю, упрямо вытаскивая нечто. Воздух заполнился смрадом миазмов. Атаки драгунов не проходили, оружие и снаряды застревали в слизи и опадали к ногам. Мантры арий не действовали. Лухан со звонким гиком кинулся вперед. Вставший демон молниеносно склонился. Когда тварь подняла голову, среди клыков торчало туловище, которое тут же пропало в пасти, оставляя обезумевшим от страха смотреть, как туда же медленно затягивается нога. Сглотнув, демон издал нечеловеческий рык, от которого пригнуло деревья и раскидало экзорцистов… староста повис на ветке, которая торчала из его желудка. Голова его безвольно болталась, свесилась, будто тот заснул. В глазах Кима темнело. К нему подлетел Чонде, рыча на ухо план. Друга откинуло хвостом, и тот обмяк на насыпи. Чонин закричал, выворачиваясь, — процесс было уже не остановить. Реальность заволокла пелена… Миазмы, забивающиеся в ноздри, хруст стволов под руками и отупляющая ярость. Жажда убийства. И крови. Собственный вой… перед глазами мелькали лица своих и морды демонов, без разбора. Его цель — эта мерзость, падший демон, от которого свербел нос, и наплевать, кто окажется на пути. Он не отдавал себе отчета — Кай делал все за него. Чонин просто скукожился где-то внутри, всхлипывая каждый раз, стоило увидеть забившиеся под когти внутренности. Кай взбесился, вынырнув изо тьмы. Озверел, выбравшись на свободу. Чонин потерял себя, сил не было. Ким тренировал силу, но не свою — его. Бездумно пользовался и подсознательно боялся, отторгал, и оно отвечало тем же. Демон рычал, фигурально нависая сверху и пришибая, подчиняя. Заставляя падать… ниже и глубже в густую черноту. Увидев розовое пятно, Чонин заорал, подскакивая, цеплялся за темноту, сдирая ногти. Хрипел туда, наверх, срывал легкие, тянулся туда, к горящим глазам. Обжигающая влага шипела перекисью на ранах и стекала... первая капля сорвалась с подбородка. Еще один рывок, толчок рукой, и... влажные пальцы соскользнули, он сорвался...